у к тем, кто придет на смену обществу потребления, ты же пребываешь еще в стадии натурального обмена бусами и обтесанным кремнем. Что же до моих бумаг... Впрочем, не стоит об этом. ХХ. Оставишь? Все оставишь? АА. Ну, может, и не все. Вообще-то, я бы не отказался захватить какую-нибудь мелочь на память... Нет, не все. Возьму только одну вещь, одну-единственную, - так, ерунду, пустяк. (Делая вид, что раздумывает.) Ну-ка, что бы здесь... Ага, вот - нашел. (Подходит к правой кровати, берет куклу - пса Плуто.) ХХ. Нет! (Бросается к АА.) АА. Но почему? Эта невинная кукла напомнит мне о днях, проведенных с тобой. Рассеет мою тоску... ХХ. Отдай! АА. Ты несправедлив. Я оставляю тебе все свое имущество и хотел бы взамен получить всего лишь этот скромный сувенир, а ты... ХХ. Дай сюда! АА. Пойдем отсюда, мой милый песик, дядя жадный. Дядя нехороший, дядя нас не любит. ХХ. Отдашь или нет?! АА. Мы не останемся с дядей. Уйдем далеко, далеко... (ХХ пытается вырвать у него куклу, но АА ускользает от него и убегает за стол. Они гоняются друг за другом вокруг стола.) Гав-гав! Ты посмотри только, как дядя сердится! Гав-гав-гав! (Изображает лай собаки, беготня продолжается.) А мы не дадим нас поймать, не дадим! (В тот момент, когда ХХ оказывается слева от стола, а АА - справа, ХХ вскакивает на стол и хватает АА за горло. Но в его руках остается лишь кашне. АА отбегает в сторону, но спотыкается о стул и опрокидывается вместе с ним. ХХ бросается на него. АА вытягивает руку с куклой сзади себя над головой. ХХ старается дотянуться до куклы. АА перехватывает пса Плуто другой рукой и отбрасывает его далеко за себя. Оба срываются с места и бегут за куклой, как два регбиста за мячом. Сталкиваются над куклой. В этот момент из крана, который оставался открытым, начинает литься вода.) Вода! (АА оставляет партнера, который жадно прижимает пса Плуто к груди, подходит к раковине и закрывает кран.) Наконец-то! Вот теперь можно заварить приличный чай. (Берет со стола чайник, наливает в него из-под крана воду, заходит за ширму. ХХ не спускает с него глаз. Он по-прежнему стоит на коленях, прижав куклу к себе, в оборонительной позиции.) Чего ты до сих пор здесь торчишь... Неужели молишься? (Снимает пальто, вешает его на гвоздь.) Ну ладно, хватит. Да встань же, наконец. ХХ. Что, остаешься? АА. Только из-за чая. Где еще можно напиться приличного чая, как не у себя дома. Эх, дом, дом... ХХ поднимается с колен и прячет пса Плуто под свою подушку, на правой кровати. Садится на кровать. АА берет с пола кашне и вешает на спинку левого стула, поднимает опрокинутый стул. ХХ. Я отдам, у меня скоро будут. АА. Ах, ты все еще о своем долге? ХХ. Ей-богу. АА. Пустяк, и говорить не стоит. ХХ. В том месяце. АА. Не горит. ХХ. Ну, может, через неделю. АА. Да не переживай так, прошу тебя. ХХ. Или послезавтра. АА. Ого! ХХ. Хочешь, отдам послезавтра?.. Или завтра... Ну, хочешь, завтра? АА. Поверь, это не имеет ни малейшего значения. Между друзьями... ХХ. Я сейчас не могу, слово даю. АА. Э-э-х! Как приятно возвратиться на собственное пепелище... (Собирается снять пиджак. ХХ услужливо подбегает к нему и помогает.) Весьма тебе обязан. ХХ. Повесить? АА. Нет, не стоит. Можно оставить на стуле. (Удобно устраивается на правом стуле. ХХ вешает пиджак на спинку, за его спиной.) Но вот зато, знаешь, если бы ты был так добр... Меня раздражает этот свет. Давно уже, да я все не решался сказать. Ведь если тебя не раздражает... Но, честно говоря, эта голая лампочка ужасна. Извини, что я так неуважительно отзываюсь о твоем обожаемом интерьере. Ты не смог бы соорудить нечто вроде абажура? Из бумаги или чего-нибудь другого... Я-то никогда не был особенно рукодельным... ХХ. Сделаем. АА. Ну и прекрасно, ты воистину неоценим. Там, возле моей кровати лежат журналы, можешь ими воспользоваться. Или ты предпочитаешь газеты? ХХ берет один из журналов, лежащих возле левой кровати. ХХ. Ножницы хорошо бы. АА. Там, на полке. (ХХ берет с полки над раковиной ножницы, влезает на стол. Разворачивает журнал и примеряет его к лампочке. АА наблюдает за ним, прикрыв глаза ладонью.) Тебя свет не раздражает? ХХ. Что? АА. Я спрашиваю, можешь ли ты смотреть на лампочку, не испытывая неприятного ощущения, будто ты слепнешь? ХХ. На лампочку? АА. Ну да, на этот свет... Не режет? ХХ. Нет. АА. Глаза не слезятся? ХХ. Нет. АА. Веки не щиплет? Не видишь перед глазами таких... черных, летающих пятен? Пауза. ХХ. Нет. АА (влезает на стол. Подобно окулисту, оттягивает веко ХХ). Другой. (Заглядывает в другой глаз.) Поразительно. (АА слезает со стола. ХХ продолжает возиться с лампочкой. АА ходит по комнате.) А впрочем, тут нет ничего странного. Известно, что отклонения от нормы могут быть весьма значительными. Как в сторону чрезмерной чувствительности, так и в сторону почти полной индифферентности. Так же, как и скорость передачи рефлексов. От нервных окончаний к мозговым центрам. Все зависит от данного конкретного индивидуума. (Внезапно останавливается.) Тебя когда-нибудь допрашивали? ХХ. Как это... АА (резко, жестко). В полиции. ХХ. За что? АА. Я не спрашиваю - за что, меня лишь интересует, подвергался ли ты допросу. Был ли когда-нибудь под следствием? ХХ. Нет. АА (снова обычным тоном). Жаль. Ты был бы великолепным объектом, естественно, не с точки зрения полиции. С твоей бесчувственностью ты был бы в состоянии вынести то, что другим оказывалось не под силу. Жаль, очень жаль. Смог бы стать отличным политическим заключенным. ХХ. Я в политику... АА. Да, знаю, знаю - ты в политику не впутываешься. Ведь ты это хотел сказать, правда? Но могу же я помечтать. (ХХ, заинтересовавшись какой-то рекламой в журнале, слюнит палец, перелистывает страницу, разглядывает.) Какой глаз! Было бы непросто вытянуть из тебя показания. То есть... Если бы тебе было что сказать... Подумать только, такой талант пропадает. Но - что делать, так уж устроен мир. Те, кому говорить не следовало бы, - говорят. А тем, кто смог бы не заговорить, сказать просто нечего. ХХ. Можно я вот это себе вырежу? АА. Что? ХХ. Вот это, цветную картинку. АА. Похоже, ты меня не слушал. ХХ (показывая рекламу). Я бы только вот это вырезал... АА. О Боже! Боже моих предков... И твоих. Порой я, правда, спрашиваю себя, действительно ли у них был общий Бог. ХХ. Так я вырежу. Слезает со стола и садится на правый стул, лицом к залу. Сверху начинает доноситься музыка. АА (хватается за голову, закрывает уши). Только этого недоставало! (Смотрит на часы.) Четыре? Не может быть. (Прикладывает часы к уху.) Так и есть, стоят. Послушай, который может быть час? ХХ. Наверное, скоро девять. АА. Значит, они только начинают, так что у нас в перспективе по меньшей мере восемь часов развлечения. Их развлечения. ХХ. Может, еще перестанут. АА. Нет, сегодня не перестанут, будут веселиться до утра. Сегодня Новый год. (ХХ перестает вырезать, поднимает взгляд и замирает, глядя перед собой. Из-за ширмы доносится свист чайника.) Вот и вода вскипела. (Уходит за ширму, возвращается с чайником. Садится на прежнее место, наливает воду из чайника в кружку, опускает в нее пакетик чаем. ХХ безвольно опускает руки, держа в одной из них ножницы, в другой - журнал. Музыка наверху смолкает. АА вынимает из кружки пакетик с чаем, накладывает сахар, мешает. Из рук ХХ выпадают ножницы и журнал, он медленно встает и, как автомат, идет к своей кровати, направо. Ложится навзничь и смотрит в потолок. АА перестает мешать чай и наблюдает за ХХ.) Что с тобой?.. Тебе нехорошо? (Снова мешает чай, затем перестает.) Ты заболел? (ХХ не реагирует. АА встает и подходит к нему.) Эй!.. Да ответь же, наконец! (Тормошит его за руку. ХХ отворачивается лицом к стене, спиной к АА. Тот растерянно осматривается, поднимает ножницы и журнал, возвращается к ХХ.) Послушай, ты же не закончил... Ну на, вырезай что хочешь, вырезай, вырезай, ведь я тебе не запрещаю... Вырезай все, что заблагорассудится: холодильники, автомобили, локомобили, мотоциклы, моторки, аспираторы, транзисторы, телевизоры, экстензоры... телефоны, патефоны... Занятие это дурацкое, но я же не запрещаю, вырезай сколько угодно, если это доставляет тебе удовольствие. Я вовсе не против, слышишь?.. Ты что, обиделся... (Садится на кровать.) Ну, хочешь, я вырежу для тебя, хочешь? (Заканчивает вырезать цветную рекламу, кладет ножницы на пол.) Ну?.. Вот и готово, посмотри-ка. Красиво, да? (Отстраняет вырезку на длину руки, с отвращением разглядывает.) Ну-ка, посмотри... (Со злостью.) Да взгляни хотя бы. Зачем я тогда вырезал!.. Не отвечает. Неврастеник. (Мнет вырезку и швыряет бумажный шарик в угол. Некоторое время сидит в нерешительности. По трубам доносится "Stille Nacht, heilige Nacht"[2] в исполнении детского хора. ХХ резко закрывает себе голову подушкой.) А-а-а... Вот в чем дело. (АА встает, осматривается, над чем-то раздумывает. Затем принимает решение. Собирает все, что находится на столе, вместе с газетами, которыми покрыт стол. Все это переносит на пол к стене. Чай из кружки выливает в раковину. Снимает наволочку со своей подушки, выворачивает ее наизнанку и накрывает ею стол, как скатертью. Достает из своего чемодана бутылку коньяку, ставит на стол. Возле бутылки кладет пачку сигарет, которая находилась под подушкой. Прополаскивает кружки над раковиной, ставит их рядом с бутылкой. Надевает пиджак. Музыка между тем умолкает.) Готово. Эй, проснись, готово! ХХ (высунув голову из-под подушки). Ну, чего там? АА (торжественно). Новый год! ХХ снова накрывает голову подушкой. АА срывает с него подушку. ХХ. Отстань от меня. АА. Ни в коем случае. Я не стану пить в одиночку. ХХ (защищаясь). Я не хочу чая. АА. А кто тебе предлагает чай? У нас есть кое-что получше, как и подобает для такого торжественного случая. ХХ (замечает бутылку и садится на кровати). Где ты взял... АА. Не в этом дело, я ставлю, надевай пиджак. ХХ. Зачем... АА. Затем, что сегодня праздник, до тебя, что, не дошло? Пиршество, церемониальный акт, торжество, обряд, ритуал, традиция! Прощание со Старым годом и встреча Нового, новая эра, новая жизнь, все новое! Аллилуйя! Не намерен же ты сидеть в одной рубашке на таком изысканном приеме. Ну-ка! Вставай, пошевеливайся, веселись!... (Заставляет ХХ встать с кровати. Подводит его к столу. Берет с правого стула и подает его ХХ.) Поправь галстук! Застегнись, причешись, ты же не хочешь, чтобы Новый год вырвало при виде тебя? ХХ. А сам без галстука. АА. Я?.. Действительно. ХХ. Ну? АА. Но я - другое дело. Я никогда не ношу галстука, это не мой стиль. (ХХ снимает пиджак, отдает его АА и направляется в сторону кровати.) Постой! (ХХ снова ложится на кровать.) Значит я тоже должен? Обязательно? ХХ. Раз уж праздник, так праздник. АА идет к своей кровати, по пути вешая пиджак ХХ на правый стул. Вытаскивает из-под кровати чемодан, достает галстук. Становится перед зеркалом, повязывает галстук. ХХ наблюдает за ним, затем встает с кровати и садится на правый стул. Достает из кармана носовой платок и протирает им туфли. АА (показываясь с повязанным галстуком). Ну как, хорошо? ХХ (присматриваясь). Ты в последний раз когда брился? АА. Не помню. ХХ. Оно и видно. Мог бы побриться. АА. Неужели ты потребуешь, чтобы я сейчас брился! ХХ. Если я мог, то и ты можешь. АА. Это предрассудки. Теперь никто не бреется. ХХ. Я-то побрился. АА. Провинциальный обычай. В наше время уже не бреются. ХХ. Каждый день не нужно, а в праздник нужно. АА. Хорошо, я побреюсь. Но при одном условии. ХХ. Чего еще?.. АА. Ты сменишь носки. ХХ (удивленно оглядывает свои ступни в дырявых носках). Зачем, они совсем еще чистые... АА. Или - или. ХХ. Как надену туфли - их не будет видать. АА. Это мой ультиматум. ХХ. Ну ладно, ладно. (Вытаскивает из-под своей кровати фанерный чемодан, достает из него пару носков. Снимает носки, убирает их в чемодан. Надевает другие носки, такие же дырявые, как и прежние. Снова садится на стул и надевает туфли. Тем временем АА снимает пиджак и вешает его на левый стул. Встает перед зеркалом и начинает бриться. ХХ, ожидая пока АА закончит бритье, сидит в бездействии, наблюдая за ним. Вздыхает.) Скорей бы весна. АА. Почему? ХХ. Говорят, тут некоторые по весне без трусов ходят. АА. Опять за свое? ХХ. Так если правда... Мы сейчас роем канавы... Прокладываем канализацию... АА. Не вижу никакой связи. ХХ. Ну, если какая-нибудь по верху проходит, то снизу все видать. АА. Утехи пролетариата. ХХ. Сейчас-то мы копаем в хорошем месте. А то вот копали на окраине, так никакого интересу не было. Народу мало, а бабы все старые или страшные. А сейчас красивые попадаются, в мехах... У нас один всегда следит и как приметит, что подходящая идет, сразу дает знак. А еще лучше, если копаем перед универмагом, около дамского отдела. Или около дамского парикмахера. Вот, помню, клали мы кабель перед одним шикарным рестораном, и глубина была в самый раз, метра полтора. Хорошее было место. Но и сейчас ничего. Приходи как-нибудь... АА. Спасибо. У меня есть другие возможности. ХХ. А хуже всего было, как возле казармы работали. Две недели - одни солдаты. АА. А твоя жена ходит к парикмахеру? ХХ. Вот уж нет. АА. А в ресторан? ХХ. Да Бог с тобой! У нас обед дома варят. АА. Но за покупками она ходит. ХХ. Ходит. (Пауза.) В нашем городке нет канализации. АА. Зато есть казармы. ХХ. Есть. А ты откуда знаешь? АА. Нетрудно догадаться. У нас повсюду есть казармы. Так может она проходит мимо казармы? ХХ. Кто? АА. Твоя жена. Пауза. ХХ. Ты чего хочешь сказать... АА. Ничего. Я готов. (Вытирает лицо полотенцем.) Прошу к столу! ХХ встает, оба надевают пиджаки, стоя лицом друг к другу. АА с левой стороны стола, ХХ - с правой. Затем одновременно садятся. АА откупоривает бутылку и наливает. ХХ. А ты был женатый? АА. Два раза. ХХ. Как это так? АА. Развелся. Ну, за наше холостяцкое. ХХ. А дети? АА. Какие дети... Ах, дети. Нет, детей не было. ХХ. Зачем же тогда жениться? АА. Как зачем? По любви, из-за родства душ, а впрочем, откуда я знаю. Ну, выпей. ХХ. Будь здоров. (Выпивают. АА берет в рот сигарету и придвигает пачку к ХХ, который тоже берет сигарету. АА ищет по карманам спички. ХХ достает из левого кармана коробок спичек, прячет его обратно, достает из левого кармана другой коробок, подает огонь АА и сам тоже закуривает. Прячет спички в левый карман. Оба затягиваются. Пауза.) Скажи, а из-за чего ты убежал? АА (прерывая свои размышления). Что? ХХ. Из-за чего ты оттуда убежал? Что, плохо тебе там было? Были жены, квартира с красивым видом, в столице... Хорошо зарабатывал, в наилучшем обществе бывал... А здесь что? АА. Убегают не к чему-то, а от чего-то. ХХ. Вот я и говорю. Тебе же там лучше было, чем здесь. АА. Однажды я пошел в парк. Там в аллее играли дети. А за кустами сирени я заметил мальчишку, чуть постарше их. Он подбирал камни и бросал ими в детей, каждый раз прячась обратно за куст. При этом он радостно смеялся, был в восторге от самого себя. Хорошо развитой, сильный мальчик... Бросал и прятался, бросал и прятался... Пауза. ХХ. Ему сколько лет было? АА. Лет десять - двенадцать... ХХ (растроганно). Как мой. АА. Это было шесть лет тому назад. ХХ. Моему старшему теперь четырнадцать. АА. Да, конечно. То мог быть твой сын. Пауза. ХХ. Ну, и что дальше? АА. Ничего. Это все. ХХ. Хе-хе, а теперь по правде скажи. АА. Это правда. ХХ. И ты, значит думаешь, я поверю, что за границу бегут из-за какого-то поганца, который в парке швыряется камнями. Да еще и не в тебя. Мне-то можешь сказать, как брату. АА. Ну, тогда, скажем... Из-за того, что у меня были постоянные затруднения с дикцией. Например, слово - неантагонистический. Оно для меня слишком трудно. Я никогда не мог произнести его правильно. ХХ. Ты? Так ведь ты образованный. АА. Ну тогда, быть может, дело тут не в дикции, а, скорее, в интонации. В надлежащем тоне. Я немузыкален. ХХ (понижая голос, доверительно). Ты политический? АА. Можешь и так это назвать. (ХХ встает из-за стола.) Что, разве ты не догадывался? (ХХ идет к двери, по пути останавливается, спиной к АА.) ХХ. И ты только сейчас мне говоришь? АА. Я полагал, что это было ясно с самого начала. ХХ осторожно приоткрывает дверь, выглядывает в образовавшуюся щель, возвращается к столу. ХХ. Ты на заметке? АА. Вероятно. (ХХ стоит в нерешительности.) Почему ты не садишься... ХХ (садясь). Ну и дурак же я был. (Ударяет себя кулаком по лбу.) Хотя мне сразу что-то подозрительно показалось. Ничего не делает, на работу не ходит, только на кровати валяется да книги свои читает. Интеллигент, белоручка. АА. Откуда тебе известно, что я ничего не делаю? По-твоему, работа заключается только в рытье канав? ХХ. Да как же ты работаешь, лежа на кровати? АА. Думаю. ХХ (нетерпеливо, пренебрежительно). А-а-а!.. О чем это? АА. Между прочим, и о тебе. Раздумываю, например, смог ли бы ты меня денунциировать. ХХ. Де... Дену... АА. Ну, иными словами, донести на меня. Не сейчас, конечно, и не здесь. А там, у нас... ХХ. Так мы же тогда не знали друг друга. АА. А ты полагаешь, что доносить можно только на друзей или знакомых? Вот представь себе: ты сидишь в тюрьме, а я прихожу к тебе и предлагаю бежать. Или, более того: сообщаю план уничтожения тюрьмы. Ты позвал бы тогда охранников, выдал бы меня? ХХ. В какой еще тюрьме? АА. В такой, где тебе живется относительно неплохо. Даже, может, лучше, чем на свободе. Где ты досыта ешь и где тебе не бывает холодно. ХХ. Что-то не приходилось слышать о такой тюрьме. АА. Но где ты не можешь только одного: нельзя пользоваться словами, которые начинаются с буквы Т. Все слова на букву Т запрещены - и устно, и письменно. ХХ. Почему? АА. Чтобы нельзя было произнести или написать слово "тюрьма". ХХ. Да что же это за тюрьма такая? АА. Но если бы я все-таки тебе предложил... ХХ (вскакивая). Ты чего ко мне пристал! АА. Я же тебе ничего не предлагаю. Я лишь рассуждаю, что было бы, если я, допустим, предложил бы тебе... ХХ. У меня жена и дети! АА. А у меня... у меня... а что, собственно, у меня... Ну, скажем, у меня - мои любимые, обожаемые слова, слова на все буквы алфавита. Нет, я ничего тебе не предлагаю, ни на что тебя не подбиваю. Я, самое большее, могу себе предложить... А, да нет, даже этого не могу. А ведь ты, наверное, считаешь меня героем. ХХ. Все может быть. АА. Мне лестно это слышать, но могу тебя успокоить: никакой я не герой. Сядь и выпей со мной. От меня тебе ничто не грозит. (ХХ садится, АА наливает.) Ну, за здоровье здравого смысла, если можно так выразиться. Хотя, правда, здоровья никогда не бывает в избытке. Прозит! Здоровья и благополучия! И ничего не бойся. Ведь я просто тряпка. Обыкновенный трус. Или даже, может быть, простая, человеческая свинья. Ну, пей, тут все свои. (ХХ отставляет кружку.) Что же ты не пьешь? (ХХ молчит.) Понятно. Теперь ты решил, что я провокатор. ХХ. Да нет. АА. Не отпирайся. Ты услышал, что я свинья, и сразу подумал, что, следовательно, я провокатор. Разве не так? (ХХ молчит, АА поднимает кружку.) Ай-ай-ай... Смотри, осторожнее... Ведь если верный слуга твоего законного правительства вызывает у тебя отвращение... Что тогда можно сказать о твоей лояльности? А? Скверно, очень скверно, дорогой мой. А если я и впрямь провокатор? ХХ. Я этого не говорил. АА. Зато подумал. Почему же не сказать об этом вслух? Что тут плохого? Разве лояльному гражданину не пристало выпить с государственным служащим, находящимся на действительной, хоть и тайной, службе? (ХХ молчит, пауза.) А-а, я начинаю понимать, может, ты и прав. Ведь если миссия моя тайная, то ты, как лояльный гражданин, не должен показывать, что знаешь о ней. Ну конечно, лояльный гражданин скорее должен делать вид, будто ни о чем не догадывается. Браво! Мало того, ты даже обязан способствовать выполнению моего задания и даже, возможно, покощунствовать против государства? Ну, какие-нибудь там антиправительственные возгласы... Ну? При мне можешь не стесняться. В обществе провокатора лояльный гражданин не должен быть излишне лояльным - именно для того, чтобы свою лояльность проявить ХХ. Ничего не понял. АА. Неважно. Просто я взываю к твоему здравому смыслу. Выпей со мной, и это будет свидетельствовать, что ты - на стороне властей. Не забывай, я могу написать о тебе донесение. Если я, конечно, и в самом деле провокатор. ХХ. Не буду я с тобой пить. АА. Эй, поосторожнее, я представляю государство и правительство. ХХ. Не потому. АА. Тогда в чем дело? ХХ. Ты сказал, что ты свинья. АА. Действительно, я так сказал. ХХ. Вот видишь. АА. А-а! И ты не хочешь пить со свиньей? ХХ. Со свиньей я могу выпить, почему нет? А только ты еще сказал, что тут все свои. Значит, я тоже свинья. АА. А что, разве ты не свинья? ХХ. Нет. АА. Считаешь, стало быть, что ты лучше, чем я. ХХ. Не о том речь. Но почему я должен быть свиньей, а? Что я такого сделал, чтобы так обзывать меня? Ну? Почему ты меня так обзываешь, ну, скажи, почему?.. (АА молчит.) "Все свои", тоже нашелся... (АА молчит.) Если не знаешь, так не говори, не оскорбляй. Если не за что, то не оскорбляют. Не оскорбляют ни за что. Нельзя оскорблять человека. Пауза. АА. Ну, допустим, я слегка преувеличил. Не такая уж я и свинья. Так, занесло, Бог знает почему. ХХ. Тогда другое дело. Так ты, значит, не свинья? АА. Ну, скажем, не совсем. ХХ (радостно). Значит, можем выпить? АА. Не вижу никаких препятствий. ХХ (с облегчением). Ну что ж, выпьем. АА. Мировую. ХХ. Мировую. (Чокаются кружками и выпивают.) АА. Но с другой стороны, все же любопытно: почему из нас двоих только я мог бы, предположительно, конечно, быть провокатором. ХХ. А-а, да брось ты. АА. Ну, иными словами... скорее можно подозревать меня, чем тебя. Мне бы никогда не пришло в голову подозревать тебя в этом. ХХ. Да кончишь ты или нет! АА. Хорошо, хорошо. Я не слишком заинтересован в углублении этой темы. ХХ. Долго еще до полуночи? АА. Не знаю. Мои часы стоят. ХХ. Может, спросить кого-нибудь. АА. Те, наверху, пьют шампанское. Мы наверняка услышим, когда в полночь выстрелят пробки. Не беспокойся. ХХ. А дома меня ждут. И так каждый год. Дети все глаза проглядели, надеются, что приеду... А меня опять нет. Эх, доля... АА. Что же ты не поехал их навестить? Тебе ведь можно, ты не политический. Мог бы съездить домой, взять отпуск. ХХ. Какой еще отпуск, у меня не бывает никаких отпусков. АА. Можно бы попросить. ХХ. Боже меня упаси! Разве я здесь для того, чтобы ездить по отпускам? Я здесь, чтобы заработать побольше. Отпуск у меня будет, когда я ворочусь. Целая неделя. Лягу на одеяле в саду и буду спать. Пальцем не шевельну. А баба будет мне только еду подносить. А потом... АА. Что же потом? ХХ. Потом встану и наряжусь. В одни только заграничные тряпки. АА. Зачем? ХХ. Как зачем - будут мои именины. АА. Именины? ХХ. Да, да, и будет это аккурат в мае. Весь городок позовем. Ну, может, и не весь. Есть там такие, что не по нутру мне, так вот их не позовем. Чтобы назло. Заколем кабанчика, или теленка, или корову... Водки накупим... Чтобы всем хватило. Даже чтобы осталось... Пусть пьют, пусть радуются, пусть видят, что хозяин из-за границы приехал. А все добро, что я здесь накуплю и туда привезу, в сенях выставим, чтоб каждый посмотрел. Но лапать не позволю. Не разрешается. Только поглядеть. Свояка приставлю, чтобы стерег. Хотя лучше нет, свояк ненадежный. АА. Можно собаку приставить. ХХ. Собаку? АА. Привязать злую собаку, чтобы никому не позволяла приблизиться. Собака не украдет. ХХ. Это ты здорово придумал... А потом гулять будем, целых три дня. АА. О, в этом я не сомневаюсь. ХХ. А как гулять кончим, знаешь, что я сделаю? АА. Наведешь порядок после гостей. ХХ. А-а, к черту гостей, хоть бы их и не было. А приберется теща. Я начну строить дом. АА. Не может быть. ХХ. Да. Красивый, каменный дом. В два этажа, с паровым отоплением. АА. Да ты шутишь. ХХ. Лучший дом в округе. На мои деньги. АА. И долго это протянется? ХХ. Охо-хо-хо, да уж не один год. А как закончу, переберемся от тестя и заживем у себя. В своем собственном доме. Ну, что скажешь? АА. Великолепный проект. (Встает, поднимает кружку.) Ну, за дом. ХХ. За дом! Они чокаются. Рука, в которой ХХ держит кружку, начинает дрожать. АА. Осторожнее, прольешь... Да держи, жалко же, пропадет!.. Что с тобой... (ХХ, не в состоянии удержать кружку, ставит ее на стол, садится, боком к АА и лицом к залу. АА тоже ставит кружку, подходит к нему.) Покажи руки. (ХХ засовывает руки в карманы.) Покажи руки!!! (ХХ нерешительно вынимает руки из карманов.) Протяни! (ХХ вытягивает руки перед собой, сжав кулаки.) Не так, распрями пальцы! (Силой распрямляет пальцы ХХ, тот отворачивает голову в сторону, держа перед собой вытянутые руки. Кисти рук дрожат, как у инвалида. АА отходит в сторону, уже не глядя на ХХ. Тот снова засовывает руки в карманы.) Давно это у тебя? ХХ. Уже с год. АА. Часто? ХХ. Нет, иногда только. АА. Но все чаще? (ХХ молчит.) Я спрашиваю, бывает ли это все чаще! ХХ молчит. АА берет со стола кружку ХХ, становится за его спиной, подсовывает локоть своей левой руки под его подбородок, резко запрокидывает ему голову назад, одновременно подносит кружку к его рту. ХХ выпивает содержимое кружки. АА ставит пустую кружку на стол, берет свою наполненную кружку, выпивает одним глотком. Ставит кружку на стол. ХХ поперхнулся. ХХ. Награди Господь. АА. Почему ты не учишь язык? (ХХ продолжает откашливаться, но уже нарочито, чтобы выиграть время.) Я спрашиваю, почему ты не учишь язык? ХХ. Какой еще язык? АА. Иностранный! ХХ (вынимает руки из карманов, оглядывает их, руки по-прежнему дрожат). Сейчас пройдет. (Засовывает руки в карманы.) АА. Ответишь ты мне или нет? ХХ. Это что, по-ихнему, значит? АА. Не зли меня. Ты прекрасно понимаешь, о чем я спрашиваю. В этой стране ты - неграмотный. Более того - глухонемой. Когда же, наконец, ты перестанешь быть калекой? ХХ. Я на ихней тарабарщине говорить не стану. АА. Но почему? Ведь ты живешь здесь, в этой стране - ешь, пьешь, ходишь по улицам, как все другие люди. Почему же ты не хочешь говорить как они? Смог бы найти работу получше... ХХ. Не люди это. АА. Нет? ХХ. Нет. Тут нету людей. АА. Где же они, по-твоему, есть? ХХ. У нас. АА. Ах, так. ХХ (вынимает руки из карманов, осматривает их). Уже проходит. (Снова прячет руки в карманы.) АА. Ну, тогда... ты знаешь, что здесь происходит с теми, кто слишком долго работает на этой машине? ХХ. Стареют, что ж еще. АА. Правильно. Но не только это. ХХ. Еще, может, глохнут слегка. (Вынимает одну руку из кармана, крутит пальцем в ухе.) У меня вот что-то в ухе пищать стало. И слышу хуже. АА. Правильно. Но не только это. ХХ (вынимает палец из уха и другую руку из кармана). Смотри, уже прошло. АА. В ухе? ХХ. Нет, в руках. АА. Это мелочь. И в ухе - тоже мелочь. Есть кое-что похуже. Вследствие вибрации по восемь часов ежедневно, в течение многих лет, происходят изменения в соединительных тканях, то есть в тканях, которые соединяют мышцы с костями. Сколько уже ты здесь? ХХ (разглядывая вытянутые руки). Совсем уже не трясутся. АА. Я спрашиваю, как долго ты работаешь на этой машине? ХХ. Три года. АА. Изменения в соединительных тканях состоят в том, что они перерождаются. Иными словами, мясо начинает отставать от костей... ХХ. Скоро три с половиной будет. АА. Что, естественно, приводит к потере трудоспособности. ХХ. Правда? АА. К болезни и увечью. Факт, установленный медициной. Это явление исследуют институты гигиены и охраны труда. Профессиональное заболевание. Пауза. ХХ. А-а, чего там... Так, стращают. АА (хватает ХХ за лацканы пиджака). Да ты человек или нет? Ты!? Ты животное, а не человек. Не собака, правда, и не свинья, но зато вол! Тупой, беззащитный, безмозглый, рабочий вол! Пригодный лишь для того, чтобы на нем пахали, пока он не протянет копыта! А он еще и рад! Он еще и сам напрашивается, лишь бы побольше сечки в кормушку насыпали! Он уже счастлив, ничего ему больше не надо. Ты же доволен, правда? Ну, скажи, доволен?! ХХ. Не тряси... АА. А я буду. Буду трясти до тех пор, пока ты не пробудишься от своего скотского сна. Ведь ты, когда не пашешь, только спишь или жуешь. Я буду тебя трясти и буду орать, пока не сделаю из тебя человека. Не перестану, пока не добьюсь своего. Ибо пока ты будешь волом, я буду свиньей. Ты понимаешь? Это взаимосвязано: если ты вол, значит, я свинья. Я буду последней свиньей, если позволю тебе оставаться волом. Иного выбора нет. ХХ (угрожающе). Не тряси, я сказал. АА. Сопротивляешься? Ничего. Наступит день, когда сам все поймешь и будешь благодарить меня. Ведь не может быть так, чтобы только один из нас оставался человеком. Или люди - мы оба, или - никто. (Вещает в пророческом вдохновении, усиленном алкоголем, продолжая держать ХХ за лацканы пиджака.) И тогда, поднявшись и встав на обе ноги, мы распрямим спины и поднимем головы. И увидим, как над нами колышется ветка, а на ветке той - плод. А плод этот - плод запретный. Но ветер, раскачивающий плод, то ветер истории. Мы протянем руки и... ХХ ударяет его по рукам. АА, покачнувшись, отпускает его. ХХ. А ну, убери руки! (Встает со стула.) К кому ты с руками лезешь?.. К кому... АА. Разве ты не видишь?.. ХХ. Ты - ко мне с руками?.. Ко мне?! (Разъяренный, напирает на АА.) Ты - гнида бледная, сморчок... Да я тебя... Заносит руку, чтобы ударить. Свет гаснет, полная темнота. Сверху доносится дружный возглас "Ааааа", как это обычно бывает, когда гаснет свет. Карнавальные свистульки и пищалки. Одновременно раздается размеренный бой часов - двенадцать ударов - и отдаленный колокольный звон. АА (голос в темноте). Двенадцать! ХХ (голос). Почему темно... АА. На Новый год, в полночь, гасят свет. Такой обычай. (Пауза.) У тебя есть спички? (ХХ зажигает спичку. АА идет за ширму, возвращается со свечой в подсвечнике. Зажигает свечу от спички, которую держит ХХ. Ставит свечу на стол. Оборачивается к ХХ.) Ну... (ХХ смущенно откашливается.) Ну тогда, может... ХХ. Как хочешь... АА. Что ж, тогда... ХХ. Ну, раз так... АА. Да, конечно... ХХ. Почему нет... АА. Ну, тогда выпьем. (Наливает, поднимает свою кружку.) За этот Новый год. ХХ (поднимает кружку). С Новым годом. (Чокаются кружками, выпивают. Оба все еще скованы, смущены. АА на левом стуле, ХХ - на правом.) Звонят... АА. В соборе... Пауза. ХХ. Ну, так я тебе... АА. И я тебе тоже... ХХ. Что было, то было... АА. Что было, то прошло... (Протягивает руку ХХ.) ХХ. И чтобы нам. (Протягивает руку АА.) АА. Всего. ХХ. В этом Новом году. (Подают друг другу руки над столом. Закуривают как в прошлый раз, то есть в той же последовательности, с той лишь разницей, что на этот раз ХХ не повторяет манипуляций с двумя коробками спичек. Поудобнее усаживаются на стульях. С этого момента оба находятся под явным воздействием алкоголя, особенно ХХ.) Эх, Новый год... Вот как все поворачивается... Помню, был я еще малым парнишкой, пас коров, яйца из вороньих гнезд таскал, босиком в школу бегал. Только по осени: весной в поле работа была, а зимой холодно... Потом отец в город перебрался. А дед с бабкой остались. Бедовали они страшно, а все равно остались. Чудной народ эти старики, захотели остаться. Любили, видать, эту свою беду. АА. Не мне их судить. ХХ. А я не люблю. (Ударяет себя кулаком в грудь.) Не люблю, хоть ты меня бей. АА. Кто же ее любит. ХХ. И отец мой не любил. Так не любил, что все пропивал. А потом еще пуще не любил. Потому и пил снова. А я вот не пью. АА. И правильно. ХХ. Потому что не люблю. Я иметь люблю. Как держу, то мое. А как отпущу, то и упущу. Что, не так? АА. Совершенно справедливо. ХХ. Если работаешь, то и заработаешь. А сколько заработаешь, столько и наживешь. Так или нет? АА. Логично. ХХ. Только я иной раз думаю: а на кой мне это все. АА. Что все? ХХ. Ну, то, что имею. В землю ведь с собой не заберешь. На небо с этим меня не впустят, а в аду тесновато будет. Тогда на кой мне так мучиться? АА. Но ты же сам хочешь. ХХ. Так-то оно так, но я-то что с этого имею? Только здоровье гублю, а радости никакой. Ни тебе выпить, ни покурить... Вот разве что твоих. АА (пододвигая к нему пачку сигарет). Да ты кури, пожалуйста. ХХ. Награди Господь. (Берет сигарету, но тут же бросает ее на стол.) Ну, скажи, ради кого это все, для чего... АА. А дети? Построишь дом, оставишь его детям... Все для детей. ХХ. А они кому оставят? АА. Своим детям. ХХ. Ага. (Пауза.) И как же это кончится? АА. Никак не кончится, почему должно кончаться. ХХ. Но как же так, без конца? АА. Видимо, без конца. ХХ. Хм, значит без конца, говоришь... Тогда на кой нужно было это начало? АА. Ты задаешь мне слишком трудные вопросы. Даже у Шопенгауэра были подобные сомнения. ХХ. У кого? АА. У Шопенгауэра. ХХ. Еврей? АА. Не обязательно. ХХ. Нет, мне так не нравится. Раз есть начало, должен быть и конец. А то начало тогда тоже, не того... Конца не видать, начало - ни к черту, а я тут вкалываю, и нет мне от этого никакой радости. Ни в кино, ни к бабам... Думаешь, мне легко так? АА. Я так вовсе не думаю. ХХ. Тебе легко орать, а вот попробовал бы пожить, как я... (Все больше жалея себя.) Ты знаешь, как я тут живу? Как собака! АА. Да нет, не преувеличивай. ХХ (ударяя кулаком по столу). Не перечить мне! Именно, как собака. Сам же только что говорил! АА. Если не ошибаюсь, речь шла скорее о... ХХ (наклонившись к АА, доверительно). Иди-ка сюда. Скажу что-то. АА. Слушаю тебя. ХХ. Поближе. (Кладет руку на плечо АА и притягивает его к себе, пока их головы не соприкасаются. Шепчет страстно, доверительно.) ...И был прав. АА (тоном преувеличенной светской любезности). Да не может быть... Оба возвращаются в прежнее положение. ХХ (приложив палец к губам). Тсссс... (Кричит.) Как собака! У собак жизнь и то лучше, им хоть вкалывать не надо. Разве это жизнь? Ну, скажи, разве это жизнь? АА. С биологической точки зрения... ХХ. Жизнь это или нет? АА. Как посмотреть. ХХ (разрешая спор). Не жизнь это. Налей! АА. Может, пока воздержаться. ХХ. Нет! Я пью первый раз, как сюда приехал. Что, разве мне не положено, а? АА. Несомненно. (Наливает, чокаются, выпивают.) ХХ. А-а-а, ладно... Загадаю тебе загадку. АА. Давай. ХХ. Что такое - есть, а нету. АА. Постой... Есть... ХХ. ...А нету. (Хихикает.) АА. Есть, а нету... Есть, а нету... Не знаю. ХХ. Ну, отгадай. АА. Нет, для меня это слишком сложно. (ХХ тычет себя пальцем в грудь.) Ты? ХХ. Я. АА. Есть... ХХ. ...А нету. Здорово, да? (Разражается смехом.) АА. Что - есть? ХХ (переставая смеяться, с угрозой). А ты думаешь, у меня нет? АА. А что, разве есть? ХХ. Думаешь, я голодранец?! Мой отец был голодранцем, мой дед был голодранцем, а уж я - нет! Сейчас докажу тебе... (Пытается встать, опираясь руками о стол.) АА. Оставь, не нужно. (Кладет руку на плечо ХХ и заставляет его снова сесть.) ХХ. Могу себе позволить! Официант! (Широкий жест над столом.) Я плачу! АА. Набрался. (Пауза. ХХ молчит, опустив голову, АА смотрит на лампочку.) Что ж такое со светом... (Пауза. ХХ встает и, покачиваясь, идет к раковине.) ХХ. Зажги свет. АА. Горит. ХХ. Ага... (ХХ в полумраке ищет раковину.) Что горит... АА. Свет. ХХ. Ага... А чего горит, если темно. АА. Потому что погас. (ХХ находит, наконец, раковину, сует голову под кран и обливает ее водой.) ...Но любопытно, однако, отчего он погас. Должен бы уже зажечься. ХХ (из-под крана). Новый год, Новый год! АА. Да что-то слишком долго. ХХ. Может, лампочка... АА встает на стул со свечой в руке. Осматривает лампочку, поднеся к ней свечу. АА. Нет, лампочка в порядке. (Слезает со стула, идет к двери, приоткрывает ее, выглядывает в коридор.) Повсюду темно. Пробки, что ли, перегорели... (Закрывает дверь, возвращается, ставит подсвечник на стол.) Скоро свеча догорит и окажемся во тьме. ХХ (передразнивая АА). И окажемся в дерьме. АА. Очень остроумно... ХХ закрывает кран, отфыркиваясь, вытирает ладонями лицо. ХХ. Что, не нравится? АА. Нет. ХХ. Может, и я тебе не нравлюсь? АА. Нет. ХХ. Тогда чего ты тут со мной сидишь? Пауза. АА. Существенный вопрос. ХХ. Я тебя сюда не звал. АА. В самом деле. ХХ. Ты сам навязался. (Пауза. ХХ садится на стул, на этот раз с левой стороны стола.) Ну, скажи, чего ты тут со мной сидишь? АА (садясь на правый стул). За столом? ХХ. Я тебя не про стол спрашиваю. А вот чего ты торчишь тут, в этом дерьме. АА. Смотрите, пожалуйста... ХХ. Чего тебе тут надо? АА. То же, что и тебе. ХХ. Врешь. Я должен. Я рабочий вол, неграмотный, скотина... Но ты-то образованный, ты умеешь по-ихнему... Ты не должен. АА. Справедливо. ХХ. Ты бы нигде не пропал. Мог бы хорошо устроиться, парле-парле... Тогда чего торчишь тут со мной? Какая тебе выгода? АА. Никакой. ХХ. Нет, тебе чего-то от меня надо. Я себе иной раз так думаю: ни сват я ему, ни брат. А он и есть мне дает и деньги одалживает... Поворчит, но одолжит. Брезгует мной, а все равно не уходит. А почему? Пусть уходит, раз такой чистоплюй. Ты ведь чистоплюй, да? Что я, упрашиваю тебя? Раз не нравится, чего тут со мной сидеть? Я тебя не держу. Ну, скажи, чего тебе от меня надо? АА. Ничего. ХХ. Ты дурака из меня не строй. Может, я и хам, но уж не дурак. Можешь все мне сказать, раз вместе пьем. Послушай-ка, а почему ты со мной пьешь? АА. Во искупление. ХХ. Какое такое искупление? АА. Стремлюсь искупить грехи предков. Наши предки никогда не пили вместе. ХХ. Разве это грех. АА. Грех. Всенародный. ХХ. Чего ты тут мне темнишь... АА. Не веришь мне? ХХ. Нет. АА. И правильно делае