величивай! У нас проклюнулся нюх!
Все дороги стали ровны и широки; а может быть, это народ не хотел
ездить на своих докучливых скакунах по центру? Ходил пешком, и здоровел, и
болезни уходили куда-то далеко. Веселуха стоял у окна, и небо меркло, и
выглядел генеральный директор замордованным, и была в нем непримиримая дума.
- А почему, собственно, вам решать, кто чего стоит? - спрашивал Паша
Ненашев. - Рынок решит.
- Рынок! - всплеснул руками Веселуха в горести. - Рынок меня скоро
царем самодержавным коронует! И что мне, уши и хвост себе обрезать, как по
породе положено? Или сразу харакири делать? А как мне быть с тремя
вопросами: крестьянским, еврейским и рабочим?
"Я вам говорил", - хотел сказать Паша, но не сказал, ибо это слово
неприятно даже в устах женщины, а уж от мужчины это слышать тем более
невыносимо.
- Будьте, что ли, попроворнее, - проворчал Паша. - Успевайте наконец за
временем.
- Ты сказал глупость. Даже провокацию, - ответил Веселуха. - Не хочу!
- Вас никто не спрашивает, - заметил Паша. - Если у людей розовый дым в
голове, не лишайте их надежд. Что-то вы сникли, директор! - добавил он
фамильярно. - Никогда вас не думал таким увидать!
Веселуха повернулся к Паше, и менеджер с превеликим удивлением увидел,
что директор вовсе не так уж подавлен.
- Как достали все! - вскричал он, разворачиваясь. - Чтоб вас разорвало!
Сил моих нет! Ну, поднимаете волну - поеду! Не буду в ней тонуть, ждать,
пока вы обратно воротитесь! Побегу впереди вас, как идиот, - а что мне еще
делать? А потом все скажут: "Веселуха мошенник, вор, гад, мерзавец, сволочь,
айсберг".
- Вы мастер сомнений, - сказал Паша Ненашев. - Все поначалу кажется
странным, а потом вы привыкнете.
- Я надеюсь, что к этому я никогда не привыкну, - ответил Веселуха. -
Как к тому, что корюшка пахнет свежими огурцами.
...тут постучалась госпожа Койотова, просунула голову и скромно
сказала:
- К вам губернатор и чиновники за дальнейшими приказаниями.
- Вот, - побагровел Веселуха, - я не поклонник Ницше и не боярин, но
тут слова иного не найти: <i>холопы</i>! Они из ангела способны тирана воспитать.
Ну, иди, Паша; подобные зрелища не для твоей юной, невинной души. Не
развращайся, и не учись этому, когда вырастешь, дитя мое...
Паша ушел, дивясь про себя.
Распоряжения Веселухи в последнее время все чаще касались Петербурга,
его внешнего вида, его блеска не поддельного, но подлинного, и город
несказанно похорошел. Также много живости придавали ему представители других
рас и народов, как российских, так и зарубежных, съезжавшихся в Петербург
покупать Веселухин прибор. Хотя филиалы холдинга "Амарант" открылись теперь
и в других городах, все же многие считали для себя необходимым побывать в
Петербурге и преисполниться его культурой.
- Чтобы мы знали, чего хотеть, - объясняли дамы из Владивостока, -
чтобы не хотеть чего попало.
- Мы преград не знаем! - объявлял бойкий мужик из Костромы, держа
прибор под мышкой. - Костер, колодец и мельницу! С вьюгой распрощаемся,
солнышко взойдет. Веселей!
- Чтобы сберечь то, что есть хорошего, и избавиться от плохого, -
застенчиво переводили красивую китаянку. - И поскорее!
Паша Ненашев, и в особенности Алиса вскоре заметили, что покупатели
считают прибор, Веселуху и их фирму источником не только материального и
душевного комфорта, но и некоторой позитивной идеологии, которая от них,
потребителей, в свою очередь чего-то требовала.
- Теперь придется за город переехать, - рассуждал один, - у нас
денег-то немного, ну ничего, квартиру продадим, поработаем получше...
- Вот, купил, теперь учиться пойду, - говорил неученый парень.
И голос провинциальной учительницы из Белоруссии:
- Я счастлива...
Что-то было во всем этом таинственное и не очень веселое. Тайны не
бывают вообще слишком веселыми, хотя бы потому, что для их разгадки нужно
быть серьезным. Нужно управлять задачей. Этого никто не мог по причинам
вполне объяснимым.
- Несет нас на пороги, на водопады, - как говорил Веселуха. - И я
ничего не могу сделать! Я могу только расслабиться и получать удовольствие.
Но и этого Веселуха уже, пожалуй, не мог, потому что рынок каждый день
уносил его по бездорожью вверх еще на пять пунктов, и только тщетно выпивал
директор каждый день с утра и вечером по несколько рюмок коньяку.
- Я сопьюсь, - утверждал он Алисе, хотя допьяна в эти дни не пил, - они
взвинчивают, скоро мы ахнемся, если так дальше будет продолжаться, я
сопьюсь, право.
- Спился бы, если бы человеком был, - отвечала Алиса из сонной постели,
перевертываясь с боку на бок.
- А то я не человек? - подозрительно спрашивал Веселуха, косясь в
зеркало.
Но там отражался тот же Веселуха, с волосами цвета светлого металла, с
серыми горячими глазами. И гитара не замирала в его руках, слушалась его
по-прежнему.
- Если я не человек сейчас, я им и не был, - успокаивался Веселуха.
Сердце его разгоралось.
На Масленицу губернатор и чиновники уговорили Рябинина и Пашу
предложить Веселухе пригласить в Петербург президента Тугина и его свиту.
- Пусть Владимир Борисович увидит, как похорошела его родина, -
осторожно утирая рты блинами, предложили сановники. - Может быть, он решит
перенести столицу к нам. И губернатор Москвы Мусин-Трушкин утрется.
- Вас хорошо кормят, - сумрачно ответил Рябинин. - Еще и тесать ваше
самолюбие - нет уж! Впрочем, я доложу о вашем желании.
Паша и Рябинин и не ожидали, что Веселуха согласится на это
предложение; но Ян Владиславович, видимо, подумал, что Альберт Ферг может
обидеться, если не сделать уж совсем никакого официального жеста, и
согласился.
Тотчас президент дал ответ, что приедет на Прощеное воскресенье, и
начались приготовления. На шоссе от аэропорта к городу было выстроено пять
огромных каменных ворот; честнейшие из гаишников были поставлены там в
памперсах, дабы не приходилось им отлучаться и долго бегать. Мороз еще не
ушел из города, хотя немного ослабел, и погода стояла превосходная: ясная и
солнечная. Самые красивые девушки репетировали для президента Тугина русский
народный танец.
- Это будет торжество русской национальной идеи, - утверждал губернатор
Рябинину. - Наше сотворчество, кульминация наших усилий.
- Ну-ну, не очень-то, - отвечал суровый Рябинин, запахивая пальто и
отстраняя его.
Он ехал осматривать объекты, многие из которых были построены не вполне
согласно прежним физическим законам. Ворота, например, стояли на основании
из ивовых прутьев, а сверху на них был нахлобучен огромный остролистный
венок, вырезанный из нержавеющей стали. Рябинин распорядился заменить его на
настоящий лавровый, для чего ОМОН извел в городе весь лавр. Последний
листик, которого не хватало для пышного венка, был выхвачен лично
губернатором из супа у своей жены.
- Что же, - пытаясь отдышаться морозным воздухом, спрашивал Рябинин, -
доволен ли будет господин Тугин, по вашему мнению?
- Да, - ответил губернатор, кивая и оглядывая округу, - все было
облизано, солнце заходило поздно за синие заборы, за бревна и паруса, - его
высокопревосходительство не может не быть доволен.
Недаром всякий русский человек способен, пролежав тридцать три года на
печи, проврав и проворовавшись, вдруг преобразиться, как по мановению
волшебной палочки, и стать - нет, не честным и добродетельным, но рваться к
славе, махать молотом, действовать, творить и вытворять. В сущности, жизнь
русского человека есть смена зимы (пиво, баня, преферанс при свете лучины) и
лета (пахать, косить, молотить, колотушками провожать - и ни капли). Так и
Петербург - так и вся Россия мгновенно перешла из стабильного состояния в
нестабильное, сделала стойку.
- Что там, - сказал Веселуха вечером, настораживаясь и присматриваясь к
потемневшим снежным улицам, - ты чуешь?
- Чую, - согласилась Алиса. - Что-то нехорошо.
"Не свистят пули, не грохают снаряды, не горят деревни"... И все
хорошо, да что-то нехорошо. Снег свален в аккуратные кучки, весна наступает,
солнце пригревало в полдень сильнее, но настала холодная ночь, и красный
горизонт - все хорошо, да что-то нехорошо. Веселуха усмехнулся, прикрывая
окно, где в багровой дымке тонули дворы, и за Невой восходила звезда.
- Что там, - повторил Веселуха безнадежно.
Алиса сидела на кровати, раскладывала пасьянс из чистых карт, и в ночи
глаза ее были, как две яркие точки. Лисий хвост окутывал ее шею.
- Ты все можешь, - сказала она своим хриплым голосом. - Судьбу свою
знаешь. Гадать тебе нечего. Ты козырной туз.
- Треф, - подсказал Веселуха.
- ...да. И вот, ты, как есть все можешь, то и зачем ты говоришь "Что
там"? Разжалобить меня хочешь? Или напиться с горя?
- Напиться, - выбрал Веселуха из предложенного. - Что-то мне не пьется
допьяна в последнее время! Сколько ни потребляю - все не допьяна. Ужасно.
Алиса перевернулась на спину:
- Это я не хочу, чтобы ты пил. Почему у тебя дурные предчувствия? Или,
вернее, почему ты делаешь странные выводы - что ты должен делать что-то
другое, как-то мешать развитию событий? А не боишься вместе с бурьяном
картошку вытащить?
- Не боюсь. Мне просто сил не хватает. Кто-то, - сказал Веселуха, -
увлек меня... уволок и потащил, куда хочет. Скорее всего - судьба. Мне это
не нравится. Я к судьбе в любовники не просился. Не осознав всей меры
ответственности...
Красное за окном гнило и гасло, увязало и чернело; на снегах лежала
фиолетовая и черная пелена, фонари горели лишь по углам, мертвая тишь
воцарилась в преображенном Петербурге: усталые граждане спали по домам.
- Скажите пожалуйста, ему все само в рот падает, а он сопротивляется, -
сказала Алиса сонно.
Прореха черная в красном небе, и в прорехе - звезда.
- Человеку подарков не дарят; человеку в кредит дают. Меня уже до
полусмерти заинвестировали. Я уже на человека не похож - вот как.
Алиса посмотрела: действительно, на фоне призрачного света из окна
Веселуха был больше похож на тень, на силуэт, на монумент - только блеск
волос, - удрученный, груженый, как баржа с яблоками.
- Сыграй мне, Веселуха, - попросила Алиса в потемках.
Гитара висела на стене, отливала вишневым блеском, струны ее были
аппетитно натянуты; Веселуха снял ее, осторожно присел на край кровати, взял
первые три аккорда - и, вздохнув, повесил обратно.
- Не вытанцовывается, - сказал он. - Нет.
Утро выводило ночь из сугробов. Солнце грело, по серединам улиц бежали
ручьи, снежные шумные горы были свалены и таяли, снег сбрасывали с крыш,
тарахтели сосульки. Наступило прощеное воскресенье, и по лесам проступили
весенние запахи. Преображенный Петербург ожидал приезда его
высокопревосходительства Президента России Тугина.
А тот уже сидел в самолете, выглядывая из-за голубой занавески, и,
затаив дыхание, взирал, как близится земля. Машины блестели на стоянках
вымытыми крышами, снега были необыкновенно белы и свежи, и лились ручьями
нежные огуречные запахи корюшки.
- Как меня встретит Родина? - с усмешкой пошутил он Фергу, сидевшему
рядом. - Я давно здесь не был!
Толпа, волнуясь, наблюдала за тем, как подали трап. Милиционеры в
памперсах замерли по сторонам расчищенной дороги, - вперед вышли Веселуха,
Рябинин и губернатор. Сердце у губернатора совестливо билось: он,
признаться, побаивался Тугина и его справедливости. Президент слетел по
трапу, пожал руки губернатору, Веселухе внимательно заглянул в глаза, сделал
шаг вперед - и замер.
Город, раскинувшийся внизу, под холмом, был чудо как хорош. Блестели
шпили Адмиралтейства и Петропавловки; по высоким тугим мостам волнами ходили
машины. В заснеженных реках солнце прогрело черные проруби. Нарядные люди
приветствовали Президента поклонами.
- О! - воскликнул Тугин, вдыхая свежий ветер. - Господа, вы на славу
поработали!
Оценив шутку, губернатор и чиновники засмеялись, а Веселуха понял, что
президент хотел сказать что-то более возвышенное, но постеснялся. Краска
играла у Тугина на щеках; он был поражен и смущен. Веселуха держался
несколько в стороне, почтительно кланяясь вместе со всеми - в пояс.
И летели машины по Московскому сквозь пять ворот, украшенных лавровыми
венками, и под каждыми воротами Тугин слегка пригибался, хоть и был
невысокого роста: он хотел этим показать, что он-то проедет, а вот чин его -
чин властителя великой державы - может и не пройти.
- Блеф, говоришь, Ферг? - вполголоса обратился Тугин к своему
советнику, заметив его иронические усмешки. - А вот полюбуйся-ка на это; это
не блеф, это Веселуха с губернатором весь Питер вот так отделали! Впрочем,
нет, - Тугин протер глаза, - мне не верится! А ну как все это потемкинские
деревни? Эй, останавливай!
- Никак нет, не велено, - испугался шофер.
- Тормози, тебе твой главнокомандующий приказывает.
Шофер затормозил. Весь кортеж затормозил, да так, что кое-кто чуть в
лобовое стекло носом не въехал. Губернатор понял, в чем дело, щеки его
покраснели, как морковка.
- Ой, Ян Владиславович! - перепугался он. - А вдруг да чего не так?
Веселуха не ответил ему: он видел, как Тугин выскочил из машины, как
легким шагом подошел к стене, посмотрел на дорогу. Нигде не было ни
пятнышка, и новенькие ограждения вдоль дороги сияли каждым завитком. Тогда
Тугин знаком велел всем выйти из машин (собравшийся народ весело
приветствовал своего Президента), подозвал Веселуху и сказал ему, кося
взглядом по углам по своей привычке:
- Э-э... Ян Владиславович. Я... рад, что в России не перевелись такие
люди как вы. В вас есть гений, и я вам завидую.
Тугин всегда говорил на людях только то, что мог бы сказать человеку и
лично, отчего все его обращения приобретали интимный, хотя и чуть слишком
сентиментальный тон. Может быть, это было потому, что президент довольно
долго жил в Германии.
- Спасибо, - сказал Веселуха, - за доверие, надеюсь употребить свой
гений на благо Родины и вас, Владимир Борисович.
После чего Тугин призвал Ферга, снял с него орден (другого такого
ордена под рукой не оказалось, да больше в России и не было кавалеров этого
ордена), и перевесил его на Веселуху. Ян Владиславович покраснел и чуть не
опустился на колени, как посвящаемый в рыцари, но удержался.
- Я просто не знаю, как еще выразить свое почтение, - вполголоса и
взволнованно пробормотал Тугин. - Ей-Богу, в наше время, когда...
На этом Тугин махнул рукой, усмехнулся опять, сел поскорее в свою
машину, чиновники тоже спешно расселись, и кортеж свистнул дальше. Вся
импровизация заняла не более трех минут.
А дорога была уже усыпана цветами, транспаранты были натянуты через
дорогу, и на них были не реклама и даже не приветствия государю, а просто
слова: "Масленица, весна", - больше ничего. Но эти слова и были
приветствием, и рекламой они же были в полной мере. Цыгане и таджики
разоделись в лучшее, от блинов и пирогов шел пар. Въехали в центр города,
где машинам ездить было уже нельзя, и все пересели в санный поезд: тут-то
началось веселье! Тугин глядел на Родину влюбленными глазами. Костры горели
на перекрестках, веселый народ вывалил праздновать и смотреть на Президента,
губернатора и (не в последнюю очередь) на Веселуху.
- Вот они! - восхищенно кричали женщины. - Ой, смотрите!
Сытые кони встали у высокого крыльца; все другие, кто не ездил
встречать в аэропорт, вышли кланяться Тугину. Президент взошел быстрее всех;
он был заметно взволнован и поражен, но вел себя, как обычно. За ним тенью
следовал Ферг. Веселуха, как мы уже упомянули, держался в отдалении. Здесь
нахлынули на Тугина журналисты, и он был принужден сказать несколько слов в
их микрофоны.
- Я поражен, - сказал он честно, но спокойно. - Мне никогда не
приходилось видеть такого преображения. Главное, что и люди стали какими-то
другими. Чья это заслуга, я еще не понял, но я разберусь, - пообещал он
шутливо, - со всеми разберусь.
- А вы проверите, как были израсходованы средства? - прилетел, как
снежок, взъерошенный Петя Варвар в шапке-ушанке.
Он был похож на снегиря.
- Лично тебя проверю! - пригрозил Президент, развернулся и пошел
дальше, свита поспешила за ним.
В большой зале стол был накрыт на множество людей. Блюда были изысканны
и красивы: нежная зелень, и гусь в яблоках, и, конечно, блины. По красной
икре было выложено черной икрой: "Жизнь удалась". Тугин пожелал, чтобы по
правую руку от него сел Ферг (и за ним питерские чиновники), а по левую -
Веселуха и вся команда фирмы "Амарант". Так и было сделано; потом губернатор
тряхнул прической, встал и произнес:
- Мы рады приветствовать в преображенной Северной Столице нашего
дорогого Владимира Борисовича Тугина! Звезды благоприятствуют взаимной
симпатии, - губернатор обаятельно улыбнулся и скрюченными пальцами
водопроводчика покрутил бокал, - мы готовы к труду, мы дадим рост ВВП на
будущий год сто процентов, и не машите на меня рукой, господин Ферг,
сделаем!
Общий смех; Ферг снисходительно улыбнулся.
- И вот, - продолжал губернатор вдохновенно, - чтобы все было хорошо,
ведь все это сделал не я, а все это чистая заслуга господина Веселухи, - так
выпьем за Россию, и за Петербург, и за Президента - за всех разом, и чтобы
все так дальше бы и шло!
- Ну, дай Бог, - пожелал Тугин, и все потянулись чокаться.
Зазвенели бокалы, заходили круговые чаши, и люстра над столом согласно
дрогнула, блестя гранями. Ветерок сочился сквозь створки деревянных дверей,
стелился по паркету дворца; Алиса в шикарном платье с голой спиной улыбалась
беззаботно, и Рябинин уже раскраснелся и навалил на тарелку любимой еды, и
редактор "Специалиста" хохотал, а розово-желтое брюхо его тряслось,
застенчиво выглядывая в щели рубахи. И солнце уже шло к закату, заливая сады
и дворцы золотым блеском.
Но предательский ветерок, сквозняк, дух, что сочился сквозь створы, но
то странное дуновение, поползновения с Запада - оно росло, и вот уже Алиса
голой спиной почуяла его, и спина покрылась мелкими мурашками. Алиса
накинула оренбургскую шаль. И вот уже не только Алиса - многие стали
украдкой поглядывать в окно, а там солнце садилось в Залив за крепостью,
желтой дымкой, краснее и краснее, - и ветер окреп, подтаявшие размякшие
сугробы подернулись сверху ледяной коркой, сумерки тьмой находили на город,
день уходил. А с запада, с той стороны, откуда сочилось, поддувало,
заливало, выло, крепчало - оттуда неверной мглой, медленно и верно, находил
циклон, разделяя небо надвое багровой линией, как будто отмечая на карте
свои завоевания. То была черно-синяя туча, и в ней просветом висел белый
месяц.
Еще пили и ели во дворце, но уже веселье приняло несколько натянутый
характер. Старались не смотреть в окно, как будто там творилось что-то
неприличное.
- Погода, кажется, портится, - заметил Тугин наконец среди общего
разговора.
- Ничего не портится! - возразил кто-то льстиво. - Право, это ничего!
- Ничего, конечно, - с фальшивой бодростью подхватил губернатор, - это
просто ночь идет на чистое небо...
- Это у нас так всегда, просто вы забыли, - заверил Рябинин.
- Как может испортиться погода, если вы здесь! - хором принялись
уверять чиновники. - Ведь весь день был солнечный в знак нашего будущего
сотрудничества!
Луч солнца, рыжий, последний, блеснул из-под тучи, как глаз из-под
бровей.
- Вот видите! - закричал редактор "Специалиста". - Все хорошо! Эгей,
солнце! Масленица, весна!
И тут грянул гром, раскатисто и недвусмысленно. Все вздрогнули.
Положение было обозначено. Грозная тень надвинулась на стол, улыбки сплыли с
лиц, пирующие замолчали.
- Ну и что, - сказал в общей тишине Веселуха. - Погода, к примеру!
Будто не было у нас красного дня! После солнца гром - да это же самый
признак весны и есть. Разве гром гремит зимою?
Еще как гремит! Он грянул и еще раз, и молния сверкнула, но вместо
дождя с неба посыпался снег, и серым мраком заволокло окна. Все совершалось
как-то необыкновенно быстро, и все почувствовали это. Тугин бросился к окну,
многие последовали за ним: там дул гневный, пронзительный ветер с Запада,
ели под окном дворца гнулись и трещали, машины сносило, слепой снег бил в
окна, одна из рам распахнулась, и в зал, кружась, влетела злая метель.
- Скорее закроем! - закричала Наталья Борисовна Денежкина, и они с
Алисой кинулись закрывать окна, но закрыть было трудно, женщин сносило, и
только Веселуха смог захлопнуть наконец рамы.
- Светопреставление, - пробормотал губернатор в замешательстве.
Все были потрясены; тревожный шепот разлился в зале, за стол никто не
садился, Президент стал пробиваться сквозь толпу к Веселухе.
Но тут в зал вбежал Паша Ненашев, менеджер по продажам, и господин
Ферг. На обоих просто лица не было.
- Господа! - закричали они. - Скорее, скорее, идите, смотрите!
- Что такое? - воскликнул Президент, и толпа, взволнованно
переговариваясь, устремилась в соседнюю залу.
Там горел свет; а в углу, на старинном треножнике, стоял большой
телевизор с плоским экраном. И как море, застывшее в один миг, остановились
все - в дверях, по углам, на полу, - замерли в потрясении.
Там, в телевизоре, занимая весь экран, стояла перед микрофоном пожилая
полная афроамериканка. Глаза у нее были пустые и бешеные, как ветер в
Сахаре. Челка сбилась на лоб, а над верхней губой росли маленькие страстные
усики.
- Я, новый президент Америки Айн Раф, - возвещала она с экрана, -
намерена днесь и впредь считать главным врагом американского народа ту
страну, что самим своим существованием ставит под сомнение стабильность
нового миропорядка. Ни для кого не секрет, что я говорю о России.
По залу пронесся горестный вздох; все с ужасом посмотрели на президента
Тугина, а тот, в гневе и изумлении, не сводил глаз с экрана.
- ... массовые нарушения прав человека, а также развязанные Россией
ценовые войны, - вещала ставленница террористов, - заставляют нас... Россия
- единственная страна, которая стоит на пути великого примирения Запада и
Востока...
- Сумасшедшая! - Ферг, обычно сдержанный, схватился за голову руками.
- ...если президент Тугин не подчинится и не продаст нам <i>акции своей
корпорации</i> за ту цену, которая сложилась на рынке, а цена эта весьма
невысока, что бы сам он ни говорил, - то мы сделаем из России ядерную
помойку... единственное назначение ее жителей - тяжелый физический труд...
долой имперские притязания, долой дискриминацию, а также белых мужчин, не
желающих спать с мужчинами и животными...
В этот момент электричество вырубилось. Может быть, ветром снесло
провода, может, молния попала в подстанцию. Все, подавленные и как бы
оглушенные, вернулись за круглый стол и в гробовом молчании расселись. Лакеи
внесли свечи и расставили их так, чтобы люди видели лица друг друга. За
окнами мела страшная метель.
- Граждане, - начал Тугин, встав. - Вы все свидетели тому, что
случилось, пока мы праздновали Прощеное воскресенье. Мне - всей России! -
ставят ультиматум, - Тугин нервно взмахнул руками, и его тень на стене
повторила его движение. - Никогда не согласимся на ту унизительную роль,
которую готовит нам мировой жандарм. Никогда! - повторил Тугин. - Чего бы
нам это ни стоило! Чего бы ни стоило, вы поняли? Мы найдем адекватный ответ!
Тугин отодвинул стул и скорым шагом покинул залу. Свита бросилась за
ним, задержался только Ферг. К нему подбежал Веселуха и тихо спросил его:
- Что вы намерены делать?
Ферг покачал головой и ответил отрывисто:
- Кажется, господин Президент не понимает, о чем идет речь. Какой может
быть адекватный ответ на такие речи? Как он собирается его искать? Я
предупреждал его, что он может принять собственные мечты за близкую
реальность. У России нет сил ответить.
- Что вы хотите сказать? - ахнул Веселуха.
Альберт Ферг опустил глаза:
- Я политик, Веселуха. Увы. Нам придется думать лишь о том, как бы
продать Россию подороже, и как бы не пропить деньги, полученные от продажи.
Приглашаю вас подумать над этим вопросом вместе со мной.
- Вы - подлец, - ответил Веселуха. - У меня нет слов.
- Э-э, - криво усмехнулся Ферг. - Не подлец я, а просто знаю, в отличие
от вас, как дело обстоит... Веселуха, подумайте!
И Ферг улетел вслед за свитой, - последней снежинкой улетел в ночь, и
гости разошлись, только посреди метели стоял, возрастая в возмущении, Ян
Владиславович Веселуха. У него не было слов.
Глава 12: Do kraja (До края!)
<i>Не связать дуб в стог
Не скруглить куб в круг
Долго гнется лук
Выпрямиться чтоб
Высокий брег
Навис, как низкий лоб,
И падает острый снег
В круглый сугроб
Перед большой войной
Степи встают стеной
Выше, чем небоскреб</i>
Солнце над полями, в тысячах окон, банки и офисы поднимаются легко и
плавно, холодный ветер. Но на самом деле как ужасно тяжелы эти вавилонские
башни, сколько в них хрустящего стекла и несгибаемого металла!
Тугин сидел в кресле и пытался принять решение. Ему дали двадцать
четыре часа. По истечении этого срока ему предстояло ответить, будет ли он
продавать Россию, и почем; но думать ему мешали. Кабинет-министры и Ферг
постоянно бегали с докладами и грузили Тугина информацией, - сколько
боеголовок, как неутешительно вообще состояние армии, - как будто такие
аргументы могут его в чем-то убедить! Он только щурился на всех них, но сам
был уже далеко - там, где не знают ни оскорблений, ни почестей.
Мешал Тугину и телевизор. По нему транслировали в основном министра
обороны Америки Зару Тустру, смазливую девчонку лет шестнадцати.
- Мы - успешные менеджеры, а Тугин - неуспешный, - пищала Зара Тустра,
встряхивая черненькими косичками. - Поэтому мы можем скупить акции его
корпорации, не дожидаясь банкротства. Это в порядке вещей. При нас всем
россиянам будет выплачены пенсии и пособия.
- Сволочь, - прошептал Тугин, и переключил на другой канал.
Там показывали российскую провинцию; люди уже собирались кучками,
махали руками и не знали, чего ждать.
- Да что ж, так нас и продадут? - возмущался в камеру мужчина с
девочкой на руках. - Эй, московские, в вас честь-то осталась, ай нет?
В этот самый момент Тугина и осенило. Он встал, подскочил к дверям и
заорал не своим голосом:
- Ферг!
- Здесь! - вырос из-под земли советник.
Он был, как всегда, безупречен и холоден, и очки без оправы
поблескивали.
- Ферг, - молвил Тугин несколько виновато, вытирая потные руки о
платок, - я принял решение. Оно, э-э... может показаться тебе несколько
нестандартным. Но согласись, что ситуация призывает к нестандартным
решениям.
Ферг насторожился.
- Я намерен вызвать на дуэль кого-нибудь из администрации Айн Раф, -
сказал Тугин твердо. - Если я одержу победу, она должна будет уйти.
Альберт Ферг выдохнул.
- Но повод? - спросил он.
- Меня назвали неуспешным менеджером! - взорвался Тугин. - Мою страну
хотят купить!
- Дуэль с варварами? - переспросил Ферг. - Ведь в этой стране не было
дворянства.
- Ничего! - Дуэль, кулачный бой, ковбойская перестрелка... мне дела
нет.
Ферг посмотрел ему в глаза. Тугин не спал ночь, и лицо у него было
довольно усталое.
- Вы хотите погибнуть?
- Не ваше дело! - закричал Тугин. - В стране объявлено чрезвычайное
положение, и спрашивать меня о причинах моих поступков вы не имеете права!
- Самоубийц не хоронят в ограде церкви.
Тугин указал Фергу на дверь:
- Исполнять, не рассуждать, - сказал он негромко. - Сейчас же
переговорите с администрацией Айн Раф, с кем угодно, и чтобы о моем решении
было объявлено уже через час.
Ферг пошел исполнять, но у дверей еще помедлил.
- Вам не идет, - сказал Тугин насмешливо. - Вчера, когда вы торговались
по телефону о цене <i>нашей корпорации</i>, вы выглядели куда естественнее.
Ферг повернулся и выбежал, а Тугин остался; он встал резко, подошел к
окну, вернулся, присел за стол и написал на листке несколько слов; написал,
опять подошел к окну. Там, у Кремлевских ворот, остановилась чья-то частная
машина, и охрана усиленно пыталась не пропустить этого человека без
пропуска. Водитель вылез из машины, снял шапку - его волосы рвал солнечный
ветер, асфальт серый был местами забросан снегом. Тугин медленно повернулся:
рыжие тени, блики, лучи. Двенадцать лет строили, двенадцать лет - мимо! -
"Акции вашей корпорации"... Черт! - Тугин сел в кресло и замер. Кровь
шуршала у него в ушах, как мыши в сене.
Сколько прошло времени - час, два - неслышно вошел Альберт Ферг. Он не
улыбался.
- Ваш вызов принят, - сказал Ферг бесстрастно. - С вами будет драться
Джек Мортара, министр финансов.
В небе роза ветров, чем выше небо, тем оно синее.
- Оружие выбирают они, - продолжил Ферг, помедлив, - Мортара выбрал
тяжелые палаши. Вы его просто не поднимете.
- Что ж, - сказал Тугин.
Дух его захватывало, а тот водитель, как дурак, бегал внизу под
воротами, пытаясь соблазнить охрану деньгами. Тугин смотрел на него в
оцепенении. Водитель тот был очень далеко, но было в нем что-то знакомое.
- Мортара, - продолжал Ферг с сожалением, - уже вылетел сюда.
Тугин представил себе Джека Мортару. Этот человек вышел в люди, сначала
играя во всякие игры с не независимыми исходами, а потом служа в самой
бесстыдной из всех финансовых контор Уолл-Стрит. Он был громок и груб, и чем
богаче становился, тем делался громче и грубее. Мортара мог заглотить в один
присест огромного барашка вместе с вертелом или со сковородой. Он смотрел
из-под брови, прищурившись, на солнце, и следил, как кот, каждое его
движение вверх, вниз и вбок. Так он привык с детства, - ноги его редко
касались земли, Мортара всю жизнь провел в многоэтажных джунглях из железа,
бетона и стекла.
Тугин помолился, надел кимоно, и, сопровождаемый плачущей свитой, вышел
во двор. Кирпич и сухая сварка, солнце и белые облака вокруг заметались:
Тугин вдруг понял, кто тот человек, который пытается отворить ворота. Он и
был, кто еще!
- Ферг, это Веселуха, - показал он советнику. - Он и есть. Велите
впустить.
Но было поздно. Со стороны воздушного океана налетели веером легкие
белые стрекозы, опустились на Красную площадь. Из них вышли журналисты - в
огромном множестве - а из последней вертушки вылез Джек Мортара.
К воротам с той стороны прильнули все, кто мог, и на стене сидел народ,
хотя охрана пыталась не пустить никого глядеть на это жестокое зрелище.
Тугин чувствовал, как утекают последние минутки его жизни, и воздух
казался ему плотным и густым, как ягодный сироп. Джек Мортара бил себя по
груди и приседал, словно орангутан. Его никто не учил пожимать руки
противнику.
- Я его сделаю, - сказал Мортара для истории. - Отымею, и все.
В компьютерной игре у нас по три жизни. Палаши лежали на ковре; Тугин
взял один из них: он здорово оттягивал ему руку. Мир уменьшился, и стал, как
комната. Мортара, в набедренной повязке, щурил глаза. Тугин отбросил палаш и
вдарил ему пяткой по носу. Мортара рухнул на спину; Тугин подлетел, как
вихрь, и в темноте (глаза ему застилало) принялся топтать ему лицо.
- Молодец! - послышался откуда-то взволнованный голос.
Тысячи глаз смотрели на него с кремлевских стен, головы в три слоя,
друг на друге, руки махали, народ налезал на ворота, - а сбоку, у одной из
башен, - увидел Тугин в последнем развороте, - стояли Веселуха и эта
черноглазая с его фирмы - как ее... Ветер резал глаза - прощай, народ,
прощай, Россия!
- Ура, наш государь! - ревел народ на стенах.
Вот я и стал вам отцом, подумал Тугин, - как я мечтал об этом!
Напоследок я стал вам отцом.
Мортара уже поднялся на ноги. Он тряс головой в бессмысленной, черной
злобе, махал палашом, отчего все пространство перед ним было окутано
светящимися нитями. Тугин наклонил голову и влетел в этот круг. Народ издал
единый вопль, но поверх этого вопля, перекрывая его, закричал Веселуха с
башенки:
- Мортара, стоп! Продано!!!
Веселуха сказал это в той форме, в какой говорят в таких случаях на
Уолл-Стрит, и только поэтому невольник чести Тугин остался жив. Рука у
Мортары дрогнула, и удар пришелся не смертельный.
- Ах, ты... так, - пролепетал Тугин, опускаясь на землю, - все
предатели...
Народ безмолвствовал; мало кто успел понять, что произошло. Мортара,
отходя от ярого бешенства, опустил меч на землю и озирался с налитыми кровью
глазами. Ферг вздохнул с облегчением: Веселуха оказался действительно умен!
А Яну Владиславовичу уже подали приставную лестницу, по которой он и
спустился неслышно и не держась.
- Дайте мне глянуть на того, кто заключает со мной сделку! - закричал
Мортара, глотая из кружки спирт. - Дайте мне пожать руку этому Иуде!
Веселуха, я тебя уважаю, дай мне руку!
- Передайте господину Мортаре, - сказал Веселуха Фергу весьма учтиво, и
на Мортару не глядя, - что средства за "акции нашей корпорации" будут сейчас
же переведены. Посоветуйте ему также как можно скорее повысить капитализацию
активов свежекупленной <i>корпорации</i>, - ее уставный капитал, и так далее...
Потому что, если ее акции будут и впредь <i>столь же недооценены</i>, то их уже к
вечеру может кто-нибудь скупить... Может, и я... Он, говорят, хороший был
трейдер; передайте ему: Buy low, sell high. Он поймет.
Фергу никогда не приходилось бывать в таких ситуациях, и он не мог
потому понять, насколько серьезно все происходящее.
- Я не понимаю, - удивился он. - Вы продаете Россию, и тут же ее
покупаете?
- Да, черт возьми!!! - рассердился Веселуха. - Если вы такой идиот,
поступайте учиться на третье высшее образование!
Ян Владиславович махнул рукой, взбежал обратно по лестнице на стену -
кувырк, и пропал на синем ветру. Ферг покачал головой ошеломленно, шагнул к
Мортаре и передал ему то, что говорил Веселуха - слово в слово.
- Дерьмо! - завопил Мортара в голос, хлопая себя по плотным бедрам. -
Он думает меня переиграть! Не выйдет!
Мортара отбросил палаш, кинулся в вертушку и взлетел.
Веселуха с шоссе видел, как он взлетает, как исчезает в серебристом
небе, и слышал в эфире его отборную брокерскую ругань.
- Не выйдет, - бормотал Веселуха, нажимая на газ. - "Не позволям". Ого!
Мортара! Ты мне все продашь. Нет, ты мне все продашь. Ого! Все, как
миленький. Да!
- Ян, ты же не любишь такое, - рядом Алиса вжималась в сиденье. - Ты же
не любишь такие игры.
- А это не игры, - возразил Веселуха, к ужасу Алисы, поворачиваясь к
ней на полном ходу и обходя по три машины враз, - это в данном случае,
Алиса, не игры! Это ведь Ферг да Мортара этот на пару с Айн Раф - они могут
думать, что тут "акции" да "корпорации", а ведь это, Алиса, Россия. Это тебе
не лавочка какая-нибудь, не покер, не преферанс, - ну, постой у меня,
Мортара, ублюдок, я тебя сделаю, как ребенка...
- Ты сам себе противоречишь, - пыталась что-то доказать ему Алиса,
вцепившись в сиденье и зеленея от быстрой езды, - эй, Ян, ох! Ты... ой! Да
не гони ты так, уродушко!
- Всех, - методично прибавлял Веселуха, - всех сделаем. Сейчас. Дай
срок. Это, Алиса, Россия, - "да закипит в его груди святая ревность
гражданина"... Серьезная штука, -
Машина вильнула хвостом, перестроилась, встала, как вкопанная, у
обочины. Огромный проспект, весь полный небом до краев, как река - водой, и
круглое здание, которое производственник Рябинин, впервые увидев, принял за
огромную градирню.
- Так! - вскричал Веселуха, поднимая руку вверх, как боярыня Морозова.
- Замутим, заведем - мало не покажется. Недооценены, тоже мне! Сейчас мы их
вовсе уроним... Ох, не полезут наши акции вверх от таких известий! Главного
менеджера России чуть палашом не пришибли, а Ферг поспешил от всех акций
избавиться! Если Ферг избавляется, то до каких пределов Мортара будет их
держать?
Так говоря, Веселуха говорил уже не сам себе, а всем, кто имел охоту
его слушать - а имели охоту многие, и говорил он решительно. Патриотично.
- Граждане, - говорил Веселуха в полном отчаянии, как если бы никто его
не слушал, но многие его слушали, - вы слышите, как проходит время?
Он брал это время, как котенка, на руки, и гладил его, чтобы оно
мурлыкало. Время шло неслышно, на кошачьих лапках - Веселуха играл на нем.
Он заставлял его звучать. Все это смотрелось, как клип. Вот Веселуха поднял
руку - все смотрят не на руку, в небо, и в дальних углах зала все наддают,
продают, понижают, устремляют к нулю.
- Грустно! - восклицал Веселуха. - Позор! Что за время! Не выбирайте
такое время для жизни! Никогда больше не делайте так! Почему мы спали? Что
упустили?
Обрушивают.
- Ищите, и вы обрушите! - добавлял Веселуха. - А что у нас в Питере?
А в Питере был холод собачий, безветрие, погоды не было совсем, ни
снега, ни ветра, ни весны, ни зимы. Там Паша Ненашев обрушивал тоже. Он
видел усилия Джека Мортары: тот пытался поднять капитализацию, переводил в
уставный капитал нераспределенную прибыль и добавочный капитал, спешно
переоценивал основные фонды... Но все это было подобно тщетному усилию
удержать трехметровую сосульку: уж если она решила упасть, никто и ничто не
заставит ее не соскользнуть вниз. Американцы плакали - и продавали,
продавали, избавлялись.
- Потому что так! - выделывался Ян Владиславович, стоя на столе и не
сходя с места. - Потому что - я так решил! Если они не понимают, что Россия
не продается!.. Как свою корпорацию я не дал купить, так и Россию - никому
не дам!
Забивали, как в землю сваи, и, как трава черная растет в июле, как
сугробы белые растут из земли зимой, так проходило время. Колесо на небе
поворачивалось со скрежетом, гиря уходила вверх.
- Веселуха, может, дно? - спросил наконец кто-то, весьма робко.
Веселуха помедлил две секунды и сказал:
- Да.
Рынок ударился о дно и пошел вверх, а солнце, совершившее четверть
круга, из зенита отправилось вниз. Американцы плакали. Корпорация Россия,
как клад, не далась им в руки. Теперь русские выкупали свою страну обратно -
по дешевке. Слаженные действия российских игроков - дружно вытягивали, как
на веревке тащили! - сотворили чудо.
- Средний класс Россию спас! - плакал редактор питерского журнала
"Специалист". - Дожил я - о светлый час!
- Ничего не понимаю в этих вещах, - махал рукой Рябинин, - а что Ян,
подлец, гений, это я и раньше ведал...
Покупали радостно, не боялись, что неликвидным окажется то, что они
покупают; ибо ликвидность - это как скоро можно опять продать за деньги, а
продавать никто больше не собирался - никогда. Покупали с радостью, -
кончается смутное время, начинается счастье. Да будет днесь славен Ян
Веселуха!
А Мортара в своем Белом, как снег, доме, сыпал в пасть пригоршнями изюм
вперемешку с успокоительными таблетками:
- Веселуха - сволочь! - рычал он. - Оо, какая сволочь этот русский!
Айн Раф и Зара Тустра пожелали выступить с обращением, согласно
которому сделка была бы признана недействительной, однако Мортара удержал
женщин.
- Нет! - сказал он, как ему казалось, благородно. - Проиграл так
проиграл! Но Веселуху я убью. И очень-очень скоро.
А в России царило торжество. Люди обнимались, и суровая природа
начинала размораживаться - весна потихоньку приходила в Россию, из-под снега
были видны сухие и ломкие травы прошлой осени, снега, как перины, лежали,
подмокая, на полях, и веточки виднелись из круглых дыр.
Итак, Корпорация Россия была спасена; ночью Веселуха сидел в своем
кабинете только с ближайшими сподвижниками - с Рябининым, Пашей, Алисой,
Наталь