'Это не так, - ответил Моисей. - И художник, и физиогномисты - весьма искуссные люди; обе стороны правы. Да будет тебе известно, что все пороки, о которых говорили мудрецы, действительно были даны мне природой, пожалуй, даже в ещг большей мере, чем они усмотрели на портрете. Но я боролся со своими пороками, напряжгнными усилиями воли постепенно преодолевая и подавляя их в себе, пока всг противоположное им не стало моей второй натурой. И в этом заключается моя величайшая гордость.'
1911 - 1929 гг.
Глава 4.
ХРИСТИАНСТВО И НОВЫЙ ЗАВЕТ
Эзотеризм в Евангелиях. - Необходимость отделения Евангелий от Деяний и Посланий апостолов. - Сложность содержания Евангелий. - Путь к скрытому знанию. - Идея исключительности спасения. - История Евангелий. - Эмоциональный элемент в Евангелиях. - Психология искажений евангельских текстов. - Абстракции, ставшие конкретными. - Идея дьявола. - 'Отойди от Меня, сатана!' вместо 'Следуй за Мной'. - 'Хлеб насущный'. - Легенда и доктрина в Евангелиях. - 'Драма Христа'. - Происхождение некоторых евангельских легенд. - Сыновность Христа. - Элементы греческой мифологии. - Элементы мистерий. - Идея искупления. - Смысл понятия 'Царство небесное'. - Элифас Леви о Царстве Небесном. - Царство Небесное в жизни. - Две линии мысли. - 'Имеющие уши да слышат!' - Различные значения слов и отрывков. - Трудность приближения к Царству Небесному. - 'Нищие духом'. - Преследуемые за праведность. - Эзотеризм недостижим для большинства. - Различие в ценностях. - Сохранность идеи эзотеризма. - Трудности пути. - Отношение внутреннего круга ко внешнему. - Помощь внутреннего круга. - Результаты проповеди эзотеризма. - 'Привязанность' - Притча о сеятеля. - Различие между учениками и прочими людьми. - Идея притч. - Ренан о притчах. - Притча о плевелах. - 'Зерно' в мистериях. - 'Зерно' и 'мякина'. - Краткие притчи о Царстве Небесном. - Идея отбора. - Сила жизни. - 'Богатые'. - Отношение людей к эзотеризму. - Притча о хозяине и виноградарях. - Притча о брачном пире. - Притча о талантах. - Притча о семени, растущем втайне. - Идея 'жатвы'. - Противоположность жизни и эзотеризма. - Новое рождение. - Пасхальный гимн. - 'Слепые' и 'те, кто видит'. - Чудеса. - Идея внутреннего чуда. - Линия работы школы. - Приготовление людей к эзотерической работе. - Работа 'ловцов человеков'. - Правила для учеников. - 'Праведность фарисеев'. - Бодрствование. - Притча о десяти девах. - Учитель и ученик. - Умение хранить молчание. - Идея сохранения энергии. - Левая и правая рука. - Притча о работниках в винограднике. - Ожидание награды. - Отношение Христа к закону. - Внешняя и внутренняя истина. - Соблюдение законов и дисциплина. - Непротивление злу. - Молитва Господня. - Молитва Сократа. - Происхождение молитвы Господней. - Правила о взаимоотношениях учеников. - 'Милость' и 'жертва'. - 'Дети'. - 'Кто больший?' - 'Ближний'. - Притча о милосердном самарянине. - О псевдорелигиях. - 'Соблазн'. - Притча о неверном управителе. - Прощение грехов. - Хула на Духа Святого. - Злословие. - Учение Христа относится не к смерти, а к жизни. - Применение идей Христа.
Идея эзотеризма занимает в христианском учении и в Новом Завете очень важное место; но это выясняется лишь при правильном их понимании.
Для того, чтобы правильно понять то и другое, необходимо прежде всего строго отделить то, что относится к эзотеризму (точнее, те места, где эзотерическая идея стоит на первом месте), от того, что к нему не относится и не является выводом из идеи эзотеризма.
В Новом Завете эзотерическая идея занимает главное место в Четвероевангелии. То же самое можно сказать об Откровении ап. Иоанна. Но, за исключением нескольких мест, эзотерические идеи в Апокалипсисе 'зашифрованы' более глубоко, чем в Евангелиях; поэтому в своих зашифрованных частях они не входят в нижеследующее рассмотрение.
Деяния и Послания апостолов по сравнению с четырьмя Евангелиями, представляют собой труды совершенно другого рода. И в них встречаются эзотерические идеи, однако они не занимают преобладающего места; Деяния и Послания вполне могли бы существовать и без них.
Четвероевангелие написано для немногих, для очень немногих - для учеников эзотерических школ. Сколь бы интеллигентным и образованным (в обычном смысле слова) ни был человек, он не поймгт Евангелий без особых указаний, без особого эзотерического знания.
Вместе с тем, необходимо отметить, что Четвероевангелие - это единственный источник, из которого мы узнагм о Христе и его учении. Деяния и Послания апостолов добавляют к этому некоторые существенные черты, однако вводят и многое такое, чего нет в Евангелиях и что им противоречит. Во всяком случае, на основе Посланий невозможно было бы воссоздать личность Христа, евангельскую драму и сущность евангельского учения.
Послания апостолов, в особенности Послания апостола Павла, образуют здание церкви. Это - упрощгнное изложение идей Евангелий, их материализация, их применение к жизни, причгм такое применение, которое нередко идгт против эзотерической идеи.
Добавление Деяний и Посланий к четыргм Евангелиям имеет в Новом Завете двоякое значение. Во-первых, с точки зрения Церкви, оно позволяет ей установить связь с Евангелиями и 'драмой Христа'. Церковь фактически и начинается с этих Посланий. Во-вторых, с точки зрения эзотеризма, такое добавление дагт возможность некоторым людям, начинающим с церковного христианства, но способным понять эзотерическую идею, соприкоснуться с первоисточником и, быть может, найти сокрытую в нгм истину.
Исторически в становлении христианства главную роль играло не учение Христа, а учение Павла. С самого начала церковное христианство по многим пунктам вступило в противоречие с идеями Христа. В дальнейшем расхождение стало ещг более значительным. Мысль о том, что, родись Христос позднее, он не только не смог бы возглавить христианскую Церковь, но даже, вероятно, и принадлежать к ней, отнюдь не является новой. А в эпоху наивысшего блеска, могущества и власти Церкви его, несомненно, объявили бы еретиком и сожгли бы на костре. Даже в наше, более просвещгнное время, когда христианские церкви если и не утратили, то, по крайней мере, стали утаивать свои антихристианские черты, Христос мог бы скрываться от гонений 'книжников и фарисеев' разве что где-нибудь в северном русском скиту.
Итак, Новый Завет, как и всг христианское учение, невозможно считать единым целым. Надо помнить, что со временем их учения Христа стали обильно ветвиться разнообразные культы, хотя само оно ни в коем случае культом не было. Далее, совершенно невозможно говорить о 'христианских странах', 'христианских народах', 'христианской культуре'. На самом деле, все эти понятия имеют исключительно историко-географический смысл.
На основании вышеизложеного, упоминая Новый Завет, я буду иметь в виду только Четвероевангелие и в двух-тргх случаях - Апокалипсис. Точно так же под христианством или христианским (евангельским) учением я буду подразумевать только то учение, которое содержится в Четвероевангелии. Все позднейшие добавления - Послания апостолов, решения Соборов, труды отцов Церкви, видения мистиков и идеи реформаторов - остаются за пределами моей темы.
Новый Завет - очень странная книга. Она написана для тех, кто уже обладает известной степенью понимания, для тех, кто владеет некоторым ключом. Думать, что Новый Завет - несложная книга, понятная простым и смиренным людям, - величайшее заблуждение. Просто так читать ег нельзя, как нельзя просто так читать книгу по математике, изобилующую формулами, особыми примерами, явными и скрытыми ссылками на математическую литературу, упоминаниями о различных теориях, известных лишь 'посвящгнным', и т.п. В то же время в Новом Завете немало мест, которые можно понять лишь эмоционально: они производят определгнное эмоциональное воздействие, разное на разных людей или даже на одного человека в разные моменты его жизни. Но, конечно, ошибочно полагать, что это эмоциональное воздействие исчерпывает всг содержание Евангелий. В них каждая фраза, каждое слово полны сокровенного смысла, и только когда извлекаешь эти скрытые идеи на свет, становится понятной всг сила этой книги и ег влияние на людей, продолжающееся вот уже две тысячи лет.
Замечательно, что каждый человек обнаруживает свою сущность через свог отношение к Новому Завету - как он его читает, что в нгм понимает, какие из него делает выводы. Новым Заветом проверяется всг человечество. Любой культурный человек слышал о Новом Завете; для этого даже нет необходимости быть христианином; определгнное знакомство с Новым Заветом и христианством входит в систему общего образования. И по тому, как человек читает Новый Завет, что он из него извлекает, что ему не удагтся извлечь, по тому факту, что он вообще его не читал, виден уровень его развития, его внутреннее состояние.
В каждом из четыргх Евангелий есть множество вещей, сознательно продуманных и основанных на большом знании и глубоком понимании человеческой души. Некоторые места написаны с таким расчгтом, чтобы один человек обнаружил в них один смысл, другой - второй, а третий - третий, и чтобы эти люди не смогли прийти к согласию относительно понимания прочитанного; вместе с тем, все они будут в равной степени неправы, а подлинный смысл никогда не придгт им в голову самостоятельно.
Чисто литературный анализ стиля и содержания четыргх Евангелий обнаруживает огромную силу этих повествований. Они были написаны с определгнной целью, и написаны людьми, которым известно гораздо больше того, что они пишут. Евангелия прямо и точно говорят о существовании эзотерической мысли; они и есть одно из главных литературных свидетельств существования такой мысли.
Какой смысл, какую цель может иметь такая книга, если предположить, что она была написана сознательно? Вероятно, этих целей много; но одна из них несомненно такова: показать людям, что к скрытому знанию ведгт один путь, если только они пожелают и сумеют идти по нему; точнее говоря, цель в том, чтобы указать путь тем, кто может по нему идти; в самом таком указании пути уже происходит отбор готовых к нему, разделение людей на подходящих для этого и неподходящих.
Христианское учение - очень суровая религия, бесконечно далгкая от того сентиментального христианства, которое создано современными проповедниками. Сквозь всг учение проходит идея, что 'Царство Небесное' (что бы ни значали эти слова) принадлежит немногим, что врата узки и узок путь, что лишь немногие сумеют пройти, достигнув таким образом 'спасения', что те, кто не войдгт, - всего-навсего солома, которая будет сожжена.
Уже и секира при корне дерев лежит; всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь...
Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свог, и собергт пшеницу Свою в житницу, а солому сожжгт огнгм неугасимым.
(Матф. III, 10, 12)
Идея исключительности и трудности 'спасения' настолько определгнна, так часто подчгркивается в Евангелиях, что понадобилась вся ложь и всг лицемерие современного христианства, чтобы забыть ег и приписать Христу сентиментальную идею всеобщего спасения. Подобные мысли так же далеки от подлинного христианства, как и роль социального реформатора, которую иногда приписывают Христу.
Но ещг более далека от христианства религия 'ада и греха', принятая современными сектантами, которые то и дело появляются во всех ответвлениях христианства, но более всего - в протестанских церквах.
Говоря о Новом Завете, необходимо, хотя бы приблизительно, разъяснить свою точку зрения на существующие варианты текста и истрии Евангелий.
Нет никаких оснований предполагать, что Евангелия были написаны теми лицами, которым приписывают авторство, т.е. прямыми учениками Иисуса. Гораздо вероятнее, что у всех четыргх Евангелий совсем другая история, что они были написаны гораздо позднее, чем это утверждает официальная Церковь. Вполне возможно, что Евангелия появились в результате совместной работы многих людей; последние просто собрали рукописи, которые обращались среди учеников апостолов и содержали записи о чудесных событиях, происшедших в Иудее. Вместе с тем можно с полным основанием предположить, что эти сборники рукописей были изданы людьми, преследовавшими определгнную цель и предвидевшими колоссальные масштабы распространения Нового Завета и то огромное значение, которое он приобретгт.
Евангелия очень сильно отличаются друг от друга. Первое, Евангелие св. Матфея, можно считать главным. Существует предположение, что первоначально оно было написано по-арамейски, т.е. на том самом языке, на котором, вероятно, говорил Христос; а к концу I века его перевели на греческий. Есть, однако, и другие предположения, например, что Христос учил народ по-гречески, ибо в то время этот язык был распространгн в Иудее наравне с арамейским. Евангелия св. Марка и св. Луки составлены из того же материала, что послужил основой для Евангелия св. Матфея. Довольно правдоподобно звучит утверждение Ренана, что оба эти Евангелия были написаны по-гречески.
Более позднее Евангелие св. Иоанна - произведение совершенно иного рода. Оно также написано по-гречески, и его автором, вероятно, был грек, во всяком случае, не еврей. На это указывает одна небольшая деталь: там, где в других Евангелиях говорится 'народ', в Евангелии св. Иоанна значится: 'иудеи'.
Или, например, такое объяснение, которое ни в коем случае не сделал бы еврей:
Итак, они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают иудеи
(Иоанн, XIX, 40)
Евангелие св. Иоанна - совершенно исключительный литературный труд. Оно написано с огромным эмоциональным подъгмом - и может произвести неотразимое впечатление на человека, который сам находится в состоянии эмоционального напряжения. И в других Евангелиях присутствует значительный эмоциональный элемент, но их можно понять умом, тогда как Евангелие св. Иоанна понять умом невозможно. В нгм угадывается эмоциональный подъгм на уровне экстаза. Находясь в таком экстатическом состоянии, человек быстро говорит (или пишет) слова и фразы, исполненные глубокого смысла для него и для тех людей, которые пребывают в таком же состоянии, но лишгнные какого бы то ни было смысла для тех, кто слушает обычным слухом и думает обычным умом. Если кому-нибудь придгтся читать Евангелие св. Иоанна в приподнятом эмоциональном состоянии, тот поймгт, что там сказано, и поймгт, что этот исключительный труд нельзя мерить обычными мерками и судить о нгм как о книге, доступной лишь для интеллектуального чтения и понимания.
Текст Четвероевангелия в переводах на современные языки несколько искажгн, но в гораздо меньшей степени, чем можно было бы ожидать. Несомненно, его искажали, когда переписывали в первые века и позднее, уже в наше время, в процессе переводов. Первоначальный текст не сохранился; но если сравнить нынешние переводы с более древними текстами (греческим, латинским и церковно-славянским), то мы заметим разницу вполне определгнного свойства. Все подмены и искажения похожи друг на друга; их психологическая природа одинакова: в тех случаях, когда мы замечаем подмену, можно понять, что переводчик или переписчик не понял текста, что в тексте что-то показалось ему чересчур трудным, чересчур отвлечгнным. Поэтому он слегка подправил текст, добавив, допустим, всего одно словечко, - и таким образом внгс в него ясный и логический смысл на уровне собственного понимания. Этот факт не вызывает ни малейшего сомнения, и его можно проследить по позднейшим переводам.
Самые древние из известных текстов, т.е. греческий текст и первые латинские переводы, оказываются гораздо более абстрактными, чем позднейшие переводы. В ранних текстах есть много отвлечгнных понятий; можно видеть, как в позднейших переводах эти понятия превратились в конкретные образы, в конкретные фигуры.
Самая интересная переделка такого рода произошла с дьяволом. Во многих местах Евангелий, где мы привыкли его встречать, в ранних текстах его нет и в помине. Например, в 'Отче наш', которое глубоко вошло в сознание обычного человека, слова 'избавь нас от зла' в английском и немецком переводах вполне соответствуют греческому и латинскому текстам; зато в церковно-славянском и русском переводах стоит: 'избавь нас от лукавого'; в некоторых французских переводах: mais d йlivre nous du Malin; а в итальянском: ma liberaci dal maligno.
В этом отношении очень характерна разница между ранним латинским переводом и более поздним, сделанным в XVI веке Теодором Беза. В первом переводе: sed libera nos a malo, тогда как во втором: sed libera nos ab illo improbo (т.е. 'от злого').
Вообще говоря, вся евангельская мифология в целом претерпела значительные изменения. 'Диавол', т.е. лжец или искуситель, в первоначальном тексте представлял собой имя, которое можно отнести к любому 'лжецу' или 'соблазнителю'. Можно предположить, что это имя зачастую использовали для того, чтобы выразить видимый, обманчивый, иллюзорный мир феноменов, 'майю'. Мы находимся под сильнейшим влиянием средневековой демонологии, и нам трудно понять, что общей идеи дьявола в Новом Завете нет. В нгм есть идея зла, искупления, соблазна, идея демонов и их князя, идея нечистого духа; есть Сатана, искушавший Христа; но все эти идеи не связаны одна с другой; они аллегоричны и очень жалеки от средневековой концепции дьявола.
В четвгртой главе Евангелия св. Матфея, в сцене искушения в пустыне, Христос, согласно греческому тексту, говорит дьяволу: upage opisw mou, т.е.'иди за Мной' - и в церковно-славянском тексте мы читаем: 'следуй за Мной'. Но в русском, английском, французском, итальянском текстах это место переведено так: 'Отойди от Меня, Сатана!'
Через восемь стихов (Матф. IV, 19) Христос говорит рыбакам, которые закидывали у озера сети, почти те же слова: 'идите за Мной', или 'следуйте за Мной'. По-гречески это звучит: deute opisw mou. Такое сходство в обращении к 'диаволу', искушавшему Иисуса, и к рыбакам, которых Иисус избрал себе в ученики и обещал сделать 'ловцами человеков', должно иметь определгнный смысл. Но для переводчика это, конечно, выглядело абсурдом: зачем Христу желать, чтобы дьявол следовал за ним? В результате появилась знаменитая фраза 'отойди от Меня, Сатана!'. В данном случае Сатана воплощал собой видимый, феноменальный мир, который никоим образом не должен 'отходить', а только служить внутреннему миру, следовать за ним, идти за ним.
Следующий пример искажения евангельского текста - хорошо известные слова о 'хлебе насущном' - 'хлеб наш насущный даждь нам днесь'. Определение хлеба как 'насущного' в русском, английском, французском и немецком переводах совершенно не совпадает с греческим и латинским текстами, где его вообще нет. Греческий текст читается так: ton arton hmwn ton epiousion dox hmin shmeron, латинский: panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie.
Согласно толкованию Оригена, греческое слово epiousiox (переведгнное латинским supersubstantiatis) было изобретено специально для того, чтобы перевести соответствующий арамейский термин. Однако, арамейский текст Евангелия св. Матфея, если он существовал, не сохранился, и теперь невозможно установить, какое именно слово переведено греческим epiousiox или supersubstantialis. Во всяком случае, это слово не 'необходимый' и не 'повседневный', ибо epiousiox или supersubstantialis означает 'сверхсуществующий', 'сверхсущий' - что, конечно же, весьма далгко от 'необходимого', 'повседневного'. Но как нам узнать, что означало слово 'насущный' во времена, когда оно было создано? Вполне возможно, что в церковно-славянском языке этого слова не было, как не было слова epiousiox в греческом. Вероятно, его смысл впоследствии изменился, и оно вошло в разговорный язык с совершенно иным значением. Сначала 'насущный' могло означать 'над-сущный', 'сверхсущий' и лишь потом сделалось 'необходимым для жизни'.
Возможность перевода слова epiousiox, как 'необходимый', 'повседневный' отчасти объясняется игрой слов: некоторые учгные возводят epiousiox не к eimi - быть, а к etmi - идти. В таком случае, epiousiox означает 'будущий' 'приходящий'. Этим значением воспользовались во всех поздних переводах Нового Завета, что противоречит первому латинскому переводу, где мы находим слово supersubstantialis, или 'сверхсуществующий', для употребления которого было, вероятно, какое-то основание.
Искажение смысла при переводе, возникающее из-за того, что переводчику не удалось понять глубокий абстрактный смысл данного места, особенно очевидно в характерном искажении во французском переводе 'Послания к Ефесянам':
'Чтобы вы, укоренгнные и утверждгнные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта, и долгота, и глубина и высота.'
(Ефес. III, 18)
Эти странные слова, бесспорно эзотерического происхождения, говорят о познании измерений пространства, но они не были поняты переводчиком; и вот во французском издании в этой фразе появляется маленькое словечко 'en':
...et qu'etant enracines et fondes dans la charite vous puissiez comprendre, avec tous les saintes, quelle en la largeur, la longueur, la profondeur, et la hauteur, что придагт ей следующий смысл: 'чтобы вы, укоренгнные и утверждгнные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что такое ег широта, и долгота, и глубина, и высота'.
Приведгнные выше примеры показывают характер искажений евангельских текстов. Но, в общем, эти искажения не очень важны.
Иногда в современных оккультных учениях высказывается мысль, что существующий текст Евангелий неполон, что есть (или был) другой, полный вариант; но это мнение лишено фактических оснований, и в последующем изложении мы не будем принимать его во внимание.
Далее, при изучении Нового Завета необходимо отделить легендарный элемент (нередко заимствованный из жизнеописаний других мессий и пророков) от описания действительной жизни Иисуса; кроме того, надо отделить все легенды, существующие в Новом Завете, от самого учения.
Мы уже упоминали о 'драме Христа' и о ег отношении к мистериям. В самом начале этой драмы возникает загадочная фигура Иоанна Крестителя, которому в Новом Завете посвящены самые непонятные места. Существуют учения, которые считают его главной фигурой драмы, а Христу отводят второстепенное место. Но об этих учениях известно слишком мало, чтобы как-то на них опираться. Поэтому мы будем говорить в дальнейшем о разыгравшейся в Иудее драме, как о 'драме Христа'.
События в Иудее, которые завершились смертью Иисуса, заняли самое незначительное место в жизни народов того времени. Хорошо известно, что никто не знал об этих событиях за исключением людей, принимавших в них непосредственное участие. Кроме Евангелий, нет других исторических доказательств существования Иисуса.
Евангельская трагедия приобрела особое значение, смысл и величие постепенно, по мере того как учение Христа распространялось. Большую роль в этом процессе сыграли притеснения и преследования. Но, очевидно, в самой трагедии было ещг нечто - равно как и в учении, которое связывалось с ней и из нег возникло. Это 'нечто' отличает драму и учение Христа от событий и идей заурядного сектанства и сближает христианство с мистериями.
Легендарная сторона жизнеописания Иисуса вводит в его жизнь множество условных фигур, как бы стилизует его под пророка, учителя, мессию. Эти легенды, приспособленные к образу Христа, заимствованы из самых разных источников: одни черты взяты из индуизма, буддизма, легенд Ветхого Завета, другие - из греческих мифов.
'Избиение ьладенцев' и 'бегство в Египет' заимствованы из жизнеописания Моисея. 'Благовещение', т.е. появление ангела, провозглашающего грядущее рождение Христа, взято из жизни Будды. В истории Будды с небес спускается белый слон и возвещает царице Майе о рождении принца Гаутамы. Затем следует история о старце Симеоне, который ждгт в храме младенца Иисуса и, дождавшись, говорит, что теперь может умереть, так как увидел Спасителя мира - 'ныне отпускаешь раба Твоего, Владыка, по слову Твоему, с миром'. И этот эпизод заимствован из жизнеописания Будды:
'Когда родился Будда, престарелый отшельник Асита пришгл из Гималаев в Капилавасту. Явившись кл двору, он совершил жертвоприношение у ног дитяти; затем Асита трижды обошгл ребгнка и, взяв его на руки, увидел на нгм своим открывшимся внутренним взором тридцать два знака Будды'
.
Самая странная легенда, связанная с Христом, долгое время вызывала разногласия между всевозможными школами и сектами растущего христианства, пока наконец не стала основой догматических учений почти всех христианских вероисповеданий. Эта легенда о рождении Иисуса девой Марией непосредственно от самого Бога, которая возникла уже после появления евангельских текстов.
Христос называл себя сыном Божиим и сыном человеческим; он то и дело говорил о Боге как о свогм отце; он утверждал, что он и Отец суть одно, что тот, кто следует за ним, следует и за его Отцом и т.д. Однако собственные слова Христа не создают легенды, не творят мифа; их можно понять аллегорически и мистически в том смысле, что Иисус чувствовал свог единство с Богом или ощущал Бога в себе. И прежде всего, их можно понять в том смысле, что каждый человек в состоянии стать сыном Божиим, если он повинуется воле и законам Бога; например, в Нагорной проповеди Христос говорит:
'Блаженны миротворцы, ибо они буду наречены сынами Божиими'
(Матф. V, 9)
И в другом месте:
'Вы слышали, что сказано: 'люби ближнего твоего и ненавидь врага своего.
А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.
Да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных'
(Матф. V, 43-45)
Этот русский перевод соответствует греческому, латинскому и французскому текстам. Английский вариант, а также немецкий текст содержат слова 'дети Божии' и 'дети Отца вашего'. Таков результат переработки евангельского текста теологами в их собственных целях.
Данные тексты показывают, что выражение 'сын Божий' имело первоначально не тот смысл, который был дан ему впоследствии.
Миф о том, что Христос - в буквальном смысле - сын Божий, был создан постепенно, в течение нескольких веков. И хотя догматический христианин будет отрицать языческое происхождение этой идеи, она, бесспорно, взята из греческой мифологии.
Ни в какой другой религии нет таких тесных взаимоотношений между божествами и людьми как в греческих мифах. Все полубоги, титаны и герои Греции были сынами божеств. В Индии сами боги воплощались в смертных или нисходили на землю и принимали на время облик людей или животных. Но привычка считать великих людей сынами божеств - это чисто греческая форма мышления (позднее перешедшая в Рим) о взаимоотношениях между божествами и их посланцами на земле.
И вот, как ни странно,эта идея греческих мифов перешла в христианство и стала главной его догмой.
В догматическом христианстве Христос - сын Бога совершенно в том же смысле, в каком Геракл был сыном Зевса, а Асклепий - Аполлона *.
Эротический элемент, которым в греческих мифах пронизана идея рождения людей или полубогов от божеств, в христианском мире отсутствует - как он отсутствует и в мифе о рождении принца Гаутамы. Это связано с характерным для буддизма и христианства 'отрицанием пола', причины которого пока далеко не ясны. Но нет никакого сомнения, что Христос стал Сыном Божьим в соответствии с языческой идеей.
Однако, помимо влияния греческих мифов, Христос должен был сделаться богом в соответствии с общим духом мистерий.
Смерть и воскресение бога - их фундаментальные идеи.
В настоящее время пытаются объяснить мысль о смерти бога в мистериях, как пережиток ещг более древнего обычая 'убийства царей' (Дж. Г.Фрезер в 'Золотой ветви'). Эти объяснения связаны с общей тенденцией 'эволюционистской' мысли искать происхождение сложных и непонятных явлений в явлениях более простых, примитивных и даже патологических. Но из всего, что уже говорилось об эзотеризме, совершенно ясно, что такая тенденция ошибочна, что в действительности, напротив, - более простые, примитивные, а иногда и преступные обычаи представляют собой обычно выродившуюся форму забытых священнодействий и обрядов очень высокой природы.
После идей сыновства и божественности Христа в теологическом 'христианстве' второе по важности место занимает идея искупления и жертвы Христа. Эта идея, ставшая основанием догматического христианства, запечатлена в Новом Завете в следующих словах:
'На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который бергт на Себя грех мира'
(Иоанн, I, 29)
Так Иисус был отождествлгн с пасхальным агнцем, жертвой отпущения греха.
Более всего о жертве Христа говорится в Евангелии св. Иоанна. Другие евангелисты также упоминают о жертве и искуплении. Таковы, например, слова Христа в Евангелии св. Матфея.
'Так как Сын Человеческий не для того пришгл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.'
(Матф. XX, 28)
Но эти и подобные им места, начиная со слов Иоанна Крестителя, имеют самый аллегорический и отвлечгнный смысл.
Идея обрела конкретность лишь в Посланиях, главным образом,