Сергей Калабухин. Семь рассказов --------------------------------------------------------------- © Copyright Сергей Калабухин Email: odyssey@chat.ru │ mailto:odyssey@chat.ru Date: 4 Jan 1999 Date: 21 Aug 1998 Date: 17 Jul 1998 Date: 16 Jan 1998 Date: 7 Jan 1998 Date: 15 Mar 1999 Date: 10 May 1999 --------------------------------------------------------------- Кощей Бессмертный ... Враги напали внезапно. Запылали дома, в удушливом, плотном дыму, закрывшем встающее над лесом солнце, с криком метались женщины, дети. Мохнатые кочевники на косматых низких конях с визгом наскакивали на беззащитных русичей, душили жесткими арканами, рубили короткими кривыми саблями. Василиса, прижав к груди пятилетнюю Марьюшку, бросилась к близкому лесу. Из облака дыма выскочил всадник. Тонко запела стрела и, чмокнув, вошла бегущей под правую коленку. Охнув, Василиса упала, Марьюшка без звука откатилась в кусты и замерла. Со звериным стоном выдернув из забившей фонтаном крови раны стрелу, Василиса поползла навстречу врагу. -- Бери меня, гад, только дочку не тронь! Ощерив в ухмылке редкие кривые зубы, всадник развернул коня и, не глядя выпустив вторую, смертоносную, стрелу, скрылся в дыму... Василиса открыла глаза. Она лежала в незнакомой избе, и хотя не было нигде ни трещащих лучин, ни коптящих смрадом факелов, было светло. В воздухе стоял незнакомый сладкий аромат. Василиса осторожно села. Нога совершенно не болела, и на месте кровоточащей рваной раны белел небольшой, почти незаметный шрам. Василиса осторожно встала с невысокого мягкого ложа. Она чувствовала себя совершенно здоровой и бодрой. У противоположной стены перед странным непрозрачным окном с красивыми разноцветными кружочками внизу стояла на одной ноге, как гриб, короткая скамья с высокой удобной спинкой, покрытая тем же странным, толстым и мягким полотном, что и ложе. Высокая дверь, как и стены избы, была из холодного светлого металла и надежно отделяла пленницу от воли. Убедившись, что путь наружу закрыт, Василиса подошла к окну. В его зеленой поверхности, как в бездонном омуте, отразилась стройная женская фигура, гибкость и красоту которой не могла скрыть свободная, покрытая искусной вышивкой рубаха. Приблизив к странному окну лицо, Василиса аккуратно расчесала пальцами длинные светлые волосы и стала заплетать их в толстую косу. Иван вышел на поляну. Перед ним высился высокий частокол забора. Учуяв чужого, захрипели, захлебываясь лаем, сторожевые псы. Иван подошел к воротам и постучал... Костя Шеев плавно приземлился рядом с хронолетом. Выключив антиграв, он нажал на широком поясе кнопку и по образовавшемуся в защитном поле коридору подошел к хронолету и открыл дверь. Навстречу ему широко распахнулись голубые озера василисиных глаз... -- Марьюшка сказала, что он унес ее в эту сторону: лучи восходящего солнца чуть не ослепили дочку. -- Да, сынок, верен твой путь. Я часто вижу, как он летает по небу, словно птица, только без крыльев. Мои сыны -- охотники выследили его до самого логова, только ты туда не пройдешь. -- Ради Василисы, мать, я любую препону преодолею! -- Нет там препон, окромя болота, сынок. Свободен путь, а не пройдешь! Неведомая сила не пускает. Поживи у меня, Иван, отдохни с дороги. Вернуться с охоты мои сыны, проводят тебя к вражьему логову. -- Нет, мать, не могу. Как сидеть без дела, зная, что Василиса тут, рядом, в плену томиться? Да и за дочку, Марьюшку, душа болит, как она там без нас? Время не спокойное, братья в поле без оружия не выходят. Спасибо тебе за все, мать, пойду я. -- Подожди, Иван, путь там один, через трясину, и знают его только мои сыны. -- Нет, Василиса, не проси. Не могу я тебя отпустить. Пойми, ты уже давно погибла для своего времени. Стрела должна была пробить твое сердце. Я нарушил закон и вмешался в ход событий, спас тебя. -- Что ж, -- сверкнули слезами глаза-озера, -- я -- твоя пленница? Скоро наложницей меня сделаешь? Рабыней? -- Что ты говоришь, Василиса? Ты свободна! -- В этой железной клетке? Я хочу рвать цветы, лежать на траве, дышать лесным воздухом, видеть солнце и небо, гулять босиком по росе! Я тоскую по Марьюшке... -- Хорошо, я научу тебя открывать дверь и делать проход в защите. Только прошу: не пытайся бежать. Мы на острове, кругом непроходимое болото. А я слетаю, узнаю, как там Марьюшка. -- А вдруг тебя убьют? -- Меня убить невозможно: я окружен защитным полем, не бойся. Вот, возьми эту коробочку. Нажмешь эту кнопочку, этот глазок направишь туда, где тебе нужен проход. Поняла? -- Бежим, Василиса! -- Нельзя, Иванушка, далеко не уйдем. Костя Шеев по воздуху догонит, с неба высмотрит. Знать, судьба мне сразиться с Кощеем! Бессмертный он, говоришь? -- Вызнала я его тайну, Иванушка! Достанет твой меч до его шеи, снесет буйну голову. Вот, видишь, у меня коробочка.... -- Нет, это нам не подойдет, -- снял шлем редактор. -- У нас детское издательство, а вы что предлагаете? Резня, кровь, хронолетчик-преступник, главные герои -- убийцы, причем Василиса -- кто у вас ее играет? -- хладнокровно разрабатывает план убийства своего спасителя! -- Но, ведь... -- Да и сюжет не нов. -- Редактор прочел на кассете название мыслефильма. -- Мне кажется, оригинал сказки интереснее. Вон у нас в салоне сколько этих "Кощеев Бессмертных". Дети с удовольствием играют. И ни разу никто не захотел превращаться в Кощея. А у вас этот Кощей -- хронолетчик, герой нашего времени, так сказать. И вдруг -- преступник, да еще и жертва! Вы представляете нагрузку на психику ребенка, пожелавшего испытать эту роль? Да и эмоции у вашего Кости Щеева... -- Шеева. -- Тем более. Эмоции у вашего Кощея, когда он смотрит на Василису... Одним словом, для конкурса исторических мыслефильмов для детей и юношества ваш "Кощей Бессмертный" не подходит. Тимур Боев встал и подошел к мыслепроектору. -- Извините, -- отвел от кассеты его руку редактор. -- Мыслефильмы не рецензируются и не возвращаются. Таков обычай. Идите, дорогой, и работайте. До начала конкурса еще есть время. Желаю Вам и вашим друзьям успеха. И пришлите ко мне актрису, игравшую Василису! -- Крикнул редактор выходящему Тимуру. Потом надел шлем, вставил в аппарат кассету и нажал кнопку. Тимур ввалился в комнату и заметался по ней. -- Ты, что? -- Изумленно уставился на него из-под съезжающей на глаза повязки Костя. -- Не принял! -- Зло выдохнул Тимур. -- "Нам это не подходит. Идите и работайте. " -- Как это не подходит? -- взвился с койки Костя. -- Почему? Что же я зря гонял хронолет, вытаскивал из-под стрел Василису, лечил ее? -- Вот Василиса ему явно по душе. Он хочет ее видеть! -- А вот этого он не хочет? -- Сорвал с головы повязку Костя. -- Мечом по башке он не хочет? Ради чего я страдаю? -- Да он не понял, что наш мыслефильм документальный. Ты ж сам не велел говорить: закон-то нарушил! Кто ныл, что отберут права на хронолет? -- Чепуха! Неужели ты не понимаешь, что то, что уже было, изменить нельзя. Как бы мы не хотели. Если я спас Василису, значит, так оно и было. А закон этот для детей: чисто превентивная мера от необдуманных поступков. -- Теперь это не важно, -- сел на кровать Тимур. -- Он же не примет от нас теперь ни одного мыслефильма, пока мы не приведем ему Василису. Что будем делать? Автограф Гагарина День был испорчен. И надо же было нам поссориться из-за какой-то ерунды, пустяка. А ведь в кои-то веки выдалась у обоих свободная суббота. То у нас на заводе отработка, то у Наташки в институте что-нибудь важное. Детский визг вывел меня из мрачной задумчивости. Впереди, на обочине тротуара, у забора школьного стадиона трое пацанов в синих школьных костюмчиках навалилось на малыша лет шести. Свернувшись в клубок, малыш непрерывно голосил. Первоклашки, сосредоточенно сопя, молча тузили свою жертву, стараясь развернуть визжащий клубок. -- Вы что?! -- Шагнул я к ним. -- Дяденька, у него спички, -- вскочили, отряхиваясь, агрессоры. -- Он такой маленький, а у него целая коробка. -- Вас же трое, и вы старше. Октябрята, называется! -- Таким маленьким нельзя спички, надо отобрать, а он не дает. Я поднял с земли малыша. Крепко зажав что-то в кулачке, тот спрятал его в карман коротких серых шортиков. -- Мне ты тоже не отдашь? Размазывая по грязной мордашке слезы и сопли, мальчик отрицательно покачал головой. -- Где ты живешь? -- Спросил я, заправляя ему в шорты клетчатую рубашонку, из коротких рукавчиков которой свисали тонкие, покрытые пылью и ссадинами ручонки. Мальчик не ответил. Косясь на своих обидчиков, он старался держаться поближе ко мне. -- Вы его знаете? -- обратился я к ребятам. -- Нет, он не из нашего района. -- Пойдем. -- Я взял малыша за руку и повел вдоль металлических кружев школьного заборчика. Трое первоклашек сожалеющими взглядами проводили уходящие спички и полезли через ограду на стадион. Вытерев платком зареванную мордашку, я спросил: -- А, может, поменяемся? Я тебе мороженое, ты мне спички, а? -- Нет, не могу. -- Ну, ладно, в такую жару и мне мороженое не помешает. Пломбира нет, есть только фруктовое. Ты любишь фруктовое? Малыш пожал плечами. Мы сели на лавочку в тени осыпающегося снегом пуха тополя. -- Меня зовут Сергей, а тебя? -- Дублер. -- Дублер? Разве есть такое имя? -- Нет. Но меня зовут так, -- жадно черпая палочкой из бумажного стаканчика быстро тающую розовую массу, ответил малыш. -- И кого же ты дублируешь? -- Олега. -- Это твой брат? Или друг? -- Это я. Настоящий я, там, дома. -- с сожалением бросая опустевший стаканчик в урну, ответил малыш. -- А где твой дом? Я тебя провожу. -- Не получится, -- улыбнулся малыш. -- Вкусное мороженое, спасибо. Олег будет доволен: он никогда не пробовал такое. Я достал сигарету. -- Выручай, Дублер, у меня спичек нет. Подари мне свои. -- У меня тоже нет. -- Ну ты даешь! А из-за чего же визг поднял? Мальчик осторожно вынул из кармашка грязный спичечный коробок. -- Это, по вашему, машина времени. Я засмеялся, прикурил у прохожего. -- Значит, ты путешествуешь во времени? Откуда же ты прибыл? -- Конечно, из каменного века! Дураку ясно, что машину времени изобрели пещерные люди. -- хмыкнул Дублер, смерив меня насмешливым взглядом. Я подавился дымом и закашлялся. -- Слушай, малыш, я задал глупый вопрос, согласен. Но неужели в будущем все дети так грубят взрослым? -- Прости, не обижайся на меня, ведь я не человек, я дублер. Дублер первоклассника по имени Олег. Олегу надо сделать в школе доклад о первом космонавте Юрии Гагарине. Вот он и сматрицировал себя, создал меня и отправил в двадцатый век. Я здесь все узнаю, сфотографирую, потом вернусь к Олегу, ап! И все, что я узнал, перепишется из моей памяти в его. -- Значит, твой Олег лентяй? Сам не хочет добывать знания, отправил тебя. Да еще ошибся на четверть века! -- Да нет же! Это я ошибся: первый полет, опыта у меня еще нет. А Олег не лентяй. Просто человек не может сам путешествовать во времени, слишком опасно. -- И как же ты путешествуешь? Мальчик перевернул коробок, и я увидел этикетку, на которой всеми тремя цветами сразу горел светофор. -- Если мне надо в прошлое, я нажимаю на зеленый кружок, если в будущее -- на красный, желтый -- точка старта: комната Олега. -- Здорово! И на каком же горючем работает твоя машина? -- Я же не человек, у меня в памяти только то, что разрешено инструкцией. У вас уже есть роботы? Значит, ты должен знать, что робот не может причинить вред человеку. Так и в меня вложены определенные ограничения. Преждевременные знания опасны. Могу сказать только в общих чертах, хочешь? -- Валяй, -- кивнул я, ловя себя на жгучем желании поверить в то, о чем рассказывает голубоглазый сопливый карапуз, в выгоревшем чубчике которого застрял тополиный пух. -- Вон, видишь те качели? Вверх, вниз. Вот так и во вселенной материя переливается из одной точки в другую. Переливается в подпространстве из Черной дыры в Белую. Целые галактики могут провалиться в такую дырочку и вынырнуть незнамо где. Вот эту энергию мы и используем. Человек слишком сложен и непредсказуем в своих желаниях и поступках. Поэтому проще и безопасней посылать в подпространство-время его упрощенную копию, дублера. Крупные капли смачно шлепнули об асфальт. -- Дождь начинается, -- сказал я, вставая. -- Пойдем, путешественник, ко мне. Перекусим чего-нибудь, лимонада выпьем, а там опять солнце выглянет. Я вот здесь живу, на втором этаже, вон мое окно. Согнувшись под шрапнелью дождя, мы пролетели двор и вскочили в подъезд. По инерции взбежав на первый этаж, я оглянулся. Мальчик стоял у дверей и держал в руке коробок. -- Ты что? -- Спасибо за помощь. Если б не ты, пришлось бы испугать ребят. Прощай! Сверкнула в окне молния, задребезжали от грома стекла. У дверей внизу никого не было. На подгибающихся, ватных, ногах я выскочил из подъезда. Дождь стоял сплошной стеной. По асфальту тротуаров неслись пенистые ручьи. -- Не видали мальчика, лет шести, в шортах и клетчатой рубашке? -- Спросил я сидящих под козырьком подъезда старушек. -- Что ты, сынок! Вон их сколько по лужам носится, разве за всеми уследишь? Как во сне я поднялся на второй этаж, открыл дверь. -- Где ты ходишь? -- выглянула из ванной Наташкаю -- Я, как проклятая, кручусь целый день со стиркой, а он гуляет! Дождь кончится, пойдешь вешать белье. Кстати, тебе там открытка пришла. Я прошел в комнату, взял со стола открытку и задохнулся. С цветной объемной фотокарточки на меня смотрел со своей обаятельной улыбкой Юрий Гагарин. На обратной стороне я прочел: "Сергею, с наилучшими пожеланиями, Гагарин. " И ниже: "Спасителю от Дублера. " 1977 Свеча на ветру -- Прекрасно, мальчик! Ты становишься настоящим мастером. Вот только... -- Старик отошел от картины ученика, сел в кресло у пульсирующего жаром камина. -- Я же много раз говорил тебе: пиши только то, что ты сам видел, хорошо знаешь. Гибкий безусый юноша осторожно поставил на стол подсвечник, порывисто опустился на одно колено перед стариком. -- Но, учитель, твои рассказы о далекой стране, где нет богатых и бедных, где все люди свободны и счастливы, где нет войн, голода и болезней, живут во мне. Я вижу цветущие города, смеющиеся лица детей и женщин, плывущих в солнечном небе на летающих кораблях! -- Мальчик, без фантазии нет гения. Тебе всего пятнадцать лет, ты еще очень юн, но я ясно вижу твое будущее. Тебя ждет великая слава. -- Старик подбросил полено в пылающий камин. -- Пиши пейзажи, натюрморты, стражников у ворот, нищих пилигримов, торговцев, портреты. Помни, мы живем в страшном мире. Я бы давно сгорел на костре, если б не жадность и тщеславие епископа. Каждый месяц я дарю ему одно из своих полотен. Но если люди узнают, о чем я тебе рассказываю, если увидят эту твою картину, даже епископ не спасет нас от костра. -- Эй, колдун, отворяй! -- Забарабанили в дверь. Ученик мягко скользнул к окну. -- Сандрелли, придворный живописец! -- Открой. -- Старик встал, сорвал с подрамника картину ученика и бросил в камин. Огонь мгновенно слизал с холста счастливые улыбки и смех летящих меж облаков людей. Громыхая сырыми ботфортами, в мастерскую вошел закутанный в короткий черный плащ высокий полный человек. -- Ты еще жив, старый колдун? -- Прорычал вместо приветствия Сандрелли. Сняв широкополую шляпу с поникшими от дождя перьями, он бросил ее ученику и, задевая длинной шпагой за подрамники, прошел к камину и сел в кресло хозяина. -- Вы промокли, сеньор, -- склонился перед гостем старик. -- Эй, мальчик, вина! -- Некогда мне пить твою кислятину, -- раздраженно подергал кошачьими усами Сандрелли. -- Ты сделал то, что мне надо? -- Да, сеньор, с божьей помощью ваш слуга сделал проект нового дворца для герцога. Ученик развернул на столе эскизы дворца. Маленькие темные глазки гостя зажглись, пухлые щеки затряслись. Не сдержав возглас изумления и восторга, Сандрелли вскочил с кресла и склонился над столом. Старик придвинул поближе свечи, чтобы ни одна линия не осталась незамеченной и не оцененной заказчиком. -- Ты не колдун, старик, ты -- сам дьявол! -- Сандрелли бросил на стол туго набитый монетами мешочек, спрятал эскизы на груди и выбежал под дождь, забыв укрыть свои свисающие до плеч кудри шляпой. Старик стряхнул с кресла натекшую с плаща гостя воду и сел у огня. Ученик запер дверь и опустился на пол у ног старика. -- Учитель, я не понимаю, почему ты меняешь свои прекрасные картины на бездарную мазню? -- Спросил юноша, разбивая кочергой в мерцающую пыль остатки сгоревшего холста. -- Запомни, мальчик, важно не имя художника, стоящее на картине, а сама картина. Пусть епископ берет мои полотна и подписывает своим именем. Меня это не волнует. Зато его уродливые творения не омрачат ничей взор, не подадут дурной пример. Пусть образцом будут мои картины и проекты, а не мазня епископа или Сандрелли. Слышишь? К нам опять стучит гость, открой. Ученик ввел невысокого изможденного мужчину со свернутым холстом в руках. С обвисших полей размокшей шляпы на потемневшую от влаги куртку струилась вода. -- Проходи сюда, к огню, обсушись, -- предложил старик. -- Кто ты? Хочешь обменять свою картину на одну из моих? Ученик подтолкнул робкого гостя. Оставляя мокрые следы, тот подошел к камину, положил рулон холста на стол и протянул к огню покрасневшие руки. -- Да, -- хрипло каркнул гость. -- Я не могу продать свою картину. Мне нечего есть, негде жить. Вчера я продал кисти и краски, чтобы заплатить за кусок хлеба и ночлег. Старик то отступал назад, то подходил вплотную к холсту, чуть ли не обнюхивая его. Наконец положил руку на плечо гостя. -- Как твое имя? -- Джузеппе. -- Я не возьму твою картину, Джузеппе. -- Бог отступился от меня, дьяволу я тоже не нужен. Что же мне теперь делать? Старик взял гостя под руку и ввел в соседнюю комнату. Ученик зажег свечи. Блики огня заплясали на развешенных по стенам картинах. -- Смотри, Джузеппе, -- сказал старик. Оставив гостя одного, они вернулись в мастерскую. Старик сел в свое кресло. Отблески огня в камине окрасили алым цветом его изрезанное морщинами лицо, озарили седину длинных густых волос и мохнатых бровей. Ученик молча встал перед дымящимся паром холстом. -- Мальчик, принеси мне глоток вина. Сегодняшний день надо отметить. -- Чем же он хорош, учитель? С утра льет дождь. К тому же ты сам не раз говорил мне, что вино губит художника. \ -- Ты прав, ничего не надо. Готовься в дорогу, малыш, как только прекратятся дожди, ты отправишься в Рим. Полуночным лунатиком в мастерскую вошел Джузеппе. -- Мальчик, дай нашему гостю кисти и краски. Теперь он знает, чего не хватает его картине. -- Мгновенье поколебавшись, Джузеппе решительно подошел к своему прсохшему холсту и твердой рукой нанес несколько мазков. Мальчик одобрительно кивнул и развернул картину так, чтобы учитель заново оценил работу гостя. -- Иди к герцогу, скажи ему, что старый колдун отказался купить твою картину. Мальчик, возьми мешок Сандрелли, отсыпь Джузеппе половину. Искры взлетали в черное небо, соперничая со звездами. Пламя ревело, пытаясь десятками языков лизнуть кровавую луну. Но еще громче ревела беснующаяся толпа. -- Проклятый колдун! Давно пора было его изжарить! Тонко взвизгивая, мальчик бросался на плотную массу потных орущих фанатиков, пытаясь пробиться к горящему дому учителя, но стена тел каждый раз отшвыривала его назад. Неожиданно чьи-то сильные руки перехватили падающего на брусчатку ученика. -- Не надо, мальчик, нельзя туда. Они и тебя кинут в огонь. Учителю уже никто не сможет помочь. -- Джузеппе, за что?! -- Ты разве ничего не знаешь? -- Учитель вчера отправил меня в Рим, посмотреть Вечный Город. Я не смог уйти далеко: мне не понравилось, как он прощался со мной. -- Значит, он знал... -- Жги колдуна! Поджаривай дьявола! -- Проревел рядом знакомый голос. Сандрелли, черный от сажи, в прожженном плаще, выхватывал у людей плачущие смолой факелы и швырял их через головы в бушующие пламенем окна горящего дома. -- Проклятый колдун, -- рычал он, топорща опаленные кошачьи усы. -- Как же мы теперь... без тебя? -- Вдруг слезы прорезали светлые полоски на полных щеках. Закрыв лицо плащом, Сандрелли исчез в темном переулке. -- Уйдем отсюда, -- Джузеппе увлек юношу прочь от беснующейся толпы. -- Когда я неделю назад пришел к герцогу и передал ему слова Учителя, герцог не глядя купил мою картину и взял меня придворным живописцем. Он сказал, что Мастер отказывается только от настоящих шедевров. -- За что они его? -- Сегодня утром все картины Мастера исчезли! -- Куда? -- Не знаю. Висят в рамах чистые холсты, без единого мазка, если не считать подписей тех, кто их присвоил. Епископ в ярости! Жаль Мастера, такая ужасная смерть. -- Нет, я не верю! Он не умер! Он улетел в свою прекрасную страну. -- Бедный мальчик, ты болен от горя. Пойдем ко мне. Сноп огня взметнулся в небо. Грохот рухнувшего дома слился с торжествующим ревом толпы. -- Эти безумцы радуются. Они думают, что смогли убить Мастера, что уничтожить идею, мысль, красоту так же легко, как задуть свечу. Но мы то живы, мальчик! Мы живы, и у нас есть кисти и краски. И нас уже двое. Прости, я не знаю, как твое имя? -- Зови меня Леонардо. Под куполом страха Майкл Беннет подъезжал к родным местам. Вот впереди, у развилки, знакомая с детства бензозаправочная станция Старого Джо. Журналист сбросил скорость, затормозил у колонки. Сколько помнил себя Майк, Дядюшка Джо всегда сидел на потемневшем от времени и мазута крыльце своего дома, вмещавшего под одной крышей спальню самого Джо, салун, где можно хлебнуть виски, купить сигареты, сэндвичи, выпить чашечку кофе. Майк, приветливо улыбаясь, вылез из машины. -- Хэлло, Дядюшка Джо! Как поживаете? Мне полный бак и бутылочку кока-колы. Старый Джо легко оторвал свое рыхлое тело от крыльца. Рука Беннета утонула в огромной ладони хозяина станции. Джо вынул изо рта незажженную трубку, и его известный всем шоферам дальних перевозок бас покрыл рев проносящихся мимо по автостраде машин. -- Здравствуй, малыш, рад видеть тебя целым и здоровым! Боб читал мне твои репортажи из Центральной Америки. На фотографиях в журнале ты выглядел не таким бодрым. -- Ерунда, пуля прошла навылет, кость не задета. Я больше мучился от лихорадки, чем от раны. А у тебя, я вижу, новая соска? -- На своем веку, малыш, я сгрыз больше трубок, чем ты написал слов, -- улыбнулся Старый Джо, демонстрируя два ряда не по возрасту белых крепких зубов. Он достал из холодильника бутылочку кока-колы, легко сковырнул пробку и подал напиток журналисту. -- Семь лет не был дома, -- сдирая с шеи галстук сказал Беннет. -- Как там мои? Как Сэм? -- Здоровы, -- заправляя бак прорычал Старый Джо. -- Братец твой сейчас в армии, уже сержант. Его часть стоит тут, недалеко. Он часто проезжает мимо. У нас ведь в Городке отгрохали гостиницу с рестораном. "Дикий Запад" называется. Офицеры каждый выходной там гуляют. Потом Сэм отвозит их назад, в часть. Сеголня у нас четверг? Значит, послезавтра жди его в "Диком Западе". -- А где сейчас Джимми Бакстер? Все еще служит в полиции? -- Журналист снял синий вельветовый пиджак, бросил его в машину. -- Бакстер теперь у нас шериф, -- выключая счетчик пробасил Старый Джо. -- Два года назад в ресторане его здорово помяли во время драки между солдатами и парнями с окрестных ферм. Теперь треть молодежи Городка служит в полиции. Ты сам-то надолго в родные края? -- Надоело валяться в госпитале. Рука давно зажила. Каменные джунгли летом ничем не лучше экваториальных, так что мой босс и врачи разрешили мне провести несколько недель на отцовской ферме. Журналист закатал рукава голубого батника, расстегнул две верхние пуговицы, сел за руль. -- Послушай, малыш, -- Старый Джо знаком попросил подождать подъехавший рефрижератор, бросил водителю банку пива. -- Позавчера я послал Боба в Городок: у меня кончаются запасы. Этот паршивец до сих пор не вернулся. И телефон молчит, видно оборвался кабель. И как назло ни одной машины оттуда! -- Хорошо, Дядюшка Джо, я разыщу его и надеру уши. -- Журналист допил кока-колу и вытащил бумажник. -- Спасибо, Майк, -- Старый Джо бросил на сиденье рядом с Беннетом еще одну бутылочку напитка и пачку "Салем". -- Если с парнем что случилось, пришли кого нибудь ко мне с весточкой. -- Ерунда, твой внук не из тех, кто даст себя в обиду. Сколько ему сейчас? Семнадцать? В его возрасте я уже год как сбежал из под родителского крова. Пусть немного развлечется с городскими девчонками. Я сам привезу тебе все, что надо. Журналист захлопнул дверцу, мотор мягко заурчал. Съезжая с автострады на старое узкое шоссе, ведущее в Городок, Майк видел в зеркальце высокую мешковатую фигуру, стянутую выгоревшим на солнце комбинезоном. Ветер шевелил длинные седые волосы. Джо задумчиво смотрел вслед машине журналиста, его крепкие зубы, как всегда, грызли деревянный мундштук трубки. Через час петляющее между длинных рекламных щитов шоссе уперлось в широкую голую полосу земли. От неожиданного жуткого зрелища выжженной земли с остатками искореженных огнем автомобилей и обезображенных трупов Беннет резко нажал на тормоз. Визг покрышек заглушил автоматную очередь, взметнувшую перед бампером фонтанчики пепла. Журналист распахнул дверцу и, вывалившись наружу, ящерицей втиснулся под машину. В нос ему ударил запах гари и паленого мяса. Следующая очередь прошила лобовое стекло. Майк осторожно поднял руку, вытащил из машины сумку с портативной кинокамерой. Прячась от неизвестного стрелка за автомобиль, журналист отполз к кювету. Скатываясь в заросшую серой от пыли травой яму, он услышал последнюю очередь. Бензобак взорвался, и взятая напрокат машина Беннета окуталась пламенем и черным дымом. Беннет осторожно выглянул из-за угла. Центральная площадь была пуста, если не считать полицейской машины у входа в ярко освещенный участок. За время, пока Майк почти ощупью пробирался по знакомым с детства улочкам, он не встретил ни одного человека. Все окна черны. Ни за одной дверью не слышно музыки, разговора или детского плача. Вообще в Городке не горел ни один фонарь. Журналист благодарил детские игры в сыщиков, когда в поисках Коварного Убийцы они с Джимом облазили весь Городок. Майк быстро пересек площадь, стараясь не попадать в полосы света, бьющие из открытых окон полицейского участка- единственного маяка в море мрака. Прижимаясь к стене, журналист осторожно приблизился к окну и заглянул в него. Шериф Бакстер спал, сидя за столом. Перед шерифом стояла наполовину пустая бутылка виски. Рядом с полной окурков пепельницей шипела включенная карманная рация, тускло мерцал автомат. Майк протянул руку, осторожно взял автомат, ощутив тяжесть полного магазина, тихо положил оружие на капот стоящей рядом машины. -- Джим, -- шепотом позвал он. Бакстер мгновенно открыл глаза, его рука метнулась к автомату, но короткие сильные пальцы с обломанными ногтями наткнулись на пустоту. -- Это я, Майк Беннет, ты узнаешь меня? Несколько секунд шериф дико глядел на торчащую в окне всклокоченную, покрытую пылью и сажей физиономию. -- Фу, черт! -- Выдохнул он наконец, расслабляясь. -- Ну и напугал ты меня! Откуда ты взялся? -- Приехал отдохнуть, у меня отпуск, -- прошептал журналист. -- Какого дьявола ты шепчешь? Что у тебя с горлом? Майк взял автомат, обогнул машину и вошел в полицейский участок. -- С горлом у меня все нормально. Это у вас тут черт знает что творится! Скорее я должен испугаться, а не ты. -- Посмотри на себя в зеркало! Да, сомневаюсь я, что ты отдохнешь сейчас в нашем Городке, -- разлил по бокалам остатки виски шериф, когда кое-как умывшись журналист сел за стол. -- Я вообще не понимаю, как тебе удалось сюда проникнуть. -- Прямо скажу, встретили меня приветливо: с салютом и фейервейком. Потом я до темноты наслаждался природрй, лежа со всеми удобствами в канаве. А как стемнело, проделал увлекательную прогулку по мирно спящему Городку. И, наконец, меня ласково принял старый друг, обозвав чортом и не продырявив из этой милой игрушки только потому, что я догадался взять ее первым. -- Ты всегда был везучим, Майк, -- серьезно орветил Бакстер, прихлебывая из бокала. -- Только ты мог уцелеть днем на огневом кордоне, да еще пройти сквозь него, не встретив ни одного патрульного. -- Куда я попал?! Что, черт побери, здесь происходит? Я ехал в свой старый, не меняющийся со временем Городок... -- Наверное, это судьба, что ты попал к нам именно сейчас, Майк, -- поскреб трехдневную щетину Бакстер. -- Если ты сумел пройти сюда, то, может быть, тебе удастся и обратное. Телефонный кабель вышел из строя в первые часы паники. У нас имеется только несколько полицейских раций. Пока телефон работал, я пытался вызвать помощь, пытался связаться с армией, но они мне не поверили. А послать некого. Никто не сможет пройти через кордон! Мы теряем ежедневно десятки людей. -- Джим, скажи, наконец, кто держит Городок в засаде? Где враг? -- Крысы и черви! Не смотри на меня так, Майк, я три ночи не спал, но голова у меня в порядке. Ты сам утром все увидишь. Журналист достал сигарету, бросил пачку рядом с переполненной пепельницей. -- Может, это я сошел с ума, Джим? Ты действительно... -- Утром, Майк, утром ты все увидишь сам. Огромным, десятиметровым зонтиком, торчал на холме деревянный гриб. Майк с матерью сидели в высокой траве под "шляпкой". Прислонившись спиной к ножке "гриба", Майк жевал кислую травинку и лениво наблюдал за толпой одетых в одинаковые синие комбинезоны и шлемы ребят у подножия холма. Перед огромным экраном плясал парень. Мощный луч света освещал конвульсивно дергающуюся фигуру. На экране проецировалась многократно увеличенная копия танцора, чтобы каждый в толпе одинаковых синих роботоподобных парней видел его каждое движение. "Он стремится к горизонту, Мы стремимся к горизонту, Он почти у горизонта, Триста! " Скандирует толпа странный припев. -- Что это? -- Спросил Майк. -- Экзамен, -- безразлично бросает мать, перелистывая страницу журнала. Первый раз Майк видит свою мать читающей. Сколько он себя помнил, она постоянно хлопотала по дому, возилась с Сэмом, что-то шила. Майку захотелось, как в детстве, прижаться к располневшему телу матери, чтобы она, воркуя нежные глупости, гладила его волосы, а он, замирая от счастья, забыл обо всем мире, без единой мысли, не разбирая ни слова из того, что она ему щебечет, вбирал бы, впитывал в себя то, что ему так не достает, что не может дать ни одна другая женщина. И мать, уловив его настроение, отрывает глаза от шелестящих страниц, с улыбкой поворачивается к нему. Но глупая мальчишеская смесь гордости, взрослости и черт знает чего еще заставляет Майка вывернуться из-под протянутой МАДОНЬЕЙ руки, отвернуться, наткнувшись на каменное лицо танцора. Он уже в двух шагах. Ужас сжал сердце Майка. Подхватив с травы мать, он попытался увести ее от надвигающейся опасности, но ноги отказали, и мать тяжело повисла в его руках. Майк понял, что не успеет. "Он почти у горизонта, Он уже у горизонта, Три! " Ревет толпа. -- Нет! -- Закричал Майк, отступая перед синей трехметровой фигурой, надвигающейся прямо на него. -- Я должен! -- Послышался хриплый голос. -- Я должен его срубить! -- Но это же моя мать! Подожди! -- Молил Майк. "Он уже у горизонта, Два! " -- Я должен успеть! -- Великан ударил ребром ладони по ножке гриба, сверху посыпалась труха. Майк попытался оттолкнуть фанатика, но почувствовал, что проще сдвинуть скалу. -- Лучше ударь меня, это же моя мать! "Один! " Могучим ударом великан перерубил ножку и повернулся к журналисту. В следующий миг Майк почувствовал, что летит. Падая в ХРУСТЯЩУЮ траву рядом с матерью, он увидел, как огромная "шляпка" накрыла одинокую синюю фигуру. "Ноль! " Центр упавшего диска вспучился, и меж рваных зубьев толстой фанеры появился синий шлем. -- Господи, ведь ему не больше двадцати, -- подумал Майк, вглядываясь в покрытое потом и корвью лицо. В наступившей тишине Майк бросился в облако пыли, сдирая кожу с ладоней, начал отгибать акульи зубы фанеры, помогая голубой фигуре выбраться на волю. И вдруг раздался смех. -- Ты проиграл! Ты не успел! Майк обернулся. Заросшее рыжей щетиной, такое знакомое и в то же время незнакомое лицо дергалось в злобной ухмылке. Съежилась, сжалась от позора голубая фигура в ценре диска. -- Нет, он выиграл! -- Шагнул навстречу рыжему Майк. -- А это еще что за букашка? -- Навис над ним рыжий. -- Он выиграл, -- твердо сказал Майк, не чувствуя страха перед надвигающимся громилой. -- Он выдержал самый главный экзамен: пожертвовал собой ради других. -- Он не успел! -- Отступил вдруг рыжий. -- Успел. -- Время! -- Отступая тряс секундомером рыжий. Майк оглянулся. Вокруг стояля толпа одетых в синие комбинезоны ребят. -- Время! -- Твердил, отступая, рыжий. Майк очнулся. -- Время, -- тряс его за плечо Джим. -- Пора! Они шли к огненному кордону. Утреннее солнце весело плескалось в стеклах окон. "Боже мой, неужели это не сон? -- Думал Беннет. -- Неужели это я иду по пустынным улочкам своего родного Городка, где старых деревянных домов до сих пор больше, чем каменных, где единственными железобетонными символами конца двадцатого века являются гостиница "Дикий Запад" с огромной витриной ресторана внизу и городская тюрьма? В каком кошмаре мне могло привидеться, что я буду идти по улочкам моего детства, лучи солнца будут ласкать отросшие в госпитале волосы затылка, а впереди, в дорожной пыли, будут плыть уродливые тени людей, вооруженных автоматами и ружьями? " -- Я все же советую тебе взять хотя бы пистолет, Майк, -- отбросил в сторону окурок шериф, растегивая кобуру. -- Спасибо, Джим, мое оружие -- кинокамера. -- Ладно, я тебя прикрою, постарайся не отрываться от меня там. А ну, ребята, подтянись, еще один переулок, и мы на кордоне. Трое полицейских и два ополченца взяли оружие наизготовку, громко лязгнули взведенные курки. Журналист приготовил кинокамеру. Из-за полуразрушенной церкви вышли двое патрульных. Майк узнал аптекаря Холмса и старого Биггса. -- Как прошло дежурство? -- Пока все тихо, -- устало ответил Биггс. -- Вы ведь знаете, шериф, они появляются, в основном, после шести часов. Ополченцы сменили падающих с ног стариков. На следующем посту шериф оставил двух полицейских и повел журналиста дальше. Они шли вдоль выжженной полосы, огромным кольцом охватывающей Городок. Поначалу журналист поминутно вскидывал камеру, пугая этим идущего рядом молоденького полицейского. Майк снимал обгоревшие останки людей, неподвижные фигуры часовых. Казалось, население всего города выстроилось в цепь вдоль нарисованного огромным циркулем круга. Скоро журналист опустил камеру. Он хмуро шагал между шерифом и полицейским. -- Они всегда появляются неожиданно. Люди не успевают их даже увидеть. Крыса, огромная, величиной с кошку, прыгает на выбранную жертву. Спасти человека невозможно: мерзкая тварь, прокусывая кожу жертвы, вводит в ее кровь и тело вместе со своей слюной оплодотворенные клетки. Буквально через несколько минут от человека остается одна оболочка, набитая новорожденными крысятами. Единственное средство -- огнестрельное оружие и огнеметы. Уже трое суток мы ведем эту неравную битву. -- А черви? -- Черви нападают на тех, кто прячется в помещениях. Они проникают через любую щель. Вообще-то черви больше похожи на розовых метровых змей. Результат их нападений тот же что и у крыс. Внезапно шериф схватил журналиста за руку и одним махом швырнул его на крышу стоявшего рядом обгоревшего "фиата". Распластавшись на горячей от солнца машине, журналист вскинул камеру. Бойня была мгновенной и ужасной. Майк успел увидеть серую тварь с длинным крысиным хвостом, вцепившуюся в горло молоденького парня в полицейской форме. Автоматная очередь буквально перерубила беднягу пополам, и через мгновенье все залила струя огня... -- Твои погибли еще вчера, Майк, когда ты валялся в канаве за кордоном. -- Шериф налил себе виски, бросил в бокал кубик льда. -- Моидва дня назад. Я не сплю уже четвертые сутки. Пока ты чистил перышки и проявлял свои пленки, они сбили военный вертолет. -- Кто? -- Черт его знает! Ребята сожгли вертолет, как только он упал. Никто никогда не видел, откуда эти твари появляются! Их можно увидеть только за мгновение до смерти или уже на жертве. Никто не видел просто бегущую крысу. Откровенно говоря, Майк, мы обречены. Я даже преступников выпустил из тюрьмы и послал в патрули. Люди гибнут каждый час. Оставалась одна надежда, один шанс. До сих пор, Майк, крысы и черви нападали только в полосе огненного кордона. В центре был только один случай. Мы не уходим с кордона только потому, что нет уверенности, что эти твари не пойдут за нами, сжимая кольцо. Я надеялся на десант с воздуха и вбивал эту возможность всем. Проклятый вертолет разбил нашу последнюю надежду! Мы не в кольце, Майк, мы под куполом! -- Все же я попробую вырваться, Джим. Люди должны знать... Журналист вдруг замолчал. Подскочив к окну, он лихорадочно разматывал извивающуюся змеей только что проявленную пленку, просматривая на свет отдельные кадры. -- Не может быть, -- шептал Беннет, медленно садясь в кресло. Потом резко вскочил, выбежал в соседнюю комнату. Там что-то упало, послышался звон разбиваемого стекла. Шериф схватил автомат, прыгнул к двери. Навстречу, чуть не сбив его с ног, вынырнул журналист с кинопроектором в руках. Смахнув со стола посуду, Майк установил проектор, дрожащими руками стал запрвлять еще не просохшую пленку. -- Экран, быстро! Бакстер шагнул в соседнюю комнату. Под его сапогами захрустело битое стекло. Сдернув со стены небольшой экран, вернулся в гостиную, снял портрет Вашингтона, повесил на его место экран. Журналист со скрипом закрыл жалюзи. Через минуту они увидели черную полосу выжженной земли, цепь дозорных. Вот молоденький парнишка в полицейской форме с ужасом смотрит прямо в объектив. Дымящийся пунктир автоматной очереди перерубил беднягу пополам. Через несколько кадров на месте человека вспыхнул факел. Никаких крыс в кадре не было! Журналист с шерифом просмотрели пленку трижды. Нигде, ни в одном из восьми заснятых Беннетом случаев нападения, не увидели ни крыс, ни червей. Полицейская машина за пять минут доставила их в участок. -- Я этих гадов из-под земли достану! -- Рычал шериф, расстилая на столе карту Городка. -- Тихо, не кричи, -- плотно закрыл дверь журналист. -- Гипнотизер такой силы не обязательно действует в одиночку. Чем позже он узнает, что раскрыт, и мы его ищем, тем лучше. Если он весь город заставляет видеть то, чего нет... -- Ясно. Гляди, линия кордона проходит так. -- Фломастер шерифа заскрипел по карте. Черная линия вывела почти правильный прямоугольник, в центре которого друзья увидели квадрат городской тюрьмы. -- Что за чертовщина? -- Фломастер хрустнул в руке шерифа. -- Я сам два дня назад вывел всех оттуда, направил в патрули. Сейчас в тюрьме только сумасшедший Гаррис. -- Кто такой? -- Его перевели к нам полгода назад. Им занимается ФБР. В одиночку