- улыбается Вертеньев, - кстати, Лама
приезжает. В воскресенье в Центре будет телеги двигать...
     - Супер! - говорю, - То, что доктор прописал!
     Разговаривать с ним - одно из  самых больших  удовольствий.  Мира того,
что называется дружбой.
     Больше не спрашиваю. Допиваю пиво.
     "Ого!  - думаю -  Лама! Это круто!  Вот  ведь как - одни книжки  пишут,
другие их читают, третьи в  Чечне или еще где  ошиваются,  четвертые ряженые
стреляются,  и  так  далее.  А  кому  надо,  тот  делом занят. Не всякой там
чепухой."
     - Скоро, скоро, - говорю Вертеньеву, - Вернусь, к своим баранам...
     Но Вертеньеву  я ничего про Чечню  не  сказал - ему и так все ясно.  Он
закончил съемки, мы отвели Варьку к бабушке с дедушкой и накачались пивом. И
вот, вечером я звоню тебе в Ялту с Главпочтампта на Тверской, - подвыпивший,
но внутренне железный, как Терминатор.
     - Солныш! - кричу, - Я все сделаю, чтобы тебе не было стыдно за меня! Я
опять пишу роман! С квартиры выгоняют,  и поэтому приезжать сейчас рановато!
Тем более, что мы с шефом едем на неделю в Элисту, подхалтурим и вернемся! Я
тут же  сниму новую квартиру - и вы приедете! Потерпишь еще чуть-чуть? Я тут
тебе пишу стихи!  Знаешь,  кто ты? Ты Лотос  моей прозы! А я - твой кретин и
неудачник!  Ничего,  Элиста все  покажет! Первую буддийскую  ступу  в России
посмотрю! Обойду ее раз сто! Я знаю, что ты держишься молодцом! Привет всем.
Пока...
     Прощаюсь,  выхожу.   покупаю  еще  пива,  иду   к  метро.  Средних  цен
проститутки на  улице  смотрят  на меня с  инстинктивной  недосягаемостью  в
глазах.
     "Ом  мани пеме  хунг,  - думаю, -  Алмазные  свиньи.  В  том и  состоит
драгоценность человеческого тела, что его вовсе  и нету... Ладно уж. Вспомню
вас, когда буду медитировать..."
     Допиваю пиво, еду домой, спать.


        5. Карачаровские мицелии. Кусок пятый.

     Что  такое  - быть буддистом? Да это просто,  когда  все - хуйня, кроме
самой сути.  На  что бы ни  посмотрел, о  чем бы  ни подумал.  Парламентские
слушания, в любой стране. в любое  время  - это раз. Школа,  армия, границы,
разные  языки, подводные  лодки, и ядерные  и такие,  родственные отношения,
чужой ребенок  или свой,  клонирование, зомбирование,  уринотерапия,  вера в
различных  богов.  Потому  что  если  кто-то мешает  жить,  то вряд  ли  это
исправишь касанием. Война - само собой, также бессмысленная штука. Ведь если
кто-то унижает  женщин,  и  кому важно, с кем та или иная женщина в какой-то
отрезок времени спала -  да он ущербен, и вестись на его задирания от  того,
что он не может жить в мире с самим собой...  Если  слов не понимает, так по
морде  ему!  Собственно,  это  война  и   есть.   Что  уж  тут  говорить   о
товарно-денежных  отношения  -  вообще  сплошная  абстракция. И  из-за этого
кто-то где-то  должен умирать?  Да упрись  он рогом  в стену,  кретин!  Нет,
ребята - без Дхармы тут не разберешься.
     Например,  сегодня  суббота.  Все другие  всегда  вспомнят,  что  у них
сегодня день рождение мужа сестры. Они, небось, об этом помнят с предыдущего
дня рождения кого-либо из своих близких. А я? Я иду звонить старому приятелю
Кащею. Он должен быть дома.
     - По грибы поедем? - спросил он меня сразу после "алле", - А, Толь?
     И  взаправду - по  другому  тут и не скажешь - мы поехали по грибы. Еще
больше перепутывать  времена. А  что делать? Грибы я должен взять с собой  -
это уже давно и прочно вошло в  контекст моей жизни с  этим романом. Ну, и -
как без этого - моего  романа  с  этой жизнью. Да, это действительно  только
лишь "я" - ничего более.
     Это  самое место,  грибная  поляна,  находилась  вблизи  Карачаровского
железнодорожного  переезда  -  что  было  расценено  новейшими  музыкальными
отшельниками  как неслучайный фонетический признак особый силы. Обнаружил ее
неделю назад знакомый  Фриц. Поняв, что остальные места безнадежно вытоптаны
неофитами  -  друзьями тех друзей, которые  на этих местах сакрально обещали
нам  с Фрицем  ничего никому не  показывать -  лидер  даб-группы с названием
"Калина Юга" отправился в лес и не возвращался несколько  дней. О том, что с
ним  там  произошло,  он  никому не  рассказал -  только смеялся, потряхивая
разлохмаченными волосами, заплетенными в 84 дрэда. Когда мы познакомились, я
еще  удивился, откуда  он  знает  про 84 тысячи  мешающих эмоций, бурлящих в
сознании  и закрывающих путь  наверх  -  и Фриц  сообщил, что я  первый, кто
удосужился их посчитать, а потом догадался, что мастер, которого менты взяли
два  месяца назад  с афганским чарсом, просто вывел все его  мешающие эмоции
наружу.  Так или иначе, но факт первичности обнаружения карачаровской поляны
-  куда  направлялись  теперь мы с Кащеем, давшим клятву никогда и никому не
показывать  этого   места  -   придал  Фрицу  ощущения   истинной  природной
беспредельности, о чем он и предпочитал помалкивать дабы не растерять, пятый
день  как  упиваясь  текилой в  квартире-студии  на  Каширке  и  осуществляя
задуманное на поляне ушастое буйство психоделического ума.
     Нет, все таки литература - повдумчивей. Когда-то я учился в музыкальной
школе по классу  фортепиано  -  даже получил диплом, с  которым  можно  было
работать, например, в детском  саду. Потом у него была панк-рок-группа  "Пес
поручика Безбрежнева" - они пили пиво,  портвейн, водку,  самогон и однажды,
по  ошибке,  растворитель  для  девичьего  лака, залитый  во  флакон из  под
одеколона  "Саша"  -  сочиняли  дурные тексты  и  записывали  их  на  старый
магнитофон, сводили по дорожкам, слушали и радовались, будто придурки. Много
чего было  у  меня в  юности - такого, незначащего - что вспоминать придется
разве что  перед смертью, да и то  будет  еще  много такого по делу, что  до
этого  и  руки  не дойдут.  Как учились в школе, как думали, что жизнь... Да
чего мы могли думать, псевдосуициидальные пубертатные сопляки?
     А теперь я вот  шел за грибами, и цели мои  были  практически ясны,  но
попутчик  - интересен  разве что как персонаж. При этом описывать Кащея тоже
смысла не было  - он  был собой,  как любой опиатный  наркоман, даже бывший,
даже  в приличной компании друга-журналиста.  Про литературу мы  с ним почти
никогда не говорили. Кащей хвалился,  что  любому в  морду даст - но  только
поверь, как сам в морду и получишь, а его как раз рядом то  и  не  будет, по
объективным причинам.  Откуда я это знал? Из опыта. Ботинки, джинсы, свитер,
кожаная куртка Кащея - все было обманным и метафизическим. Всего этого могло
не быть - и было бы совсем другое, и так миллион раз.
     - А если я полностью разуверился  и уже не верю в их силу? А, Толь? - в
десятый  раз  спросил  Кащей,  когда  мы  шли  от станции,  ориентируясь  по
опутанному колючей проволокой забору военной части.
     - Будут  знаки, сразу и поверишь, - ответил я. Спорить не хотелось. Все
лекции  по Теренсу Маккене  были прочитаны еще прошлым летом  в Сокольниках,
когда  между  пивом  и  "белым богатством"  я  обещал  сидевшему  на жестких
наркотиках  Кащею,  то  есть  своему  старшему  дворовому приятелю  Вите  из
далекого детства,  свозить его на грибную поляну в грядущий сезон. Нарисовал
ему  еше рисуночек - как эти  грибы выглядят - только  цвет забыл указать, о
чеи Кащей поведал мне сегодня с самого утра. Потом тем летом я поехал на юг,
отдыхать с Веркой и Ксюхой, потом вернулся в Москву, снял очередную квартиру
в Чертаново - и только сегодня утром, больше, чем через  год, вспомнил  свое
обещание.  Вот  как  ущербно  для  здоровья  они  с  Кащеем  отметили  тогда
американский  день  независимости и вот ведь как  пагубно  влияет  на память
героин, даже  если это кому-то не нравится.  Мне не понравилось. Это было  в
прошлом.
     -  Но  ты, Толь, зря за "белый" говоришь...  - бессознательно причитнул
Кащей, словно уловив что-то в атмосфере.
     - Не зря,  - прервал  его я, - У меня психика другая. И у тебя так тоже
скоро будет, обещаю...
     - Чистой воды аптека! - радостно согласился Кащей, - Помню, взял как-то
десять точек...
     - Дерьмо... -  сказал я, обходя  заминированный большой собакой участок
дороги.
     - Точно! - усмехнулся Кащей.
     - Не забывай о знаках, - повторил  я, - Впрочем, привязываться к ним не
стоит...
     На железной дороге, от которой  они удалялись,  громко прогудел, скорее
всего,  электровоз. Затем громыхнул выстрел - явно дети подложили патрон  на
рельсы.
     - Это знак? - спросил Кащей, - И что у меня будет? Что - именно?
     - Сам  узнаешь... -  я  рассудил,  что  говорить  с  Кащеем  до  грибов
бесполезно, и погрузился в собственные мысли.
     Так  было  лучше.  Я  вспомнил год в  котором  родился. Из музыки  были
созданы рок-опера  "Джезус Крайст  - Супер Стар" - величайшая,  с моей точки
слуха, штуковина - плюс один из  лучших дисков "Лед  Зеппелин", что-то еще и
много  всего.  На  подходе  были  любимые  школьные  "Ай-Си-Ди-Си".  Во  всю
отрывался Джим Моррисон. Из книг  - "Страх и отвращение  в Лас-Вегасе", лишь
через   почти   три   десятилетия   переведенная  на  русский   язык.   Нет,
культуроведение не развлекало. Хотелось своего.  Или - умереть и воскреснуть
вне этой культуры, в самом ее начале. Или в конце. Вне структур.
     -  А  как вам  в Чертанове-то? Родные довольны-то?  - спросил Кащей,  в
промежутках  между  "джанки"  устраивающийся работать квартирным  риэлтором,
каждый раз в новые, не знавшие его пороков сегменты рынка недвижимости,  - В
Скольниках лучше? Или на Ботаническом?  Или в  Медведково? На Филях?  Где ты
там еще жил? На Нагорной? На Юго-Западной?
     - Лучше всего на Теплом стане... - вздохнул я.
     - Да... вздохнул в ответ Кащей,  -  Я вот, помню, когда меня первый раз
прикрыли    ненадолго,   с   "винтом",    в   Бутырку,   на   первом   курсе
энергетического...  С  чего, собственно,  и  жизнь  моя пошла так,  как  она
пошла...
     - Побойся бога, у тебя мама - банкир.
     Что бы  Кащей  не  делал - варил винт,  или  кокаиновый "фри-бэйс", или
набирал в шприц  дозу опиумной отключки  - я всегда ему  так  говорил. Кащей
очень радовался этим словам.  Что-то  они  грели в его  не шибкой душе. И на
этот раз он тоже развеселился.
     - Да мама  от меня отказалась окончательно!  Неделю еще  назад!  Слушай
снова,  раз  ты  такой!  -  в  пятый  за  этот  день  раз  начал  артистично
рассказывать Кащей, -  Я искал их возле материной дачи, километров пятьдесят
по Волоколамке. Взял сумку с  термосом и бутербродами, как белый человек - и
не забыл, естественнейшим образом, бумажку с твоим рисунком...
     - Да знаю я все!
     - Сто сорок пять! На голодный желудок! Я даже бутерброды так и не съел.
Прихожу домой, а мама...
     -  Забудь  про маму,  - говорю,  - Вспомни лучше, что  я тебе  читал из
Теренса Маккены...
     - Да ладно! - слегка  завелся Кащей, - Я "германа"  себе больше раза  в
месяц позволить не могу, денег потому что  нет,  долгов тридцать кусков  - а
тут с твоей  картинкой ползал по болотам,  как маленький.  Толик! Мне ж,  на
хрен, скоро тридцать три уже. Как  мне лавэ поднять? Не идет у меня работа -
видно, еще с той судимости, самой первой, на биофаке. Так ведь и остался без
образования - все да по "грэгашам", да с их базарами...
     Удивительным словом  "грэгаши" он  называл  южных  кровей  коммерческих
хозяев  розничной столичной торговли бытовой электронной техникой - будучи у
них  продавцом  на  рынке  "Динамо"  Кащей  как  раз  и  подсел  на  героин,
проторговался,  но отдавать долг отказался даже под страхом  смертной казни.
Ему переломали ноги, и за три месяца  он  поправил  свое здоровье  - а я его
навещал.  В  торговлю  Кащей  не  вернулся  -  пошел  в  риэлторы.  Женился,
воспитывал ребенка - но героин не  бросал, отчего Вася и пообещал ему помочь
тем летом  через  псилоцибиновые грибы.  Чем  еще  можно  вылечить  стойкого
опиушника? Кроме буддизма, конечно.
     И вот мы пришли на поляну и стали собирать грибы. Собирал в основном я,
а Кащей  все  путал  и норовил  поедать  поганки, приговаривая:  "О!  Точно!
Царские!".  Через  полчаса  я  нашел двадцать  четыре  гриба,  и  мы, присев
по-индейски  на  свои  кожаные  куртки  под  мохнатой лапой  ели,  аккуратно
разжевали  ровно  по  дюжине  "истинно  апостольских",  как  выразился  этот
впечатлительный человек, целиком ушедший в эксперимент.
     Потом я ходил по поляне и думал  о политике и о своей  стране, о людях,
ее населяющих, и о том, что эта поляна, возможно, одно из единственных в ней
цивилизованных мест. По крайней мере - сейчас. Это было неправильно - но что
поделаешь? Из политики  вспоминался  президент страны, но объединять мысли о
нем с попытками представить наше многомиллионное стадо на пути реформ во имя
свободы - хотя бы экономической, куда там трансперсональной  - было задачей,
сродни попытке объяснить законы  Дхармы легковесным языком Кодекса строителя
коммунизма. Впрочем, кровь проливают совсем по другим мотивам. При чем здесь
какой-то несчастный президент?  Женское начало надо в себе не ущемлять - все
самое  глубинное  в  человеке  всегда  женское  по  природе.  В  нечеловеке,
соответственно, наоборот.
     Однако все это  могло  статься неважным, если бы  не Чечня. Она меня не
волновала - она просто переворачивала мой организм, подобно раковой опухоли.
Метастазами Чечни была вся  дрянь вокруг  -  я не мог  этого не чувствовать.
Впрочем, вся дрянь вокруг была и ее первопричиной. Что вообще она такое, эта
Чечня, я уже давно не  мог  никому объяснить. Штампованный  животный  страх,
принявший цивилизованную  форму ежесекундной  готовностью  к смерти  вопреки
унижениям  -  и,  ясное дело,  к унижению до  самой смерти - находился  там.
здесь, везде. Или это грибочки подходят? Одна фигня.
     На  Кащея же гораздо больше подействовала  кошка. Она сидела и орала на
высокой, кажется, осине, когда они пришли  на поляну, но как только мы снова
начали собирать грибы, она мигом слезла, запрыгнула мне, шерстящему поляну в
согнутом виде, на загривок и стала петь песни.
     Она   была  дачная.   Дня   четыре   назад   прогрессивный   молодежный
рэп-коллектив  "Буду  в  мегаполисе"  -  Фриц  рассказал  мне  это позавчера
по-телефону, это он нарисовал  им схему карачаровских угодий - угостил кошку
"строфарией кубенсис",  и  с тех пор кошка жила здесь. Искать грибы сама она
не хотела  - видимо, думала, что они  имеют силу  только через  человеческие
руки.  Сидела  у  меня  на  загривке,  мурлыкала - а когда я  находил  гриб,
начинала возбужденно спрыгивать на землю и запрыгивать обратно, как в цирке.
Один  раз даже  толкнула  меня  под руку -  гриб  из ладони  вылетел,  кошка
набросилась на него и вмиг пожрала.
     -  Наблюдай  внимательно...  -  сказал  я  Кащею,   показывая  на  дико
веселящееся животное, - Вот так и ты будешь играть со своим сознанием.
     - Я или грибы? - спросил Кащей.
     - Ты,  -  уверенно  сказал Вася, - Я  пошел искать дальше,  а ты посиди
здесь, под елью. Поговори с кошкой. Все равно ни хрена не находишь.
     - Я приколочу пока, - Кащей довольно кивнул, и  пересев из-под  лапы на
открытое  пространство,   пожмурился  на  солнце.  Потом  достал  деревянную
трубочку и кисет с анашой. Кошка отчего-то сразу убежала и забралась обратно
на свою осину.
     "Возможно  ли  такое,  что  в  ту  войну  я лицом  к лицу встречался  с
человеком, рукой которого двигала  смертельная судьба  всех тех, кто спал во
взорванных  домах? -  подумал я, - Бред. Шекспир. Вряд  ли, конечно.  К этим
погибшим  я не имею ни малейшего отношения. И сейчас вероятность моей гибели
вследствие терракта чрезвычайно... непредумышленна, что ли..."
     Тут я  увидел еще один гриб и сорвал его. Стоило расслабиться  - и  они
просто  подмигивали мне  со  своих  кочек,  протягивали  радужные  паутинки,
облегчали всю ту депрессивную  тюрьму. "Даже природу  они  могут уничтожить,
идиоты..."  -   подумалось   мне   совсем  по-детски  обиженно,  но   уже  с
соглашательским безвыходным акцентом.
     Грибов  становилось  все  больше, но обжираться  ими не хотелось -  тем
более,  что надо было насушить и взять с собой пару доз, угостить, возможно,
танкистов, плюс сегодня еще предстояло ехать к маме, папе,  сестре, ее мужу,
у которого день  рождения,  племяннику  и племяннице,  и  там  еще  кому-то,
наверняка. Это в том году я полтора месяца ел по тридцать штук чуть не через
день. Однажды - после взрыва домов - когда пришли запуганные до смерти тетки
из домового комитета, гнать меня в ночь, дежурить вокруг дома, я, будучи под
грибами,  вышел  на улицу с подарочным в натуральную  величину мечом  "Робин
Гуд". Не знаю, что  подумали тетки - на всякий случай они срочно вызвали мне
в  напарники бывшего мента из третьего подъезда. Всю  ночь мы  пили  пиво  и
говорили о наркотиках и психологии преступных элементов.
     "Как  же они  упустили древо познания? - подумал я, упираясь взглядом в
осину, на  которой, на третьей  снизу  крупной  ветке, сидела  и орала почти
очеловечившаяся  кошка,  -  Сплавили? Разменяли  на  этот  дикий крик?  Надо
спасать положение..."
     Я подошел к осине, схватился руками за нижнюю ветку, и, упершись кедами
в ствол, стал взбираться на дерево - припоминая почему-то Кастанеду. У того,
мол, все было. А что есть у меня? Томлюсь, как всегда. Сколько себя помнил -
всегда хотел  реализоваться  человеческим учителем  этой  самой  жизни. Этих
лазаний за кошками  по деревьям, этих собираний грибов, этой дурацкой где-то
там войны. Потому что в  своей собственной судьбе, пафосный и сублимированно
ничтожный,  никого не  признавал, был призван  самой неуемной - не верящей в
самое себя  -  гордыней буйствовать  в  одной, чаще  бритой налысо, покрытой
множеством  шрамов голове.  Своей,  геройской. Авторской -  в линзах  тонкой
железной оправы. Снимай стеклышки - бить будем...
     Кошка была рядом, над головой, на расстоянии вытянутой руки. Я сидел на
второй снизу большой ветке и думал о том, что я делаю.
     - А правду говорят, что тебе десять  штук баксов предлагали, а  ты  все
уничтожил и  всех  послал? - вдруг,  как  будто мимоходом,  спросил снизу  и
слева,  из под лапы ели, дружище Кащей, закончивший манипуляции с  трубкой и
собирающийся поднять голову и повернуть ее в сторону осины.
     Последние соображения  пронеслись,  когда  я  падал,  а  когда ударился
головой о какой-то корень - успев подумать, что  кошка  молчит - вырубился и
уже не слышал удивленного возгласа Кащея. Матом, естественно  -  но  не  так
испуганно, потому что было невысоко до  земли. "Сбили..." - повторилось  мне
тысячу раз в единый момент отключения...
     Вокруг была зима. Впереди лежал Грозный - там гремели нешуточные бои, и
десятки  сотен  умирающих и  умеревших  распространяли на  сотни  километров
вокруг неуютное ощущение  конца света. За спиной урчал мотор - там была  его
машина, и его водитель-ингуш. А я все никак не мог оторваться от того, как в
десяти  метрах  впереди  черная собака  грызет  руку  какому-то неизвестному
трупу. Мертвый был похож на одинокого и никому не нужного старичка, в черном
пальто,  брюках  и  ботинках,  все  было старческим и грязным.  Собака  была
средних  лет. Она  косилась на меня, но не бросала отгрызать старческую руку
мертвого тела. Левую руку. Мне стало тошно, я отвернулся и как будто пропал.
Собака заурчала и облизнулась. Это зрелище было  правдой, но именно "было" -
потому что шло как сотое дежа-вю, и под воспоминание, что,  на самом  деле я
сознание в Чечне  ни разу не терял.  Не считая что от водки. А сейчас то  от
чего?
     Ясность явилась ослепительной белой вспышкой. Стало понятно, что слегка
трудно дышать. "Кащей однажды выпал с третьего этажа, я видел..." - это было
первым, что  пришло в голову из настоящего. "Сбили..." - сказало  в голове в
последний раз, как бы с  ухмылкой. Потом я увидел склонившееся  над ним лицо
Кащея. Не хватало разве что пыльного шлема.
     - Голова? - спросил Кащей, трогая мою голову, - Курить-то будешь?
     - Я уж думал, ты без меня... - улыбнулся я.
     Кащей  раскурил  трубку,   непроизвольно  изображая  свое  поведение  в
медицинских целях. Подошла кошка, и стала  доверчиво тереться о Васину ногу.
На Кащея  она смотрела с ревностью.  Где-то в  траве продолжали  подмигивать
грибы.
     - Я  тебе сам  это рассказывал? Про десять штук? - спросил я, стараясь,
чтобы это прозвучало как о чем-то абсолютно неважном, - Ты не думай,  я упал
не  из-за  этого,  Просто  нога  зацепилась.  И полез, кстати, тоже не из-за
этого...
     - Кирпич говорил, мол, что такого не  может быть, - сказал Кащей, - На,
вот, еще. Бошечек. Шишечек...
     Он  протянул трубку мне, я затянулся и отдал ее обратно Кащею. Какое-то
время мы курили молча.
     - Думаешь,  моя реакция была неадекватной? - спросил, наконец, я, когда
мы  докурили, -  Говорил  он тебе, что я ему рассказывал о  Будде Шакьямуни?
Мол,  тому в двадцать восемь только жизнь приоткрыли, а  я,  дескать,  всюду
был? В рублях сто баксов лет назад? Ну, про чувственный опыт? Говорил такое?
     - Да  нет, - сказал Кащей,  - Какое там... Это... Короче, меня, кажись,
торкнуло... Да не была твоя реакция  неадекватной! Это я просто так спросил.
Десять штук!  Можно подумать, большие деньги. Или  - нет? Слушай,  грибы мне
что-то подсказывают... Не могу разобрать!
     И он засмеялся, похлопывая меня по плечу правой рукой, а левой неспешно
поводя то к голове, то к животу.
     Потом  мы  насобирали  еще  грибов  -  но  вскоре  зацепило  обоих  уже
конкретно. Захотелось  в город, в  бар, к джин-тонику  и текиле, очаровывать
девчонок, пудрить  мозги всем остальным. И непривычно быстро садилось солнце
- хотя,  в то же время, неподвижно висело. давая возможность сосредоточиться
на отсутствии времени.
     -  Из-за тебя все...  -  сказал  я  Кащею, когда  они присели съесть по
последнему десятку, - У меня время растягивается, а у тебя?
     - Да, - сказал Кащей, - Нет, ты был прав! Это - вещь!
     - Дух, - поправил я, - А души нет, если ты не в курсе.
     Говорить с Кащеем о буддизме было бесполезно.
     - Поехали, - сказал я, Мне пора. А тебе все равно уже, чего делать.
     Он согласился - и мы  поехали обратно в Москву. Сели на  электричку. По
дороге я  много  думал о  том, что - что делать?  -  приходиться,  все-таки,
выбирать, что делать - жить или строчить буковки, что  вообще делать с таким
гиперактивным  мозгом, рвущимся  на вольную волю, легко ли быть  российским,
как  сыр,  и   всякое  такое,  как  всегда,  когда  много  алкоголя  и  мало
аккуратности по отношению к супер-эго. А то оно - не супер. Так и случилось.
Кащей тоже, наверное, о чем то думал. Так мы и ехали.
     Затем, неизвестно,  зачем, Кащей куда-то исчез - его,  наверное, унесли
зеленые человечки.  Мне всегда  доставались  обычные.  Можно  было  бы  себе
представить следующий милицейский протокол:
     "...на  предложение пройти медицинскую экспертизу показал  трехгодичной
давности справку из психиатрической больницы имени Кащенко, назвался пишущим
и   разговаривающим   репортером,   участником  прошлой   чеченской   войны,
рассказывал об употреблении различных наркотиков и  самостоятельно предъявил
какие-то  свежие грибы, рекомендовав  настоять  на  них  компот  в  столовой
дивизии   имени  Дзержинского,  пообещав   в   результате  скорейшую   смену
политического курса в стране. Кроме того неоднократно назвал себя детективом
Нэшем Бриджесом,  работающим под  прикрытием ряда зарубежных  информационных
агентств  и   потерявшим  все  соответствующие  удостоверения  в  баре  Дома
журналистов..."
     Но это уже было бы просто литературой. На самом деле -  никаких ментов.
До родственников доехал в полном ажуре - так, слегка визуально подглючивало,
не более. Вот что такое буддизм. В том году  - давно бы уже бухал где-нибудь
с пропащим Кащеем.
     А ведь завтра встречаться с Ламой!

     (Продолжение следует)