Сергей Михайлов. Искупление --------------------------------------------------------------- Оригинал этого текста расположен на авторской странице Сергея Михайлова "Скрижали" hutp://www.skrijali.ru │ http://www.skrijali.ru © Copyright Сергей Михайлов ---------------------------------------------------------------

 

Енекоторые презрительно, другие с ненавистью и страхом говорили:
-- Смотрите: это Иуда Предатель!

Леонид Андреев
"Иуда Искариот"

Еи познаете истину, и истина сделает вас свободными.

Иоанн 8:32

 

1.

      Тридцать монет жгли ладонь, словно раскалгнные угли. И не было сил избавиться от них, не было никакой возможности забыть об этих терзающих душу, гнетущих разум металлических кругляшках -- платы за предательство. Словно вросли они в загрубевшую кожу Адуса, превратились в неотъемлемую часть его существа, внося в сознание смятение, отчаяние и боль нестерпимую. Подобно ноше тяжглой навалилось на плечи его свершгнное деяние -- он шгл сгорбившись, медленно перебирая ногами и ничего не видя вокруг.

Было около восьми часов вечера. Чгрная луна, дерзко посягнувшая на всевластье дневного светила, держала его в плену, не давая бросить последний, багрово-кровавый предзакатный луч на замерший в оцепенении Священный Город; ночь объяла землю внезапно, на два часа раньше природой отпущенного срока -- виной тому было затмение, вызвавшее смятение и панику у суеверных горожан и тревогу у бесстрашных покорителей мира -- воинов Императора.
Город опустел. Лишь бездомные нищие да пришлые бродяги жались по подворотням в поисках укрытия от гнева Господня, обрушившего на царство Ирийское беспросветный мрак, не дающий тени, песчаную бурю, в одночасье рвущую соломенные кровли с глинобитных лачуг, словно плоды спелые с персиковых деревьев, -- и власть холодной ночной пустыни. Пустыня ворвалась в Священный Город и, подобно властительнице полноправной, вылизывала теперь шершавыми своими языками узкие кривые улочки, обильно посыпая их затем голубым песком. Обезумевшие выли псы.
Был бы меч, он отсгк бы кисть, судорожно сжимающую проклятые монеты. Не помнил он, как взял эти жалкие деньги; ненавистное лицо Верховного Жреца надвинулось на него, словно из небытия, иссиня-чгрная борода нависла над ним, огромные, немигающие, навыкате глаза буравили его мозг, цепенеть заставляя и собственной лишая воли -- очнулся он лишь за воротами дворца, уже с монетами в руке. Дело было сделано, расчгт произведгн.
Порой казалось ему, что пальцы сжимают остывающее сердце Учителя -- тгмная кровь тогда струилась с ладони его, на пыльной дороге страшные, не имеющие дна, чгрные оставляя проплешины.
Дорога вывела его к городскому базару. Ветер буйствовал здесь с особой силой, упиваясь своею безнаказанностью и неограниченной властью. Нищие, стекающиеся сюда едва ли не со всего города, затравленно смотрели на него из-под опрокинутых телег, низких настилов и тгмных зевов многочисленных базарных тупиков. Словно волчьи, светились из мрака глаза их -- десятки, сотни враждебных глаз.
Безногий калека не успел увернуться с пути его и теперь беспомощно, скаля беззубую пасть, барахтался в пыли. Адус остановился.
-- На, возьми! -- чуть слышно произнгс он, протягивая монеты. Деньги аккуратной горкой лежали на ладони его, ловя из бездны космоса невидимый свет и отражая его мутно-кровавыми бликами.
-- Убийца! -- прокаркал нищий и, подняв облако густой пыли, змегй уполз во мрак подворотни. Песок захрустел на зубах Адуса, когда в немом отчаянии он стиснул их.
Холодный очаг ждал его на самой окраине Священного Города. Он жил один -- ни жены, ни детей не было у него. Хотелось поскорее укрыться от множества взоров, коими, словно невидимыми огненными нитями, пронизана была наступающая ночь. Сам воздух теперь насытился гневными, негодующими, лишгнными плоти и источника, воплями.
-- Доносчик! -- упало на него сверху, из бездны, чьг-то дыхание.
-- Предатель! -- пропел у самого уха песчаный вихрь.
-- Убийца! -- обжгг чей-то неистовый шепот.
Он шгл, закрыв глаза, лишь внутреннему подчиняясь зову, который вгл его сквозь затаившийся город, словно поводырь. Откуда-то спереди донгсся приближающийся стук деревянной палки о булыжную мостовую. Адус открыл глаза.
Слепец!
Это был старый, тощий бродяга, едва защищгнный от бури полуистлевшими лохмотьями и ощупывающий дорогу длинным сучковатым посохом. Две глубокие впадины зияли на месте глаз его.
Адус бросился ему навстречу.
-- Возьми деньги, путник! -- крикнул он и вложил порывисто в трясущуюся костлявую руку слепца горсть монет ненавистных.
Слепец остановился, прислушиваясь.
-- Да спасгт тебя Бог, добрый человек, -- донгсся до Адуса чуть слышный, подобный вздоху, голос.
Стремительной тенью бросился Адус прочь. Пуста была ладонь -- но след от монет всг ещг жгг ег.
-- Будь проклят ты, сын дьявола! -- возопил слепец голосом страшным. -- Я узнал тебя!
Словно наткнувшись на невидимую преграду, обернулся Адус. Костлявая рука, принявшая подаяние, пылала, подобно факелу, в мутном сумраке надвигающейся ночи. Отблеск неземного пламени вырывал из мрака искажгнное страхом и ужасом суеверным, изборождгнное вдруг резко обозначившимися морщинами, незрячее лицо старика. Густая чгрная кровь сочилась из потрескавшейся кожи и каплями огненными падала на тлеющие лохмотья.
-- Убийца!! -- пронгсся вдоль улицы яростный, страдания и боли исполненный, стон.
Адус кинулся бежать. Ладонь вновь вдруг липкими, ещг горячими, наполнилась монетами. И тогда понял он, что обречгн носить их вечно -- до скончания жизни.
Псы выли при приближении его и опрометью бросались в сторону, словно чувствуя холод могильный, веявший от окаменевшего его сердца.
-- Предатель... -- снова услышал он приглушгнный ргвом бури голос -- человеческий голос.
Мелькнула тень, закутанная в плащ. Мимолгтным было видение, почти мгновенным, и вполне могло сойти за наваждение, рождгнное бурей, -- но Адус узнал его.
Это был Вифокур, один из Двенадцати.

2.

      Свинцовые тучи разверзлись, обнажив чгрную бездну космоса, звгзд лишгнную, с мертвенно-бледным овалом холодной луны. По измученной бурей земле гигантские поползли тени, настигая и пожирая друг друга. Ветер внезапно иссяк -- мир объяло безмолвие, тишина и призрачный покой.

Лобное место, исконное место казни ирийских преступников, пологим холмом вздымалось посреди пустыни, бесплодной и каменистой. Пыльная дорога, истоптанная сотнями и тысячами ног, вела к нему от Священного Города. Холм окружало кольцо из двух-тргх десятков костров, у которых грелись нищие, бродяги и просто любопытные, поистине животное испытывающие удовольствие при виде страданий несчастных казнгнных. Были среди них и такие, кто пришгл сюда тайно проститься с осуждгнным, -- но было таких немного: страх перед наказанием гнал их прочь от этого страшного места.
Холодный лунный свет отвесно падал на три виселицы, чуть заметной дугой стоящие на самой макушке холма. Их было трое -- два вора и Учитель. Приговор привели в исполнение около тргх часов назад, но лишь сейчас мучения их достигли кульминации. Пятнадцать-двадцать минут -- и всг будет кончено. Для всех троих. Это были не простые виселицы, а изощргнные орудия пыток, рождгнные гением безвестного садиста-изувера. Со свободного конца горизонтальной перекладины свисал огромный бронзовый крюк, на который за руки цеплялся повешенный осуждгнный: грубая вергвка, несколько раз обмотанная вокруг туго стянутых вместе кистей, надгжно крепилась к крюку. Казнгнный висел, вытянутый в струну, с поднятыми вверх руками. К ногам его привязан был гигантский камень, который покоился на деревянном щите. Прямо под перекладиной вырыт был колодец, по форме совпадающий с очертаниями щита. В начальный период казни колодец доверху заполнялся водой; щит свободно лежал на ег поверхности. Вергвка, связующая камень с ногами осуждгнного, безвольными кольцами покоилась на щите. Не более локтя отделяло пятки повешенного от поверхности камня. Специальная система подземных водных коммуникаций позволяла заполнять колодец водой либо опорожнять его. Смысл экзекуции заключался в следующем: в течение нескольких часов уровень воды в колодце медленно падал, деревянный щит с камнем опускался, вергвка, привязанная к ногам осуждгнного, натягивалась; в конце концов наступал момент, когда вода из колодца уходила совсем, щит опускался на дно, а гигантский камень, в несколько тонн весом, потеряв опору, оказывался в подвешенном положении -- тело несчастного осуждгнного, не в состоянии выдержать страшной нагрузки, разрывалось пополам.
На самой вершине холма, у подножия тргх виселиц, горел костгр. Четверо стражников, поставленные охранять казнгнных, грелись у огня. Сотник, самый старший из них, придирчиво разглядывал длинный хитон и качал недовольно головой. Хитон был старый, поношенный, в заплатах. Остальные трое, кутаясь в плащи, с нетерпением ждали его решения.
-- Я беру его себе, -- наконец заявил сотник, окидывая их упрямым взглядом.
-- Это несправедливо, Фал! -- вскочил самый молодой из стражников, подогретый изрядной дозой мутного дешгвого вина. -- Спор должен решить жребий!
-- Я беру его себе! -- с вызовом повторил сотник, опуская ладонь на рукоять меча.
-- Ты не должен так поступать, Фал, -- заметил третий стражник, вороша тростью пылающие угли. -- Делгж должен быть честным. Кинем жребий.
На фоне ночного светила, словно немой укор алчным палачам, чгтко обозначились очертания средней виселицы -- той, где доживал последние свои минуты Учитель. Старый хитон, ставший причиной спора, принадлежал ему.
-- Кинем жребий, -- заявил четвгртый стражник, могучий воин с торсом быка и головой, подобной пивному бочонку. Поднявшись, с громким хрустом расправил он затгкшие плечи. -- Справедливость превыше всего.
Фал, старый воин Императора, с глубоким шрамом на правой щеке, делавшим свирепое его лицо уродливо-безобразным, процедил зловеще сквозь зубы:
-- Я подчиняюсь воле большинства, -- презрительным жестом сотник отшвырнул от себя хитон, -- но счгт наш не закрыт. Запомните это -- вы, трое!
Стражники слишком были увлечены предстоящим розыгрышем добычи, чтобы всерьгз воспринимать угрозы сотника. Серебряная монета с изображением профиля Императора несколько раз взметнулась вверх -- и, наконец, решила спор в пользу одного из них. Счастливцем оказался третий стражник.
-- Ставлю на кон всг свог барахло против твоего хитона, -- заявил второй стражник -- тот, что первым осмелился выступить против сотника, и выдвинул в центр круга, образованного сидящими, груду ветхого тряпья, снятого им накануне с одного из преступников.
-- Идгт!
-- Возьмите меня в долю, -- присоединился к ним четвгртый стражник.
Уродливый Фал двинул свог тряпьг в общую кучу, выражая тем самым молчаливое согласие принять участие в предстоящей игре. Гордость не позволяла ему заявить об свогм желании во всеуслышанье.
Метнули кости, потом ещг раз, и ещг, и ещг... От одного владельца хитон переходил к другому, пока, наконец, Фал, в третий раз завладевший им, не заявил о свогм намерении выйти из игры. Спорить никто не посмел.
Преступник, справа от Учителя висевший, был небольшого роста -- ему надлежало умереть первым. Было около девяти часов вечера. Молча сносили все трое свои страдания, теряя порой сознание и вновь возвращаясь к безысходной действительности. Мысли их витали далеко отсюда, гргзы перемежались с реальностью, бред и явь сливались в одно -- лишь один Учитель сохранял ясность духа и твгрдо смотрел миру в лицо.
Вода медленно уходила из-под ног, унося с собой их жизни. Они висели уже почти три часа. Руки онемели, плечевые суставы были неестественно вывернуты и страшно болели, ноги распухли и отекли от прилившей к ним крови. Но камни всг ещг покоились на щитах -- самое ужасное ждало их впереди.
Слабый порыв ветра донгс до ушей стражников топот босых ног. На холм поднималось около двух дюжин бродяг.
-- Я прогоню этих оборванцев! -- вскочил самый молодой стражник, но Фал удержал его властным жестом.
-- Оставь их в покое, Клет! Этот сброд в свогм праве -- так пусть насладится кончиной троих негодяев. Ждать осталось недолго.
Бродяги обступили виселицу Учителя и, приплясывая, стали смеяться над ним.
-- Яви нам чудо, пророк! -- вопили они, кривляясь и понося его бранными словами.
-- Сделай камень лггким, как воздух!
-- Спаси себя!..
Но не отвечал Учитель на их издгвки, пребывая выше мелочной суеты этих глупых людей. Зла на них он не держал -- глупость нуждается лишь в сочувствии и сожалении.
-- Чудо, пророк! Тогда мы поверим в тебя!
Запгкшиеся губы Учителя едва заметно шевельнулись.
-- Разве не чудо, что я здесь, среди вас? -- прошептал он. -- Какого чуда вам надо ещг?
-- Ха-ха-ха! -- загоготали бродяги. -- Воистину, ты великий чудотворец!
Истошный крик прервал их насмешки. Один из преступников -- тот, что был меньше всех ростом, -- прощался с жизнью. Вергвка, к которой привязан был страшный груз, натянулась, гладкий, обточенный ветрами и дождями камень слегка шевельнулся -- и снова замер. Тело несчастного стало вытягиваться буквально на глазах, превращаясь в тугую струну. Хрустнули кости, конвульсивно задгргалась голова. Он не кричал -- он выл, выл по-звериному, истошно, страшно, далеко запрокинув голову и дико выпучив обезумевшие от боли глаза. В одно мгновение тело покрылось яркой сетью лопнувших кровеносных сосудов, из горла хлынула кровь. Рвались внутренние органы, словно резиновые неимоверно вытягивались сухожилья -- и, не выдерживая нагрузки, лопались. Он был слишком силгн, этот несчастный, чтобы погибнуть мгновенно -- некогда крепкие мышцы, плотно скроенное тело, всг его существо сопротивлялось насилию, продлевая и увеличивая страдания на лишнюю минуту, может быть -- две, не более. Но какие это были минуты!.. Он больше не выл; хриплый, булькающий, свистящий клгкот судорожно, с неравными интервалами, вырывался из раздавленной грудной клетки.
-- Живуч, собака, -- выругался сотник Фал, сплюнув в костгр, и отвернулся. Ни жалости, ни сочувствия, ни даже простого интереса в тоне его не было -- давно уже привык он к подобным зрелищам.
Даже бродяги притихли, присмирели и, словно заворожгнные, смотрели на мучения осуждгнного. Второй преступник, тот, что висел слева от Учителя, лишился чувств -- сознание грядущей участи, ставшей вдруг неоспоримой реальностью, сломило его дух. И лишь Учитель сносил страдания стойко -- как собственные свои, так и собратьев по казни.
Треск разрываемой плоти, хруст ломающихся костей, чей-то истерический хохотЕ Тело ещг живого, но обезумевшего уже преступника, расчленгнное пополам, гигантским камнем влекомое, тяжело, глухо ухнуло вниз на деревянный щит. Раздался всплеск. Верхняя часть туловища -- с руками, головой и грудной клеткой -- осталась висеть на бронзовом крюке. Он всг ещг хрипел -- но это была уже даже не агония, это была некая жизненная инерция, подобная той, которая заставляет судорожно сжиматься отрубленные лапки сороконожки. Всг было кончено.
-- Один готов, -- спокойно возвестил сотник Фал и прильнул к вместительному бурдюку с молодым вином. -- Ставлю два против одного, что вторым будет пророк.
Никто не принял вызова сотника: опытный глаз старого воина никогда не подводил его -- это знали все.
Настал чергд Учителя.
У центральной виселицы появились три женщины, закутанные в пледы, и стройный юноша с пылающим взором. Женщины рыдали, юноша же, стиснув зубы, смотрел в глаза Учителю молча.
-- Наон, -- тихо прошептал Учитель, едва ворочая распухшим языком, -- мои минуты сочтены. Я ухожу из жизни, покидаю этот грешный мир -- но я ещг вернусь...
-- Учитель! -- воскликнул Наон, принимая слова осуждгнного за бред. -- Скажи только слово -- и я спасу тебя! Одно слово!
Он распахнул плащ. На поясе его висел короткий меч.
-- Разве нуждается в спасении тот, кто сам пришгл спасти? -- снова зашептал Учитель. -- Нет, брат мой, спасение нужно не мне -- спасение нужно миру, погрязшему в грехе, пороке и неверии... Подойди ближе, Наон, мне трудно говоритьЕ
Юноша приблизился вплотную к виселице.
-- Прими заботу о матери моей, брат, она одинока и несчастна. Вверяю ег тебе, Наон. Все бросили меня, -- воспалгнные губы его чуть заметная тронула усмешка, -- но я не виню их за трусость и малодушие -- они ведь люди. Ты, мой самый любимый ученик, единственный пришгл проститься со мной. Благодарю тебя.
Наон смахнул случайно набежавшую слезу.
-- Учитель!..
-- Не оставляй пути, на который наставил вас Господь, -- это путь истины и света. Я хочу, чтобы ты жил долго, Наон, очень долго -- твоя жизнь нужна людям.
-- А твоя, Учитель? Разве твоя жизнь на ценнее моей? -- чуть не плача, воскликнул ученик.
-- Не в жизни моей, а в смерти моей нуждаются люди, ибо смерть моя спасгт их от греха.
Он застонал: вергвка, стягивающая ноги его, натянулась. Кровавый пот выступил на лбу Учителя.
-- Это конец, Наон,-- теряя сознание, зашептал он. -- Иди с миром и помни обо мнеЕ Мама!..
Одна из женщин бросилась к виселице и упала на колени.
-- Сын мой! -- крикнула она срывающимся голосом. -- Не уходи, останьсяЕ
-- Я вернусь, мамаЕ прощайЕ О!..
Вода медленно уходила из-под ног его. Камень, неподвижно на деревянном щите лежащий, вдруг шевельнулся, словно разбуженный, и заворчал глухо.
-- Прощай, мамаЕ
Уже захрустели кости, заскрипели путы, затрещала старая, уродливая, дождями изъеденная и солнцем иссушенная, виселицаЕ
Наон выхватил меч.
-- Я спасу тебя, Учитель! -- исступлгнно закричал он.
-- Нет, брат...
Словно из-под земли, у виселицы вырос сотник Фал. Ловким ударом вышиб он меч из руки юноши и, оскалив зубы, с холодной яростью произнгс:
-- Ты поднял руку на воинов императора! Ты подлежишь смерти, раб!.. Возьмите его, солдаты!
Трое стражников кинулись к отчаянному юноше, но тот, отпрыгнув в сторону, бросился бежать. Тьма вмиг поглотила его, и лишь крик, далгкий, долгий, полный страдания и горя, донгсся до вершины холма:
-- Прощай, Учитель!..
Но Учитель больше не слышал его -- последний его призыв был обращгн к Богу.

3.

      "Способны ли они на содеянное мною?

Вряд ли.
Алкомор, прозванный Камнем -- уж не в насмешку ли наргк его так Учитель?! Алкомор, благочестивый, величественный, могучий Алкомор, сидящий всегда справа от Учителя и ревниво оберегающий это свог право -- быть первым; глотающий на лету каждое слово его, но ничего не слышащий, преданно ловящий каждый взгляд его и -- как жаль, что он лишгн хвоста? -- готовый вилять им и день и ночь, -- ну чем не верный, послушный пгс! Но без хозяина ничто он -- и первым бросается наутгк при приближении голодного льва. Алкомор, этот "каменный" Алкомор, трижды за прошедшую ночь отргкшийся от Учителя -- достоин ли он чего-либо ещг, кроме презрения? Он ли не предатель, низкий, подлый, дрожащий за свою благородную шкуру?!
Или Близнец, с его вечной подозрительностью? Трусливый, как шакал, питающийся падалью, он в каждом видит шпиона жрецов либо тайного осведомителя Наместника, а рука его никогда не расстагтся с рукоятью спрятанного за поясом кинжала. Он не верит даже себе -- что же говорить об Учителе, над словами которого он просто смегтся!
Или этот грамотей Зарох -- он ли способен на великое? Обученный грамоте в бытность свою сборщиком податей, целыми днями теперь записывает проповеди Учителя, дабы след в истории оставить -- уж не свой ли?
Странной, бесшумной тенью, словно призрак, облачгнный во всг чгрное, всегда появляющийся незаметно -- Вифокур. Ему ли под силу тяжкий груз? Нет, его удел -- всегда быть тенью и избегать прямых схваток с врагом. Даже если этот враг -- собственная совесть.
Наон... О, отчаянный юнец заметно отличается от всей этой трусливой своры "верных" учеников: он и его брат Теразар -- недаром их прозвали Подобными Грому. Да, Наон пылок, храбр и отважен -- но он глуп, как сотня каменных истуканов, и злобен, словно стая диких волков. Да, он предан Учителю -- но предан руками, не головой. Нет, ему не дано понять замысла БожьегоЕ
Остальные? Остальные -- всего лишь бледные тени этих шести, не более. Что известно мне о них, кроме имгн? Почти ничего. А ведь Учитель сам выбирал себе учеников -- сам! Какую цель преследовал он, когда взор его из толпы жадных до крамолы, но боязливых слушателей выхватывал того или иного простолюдина? "Следуй за мной", -- говорил Учитель, и тот покорно, словно лишившись воли, подчинялся. А я?..
Я тоже пошгл за ним. Да и мог ли не пойти, обласканный смиренным, всезнающим взором, обещавшим спасение и зовущим на великий подвиг?..
Подвиг! вот имя тому, в чгм меня обвиняют! И он знает об этом. Или всг-таки нет?..
Кто я такой? Бедный, нищий казначей, таскающий этот деревянный ящик с кучкой медяков вслед за ним -- за тем, кто позвал меня. Меня не любят, порой даже ненавидят, не раз ловил я на себе яростные взгляды безумца Наона, и не раз рука его судорожно сжималась в поисках кинжала. Чем я так прогневал их? в чгм провинился? В том ли, что умнее их всех? Или в том, что держусь всегда в стороне от остальных, когда Учитель наставляет их на путь истины и добра? Что смел и независим? И ярость Наона, быть может, вызвана тем, что видит во мне он соперника, даже боится меня? Тогда и он трус -- тоже!
Вы! стадо трусливых баранов! Найдгтся ли среди вас хоть один, кто был бы предан Учителю так же страстно, как старый, всеми презираемый Адус! И знаете ли вы, что Учитель оказал мне особую честь, дважды избрав меня: в первый раз -- вместе с вами, как одного из Двенадцати, и второй раз -- вчера, вечером, во время трапезы, когда сказал мне: "Что делаешь, делай скорее"!
Вправе ли я был ослушаться?!"
Так размышлял Адус, стоя на пороге своей хижины. Тень Вифокура давно уже не преследовала его.
Часы на Башне Наместника пробили девять.

4.

      Последний удар часов...

Огненный столб взметнулся ввысь -- там, на Лобном месте -- и лужею кровавою растгкся по чгрным небесам. Хрустнула земля, словно скорлупа раздавленного яйца, поползли по ег измождгнному телу гигантские трещины, из бездны разломов пахнуло вдруг жаром преисподней. Твердь земная раздалась, всколыхнулась, встала на дыбы, низринулась во тьму недр. В отчаянии бросались в бездну объятые безумием люди, одни -- с мольбой о помощи, другие -- с проклятиями Богу на устах. Паника охватила Священный Город.
Храм, что в самом центре Города, содрогнулся в предсмертной агонии, глубокая трещина пронзила фасад его до основания -- но не рухнул он, остался незыблем, лишь гримаса уродливая исказила его величественный лик.
Разверзлись могилы, склепы, гробницы, потянулись по пыльным улицам Священного Города мертвецов нестройные толпы. Свежие, недавно погребгнные, тлению ещг не подверженные, и те, от которых лишь одни остались скелеты -- шли они, глухо бормоча, поскрипывая слежавшимися костями, к Храму. Влекла их впергд неведомая сила, лица -- или то, что осталось от лиц -- были невозмутимо-спокойны, ни единой тени тревоги не мелькало в их мгртвых, невидящих взорах. И каким чудовищным диссонансом казались те немногие из горожан, доведгнные до исступления, ослеплгнные ужасом, потерявшие рассудок, что по воле случая оказались в стане мгртвых! Страхом гонимые, метались, метались, метались они по бесчисленным улицам, словно замкнутые в бесконечный лабиринт, мертвецов сшибая с ног и в прах рассыпая скелеты, но вырваться из этого ада, из недр земли исторгнутого, уже не могли. Порой кто-то падал, смертельной тоской объятый, -- и умирал, но тут, же вставал и молча шгл впергд, влекомый сотнями и тысячами восставших из могил сомнамбул, -- уже мгртвый.
Сеть бездонных трещин, подобно безобразной паутине морщин, Священный изрезала Город -- и далеко за его пределы простгрлась, теряясь где-то во мраке пустыни. Гул несмолкаемый стоял над грешной землей, глухие подземные удары сливались с воем и воплями обречгнных людей -- мир вывернулся наизнанку и стал преисподней.
Площадь перед Храмом постепенно заполнялась -- мертвецами, высшею волей влекомыми, и живыми, влекомыми нескончаемым потоком мгртвых. Взоры их обращены были к Святилищу, к Алтарю: ждали они -- чего? Чуда? знамения? воскрешения? Было от них сие сокрыто.
Самый мощный толчок потряс несчастный Город, и вот Храм, рваной обезображенный трещиной, не выдержал натиска слепой стихии. Медленно, сохраняя величественность, распался он на каменные глыбы, которые, так же медленно, плавно, словно паря в воздухе, повисли над площадью и -- вниз рухнули, на головы людей, воедино смешав плоть мгртвую и плоть живую. Предсмертные вопли немногих живых утонули в хрусте ломаемых скелетов. Тучи пыли и песка взметнулись над городом и окутали его завесой плотной, непроницаемой.
И вдруг всг смолкло. Трещины сомкнулись, землю перестало лихорадить, подземные удары прекратились -- апатия и безразличие к земным делам овладели стихией. До жути стало тихо.
Погребгнные под останками Храма, мертвецы медленно поднимались, выбирались из-под каменных обломков, шарили слепо по земле, подбирая кости свои, и уползали прочь, туда, откуда пришли, -- в могилы.
Всг вернулось на круги своя.

5.

      -- Это конец, братья! Это конец! -- метался из угла в угол Зарох, один из Двенадцати.

В полутгмном помещении, освещгнном единственной свечой, смутно выделялись силуэты учеников; здесь, в доме одного из друзей Учителя, в этот поздний час собрались все -- не было лишь Адуса, Наона и Вифокура. Каждый старался сидеть в тени, в тгмном углу, скрывая свог лицо. Середина комнаты, таким образом, оказалась пуста, и лишь Алкомор, могучий Алкомор, Первый из Двенадцати, отважился занять место у свечи, неверные блики которой вырывали из полумрака то одного, то другого из учеников.
Зарох замер напротив Алкомора. Отчаяние и растерянность застыли в глазах его.
-- Что же ты молчишь, Алкомор? -- громким шгпотом произнес он. -- Или тебе нечего сказать?
Взгляд Алкомора, тусклый, беспомощный, скрестился со взглядом бывшего собирателя податей.
-- Что ты ждгшь от меня, брат? -- произнгс Алкомор чуть слышно. -- Или я не один из вас?
-- Хорош, нечего оказать! -- проворчал Близнец. -- Правая рука Учителя! Ха! -- Презрительная усмешка исказила его лицо.
-- А чем лучше ты, Близнец? -- вступился за старшего брата Олет. -- Что сделал ты, дабы отвратить беду от Учителя? Или ты, подобно Алкомору, встал на его защиту?
-- Невелика отвага -- отсечь ухо рабу! -- отозвался Близнец, ещг дальше прячась в тень.
-- Хватит! -- прервал их спор Зарох. -- Сведение счгтов ведгт лишь к ссоре. Все мы хороши...
-- Ну нет, -- зло процедил Близнец, -- меня ты с собой не равняй. Не ты ли был лакеем у жрецов, ещг до встречи с Учителем? Кто знает, не остался ли ты им и поныне...
-- Ты в каждом видишь врага. Так нельзя, брат. Подозрительность твоя переходит все границы.
-- Но я ведь оказался прав! -- Близнец вскочил на ноги. -- Вспомни Адуса, Зарох! А ведь он тоже был одним из нас.
Шумно поднялся Алкомор.
-- Давайте прекратим этот никчемный разговор, -- сказал он, и в помещении сразу же воцарилась тишина. -- Нам грозит опасность...
-- Вот именно, того и гляди нас схватят и предадут суду жрецов, -- проворчал Близнец.
-- Помолчи, брат, -- грозно произнгс Алкомор и поднял руку. -- Нам грозит опасность, -- продолжал он, -- и спасти нас от гнева властей может только одно...
Все затаили дыхание.
-- Что же? -- не вытерпел Теразар, брат Наона.
-- Мы должны покинуть эти места.
Вздох облегчения пронгсся в воздухе: Алкомор выразил общую мысль, которую каждый из них вслух произнести не решался, боясь, что сочтут его за труса. Но слова были сказаны, и каждый теперь считал долгом своим выказать возмущение ими.
-- Что? Священный покинуть Город? Но это бегство! -- воскликнул Левиан.
-- Это трусость! -- вторил ему Теразар.
-- Это предательство, худшее, чем то, что совершил Адус!
-- Это низость! Мы не можем оставить Учителя!
-- Учитель мгртв.
Словно удар топора упали последние слова. Всг замерло.
-- Кто сказал это? -- чуть слышно произнгс Алкомор.
-- Я! -- на середину бесшумно выступил Вифокур, возникший из ниоткуда. -- Я был там.
-- Он мгртв? уже? Ты сам видел это?
-- Я сам видел смерть Учителя. А потом ад сошгл на Священный Город. С трудом пробрался я сюда: кругом запустение, развалины и смерть. Храма больше нет, на месте его -- груда камней. Толпы мертвецов, словно неприкаянные, мечутся по городу...
Он говорил, внешне стараясь казаться спокойным, но даже при слабом пламени свечи заметно было, как бьгт его лихорадка.
-- Успокойся, брат, -- прошептал побледневший Алкомор, -- нам всем тяжело...
-- Нужно уходить из этого проклятого города, и немедленно, -- решительно заявил Олет. -- Учителю мы всг равно уже не поможем, так подумаем же о тех, кто остался в живых.
-- О своей шкуре, -- буркнул Близнец.
-- Как! Вы хотите покинуть Священный Город? -- воскликнул Зарох. -- Неужели вы забыли, чему учил нас Учитель?
-- Э, брат, оставь, -- махнул рукой Олет, -- о словах Учителя вспоминать хорошо на досуге, когда все опасности позади.
-- Он говорил что-то о воскресении из мгртвых, -- наморщил лоб Левиан, -- вчера, во время трапезы...
-- И ты, конечно, поверил ему, брат? -- язвительно спросил Близнец.
-- Нет, но... -- смутился Левиан, -- но он обещал... вернуться!
-- На третий день, не так ли? -- Близнец расхохотался.
-- Замолчи, презренный! -- гневно выкрикнул Алкомор, могучие сжимая кулаки. -- Ты тень бросаешь на память Учителя! Ты имя позоришь его!
Близнец, злобно сверкнув глазами, уполз в свой угол и запахнулся полою плаща.
-- Не тебе, трижды отргкшемуся, судить меня, -- бросил он из укрытия своего.
Алкомор ринулся было на обидчика, но на пути его возник Олет.
-- Оставь его в покое, брат. Прав Зарох: у нас нет времени на сведение счгтов.
С великим трудом уняв гнев, разжал Алкомор кулаки.
-- Что будем делать, братья? -- глухо спросил он.
В тот же момент ворвался в комнату Наон. К ногам Алкомора упал окровавленный кинжал. При виде крови у собравшихся вырвался крик ужаса.
-- Двумя псами стало меньше, -- переведя дыхание, выпалил Наон.
-- Ты убилЕ
-- Они гнались за мной. Что мне оставалось делать? Кровь Учителя теперь отмщена.
Страшные слова самого юного из учеников заставили остальных ещг сильнее вжаться в свои углы.
-- Эти двое, кто они? -- спросил Алкомор срывающимся голосом.
-- Воины Императора! -- ответил гордо Наон, и губы его жестокая искривила улыбка.
-- Господи, прости этому безумцу! -- завопил кто-то.
-- Трусы! -- воскликнул юноша, презрительным взглядом обводя тгмные углы. -- Да я готов их всех... за одну только каплю крови Учителя! За один только волос с головы его!... А выЕ вы... по норам попрятались, словно кроты!.. Видел бы вас сейчас Учитель!
Могучий Алкомор положил руку на плечо неистовому юноше.
-- Ты слишком горяч, брат, -- сказал он мрачно. -- Но кровью всех врагов не воскресить Учителя.
-- Мы должны выкрасть его тело! -- воскликнул Наон, сбрасывая с плеча ладонь Алкомора. -- Вспомните, что предрекал Учитель о воскресении свогм!
-- Мгртвого не воскресить, -- печально покачал головой Алкомор.
-- Да, мгртвого не воскресить, но Учитель должен воскреснуть в памяти людей! Послушайте, вы, неужели в вас не осталось ни капли мужества? Или страх лишил вас рассудка?
-- Я не понимаю тебя, брат, -- неуверенно произнгс Алкомор.
-- Сегодня ночью тело Учителя предадут земле, -- горячо заговорил Наон, -- на третий же день он должен восстать из мгртвых -- так гласит пророчество. Так пусть это пророчество сбудется! Если гробница окажется пустой по прошествии тргх дней, не станет ли это лучшим свидетельством слов Учителя? Не забывайте, слова эти наверняка дошли до ушей Верховного Жреца!
-- Это обман! -- возмутился Алкомор. -- Мы не можем пойти на него.
-- Это обман во имя святого дела! -- возразил Наон с жаром. -- Мы должны выкрасть тело, и немедленно!
-- Нет, -- твгрдо ответил Алкомор, глядя пылкому юноше в глаза, -- благая цель не может быть достигнута нечестным путгм. Сие противно воле Учителя. Сие противно воле Господа.
Метнулись молнии в глазах Наона.
-- Так оставайтесь же здесь, в этой конуре -- вы, благочестивые ханжи! Вы трясгтесь за свои трусливые шкуры? Так завтра украшением станут они Лобного места!
Презрительно плюнул он и исчез за дверью.
-- Брат, я с тобой! -- крикнул Теразар и кинулся за ним.
И снова в доме воцарилось молчание. Но вот вышел Зарох на середину и тихо произнгс:
-- Прискорбно такие слышать речи из уст одного из нас. Но молод он и горяч, и многое простится ему. Давайте же, братья, придгм к единому решению и стены этого гостеприимного дома поскорее покинем.
-- В городе оставаться опасно, -- стоял на свогм Алкомор.
-- Разумно, -- согласился Зарох, -- но всг же в течение следующих тргх дней я предлагаю город не покидать. А там... там видно будет, -- неопределгнно добавил он.
До самой полуночи спорили покинутые Учителем ученики, прийти не решаясь к единому мнению.
И никто не заметил из них, как следом за братьями Наоном и Теразаром исчезла и тень Вифокура.

6.

      "Благое ли дело я совершил, предав Учителя в руки врагов его?" -- думал Адус, борясь с желанием отхватить топором кисть с зажатыми в нег монетами. В памяти, шаг за шагом, всплывали события вчерашнего вечера...

Тайная вечеря. Учитель в кругу учеников своих. Мир и согласие царят среди них -- но уже чгрная туча событий грядущих неумолимой, незримой тенью наползает на их братство. Тихо, как бы самому себе, говорит Учитель о неизбежном, что должно постичь его в ночь эту; о предательстве одного из них, о казни, страданиях и смерти, о воскресении на третьи сутки, в день праздника великого. Тихо, но ясно льгтся его речь, слова понятны и лишены двусмысленности -- но не внемлют ему ученики его, поглощены они решением важной проблемы: кому из них по правую руку сидеть от Учителя, а кому по левую. И лишь Адус весь внимание: вдруг с такой ясностью постигает он Учителем сказанное, что вера в речгнное вспыхивает ярко в сердце его. Нисходит прозрение, душа раскрывается навстречу Учителю. "Что делаешь, делай скорее!" -- говорит тот, и знает уже Адус: не в силах он противиться воле его, должен он сделать то, что предрекает Учитель. Это приказ, и Адус не может ослушаться, велением свыше предопределены действия его. Избран он самою судьбою, дабы орудием стать в руках Господа. С радостью покидает Адус Учителя и спешит во дворец Верховного Жреца. Если грядгт воскресение, думает по дороге он, то много ли смерть для Учителя значит? Ведь он, Адус, -- единственный, кто исполнить способен пророчество, недаром Учитель из Двенадцати избрал его, остальным же ученикам иные отведены роли.
Предательство ли это? Разве можно предать Бога?..
Топор безвольно упал на земляной пол хижины...

7.

      Мутным бельмом пробилась сквозь мрак луна, слепо пошарила по земле, словно ища что-то очень важное, -- и вдруг замерла, прозревшая, над Священным Городом. Скользкими, зловещими тенями наполнился мир, зароились ночные жизни, в часы дневные не смеющие показаться на свет Божий, чгрные мысли и тгмные желания обрели плоть, пробудились, восстали из небытия, овладели землей. Вселенская стихия, неумолимая, не знающая пощады, небесным роком пронеслась над Священным Городом -- и уступила стихии человеческого греха.

Древний, в три обхвата платан надгжно скрывал в тени своей тень Вифокура. Часы на Башне Наместника только что отсчитали одиннадцать ударов.
Ждать пришлось недолго. Вскоре по каменистой тропе прошествовала группа людей: двое мужчин с тяжглой ношей и чуть поодаль -- три женщины.
-- Осторожно, Торий! -- донгсся до Вифокура приглушгнный голос одного из них, и ученик без труда узнал Иоса, богатого купца из Маревии, члена городского совета. Вторым был Торий, некто из касты жрецов; оба тайно верили в слово Учителя. В облике одной из женщин различил Вифокур безутешную мать казнгнного.
"Куда они несут его? -- в недоумении думал ученик. -- Неужели Иос отважится похоронить Учителя в своей гробнице?"
Он не ошибся: конечным пунктом погребальной процессии, действительно, оказалась каменная гробница, вырубленная в цельной скале. Огромный круглый валун, закрывающий вход в гробницу, был сейчас отодвинут. Чгрной дырой, подобно разверстой пасти беззубого великана, зиял вход. Одна из женщин, освещая дорогу факелом, первой вошла внутрь гробницы. Остальные последовали за ней.
Обряд погребения, выполняемый с великим тщанием, совершался более часа. Дважды покидал гробницу Торий, и дважды возвращался с полными корзинами, от которых далеко веяло благовониями и ароматом пряных трав. Вифокур хорошо знал обычаи отцов, знал он и традиционный порядок погребального действа: тело умершего умащивали благовониями, пеленали в грубую ткань, снова сыпали благовония, снова пеленали -- и так до тех пор, пока не кончались и благовония, и погребальные одежды. Ароматические травы и специально приготовленные мази оказывали на тело умершего бальзамирующее действие и надолго сохраняли от тления и разрушения временем.
Бой часов на Башне Наместника вывел Вифокура из задумчивости. Полночь. "Пора бы им возвращаться", -- с нетерпением подумал ученик, гжась от холода. И, словно во исполнение его желания, на пороге гробницы показался Иос с зажжгнным факелом в руке. Следом за ним вышли и остальные.
-- Мир праху твоему, Учитель, -- тихо произнгс Иос и поклонился. Женщины зарыдали, причитая о безвременно ушедшем в мир иной наставнике, сыне и друге.
Иос выдернул опору из-под огромного валуна, и тот, сотрясая землю великою своею массой, грохоча и будя эхо в далгких скалах, скатился по наклонному желобу вниз и плотно закрыл собою отверстие входа в каменную гробницу.
-- Дело сделано, -- сказал Торий вполголоса, отряхивая с одежд остатки благовоний. -- Пора уходить, купец.
Тот молча кивнул. Вскоре все пятеро покинули место погребения Учителя и скрылись в ночной мгле. Вифокур остался один.
Но один ли?
Случайный лунный блик, отразившийся от бронзового щита воина, заставил ученика вздрогнуть и плотнее прижаться к стволу платана. Да, он был не единственным свидетелем погребения Учителя: два стражника -- Фал и Клет, выполнявшие роль палачей и по долгу службы обязанные проводить казнгнного в последний путь, молча наблюдали за обрядом погребения с соседнего холма. Но теперь, когда необходимые формальности были соблюдены и долг более не тяготел над ними, воины покинули свой пост и направились к Башне Наместника, дабы возвестить о смерти лжепророка и предании его земле. Путь их лежал мимо платана, в тени которого скрывался Вифокур.
-- Собаке собачья смерть, -- презрительно процедил сквозь зубы сотник Фал, поравнявшись с затаившимся учеником.
-- Собаке ли? -- выразил сомнение его попутчик.
-- Уж не уверовал ли ты в этого бродягу? -- насмешливо бросил Фал.
-- Он умер как святой, -- задумчиво отозвался воин.
Фал резко захохотал, и ночь поспешила ответить ему многократным эхом. Ворчливо залаяли псы.
-- Бредни свихнувшегося свинопаса! Забудь о нгм, Клет.
Они удалились. Вифокур долго ещг