все, что сумеет стащить.
Взгляните на мой картуз! - И он стянул свой головной убор весьма
потрепанного вида и удрученно покачал головой. - А ведь он был как
новенький, пока это отродье не попыталось съесть его! - горестно вздохнул
он, - мне он стоил семь шиллингов и...
- Его имя Гораций?
- Нет! Гораций - это кличка, а не имя, так же как Го, или Гор, или Гоц.
Не смотрите на меня так изумленно, приятель, Сэм Спэнг умеет ставить свою
подпись и читать напечатанные буквы даже написанные от руки, если, конечно,
почерк разборчивый. И помните, если Гораций заупрямится, надо пустить в ход
почесыватель, и эта скотина станет как шелковый. Должен сказать, вы
по-справедливости обошлись со мной, если не считать картуза, который ваш
осел нагло сжевал.
- Это животное в тот момент еще не было моей собственностью, - с
улыбкой ответил сэр Мармадьюк.
- Это верно, - вздохнул мистер Спэнг. - Тогда я пойду. Что ж, доброго
вам пути, приятель, удачи в дороге!
- И вам того же, мистер Спэнг.
Человечек кинул свирепый взгляд на невозмутимое животное, добродушно
кивнул нашему герою и начал удивительно проворно взбираться по крутому
склону лощины. Наверху он оглянулся.
- Гораций во вторник съел кусок от палатки, - крикнул он, словно
повинуясь какому-то внутреннему побуждению, - но если прикрыть дыру крышкой
от котелка, то палатка все-таки убережет вас от дождя и ветра.
- Благодарю за совет, - ответил джентльмен.
- Не стоит! - Спэнг помедлил, - чайник протекает, если его хорошенько
не заткнуть! - возвестил он сверху.
- Ну так, значит, придется его хорошенько заткнуть, мистер Спэнг.
- А у одного из котелков нет ручки, так что с ним надо быть
поаккуратнее!
- Аккуратность - это мой девиз, мистер Спэнг.
- Принимая во внимание эти обстоятельства, быть может, мне надо вернуть
тот шиллинг, что вы отдали за платок?
- Сделка есть сделка, мистер Спэнг, но все равно спасибо. Я полагаю,
вьючное седло в порядке?
- Приятель, седло отличное! На него можно взвалить весь ваш груз.
- Приятно слышать. Это все, мистер Спэнг?
- Вот еще что, сэр... Я вижу, вы джентльмен, и к тому же порядочный
человек, а потому, сэр, Сэмюэль Спэнг от всего сердца желает вам добра!
С этими словами человечек сорвал свой потрепанный картуз и помахал на
прощание, сэр Мармадьюк в ответ совершенно серьезно начал размахивать
почесывателем. Но вот круглое лицо и низенькая фигура скрылись из виду.
Сэр Мармадьюк уселся на табурет и погрузился в созерцание доселе
невиданного им существа, славящегося трудолюбием и терпеливостью.
Глава XV,
которая не повествует ни о чем конкретном
Ева-Энн возвращалась по тенистой лесной дороге; девушка двигалась с той
гибкостью, с той непринужденной грацией, что свойственны лишь пылкой юности.
Сэр Мармадьюк наблюдал за ней, сидя в своей канаве, и ему на ум приходили то
стремительный полет ласточки, то исполненный благородства прыжок оленя, то
легкое и неуловимое движение рыбы в прозрачных глубинах, он любовался своей
спутницей, пока вдруг не осознал, что в руках у Евы-Энн большая корзина.
- Ей-богу! - воскликнул он, отбирая у девушки поклажу. - Она куда
тяжелей, чем выглядит.
- Осторожней, Джон, там соус. Не наклоняй ее так сильно!
- Соус?
- Ну да, соус! Я встретил жену фермера, и она, добрая душа, продала мне
пирог с мясом и фасолью.
- Чудесно, дитя мое! Я купил кое-кого, и у меня имеются большие
подозрения, что зовут его Гораций.
- Что ты хочешь этим сказать, Джон? - девушка с беспокойством взглянула
на джентльмена.
- А также палатку, два котелка и чайник!
- Ты бредишь, Джон?
- Взгляни сама!
Он повел девушку в лощину, где они и обнаружили Горация, с огромным
аппетитом пожиравшего тростниковую подстилку. Невозмутимо чавкая, осел
поднял лохматую голову и навострил длинное ухо. Хитрый глаз уставился на
пришельцев. Сэр Мармадьюк отступил в сторону:
- Ева-Энн, позволь представить тебе Горация, нашего спутника в
предстоящих странствиях.
- О, - звонко рассмеялась Ева, - какой у него умный взгляд!
- Примечательный факт, дитя мое, учитывая, что это всего-навсего осел!
- Но бедняжка голоден, Джон, посмотри, он совсем изголодался!
- Удивительно! - озадаченно согласился сэр Мармадьюк. - Гораций уже
управился с шейным платком отнюдь немалых размеров, который вкупе с этой
тростниковой подстилкой был призван утолить желания ослика. Но, похоже,
этого не произошло. Этот осел - самая большая загадка на свете.
Ева засунула руку в корзину, извлекла большую морковку и протянула ее
Горацию. Тот поднял морду, шершавый нос обнюхал соблазнительный овощ, и
подстилка вмиг была забыта. Бархатистые губы деликатно приняли подношение из
рук девушки.
- Он очень милый! - с восторгом сообщила Ева-Энн.
- Удивительно, - повторил наш джентльмен.
- Его надо почистить, Джон!
- И верно, при ближайшем рассмотрении животное выглядит до крайности
неопрятным, дитя мое. Но пойдем посмотрим на наши остальные приобретения.
И как приятно было наблюдать, с какой радостью Ева-Энн рассматривала
каждый предмет. Особенно заинтересовали ее помятые котелки.
- Они придутся так кстати, Джон! - воскликнула она, не отрывая горящих
глаз от почерневших бесформенных уродцев.
- Два котелка и чайник! - несколько уныло откликнулся сэр Мармадьюк. -
Один котелок, как мне сказали, без ручки, и оба они отвратительны на вид.
Нужно немедленно их выкинуть...
- Ни в коем случае, Джон! Я их почищу, и они заблестят как новенькие.
- Ты не устаешь поражать меня, дитя мое!
- А вот и палатка! - восторженно воскликнула Ева.
- Палатка, - он помрачнел еще больше, - при ближайшем рассмотрении
выглядит не менее отвратительно, чем посуда.
- Перестань, Джон, просто она такого цвета.
- С огромной дырой! - вздохнул он обреченно. - Хотя мне дали совет -
прикрыть ее крышкой от котелка...
- Ничего страшного, я зачиню дыру, Джон.
- И тем не менее, Ева-Энн, палатка эта - одно расстройство.
- Зачем же ты купил ее?
- Во-первых, потому что продавалась только эта палатка, и, во-вторых,
издалека она выглядела вполне прилично.
- Ты дорого за нее заплатил, Джон?
- Мне показалось, продавец был доволен.
- Что ж, это очень милая палатка, она мне нравится, - решила девушка.
- Благослови тебя Господь, дитя мое, ты слишком добра! Тебе придется
довольствоваться этим неприглядным сооружением, пока мы не приобретем
что-нибудь получше.
- Но мне не нужно ничего лучшего, ты и так очень добр и внимателен ко
мне, эта палатка...
- Последний владелец, - сэр Мармадьюк с сомнением взглянул на
полотняное сооружение, - выглядел довольно опрятно. И все же думаю, ее
следует хорошенько встряхнуть и переставить на новое место, скажем, вон под
то дерево, если ты согласна ночевать сегодня в этой лощине.
- Да, здесь очень удобно, и главное, уединенно. Вон там течет ручей,
что тоже кстати, так что давай останемся здесь. Надо подогреть пирог. Я
разведу костер.
- А я займусь палаткой.
Сняв сюртук, сэр Мармадьюк принялся за работу, и в конце концов не без
труда сумел-таки свернуть палатку, совладав с путаницей из колышков и
веревок. Он перетащил палатку на облюбованное место недалеко от журчащего
ручья, где тенистые деревья и кусты создавали некое подобие беседки из
листьев.
До сих пор погода стояла совершенно безветренная; сонная листва едва
колыхалась под слабым дуновением ветра, но как только сэр Мармадьюк начал
устанавливать палатку, налетел внезапный порыв ветра, словно присланный
какими-то злобными духами. Ветер игриво подхватил холст, и то, что секунду
назад являло собой безобидную палатку, вмиг обернулось в своевольным
чудовищем, которое вырывалось из рук, легкомысленно порхало вокруг нашего
героя, хлопало его по голове, путалось в ногах, словом, развлекалось вовсю.
С достойным восхищения терпением сэр Мармадьюк пытался успокоить этот
полотняный вихрь, но время шло, а все попытки нашего героя оканчивались
ничем. Постепенно он разъярился, и борьба с непокорным сооружением приняла
жестокий и беспощадный характер. Сэр Мармадьюк метался взад и вперед,
размахивал руками, топал ногами, но чудовище лишь злобно хохотало и
бесновалось на ветру.
Когда Ева направилась к ручью за водой, она обнаружила сэра Мармадьюка,
без сил привалившегося к стволу дерева. И тут-то, конечно же, ветер стих, а
чудовище успокоилось. Сэр Мармадьюк, задыхающийся и вспотевший, повернулся к
Еве, которая прислонилась к дереву в приступе беззвучного хохота.
- О, Джон, - наконец выдохнула она. - прости за этот смех, но... Джон!
Сэр Мармадьюк надменно вскинул голову:
- Ева-Энн!
- Нет! - сквозь смех проговорила она, - только не напускай на себя
такой величественный вид, Джон!
Сэр Мармадьюк рассмеялся.
- Клянусь небом, - воскликнул он, горестно взирая на бесформенный ком у
своих ног, - всякий, кому удастся справиться с этим чудовищем без
посторонней помощи, заслуживает уважения и восхищения.
- Тогда позволь мне помочь тебе.
И вот вместе им удалось установить палатку. Ева довольно осмотрела
результат и воскликнула:
- Как здорово путешествовать!
- Пока не испортилась погода, - брюзгливо заметил джентльмен.
- Какая разница, если ты счастлив!
- А ты счастлива, Ева-Энн?
- Да, - ответила девушка, но тут же ее глаза помрачнели. - Да,
счастлива, пока не начну вспоминать.
- Тогда забудь, - посоветовал он, - забудь обо всем, дитя мое, забудь
об этом мире и его тревогах.
- Но забудет ли мир о нас, Джон?
- Конечно, забудет. Пройдет время и забудет, как забывает обо всех и
обо всем.
- Ты уверен, что здесь я в такой же безопасности, как и в Лондоне?
- Абсолютно! - кивнул он.
- А ты счастлив, Джон?
- Да, как это ни странно!
- Но почему?
- Бог знает, может, из-за чувства новизны.
- И только, Джон?
- А, может, из-за моего необычайного аппетита.
- И все, Джон?
- Дитя мое, ты невыносимо любопытна.
Тут Ева-Энн быстро взглянула на него и так же быстро отвела взгляд. Он
удивленно спросил:
- Что случилось?
- Ничего.
- Но ты рассердилась.
- Нет! - она раздраженно дернула прелестными плечами.
- Ева-Энн, о чем ты думаешь?
- О том, что пришло время вновь тебя кормить.
Затем, наполнив помятый чайник, она поспешила прочь, а он остался
сидеть, растерянно и недоуменно глядя ей вслед.
Глава XVI,
представляющая бродячего торговца по имени Болтун Дик и его взгляды
От пирога с мясом и фасолью вскоре не осталось и следа. Сэр Мармадьюк,
расположившись перед весело потрескивающим костром, погрузился в то
блаженно-покойное состояние, которое всегда посещает человека после сытного
ужина (или, по крайней мере, должно посещать). Но вдруг из кустов раздался
какой-то унылый хрип. Сэр Мармадьюк привстал и вгляделся в окружающий
сумрак. Наступил вечер, и на заросшую лощину опускалась благоухающая
жимолостью тьма.
- Такое впечатление, что кто-то задыхается. - Он поднялся на ноги.
- Гораций! - воскликнула Ева. - Это Гораций! Он, должно быть, опять
запутался, наверное, опять ходил вокруг дерева, пока веревка не начала его
душить. Бедняжка!
- Глупый осел! - пробормотал сэр Мармадьюк и, пробравшись сквозь
заросли, обнаружил виновника переполоха.
Веревка плотно обвилась вокруг дерева, ближайшего к нему куста и самого
животного. Гораций прижался мордой к стволу дерева, всем своим видом
воплощая само терпение. Сэр Мармадьюк принялся распутывать веревку, что
оказалось нелегким делом, потребовавшим немало времени и усилий. Возясь с
веревкой, он поучал смиренное животное:
- Гораций, ты настоящий осел, и все же, когда познаешь это на практике,
в голову приходит мысль...
Тут он замолчал. В темноте явственно прозвучал хриплый мужской голос.
Сэр Мармадьюк бросил Горация и поспешил назад на свет костра. На поляне
стоял коренастый загорелый человек с огромным ящиком на спине, он пристально
смотрел на девушку, сидевшую по другую сторону костра.
- Никак, Ева? - спросил человек. - И бьюсь об заклад, не одна.
- Откуда тебе известно мое имя? - спросила девушка, затаив дыхание и не
сводя с пришельца испуганного взгляда.
- Ты женщина, разве не так? - прохрипел человек. - А каждая женщина -
Ева, и всякая Ева существует на погибель своего Адама, так-то вот! Ей-богу,
если бы не та, самая первая Ева, я бы разъезжал сейчас на колеснице по
Эдему, а не бродил бы по дорогам.
Тут человек запнулся и резко обернулся.
- Ага, вот и Адам! - удовлетворенно прохрипел он, - я был уверен, что у
такой прелестной Евы обязательно должен иметься свой Адам, так уж всегда
бывает. Как дела, Адам?
- Что вам надо? - хмуро спросил сэр Мармадьюк.
- Продать вам свой товар: веник, или ремень, швабру или нож, а может,
платок, ну как?
- Нам ничего не нужно, благодарю вас.
- Я так и знал! А как насчет пары подвязок для Евы...
- Нет.
- Ну тогда бритву для вашей милости.
- Я уже сказал - ничего!
- Очень хорошо. Тогда, поскольку Англия - свободная страна, а я
свободнорожденный англичанин, то, пожалуй, я поужинаю и погрею свои ноющие
кости у этого костра, не ждать же, когда меня пригласят! - и к великому
негодованию нашего джентльмена Он опустил свою поклажу на траву и тут же
устроился у весело потрескивающего огня.
- Ну-ка вставайте! - приказал сэр Мармадьюк.
- И не подумаю, - ответил торговец, возясь со своим ящиком. - И зачем
так злобно смотреть на меня, Адам? Не надо. Это же не ваша личная спальня и
не надушенный будуар леди, так что, вы имеете на это место не больше прав,
чем я...
- Вставайте! - Сэр Мармадьюк угрожающе надвинулся.
- Не надо, Джон, - вмешалась Ева, - не прогоняй его.
- Вот так, Адам! - торжествующе кивнул головой торговец. - Послушай
свою Еву! И нет смысла прибегать к насилию, я к нему привык. Кроме того, Ева
ведь не хочет, чтобы у нее на глазах причинили вред невинному человеку? Не
хочет! Так что присаживайтесь, Адам, и попробуйте примириться с моим
присутствием. Я не так плох, как кажусь.
Сэр Мармадьюк рассмеялся и сел рядом с девушкой, с любопытством
разглядывая незнакомца.
- Ты издалека? - поинтересовалась Ева-Энн, не сводя с человека
внимательного взгляда, пока тот, издавая не слишком приятные звуки,
расправлялся со своим ужином.
- Благодарю! - прочавкал торговец.
- Ты хорошо знаешь округу?
- Каждую дорогу, каждый перекресток, каждую тропинку и просеку.
- Тогда ты, наверное, знаешь все новости?
- Новости? - вскрикнул пришелец с такой страстью, что поперхнулся. -
Знаю ли я новости? Да никто лучше меня не знает их! Все, что я слышу, я
рассказываю тем, кого встречаю, потому меня и прозвали Болтуном Диком. Я не
весельчак, не остряк, но зато меня переполняют новости, и я могу немало
рассказать о темных сторонах этого грешного мира, ибо люди рождены во грехе,
а значит, все они грешны, и ждать от них можно только греха. Люди грешат с
тех пор, как Каин убил Авеля. Ведь это же было убийство? И с того дня люди
убивают друг друга и считают это самым достойным занятием, но я ненавижу
человечество, черт бы его побрал! Вот так. Но вернемся к убийству...
- Нет! - возразил сэр Мармадьюк.
- Отчего же, Адам? Ничто не сравнится с хорошим убийством. Я люблю
рассказывать о блестящих убийствах с многочисленными...
- Достаточно! - резко остановил его сэр Мармадьюк.
- Пусть он говорит! - заступилась Ева, напряженно слушая Болтуна Дика,
широко распахнув глаза и крепко стиснув ладони.
- Так вот, как раз недавно произошло великолепное убийство...
- Заткнись и убирайся! - сэр Мармадьюк вскочил.
- Нет-нет, я хочу выслушать его, - вскричала Ева, привстав на коленях,
- говори, мой друг, говори!
- Так вот, одного джентльмена - посмотрите-ка на Адама, Ева, - так вот,
одного джентльмена убили самым отвратительным и жестоким образом. Его тело
нашли в луже крови с простреленной головой. Но, скажу вам, убитый получил по
заслугам! Как-то раз он заковал меня в колодки за бродяжничество. Но теперь
он мертв, и смерть его была ужасна, упаси нас Господи!
- А известно, кто убил его? - тихо спросила Ева.
- Конечно. И знаете почему? Потому что в луже крови нашли...
- Прекратите! - воскликнул сэр Мармадьюк, надвигаясь на Болтуна.
Тот проворно вскочил на ноги, но тут Ева встала между ними.
- Что, - настойчиво спросила она, - что нашли?
- Обломки трости с золотым набалдашником.
- Нет! - вскрикнула Ева сдавленным голосом. - Не может быть!
- Да! - кивнул головой торговец. - Да! Трость принадлежит какому-то
благородному джентльмену, и его уже повсюду ищут. И будьте уверены, убийцу
ждет виселица.
Ева оцепенела, глаза ее невидяще уставились на пламя костра, руки были
стиснуты в молитвенном жесте. Но вот девушка резко повернулась и исчезла за
пологом палатки.
- Ей-богу, - торговец причмокнул губами, - лучшего убийства здесь не
случалось со времен...
- Вон! - процедил сэр Мармадьюк. - Убирайтесь!
- Я уйду, когда захочу, так что...
Сэр Мармадьюк в сердцах пнул костер, сноп золотых искр осыпал торговца.
Тот отскочил в сторону.
- Вы что, хотите сжечь меня живым? - прохрипел он. - Что ж, надеюсь, вы
сами скоро сгорите в геенне огненной. Аминь!
С этими словами он злобно плюнул в огонь, взвалил на спину свою поклажу
и тяжело заковылял прочь.
Сэр Мармадьюк начал вновь складывать костер, ибо впереди еще была целая
ночь. В какой-то момент он остановился и взглянул на палатку - Ева, не
отрываясь, смотрела на него.
- О, Джон, - жалобно прошептала она, - ты поставил меня в ужасное
положение. Теперь я вынуждена признаться тебе, что я не убивала эсквайра
Брендиша.
- Нет, конечно, нет, - сэр Мармадьюк продолжал возиться с костром. - Я
знал об этом с самого начала, во всяком случае, почти знал...
- Тогда почему же ты вернулся и бросил там свою трость? Если ты
догадывался, что я невиновна, зачем было отводить от меня подозрения?
- Потому что ты сама пытаешься прикрыть кого-то еще.
- О, Джон, - прошептал девушка, стиснув руки в молитвенном жесте, уже
хорошо знакомом джентльмену, - ты так храбр и благороден! Джон, ты решил
ради меня подвергнуть свою жизнь такой опасности... Это я виновата, только
я... Господи, сжалься надо мной! Но, Джон, если тебя схватят, как ты
докажешь свою невиновность?
- Пускай они доказывают мою вину, - беззаботно ответил сэр Мармадьюк. -
К тому же меня еще не поймали. Тем более, что того, кто привык быть
охотником, роль дичи привлекает очарованием новизны...
- Значит, тебя преследуют! - воскликнула она. - О, я несчастная! На
тебя из-за меня упала тень виселицы. Прости меня, Джон, прости! - она упала
перед ним на колени и закрыла лицо руками.
- Не печалься, дитя мое. - Он ласково погладил ее по склоненной голове.
- Иди спать, Ева-Энн, все эти страхи поутру исчезнут, а потому давай-ка
ложись. - Он нежно взял ее за руку и осторожно поднял.
- Ты удивительный человек, Джон! - прошептала она, сквозь слезы глядя
на него. - Никто на свете не может сравниться с тобой! Спокойной ночи, друг
мой! - И вдруг ее нежные теплые губы коснулись его щеки, его губ. - Бог
благословит и защитит тебя! - прошептала девушка и скрылась в шатре.
Сэр Мармадьюк устроился под навесом из ветвей деревьев поближе к
костру, завернулся в одеяла и приготовился к объятиям Морфея.
Глава XVII,
доказывающая неразумность здравого смысла
Сэр Мармадьюк пробудился внезапно. Он открыл глаза и увидел лицо
Евы-Энн, склонившееся над ним в розовых рассветных лучах.
- Что такое, дитя мое? - он сонно повертел головой.
- Завтрак... завтрак почти готов! - ответила девушка и оглянулась на
весело полыхающий костер.
- Завтрак? - повторил он. - Но почему так рано? Солнце ведь едва
встало. И чем ты так встревожена, дитя мое? - он только сейчас заметил, что
девушка очень бледна.
- Твоей судьбой! - она всплеснула руками. - Меня тревожит твоя трость с
золотым набалдашником! Сегодня ночью мне приснился ужасный сон, будто тебя
схватили и куда-то тащат, чтобы предать ужасной смерти. Я проснулась, дрожа
от страха, и никак не могла заснуть снова, каждый шорох пугал меня! Тогда я
подбросила в костер дров и села рядом с тобой. Всю ночь я молила Господа,
чтобы он защитил и уберег тебя. Но страх все не отпускает меня, даже молитвы
не помогли.
- Уверен, небеса вняли твоей мольбе, милая Ева-Энн! Оглянись, ведь ночь
уже прошла! Скоро засияет солнце, и наступит чудесный день. Мы с тобой живы
и невредимы, и нет никаких причин для беспокойства... А чайник, судя по
всему, закипает, и если ты выделишь мне немного горячей воды, я удалюсь в
какие-нибудь кусты и предамся бритью.
- Ты не сердишься, что я так рано разбудила тебя? - она робко
улыбнулась и сняла с огня кипящий чайник.
- Напротив, Ева-Энн, я глубоко признателен тебе за это. Такое чудесное
утро. Послушай, как поют птицы! О, а что это шипит на сковородке, неужто
ветчина?
- Нет, Джон, окорок.
- Превосходно! А сама ты так же прекрасна, как и это утро, дитя мое.
Хотя глаза твои немного и тяжелы от бессонницы, все равно ты сущая дриада.
- Дриада? А кто это, Джон?
- Богиня лесов.
- О! - тихо воскликнула она. - Богиня? Это звучит немного
богохульственно.
Румянец залил ее щеки, она смущенно потупила взор, и сэр Мармадьюк
нашел, что так девушка еще прелестней.
- Истинная правда! - серьезно ответил он. - В самом деле, с тобой не
сравнится ни одна дриада, ни одна богиня, ибо сегодня, дитя мое, ты чудо как
хороша!
- Нет, - девушка смущенно покачала головой, - мои волосы в таком
беспорядке! Я забыла причесаться - мне было не до того.
- Твои волосы? Возможно. Сними-ка чепец, дитя мое.
- Но они ведь рассыпятся, Джон.
- Позволь мне взглянуть, Ева-Энн, на это чудо.
- Но...
- Пожалуйста.
Быстрым движением она стянула с головы простой чепец и тряхнула
головой. Волосы упали тяжелой волной, закрыв девушку до самого пояса.
- Вот это да! - восхищенно прошептал джентльмен. - Ева-Энн! Вот это да!
- Что? - робко спросила она. - Что такое?
- Ты! - все так же тихо проговорил он. - Твои прекрасные волосы!
- Это все пустое, греховное тщеславие! - Она закрыла лицо ладонями. -
Какая же я бесстыжая, стою перед тобой в таком виде, напоказ. Ну почему я
такая дурная, Джон? Никто из мужчин никогда не видел меня такой, даже мои
старики. Они, наверное, умерли бы от возмущения! А ты... ведь ты мужчина,
Джон, а я стою перед тобой и чувствую себя такой безнравственной!
- Ты выглядишь как ангел света! Поэтому я и не могу оторвать от тебя
глаз.
- Вода для бритья стынет! - она резко повернулась и скрылась в палатке.
Сэр Мармадьюк собрал все необходимое и спустился к ручью. Установив на
дереве маленькое зеркальце, он приступил к бритью. Через несколько минут
джентльмен остановился и прислушался - со стороны палатки доносилось тихое
пение. Ева возилась с завтраком и что-то пела. И мелодия, что она напевала,
была несколько печальна. Сэр Мармадьюк улыбнулся - он узнал один из
покаянных псалмов.
Вскоре залитый солнцем воздух наполнился изумительными запахами -
ароматом кофе и благоуханием поджаренного окорока. Ополоснув лицо и руки в
искрящемся ручье, сэр Мармадьюк поспешил обратно. Желудок его призывно пел.
Картина, открывшаяся взгляду нашего джентльмена, была воистину изумительной.
Завтрак, аккуратно разложенный на белоснежной салфетке, манил и звал
отведать себя.
Ева-Энн прошептала благодарственную молитву, и они принялись за еду.
Какое-то время джентльмен молчал, полностью поглощенный едой, когда же чашка
с кофе наполовину опустела, он взглянул на девушку:
- Печально осознавать, Ева, дитя мое, что я прожил сорок пять лет и так
много упустил.
- Ты имеешь в виду кофе и ветчину, Джон?
- И это тоже. Я начинаю получать удовольствие от вещей, о существовании
которых раньше и не подозревал.
- От каких же?
- От нашего товарищества, ведь мы с тобой настоящие друзья и товарищи,
ты согласна, Ева-Энн?
- Да, конечно.
- И вот два товарища сидят здесь в блаженном уединении и в высшей
степени рады и этому уединению и друг другу. Ты согласна?
- Конечно, Джон.
- Нам еще очень далеко до Лондона.
- А сколько осталось, по-твоему? - она с некоторым беспокойством
взглянула на него.
- Шестьдесят миль или около того. Если, конечно, ты еще стремишься
туда...
- Мне все равно! - воскликнула она. - Мне все равно, лишь бы мы были
вместе, и ты находился в безопасности.
- Все равно? - повторил он. - Что ты имеешь в виду?
- Совсем все равно! - кивнула девушка. - Мне безразлично, в каком
направлении мы пойдем.
- Боже! - воскликнул сэр Мармадьюк. - Одно время у меня возникло
подозрение, что твои суждения основываются на здравом смысле.
- Увы, боюсь, что это не так, - печально вздохнула Ева.
- И слава богу! - с горячностью откликнулся джентльмен.
- Неужели ты рад этому, Джон? - удивленно спросила девушка.
- От всего сердца, дитя мое, ибо на свете мало имеется вещей,
раздражающих меня больше, чем Здравый Смысл.
- Но ведь, - она подняла на него свои ясные серые глаза, - большинство
добродетельных людей гордятся тем, что обладают им.
- Думаю, так считают закоренелые эгоисты, - кивнул он, - несчастные
существа, на которых лежит печать проклятья, и им вряд ли когда-нибудь
удастся вкусить прелести Аркадии..
- Твой кофе стынет, Джон!
- Кофе? - воскликнул он. - Кофе! Я веду речь об Аркадии...
- Я слышу, Джон. Пожалуйста, пей кофе, горячий он куда вкуснее...
- Вот голос здравого смысла! Кофе, и правда, восхитителен! - он с
видимым удовольствием опустошил чашку и протянул ее девушке за новой
порцией.
- Так, значит, - сказала она, возясь с кофейником, - я все-таки
подвержена здравому смыслу?
- Лишь изредка, - ответствовал он, с интересом наблюдая за движением ее
очаровательных губ. - Разве кто-нибудь слышал о здравомыслящей богине или
дриаде? Это невозможно и совершенно абсурдно. Поэтому я питаю большую
надежду, что у тебя не больше здравого смысла, чем у меня.
- Объясни же мне, Джон, разве здравый смысл не означает мудрость?
- По моему глубокому убеждению, он зачастую является противоположностью
мудрости. У него имеются иные названия - осторожность, благоразумие,
расчетливость. Здравый смысл - вещь такая обыденная, он нагоняет скуку и
подрезает крылья воображению. Он спутывает ноги тем, кто стремится к
приключениям, ибо здравый смысл любит проторенные и безопасные пути.
- Но разве это плохо, Джон?
- Это оковы, Ева-Энн!
- А что такое Аркадия? Где это, Джон?
- Французы, будучи исключительно дерзким народом, утверждают, что
Аркадия находится в Париже, и именуют ее Елисейскими полями; саксонцы зовут
ее Валгаллой, буддисты именуют Нирваной, греки - Элисием, а иудеи - Эдемом.
Но все истинные жители Аркадии знают - это страна великих и простых вещей,
где у входа нас встречает удовлетворенность.
- А ты сейчас испытываешь чувство удовлетворения, Джон?
- Да.
- Благодаря кофе и ветчине?
- И кое-чему еще.
- Чему же?
- Во-первых, тебе, дитя мое.
- О! Как я могу принести тебе удовлетворение?
- Ты такая, какой я тебя и представлял.
- О! - снова произнесла девушка и недоуменно взглянула на джентльмена.
- Ты простодушный ребенок, к которому я испытываю глубокое почтение за
присущую ему доброту.
- Почтение? - ошеломленно переспросила она. - Ты.. ты действительно
испытываешь ко мне почтение?
- Несомненно!
- Но я не ребенок, Джон. Я женщина, да, да, я женщина! - вскричала она
с такой страстью, что он удивленно посмотрел на нее. - Да, я действительно
женщина, и не такая уж простодушная, как тебе кажется.
- В самом деле, Ева-Энн?
- Да, в самом деле, Джон, ибо я... я... просто женщина.
- Конечно, - улыбнулся он. - Ты умудренная личность двадцати двух лет,
а я в настоящий момент беззаботный мальчишка сорока пяти лет от роду! Чем не
чудесная мысль! И все же, клянусь небом, я действительно чувствую себя
мальчишкой, который не обременен ни заботами, ни обязанностями, если,
конечно, не считать тебя, дитя мое!
- Неужели обо мне нужно заботиться?
- Конечно.
- Меня это беспокоит, Джон!
- Но я рад этим заботам, Ева-Энн, и мне будет грустно расстаться со
ними.
- Расстаться? - печальным эхом отозвалась девушка. - Ты имеешь в виду,
когда мы попадем в Лондон?
- Да. Но ведь мы еще не в Лондоне.
- Когда ты хотел бы попасть туда, Джон?
- Я не хочу! - Он оглядел залитые солнцем окрестности. - Я предпочитаю
Аркадию, где полет жаворонка радует душу, а каждая трапеза - истинный
праздником. Да, безусловно, я предпочитаю Аркадию.
- Я тоже, Джон.
При этих словах он обернулся к ней, и взгляды их встретились. Она не
отвела глаз, но все ее лицо, от нежной округлой шеи до чистого высокого лба
внезапно залил жаркий румянец.
И в этот момент на сцене появился новый персонаж - кусты зашумели, и на
поляне возник лохматый пес сомнительной наружности. Собака зарычала, обнажив
клыки. Сэр Мармадьюк протянул руку за валявшимся неподалеку почесывателем,
но Ева приподнялась на коленях и ласково позвала собаку. Та перестала
рычать, насторожила ухо и внимательно посмотрела на девушку. Наконец, изучив
ее с ног до головы, собака подошла к Еве и позволила ей погладить себя,
продемонстрировав недюжинную сообразительность.
Листва зашумела снова, и показался человек - крепкого сложения, с
квадратным подбородком и бычьей шеей, лицо его обезображивали многочисленные
шрамы. Наметанный глаз нашего джентльмена мгновенно оценил пришельца. При
виде незнакомцев человек остановился, затем, опираясь на дуло собственного
ружья, подошел ближе, внимательно рассматривая джентльмена и девушку.
- Надеюсь, вам здесь удобно? - осведомился он.
- Благодарю вас, очень! - кивнул сэр Мармадьюк.
- Жаль.
- Отчего же?
- Оттого что это частная собственность, приятель. Предположим, я сейчас
прикажу вам собираться.
- Да, - спокойно ответствовал сэр Мармадьюк, внимательно вглядываясь в
лицо незнакомца.
- Что да?
- Предположим.
- Что предположим?
- Что вы прикажете мне "собираться".
- Ну, я это и имел в виду, приятель.
- И я тоже.
- О, Господи, ну и что дальше?
- Как что? Предположим, я соберусь.
- Эй, ваша молодая жена пичкает моего Твистера свежим хлебом!
Поосторожнее с собакой, мэм, пес еще совсем молодой, может и укусить.
- Нет, - Ева улыбнулась, - твоя собака не сделает мне ничего плохого. Я
люблю животных, и они отвечают мне тем же.
- И не удивительно, мэм, - Лесник вежливо приподнял свою шляпу.
- А теперь предположим, - сказал сэр Мармадьюк, продолжая внимательно
изучать обезображенное лицо, - предположим, что мы пригласим хозяина
Твистера выпить с нами чашечку превосходного кофе.
- Ну, тогда, приятель, я полагаю, скажу "спасибо".
- В таком случае вас от всей души приглашают. Присаживайтесь, Боб Боец.
- Что? - человек вздрогнул. И тут с ним произошла удивительная
метаморфоза. Мрачные глаза просветлели, лицо разгладилось, а сжатые губы
вдруг раздвинулись в приветливой улыбке.
Он растроганно посмотрел на сэра Мармадьюка.
- Храни тебя Господь, друг мой, - голос его слегка дрогнул, - ты согрел
мое сердце, вот что ты сделал. Никто не называл меня так уже десять или
пятнадцать лет. Разрешите мне пожать вашу руку!
Сэр Мармадьюк вскочил и крепко пожал протянутую руку. Ева переводила
удивленный взгляд с одного на другого.
- Поразительно, что вы узнали меня, приятель! Поразительно, что Боба
вообще можно узнать после стольких лет! Храни вас Господь!
- Ева-Энн, - сэр Мармадьюк повернулся к девушке, - позволь представить
тебе Боба Бойца, одного из самых храбрых и сильных людей, которые когда-либо
выходили на ринг.
- В самом деле? - спросила она с улыбкой. - Но что такое ринг?
- Мэм, - объяснил старый боец, - ваш муж имеет в виду борьбу, мэм. Ринг
- это борьба.
- А, так вы солдат?
- Храни вас Господь, мэм, нет! Я был кулачным бойцом, дрался за деньги.
- О! - вскрикнула Ева.
- Я провел сорок шесть боев и только четыре раза проиграл: Джиму
Бэлчеру, Бобу Грегсону, Джеку Барти и Нэту Беллу.
С этими словами Боб отложил ружье, опустился на траву и, прислонившись
широкой спиной к дереву, дружелюбно взглянул сначала на девушку, затем на
сэра Мармадьюка, после чего хлопнул себя по колену.
- Храни Господь всех нас! - воскликнул он. - Меня нечасто так
встречают. В наши дни люди редко вспоминают о Бобе Бойце. А если это и
случается, то обычно я стараюсь их не слушать. Дело в том, что я женат! Моя
Марта все еще женщина в полном соку, несмотря на шестерых детей и тяжкие
труды, но у нее есть один небольшой недостаток - она методистка, что большая
редкость в этих краях. Так вот, Марта не переносит даже простого упоминания
о ринге. Бедняжка так чтит Господа, что даже сейчас не помягчела по
отношению к рингу, а что уж говорить о том дне, когда она впервые увидела
меня. Я выиграл тогда бой у Сноба и кровь так и хлестала у меня из ран.
- Из-за Марты вы и оставили ринг?
- Да, все из-за нее. Видите ли, Марта была удивительно красивой
девушкой, хотя и методисткой, а я влюбился по уши, впрочем, и сейчас
влюблен. А когда парень влюбляется, всякая охота перечить тут же вылетает у
него из головы. Поэтому, чтобы сделать приятное Марте, - (тут он глубоко
вздохнул), - я оставил ринг и, - (еще один тяжкий вздох), - женился. А после
женитьбы стал таким тихим и кротким, вы и не поверите. И все же удивительно,
что вы узнали меня. Вы видели мои выступления?
- Неоднократно, Боб.
- Когда же?
- Я стоял у самого ринга, когда вы победили Скроггинса.
- Так давно! Вы, должно быть, были тогда совсем молоды, приятель.
- Да, Боб. К тому же я на самом деле несколько старше, чем выгляжу, -
сэр Мармадьюк искоса взглянул на Еву-Энн. - И еще мне довелось
присутствовать при вашей победе над Донелли, чемпионом Ирландии.
- Неужели? Храни вас Господь, и немало же денежек перетекло из одних
рук в другие в тот денек! Тогда я дрался за сэра Мармадьюка Вэйн-Темперли,
о, это был добрый и могущественный хозяин - настоящий спортсмен и
первоклассный боец. Он сокрушил и почти убил Бака Моубрея в Павильоне Принца
в Брайтелмстоне. Я стоял рядом с его высочеством и видел все! "Ей-богу, -
сказал мне тогда его высочество, - Мармадьюк убьет Бака, разними же их, Боб,
разними!" Что я и сделал, а его высочество вручил мне десять фунтов. На
черепушке у меня раздулась шишка размером с доброе яблоко, а Бак Моубрей так
и захлебывался в крови, бровь у него была рассечена, нос разбит. Им, конечно
же, следовало бы драться на пистолетах.
- Бровь... рассечена, а... а нос... - Ева осеклась, побледнев.
- Да, мэм. Мой господин сэр Мармадьюк оставил мистеру Моубрею отметину
на всю жизнь. Ей-богу, тогда в Брайтелмстоне творились жуткие вещи. Все были
молоды и горячи, и слава Богу, мэм, что вы этого не видели, беззаботные
сорви-головы, завзятые спортсмены. Я помню, как сэр Мар...
- Расскажите нам о своих успехах, Боб, - перебил его сэр Мармадьюк,
бросив косой взгляд на девушку.
- Нет, нет, друг! - воскликнула девушка. - Пожалуйста, расскажи о своем
господине, этом сэре... Мармадьюке.
- С удовольствием, мэм. Ведь это именно он вызволил меня из конюшни и
отправил тренироваться, благослови его Господь! Хотя тогда его звали просто
мистер Мармадьюк, и с того времени прошло уже двадцать лет. Как он был тогда
молод, весел и добр! Он смеялся надо всем и надо всеми, он был бесшабашен до
безрассудства, а деньгами как сорил! Моды, карты, скачки и все такое.
- Так он был игроком?
- Игроком, мэм? Храни вас Господь, конечно! Тысячу гиней мог просадить
за раз! О, это был настоящий джентльмен, уверяю вас. Он с равной готовностью
пил и дрался с любым, кто понимал толк в добром эле и умел махать
кулаками...
- Все ясно, обычный молодой балбес! - вздохнул сэр Мармадьюк, вперив
взгляд в безоблачное небо. - Хватит о нем, Боб.
- Друг, - медленно сказал Боец, - мне нравится ваш взгляд. Ваша речь и
ваши манеры превосходны, но мне совсем не нравится ваше последнее замечание,
совершенно не нравится! Вы сказали "балбес"?
- Да, Боб, балбес.
- Так вот, приятель, я работал на этого джентльмена, я ел хлеб этого
джентльмена, я был привязан всем сердцем к этому джентльмену. Поэтому теперь
я осмеливаюсь просить вас, очень кротко и смиренно, но и настоятельно в то
же время, взять назад "балбеса".
- Хорошо, Боб. А теперь расскажите нам о том времени, когда вы дрались
с Джоном Барти.
- О, не надо! - Ева подлила кофе Бойцу. - Умоляю тебя, расскажи лучше
об этом безумном джентльмене... Так он дрался на дуэли?
- И не раз, мэм.
- Так он был дуэлянт?
- Дуэлянт, мэм... Храни вас Господь, конечно же! Я помню, он частенько
наведывался во Францию и там стрелялся на дуэлях, так поступали все
настоящие спортсмены. Потому-то Бак Моубрей и удрал, сначала смотался из
Лондона, а потом и из Англии.
- А твой джентльмен последовал за ним?
- Конечно, мэм. Он отправился разыскивать этого Моубрея по всему свету.
Потому-то мне и пришлось оставить у него службу. Сэр Мармадьюк отказался от
дома, друзей, славы и отправился на поиски Бака Моубрея. Величественный
особняк остался без своего хозяина, не говоря уж о...
- Боб, - воскликнул сэр Мармадьюк, - ваш кофе стынет!
- Что с того приятель, так всегда происходит, когда я начинаю
вспоминать о прежних временах...
- Добрый мой друг, - сказала Ева с мягкой настойчивостью, - наверное ты
собирался рассказать о "дамах"...
- Это так, мэм. Поскольку мой хозяин был молод, красив и богат, женщины
так и стремились охомутать бедного молодого джентльмена!
- Воистину бедный джентльмен! - вздохнула Ева-Энн.
- Старая герцогиня Кэмберхерст то и дело норовила стать леди Мармадьюк,
и однажды ей почти удалось! Герцогине, хоть и отличалась она небольшим
росточком, решительности и энергии было не занимать.
- Так значит бедному молодому джентльмену удалось избежать женитьбы,
друг мой?
- Ну, я не знаю, мэм. Я никогда не слышал, чтобы какая-нибудь дама
сумела окрутить его, но теперь-то я уже вовсе ничего о нем не знаю.
- Интересно, а где он теперь?
- Последнее, что я слышал, так это то, что сэр Мармадьюк вернулся в
Лондон, но новости этой уж три года минуло. Благослови его Господь, но, быть
может, бедного моего хозяина и в живых-то нет.
- Вот как? - Ева потянула Твистера за ухо.
- А какие были времена! - скорбно вздохнул Боб Боец. - Он и я, мэм. Мы
любили трудности, все нам было нипочем! Ночевали в лесу, не брезговали и
канавами, брали штурмом высоченные стены. И всякий раз у меня не было
никакой уверенности, что я не вернусь домой с трупом на руках, такой он был
отчаянный. Но в те времена Господь любил нас. А взгляните на меня теперь -
похоронен заживо, не с кем даже перекинуться парой слов о старых временах.
Каждое воскресенье я хожу в церковь, да еще в методистскую! О, Господи!
- И все же вид у вас скорее счастливый, Боб.
Боец резко поднял голову и в упор взглянул на сэра Мармадьюка.
- Эй, приятель, - задумчиво протянул он, - вы не всегда бродили по
дорогам, и даже наверняка пустились в путь совсем недавно. Что-то в вас есть
такое, отчего на память приходят прежние удивительные времена.
- Упоминание о времени, - улыбнулся сэр Мармадьюк, - свидетельствует о
том, что нам пора "собираться".
- Поступайте, как знаете, приятель. Вам нет нужды спешить. Ей-богу, вы
можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете. Мне, однако, уже пора:
Марта, поди, заждалась, так что я л