а не подведет. Готорн кашлянул. -- Я тут, в общем, собрался показать нашему гостю... Он, похоже, все еще был шокирован тем, как запросто она назвала свое имя. Мне хотелось продолжить разговор. -- А почему кожа? Для масляной крышки? Это тоже вы конструировали? -- Если вы называете это конструкцией. Я предложила кожу, потому что это проще, это дешевле, чем стальной тросик, у кожи нет предела усталости, ее можно заменить когда и где угодно, не нужны специальные инструменты для установки, и по мере износа не будут обрываться отдельные жилки. Она представляется мне простейшим и вместе с тем наиболее практичным решением вашей проблемы. Конечно... -- она замолчала. -- Конечно что, мисс Бристоль? -- спросил я. Она нахмурилась, несколько озадаченная: -- Конечно, вы можете просто крепче затягивать крышку перед полетом. -- Если это случилось один раз, -- сказал я, -- то может случиться и снова. Нет уж, я теперь эту страховку не уберу, и спасибо вам. -- Пожалуйста. Она снова улыбалась, довольная тем, что мне понравилась ее конструкция. Затем приблизилась на шаг и сказала почти шепотом: -- По-моему, мистер Готорн хочет показать вам компанию. -- Я тоже хочу посмотреть. Но вы как-нибудь расскажете мне об ОПСВ, хорошо? -- С удовольствием. Она кивнула моему гиду. -- До свидания, мистер Готорн. Она повернулась и ушла, оставив нас одних в галерее. Мы долго молчали, глядя ей вслед. -- Ну хорошо, -- произнес наконец молодой человек, обретая свое прежнее хладнокровие. -- Для начала, мистер Бах, я думаю, вам интересно будет заглянуть в ангар. -- Зовите меня Ричардом, -- сказал я. 8 Я лежал, вытянувшись на диване, совершенно расслабленный, перед жарким камином. Я знал, что могу проснуться в любое мгновение, но мне хотелось разузнать все, что только возможно, об этом странном месте. Находилось ли оно в моем сознании или достигалось через сознание, было субъективным или объективным -- все это не имело значения. Сондерс-Виксен была настолько реальной и настолько непредсказуемой компанией, а ее сотрудники настолько глубоко втянули меня в новые представления и манящие загадки, что физическая природа феномена перестала меня интересовать. Главный ангар, к которому вела длинная мощеная аллея, был наполнен спокойным заводским грохотом: звоном и лязгом стальных труб, жужжанием ленточных пил, шелестом и хлопаньем брезента, стрекотанием огромных швейных машин. Самолеты рождались в виде скелетов и постепенно, по мере того как Готорн вел меня вдоль линии, обрастали деталями, принимали окончательную форму. Это были Тайгер-Мот де Хейвиланда. Очень скоро я понял, что Сондерс-Виксен не строит свой бизнес на поставке идей озадаченным авиаконструкторам из другого времени. Это лишь одна из ее вспомогательных служб, основное же назначение компании -- разработка самолетов и продажа их в своем времени. -- Вот это и есть наша главная линия, -- сказал Готорн. -- Как видите, мы собираем здесь тренировочные самолеты Киттен, SV-6F. Здесь, конечно, производится только сборка фюзеляжа, но вот мы пойдем дальше по линии, и вы увидите, как присоединяются уже собранные крылья -- вот там, впереди, где висит большая надпись. Здесь же, в Даксфорде, мы собираем почтовый самолет Эрроу, SV-15, а также '21C Импресс, наш двухмоторный пассажирский. Для них построены отдельные сборочные ангары. -- Все это бипланы? -- Конечно. Если вам нужна подъемность, если вам нужна надежность, значит, вам нужен биплан. По крайней мере так считаю я. Мы шли дальше вдоль линии, и я наблюдал, как самолеты становятся самолетами. Вдруг меня поразила одна мелочь: -- Вы называете их Киттен<$FKitten -- котенок (англ.).>? -- Да, -- кивнул он спокойно, -- SV-6F. Вот попробуете полетать, чудесная маленькая машина. -- Но это же Тайгер Мот, разве нет? Конструкции де Хейвиланда? Он не слышал меня. -- Вы видите, мы передвинули центральную секцию вперед, и теперь инструктору намного проще садиться в кабину и выбираться из нее. При этом верхнее крыло получается более стреловидным и красивым, а центр тяжести сместился как раз туда, где он и должен быть... -- Да, но это же Тайгер Мот, не так ли, Дерек? Это не Киттен? -- Этот самолет будет называться так, как этого захочет мистер де Хейвиланд, наш клиент из вашего времени. Отличный мужик. -- Вы хотите сказать, что Джеффри де Хейвиланд... копирует? Эту вашу конструкцию? И называет ее своей? Готорн нахмурился. -- Ничего подобного. Каждый конструктор мучается со своей проблемой до изнеможения. Она у него стоит перед глазами. Она ему снится. Он грезит наяву. И вот наступает момент -- ответ готов! Он второпях зарисовывает его на салфетке, на первом попавшемся клочке восковки, и его проблема решена! Откуда, как вы думаете, приходят эти ответы? -- Отсюда? -- Мой голос дрогнул. -- Лучшие конструкторы -- те, кто знают, в какой момент следует разгладить лоб, расслабиться и позволить новому устройству появиться на бумаге. -- Так эти устройства появляются отсюда? -- Да, из ОПСВ. -- Из... откуда? -- Из ОКП. Отдел Помощи-Сквозь-Время, Сондерс-Виксен Эйркрафт, Лтд. Мы всегда рады помочь. Он тронул меня за плечо и показал тележку, нагруженную секциями крыльев; тележку толкал сборщик в белом комбинезоне с вышитым на спине черным логотипом компании. -- Смотрите. Мы называем их "закрылками". При снижении скорости они открываются, воздушная струя проскальзывает под ними по верхней плоскости крыла, и вместо срыва потока мы получаем дополнительную подъемную силу. Здорово, правда? Но меня мучила другая мысль. -- Так эти аэропланы вашей конструкции или его? Он обернулся ко мне с решительным намерением объяснить суть дела: -- Ричард, эта конструкция существует как возможность именно такой комбинации именно этих элементов, она существовала всегда, с тех пор, как существуют пространство и время. Первый, кто начертит ее схему, может назвать ее как ему угодно. В каждом мире действуют свои законы и понятия о том, кому она должна принадлежать, и в большинстве случаев они различны. Он снова нахмурился, стараясь сосредоточиться. -- В нашем мире она именуется Киттен и надлежащим образом запатентована и защищена законом как Сондерс-Виксен SV-6F. Джеффри де Хейвиланд в своем времени, которое вы называете вашим прошлым, называет ее Тайгер Мот, она запатентована на его имя. Женевьева де Ларош в своем времени назвала ее Бабочкой и зарегистрировала под маркой Авьон Ларош. И так далее, вы понимаете? Это бесконечно. Готорну не хватало слов, он даже расстроился. Я подумал, что, кажется, я чего-то не догоняю. -- Поймите, дело не в конструкции. Конструкция -- это невидимая структура большого летательного аппарата, она всегда была и всегда будет, независимо от того, откроет ее кто-нибудь или нет. Но летает она, как лисица! Он засмеялся. -- Это у нас здесь такое словечко. -- Вы очень добры, Дерек, -- сказал я. -- Я уже действительно понимаю, о чем вы говорите. -- Я тоже, -- улыбнулся он, внимательно глядя на меня. В конце конвейера узлы собирались в единое целое, сияющее всеми цветами радуги по выбору заказчиков. На одних самолетах красовались наименования компаний, на других -- имена пилотов или владельцев; на учебных самолетах никаких надписей не было, если не считать жирной порядковой буквы алфавита на корпусе -- J, К, L и т. д. Где-то снаружи включился двигатель; его рев то нарастал, то спадал до тихого урчания. Какое же это должно быть ощущение, думал я, когда ты в один прекрасный день приходишь на завод и получаешь готовый новехонький собственный биплан! -- Эти двигатели, это не Роллс-Ройс Джипси Мэйджор? -- А вы как думаете? -- Думаю, что нет. -- Мы используем Тривейн Марк Цирцея 2. -- Понимаю. А я бы называл их Джипси Мэйджор. -- Называйте, -- сказал он великодушно. Мы продолжали разговор о самолетах; время от времени мы останавливались, когда он хотел показать мне какую-нибудь особенно удачную деталь, опасаясь, что я мог не обратить на нее внимания. Кажется, он не замечал, что его эпоха интересовала меня не меньше, чем авиация. -- Но это же не 1923 год, правда? Он удивленно поднял голову: -- Как это не 1923-й? Это он и есть. Для нас. -- Тайгер Мот был разработан после 1930 года. Где-то в самом начале тридцатых. -- Скажите лучше открыт. Разработан звучит как-то слишком собственнически. Конструкция же эта существовала всегда. -- Тайгер Мот не был открыт до начала тридцатых, Дерек. Что он делает здесь, в 1923-м? Ручаюсь, вы сейчас скажете, что ваш 1923-й отличается от моего. -- Именно, -- подтвердил он. -- По-моему, у вас была война. Вы назвали ее Великой Войной, или что-то в этом роде. А вот мы этого не сделали. Многие из нас увидели ее приближение и решили не становиться ее частью. Это же одни потери, ничего больше. В его голосе не было печали, и я вдруг понял, что у него и причин-то нет, чтобы печалиться. Он не имеет представления, как выглядит разруха. -- Отклонившись от войны, мы отклонились тем самым в альтернативное время, где можем сосредоточиться на том, что приносит нам удовлетворение. В данном случае, то есть я имею в виду Сондерс-Виксен, это было открытие авиаконструкций. Поэтому некоторые наши самолеты появились несколько раньше, чем ваши, а к тому же нам не пришлось все это время возиться с военными самолетами, наших конструкторов не убивали на фронте и тому подобное. -- ...отклонились в альтернативное время? -- Да, конечно. Это происходит каждую минуту: люди решают изменить свое будущее. Вот вы же решили не начинать ядерной войны -- кажется, это было в вашем 1963 году. Вы подошли к ней вплотную, но решили -- не надо. Очень немногие приняли иное решение, война соответствовала их потребностям. Различные есть времена -- расходящиеся, сходящиеся, параллельные. Наши с вами параллельны. -- Благодаря чему я и смог навестить вас. -- Нет. Вы смогли навестить нас потому, что любите то, что мы делаем. Вы любите летать в первоклассном двухкрылом самолете. А мы любим его конструировать. -- Совсем просто. -- Почти. И у нас безопасно. -- У вас безопасно. -- Я говорю серьезно. Он остановился под крылом яркожелтого Киттена в самом конце сборочной линии и смахнул несколько невидимых пылинок с британского герба на фюзеляже. -- Вас привлекает сюда и наше сходство с вашим прошлым, которое вам небезынтересно. Нет речи о том, насколько удачнее оно окажется у нас. Этому миру не грозит в ближайшее время корчиться в пламени. Вы можете оставить дома ваш уровень электроники и физики высоких энергий и рассчитывать на наше время, с травяными аэродромами по всей стране, с летающими цирками, которые за несколько шиллингов катают пассажиров, с двигателями и корпусами машин столь простыми и надежными, что пилоту достаточно одного-двух гаечных ключей да еще куска брезента и банки клея на случай, если потребуется залатать дыру. -- И что, я не могу, летая здесь, погибнуть? -- Пожалуй, можете. -- Он говорил так, словно никогда раньше об этом не думал. -- Время от времени здесь случаются странные столкновения, но как-то так, что никто особенно не страдает. Он просиял: -- Я полагаю, это потому, что мы делаем очень хорошие машины. Он направился к выходу в конце ангара, и через минуту мы уже щурились от яркого солнечного света. Открывшийся вид сразу врезался мне в память, но вместе с тем и разбудил ее: мне казалось, что я когда-то уже был здесь. На белый бетон летного поля наползала трава, зеленая, как вода в горных озерах; вокруг расстилалось огромное свободное пространство, кое-где расцвеченное, как заплатами, фермерскими участками с дубовыми рощами. Травяной покров на слегка неровной местности напоминал издали спокойные волны. Это рай для летчиков. Откуда бы ни дул ветер, внизу всегда можно найти ровный травяной участок для посадки. Это сама история в ту эпоху, когда еще не были изобретены узкие взлетно-посадочные полосы, где ветер всегда поперечный. Услада для глаз и души. На летном поле стояли два десятка самолетов Киттен, большей частью старые -- их двигатели находились в ангаре на профилактическом ремонте. Были и новенькие; их только что выкатили, и они ожидали своих летчиков-испытателей. На фюзеляже одного из них красовалась надпись: "Летная школа Сондерс-Виксен"; в две его кабины как раз садились инструктор и курсант, и первый передавал второму сложенную вчетверо карту. В дальнем конце линии, затмевая учебно-тренировочную мелочь, возвышался красавец-биплан с закрытой кабиной и салоном, по-видимому, Импресс. А ближе всех к нам стоял только что собранный Киттен. Кожух двигателя был открыт, и инженер, закончив регулировку карбюратора, собирал инструменты. Я стоял рядом с Готорном в ожидании запуска двигателя и наслаждался прекрасным утром, каждым его мгновением. -- Несколько оборотов? -- спросил пилот, высовываясь из кабины. Красивый самолет. Золотые шевроны вдоль поверхности корпуса стрелой прорезали его кружевную белизну. На хвостовой части фюзеляжа четко выделялись регистрационные буквы: G-EMLF. -- Да, восемь лопастей, -- ответил инженер с земли и ухватился за черную деревянную лопасть пропеллера. -- Выключен? -- Выключен, -- сказал пилот. Инженер вручную провернул пропеллер по часовой стрелке. -- Наши двигатели вращаются в противоположном направлении по сравнении с вашими, -- сказал Готорн почти шопотом, объясняя то, что могло бы показаться странным гостю. Потом поправил себя: -- Я имею в виду не Сондерс-Виксен, а вобще британские. Я кивнул. Его реплики вызывали у меня симпатию; он старался, чтобы все было правильно -- так, как он это себе представлял. -- Готово, -- сказал инженер. -- Контакт! Мы услышали металлический щелчок тумблера магнето под пальцами пилота. Инженер резко толкнул пропеллер, и тот сделал один оборот; ленивый выхлоп дыма из цилиндра, потом из другого, еще один, потом другой бесшумный оборот пропеллера, потом включился третий цилиндр и, наконец, заработали все четыре; ветер рвал и тут же уносил серовато-голубые дымки выхлопов. Я видел, как пилот в кожаном шлеме кивнул инженеру и поднял большие пальцы в знак благодарности за хороший пуск. Тем временем грохот цилиндров снизился до неторопливой холостой разминки; непрогретый двигатель время от времени давал пропуск. В эту минуту я хотел, чтобы время превратилось в кристалл, чтобы оно застыло в этом прохладном утре, в ласковом рокоте машины, в ожидании старта, полета над чарующим ландшафтом и посадки на мягкую землю, в тихий шепот травы. Время послушно затормозило. Нет, совсем оно не остановилось, но пошло достаточно медленно, чтобы я мог вдоволь насладиться воздухом, цветами, самолетом. Я смотрел завороженно на сверкающий широкий диск пропеллера и слушал звук трения его лопастей о холодный воздух вперемешку с ленивым посапыванием двигателя. Вот оно, подумал я, это же и есть тот магнит, который притягивает летчика, и я созерцаю его: один полюс -- вполне осязаемые черные стальные машины и одетые в брезент крылья; другой -- жизнь и свобода в небе, чувство одухотворенности в собственных руках. В это мгновение я видел оба эти полюса, всем телом ощущал их силу. Иди же, -- шептали они мне, -- ты ведь можешь летать! В раме этой картины я готов был остаться навсегда. Все так же медленно инженер вернулся к кабине, и две головы наклонились к приборной доске. С подачей газа звук начал усиливаться, маленький Киттен напрягся, упираясь колесами в деревянные колодки, нежный шелест пропеллера утонул в серьезном реве машины, работающей в три четверти своей мощности. Этот режим поддерживался довольно долго; резкий поток воздуха трепал белый комбинезон инженера, надпись "Сондерс-Виксен" на его спине расплылась. Наконец инженер кивнул, и мощность начала постепенно ослабевать, пока не снизилась до уровня холостого хода; но теперь, после прогона и разогрева, ни один из четырех цилиндров не давал сбоя. Еще через минуту двигатель внезапно выключился, только пропеллер еще долго вращался по инерции и слышен был приглушенный стук соединительных тяг внутри двигателя. Наконец все остановилось окончательно. Пилот снял шлем, и из-под него хлынул водопад черных волос -- пилотом оказалась женщина. Она с большим интересом слушала заключение инженера. Я даже глазами заморгал, так это было неожиданно. -- Готорн, мы, случаем, не на небе? -- Если вы любите самолеты, то это совсем рядом, -- ответил он. Мы направились к золотисто-белому тренировочному самолету. -- Много ли людей из моего времени... из других времен... навещают вас? Он на секунду задумчиво поднял глаза: -- Ну, фактически -- немного. Те, у кого хорошее воображение и кто любит эту игру, справляются с переходом довольно легко. Конечно, с каждым разом это становится все легче, вы и сами знаете. -- Это все летчики? -- Почти все. Да этого и следует ожидать. Даксфорд -- городок авиаторов, тут же рядом Сондерс-Виксен и аэродром. А если кто-то любит море, то можно быть уверенным, что предпочтет Портсмут, Копенгаген или Марсель. Он пожал плечами: -- Это не тот случай, когда требуют паспорт. Прийти может каждый, кому здесь нравится. Некоторые остаются... Он замолчал. -- Когда дома становится тяжело? -- Нет, я бы так не сказал. Проходит некоторое время, и они решают остаться здесь. Быть может, климат. Я взглянул на него и увидел, что он улыбается. -- А вы бываете в нашем времени, Дирек? -- Никогда, -- рассмеялся он. -- Я слишком домашний котенок для вашей грызни. Вместо того чтобы присоединиться к разговору возле еще не остывшего самолета, он повернул назад к ангару. Никто не обращал на нас внимания, когда мы шли обратно вдоль сборочной линии. -- Мы только начинаем вашу экскурсию, -- сказал он. -- У нашей компании есть подразделения, о которых вы и не подозреваете. Я и сам еще не все знаю. -- Вы? -- Основное наше дело, конечно, производство аэропланов; но кроме того мы оказываем некоторые услуги... Наступила долгая пауза; я все ждал, что он продолжит, и не выдержал: -- ...некоторые услуги... -- Мы решаем проблемы. -- Проблемы по авиаконструированию. -- Да, но не только. Есть и другие проблемы. -- И мне надлежит вытаскивать их из вас, -- сказал я после новой паузы. -- Вероятно, да. Он открыл передо мной дверь назад в галерею, соединяющую ангар с приемной. Шум завода удалялся, становился тише по мере нашего передвижения по галерее. Самолеты на картинах были, как правило, очень хорошо мне знакомы. Все это были конструкции Сондерс-Виксен. -- Масса времени для изобретательства, -- сказал он наконец. -- Если только вы намерены никогда не возвращаться. Иначе получится, что открывать нечего, правда ведь? Он остановился возле двери с надписью "ОПСВ". -- Минуточку, -- сказал он. -- Я позову вашего гида по второму этапу экскурсии. Пока он отсутствовал, я принялся изучать картины на стенах. А вот и Пайпер Каб, точная копия моего -- тот же яркожелтый цвет, только подпись другая: "Сондерс-Виксен K-1. Синичка". Рассматривая картину, я не обнаружил никаких отличий; лишь со слов Готорна я знал, что под капотом этой машины установлен не Континенталь, как у меня; и, если бы Готорн сообщил мне, что Синичка оборудована двигателем системы Гривз Бамбл-Дарт, я бы только глазами моргал. Вскоре он вернулся: -- Я сожалею, но мисс Бристоль, по всей видимости, отсутствует. Он снова направился в сторону приемной. -- То есть хочешь не хочешь, мой визит окончен? -- Как для одного из первых визитов, вы пробыли здесь не так уж мало. -- Он улыбался вполне доброжелательно. -- Столько новых впечатлений, вы наверняка устали и скоро растаете. Но расстраиваться нет никакой причины, с каждым разом вы сможете оставаться здесь все дольше, если вам это понравится. Он открыл дверь и пропустил меня в приемную. На столике секретарши стояла плетеная корзинка с мятными леденцами. -- Здесь есть парень по имени Гейнис? -- спросил я. -- Да, есть, -- Готорн удивленно взглянул на меня. -- А вы знакомы с Яном? Я снял с плеч куртку и вернул ее хозяину. -- Он, кажется, носится с каким-то проектом? -- Да, действительно, у него есть одна схема. В общем, довольно простая и остроумная. Цветные фонари вдоль полосы, ориентированные таким образом, чтобы пилоту видно было, когда самолет идет на посадку слишком круто. Гейнис как раз недавно демонстрировал свою идею руководству, всех очаровал, а сам радовался больше всех. Я потянулся к столику за мятным леденцом, но это оказались не конфеты, а что-то вроде памятных монет: логотип Сондерс-Виксен Эйркрафт, небольшой латунный овал с пропеллером по центральной оси. Красивая вещица, подумал я, будет напоминать мне об этом месте и поможет возвратиться сюда. -- Можно, я возьму? Женщина за столиком кивнула: -- Конечно, сэр. Но если вы с той стороны, то вряд ли вам удастся перенести это с собой. Ничего нельзя, только то, что в голове. Она улыбнулась: -- Так мне сказали. А как оно на самом деле... -- А вы никогда не были по ту сторону? Она покачала головой отрицательно: -- Я в Даксфорде родилась и выросла. И добавила шепотом: -- И научилась летать! -- Хотите, я провожу вас дальше? -- спросил Готорн. -- Не всем этого хочется, но некоторые любят, чтобы их провожали, пока они не растают. Странные фокусы выкидывает сознание. -- Я попробую сам, -- сказал я. -- А вы будете здесь, когда я приду снова? Или все к тому времени изменится? -- Не морочьте себе голову. В любом случае это будем мы. Конечно, вы увидели далеко не все. Верхушку айсберга -- так у вас говорят? Мы и в самом деле очень большая организация. -- Тогда до следующей встречи, -- сказал я. -- Пока! Я крепко зажал латунный логотип в кулаке. Если я и потеряю его, то не по своей вине. Я повернулся и зашагал по той же дорожке, которой пришел сюда час назад. Странное тепло окутывало меня. Мне понравилось здесь. Мне очень понравилось здесь. Далеко ли я так пройду? Я свернул в сторону от мощеной дорожки, и под ногами захрустел гравий парковочной площадки. Я обернулся, чтобы еще раз посмотреть на здание, закрепить его в памяти. Огромный ангар и протянувшийся в сторону от аэродрома ряд служебных зданий. Я так мало увидел. Приемную, галерею, ангар, парковочную площадку. Беглый взгляд на окрестности. Почему она -- Лаура Бристоль -- не пришла? Обещала ведь показать мне все. Сколько людей работает в этой компании, чем они занимаются? Организация оказывает некоторые услуги, сказал Готорн. Какие услуги? Авиаконструкторские, конечно. А еще что? Я еще раз поднялся на возвышение, чтобы оглядеть аэродром. Золотисто-белый Киттен, уже закрытый, выруливал к траве, готовясь к первому полету. Рев мотора на этом расстоянии был едва слышен. Зрелище не таяло. Я снова обвел глазами все вокруг. В следующий раз я обязательно полечу, подумал я. Глубокий вздох, чтобы расслабилось тело. Еще один, чтобы расслабилось сознание. Еще один... -- Ричард! -- откуда-то издали донесся женский голос. -- Ричард, подождите! Я пробежал глазами по дорожке. Лаура Бристоль у автомобильной стоянки махала мне рукой. -- Еще минутку! Мы встретились у живой изгороди, росшей вдоль дороги к ангару. -- Извините, я не могла прийти раньше, -- сказала она. -- Мне так хотелось показать вам здесь разные вещи. -- Спасибо, -- сказал я. -- А мне так хотелось, чтобы мне их показали. Теперь уже в следующий раз? -- Мне нужен ваш совет, -- сказала она. -- Можно задержать вас на минуту? -- На столько минут, сколько это позволит мне оставаться здесь, -- ответил я. Какое удовольствие, подумал я, любоваться на эти черные глаза не мгновение, а дольше. -- Я быстро, -- сказала она. -- Компания предложила мне участие в разработке диска частичного давления. Это страшно интересно, но я подумала, может быть, у вас... вы ведь ближе к тому времени. Я хотела вас спросить, что вы думаете о самой идее. -- Диск частичного давления? Боюсь, это мне ни о чем не говорит... Ее не смутило мое невежество, она тут же стала объяснять: -- Это способ воздушного транспортирования. Контролируется давление на поверхностях диска, и атмосфера толкает диск в сторону более низкого давления. Этот принцип позволяет передвигаться с очень большой скоростью, поскольку нет звукового барьера: аппарат фактически движется не в воздухе, а в области частичного вакуума, в самом его эпицентре... Ее глаза встретились с моими, и она остановилась. -- Ну, это я так, между прочим, -- сказала она. -- Суть дела в том, что мне предлагают работать в подразделении нашей компании, которое находится в будущем времени, на несколько столетий впереди. Но оно все же остается параллельным вашему времени, и я подумала, что, может быть, вы согласитесь немного рассказать мне о нем, то есть о времени, в котором вы живете. Мне мельком показали ваш мир, и это потрясающе, но там повсюду масса высокой технологии, и я должна сознаться, что не привыкла к такому... Мне следовало рассказать ей хотя бы о некоторых преимуществах и недостатках жизни среди более высоких, чем в Даксфорде, технологий; но прежде чем моя вежливость призвала на помощь разум, я выпалил: -- Не соглашайтесь. От удивления у нее даже рот раскрылся, а глаза вопросительно уставились на меня. -- Ричард, я не просила вас принимать решение. Я надеялась, что вы можете... -- Ох, простите меня, -- сказал я, -- как глупо с моей стороны. Я стал искать объяснение и сразу же нашел его: -- Лаура, я беглец. Я бежал от высоких технологий. И поэтому я здесь. В том мире, где я живу, мой малыш Каб устарел почти на семьдесят лет, это антиквариат. Все остальное... Она кивнула. Стоило ли мне продолжать? -- Это большая возможность, -- сказала она. -- Возможность... чего? -- Ну, учиться. Расти. Изменяться. -- Вы летаете на Киттене, не правда ли? -- Да, -- растерянно кивнула она. -- Компания очень охотно помогает нам в летной практике. Разрешение на полеты класса А я получила еще год назад. -- Так вот, если вы отправитесь в двадцать третье столетие, то будете проектировать диски, летающие с гиперскоростью. Где же ветер? Она внимательно всматривалась в мое лицо. -- Вы будете скучать по нему, -- продолжал я. -- По грохоту четырех цилиндров и свисту деревянного пропеллера, по пению ветра в натянутых тросах. Вы будете скучать по всем людям, которые знают эту музыку, которые создают ее. -- А если я остаюсь здесь, если я не отправлюсь в то столетие, то не буду ли я скучать по высокой технологии? Почему вы об этом не спрашиваете? Ее глаза неотступно следили за моими. -- Да, я должен был спросить об этом. Ласковый ветер прикоснулся к нам, взъерошил траву, потом разгладил ее, разровнял и оставил в покое. Лаура тоже успокоилась. -- Скучаешь за тем, от чего твое сердце отказалось, -- сказала она. -- По-моему, вам не нужен был совет, Лаура. -- Ой, как вы ошибаетесь! -- воскликнула она. Затем, помолчав, сказала задумчиво: -- Вы мне очень помогли. Я никогда этого не забуду. К моему удивлению, она вдруг шагнула вперед и чмокнула меня в щеку. Я не споткнулся и не ударился, но ощущение было такое, словно я поскользнулся и свалился с ветки какого-то зачарованного дерева. Целый и невредимый, я открыл глаза. Угли в камине осыпались под решетку серым птичьим пухом. Старые часы тикали все так же. Не прошло и часа. На улице стемнело и начался дождь. Мой кулак, крепко сжатый вокруг латунного логотипа компании, оказался пустым. В противоположность сердцу -- оно было странным образом переполнено. Лаура Бристоль примет такое решение, какое сама захочет, подумал я. И, какое бы она ни выбрала, для нее оно будет правильным. Я наклонился к камину и положил свежее полено на угли. За сорок лет полетов я встречался с тысячами летчиков и, думаю, еще тысячами людей, которые любят небо. Сколько из них нашли это место еще до меня? Сколько раз то один, то другой из них проскальзывал в мир Сондерс-Виксен ради чистого удовольствия и спокойно парил в том небе, таком простом и добром, где даже солнечный свет другой, и работал на машинах, которые в нашем времени не существуют, и встречал друзей и возлюбленных, которых ему так недоставало здесь? Перекрывая пространство моей комнаты, рядом с этой минутой движется городок Даксфорд, и ему не угрожают войны. Что бы ни происходило в моем двадцать первом столетии, всего в трех глубоких вздохах отсюда стоят ангары Сондерс-Виксен Эйркрафт Компани, Лтд., в своем уютном 1923-м году -- прошлое, которое ждет случая стать моим будущим, когда я задумаю и воображу новое путешествие. Там живут Дерек Готорн и Лаура Бристоль и десятки незнакомых мне инженеров и бизнесменов, конструкторов и летчиков, у которых мне есть чему поучиться. Готорн прав. Наш мир -- это грызня, здесь нет места для домашних котят. Но иногда, я думаю, я буду рад находить его землю. И я рад, что у меня есть выбор.