м загвоздка. - А между пятью часами и минутой, когда случилась драма, вы точно не уходили из коридора? - Честное слово, не уходил! - Вы в этом уверены? - продолжал настаивать Рультабийль. - Ах, извините, сударь! В какой-то момент вы меня позвали. - Ладно, Бернье. Я просто хотел выяснить, помните ли вы об этом. - Но это длилось одну-две минуты, а господин Дарзак был тогда у себя и не выходил. Здесь какая-то тайна! - Откуда вы знаете, что в течение этих двух минут он не выходил? - Черт побери, да если бы он вышел, моя жена, сидевшая в привратницкой, сразу бы его увидела. И потом, это бы все объясняло, и ни он, ни госпожа Дарзак так не удивлялись бы. Мне ведь пришлось повторить ему несколько раз: вплоть до его возвращения вечером вместе с госпожою Дарзак никто, кроме него в пять часов и вас - в шесть, в комнату не заходил. Он так же, как вы, все не хотел мне верить. Я поклялся ему в этом над телом мертвеца. - Где был мертвец? - У него в комнате. - Человек этот точно был мертв? - Нет, он еще дышал. Я слышал. - Значит, это был не мертвец, папаша Бернье. - Но он был все равно что мертвец! Подумайте только, господин Рультабийль, ему же выстрелили в сердце. Наконец-то папаша Бернье дошел в своем рассказе до убитого. Видел ли он его? Каков он был? Похоже, все это было для Рультабийля не главным. Репортера более всего занимал вопрос, каким образом мертвец оказался в комнате. Как пришел человек, нашедший там свою смерть? К сожалению, папаша Бернье мало что знал. Ему показалось, что все произошло молниеносно; в это время он был за дверьми. Едва он потихоньку вошел в привратницкую и приготовился лечь, как из комнат супругов Дарзак раздался страшный шум. Бернье с женой замерли. Загрохотала мебель, послышались удары в стену. "В чем дело?" - проговорила матушка Бернье, и тут же они услышали голос г-жи Дарзак, звавшей на помощь. Мы, сидя в комнате Нового замка, этого крика не слышали. Мамаша Бернье от ужаса лишилась сил, а сам Бернье, подбежав к двери комнаты г-на Дарзака, стал в нее ломиться, требуя, чтобы ему отперли. По ту сторону двери борьба продолжалась уже на полу. Он слышал тяжелое дыхание двух мужчин и узнал голос Ларсана, который выкрикнул: "Теперь ты от меня не уйдешь!" Потом он услышал, как г-н Дарзак из последних сил, полузадушенным голосом позвал на помощь жену: "Матильда! Матильда!" Очевидно, Ларсан подмял его под себя, но тут раздался спасительный выстрел. Звук выстрела напугал папашу Бернье меньше, чем вопль, которым он сопровождался. Казалось, что г-н Дарзак, издавший крик, смертельно ранен. Бернье не мог взять в толк одного - поведения г-жи Дарзак. Почему она не открыла дверь, когда подоспела помощь? Почему не отперла задвижку? Наконец, почти сразу после выстрела, дверь, в которую не переставая барабанил папаша Бернье, отворилась. Комната была погружена во мрак, но это привратника не удивило: во время борьбы свеча, свет которой виднелся из-под двери, внезапно погасла и послышался шум упавшего подсвечника. Дверь открыла г-жа Дарзак; ее муж неясной тенью нагнулся над хрипящим на полу и, по-видимому, умирающим человеком. Бернье крикнул жене, чтобы та принесла свет, но г-жа Дарзак воскликнула: "Нет! Света не нужно! Главное, чтобы он не узнал!", после чего бросилась ко входной двери с криком: "Он идет! Идет! Я слышу! Откройте дверь! Папаша Бернье, откройте дверь! Я хочу его встретить!" Папаша Бернье пошел отпирать дверь, а она все повторяла: "Спрячьтесь! Уходите! Только бы он ничего не узнал". Папаша Бернье продолжал: - Вы влетели как ураган, господин Рультабийль. И она сразу увела вас в гостиную Старого Боба. Вы ничего не заметили. А я остался с господином Дарзаком. Человек на полу перестал хрипеть. Господин Дарзак, все еще склоняясь над ним, проговорил: "Бернье, несите мешок и камень; выбросим его в море, и никто никогда о нем не услышит". - Тогда, - рассказывал далее Бернье, - я вспомнил о мешке с картошкой: ведь жена снова собрала картошку в мешок. Я опять высыпал ее и принес мешок. Мы старались как можно меньше шуметь. Тем временем хозяйка, по-видимому, рассказывала вам в гостиной Старого Боба всякие небылицы, а господин Сенклер расспрашивал в привратницкой жену. Господин Дарзак связал труп, и мы потихоньку засунули его в мешок. Тут я сказал господину Дарзаку: "Не советую бросать его в воду. У берега недостаточно глубоко. Иногда море бывает здесь таким прозрачным, что видно дно". "Так что же мне с ним делать?" - шепотом спросил господин Дарзак. "Честное слово, сударь, не знаю, - ответил я. - Все, что можно было сделать для вас, для хозяйки, для всех, чтобы защитить их от такого разбойника, как Ларсан, я сделал. Не просите у меня ничего больше, и храни вас господь!" Я вышел из комнаты и в привратницкой нашел вас, господин Сенклер. А потом по просьбе господина Дарзака вы пошли к господину Рультабийлю. Что же до моей жены, то она чуть не лишилась чувств, внезапно увидев, что господин Дарзак цел и невредим. И я тоже. Видите, руки у меня в крови? Только бы нам не попасть в беду, но, в конце концов, мы исполнили свой долг. Это был гнусный разбойник! Но знаете, что я вам скажу? Такую историю не скроешь; лучше бы сразу все рассказать полиции. Я обещал молчать и буду молчать сколько смогу, но я рад, что облегчил душу перед вами - вы же друзья с хозяевами и, быть может, заставите их прислушаться к голосу разума. Почему они все скрывают? Разве это не честь - убить самого Ларсана? Простите, что я опять произнес это имя, я знаю, это грязное имя. Разве это нечестно - избавить от него всех и избавиться самим? Да, и еще насчет богатства! Госпожа Дарзак обещала мне богатство, если я буду молчать. А что мне с ним делать? Разве не лучшее богатство - служить этой бедняжке? Нет, богатство мне ни к чему. Но пусть она все расскажет. Чего ей бояться? Я спросил у нее об этом, когда вы якобы отправились спать и мы остались в башне наедине с трупом. Я сказал ей: "Вы должны в голос кричать, что убили его. Все вам только спасибо скажут". А она ответила: "Слишком много уже было скандалов, Бернье. Насколько это зависит от меня и если это вообще возможно, мы постараемся все скрыть. Мой отец этого не перенесет". Я ничего ей не ответил, хотя меня так и подмывало сказать: "А если об этом узнают позже, то решат, что дело тут нечисто, и тогда уж ваш папенька точно умрет". Но она так решила. Хочет, чтобы все молчали. Ладно, будем молчать, и довольно об этом. Направившись к двери, Бернье показал на свои руки: - Пойду отмывать кровь этой свиньи. Рультабийль остановил его: - А что говорил по этому поводу господин Дарзак? Каково его мнение? - Только повторял: "Как решит госпожа Дарзак, так и будет. Слушайтесь ее, Бернье". Пиджак у него был порван, горло расцарапано, но он не обращал на это внимания. Его интересовало лишь одно: каким образом этот мерзавец к нему проник. Говорю вам, он никак не мог опомниться, и я объяснял ему снова и снова. Первые его слова по этому поводу были вот какие: "Но ведь когда я вошел в комнату, там никого не было, и я сразу же заперся на задвижку". - Где это происходило? - В привратницкой, рядом сидела моя жена; бедняжка словно одурела. - А труп? Где был труп? - В комнате господина Дарзака. - А как все же решили от него избавиться? - Я точно не знаю, но что-то они придумали, потому что господин Дарзак сказал мне: "Бернье, прошу вас о последней услуге: ступайте в конюшню и запрягите в двуколку Тоби. По возможности не будите Уолтера. Если он все же проснется и потребует объяснений, тогда и ему, и Маттони, который охраняет потерну, скажите следующее: "Это для господина Дарзака, ему в четыре утра нужно быть в Кастелларе, он отправляется в Альпы". А госпожа Дарзак добавила: "Если встретите господина Сенклера, ничего ему не говорите, а приведите его ко мне; если же встретите Рультабийля, ничего не говорите и не делайте". Ведь знаете, сударь, хозяйка хотела, чтобы я вышел, только когда окно в вашей комнате будет закрыто, а свет погашен. А потом нам еще труп доставил неприятные минуты: мы-то думали, человек умер, а он возьми и вздохни, да еще как! Остальное, сударь, вы видели и теперь знаете не меньше моего. Помилуй нас бог! Когда Бернье закончил эту невероятную историю, Рультабийль искренне поблагодарил его за преданность хозяевам, посоветовал обо всем помалкивать, извинился за свою грубость и приказал ничего не говорить г-же Дарзак о только что закончившемся допросе. Уходя, Бернье протянул ему руку, но Рультабийль отдернул свою: - Нет, Бернье, вы весь в крови. Наконец привратник отправился к Даме в черном. - Итак, - начал я, когда мы остались одни, - Ларсан мертв? - Боюсь, что да, - ответил Рультабийль. - Боитесь? Почему? - Потому что, - ответил он незнакомым мне бесцветным голосом, - такая смерть Ларсана, когда он не входил в башню ни живой ни мертвый, пугает меня больше, чем его жизнь. Глава 13 В которой испуг Рультабийля приобретает тревожные размеры Он в самом деле был буквально в ужасе. Да я и сам очень испугался. Никогда еще я не видел, чтобы ум его находился в таком смятении. Молодой журналист неровным шагом ходил по комнате, останавливался порой у зеркала, проводил рукой по лицу и вглядывался в собственное отражение, словно спрашивая у него: "Неужели ты, Рультабийль, и в самом деле так думаешь? Кто осмелится так думать?" Как думать? Казалось, он скорее еще только готовится думать. Но этого ему, похоже, не хотелось. Он ожесточенно покачал головой и, подойдя к окну, стал вглядываться в ночь, прислушиваясь к малейшему шуму на далеком побережье и, быть может, ожидая услышать шум катящейся двуколки и стук копыт Тоби. Рультабийль походил на насторожившегося зверя. Прибой умолк, море совершенно успокоилось. На востоке, на черной воде внезапно засветилась белая полоска. Поднималась заря. И почти сразу же из темноты появился Новый замок - бледный, тусклый, выглядевший точно так же, как мы, словно и он тоже не спал всю ночь. - Рультабийль, - начал я, внутренне дрожа от собственной дерзости, - ваш разговор с матерью был очень короток. И расстались вы молча. Я хотел бы знать, мой друг, не рассказала ли она вам сказочку про револьвер на ночном столике? - Нет, - не оборачиваясь, бросил Рультабийль. - Она ничего вам об этом не говорила? - Нет. - И вы не попросили ее объяснить ни выстрел, ни предсмертный крик, походивший на крик в таинственном коридоре? Она ведь закричала, как тогда. - Вы любопытны, Сенклер. Даже любопытнее меня. Нет, я ее ни о чем не спрашивал. - И вы обещали ей ничего не видеть и не слышать, даже не спросив ее о выстреле и крике? - Поверьте, Сенклер, я уважаю секреты Дамы в черном. Она лишь сказала - а я, разумеется, ни о чем не спрашивал! - она сказала: "Мы можем расстаться, друг мой, потому что теперь нас ничто не разделяет", - и я сразу ушел. - Так она вам сказала, что вас теперь ничто не разделяет? - Да, мой Друг, а руки у нее были в крови... Мы замолчали. Я подошел к окну и встал рядом с журналистом. Внезапно он накрыл ладонью мою руку и указал на маленький фонарь, все еще горевший у входа в нижний зал башни Карла Смелого, где был кабинет Старого Боба. - Уже светает, - проговорил Рультабийль, - а Старый Боб все трудится. Он и в самом деле отважный человек. Давайте-ка сходим, посмотрим, как он работает. Это поможет нам отвлечься, и я перестану раздумывать над мысленно очерченным мною кругом, который связывает меня по рукам и ногам, изнуряет, душит. - Он тяжело вздохнул и добавил, как бы про себя: - Когда же вернется Дарзак? *** Через минуту мы уже пересекли двор и спустились в восьмиугольный зал башни. Он был пуст. На письменном столе горела лампа. Но Старого Боба не было и в помине. - Однако! - удивился Рультабийль. Взяв лампу, он принялся осматривать зал. Обошел стоявшие у стен небольшие витрины. В них ничего не изменилось, все экспонаты лежали в сравнительном порядке и были снабжены ярлычками. Мы осмотрели доисторические кости, раковины и рога, "подвески из ракушек", "кольца, вырезанные из диафиза длинной кости", "серьги", "рубила, найденные в слое почвы рядом с северным оленем", "скребки, относящиеся к последнему периоду палеолита", "кремневую пыль, найденную в слое почвы рядом со слоном"; затем вернулись к письменному столу. Там лежал самый древний в мире череп; его челюсть была и в самом деле вымазана красной краской с рисунка, который г-н Дарзак положил сушиться на край стола - туда, куда падал из окна солнечный свет. Я обошел все окна, пробуя прочность решеток, но к ним явно никто не притрагивался. Увидев, чем я занимаюсь, Рультабийль сказал: - Что вы там делаете? Прежде чем проверять, не вылез ли он в окно, нужно убедиться, что он не вышел в дверь. Он поставил лампу на пол и принялся изучать следы. - Пойдите-ка лучше постучитесь в Квадратную башню, - попросил он, - и выясните у Бернье, не вернулся ли Старый Боб. Расспросите Маттони, дежурящего под потерной, и папашу Жака, который охраняет вход в замок. Ступайте, Сенклер, ступайте. Минут через пять я вернулся - как и следовало ожидать, ни с чем. Старого Боба нигде не видели. Он нигде не проходил. Рультабийль все еще обнюхивал пол. - Он оставил лампу зажженной, чтобы все думали, будто он работает, - сообщил молодой человек и озабоченно добавил: - Следов борьбы нигде нет. Я нашел лишь следы Артура Раиса и Робера Дарзака - вчера вечером, во время грозы, они заходили сюда и принесли на подошвах немного влажной земли со двора Карла Смелого и железистой почвы с первого двора. Следов Старого Боба нет нигде. Он пришел сюда до бури и, возможно, вышел, когда она еще бушевала, но, во всяком случае, больше сюда не возвращался. Рультабийль встал и поставил лампу обратно на стол: она снова осветила череп, красная челюсть которого никогда еще не скалилась так зловеще. Вокруг не было ничего, кроме древних костей, но они пугали меня меньше, чем отсутствие Старого Боба. Несколько секунд Рультабийль постоял над окровавленным черепом, взял его в руки и заглянул в глазницы. Потом поднял его на вытянутых руках, внимательно осмотрел снизу, затем в профиль, после чего отдал мне и тоже попросил поднять череп над головой, словно величайшую ценность, а сам поднял над головой лампу. Внезапно в голове у меня сверкнула мысль, я бросил череп на стол и ринулся во двор, к колодцу. Там я убедился, что закрывавшие его железные полосы не тронуты. Если бы кто-то убежал через этот колодец, или упал в него, или был туда брошен, полосы оказались бы сдвинуты с места. В необычайном волнении я поспешил назад и воскликнул: - Рультабийль! Остается одно: в мешке увезли Старого Боба. Я повторил это еще раз, но репортер меня не слушал: к моему удивлению, он занимался делом, смысла которого я не мог разгадать. В столь трагическую минуту, когда мы ждали возвращения г-на Дарзака, чтобы мысленно замкнуть круг, в котором находился "лишний" труп, когда в древней башне Старого замка Матильда, словно леди Макбет, отмывала следы невероятного преступления, - как мог Рультабийль в такую минуту забавляться с линейкой, угольником, рейсфедером и циркулем? Да, он сидел в кресле старого геолога и, придвинув к себе чертежную доску Робера Дарзака, чертил - спокойно, поразительно спокойно, словно мирный и тихий чертежник. Поставив на бумагу ножку циркуля, он начертил окружность, обозначавшую, должно быть, башню Карла Смелого, - точно так же, как на плане Робера Дарзака. Затем, проведя еще несколько линий, он обмакнул кисть в чашечку с красной краской, которой пользовался г-н Дарзак, и принялся закрашивать ею круг. Делал это он необычайно тщательно, следя, чтобы краска везде ложилась ровно, словно хотел, чтобы его похвалили за прилежание. Он наклонял голову то налево, то направо и, точно старательный ученик, даже высунул кончик языка. Закончив работу, он замер. Я пытался заговорить с ним, но он молчал. Его взгляд был прикован к рисунку: он смотрел, как высыхает краска. Внезапно рот его искривился, и из него вырвался ужасный крик; я не узнал его искаженного, безумного лица. Он повернулся ко мне так резко, что опрокинул кресло. - Сенклер, взгляните на красную краску. Взгляните! Я с трепетом склонился над листом, напуганный диким возбуждением моего друга, однако увидел лишь аккуратный рисунок. - Красная краска! Красная краска! - продолжал стонать репортер; глаза его расширились, словно он наблюдал за какой-то жуткой сценой. Не выдержав, я спросил: - Но что тут такого особенного? - Что особенного? Да разве ты не видишь, что она уже высохла? Разве ты не видишь, что это кровь? Нет, я этого не видел: я точно знал, что это не кровь, а самая обычная красная краска. Но в ту секунду я и не помышлял противоречить Рультабийлю, а, напротив, сделал вид, что заинтересовался мыслью о крови. - Чья кровь? - спросил я. - Вы знаете, чья это кровь? Ларсана? - Да кто же знает, какая у Ларсана кровь? - вскричал он. - Кто видел, какого она цвета? Чтобы узнать, какого цвета у Ларсана кровь, нужно вскрыть вены мне, Сенклер! Это единственный способ. Я был в полном смятении. - У моего отца не так-то просто взять кровь. Уже не в первый раз он говорил об отце с какой-то отчаянной гордостью. "Если мой отец наденет парик, этого никто не заметит". "У моего отца не так-то просто взять кровь". - Руки у Бернье были в его крови, к тому же вы видели руки Дамы в черном. - Да, да, они так говорили! Но убить моего отца не так-то просто! В страшном возбуждении Рультабийль продолжал разглядывать свой аккуратный рисунок. Ему перехватило горло, и, чуть ли не рыдая, он проговорил: - Господи, да сжалься же над нами. Это было бы слишком ужасно! Помолчав, он добавил: - Моя бедная мать этого не заслужила. И я тоже. И все мы. Крупная слеза, скатившись у него по щеке, упала в чашечку с краской. - Рисовать дальше нет смысла, - прошептал он дрожащим голосом, необычайно бережно взял чашечку и, поднявшись, поставил ее в шкафчик. Затем схватил меня за руку и потащил за собой; я шел и вглядывался в него: неужто он и в самом деле внезапно сошел с ума? - Пошли, пошли, - говорил он. - Час настал, Сенклер. Отступать теперь мы больше не вправе. Нужно, чтобы Дама в черном рассказала все, что касается мешка. Ах, поскорее бы вернулся господин Дарзак, нам было бы не так тяжко. Не могу я больше ждать. Ждать - чего? И все-таки почему он так испугался? Какая мысль заставила взгляд его остановиться? Почему зубы у него опять застучали? Я не удержался и снова осведомился: - Что вас так напугало? Разве Ларсан не мертв? Нервно стиснув мою руку, Рультабийль повторил: - Говорю же вам, что его смерть страшит меня сильнее, чем его жизнь! С этими словами он постучал в дверь Квадратной башни, к которой мы как раз подошли. Я поинтересовался, не хочет ли он поговорить с матерью с глазу на глаз. Однако, к моему великому удивлению, он ответил, что сейчас ни за что на свете ему нельзя оставаться одному, иначе, как он выразился, "круг не замкнется", после чего мрачно добавил: - А может, это никогда и не случится? *** Нам все не открывали, и Рультабийль постучал снова; наконец дверь распахнулась, и в ней показалось осунувшееся лицо Бернье. Увидев нас, он страшно рассердился. - Что вам надо? Чего вам еще? Говорите тише, хозяйка в гостиной Старого Боба. А старик так и не вернулся. - Впустите нас, Бернье, - приказал Рультабийль и толкнул дверь. - Только не говорите хозяйке... - Да нет же, нет! Мы вошли в прихожую. Там стоял почти полный мрак. - А что делает госпожа в гостиной Старого Боба? - шепотом спросил Рультабийль. - Ждет... Ждет возвращения господина Дарзака. Войти в комнату она не смеет. Я тоже. - Ладно, Бернье, возвращайтесь к себе в привратницкую и ждите, когда я вас позову, - приказал Рультабийль. Журналист отворил дверь в гостиную Старого Боба. Мы увидели Даму в черном, точнее, лишь ее силуэт, потому что в комнату только начал пробиваться первый свет дня. Матильда стояла, прислонившись к стене у окна, выходившего во двор. При нашем появлении она не пошевелилась, но почти сразу заговорила настолько изменившимся голосом, что я его даже не узнал: - Зачем вы пришли? Я видела, как вы шли по двору. Со двора вы не выходили. Вам все известно. Чего вы хотите? - И с бесконечным страданием в голосе добавила: - Вы же поклялись ничего не видеть. Рультабийль подошел к Даме в черном и с почтением взял ее за руку: - Пойдемте, матушка, - сказал он, и эти простые слова прозвучали мягко и в то же время настойчиво. - Пойдемте же, пойдемте! И он увлек ее за собой. Она не сопротивлялась. Едва он взял ее за руку, как мне показалось, что она готова повиноваться ему во всем. Однако когда он подвел ее к двери роковой комнаты, она попятилась и простонала: - Только не сюда! Чтобы не упасть, ей пришлось опереться о стену. Рультабийль подергал за ручку. Дверь была заперта. Он позвал Бернье; тот по его приказу отпер дверь и тут же исчез или, точнее, сбежал. Приоткрыв дверь, мы заглянули в комнату. Что за вид! Беспорядок там царил невообразимый. Кровавый свет зари, проникавший сквозь широкие бойницы, придавал этому беспорядку еще более зловещий оттенок. Какое освещение для комнаты, где произошло убийство! Сколько крови на стенах, на полу и мебели! Кровавого света восходящего солнца и крови человека, которого Тоби увез неизвестно куда, в мешке из-под картошки... Столы, кресла, стулья - все было перевернуто. Простыни, за которые, по-видимому, в агонии схватился преступник, были наполовину стянуты с постели на пол, и на белом полотне отчетливо виднелся отпечаток окровавленной руки. Мы вошли, поддерживая Даму в черном, которая, казалось, вот-вот лишится чувств; нежно и просительно Рультабийль повторил: "Нужно, матушка! Нужно!" Я поставил перевернутое кресло на ножки, он усадил ее и принялся расспрашивать. Она отвечала односложно, а то и просто кивала головой или делала жест рукою. Я видел, что по мере того, как она отвечала, Рультабийль становился все более встревоженным, огорченным и растерянным; он пробовал успокоиться, но тщетно. Обращаясь к Даме в черном на "ты", репортер, чтобы ободрить ее, снова повторил: "Матушка! Матушка!", но она совсем пала духом и протянула к нему руки; они крепко обнялись, и это ее немного оживило. Затем она вдруг разрыдалась, как бы облегчая тем самым давивший на нее тяжкий груз. Я хотел было уйти, но они оба меня удержали, и я понял, что им не хочется оставаться одним в этой кровавой комнате. Матильда тихо проговорила: - Избавились... Рультабийль бросился перед нею на колени и стал умолять: - Чтобы убедиться в этом, матушка, ты должна мне рассказать все, что произошло, все, что ты видела. И наконец она заговорила. Бросив взор на закрытую дверь, вновь с ужасом оглядев разбросанные вещи - окровавленный пол и мебель, она принялась рассказывать, но так тихо, что мне пришлось подойти и наклониться над нею, чтобы хоть что-нибудь услышать. Из ее отрывистых фраз выходило следующее: как только они вошли в комнату, г-н Дарзак заперся на задвижку и направился прямо к письменному столу, так что, когда все произошло, он находился прямо посередине комнаты. Дама в черном стояла немного левее и собиралась отправиться к себе в спальню. В комнате горела лишь одна свеча, стоявшая слева на ночном столике, недалеко от Матильды. И вот что произошло дальше. В полной тишине послышался какой-то скрип. Они оба посмотрели в одну и ту же сторону, и сердца их застучали от страха. Скрип доносился из стенного шкафа. Внезапно все стихло. Они смотрели друг на друга, не решаясь, а быть может, будучи просто не в состоянии вымолвить ни слова. Скрип показался им необычным, тем более что стенной шкаф раньше не скрипел. Дарзак сделал движение в сторону шкафа, находившегося в глубине комнаты, справа. Но второй, более сильный скрип пригвоздил его к месту; Матильде показалось, что дверца шкафа начинает открываться. Дама в черном усомнилась: не привиделось ли ей все это, в самом ли деле дверца шевельнулась? У г-на Дарзака было такое же ощущение, и он смело двинулся вперед. В этот миг дверца шкафа распахнулась. Да, ее толкнула чья-то рука! Даме в черном хотелось закричать, но она словно онемела. В порыве ужаса и смятения она задела рукой за свечу, та упала на пол, и в ту же секунду из шкафа показалась чья-то фигура; Робер Дарзак с яростным криком набросился на нее. - Но у этой фигуры было лицо, - прервал Рультабийль. - Матушка, ну почему ты не видела лица этого человека? Вы убили лишь тень, но кто поручится, что это был Ларсан, - ведь его лица-то ты не видела. Быть может, вы убили даже не тень Ларсана. - О нет, он мертв, - глухо и просто ответила она и замолкла. Глядя на Рультабийля, я спрашивал себя: "Но кого же они убили, если не Ларсана? Пусть Матильда не видела его лица, но она слышала его голос. Он ведь слышится ей до сих пор, и она вся дрожит. И Бернье слышал и узнал его голос, жуткий голос Ларсана, голос Балмейера, который ночью, в пылу страшной схватки, грозил Дарзаку смертью: "Теперь-то ты от меня не уйдешь!" А Дарзак смог лишь выдавить в ответ: "Матильда! Матильда!" Ах, как он ее звал, уже хрипя, теряя последние силы! А она? В потемках она не могла разобрать: какая же тень его, Робера, который зовет ее на помощь, а она не в силах ему помочь, и вообще помощи ждать неоткуда. И вдруг прогремел выстрел, исторгнувший у нее из груди крик ужаса, словно пуля угодила в нее. Кто убит? Кто жив? Чей голос сейчас раздастся? Чей голос она услышит? Заговорил Робер... *** Рультабийль обнял Даму в черном, поднял ее с кресла и почти что донес на руках до дверей спальни. Там он проговорил: - Теперь ступай, матушка, я должен потрудиться - хорошо потрудиться для тебя, господина Дарзака и себя самого! - Не оставляйте меня. Я не хочу, чтобы вы оставляли меня до возвращения господина Дарзака! - в испуге вскричала она. Рультабийль пообещал, сказал, чтобы она попыталась отдохнуть, и уже собрался было закрыть дверь в ее спальню, как раздался стук. Рультабийль спросил, кто там. В ответ раздался голос Дарзака. - Наконец-то! - воскликнул Рультабийль и открыл дверь. Нам показалось, что в комнату вошел мертвец. Никогда еще человеческое лицо не было столь бледным, бескровным и безжизненным. Пережитое опустошило Робера Дарзака, и теперь его лицо ничего не выражало. - Ах, вы здесь, - проговорил он. - Ну, все кончено? С этими словами Робер Дарзак бросился в кресло, в котором только что сидела Дама в черном. Через несколько мгновений он поднял на нее глаза: - Ваше желание исполнено. Он там, где вы хотели. - Но его лицо вы видели? - тут же спросил Рультабийль. - Нет, не видел. Неужели вы думаете, что я открывал мешок? Я думал, что это огорчит Рультабийля, однако он внезапно подошел к г-ну Дарзаку и проговорил: - Ах, так вы не видели его лица? Но это же прекрасно! - Журналист пожал г-ну Дарзаку руку и продолжал: - Но главное не это. Сейчас нам важно не замкнуть круг. И вы, господин Дарзак, поможете нам в этом. Погодите-ка! С радостным видом Рультабийль встал на четвереньки. Теперь он напоминал повадкой собаку: ползал по всей комнате, заглядывал под стулья, под кровать - точно так же, как делал это когда-то в Желтой комнате; время от времени он поднимал голову и говорил: - Все-таки я что-нибудь да найду. Что-нибудь, что нас спасет. Бросив взгляд на г-на Дарзака, я спросил: - Но разве мы уже не спасены? - Я найду что-нибудь, что спасет наш мозг! - повторил Рультабийль. - Парень прав, - заметил г-н Дарзак. - Нам обязательно нужно узнать, как этот человек вошел сюда. Внезапно Рультабийль встал, держа в руках револьвер, который он выудил из стенного шкафа. - Вы нашли его револьвер? - проговорил Робер Дарзак. - По счастью, он не успел им воспользоваться. С этими словами г-н Дарзак вытащил из кармана пиджака собственный револьвер, который спас ему жизнь, и протянул его молодому человеку. - Вот настоящее оружие. Рультабийль прокрутил барабан револьвера Дарзака и вытащил стреляную гильзу, затем сравнил этот револьвер с другим, найденным в шкафу и принадлежавшим убийце. Это был "бульдог" лондонской фирмы; он казался совсем новеньким, все патроны в нем были целы. Рультабийль признал, что из него еще не стреляли. - Ларсан прибегает к огнестрельному оружию только в крайнем случае, - пояснил он. - Он не любит шума. Будьте уверены, он хотел лишь напугать вас, иначе выстрелил бы, не раздумывая. Рультабийль отдал Роберу Дарзаку его револьвер, а оружие Ларсана спрятал в карман. - Теперь оружие ни к чему, - проговорил г-н Дарзак и покачал головой. - Клянусь вам, совершенно ни к чему. - Вы полагаете? - осведомился Рультабийль. - Уверен. Рультабийль встал, прошелся по комнате и сказал: - Когда имеешь дело с Ларсаном, в таких вещах никогда нельзя быть уверенным. Где труп? - Спросите у госпожи Дарзак, - отозвался г-н Робер. - Мне хотелось бы забыть о нем. Я не хочу ничего больше знать об этом ужасном деле. Если ко мне вернутся воспоминания о страшном путешествии, когда у меня в ногах покачивался мешок с умирающим человеком, я скажу себе: "Это кошмар!" И прогоню его. Не говорите больше со мною об этом. Где труп, кроме меня, знает лишь госпожа Дарзак. Она вам и скажет, если захочет. - Я тоже забыла, - отозвалась г-жа Дарзак. - Так надо. - Однако, - покачав головой, продолжал настаивать Рультабийль, - вы сказали, что он умирал. А сейчас вы уверены, что он мертв? - Уверен, - просто ответил г-н Дарзак. - Ох, все уже кончено, все кончено, не правда ли? - подойдя к окну, умоляющим голосом проговорила Матильда. - Смотрите, солнце! Эта страшная ночь прошла навсегда. Все кончено! Бедная Дама в черном! Слова "все кончено!" были словно вопль ее души. Ей хотелось забыть ужасную драму, которая произошла в этой комнате. Ларсана больше нет. Ларсан погребен. Погребен в мешке из-под картошки. Внезапно мы в испуге вскочили: Дама в черном исступленно захохотала. Но почти сразу хохот резко оборвался, и наступило гнетущее молчание. Мы не осмеливались смотреть ни на нее, ни друг на друга. Первой заговорила она: - Уже прошло. Все кончено. Больше я смеяться не буду. И тут раздался очень тихий голос Рультабийля: - Все будет кончено тогда, когда мы узнаем, как он сюда вошел. - К чему? - возразила Дама в черном. - Эту тайну он унес с собой. Объяснить это мог лишь он, но он мертв. - Он будет по-настоящему мертв, только когда мы узнаем, как он сюда вошел, - отчеканил Рультабийль. - Очевидно, - вмешался г-н Дарзак, - раз мы этого не знаем, но хотим узнать, он будет все время вставать перед нашим мысленным взором. Его нужно прогнать. - Так давайте прогоним, - согласился Рультабийль. Он нежно взял Даму в черном за руку и попытался увести ее в соседнюю комнату, говоря, что ей нужен отдых. Однако Матильда заявила, что не пойдет туда, потому что мы собираемся изгонять призрак Ларсана. Нам показалось, что она снова начнет хохотать, и мы дали знак Рультабийлю, чтобы он больше не настаивал. *** Тогда Рультабийль отворил дверь и позвал Бернье с женой. Мы буквально заставили их войти в комнату, после чего принялись сопоставлять кто что знает. В результате выяснилось следующее. Во-первых: в пять вечера Рультабийль побывал здесь и заглянул в шкаф. В обеих комнатах никого не было. Во-вторых: после пяти часов комнату открывали дважды; оба раза делал это папаша Бернье, который в отсутствие супругов Дарзак один мог ее открыть. В первый раз - в пять часов с минутами: он впустил г-на Дарзака; во второй раз - в половине двенадцатого: он выпустил г-на и г-жу Дарзак. В-третьих: между шестью с четвертью и половиной седьмого Бернье запер дверь, выпустив нас с г-ном Дарзаком. В-четвертых: входя в комнату, г-н Дарзак запирался на задвижку; сделал это он и днем, и вечером. В-пятых: Бернье дежурил у двери непрерывно с пяти до половины двенадцатого, не считая двухминутной отлучки около шести часов. Когда все это было установлено, Рультабийль, сидевший за столом Робера Дарзака и делавший записи, встал и сказал: - Ну вот, все очень просто. Надежда у нас только одна: короткий перерыв в дежурстве Бернье, имевший место около шести. Во всяком случае, в тот момент у дверей никого не было. Однако за дверью находились вы, господин Дарзак. Напрягите память и скажите: продолжаете ли вы настаивать на том, что, войдя в комнату, вы тотчас же закрыли дверь и заперлись на задвижку? Без малейших колебаний г-н Дарзак торжественно проговорил: - Да, настаиваю. И отпер задвижку я только тогда, когда вы с вашим приятелем Сенклером постучались в дверь. Я настаиваю на этом. Впоследствии оказалось, что он говорил сущую правду. Супругов Бернье поблагодарили, и они вернулись в привратницкую. Проводив их, Рультабийль дрожащим голосом заявил: - Итак, господин Дарзак, вы замкнули круг. Теперь ваши комнаты в Квадратной башне заперты так же, как в свое время была заперта Желтая комната или таинственный коридор - надежно, как сейф. - Сразу ясно, что имеешь дело с Ларсаном, те же приемы, - заметил я. - Да, приемы те же, господин Сенклер, - согласилась г-жа Дарзак и, оттянув галстук на шее у мужа, показала на его раны. - Взгляните, - сказала она, - рука та же. Уж я-то ее знаю. Наступило тягостное молчание. Мысли г-на Дарзака вертелись только вокруг этой непостижимой загадки, словно преступление в Гландье повторилось теперь здесь, но только в более жестокой форме. Он повторил те же слова, которые говорил тогда относительно Желтой комнаты: - Значит, в этих стенах, полу или потолке должно быть какое-то отверстие. - Но его нет, - ответил Рультабийль. - Значит, нужно пробить его головой! - продолжал г-н Дарзак. - Зачем же? - опять отозвался Рультабийль. - Разве в Желтой комнате его пробили? - Но здесь совсем другое дело, - вмешался я. - Комната в Квадратной башне заперта еще надежнее, чем Желтая: сюда ведь не мог никто проникнуть ни раньше, ни потом. - Нет, здесь совсем другое дело, потому что все обстоит как раз наоборот, - подытожил Рультабийль. - В Желтой комнате не хватало трупа, а здесь труп лишний. Он вдруг покачнулся и оперся о мою руку, чтобы не упасть. Дама в черном бросилась к нему. Из последних сил Рультабийль жестом остановил ее и сказал: - Нет, нет, ничего... Просто я немного устал... Глава 14 Мешок из-под картошки Пока по совету Рультабийля г-н Дарзак и Бернье ликвидировали следы драмы, Дама в черном, поспешно переодевшись, постаралась побыстрее добежать до комнаты отца, прежде чем встанет кто-нибудь из хозяев "Волчицы". Перед уходом она посоветовала нам помалкивать и быть благоразумными. Рультабийль тоже откланялся. Было семь утра, и жизнь в замке и вокруг него начинала пробуждаться. Слышалось протяжное пение рыбаков в лодках. Я бросился на постель и на этот раз крепко уснул, так как валился с ног от усталости. Проснувшись, я несколько минут понежился в приятном полузабытьи, как вдруг, вспомнив события прошлой ночи, вскочил на ноги. - Нет, "лишний труп" - это невозможно! - воскликнул я. Да, из бездны перепутанных сном мыслей, из мрачных пучин памяти первой выплыла именно эта мысль: "Лишний труп - это невозможно". И в этом не было ничего странного, напротив. Ее разделяли все, кто так или иначе участвовал в драме, происшедшей в Квадратной башне, это смягчало ужас перед самим событием, ужас при мысли об агонизирующем человеке, которого засунули в мешок, увезли среди ночи и бросили в далекую, глубокую таинственную могилу, где он и умер. Этот ужас вытеснялся другой мыслью - невероятной мыслью о "лишнем трупе". Видение это росло, ширилось и вставало перед нами, огромное, грозное, ужасное. Иные, как, например, м-с Эдит, которая привыкла отвергать то, чего не понимает, упорно отвергали условия задачи, поставленные перед нами судьбой и определенные нами в предыдущей главе; по мере того как на сцене форта Геркулес разворачивались события, эти люди все время возвращались к вопросу о правильности данных условий. Прежде всего нападение. Как оно было совершено? В какой момент? С каких подступов? Какие мины, контрмины, траншеи, сапы и траверсы - применяя к области мысли термины фортификации - помогли нападающему попасть в замок? Да, в каком месте был атакован замок? Непонятно! А знать это нужно. Это ведь как будто слова Рультабийля: нужно знать? При столь таинственной осаде нападение могло быть совершено везде и нигде. Нападающий молчит, атака развивается бесшумно, враг подходит к стенам на цыпочках. Нападение! Быть может, оно в молчании, а может, и в разговорах. В слове, во вздохе, в шепоте. Оно в жесте, оно может быть во всем, что прячется, а может во всем, что на виду... Во всем, что на виду и невидимо. Одиннадцать. Где Рультабийль? Постель его не разобрана... Я поспешно оделся и разыскал своего друга в первом дворе. Он взял меня под руку и повел в большой зал "Волчицы". Там я с удивлением обнаружил многих обитателей замка, хотя время завтрака еще не пришло. Г-н и г-жа Дарзак тоже были там. Мне показалось, что Артур Ранс держится необычайно холодно. Как только мы вошли, нас приветствовала м-с Эдит, с ленивым видом сидевшая в укромном уголке: - А вот и Рультабийль со своим другом Сенклером. Сейчас мы узнаем, что им нужно. В ответ Рультабийль извинился, что собрал всех в такой час; но у него есть столь важное сообщение, сказал он, что он не хотел терять ни секунды. Тон его был настолько серьезен, что м-с Эдит вздрогнула и изобразила детский испуг. Однако Рультабийль невозмутимо заметил: - Подождите дрожать, сударыня, прежде чем не узнаете, о чем идет речь. Я собираюсь сообщить нечто отнюдь не веселое. Мы переглянулись. Как он это сказал! Я попытался прочесть по лицам г-на и г-жи Дарзак, как они себя чувствуют. Не изменились ли их лица за прошлую ночь? Честное слово, держались они хорошо. Выражение отчужденности исчезло. Что же собирается сообщить Рультабийль? Поскорее бы! Но вот он попросил усесться тех из нас, кто еще стоял, и начал. Обратился он к м-с Эдит: - Прежде всего позвольте сообщить вам, сударыня, что я решил снять охрану, окружавшую форт Геркулес, словно вторая стена. Я считал ее необходимой для обеспечения безопасности господина и госпожи Дарзак, и вы позволили мне ее организовать по моему усмотрению и, несмотря на то что она вам мешала, отнеслись к моей затее великодушно и, если можно так выразиться, не теряя хорошего настроения. Этот прозрачный намек на шутки, которые отпускала по нашему адресу м-с Эдит, когда мы организовывали охрану, заставил улыбнуться Артура Ранса и ее самое. Однако ни супруги Дарзак, ни я не улыбнулись: со все возрастающей тревогой мы спрашивали себя, к чему клонит наш друг. - В самом деле? Вы снимаете охрану с замка, господин Рультабийль? Вы и в самом деле меня порадовали, хотя она мне нисколько не мешала, - воскликнула м-с Эдит с напускной веселостью (напускной испуг, напускная веселость - я находил, что в м-с Эдит вообще много напускного, но - странное дело! - это мне в ней нравилось). - Напротив, - продолжала она, - все это в какой-то мере удовлетворяло мои романтические наклонности. А снятию охраны я радуюсь потому, что, значит, господину и госпоже Дарзак больше не угрожает никакая опасность. - После сегодняшней ночи это действительно так, - отозвался Рультабийль. Г-жа Дарзак не сдержала резкого движения, но заметил его лишь я. - Тем лучше! - вскричала м-с Эдит. - Слава богу! Но почему мой муж и я последними узнаем подобную новость? Ведь этой ночью произошло нечто любопытное? Речь идет, конечно, о путешествии господина Дарзака? Он ведь ездил в Кастеллар. Г-н и г-жа Дарзак выказывали явные признаки смущения. Взглянув на жену, г-н Дарзак хотел было что-то сказать, но Рультабийль помеша