почему-то не очень любит это место. Пастбище заканчивается узкой полоской деревьев, и в двух шагах от деревьев лежит валун, потому на него всегда падает тень. Однажды, почти десять лет назад, а точнее - в июле 1977 года, я шел к своему излюбленному местечку, и на краю пастбища встретил незнакомого человека и увидел странную машину. Я говорю - "машину", потому что иначе это сооружение не назовешь, хотя, с другой стороны, точнее выразиться трудно. Она была похожа на яйцо, на которое будто бы наступили, но при этом оно не раскололось, а как бы немного сплющилось и вытянулось в длину. Никаких там колес, крыльев, ничего такого не было. И окон никаких. А человек стоял рядом с машиной. В ней была приоткрыта маленькая дверца, и он что-то там чинил, может быть, мотор, но когда я подошел и поближе взглянул, то ничего похожего на мотор не увидел. Правду сказать, я вообще разглядеть то ничего не успел, потому что, как только я подошел поближе, человек, колдовавший у странной машины, сразу же прикрыл дверцу, взял меня под руку, отвел в сторонку и завел со мной исключительно вежливый и приятный разговор, так что я никак не мог повести себя бестактно и дать волю своему естественному любопытству. Теперь я вспоминаю, что хотел расспросить его о многом, но не сумел, и мне кажется, что он намеренно пресекал вопросы и умело и непринужденно уводил разговор в сторону. Так что, в общем, он так и не сказал мне, кто он такой, откуда прибыл и как попал на мое пастбище. Он вроде бы неплохо разбирался в фермерских делах, хотя вовсе не был похож на фермера. А вот как он выглядел, я, убей Бог, вспомнить не могу. Помню только, что он был одет так, как у нас никто не одевается. Не то чтобы кричаще или по-иностранному, но что-то в его одежде было непривычное. Он похвалил мое пастбище, сказал, что трава очень хороша, спросил, сколько у нас голов скота, сколько молока надаиваем. Я отвечал на все его вопросы. В руке у него был какой-то инструмент. Он указал им в сторону пшеничного поля и сказал, что пшеница знатная, а потом спросил, будет ли она по колено к четвертому. Я тогда сказал ему, что сегодня как раз четвертое и что пшеница уже выше, чем по колено, и что я очень этому рад, потому что это новый сорт. Он как бы немного смутился, рассмеялся, и говорит: так значит, сегодня уже четвертое, а он-то закрутился в последнее время, даже числа спутал. И сразу перевел разговор на другую тему, так что я даже и спросить у него не успел, как это он мог так закрутиться, что забыл про четвертое июля. Он спросил, долго ли я живу в этих краях - я ответил, потом он сказал, что он где-то слышал нашу фамилию. Я сказал, что Саттоны живут тут давно, и как-то само собой вышло, что я рассказал ему почти все про наше семейство, даже кое-какие анекдоты, которые мы обычно рассказываем только в узком кругу. Честно признаться, хоть мы и считаем, что род наш исключительно добропорядочный, но и у нас, как говорится, "в семье не без урода". Он слушал внимательно и хохотал до упаду. Мы разговаривали очень долго, прошло время обеда, и когда я вспомнил про обед, и спросил своего собеседника, не откажется ли он отобедать с нами, но он поблагодарил и отказался, потому что у него еще было много работы, а он торопился. Прежде чем расстаться с ним мне все-таки удалось задать ему один вопрос. Меня очень интересовал инструмент, который он все вертел в руке, и я спросил его, что это такое. Он показал мне инструмент, и сказал, что это - гаечный ключ. Ну, в общем, если на что-то это и было похоже, так, пожалуй, на гаечный ключ, но все-таки он был какой-то странный. После того, как я пообедал и вздремнул маленько, я снова отправился на пастбище. Мне все-таки очень хотелось расспросить незнакомца кое о чем, что мне пришло в голову. Но оказалось, что ни человека, ни его странной машины уже не было на том месте, только трава была примята. Но там остался его гаечный ключ, и когда я наклонился, чтобы поднять его, то заметил на одном конце пятно краски, а когда взял и разглядел поближе, то увидел, что это не краска, а кровь. Сколько раз потом я корил себя, что тогда же не отправил ключ на анализ, чтобы узнать, человеческая это кровь или какого-нибудь животного! Я, конечно, все время потом думал о том, что же тогда произошло. Кто был тот человек, почему он оставил свой гаечный ключ и почему на нем была кровь. То место, где лежит валун, по-прежнему остается одним из самых моих любимых. Там все такая же тень, и воздух такой же чистый и прозрачный. И все так же меня там охватывает ощущение волнующего ожидания, и кажется, что в этом месте еще что-то может произойти таинственное, и что происшествие, о котором я рассказал, - только одно из многих, которые могли бы случиться тут, а может, и раньше что-нибудь такое происходило. Гаечный ключ, который я подобрал, все еще у нас, он оказался удивительно удобным инструментом. То есть, мы попросту перестали пользоваться другими нашими инструментами, потому что он подходит к любой гайке, к любому болту. Стоит только поднести его к металлической детали, как он тут же сам подстраивается под ее размер. Но мы все-таки стараемся, чтобы никто посторонний его не увидел, потому что нас тогда сочтут колдунами, не иначе, уж больно эта штука смахивает на волшебную палочку. Мы никогда не ведем разговоров о том происшествии на пастбище, даже в кругу семьи, словно решили, не сговариваясь, что то, что случилось, плохо сочетается с репутацией нашего семейства, в котором сроду не было мечтателей и фантазеров. Но сам я частенько об этом размышляю. Я теперь дольше, чем обычно, задерживаюсь у валуна, как будто надеюсь, что найду там ключ к разгадке тайны. У меня, понятно, нет никаких доказательств, но я думаю, что тот человек был из будущего, а машина, на которой он прилетел, - машина времени, и гаечный ключ, конечно, тоже из будущего. Пройдет еще много-много лет, пока люди научатся делать такие инструменты. Я думаю, что там, в будущем, люди изобрели способ передвижения во времени и, конечно, разработали целую систему правил поведения, чтобы никак не навредить, когда попадаешь в другое время. И еще я думаю, то, что человек этот забыл свой гаечный ключ в нашем времени, было нарушением правил, и, хотя ничего плохого из этого не вышло, при других обстоятельствах могло бы и выйти. Именно по этой причине я строго-настрого наказал своим домашним не болтать лишнего. Кроме того, я пришел к выводу, хоть и здесь у меня нет никаких доказательств, что расселина в обрыве, наверное, служит дорогой для путешествий во времени. Может быть, именно в этом месте легче преодолеть пространство и время, и этим пользуются посланцы из будущего, может, этот участок дороги как бы более оживлен, и по нему, если можно так выразиться, как по натоптанной траве, легче ходить. Дай Бог, чтобы мое письмо попало в руки кому-нибудь, кто живет в те времена, когда люди уже разбираются в таких вещах, и оно кому-нибудь в чем-нибудь поможет. И я очень надеюсь, что тот, кто прочтет его, не посмеется надо мной, даже если меня к тому времени не будет в живых. Мне почему-то кажется, что даже, если я буду лежать в могиле, я все равно почувствую, что надо мной смеются. А чтобы никто не усомнился в моем психическом здоровье, я прилагаю справку от психиатра, подписанную три дня назад, и удостоверяющую, что я здоров душой и телом. Но это еще не конец моей истории. Надо было, по идее, написать об этом выше, но я как-то не нашел подходящего места. Дело касается странного случая с кражей одежды и появлением в наших краях Вильяма Джонса. Одежду украли через несколько дней после случая на пастбище. Марта, с утра, пока не жарко, взялась за стирку и развесила выстиранное белье на длинной веревке. Когда она пошла снимать высохшее белье, то обнаружила, что пропали мои старые штаны, рубашка Роланда и еще две пары носок, не помню, чьих. Кража нас очень удивила, потому что сроду у нас такого не водилось. Нам даже в голову не могло прийти, что это мог вытворить кто-нибудь из соседей, мы гнали прочь подобные мысли. Мы долго вспоминали об этом происшествии, и в конце концов порешили, что кража - дело рук какого-нибудь бродяги, что, по совести говоря, было не слишком похоже на правду - ведь наша ферма стоит в стороне от торной дороги. Примерно через две недели после кражи в нашем доме появился Вильям Джонс и спросил, не нужен ли нам помощник в уборке урожая. Мы были рады нанять его на работу, потому что рук у нас, и правда, не хватало, а плату он попросил вдвое ниже обычной. Мы взяли его только на время уборки, но он оказался таким умелым и проворным работником, что так и остался у нас. В то время, как я пишу это письмо, он находится у амбара и чинит молотилку. Вильям Джонс - человек большого благородства и достоинства, наверное, поэтому к нему и не приклеилась никакая кличка, что в наших краях происходит быстро. Его все уважают, а уж в нашем семействе он занял место... ну, в общем, я хочу сказать, что мы скорее относимся к нему, как к родственнику, чем как к наемному работнику. Он трезвенник, ни разу не выпил ни глотка, и я этому очень рад, хотя однажды чуть было не взял грех на душу. Дело в том, что когда он появился, голова у него была перевязана, и он, очень смущаясь, объяснил мне, что подрался с кем-то в кабачке на том берегу, в округе Кроуфорд. Я даже точно не могу сказать, когда впервые всерьез стал задумываться о Вильяме Джонсе. Но не с самого начала, конечно. Сначала я принимал его за того, за кого он себя и выдавал - то есть за человека, который искал работу. Теперь я так не думаю. Потому что, как ни пытается он играть свою роль, разговаривать так, как мы говорим, иногда в его речи проскальзывает нечто такое, что выдает его образованность и понимание таких вещей, о которых не свойственно думать человеку, работающему на ферме за семьдесят пять долларов в месяц. И потом - одежда. Не могу точно сказать насчет штанов, потому что все штаны более или менее похожи, но рубашка, которая была на нем в тот день, когда он пришел, была точь-в-точь такая, как пропала с веревки. Хотя - что тут такого? Почему бы кому-то и не иметь такую же рубашку? Но он пришел босиком, вот это было особенно странно. Он тогда просто сказал, что ему в последнее время жутко не везет, ну, я и понял, что у него просто не было денег купить себе ботинки, и я сразу же предложил ему денег на ботинки и носки, но он отказался, сказав, что носки у него есть, даже две пары, в кармане. Сколько раз я все порывался спросить у него о тех пропавших вещах, но что-то меня останавливало, и, в конце концов, я понял, что никогда не смогу спросить его об этом. Потому, что мне нравится Вильям Джонс, и я знаю, что он ко мне тоже хорошо относится, и ни за что на свете я не соглашусь испортить наши добрые отношения, а то он, не дай Бог, возьмет да и уйдет с фермы. Еще вот что. На первую свою зарплату Вильям Джонс купил пишущую машинку, и первые два-три года по вечерам целые часы напролет что-то печатал на ней. А в один прекрасный день, спозаранку, когда все еще спали, он вынес во двор большую кипу бумаг и сжег. Я наблюдал за ним из окна спальни и видел, что он не ушел, пока не сгорел дотла последний листок. Я никогда не спрашивал у него, почему он сжег бумаги, потому что чувствовал, что этого он никому не скажет. Я мог бы писать еще долго и рассказывать обо всяких догадках, которые бродят у меня в голове, но они ничего не добавят к главному, о чем я хотел поведать, и потом - не хочу утомлять ненужными подробностями того, кто будет читать это письмо. Кому бы оно ни попало в руки, я хочу сказать последнее: может быть теория моя и неверна, но я хочу, чтобы тот, кто будет читать, поверил, что все события, о которых я рассказал, действительно были. Я действительно видел странную машину и странного человека на своем пастбище; действительно я поднял там странный гаечный ключ, на котором была кровь; действительно одежда пропала с бельевой веревки, и действительно человек по имени Вильям Джонс сейчас пьет воду у колодца, потому что сегодня очень жарко. Искренне ваш, Джон Г.Саттон". 22 Саттон сложил письмо. Старая бумага захрустела, как древний пергамент. Потом он кое-что вспомнил, снова развернул листки и нашел то, что хотел, - справку. Она была написана от руки, бумага сильно пожелтела, чернила совсем выцвели. Дату разобрать было невозможно, кроме последней цифры - "7". "Джон Г.Саттон сегодня был мною обследован, и я свидетельствую, что он здоров." После подписи, представлявшей собой такую замысловатую закорючку, что вряд ли по ней можно было разобрать фамилию врача даже в тот самый день, когда он подписал справку, можно было различить две четкие буквы ДМ - доктор медицины. Саттон рассеянно глядел в потолок и пытался представить себе все, что произошло в тот день много лет назад. "Доктор, я собираюсь составить завещание. Не могли бы вы..." Иначе и быть не могло, потому что не мог же Джон Генри Саттон сообщить доктору истинную причину своего визита. Саттон представил себе его довольно отчетливо. Грузный, медлительный, неторопливый, долго и тщательно обдумывавший события, веривший во всякие выдумки, которые устарели уже и в его время. Наверняка, тиранил домашних. А соседи посмеивались над ним у него за спиной. У старика начисто отсутствовало чувство юмора, но зато он придавал исключительное значение тонкостям этикета. Он учился на юриста, и точно, у него была железная логика, скрупулезность в описании деталей вкупе с консервативностью да еще старческая болтливость. Одно не оставляло сомнений - его искренность. Он поверил в то, что встретил странного человека и непонятную машину и разговаривал с тем человеком, и подобрал гаечный ключ, испачканный... Гаечный ключ! Саттон рывком сел на кровати. Гаечный ключ был в чемодане. И он, Эшер Саттон, держал его в руках! Да-да, он повертел его и положил на пол, рядом с другим хламом, вынутым из чемодана, - обглоданной костью и студенческими блокнотами. Саттон дрожащей рукой убрал письмо в конверт. Итак: сначала его внимание привлекла марка, которая стоила бог знает сколько тысяч долларов, потом - само письмо, а теперь еще этот гаечный ключ. На ключе все сходилось. Если был ключ, значит, было и все остальное: и странный человек, и странная машина... Человек, который прекрасно разбирался в людях и ловко обвел вокруг пальца сентиментального и болтливого старикана, не дав тому задать ни единого вопроса. "Кто вы такой? Откуда будете? Что это у вас за машина такая странная - я такую ни разу не видал?" Что бы человек ответил, если бы старик сумел задать эти вопросы? Да, не все тут ясно... Сначала письмо потерялось, или его засунули куда-то, где сразу не найдешь, а потом, наверное, опять положили на место, и в конце концов оно попало в руки Эшера Саттона, через шесть тысяч лет. Что ж, ему оставалось только поблагодарить своего далекого предка. Письмо пришло вовремя и многое объясняло. Люди путешествуют на машинах времени, и однажды такое транспортное средство совершило вынужденную посадку (приземлилось или лучше - "привременилось") на пастбище. А недавно другое, преодолев барьер времени, свалилось в болото. Война... "Сражение в восемьдесят третьем" - так сказал умирающий парень. Не битва при Ватерлоо, не бой на марсианской орбите, а "сражение в восемьдесят третьем". И перед тем как умереть, сложил пальцы в условном знаке... Значит, меня знают в восемьдесят третьем веке, - думал Саттон, и даже позднее, потому что тот сказал: "Было... было сражение в восемьдесят третьем", а сам он, получается, из более позднего времени. Саттон встал, убрал письмо в карман куртки, туда, где лежала книга. Оделся. Он понял, что нужно делать. Прингл и Кейз прилетели на астероид на своем корабле. Этот корабль нужно украсть. 23 В доме было тихо. Он был такой безжизненный, пустой и темный, что даже у видавшего виды Саттона мурашки побежали по коже. Он немного постоял у двери, прислушался к дыханию дома. Как всякий дом, он был наполнен ночными звуками - потрескивали от холода рамы, подрагивали на ветру стекла... Звуки шагов заглушал пушистый ковер. В одной из спален раздавался жуткий храп, и Саттон подумал: интересно, кто это так храпит, Кейз или Прингл? Он тихо спустился по лестнице, оказавшись в гостиной, остановился и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Постепенно фантастические животные превратились в кресла и диваны, столы и шкафы. В одном из кресел кто-то сидел. Ощутив на себе взгляд, человек пошевелился и повернулся к Саттону лицом. И, хотя было очень темно, Саттон понял, что перед ним Кейз. Стало быть храпит Прингл, подумал Саттон, хотя, по большому счету, какая разница. - Итак, мистер Саттон, - с расстановкой проговорил Кейз, - вы решили пойти и отыскать наш корабль. - Да, - жестко ответил Саттон, - я так решил. - Ну, что ж, очень мило, - сказал Кейз. - Люблю откровенных людей. - Он вздохнул. - А то все, знаете ли, лицемеры попадаются. Всякий так и норовит соврать, думая, что он самый умный. - Кейз поднялся и произнес почти торжественно: - Мистер Саттон, вы мне очень нравитесь. Саттон понимал, насколько смехотворна ситуация, но внутри у него бушевала ярость, и он чувствовал, что тут не до смеха. Раздались мягкие шаги, и послышался голос Прингла: - Значит, он все-таки решил попытать счастья! - Как видишь, - отозвался Кейз. - Я же говорил тебе, что он так и сделает, - с нескрываемой гордостью объявил Прингл. - Что он непременно догадается. Саттон сглотнул стоявший в горле комок. Но злость осталась. О, как он ненавидел их сейчас за то, что они говорили о нем так, будто его тут не было! - Боюсь, - подчеркнуто вежливо обратился к нему Кейз, - что мы разволновали вас. Мы - люди неотесанные, а вы, судя по всему, человек чувствительный. Но давайте забудем это и перейдем к делу. Я так понимаю: вы хотели не только посмотреть на наш корабль, но и, мягко говоря, похитить его? Саттон пожал плечами. - Теперь ваш ход, - сказал он сквозь зубы. - Да нет, вы не так меня поняли, - сказал Кейз. - Идите и похищайте! - Хотите сказать, что я его не найду? - Конечно, найдете! Мы его и не прятали. - Мы вам и дорожку покажем, - хихикнул Прингл. - Вместе пойдем - проводим, так сказать. По лбу Саттона пробежала струйка пота. Ловушка, сказал он себе. Откровенная ловушка, ничем не прикрытая. И я попался так глупо. Но было поздно. Назад дороги нет. Он постарался сказать как можно небрежнее: - О'кей. Рискну. 24 Корабль был настоящий. Страшноватый какой-то, но настоящий. Только он и был реален. Все остальное имело оттенок миража, дурного сна, и казалось, что вот-вот сейчас очнешься, и все исчезнет. - Я вижу, вы с интересом разглядываете карту, - с улыбочкой сказал Прингл. - Она кого хочешь заинтересует. Это - карта времени. - Он фыркнул и потер затылок здоровенной ручищей. - По правде говоря, я и сам толком не понимаю, что тут к чему. Кейз знает. Он военный, а я - простой пропагандист, а пропагандисту вовсе не обязательно знать все до тонкостей. В принципе, мы можем трепаться на любую тому. А военные, те всегда точно знают что к чему. Иначе бы их на работе не держали. Так вот оно что! - сообразил Саттон. Вот что не давало мне покоя! Он военный, вот почему он здесь! А ведь можно было догадаться! Но я-то строил свои догадки в настоящем времени, а не в прошлом и, тем более, не в будущем. И в нашем времени нет никаких военных. Раньше были, и, судя по всему, будут в будущем... - Наверное, - спросил он Кейза, - трудно воевать в четырех измерениях? Он спросил не потому, что сейчас его очень интересовала война, его интересовала проблема четвертого измерения, и, кроме того, он чувствовал, что нужно, как ни странно, поддержать эту беседу, удивительно напоминавшую разговор о времени на чаепитии у Мартовского Зайца. Ей-богу! - думал он. Все выглядит потрясающе похоже: абсурдная ситуация, психопатическая интерлюдия... И молвил Морж: "Пришла пора Подумать о делах: О башмаках и сургуче, Капусте, королях, И почему, как суп в котле, Кипит вода в морях." [Л.Кэрролл "Алиса в Стране Чудес", пер. Г.Демуровой] Кейз улыбнулся. Улыбка у него была узкая, натянутая - так улыбаются только военные. - Ну, во-первых, - сказал он, - существует уйма всяких таблиц и графиков - целая наука. Нужно вычислить, где находится враг, и что он задумал, затем необходимо попасть в то место раньше него. Саттон недоуменно пожал плечами. - Ну и что? Такова была тактика во все времена опередить противника. - Да, - вмешался Прингл. - Но теперь у наших противников есть куча мест для укрытия! - Мы работаем с графиками мыслей, диаграммами отношений, а также с историческими документами, - продолжил Кейз, как будто его и не прерывали. - Прослеживаем цепочку событий и затем попадаем в такое время, где можем что-то изменить, по не очень сильно - значительных изменений допускать нельзя. Главное, чтобы конечный результат оказался немного другим, чуть менее благоприятным для противника. Там что-то изменится, тут что-то подправится, и - враг обращен в бегство! - Это трудновато, - доверительно сообщил Прингл. - Надо знать все до тонкостей. Выкапываешь какое-нибудь историческое событие, изучаешь его до черт знает каких подробностей, отыскиваешь точку, в которой нужно произвести изменения, отправляешься туда... - И получаешь по морде, - резюмировал Кейз. - Потому что, как выясняется, - продолжал Прингл, - историк допустил ошибочку, будь он трижды неладен. Что-то приукрасил, или его метод был неправильный, или вообще он, может быть, был не в своем уме... - Где-то в цепи событий, - сказал Кейз, - он упустил одно маленькое звено, и... - Вот-вот, - подтвердил Прингл. - Именно - пропустил звено, и когда ты туда влезаешь со своими изменениями, оказывается, ты больше навредил себе, чем противнику. Саттон слушал и думал: Шесть тысяч лет назад на пустынном пастбище приземлился человек, а Джон Генри Саттон, эсквайр, спустился с холма, опираясь на палку... У него, наверняка, была палка, такая крепкая, солидная палка, буковая, и он по вечерам у камина украшал ее замысловатыми узорами... И тот человек разговаривал с Джоном Генри, пользуясь тем же принципом мозговой атаки, что сейчас Прингл пытается использовать на мне, его потомке. Давай, давай, подначивал про себя Саттон. Говори, пока у тебя в горле не пересохнет и язык не отвалится. Я понял, кто вы такие, и скоро вы поймите, что я это понял. Тогда вы быстренько перейдете к делу. Как будто прочитав мысли Саттона, Кейз сказал Принглу: - Джейк, так дело не пойдет. - Похоже на то, - отозвался Прингл. - Давайте присядем, - любезно предложил Кейз. У Саттона отлегло от сердца. Ну, наконец, подумал он, я узнаю, чего они от меня хотят и, соответственно, что происходит. Он опустился в кресло. С того места, где он сидел, ему хорошо была видна кабина управления. Она представляла собой небольшой пятачок. Перед креслом пилота располагался пульт управления, но приборов на нем практически не было. Один ряд кнопок, пара рычагов, цепочка лампочек - вероятно, контроль бортовых систем и освещения. И все. Простенько и со вкусом. Корабль, подумал Саттон, видимо, летит сам по себе. Кейз скользнул в кресло, вытянул и скрестил ноги. Прингл устроился на краешке стула и, наклонившись вперед, потирал волосатые лапищи. - Саттон, - спросил Кейз, - чего вы хотите? - Ну, во-первых, - начал Саттон, - я хотел бы узнать об этих делах с путешествиями во времени... - Как, вы разве не знаете? - удивился Кейз. - Ведь в ваше время был человек, то есть я хотел сказать, что он есть, и жив и здоров... - Кейз! - вмешался Прингл. - Сейчас 7990-й год. А у Майклсона, насколько я помню, шибких успехов до 8003-го не отмечалось. Кейз стукнул себя по лбу: - А, ну да! А я и забыл. - Вы понимаете? - спросил Прингл у Саттона. - Улавливаете, о чем речь? Саттон, на всякий случай, кивнул, хотя не черта не понял. - Но как? - спросил он. - Это все из области психологии, - ответил Прингл. - Естественно, - подтвердил Кейз. - Стоит только перестать думать об этом, и сразу поймешь, что к чему. - Время, - сказал Прингл - понятие ментальное. Раньше его исками, где только можно, пока наконец не уразумели, что его место - исключительно в сознании. Когда-то это называли четвертым измерением. Помните, у Эйнштейна... - Эйнштейн не называл время четвертым измерением, - возразил Кейз. - И не тебе, Джейк, об этом судить. Это не измерение, если рассматривать его с точки зрения длины, ширины или глубины. Он рассматривал его, как длительность... - А это и есть четвертое измерение! - подхватил Прингл. - Нет! - отрезал Кейз. - Джентльмены! - вмешался Саттон. - Джентльмены, прошу вас!.. - Ну, ладно, как бы то ни было, - продолжил Кейз. - Этот ваш Майклсон пришел к выводу, что время является не чем иным, как продуктом умственной деятельности, что оно существует только в сознании людей и что за пределами сознания оно лишено каких-либо свойств. Свойствами его наделяют люди. - Ну, вы знаете, конечно, - опять влез Прингл, - что есть люди, у которых обострено чувство времени. Они с точностью до минуты могут сказать, сколько времени прошло после того, как то-то и то-то произошло: Они отсчитывают секунды не хуже хронометра. - Итак, Майклсон сконструировал временной мозг, - продолжил Кейз. - Мозг, у которого чувство времени усилено в миллиарды раз. И обнаружил, что с помощью этого мозга можно контролировать время на определенном участке пространства. Что во времени можно передвигаться, переносить из одного времени в другое предметы. - Этим принципом мы пользуемся и по сей день, - сказал Прингл. - Временной мозг - это очень просто. Устанавливаете рычажок в такое-то положение и тем самым сообщаете мозгу, куда вы хотите попасть, вернее сказать, не куда, а "в когда", а все остальное его дело. - Он подмигнул Саттону: - Просто, правда? - Да, - согласился Саттон. - Просто, как апельсин. - Ну, мистер Саттон, - перебил Кейз. - Что еще вас интересует? - Ничего. Больше ничего. - Но это глупо! - запротестовал Прингл. - Так-таки ничего?! - Совсем немного, если не возражаете. - А именно? - А именно - что все это значит? - Вы собираетесь писать книгу, - сказал Кейз. - Да, - ответил Саттон. - Собираюсь. - И хотите, конечно, чтобы она была продана. - Скорее, чтобы она была напечатана. - Книга, - сказал Кейз, - это товар. Продукт умственного и физического труда. У нее есть рыночная стоимость. - Надо понимать, - спросил Саттон, - что рынок - это вы? - Мы - издатели, - ответил Кейз, - и подыскиваем материал для издания. - Нам нужен бестселлер, - добавил Принял. Кейз подтянул ноги, сел прямо. - Все очень просто, - сказал он. - Нормальная сделка. Назовите свою цену. - Называйте любую, - посоветовал Прингл. - Мы не поскупимся. - Да я и не думал о цене, - обескураженно ответил Саттон. - А вот мы подумали, - сказал Кейз. - Мы прикинули, сколько вы можете запросить и сколько мы вам можем предложить. Может быть, вас устроит планета? - Мы могли бы вам предложить дюжину планет, - подхватил Прингл, покачиваясь на стуле, - но в этом нет никакого смысла. На кой черт, собственно, человеку дюжина планет? - Ну, их можно продать. Или сдать в аренду, - иронично проговорил Саттон. - Вы хотите сказать, что вас устроила бы такая цена - двенадцать планет? - Да нет, я не к тому. Просто Прингл поинтересовался, что можно сделать с этой кучей планет, вот я и ответил. Только и всего. Прингл наклонился к самому лицу Саттона. - Послушайте, - сказал он, - мы не станем предлагать вам какое-нибудь заброшенное дерьмо в тридесятом царстве! Мы предлагаем вам хорошенькую, уютненькую планетку, без всяких там чудищ болотных, с прекрасным климатом, гостеприимными аборигенами и со всеми современными удобствами! - И в придачу деньги, - добавил Кейз. - Такой суммы вам хватит до конца дней. - А планетка-то - в самом центре Галактики! - заискивающе добавил Прингл. - И адресок будет не стыдно сказать. - Это все меня не интересует, - ответил Саттон. Тут терпение Кейза лопнуло. - Черт подери, чего же тебе надо? - Мне нужна информация, - спокойно ответил Саттон. Кейз глубоко вздохнул и выдохнул сквозь зубы: - Ну, ладно. Какая информация? - Зачем вам нужна моя книга? - В вашей книге заинтересованы три группировки, - отчеканил Кейз. - Одна из них хочет вас прикончить, чтобы ваша книга вообще не увидела свет. Точнее сказать, они так и сделают, если вы не передадите ее нам. - Понятно. А вторая и третья? - Третья группировка хочет, чтобы вы написали книгу, но они не заплатят вам за нее ни гроша. Они создадут вам все условия для того, чтобы вы поскорее ее написали, и будут защищать вас от тех, которые хотят вас прикончить, но денег вы от них не дождетесь. - Если я вас правильно понимаю, - сказал Саттон, - вы тоже хотите оказать мне помощь в издании книги? Презентация там, и всякое такое? - Безусловно! - радостно подхватил Кейз. - Мы в этом заинтересованы. И постараемся все организовать на высшем уровне! - Честно говоря, - добавил Прингл, - мы в этом заинтересованы не меньше вас. - Мне очень жаль, - сказал Саттон, - но моя книга не продается. - Назовите любую цену! - рявкнул Прингл. - Все равно - не продается. - Это ваше последнее слово? - спросил Кейз. - Окончательное? Саттон кивнул. Кейз вздохнул. - Ну, что ж, - сказал он с тоской, - в таком случае, как это ни прискорбно, у нас нет другого выхода... Он вынул из кармана пистолет. 25 Психотрейсер постукивал то быстро, то медленно, как неисправный будильник. Это был единственный звук, нарушавший тишину комнаты, и Адамсу казалось, что в нем действительно слышится биение сердца, дыхание, ток крови в сосудах... Он покосился на стопку досье, которую несколько минут назад сбросил со стола на пол в порыве ярости. Потому что ничего в них не нашел. То есть, абсолютно ничего! У всех все было в порядке. Свидетельства о рождении, аттестаты, рекомендации, результаты проверки на лояльность, обследования психиатра - все было в ажуре. То-то и оно... Никого из персонала не в чем было заподозрить. Никаких оснований. Белоснежная невинность! И все-таки - кто-то спер досье Саттона! Кто-то ухитрился вырвать Саттона из западни, расставленной у "Пояса Ориона". Кто-то ждал этого часа, зная о готовящемся покушении, и предотвратил его. Шпионы, твари такие! Адамс изо всех сил трахнул кулаком по столу... Никто, никто, кроме сотрудников бюро, не мог выкрасть досье Саттона. Никто, кроме сотрудников бюро, не знал о решении убрать Саттона, не знал, кому это поручено. Адамс потер ушибленную руку. Трейсер будто насмехался над ним. "Трик-трюк, - говорил он. - Трик-трак, клик-клик, трик-трюк..." Это было сердцебиение и дыхание Саттона. Это где-то билась его жизнь. Пока он жив, где бы он ни был, трейсер будет продолжать отстукивать ритм его жизни. "Трик-трак, трик-трюк..." "Он где-то в поясе астероидов", - так говорил трейсер, но это слишком неопределенно. Однако можно и уточнить. Уже готовы корабли с другими трейсерами на борту, и скоро круг заткнется. Раньше или позже, через несколько часов, дней или недель, но Саттон будет найден! "Трик-трак..." "Война", - сказал человек в маске. А через несколько часов неподалеку от города в болоте был обнаружен горящий корабль. Таких кораблей на Земле не строили. В нем обнаружили расплавленное оружие неизвестной модели. Недалеко от корабля нашли мертвое тело. И следы, которые вели от корабля до того места, где лежал труп. А на одежде несчастного, перепачканной грязью, - отпечатки пальцев. Они принадлежали Эшеру Саттону. Саттон, опять Саттон! - раздраженно и лихорадочно соображал Адамс. Его имя стояло на титульном листе книги, найденной на Альдебаране-12. Его пальцы отпечатались на одежде человека, погибшего в этой странной аварии. Человек в маске сказал, что если бы не Саттон, катастрофы на Альдебаране-12 не случилось бы. И еще - Саттон прикончил Бентона выстрелом в руку... "Трюк-трах, клик-клик..." Доктор Рейвен сидел вот тут, напротив, и говорил так, будто во всей истории не было ровным счетом ничего удивительного. "Он нашел судьбу", - сказал доктор Рейвен. Да-да, он именно так и сказал: "Не религию. Нет-нет, не религию, а судьбу, как вы не понимаете?" "А как это Саттон мог найти судьбу? Судьба - это идея, абстракция!" "Судьба - это предопределенное течение событий, часто рассматриваемое, как действие сил, которым невозможно противостоять. Саттон нашел именно это - неотразимые силы". Тогда, вспоминал Адамс, я сказал: "Саттон поведал мне о существах, которых он обнаружил в системе Лебеди-61. Он был в затруднении относительно их точного определения, сказал, что лучше всего назвать их симбиотическими абстракциями". А Рейвен кивнул и ответил, что, пожалуй, такое определение, как "симбиотические абстракции" подходит лучше всего, хотя понять, что такое симбиотическая абстракция и как она выглядит, очень трудно. Может быть, в книге будет яснее... ...Информационный робот начал довольно резво. - Симбиоз? - переспросил он, и пошло-поехало: - О, сэр, симбиоз - это очень просто. Это - обоюдовыгодное сосуществование двух организмов различных видов. Обоюдовыгодное, прошу учесть, сэр. Это очень важно, что сосуществование обоюдовыгодное. То есть, оно не для кого-то одного выгодное, а выгодное именно для обоих организмов. Мутуализм - это вот нечто другое. Здесь также присутствует взаимная выгода, но она носит скорее внешний, сэр, чем внутренний характер. Это также и не паразитизм, поскольку в случаях паразитизма выигрывает только одна, так сказать, сторона. Выигрывает, как это не прискорбно, не хозяин, а паразит. Такова суровая правда жизни. - Расскажи-ка мне, - с трудом сдерживая улыбку, попросил Адамс, - побольше о симбиозе. Чепуха, про которую ты так увлекательно рассказываешь, меня не очень интересует. - На самом деле, - охотно откликнулся робот, - все предельно просто. Возьмем, к примеру, вереск. Вы, конечно, знаете, что это растение не может расти без связи с определенным грибом? - Нет, - буркнул Адамс, - представь себе, не знаю. - Ну, так я вам расскажу. Гриб как бы живет внутри растения - внутри корней, цветов и семян. Если бы не этот гриб, вереск не смог бы произрастать на тех почвах, где он обычно встречается. Редкое растение может расти на таких бедных почвах. А все потому, сэр - вы следите за мыслью? - что ни у одного другого растения нет такого прекрасного гриба-напарника. Вереск дает грибу место для жизни, а гриб добывает для вереска питательные вещества из почвы. - Ну, знаешь, - пожал плечами Адамс, - я бы не сказал, что это так просто... - Ну, - сказал робот, - есть, сэр, и другие примеры. Существуют, например, лишайники, которые представляют собой не что иное, как симбиотическую комбинацию гриба и водоросли. Иначе говоря, если посмотреть с фактической стороны, лишайника как такового и нет. Есть два отдельных организма. - М-да, - выговорил Адамс с усмешкой, - просто удивительно, как это только ты сам до сих пор не сгорел дотла в лучах своей гениальности! - А еще есть такие маленькие зеленые существа... - невозмутимо продолжал робот. - Лягушки, что ли? - Нет, не лягушки, - без запинки ответил робот. - Это простейшие организмы, одноклеточные. Такие малюсенькие, в воде живут, ну, вы что, не знаете разве? Они вступают в симбиотические отношения с определенными видами водорослей. Животное потребляет кислород, который вырабатывает водоросль, а водоросль, в свою очередь, потребляет углекислый газ, который выделяет животное. А еще существует симбиотическая связь между червем и водорослью. Водоросль помогает процессу пищеварения червя, и все идет хорошо до тех пор, пока червю не взбредет в голову сожрать водоросль, а что он без нее? Абсолютное ничтожество, вот что я вам скажу сэр, больше ничего! - Все это безумно интересно, - прервал Адамс робота. - А теперь попробуй-ка сказать, как, по-твоему выглядит симбиотическая абстракция? - Не знаю, - растерянно ответил робот. - Не знаю сэр... И доктор Рейвен сказал то же самое: "Очень трудно себе представить, как выглядит симбиотическая абстракция..." А потом, вспоминал Адамс, он еще раз подчеркнул, что это не религия. Так и сказал: "Да нет же, о Господи, не религия!" Рейвен зря не скажет, думал Адамс, он лучший специалист в Галактике по сравнительной религии. "Но, может быть, это новая идея", - так сказал доктор Рейвен. О, боже, только этого мне не хватало - новая идея! Все новые идеи опасны, думал Адамс, потому, что людей в Галактике мало. И одного неосторожно оброненного слова достаточно, чтобы где-нибудь вспыхнул очаг недовольства, от которого может быстро разгореться пожар, и человечество вновь будет отброшено в Солнечную систему. Никаких новых идей! Нельзя играть с огнем! Лучше пусть погибнет один человек, чем все человечество утратит власть над Галактикой. Лучше пожертвовать одной идеей, пусть даже супергениальной, чем отказаться от принципов, позволяющих сохранить нынешнее положение вещей. Итак: Пункт 1: Саттон - не человек. Пункт 2: Он сказал не все, что знает. Пункт 3: Он владеет тайной рукописью. Пункт 4: Он собирается писать книгу. Пункт 5: У него - новая идея. Вывод: Саттона надо убить. "Трик-трюк, клик-клик..." "Война, - сказал человек в маске. - Война во времени". Что же это будет за война? Дело тонкое... Шахматная доска в четырех измерениях с миллиардом клеток и миллионом фигур, и с правилами, которые меняются каждую секунду. Чтобы побеждать в этих битвах, нужно будет возвращаться назад, наносить удары в таких точках времени и пространства, чтобы никто не догадался, что идет война. Логически, военные события такого рода смогут происходить на древнегреческих серебряных рудниках в них смогут принять участие колесницы Тутмоса III и корабли Колумба. Войной будут охвачены все сферы жизни, и в мыслях людей, никогда не задумывавшихся о том, что такое время, произойдет переворот... Разведутся шпионы и пропагандисты. Шпионы станут изучать прошлое, чтобы получить данные для разработки стратегии военных действий, а пропагандисты - обрабатывать материал для осуществления кампаний... Следовательно, уже сейчас, в 7990 году, департамент кишит шпионами, агентами пятой колонны и саботажниками. Но все это делается так ловко, что комар носа не подточит. Однако, как и в обычной, так сказать честной войне, тут должны существовать стратегические точки. Как в шахматах - должен быть ключевой квадрат. И этот квадрат - Саттон. Он - та клетка, которую нужно держать под боем. Пешка, вставшая на пути слона и ладьи. Точка, в которой сходятся все линии. Кто начнет атаку - черные или белые? Адамс уронил голову на руки. Плечи сотряслись от рыданий, но слез не было. - Эш,