ненавидел эти тяжелые башмаки. Я пытался ускользнуть от них, старался от них избавиться. Тщетно, сила земного притяжения была против меня. Будучи собой, я быстро двигался между стеблей тростника, прятался за кочкой, раздвигал ветви южной ивы, пока не увидел двоих -- на расстоянии метров ста пятидесяти. Серега в своем камуфляже и Коля Маков в буром комбинезоне. Для прицельной стрельбы полтораста многовато и надо выбирать -- кого попробовать снять. Нет, почти земляка Николая не могу я шлепнуть. Хоть он и громила. Пыльные и грязные дороги -- все, что он видел, рев дизеля -- все, что он слышал, вождение и устройство автомашины -- все, что он знает. Тогда остается Серега, такой ушлый, нахрапистый парень, которому известно, что почем, что можно себе позволить для удовольствия и чего нельзя позволить из-за неизбежных неприятностей. Мой "калашников" неодобрительно посмотрел на старлея. Словно осознав, что выбрали не его, Коля куда-то попер с котелком в руке -- может за ягодами какими-нибудь, что напоминают ему сибирскую клюкву, может за водой, что выглядит почище... Глаз напрягся до боли, будто ему предстояло выстрелить. Я успокаивающе погладил его веками. Дожимать спусковой крючок еще рановато. Пуля должна разодрать воздух, когда будет видна не прорезь прицела, не мушка, а только точка между бровей "мишени". Только она одна, и чтоб вокруг туман. Эх, встретиться бы с Серегой на час пораньше, да имейся у меня диоптрический прицел! Но сейчас диоптрический бы только помешал - уже смеркается, и "мишени" не хватает яркости. Позавчера еще Серый перекидывался со мной в картишки и был товарищем. Как бы был. В нашей организации все понарошку. А теперь пустить пар из Серегиной башки -- это единственный способ уцелеть. Переводчик огня у моего АК-74 стоит на одиночной стрельбе. Один патрон -- один труп с продырявленной черепной коробкой и взболтанными мозгами. Эти оболочечные пули очень вредны для ума. Старший лейтенант Колесников, не верти же ты башкой. Нет, точка между бровей мне не нравится. Не хочу ее клевать. У самого в этом месте зачесалось, зазудело. Увы, никогда мне не стать полноценным убийцей-профессионалом. Соединю-ка взором прицел и пуговицу на Серегином нагрудном кармане. Она как раз пришита к сердцу. Металлическая пуговка поблескивает в лучах стекающего под землю солнца, а на ней пятиконечная звездочка. Некогда защищала она трусливых колдунов от злых духов, стала двести лет назад символом дяди Сэма, а затем, налившись кровью, манящей звездой коммунизма. Свел пентакль нас с Колесниковым, пентакль и разлучит. Ну, все, пора. Палец дожимает спусковой крючок. Вот пуля просвистела и ага. Вернее, пока. Пока, Сережа, потому что договорились мы по-плохому. До встречи в одном из подвалов преисподней. Передавай там привет, кому положено. Наверное, еще примут там тебя на работу по совместительству. Хоть грохнул я того, кто меня прикончил бы при первой же возможности, а все равно пакостное ощущение. Он бы меня не только пришил, но еще поколотил бы грязными ногами и с удовольствием попотрошил бы, представься возможность. А я все равно распереживался. Как-никак послал пулю в человека, который вчера со мной пил чай, сидел рядом, обменивался инфракрасными лучами и дышал одним кислородом. На него сейчас рухнул мир, и это из-за меня. От мрачных и торжественных мыслей меня удачно отвлек длинный как будто лоснящийся лист кустарника. Вроде лист как лист. Надо мной много таких, тихо мирно занимаются фотосинтезом. А это неспокойный какой-то. Подрожал, потом прыг с черенка, прямо мне на рукав и пополз туда, где голая кожа открыта. Ножки у него что-ли? Едва он коснулся моей кожи, как на ней появилась капелька крови. Я завопил, сбросил коварный листик на землю своим штык-ножом и зарубил. Вернее: разрубил. Внутри обнаружились интересные потроха: не только зеленая мякоть, но и изумрудная жидкость, и слизневидные волоконца, -- кажется, нервные тяжи, -- и еще какие-то пузырьки, напоминающие внутренние органы. Да что же я залюбовался -- давно пора сматываться. Баранка наверняка зафиксировал звук выстрела и теперь торопится сюда. Неизвестно, кто кого первым оприходует. Я не хочу, чтобы мир лишился такого обормота, как он, но и лезть под его пулю тоже не улыбается. Когда я кинулся наутек, начался листопад. Хищный и кровожадный листопад. Я едва успевал разбрасывать листья штык-ножом и дулом автомата. Насилу шкуру унес. Бежал я долго, пока под ногами не стала хлюпать и чмокать вода. Тут я вспомнил, что колесниковский "Ингрэм" забыл прибрать. Это меня подлые листики сбили с понталыку. Есть от чего расстроиться. "Поищите себе другого дурака", сказал я чуть ли не слезах незнамо кому. Я посмотрел на кузнечиков и цикад, они сливались с травой, на которой сидели. Надо быть осторожнее, если уж умнее быть не получается... Чтобы не ломать коротенькие растеньица, ноги следует волочить, хотя на такого сорта ходьбу тратится побольше сил. А чтобы не гнуть высокие стебли, требуется иной раз пробираться боком и даже поправлять их после себя рукой. Надеюсь, я теперь соблюдаю правила болотной игры лучше, чем мои бывшие однополчане. Спустя час местность опять стала посуше, и я неожиданно наткнулся на дренажную канаву. Поблизости трудятся какие-нибудь феллахи? Скорее всего, нет. Канава была старушкой. Там и сям оползни перебороздили ее, вода по ней не текла вовсе, а зеленела кое-где в мелких ямках. Однако, впервые за долгое время встретился след какой-то работы. И то приятно. Я перебрался через ровик и еще немного погодя передо мной предстала стена, вернее, остатки некоего искусственного сооружения, возможно дамбы или запруды. Такие конструкции здесь ничуть не изменились со времен первого почетного гражданина Земли. В основании -- кладка из обоженных кирпичей, скрепленных битумом, а выше сырцовые кирпичики, слепленные из более-менее промытой глины и высушенные на солнце. К историческому процессу такие изделия относятся весьма нестойко, разбухают под действием воды и оплывают, превращая все сооружение в глиняный холм. Через подобный хрестоматийный холм я как раз перебрался. А потом споткнулся о какой-то крепенький кирпич, коварно торчащий из влажной земли. Он был пару ладоней в длину и ширину, да сантиметров семь в высоту. Я машинально наклонился и заметил оттиснутые в глине клинописные знаки. Выходит, современные феллахи спокойно употребляют для своих убогих построек археологические кирпичи, не подозревая, что Британский музей может уплатить за них фунты стерлингов, которых хватит на полгода сладкой жизни. Я появлялся несколько раз на факультативе по аккадской клинописи, но прочитать надпись мне оказалось, конечно, не по мозговым силам. Ведь даже старовавилонское письмо было уже слоговым и фонетическим... А нет, виноват, вроде бы различаю что-то. Знаки, обозначающие ходьбу и понятия "левый", "правый", "прямой". Далее эрудитничать не могу, разве что догадаюсь о смысле надписи. Похоже на кирпиче начертано, что, дескать, пойдешь налево -- харчи потеряешь, направо -- автомат в воду уронишь, а прямо отправишься -- напорешься яйцами на какие-нибудь ядовитые колючки. Дамба не дамба, но за стеной водянистость грунта еще уменьшилась, даже новые виды растений обозначились. Тополя шумят кронами, трава демонстрирует сочность, какие-то полудикие злаки собираются колос пускать -- здесь, сдается, некогда и поле было, и скот бродил. А потом я заметил метрах в ста лань. Я люблю животных, особенно тех, что повкуснее. Так на харчи потянуло, причем мясные, питательные для ума и тела, что в желудке черная требовательная дыра прорезалась. Сразу план созрел: сейчас подстрелю милашку, -- звуковое сопровождение, конечно, будет неслабым, -- а затем быстро взвалю ее на спину, оттащу куда подальше, в укромный уголок, там разделаю. Что-то быстро сожру на месте, слегка обжарив, остальное прокопчу и суну в вещмешок. Будет мне запас жиров-белков на неделю вперед, ведь сколько еще шляться придется до полной виктории или окончательной конфузии -- неизвестно. Быстро подкрутив секторный прицел, поймал белое пятно под рогом на мушку и шлепнул животинку с одного выстрела. Тут же бегом к ней. Когда подбежал, ланька, по счастью, уже околела, домучивать не понадобилось. Но едва протянул я к добыче жадные руки, как между моими пальцами и ее шкурой свечение образовалось, такая сияющая полоска. Отдернул с испуга ладонь, а у меня на пальцах голубоватые огоньки остались, как и у самой лани на шкуре. Они, чуть потрескивая, слегка пощипали кожу и вскорости мирно исчезли. Я перевел дух и взглянул на небо -- там, словно, на митинге, толпились недовольные чем-то тучи. Значит, ничего особенного, атмосферное электричество вызвало появление коронных разрядов, знаменитых огней святого Эльма. Только вот если хлынет дождь, как я буду жарить и коптить жертву своей плотоядности? Я быстренько взвалил ее на спину и тут уловил странные звуки. Сразу обернулся и ознакомился с новыми представителями местной фауны. Волки в шагах тридцати. Три подлые морды с проницательными глазами. Учуяли, паршивцы, мясной обед. Они были бурые, грязные и мокрые. Крепкие загривки и мощные челюсти делали их похожими на гиен. Может, это и были гиены. Я двинулся спешным шагом, а "паршивцы", разумно выдерживая дистанцию, -- они прекрасно чувствовали мою вооруженность, -- направились, естественно, за мной. Это, между прочим, действовало на нервы, взвинчивало. К тому же измученность, вызванная нездоровым образом жизни, давала о себе знать. Парило не по сезону, что тоже усугубляло обстановку. Вдобавок, из трех тварей вскоре получилось пятеро, а затем семеро. Они слегка повизгивали и чуть-чуть потявкивали, предвкушая объеденье. Кровь из пулевой дырки на шкуре лани аппетитно -- на взгляд волчьей общественности -- стекала мне на спину и застывала неприятными потеками, Наверное, я прошел меньше, чем надо. Остановился на небольшой полянке, заросшей душистой травой, и начал штык-ножом кромсать тушу, что лишь весьма отдаленно напоминало квалифицированное разделывание. Воспоминания о работе мясников мало помогали, подражал я, наверное, потрошителям из фильмов ужасов. Да и бурая зубастая публика меня изрядно нервировала. Приостановившись, я скинул какую-то кишку, зацепившуюся за шею, утер физиономию, обрызганную желчью. Затем отрезанный ломтик наколол на прут, бензиновой своей зажигалкой запалил несколько хворостинок. Худо-бедно обжарил бифштекс -- надеюсь, глисты у диких зверей не слишком огнеупорные. Жую, а вокруг меня гиеновидные волки чихают и кашляют. Болезненные вот такие животные, простуженные насквозь, нуждающиеся в аспирине и каплях в нос. Однако, при этом выдержанные и внимательные, в этом им не откажешь. Благодаря поглощению дружественной копытной дичи силенок у меня стало по более, но все они уходили на дальнейшее кромсание и потрошение покойной лани, на усиленное жевание и заглатывание, на рубку веток и собирание хвороста. Хорошо еще, хоть день пасмурный, а то дымок моего костра издалека бы ласкал вражеский взор. Поработал я с пару часов, а потом зафиксировал, что тоже чихаю и вроде голова стала побаливать, да еще тяжесть в мозгах и сонливость. Получается, болотные волки заразили меня гриппом. Имейся возможность, сейчас бы всех их исцелил свинцовым лекарством. Я поскорее принялся засовывать не докопченные куски мяса в вещмешок -- доведу их до ресторанной кондиции потом. Наполовину харчи засунул и чувствую -- температура у меня. Ну, точно -- грипп, которым я не болел лет двадцать. Тут сразу и сырая моя одежда почувствовалась сквозь кожу, вызвав глубокий озноб и стучание зубами. Из носа дождь, в горле -- сушь. Куда пойти лечиться? Нет, не хочется никуда тащиться, полежать бы, поболеть. И костерок как раз имеется -- чтобы и самому согреться, и одежку подсушить. Я поближе к уголькам свои башмаки подвинул, на воткнутых в землю ветках разместил рубашку, штаны, носки. Сам в куртку завернулся -- она посуше оказалась -- и в тряпку, прихваченную на вездеходе, голову закутал. Заодно проглотил пару заначенных табеток парацетамола. Стало тепло, озноб прошел, тяжелый сон давай обхватывать и обкладывать мои глаза, уши, мозги. И тут я вспомнил -- волки. Посмотрел, а голубчики уже до десяти шагов дистанцию вежливости сократили, скалятся радостно. Заразили, значит, какой-то лихоманкой, а теперь собираются поживиться моей ланькой... Да и мной самим закусят. Елки - как я раньше не догадался, что они имеют виды на меня! Из последних сил, натужно одолевая сон, я навел ствол на животных и, как добрый доктор Айболит, который никогда не жалел пилюль, дал очередь. За двадцать шестой съезд! Четверых, по-моему, уложил на месте, три твари, получив ранения разной степени тяжести, с визгом и скулежом поползли в кусты... Ну что, поняли, зловреды, как иметь дело с майором госбезопасности? В магазине осталось только тринадцать патронов, это была последняя здравая мысль, что проползла в моем разгоряченном мозгу. Затем он переключился совсем на другое, нездравое. На сон. Наверное, это можно было назвать сном, в котором я единовременно был зрителем -- вернее, множеством зрителей, а также действующей силой -- если точнее, множеством действующих сил. Я видел свое тело чуть ли не со всех сторон, будто мой глаз был размером с полянку. Потом пространство многократно сложилось, образовав стопку, и тот же огромный глаз просматривал сразу несколько фрагментов местности: кусочек болота, кочку, торфяной островок, лужок, кустарник... Фрагменты резко, скачками, меняли прозрачность, и суперглаз наблюдал, как в калейдоскопе, то человека, бредущего по болоту, то людей, покуривающих на кочке, то мужчину и женщину, обследующих торфяной островок, то парня, взволнованно бегущего по лужайке, то труп, несуетно лежащий в кустарнике. Большинство из этих личностей было мне знакомо. Остапенко, Маков, Хасан, Лиза Розенштейн, американцы, виденные мной когда-то в деревне, а затем на надувной лодке, мертвый Серега Колесников. Потом я, пройдя через какую-то пульсирующую завесу, словно утратил прежние размеры и расплылся как облако В центре этого облака был чувствующий полюс, который двинулся по связующей орбите. Как электрон в валентном кристалле, он кружился одновременно вокруг всех живых и мертвых душ. Я, будучи Ильей Петровичем, размышлял о фактически проваленном задании и том, как все-таки достать шельму Фролова, где его проклятые следы, не от него ли донесся звук выстрелов... Я, являясь Колей Маковым, на бегу прикидывал, как бы половчее доложить товарищу подполковнику о том, почему враги грохнули товарища старшего лейтенанта, а прапорщика оставили целым... Я, как Хасан, искал вход туда, где его встретит небесный избранник Яхья и напоит Живой Водой из Манда-ди-Хайя... Я, в шкуре охранника Джоди Коновера, думал, что все это мероприятие не стоит тех монет, которые отстегивают в Корпусе Мира, и неплохо бы в укромном уголке все-таки трахнуть докторицу Лиззи... Я, будучи Лизой Розенштейн, прикидывал, был ли тот русский, что одним метким выстрелом утопил их лодку, тем придурковатым гебистом, который помог ей выкарабкаться из Большого Дома и Союза ССР... Эти разномастные личности послушались моего приказа -- вернее, какого-то импульса, прошедшего сквозь меня и, в итоге, облачившегося в их собственные мысли,-- что непременно надо двигаться к той самой канаве и обязательно перейти через нее. ...Ведь шельма Фролов бабахал откуда-то с другой стороны канавы... ...Если товарища подполковника тут нигде не видно, значит, он ушел в западном направлении... ...За канавой можно будет встретить феллахов и обо всем обстоятельно расспросить... ...Там, наконец, получится прикупить жратвы и курева, должна быть и проселочная дорога, которая ведет в Эн-Насирию. В задницу всю эту экспедицию... ...Где-то за канавой стоит Яхья-избранник в благоухающем облаке, воссиявшем от Источника Познания и Жизни, там найдется разгадка всему и ключ к бессмертию... Я стал даже мертвым Серегой. Это было заморочнее всего. В отличие от других персон, которые отталкивали мой "электрон", Серега лопнул, как пузырь, и я сразу оказался в мрачной пустоте, слепой и немой. Каждая часть разлагающегося тела нуждалась в отдельном импульсе, в особом интерфейсе общения. Половина его мышц уже не отвечала ни на какие воздействия. Мертвецы в фильмах ходят развинченно, но самостоятельно. Мертвецы в реальности невероятно сложны в управлении и отладить их также сложно как плохую компьютерную программу. Сгибать колени он так и не научился, но все-таки удалось задать ему ритм движения. А самое главное - направление... Я заставил их всех двигаться в одном направлении. Живые и мертвые, сознательные и бессознательные они перлись к канаве, переходили через нее, далее перелезали через стену... Выпив все мои силы валентный кристалл распался, я был вышвырнут сразу из всех его "узлов" и вернулся в свое тело. Прогулка за его пределы обошлась дорого, меня сразу захватил глубокий плотный сон. Когда открыл глаза, занимался уже следующий день. Костерок давно погас, и удивительно, что за это время меня никто не съел, не покусал, не поцарапал и даже не облизал. Хотя на трупах волков прямо сейчас сидело несколько птиц с хищным выражением на "лицах". Голова казалась более-менее ясной, и жар вроде бы прошел. Зато, как выяснилось, зудела кожа на боку, на бедре, на руке -- в общем, на той стороне тела, которой я лежал на поверхности земли. Вернее на траве. Я приподнялся и глянул, что там случилось... "Эбэна мать", как выражается мой друг Хасан. Кожа покраснела, покрылась волдырями, которые местами уже обратились в отслаивающиеся струпья. Я провел правой рукой по левой -- особенных болевых ощущений никаких, просто отслоившаяся "шелуха" с легким кружением упала на траву. И тут я заметил, что падают струпики на мелкие-мелкие соцветия с остренькими пестиками и моментально там рассыпаются. После такой дележки крохотные кусочки мертвой кожи проваливаются в бутоны, которые сразу закрываются словно довольные рты. Да эта подлая растительность "бьет лежачего", компенсируя свою кожно-нарывную деятельность введением транквилизаторов! А сейчас, когда я оторвал бок от "травушки-муравушки", успокаивающие средства переставали действовать. Проникший яд жег эпидерму с все возрастающим садизмом, и унять его было никак. Не имел я в заначке целительных мазей и лекарств-"тормозов" -- ведь сбежал с "Василисы", как говорится, в чем лежал. Глубоким йоговским дыханием я поставил заслон гадким ощущениям, затем заставил двигаться. Запад сейчас четко выделялся зоной сумрака на горизонте. Почва под ногами вскоре увлажнилась, стала давать четкий след -- это мне не слишком нравилось. А потом вода захлюпала под ногами, и со всех сторон принялись обступать заросли тростника. Вначале он был довольно обычным, однако вскоре потянулся к небу, стал смахивать на бамбук. Не тростник, а Тростник. Сразу вспомнилось, что у вавилонян сила, заставляющая его разрастаться на болотах, считалась божеством по имени Нидаба. Кстати, когда я вступил в этот тростниковый лес, мне заметно полегчало, шкура-эпидерма перестала саднить, как прежде, и сменила красноту на более спокойный цвет, волдыри же быстренько подсохли. Полчасика передохнул и с зудежом было покончено, осталось только довольно приятное тепло. Правда, в дальнейшем приятных моментов оказалось не так уж много. Тростник тянул в высоту примерно на полтора человеческих роста, а вода доставала порой до колена. Самое противное, что растительность была густо облеплена какой-то слизью. Больше того, она в виде канатиков перекидывалась со стебля на стебль. Крупные сгустки слизи имели что-то вроде ножек, тянущихся до самого низу. Памятуя о недавнем опыте взаимодействия с травой-муравой, я старался от этой гадости увиливать. Но затем понял, что непосредственно коже, кроме легкого чувства омерзения, она передать ничего не может. По крайней мере, сквозь куртку и брюки слизь не проникала. Однако без вредительства не обошлось. Для разнообразия оно пришлось на другие части тела. Виски стало ломить, там и затылок прихватило, сердце принялось трепыхаться, и какой-то жар начал волнами раскатываться по мне. Разогрев проводника тока при прохождении через неоднородное магнитное поле -- всплыла в моей заболевшей голове фраза из какого-то учебника. Плюс подозрительными симптомами являются необычайный рост тростника и быстрое заживление моих воспалений. Только откуда здесь магнитное поле достаточной напряженности? Ниоткуда. Хотя эта слизь у меня на большом подозрении. Очередное вредоносное чудо природы? Потом я засек голоса. Не наши, американские. Двое галдят как на Бродвее, метрах в сорока от меня. Один другого зовет именем Джоди. Джордан, Иордан, все как-то на этом болоте подобралось со смыслом. С каким-то непонятным мне смыслом. Сейчас можно подобраться и срезать обоих штатников одной очередью. Но у меня всего тринадцать патронов. Эх, надо было-таки подскочить к подстреленному Сереге и позаимствовать не нужный ему "Ингрэм". Ведь он эту пушчонку тоже спер. Немного погодя стало ясно, что американец всего один и просто пытается общаться с кем-то по уоки-токи. Причем, у него это плохо получается из-за помех. Выходит, слизь действительно балуется электромагнетизмом. Тогда есть все-таки резон подобраться поближе -- а там или подстрелить говоруна, или взять на мушку. Чтобы затем обобрать, то есть изъять в виде трофеев оружие, лекарства, рацию, деньги, конечно, ценности. Хочешь - не хочешь, а придется побыть мародером, Робин Гудом, экспрориатором, как уж угодно. Я аккуратно двинулся на сближение с америкосом и уже видел его силуэт, как вдруг застрекотали стволы. Вначале стреляли, кажется, в этого самого американца, потому что мистер-твистер упал, но потом и сам стал отбиваться огнем. Похоже, кто-то опередил меня. Маков или, скорее всего, Остапенко. Это не входило в мои планы. Ведь штатник являлся моей законной поживой. Я стал приглядываться и заметил в тростниковой гуще мелькающую квадратную фигуру в камуфляже. Быстренько взял ее на мушку и произвел два выстрела. Не попал, но приземистый боец быстренько куда-то скрылся. Очевидно, Остапенко решил, что подоспел еще один цэрэушник и сразу смылся от греха подальше. Очевидно, упавший американец тоже решил неверно -- будто к нему на выручку торопится его дружок Джоди, -- поэтому беспечно проглядел меня. Я выскочил на раненого буржуя так быстро, что ему и рыпнуться было некуда. Дуло моего автомата, не мигая, пялилось на лежащего парня, а мой голос использовал английский язык (конечно же, без американского акцента): -- Эй, ты, собачий кал, слушай меня внимательно и не рыпайся. Я только что тебе оказал услугу, благодаря который, ты будешь продолжать свою вредительскую антисоветскую жизнь. Но оплата -- немедленно... Пистолет-пулемет аккуратно отбрось в мою сторону. Только не балуйся, у меня всегда найдется на тебя лишняя пуля. Вначале, при моем возникновении, физиономия парня вся разъехалась, как будто к нему явился Каменный Гость с тенью отца Гамлета впридачу. Затем штатник попробовал собрать мужественную мордень. Однако, мое указание выполнил в точности. Я подобрал оружие. ФМГ, складной пистолет-пулемет под девятимиллиметровый патрон. Неплохая штучка. -- Еще оружие есть? Магазины к ФМГ? Продукты доставай -- друзья познаются в еде. Твердую валюту, кстати, не забудь выложить на травку. Ничто человеческое мне не чуждо, в том числе и зелененькие. Последняя фраза превратила ужас в удивление. Штатник напористо спросил: -- Ты что, не русский разведчик? -- Я русский, понял? Однако сам по себе, поэтому испытываю дефицит налички. А ты знаешь, что деньги портят человека? -- Нет, -- парень аж распахнул совок, услышав странный тезис. -- Они тебя настолько испортили, что ты стал стрелять в меня с лодки. -- Это Джоди. Лиз говорила ему, что человек в кустах не из той группы, с которой мы столкнулись раньше. А Джоди все равно застрочил из своего дерьмострела... В итоге, наша лодка отправилась на дно. Он повторил это несколько раз, пока я досматривал его рюкзак и пересчитывал "выручку". Еще триста долларов - существенное пополнение валютных резервов. А в мешке нашлись американские харчи, жевательная резинка, курево, бинты, лекарства какие-то, даже запасные футболки с зазывной надписью "Girl, use me in bed", трусы и белые носки в синюю полоску. Вот сволочь американская, чистеньким всегда хочет быть. -- Кто тебя сюда звал, паразит ты мелкий? А ну говори. -- Логану и Коноверу, двум психованным ирландцам, больше всех надо -- они намерились доказать, что Советы не только распылили возбудителя болезни, но, вдобавок, настраивают население против нас. С помощью слухов и всякого такого дерьма. Эти бараны вначале наведались на сломанную советскую амфибию... -- Стоп, как вы за ней следили? -- Логан говорил, что у него чутье на красных. Вообще, благодаря ему, мы и унесли задницы, когда прорвало дамбу. Да, у нас еще радар был... Если этот типчик не пытается надрать меня, то надо признать, что друг Апсу был занят тем, что пособлял заокеанскому врагу. Следующее признание пленного меня взбудоражило куда больше. -- Тот человек, что сидел внутри амфибии, подорвал себя и машину гранатой... Дробилин, эх, Дробилин! Мозги умные, а голова дурная. Как бы американцы эту аппаратуру вывезли из Ирака? А Петрович просто дурачина, как же оставил балбеса Дробилина одного, да еще с гранатой в кармане. --... Логана при взрыве зацепило осколком. Тогда он предложил Коноверу, мне и Джо Рифмэну проследить за теми советскими, что ушли со своей машины. Джо отказался, но согласилась его жена Лиз Роузнстайн. Может, потому что хотела покувыркаться на лужайке с Джоди. В общем, Логан и Рифмэн остались в деревне, забыл ее название... Да, узнаю я повадки Джо, Иосифа Рейфмана -- трусливый типчик. -- Ну, парень, не лучшие вы тут лужайки для траханья подобрали. Заклеили бы лодку каким-нибудь говном и плыли бы назад... Тебя в какую ягодицу ранило? Он показал на ногу, чуть выше колена. Я присмотрелся: похоже кость не задета, однако истечь кровью может. Не стоило, наверное, останавливаться, но я быстренько перевязал подбитую конечность трофейным же бинтом. Вместо того, чтоб пристрелить гада... -- Ну, живи пока, парень. Как там тебя? -- Тим, Тим Джулиани. -- Не попадайся мне больше на глаза, мистер Джулиани, или сделаю форточку в голове. Взбитый крем видел? Вот такими у тебя мозги станут. И я отвалил по-быстрому со своей добычей. Метров триста спустя, словно какой-нибудь пацан, обрадованный подарками батьки, я умылся водичкой из-под ног и набросил все, что можно было, из новых шмоток. Вдобавок откусил приличный кусок "Голд Салами", умял батончик "Кэдбери", закусил земляничным джемом, зажевал все это "Ригли Сперминтом" и завершил удовлетворение, задымив "Уинстоном". Ну, просто картинка для американской рекламы. Советский чекист, истекая слюной и вожделением, набрасывается на западные товары. А ведь неправда. Я не то, что некоторые. Из-за "сперминта", "Левиса" и даже "кадиллака" родную могучую систему не продам. Впрочем, она сама меня сдала... Однако все-таки зря наши тульские умельцы не передрали устройство системы ФМГ. Раз, и она превращается во что-то, напоминающее логарифмическую линейку в футляре. Но дырявит эта "линейка" так, что у мишени по всему телу сквозняк. У меня еще два запасных магазина теперь есть... От таких трофеев как не приободриться, даже голова болеть почти перестала, к тому же я трофейного пенталгина накушался. Я резво двинулся в путь, хотя навьючился прилично -- килограммов двадцать пять на мне висит -- вещмешок, рюкзак, половинка лани, две пушки... С таким запасом я и до иорданской границы спокойненько допер бы, словно верблюд или товарищ Сухов. Если , конечно, басмачи-сволочи мешать не будут. Иду я в сторону иорданской границы, вначале ничего иду, потом вижу в пятидесяти шагах от себя подполковника Остапенко вместе с Колей Маковым, а в семидесяти метрах -- Джоди Коновера, а еще метрах в сорока - мертвого Колесникова! И сразу сообразил, что проклятая слизь собрала нас всех вместе, чтобы мы друг друга перекрошили. Кроме того, выходит, мне не прибредилось, что я покойного Серегу через канаву переводил. Впрочем, предположения и догадки стали возникать у меня несколько позднее. Во время перебежек, когда я метался между кочек, пытаясь укрыться от пуль. Сперва же я заметил, что мертвая Серегина голова облеплена сопливой слизью, а в тронутых распадом руках торчит "Ингрэм". И строчит он по всему, что движется. Такой войны свет еще не видел. В ней участвовало сразу четыре противоборствующие стороны. Причем моя сторона была самой нагруженной, и это лишало ее необходимой ловкости. Когда рожок моего "АК" истощился -- в основном на подполковнике, снующем между стеблей, как муха, как жирная отожравшаяся муха -- автомат я отбросил, и мне немножко полегчало. Между делом, я отмечал, что Серегиному трупу изрядно достается, и преимущественно от Коли Макова, который то ли боится его больше всех, то ли вымещает злобу на товарища старшего лейтенанта. Однако беспокойный покойник свое низкое боевое искусство компенссировал малой уязвимостью. Из дырок-ран какое-то недолгое время ползла вездесущая слизь, и этим ущерб ограничивался. А потом Серега обернулся и пошел в мою сторону, но ствол его оружия был опущен в землю. Он остановился в двадцати метрах от меня, тут маковская пуля пробила ему голову и сквозь дыру на меня посмотрело Солнце. Не смотря на очередную смертельную рану, Серега спросил меня о чем-то. Нет, у него из неподвижного рта по прежнему текла слизь, ко мне обратилось нечто изнутри мертвого Колесникова. Это несуществующий голос настолько поразил меня, что я чуть в столбняк не впал. Из моего отупевшего сознания вылетел психический "электрон", который соединил меня с трупом двойной орбитой. У Сереги-монстра обнаружилось несколько центров управления. Один был родом из слизи, из клеточных колоний, живущих в тростнике, он подпитывала жмурика энергией и замедляла распад. Старая Серегина самость тоже просматривалась. Она очень хотела побыть еще, но ее откровенно затирали. У третьего были трудности с современным стрелковым оружием. Я не почувствовал враждебных пульсаций и решил рискнуть. Я учил его стрелять, как будто он был новобранцем и програмируемым баллистическим вычислителем одновременно. А затем... монстр повернулся в сторону моих врагов, пуля снова пробила его насквозь и он стал окончательно похож на авангардную скульптуру. Что не помешало ему ринуться в атаку. Вслед за ним пошел в эту самую атаку и я. Уррра! Первым не выдержал такого напора и такого зрелища мистер Коновер, который, отстреливаясь, перебежками скрылся с поля боя. За ним последовал Баранка -- мой почти земляк, он даже крестился на бегу. Остапенко ретировался, лишь когда схлопотал пулю в руку. Подстрелил его мертвец, который находился ближе. Впрочем, я помогал ему поймать отлично воюющего подполковника на мушку. А потом, оставшись победителями, мы встретились. Истекающий слизью жмурик и человек. Нечто и некто. Когда я подошел к товарищу франкенштейну на десять шагов, ствол "Ингрэма М10" стал медленно разворачиваться в мою сторону. Это подействовала вредная Серегина самость, но другая, "дружелюбная" натура монстра хотела общаться со мной, поэтому ствол все-таки опустился вниз. Вблизи старлей Колесников смотрелся еще хуже. Какие-то полипы на физиономии, стебельки из глаз и ушей, там и сям наплывы слизи. Впрочем, покойный не слишком осунулся, похоже, подпитки ему хватало. Та вторая, любознательная сущность отдала мне пистолет-пулемет, когда я протянул руку. Ненадолго перед моими глазами повисла какая-то завеса, хмарь, сквозь нее проникли лучи, нарисовавшие известную мне краснорожую кляксу. Апсу. В этот раз, несмотря на долгую разлуку, он все время расплывался, и я с трудом улавливал слова. Кажется, Апсу заявил: "Я тот, который существует от вечности. Тот, кто спас тебя на болоте и в северном городе. Я пойду рядом с тобой, но отныне ты будешь главным в своей судьбе, а я -- второстепенным. Скоро из Преддверья ты попадешь в жилища Отверженных. Избежать ты этого не сможешь, даже не старайся, потому что слишком велико притяжение." А потом хмарь вместе с кляксой рассеялись. Трупак, словно выполнив свою роль, бесхитростно осел и стал просто тухнущей кучей, на краю которой, как диковинный гадкий цветок, болталась Серегина голова. Когда я уже выбирался из чащи, то подобрал гордое имя слизняку, живущему в тростниках,-- hydra frolovis. То есть себя не забыл увековечить. Энергетические мощности слизи были использованы каким-то умельцем для зомбификации Сереги, например, для прямой электростимуляции мышц. Возможно, этот умелец является матричным организмом. А если у него есть имя, Апсу, и самосознание, то он тянет на демона или даже божество. Ура, я не сумасшедший, и краснорожая клякса не психический заскок! Опять же встает вопрос, каково участие Апсу в эволюционном процессе и в моей непростой судьбе? Что там за счеты у этого демона с другими отверженными духами? Сильно ли он петрит в планах и задумках Отверженных, надежный ли он мне союзник, если его то и дело сдувает каким-то поганым ветром, словно резиновый шарик? С изрядным напрягом, я остановил текущий сквозь мою голову ручей из шизоидных мыслишек. И начал размышлять сугубо атеистическим образом. Дескать, это все виновата самоорганизация материи, которая в данной точке мира приобрела особо своеобразные формы. Хотя, с чего и почему она столь самобытно самоорганизовалась? Впрочем, такого каверзного вопроса наши преподаватели -- ревностные атеисты и популяризаторы научного метода -- рекомендуют не задавать. Тростниковая чаща закончилась тем, что перешла в водоем. Убедившись, что решить проблему в лоб и переправится через озеро не получится, я отправился вдоль слабо различимой береговой линии в поисках брода. Спустя час бесполезного рысканья я неожиданно наткнулся на сходни для судов калибра лодки. Кто и зачем сюда приплывал? Ну, во-первых, могли крестьяне -- для рубки знатного высокого тростника. Во-вторых, раз приплывали, то это уже неплохо. Значит, есть поселения и есть селяне неподалеку, возможно, на другой стороне озерка. Однако небольшая проверка привела к разоблачению. Они оказались не сходнями, а началом или же концом мостков, которые, очевидно, залило во время паводка. Ввиду недалекого расположения противоположного берега, -- я и в самом деле его неплохо различаю, -- предположительно мостки тянутся именно туда. По идее, можно переправится по ним и мне. Тем более, что заметны колышки, то есть верхушки свай, на которых держится незамысловатое сооружение. А в противном случае, придется ночевать, как часовому, стоя по щиколотку в воде, или того хуже -- в тростниковой чаще. Конечно же, мостки могут преподнести сюрприз и оказаться в негодном виде где-нибудь посередке. К тому же, во время перехода я окажусь в зоне хорошей видимости. Впрочем, неизвестно, торопится ли сейчас кто-нибудь по моим пятам. По крайней мере, главный преследователь, неукротимый Петрович, нынче страдает от раны. Кроме того, дело к вечеру клонится, и озеро затягивается маскировочным туманом, да еще обзору с берега там и сям мешают островки из наплавной коры, заросшие всякой дребеденью. Ладно, рискну, уж часа-то мне на переправу хватит. Только вначале стоит перекусить для поддержания киснущих сил. Кусочек холодной полукопченой невезучей лани оставил не слишком отрадное впечатление, зато трофейная колбаса, которая всему голова, а также другие завоевания социализма в моем лице -- blackcurrant jam, creckers and butter cookies -- вдохнули оптимизма и бодрости в жилы. Ну почему наша колбаса всегда напоминает о каком-то несправедливом убийстве, а ихняя -- о радости, с которой скотина подарила себя людям? Наверное потому, что в их колбасе много гормонов и прочей химии... Потягивая бодрый дымок "Уинстона", я двинулся через озеро. Мостки под ногами выглядели довольно надежно, хотя водоем закрывался туманом куда быстрее, чем рассчитывал я. Так что вскоре я уже не проникал пытливым взором дальше двадцати метров. Туман успешно выступал в роли художника-русофила: озеро казалось теперь серебристым катком, а плавучие островки на нем -- заснеженными елками. Ностальгией повеяло, я даже затосковал по родной Свердловской области, деревне Тимохинское Пышминского района. А Колька Маков, кстати, из недалекого Камышловского района Тюменской области. Ну и занесло же нас с тобой, почти землячок, да еще и угораздило палить друг друга из автоматического оружия. Сложись судьба чуть иначе - без участия столь вредных демонов -- и могли бы с тобой сейчас квасить на какой-нибудь деревенской свадьбе, где все начинается с проигрывателя и шампанского, а кончается гармонью и красной юшкой из разбитого носа. Прямо передо мной неожиданно "вынырнула" суша, что-то вроде холма, в который и упирались мостки. Небольшое обследование показало -- холм сей со всех сторон окружен водой. Значит, то, что я недавно принимал за противоположный берег, являлось не берегом, а как раз этим уединенным островком. Я постарался вытеснить из себя разочарование -- мостки наверняка должны иметь продолжение до другой стороны озера, и надо только сыскать второй участок переправы. Иначе, какой был смысл строить, вбивать сваи и укладывать доски лишь до островка? Чтобы дальше грести на лодочке, да? Даже местные, даровитые жители до такого бы не додумались. Однако поиски продолжения дали не желаемый результат. Холмик выглядел конечной остановкой. В сумерках, сгущающихся, как киснущее молоко, не стоит на многое надеяться, утешил я себя, и стал располагаться на ночлег. По крайней мере, хоть не придется ночевать в водной стихии. Костерок устроил из сухой травы и камыша, штаны развесил над огнем, как знамя потрепанного в боях полка, натянул трофейные сухие носки в полоску -- опять же кайф. Правда, несколько раз меня тревожило свечение на вершине холма, и я вспоминал, что такие возвышенности в Месопотамии нередко скрывают древние правительственные погребения, а то и целые города. Мертвые города. Города мертвых. Где все дохлые, от начала до конца. Однако я вспомнил некоторых товарищей по работе, которые были страшнее чем любой дохляк, и спокойно заснул. С ранья, как встал, так увидел, что предавался снам неподалеку от раскопа. Видно, на островке уже побывали археологи, они, возможно, и построили переправу. Раскоп открывал вход в какой-то зияющий провал, и меня, естественно, туда не потянуло. Я стал путешествовать вдоль кромки воды, но как надрывно ни высматривал вторую очередь мостков -- опять без толку, результат нулевой. Я бы даже сказал, отрицательный. Вместо мостков появился у меня спутник, который, видимо, переправился за ночь с того берега, из тростниковой чащи. Страшноватый спутник, такому сразу не обрадуешься, а во сне увидишь -- не проснешься. Это был шакал, но не простой, а двухголовый. Одна голова -- нормальная шакалья, другая Серегина. Причем мертвая человеческая башка на зубах у шакала висит и сообщается со звериной шеей толстым кровеносным сосудом. А глаза у спутника мудрые и всепонимающие, как у адвоката. -- Да проглоти ты ее, Цербер, и не