Степан Лобозеров. По соседству мы живем Сцены из деревенской жизни Часть первая. "СТАРИННЫЕ ЛЮДИ" Действующие лица Бабка Фен я. Дед Василий, Владимир -- корреспондент. Федор -- сын деда и бабки. Елизавета -- соседка. Часть вторая. "РАССЛЕДОВАНИЕ" Действующие лица Ел и завета. Матвей -- ее муж. Люба -- их дочь. Владимир. Федор. Бабка Фен я. Дед Василий. Действие происходит в сибирской деревне с наши дни. СТАРИННЫЕ ЛЮДИ Деревенская изба, в которой прежде всего бросается в глаза чистота, доходящая до стерильности. Старый комод, кровать, табуретки. В углу множество икон. Домашней вязки половики, коврики. На подоконниках множество цветов в горшках, которые никогда не забывают полить. На стенах гирлянды чеснока, пучки засушенных цветов, трав. Между ними -- большая рамка, в которую вставлено множество пожелтевших от времени фотографий. Солнечный день ранней весны. У окна сидит и смотрит на улицу бабка Фен я, подвижная еще старушка лет под восемьдесят. У другого окна--дед Василий, дряхлый уже старичок. В руках у него посошок, с которым он, видимо, никогда не расстается. Бабка (выглядывая кого-то в окно). Гляди-ко, Василий, Ковалиха идет. К нам вроде. Дед. Это чья? Бабка. Да Ивана Ковалева дочка, не помнишь, что ли? Дед. Так он ведь помер, однако? Бабка. Помер. А это дочка его, на курферме работает. Чего это она к нам-то? Дед. Может, пензию несет? Бабка. Пензию Варька-почтальонка приносит, а эта на птичнике, чего ж она-то понесет? Это, однако, она из-за Любки своей. Дед. Это чьей? Бабка. Да Любка, дочка ее. Колька наш гулял с ней, а она и забрюхатела. А Колька-то, как приперли его, так и убежал в город. Да чего ты, не слыхал, что ли? Дед. Колька наварначил, а с нас какой спрос? Бабка. Так вот поди, скажи ей теперь. К нам, точно к нам идет. А если чего, ты так и говори: мы, мол, люди старинные, с пас и спросу нет. У Кольки есть батька с маткой, пусть сами и разбираются. Входит Елизавета. Женщина лет пятидесяти. Она горда от важности порученного ей дела, и в то же время чувствуется, что у нее здесь какой-то свой интерес. Елизавета. Здравствуйте. Бабка. Здравствуй, здравствуй! Чего скажешь? Елизавета. Как поживаете-то? Бабка. Так нам чего -- сидим да в окошко глядим. Елизавета. А я вот с сельсовета к вам. Д е д. С бумагой штоль какой? Елизавета. А какие вам бумаги-то надобно? Бабка. Так нам они зачем? Пензию принесут и ладно. А бумаги нам ни к чему, по сельсоветскому делу ты, что ли? Елизавета. А то б зачем? Сам председатель к вам послал. Д е д. Это чего? Елизавета. Да вот, вспомнил про вас. Дед. Облигации штоль опять? Дак мы старые, скидку бы надо какую по старости. Бабка. У нас и так их вон, ящик цельный. Елизавета. Какие теперь облигации. Бабка. А тогда чего ж? Елизавета (оглядывая жилище стариков). А воду-то вам кто ж таскает, колодец-то вон где. Бабка. А внучка, внучка. Она уж тут кажный день. Елизавета. Хорош сынок. Бросил стариков престарелых да и не чешется. Бабка. А нам чего? У нас пензия. Д е д. У сына свой дом, а у нас изба пока что своя. Чего нам сын? Мы тут пока что сами хозяева. Елизавета (словно бы и не слушая ответы стариков). Прямо к вам послал. Дед. Это кто? Елизавета. Председатель. С сельсовету. Чего это вы рассказывать станете, какие-такие геройства? Дед. Чего? Бабка. Чего рассказывать-то? Елизавета. Да с городу приехал, из газеты. Писать чего-то будет. Бабка. Кого писать? Елизавета. Не знаю, мне не докладывают. А весть к вам приказано. Бабка. Да кого весть, чего надо-то? Елизавета. А вот он и спросит, чего ему надобно. Я в сельсовете была, а Павел, брат, председатель-то, и упросил. Тебе, дескать, все равно в ту сторону идти, заведи корреспондента к старикам, пусть он там с ними разберется. Ладно, готовьтесь. На стол тут соберите, то-се, из городу все-таки, аж из самой газеты. Бабка. Да чего надо, чего писать-то будут? Елизавета. Сами вспоминайте, чего такого натворили, что писать про вас приказано. А уж он отпишет, не беспокойтесь. Дед. А к молодым пошто не ведешь? Елизавета. Сказано же -- к вам велено, к старикам. Б а б к а. А со стариков какой спрос? А уж если стариков надо, дак вон Федул еще не помер. Он, однако, и Василия постарее будет. Елизавета. Федул уж из ума давно выжил. Ладно, готовьтесь. Сказать вам забежала, пока он там фотографирует чего-то. Чтоб знали, что к чему. Счас приведу. (Выходит.) Бабка. Чего делать-то будем, Василий? Дед. Кого писать-то будут? Бабка. Дак вот, поди... И эта вильнула хвостом, да и... Про Кольку-то ничего не сказала, а глазами-то зыркает. Из-за него, из-за него и натравила на нас. Председатель-то брат ей, она и науськала его, чтоб к нам послал отписывать. Дак, опять же, если насчет Кольки с Любкой, дак зачем к нам, а не к Федору? Д е д. А может, как я лес спалил, вспомнили? Бабка. Сколь годов-то прошло? Да и выплатили мы все тогда. (Оба перебирают в памяти свои прегрешения.) Вот чего! Вот теперь и пришло на ум. Огород они мерить будут. Сотки-то, что две у нас лишние, сколько уж ругань идет? Вот они и станут перемеривать. Вот ведь змея-то какая, подколодная! Это она председателя-то и подучила из-за Кольки. А тот и направил к нам которого из городу, чтоб перемерил все да еще и отписал. Чего делать-то будем, Василий? Дед (стучит посошком об пол). Я вот ей! Бабка. А чего ей, если она, с которым из городу, придет! Отрежут, отрежут! Не две, а все четыре отрежут. Чтоб неповадно, скажут, было. Вот варнак-то, да Колька-то. Наварначил вон чего, а теперь нам разорение. На стол ведь она приказала собирать, чего делать-то будем? (Растерянно смотрят друг на друга.) А мы вот как сделаем, Василий. Ты сиди, да и помалкивай, сиди и помалкивай. Оглох, мол, да и только. Дед. Оглох... А эта? Счас только, скажет, разговаривал? Бабка. А мало ли чего бывает со старыми-то людями? Оглох, да и весь спрос. Дед. Я оглох, а ты как? Бабка. А с меня чего? Мое дело, скажу, маленькое. Вы, скажу, хозяина, кормильца пытайте, а я, скажу, знать ничего не знаю, ведать не ведаю. (Выглядывает в окно.) Ведет, ведет, чтоб ее... На стол ведь надо чего-то? А ты так и сиди молчком, так и сиди. Руки-ноги, мол, еще шевелятся, а слышать-то уж ничего, мол, не слышу. (Выглядывает-в окно.) Молодого какого-то ведет. С очками, с сумками какими-то. А ты все равно не бойся, Василий, сиди да и помалкивай. А уж с меня-то они ничего не стребуют, закона такого нету. Стук в дверь: Стучат чего-то? Дед. Может, дом пробуют: гнилой али нет? Бабка. Не, это они, наверно, в сенцах в дверю стукали, по-городскому. А как, правда, дом отпишут? Входят Елизавета и Владимир. Владимир, оттого что в роли писателя ему приходится выступать впервые и самозванно, очень боится попасть в смешное положение, о котором, не дай бог, дойдет слух до редакции. Елизавета (Владимиру). К стуку-то у нас старики непривыкшие, так проходите. Владимир (озадачен настороженностью, с которой его встречают старики). Здравствуйте! Бабка. Здравствуй, здравствуй! Не получая приглашения проходить, Владимир, не зная, что делать, оглядывается на Елизавету. Елизавета. Чего тут-то стоять? Приглашай, бабка, гостя. Бабка. Дак бабка чего? Вон стулья. Гости садятся. Владимир. Не помешали? Бабка. Чего? Елизавета. У их делов-то! Сидят днями да друг на дружку глядят. Настоящих-то стариков мало осталось -- перемерли. А эти вон как устроились да и в ус не дуют. Вот председатель вас сюда и направил разобраться. Что, бабка, за стол, что ль? Владимир озадачен объяснением цели, его визита, но смолчал. Бабка. Дак раз пришли, вот, собираю. (Собирает на стол.) Елизавета. Вы счас не постуете, скоромного-то можно? Бабка. Дак пост-то когда уж кончился. Елизавета (Владимиру). За стол давайте. Счас нас бабка угостит по-стариковски. Вот, а как выпьем, так они вам еще и песни старинные пропоют. Дед, давай, что ли, за стол-то, чего там-то сидеть? Дед старательно не реагирует. Дед, да ты чего, оглох, что ли? Бабка (Владимиру). А оглох, оглох, батюшка. Как молынья-то полыхнула, он и оглох в одночасье. Елизавета. Да чего вы мелете-то, только что разговаривал. Бабка. Дак говорить-то он вроде бы еще скажет когда чего, а уж слышать-то совсем ничего не слышит. (Владимиру.) Мы люди старинные, чего с нас взять? Елизавета. Я вот председателю-то перескажу, так он разберется, старинные вы или нонешние. Ишь, к ним из самого городу направили, а они вот чего вытворяют. Он вам покосы-огороды-то перемеряет и пенсию пересмотрит. Гляди-ко ты на их, старые, старые, а... Д е д. А чего их перемеривать? Все давно вымерено. А пензию всем дают. А мы и налоги какие надо отдаем. Елизавета. О, сразу услышал, глухой-то, как про огород заговорили. Бабка (Владимиру). А уж это у него так, батюшка: то глухой, а то дак услышит когда чего. (Елизавете.) А тебе грех, Елизавета, па старых-то людей. Чего такого мы натворили, чтоб отписывать? Елизавета. А вот счас товарищу корреспонденту и расскажете, чего вы творили, а чего не творили. (Владимиру.) Спросите их, хорошенько спросите. Да пусть все как на духу выкладывают. Дед. Чего спрашивать -- все давно перемеряно. Елизавета (кивая на Владимира). Дайте человеку слово сказать, а то ишь, глухой, а разбушевался хуже путнего. Да и присядьте к столу-то. А то гостей усадили, а сами.... Бабка. Дак мы что? Мы сядем. Только чего с нас пытать-то. Елизавета. Давайте по одной для храбрости да и... чтоб как на духу. Б а б к а. Я ее сроду не пила, а Василий уж тоже сколь годов в рот не брал. Владимир. Я, собственно, попросил бы вас рассказать о прошлом. Старики молчат. Ну, что вам особенно запомнилось из прошлого, чем вы раньше занимались. Дед. Дак мы давно выплатили. Все, сколько стребовали. Владимир. Извините... гм... что выплатили? Д е д. А все, сколько стребовали. Елизавета. Да чего, кому выплатили-то? Бабка. За лес выплатили. Все, сколько стребовали. У нас, однако, и квитанция лежит. Дед. Справка такая у нас имеется. Владимир (Елизавете). Какой лес? Елизавета (старикам). Да кому какой ваш лес-то нужон? Бабка. Сами же пытаете, чего раньше было. Вот Василий и говорит, что сполна выплатили. Да и затушило-то в тот же день. Туча пришла. Елизавета (Владимиру). А, так это они про пожар. Он, дед-то, как-то лет двадцать или тридцать назад лес поджег. Бабка. А кто его поджигал? Сам загорелся. Дед. Все выплатили, сколько стребовали. Владимир (не зная, что говорить). Значит... гм... все выплатили? Дед, Бабка (вместе). Все, все, как есть, до копейки. Бабка (бежит искать). Вот, тут где-то и справка была. Чуть не две тысячи выплачивали. Владимир. Нет, нет, мне не надо, я не за этим. Я, собственно, о другом хотел вас расспросить. Дед с бабкой растерянно смотрят на Владимира. Почему-то мы все о другом говорим. Видите ли, газета -- это моя, так сказать, официальная работа. Как говорится для поддержания... гм... брюк. Основной же моей профессией, то есть основным занятием, является... Ну, я планирую написать роман, в крайнем случае -- повесть. Тема историческая: партизанское движение в наших местах. Но это не будет документалистикой. Это будет полноценный... полноценное произведение. И вы, как живые свидетели всего, что здесь происходило... Словом, я хочу взять у вас материал. Дед с бабкой недоуменно молчат. Елизавета тоже недопоняла. Ну, материал для романа. Или в крайнем случае повести. Бабка (осторожно прерывает всеобщее молчание). Дак у стариков-то какой матерьял? Ситчику если какого -- кусочек завалялся, да занавески старые. Елизавета. Ишь, какие ушлые! Старыми занавесками хочут отделаться. Вы в дурачков-то не играйте, а давайте матерьял, как на следствии. Владимир. Нет, нет, зачем? Я, наверное, не так выразился. Ну, понимаете... (Проникновенно.) Вот вы прожили большую и трудную жизнь. Елизавета. Такие везде проживут. Владимир. Простите, Елизавета Ивановна, но... Мы все время говорим о каких-то посторонних вещах. (Старикам.) Вот вы прожили большую жизнь. (Деду.) Простите, вам сколько лет? Елизавета. Да, приписали они все. Владимир. Что приписали? Д е д. А ничего мы не приписывали. Как были из сельсовету и все перемерили... Елизавета (перебивает). Да кому нужон твой огород? (Владимиру.) Годов себе они наприписывали. Как узнали, что пенсия будет, так и давай писать. Чтоб раньше уйти, значит, на пенсию-то. Бабка. А ничего мы и не приписывали. Когда свадьба-то была, Василию уж тогда сколь годов было, а с тех пор сколько прошло, посчитай? Елизавета (старикам). Ну, дак, давайте матерьял-то. (Владимиру.) Про что их еще-то - допросить? Владимир. Почему допросить? Я просто пришел поговорить, как с очевидцами, как с живыми свидетелями. Елизавета. А добром-то от их ничего не добьешься. Они вон две сотки захватили лишних, да и живут припеваючи. Бабка. Ты пошто так говоришь-то, Лизавета, пошто стариков обижаешь? Как приходили и мерили... Елизавета (перебивает). Слышали, слышали! Опять скажете "без изменениев оставили"? Так это потому сказали, что вы тогда уже успели засеять эти сотки. А счас новая размежевка будет, и уж теперь-то вам этих соток не видать. Дед. Мы ничего не приписывали. Как Ермолай переехал, а огород пустой остался... Елизавета (перебивает). И годов, скажешь, себе не приписывали? Дед. А ты посчитай-ка, сколько мне в ерманскую было? Владимир. Это в первую мировую? Дед. А вот когда немец пришел. Елизавета. На войну-то взяли тебя, значит, молодой еще был. Бабка. Какой же молодой? Ну да, тогда-то, конечно, помоложе был, но уж не так чтобы. Владимир. Простите, а революцию вы помните? Вам ведь тогда уже пятнадцать лет было. Бабка. А пятнадцать, что великий, что ли? Чего он в пятнадцать-то натворит? Это уж ему вон сколько было, когда лес-то поджег. Владимир. Да нет, я ничего... Я в том смысле, что в пятнадцать лет многое можно запомнить. Толстой, например, помнил о себе с двух лет. Дед. Революции у нас не было. Владимир. Как не было? Б а б к а. А не было, не было, батюшка. Может, где-то чего-то и было, а у нас ничего. Елизавета. Как же не было-то? А царя как сбросили? Бабка. Царя-то мы и в глаза сроду не видали. Да и когда он был-то, бог его знает. Владимир. Но ведь... кгм... Ну хорошо, а гражданская война? Ведь здесь она закончилась только в двадцать втором году, вам тогда было уже двадцать лет. Вы не были в партизанах? Бабка. А не был, батюшка. Он мужик смирный, зачем ему партизаны? Елизавета. Ты чего ж это бабка открещиваешься-то? Может, деда б твоего героем признали, а ты отговариваешься. Бабка. Дак ему зачем герой? Герои-то все воевать любят, а он смирный мужик был, работящий, Владимир. Ну хорошо, сами в партизанах не были, но ведь бои-то были? Земляки, наверное, родные, соседи участвовали. Б а б к а. А из суседей Федул один остался. Вот у него бы и отписать? Елизавета. Так погоди, дед, ты же вроде где-то воевал, говорили? Или ты, может, за царя воевал, а теперь и темните? Бабка. А ничего он и не воевал. Это когда к нашей деревне войско подошло, а командеры и давай звать мужиков. А мужики пошли да и не пустили-то войско. Елизавета. Погоди, какое войско-то? Это на Омулевке, что ли? Бабка. Ну да. Мужики пошли с ружьями, а бабы за ими, а и ребятишки туда же, да все на гору-то и выскочили. А ихние-то атаманы поглядели, сколь народу высыпало, да и подумали, что все это солдаты с пушками, да и убежали. Вот и Василий там был. Елизавета. Убегал, что ль? Бабка. Чего ему убегать? Он с мужиками был и с командерами. Дед. Мне и ружье тогда дали, берданку. А патронов три всего досталось. Владимир. Так, значит, вы все-таки участвовали в партизанском движении? Бабка. Ничего он и не участвовал.- Мужики пошли, и он пошел. А воевал-то он потом с ерманцем. Владимир. Но как же не участвовал? Отогнали карательный отряд, и он там был. А дальше? Бабка. А чего дальше? Самустили их, мужиков-то, командеры эти, они и пошли на Семенова воевать. А тот Изота убил да... Кого еще-то? Дед. Позвали нас командеры красные, мы и пошли. Я-то не хотел идтить, а они: отдавай, значит, берданку тогда. А берданка-то новехонькая была, как отдашь? Вот и пошел с имя. Владимир (всем). Ну вот, видите, ведь он участвовал в гражданской войне. Бабка. Дак тут завоюешь. Кабы снова-то Семенов пришел? Он уж раз был до этого. Прокопа, дядю моего, увели в ров да и убили. Тут поневоле завоюешь. Владимир. Но ведь воевал же? Елизавета. Воевал... За огород он воевал, за две сотки лишние. Вот об этом и надо написать. Бабка. Ты зачем, Лизавета, напраслину-то наговариваешь? Сотки все перемерянные, раз не отрезали тогда, значит, так и надо, все по закону, значит. А если ты из-за Кольки это, дак мы за него не ответчики, у него батька с маткой есть. Елизавета. А чего это мне ваш Колька? Тут к вам из сельсовета по делу пришли, а не Колька. А если уж по правде сказать, так вырастили кобеля. Натворил дслов да и деру. Дед. Мы за Кольку не ответчики. Он наварначил -- с него и спрос. А как это нас за него разорять? Елизавета. А кто вас разоряет-то? Разоришь вас, как же! Тут две сотки захапали, да Федор комбикорму, наверно, на тысячи наворовал. Владимир. Простите... Елизавета (не слушая). Что, не так, скажете? На тысячи, не меньше. Бабка. Федор тут ни при чем. У него... Елизавета (перебивает). Ладно. Не об этом разговор. Владимир. Простите, Елизавета Ивановна, но мы постоянно отклоняемся от темы. Елизавета. Так с ними разве не отклонишься? Не успел школу закончить и вон чего натворил. Бабка. Колька теперь... Елизавета (перебивает). Ладно, корреспонденту только и делов слушать да про Кольку про вашего. (Владимиру.) А вот хочете, я вам гору эту самую Омулевую покажу, куда мужики-то с бабами выскочили? Владимир. А это далеко? Елизавета. Да тут она, с заднего двора видать. (Старикам.) У вас собаки-то нету там? Дед. Мы за Кольку не ответчики. Вот так-то! Елизавета. Собаки нету, говорю? Бабка. Какая у нас еще собака? Федора когда кто поймал, что ли? Это зачем так напрасно-то говорить? Елизавета. Не бойтесь, поймают еще. (Владимиру.) Пойдемте, поглядите на гору нашу знаменитую. Владимир (старикам). Да, мы посмотрим, можно? Я сейчас. Выходят. Бабка. Вот ведь змея-то какая, вот змея. И Федора-то, того и гляди, что засудит. Брату-председателю нашепчет, а тот чего, родную сестру не послушает, что ль? Это ведь она нарочно его увела, чтоб на ухо ему все пересказать, чтоб без нас-то. И обскажет! Счас она ему все обскажет. Что делать-то будем, Василий? Дед (стучит посошком в пол). Я вот ей! 0x08 graphic Бабка. Видишь они как: вроде бы про старинное спрашивать пришли, а ведь подвела-то все к огороду. Брешут ить они, брешут, что про войну-то им надо. Это им так, вроде бы как заделье, чтоб в дом попасть. А гнут-то все к пензии да к огороду. Да еще и матерьял стребовали. Да ведь и Федора-то сюда же припутала, вот ить змея-то какая. Счас, счас она ему там обскажет на ухо-то. А может, она про гору-то сбрехала, чтоб покос перемерить? Дак покос что, там лишков нету, пускай меряют. А мы вот как сделаем, Василий. Ты сиди тут, а как они зайдут да спросют, дак она, мол, к Параньке, к соседке, за солей побежала, соль, мол, кончилась. А я той минутой за Федором-то кого-то и пошлю. Федор-то, он им так просто не поддастся, он им сумеет обсказать. Сиди, Василий, не бойся ничего н сиди, а я счас... (Выходит.) Дед кому-то грозя постучал посошком в пол. Подошел к окну, наблюдает за действиями бабки на улице. Входят, продолжая начатый, видимо, во дворе разговор, Елизавета и Владимир. Елизавета. Вот бы и написать про это в газете. А то ведь никакой жизни, девчонка, только, только... (Умолкает, не желал, чтобы разговор услышал дед.) Владимир. Видите ли, я в сельхозотделе, и... такая тема меня... Елизавета (перебивает). О, а бабка где? Один оглох, а другая совсем попряталась? Владимир. Простите, Елизавета Ивановна, но этот тон... Может, нам как-то по-другому? Такой материал, а мы так ни о чем и не поговорили. Елизавета. С кем говорить-то? Бабка спряталась, а этот в глухие записался. Дед. Мы за молодых не ответчики! Вот так-то! Елизавета. Бабку, говорю, куда дел? (Владимиру.) Это она к Федору, к Федору побежала, к сыну своему. Владимир. Зачем? Елизавета. А вот приведет его счас, так и будет тут "матерьял". Владимир. Но ведь мы хотели поговорить о прошлом? Елизавета. Вот счас и наговоримся. Живыми б только как выйти отсюдова. А то ведь Федор-то, он психованный, еще и с колом прибежит. Дед. Как приходили и мерили... Елизавета (перебивая). Да уймись ты со своим огородом. (Владимиру.) А всего лучше -- уйти б отсюда от греха подальше. Пошли бы к нам, а девчонка вам все бы и пересказала. По крайности хоть бы их попужать, что вот, мол, возьмем да напечатаем. Матерьял-то, мол, уже есть. Владимир. Нет, ну а что он, собственно, против нас? Зашли поговорить... В конце концов ему же должно быть приятно, если о его родителях... Странно. Елизавета. Ну говорите, говорите, вон он, герой-то, спрашивайте чего надо. Только поскорей, пока другой герой не прибежал. С топором. Дед. А хозяйка велела сказать, что она за солей побежала. Елизавета. Куда, куда? Дед. Так и велела сказать. Он-то с вами живо разберется. Елизавета (Владимиру). О, видите, чего я говорила? (Деду.) Смотри как напужал! Как бы не упасть со страху. Давай, рассказывай, чего зря сидеть будем. Владимир. Дедушка, а сколько вы пробыли в партизанском отряде? Дед. Чего? В л а д и м и р. В отряде, говорю, сколько вы пробыли? Елизавета. Да через неделю, наверно, убежал. Владимир. Простите, дайте нам поговорить. (Деду.) Вот мы выяснили, что с Омулевой горы вы вместе с другими мужчинами села ушли в партизанский отряд. И сколько вы там пробыли, в каких боях участвовали? Дед. Чего? Е л и з а в е т а. А он снова оглох. (Деду.) Да не бойся, не про огород тебя спрашивают. Сколько воевал-то, ну, против Семенова-то? Дед. Мы-то мобилизовались, а из вашей-то родовы никто не пошел, мы, дескать, тут останемся. Елизавета. Чего ты... Кто это не пошел? Откуда ты знаешь-то? Д е д. И ваши не пошли, и Федул не ходил, и еще какие мужики. Елизавета. Гляди-ка ты на его! Не пошли... Откуда ты знаешь-то, это что, где записано, что ли? А сам-то зачем пошел, ружье жалко было отдавать? Вот то-то и оно! У вас всегда так: как бы чего захапать да не отдать. Не пошли... Владимир. При чем здесь ружье? (Деду.) Дедушка, а в каких местах проходили бои с Семеновым? Дед (Елизавете). Я в колхозе вон сколько отработал, и пензию урезать -- нету права. Так-то! Елизавета. О, герой, ему б только пенсию побольше. Владимир. Дедушка, а как здесь проходила коллективизация? Дед. Чего? Владимир. Как организовали первые колхозы, вы помните? Входит бабка. Елизавета. О, объявилась. За подмогой, что ль, бегала? Бабка. А Василий рази не сказал? За солей, за солей к Параньке бегала. Елизавета. А где соль-то твоя? Б а б к а. А нету. Нету, говорит, и не было. В магазин, знать, не завезли. Елизавета.- Да чего ты нас как малых детей-то? Будто мы уж совсем придурки какие. Давай вон, рассказывай корреспонденту, чего вы еще творили, да поскорей. А то счас прибежит, так будет тут "соля". Владимира давно уже раздражает Елизавета, но, боясь вступать с ней в спор, он только морщится, решив не обращать на ее реплики внимания. Владимир. Бабушка, извините, пас не представили. Меня зовут Владимир, а вас? Елизавета. Бабка Феня она. Владимир. А полностью как, по отчеству? Елизавета. Да зовите Феней, да и все. Ее все так зовут. Владимир. Простите, Фе... Феня... Извините, забыл отчество. Елизавета. Да бабка Феня, да и все. Владимир. А вы помните, как у вас проходила коллективизация? Бабка. Чего? Елизавета. Колхоз, колхоз. В колхоз как вас агитировали, спрашивает. Бабка. А чего колхоз? В колхоз мы еще когда поступили? Как всех начали прижимать, так и мы поступили. И коня увели в бригаду и корову с телкой. А вот твой-то батька еще после нашего сколь хозяином был. Елизавета. Чего скажешь, кулак, что ли? (Владимиру.) У нас тут и кулаков-то не было никаких. У нас ни помещиков этих самых, ни кулаков не было. Мамка-то мне все рассказывала. Дед. Вон сколько мы в колхозе отбухали, и как это нам теперь без пензии? Елизавета. Этот все про свое... Быстро входит Федор. Намерения у него самые решительные. Федор. Это чего тут, пошто стариков обижаете? Елизавета. О, а кто это их обижает? Федор. Ты мне не крути. Если надо чего разбираться -- ко мне иди. А их зачем трогать? Елизавета. Да кто трогает-то? Нас председатель сельсовета послал. Вон, товарищ корреспондент из города. К ним как к людям направили, а ему "трогать". Владимир. Извините, я хотел бы поговорить с вашими родителями. Собираюсь писать повесть, а может быть, даже роман об истории нашего края. Ну, партизанское движение, коллективизация... А ваши родители все это видели своими глазами. И я хотел бы поговорить с ними как с очевидцами, участниками этих событий. Федор (бабке). А чего ж сказали, огород отнимают? Владимир. Это недоразумение какое-то. Бабка (осмелев от присутствия сына). Дак они вроде бы начинают-то про старинное, а сами все к огороду да к пензии гнут. Елизавета. Да кому тут нужен ваш огород-то? Владимир. Да нет, при чем здесь огород? (Федору.) Давайте познакомимся, меня зовут Владимир. Федор. Федор я. Владимир. А отчество? Федор. Так раз это мой родитель, то Васильевич, выходит. Владимир. Ах, да, я совсем... Так мы поговорим!.. Федор. А чего бутылка-то нераспечатанная? Елизавета. Брезгуют с нами пить твои родители. Федор. Какие теперь с них пивцы. Ну, так, может, за знакомство? (Владимиру.) Шофером я тут, в колхозе. Владимир. Да, очень приятно. Федор (разливая). Давайте, а то на сухую-то чего наговоришь? И с Лизаветой, может, помиримся. Елизавета. А кто это с тобой ругался-то? Федор. Ну, за родителей, значит? Владимир. Да, за таких интересных и заслуженных родителей. Елизавета. Даже на две сотки лишнего заслужили. Федор (миролюбиво). Вот ведь какая, никак не может без этого. Елизавета. Какая есть. Федор. Ну и чего вам старики наговорили? Владимир. Оказывается, ваш отец был в партизанском отряде? Федор. О, он у меня ого-го! Герой! Видишь, Лизавета, не захотела за меня замуж идти, а счас бы у тебя тесть героем был. Елизавета. Герой, все леса в округе пожег. Федор. И до этого уже докопались. Так вы, значит, Владимир, так про него в книжке и напишете? Владим и р. Видите ли... Я не буду писать о ком-то конкретно, это будет роман, то есть вымысел. Но как прототип ваш отец может послужить... то есть послужит прототипом. Федор. Вот так-то, батька. Служил ты в партизанах, служил в Красной Армии, а теперь будешь служить этому... типу, что ли? Владимир. Прототип. Нет, вы не подумайте, в этом нет ничего обидного. Шолохову, например, для образа Григория прототипом послужил вполне конкретный человек. Е л и з а в е т а. Он уж и так дослужился, на дом писателей присылают. Федор. А что? И дослужился. Верно, батька? Дед. С партизан-то я убег все ж таки. Они куда-то совсем далеко выступили, к Амуру-реке, а наши-то мужики и говорят: "Чего нам туда иттить, дома все хозяйство развалится". Да и повернули обратно. Я и берданку принес. Потом уже ее отобрали-то. Федор. Ха! Вот те и герой! Ты зачем про это-то рассказываешь? Бабка (Владимиру). А он глухой, батюшка. Недослышал, знать, чего, коли не так сказал. Федор. Ладно, матка, не бойся, теперь ему полная амнистия за давностью годов. Ну, так как, Лиза, может, по второй да споем, чем ругаться-то? Елизавета. Ты давай про дело говори. Федор. Про какое дело? Елизавета. А зачем мы сюда пришли? Владимир. Да, давайте продолжим наш разговор. (Деду.) Значит, у вас коллективизация проходила без эксцессов, то есть у вас не было такой классовой борьбы, как на западе? Федор. Как, батька, чего тут у нас было, а чего не было-то? А то я и сам толком не понял. Елизавета. Где надо, так ты сразу поймешь Федор. А как же, если надо. Владим и р. Но ведь у вас, вероятно, были в деревне кулаки? Федор. Как не быть, вот его папашу, деда моего, выходит, чуть не раскулачили. Владимир. Как? Отец партизана и кулак? Бабка. Это ладно, что батюшка-то в колхоз сразу все сдал задарма. А то б угнали. Федор. Выяснили. Дед (Елизавете). А Пронька-то, Матвея твоего родитель, хальной варнак был. Полдеревни крестьян разорил, а потом и самого увезли куда-то, сгинул. Елизавета. Чего ты городишь-то, он репрессированный был, а после войны их всех оправдали. Бабка. Дак вот тут и возьми: кто прессированный, а кто дак и ни за что пропал. Владимир. Да, это время культа. Но это я, вероятно, не охвачу. Дед. А вот как на войне-то бывало... Владимир. На гражданской? Д е д. А на которой с немцем... Федор. Он у меня и на последней был. Как ты там с немцем-то воевал? Д е д. С немцем я при конях был. Елизавета. При немцах, что ли? Дед. При конях. А есть такая страна -- Болгария. Дак там этот... виноград. Как ягодки, цельными пучками и пресладкий. Елизавета. А то мы не знаем. Дед. Ешь, ешь его, бывало, а чуть время прошло, и опять исть охота. Елизавета. Во, герой-то ваш. Все садочки, наверное, у бедных болгаринов пообобрал. Это уж, наверно, родовина такая: как бы где чего плохо лежит. На войне и то успевают. Федор. А чего это мы чужого взяли? Елизавета. А две сотки кто отхватил? Ф е д о р. А ты мерила? Елизавета. Мерила. В сельсовете-то все известно, на все учет. Федор. А как твой Матвей орехов в город каждый год на тысячи продает, это ничего? Елизавета. Орехи в лесу. Кто хошь, иди да добывай. Только с ними-то погорбатиться еще надо, не как с комбикормом. Бабка. Вот видишь, Федор, комбикорм какой-то припутывает. Елизавета. Это не я припутываю, а он приворовывает. Федор. Тебя чего сюда послали к старикам, порядки свои наводить? Елизавета. А это не твоего ума дело, зачем меня послали. Федор. Думаешь, не знаю, чего ты злишься? Матвей спился совсем, а у меня на этот год машина будет. Просчиталась, так теперь и шипишь? Владимир. Извините, мы... Елизавета (перебивает). Чего ты плетешь? Кому ты нужон-то да и с машиной своей ворованной? Матвей хоть на мотоцикле, так на своем, на кровные заработанном. А тут наворовал да еще и похваляется. И тогда не пошла за тебя и счас бы трижды не пошла. Просчиталась... Владимир. Извините... Никто больше не обращает на Владимира внимания. Бабка. Вот она к чему подвела-то, от старинного-то! Дед. Хведор! Ты с бабами не ругайся. Пущай она больше не приводит да чего не надо не пишет. А то ишь удумала -- отписать привела. Бабка. Дак и правда удумала. Федор. А ты что, помогала мне мешки в амбар заносить? У меня хоть раз была с комбикормом недостача, была? Елизавета. Так ты уж все науки прошел по этому делу, как же поймаешь тебя. Но люди-то все знают, не скроешь. И сыночка такого же вырастил. (Владимиру.) Вот про это и надо написать: день и ночь комбикорм ворует, а сыночек его... Федор (перебивает). А ты об своей, об своей доченьке расскажи, как она... Не успела школу закончить... Елизавета. А с кем, с кем она, не с твоим ли кобелем ? Федор. Ты парня с девкой не равняй! Парень парнем, а девка -- совсем другое. Что ж остальные-то никто не забрюхатели, твоя одна? Елизавета. А от кого, от кого забрюхатела-то? Кто ей речи-то сладкие говорил, кто вокруг змеем-то увивался? Федор. А мало ли чего он скажет? Что ж, если парень сказал сладкую речь, дак девка сразу должна и ручки кверху? Владимир. Извините, зачем вы так о женщинах. Федор. А как еще, если она в школе себя сберечь не сумела. А наш дурак из-за этого убежал в город и десятилетку не закончил... Каких-то два-три месяца осталось. Елизавета. Убежал! Сами же его туда и сплавили, чтоб концы в воду. Федор. Кто сплавил, кто сплавил? Что мы, нехристи какие -- родному сыну не дать десятилетку закончить? Елизавета. Беда какая! Он-то год, да и в вечернем закончит, а Любке теперь всю жизнь! Федор. Да ты чего, лучше не могла придумать? Сплавили... Да у нас вон и письмо от него лежит. Если, дескать, приедете за мной, то совсем убегу. На БАМ или еще куда подальше. И сестра моя, Верка, у которой он остановился, приписку сделала, чтоб не трогали его пока, не в себе, дескать, парень. Сплавили... Дед (вдруг некстати ударился в воспоминания). А вот еще случай был когда с Семеновым-то... Федор. Погоди, батька, тут вон рядом хуже Семенова. (Елизавете.) Может, скажешь, мы специально и подучили, чтоб он Любку твою... того... Елизавета. А чего, с вас сдеется! Федор. Ну!.. (Владимиру.) Вот, вот про кого писать-то надо! Пока такие... Елизавета. Какие? Ну, какие? Федор. А такие! Елизавета. От такого слышу! (Владимиру.) Вот про это и надо написать. И комбикорм помянуть, и сотки лишние, и как он сыночка своего выучил. Владимир. Простите... Федор. Ну, Лизка!.. Бабка. Хведор! Ты зачем с бабой ругаешься? Ты кто, мужик али кто? Если надо--натрави на нее свою Катерину, и пусть они хоть волосы друг дружке повыдерут, а сам зачем путаешься? Елизавета (беря Владимира в свидетели). Вот, вот про это и надо написать. Вон еще с кого началось-то. Слышали, как учит, чтоб до драки, значит? Они этого воспитали, а тот того кобеля. (Вдруг заплакала.) А девчонка теперь... не успела... не успела и на свет божий поглядеть, а уж вся жизнь переломанная. Куда она теперь? Кому она? А ведь не щенок какой, дочка родная, сколько ночей не поспишь, пока ее выходишь-то? Федор (тоже чуть не плачет). А мой, значит, щенок? Мы, значит, своего не выхаживали? А если он теперь правда убежит куда подальше да и сгинет, каково нам будет, каково? Елизавета (успокоилась, вытирает слезы). Как же, сгинет такой. Такой всю деревню по миру пустит и не почешется. А вот Любке-то теперь... (Владимиру.) Вот вы бы взяли да и написали про это в газете. Как ихняя родовина всю деревню в ужасе держит. Вся деревня от них в ужасе плачет. Федор. Кто плачет? Кто держит? Вас подержишь, как же? Таких подержишь, так и сам без рог останешься. Такие сами кого хочешь подержут. Плачут они! Елизавета (Владимиру, но больше для Федора). А вот пойдемте к нам, пойдемте, Любка вам сама все расскажет, как было, как на духу расскажет. Мы про них такое напишем! Пойдемте. Федор. Ага, она расскажет! Ты уж ее, наверно, как по учебникам научила, что да как говорить. Она расскажет. Елизавета. А вот пойдемте, пойдемте,уж ребенок-то не сбрешет. Владимир. Но ведь это молодежная тема. Это этика, мораль, а я в сельхозотделе, Елизавета. Так она же вам все обскажет как на духу, а вам только записать надо да напечатать, чтоб ихняя родовина хоть раз в жизни покраснела. Бабка. Хведор, ты зачем ругаешься. А как правда пропечатают? У ней ить брат в сельском Совете сидит, ему что, он там все может пропечатать. Ф е д о р. А чего же мне, молчать? Так если б я молчал, они б давно меня с потрохами съели. Ишь, встрепенулась! А я еще когда-то на ней жениться хотел. Елизавета. Тьфу! Жених! Такими женихами только... (Владимиру.) Пойдемте, она вам все, она вам под честное слово все расскажет. Владимир. Но ведь мы так и не взяли материал? Бабка. Вот, Хведор, ты с ней ругаешься, а она привела из городу, и какой-то матерьял с нас сыскивают. Федор. Я ей покажу--матерьял! Я ей такой матерьял со стариков стребую -- век сама голая ходить будет. Бабка. За занавески на меня напустились, дескать, старые. Федор. Я ей покажу занавески! Я ей такие занавески покажу, что она своим шторам-тюлям не рада будет! Елизавета (Владимиру, но все так же больше для Федора). А вот пойдемте, сами послушайте. (Выводит Владимира.) Федор (вслед). Тогда и я пойду, пусть при мне говорят, при мне! А то твой ребенок такого наплетет в газету... что потом ни в одну тюрьму не примут. При мне пусть, при мне, я закон знаю. (Выходит за ними.) Владимир (на секунду появившись в дверях, видно, дальше войти его не пускают). До свиданья! Бабка (сурово). Бог простит. Владимир исчезает. Какое-то время еще слышны крики со двора, потом все умолкает. Бабка подходит к деду, уснувшему еще в начале ссоры и проспавшему всю перебранку. Бабка. Василий, а Василий? Дед. А, чего? Бабка. Ты бы лег на кровать-то? Дед. Заснул, что ль? А и приснилось-то, будто я на собрании на колхозном, еще при старом председателе. Бабка. Дак тут хуже всякого собрания было. Дед. Ушли, что ль, неугомоны-то? Бабка. Ушли, ушли. Может, тебе чаю согреть с брусникой? У нас ведь брусника еще осталась. Д е д. А случай-то я им так и не рассказал. Это как я к Семенову под расстрел-то попал. Бабка. До Семенова им, как же! Ведь это я как в воду глядела, когда сказала, что это они из-за Кольки пришли. Какое же им старинное, чего им с него? У них свое на уме. Я тоже медалю свою хотела показать, за труд-то которая, а потом, думаю, засмеют. Уж бог с ней да с медалей, огород не отобрали и то ладно. Д е д. А больше-то ничего не стребовали? Бабка. Кричал опять тот-то молодой про матерьял, а Федор-то им и показал. Это ладно, бог надоумил за ним послать, а то ведь без него-то чего бы они с нами сделали. Д е д. А она счас в сельсовет, да и снова брату на-жалится. Бабка. А как же не нажалится, тут и говорить нечего, еще как нажалится-то! Дед. А тот и снова пришлет какого-нибудь отписывать. Бабка. Дак, а как же не прислать? Еще как пришлет-то. Такого пришлет, что не только огород, а и самих-то в живых не оставит. Д е д. А чего же делать будем? Пришлет, а мы и Федора не дозовемся. Бабка. Вот и думаю, чего делать. Огород-то ладно, бог уж с ним да с огородом, так они ведь еще и Федора-то, того и гляди, что засудят. Дед. Может, покаяться идти? Пусть уж забирают эти сотки, только б отступились от нас. Бабка. Отступются они, как же. Сотки, что ль, им эти нужны? Говорю же тебе, из-за Кольки все. Тут теперь пока Федора не посадют и дом не отберут -- не отступятся. Дед. Дом-то отбирать -- нету такого закона. Бабка. Тогда самих со свету сживут. Вот что, Василий. Сбегаю-ка я к Григорию, к племяннику. Тот-то и грамотный и в городе учился, он-то уж чего-нибудь да присоветует. А может, и бумагу какую выправит, а я счас минуткой и обернус