.. Знаете, что такое смертельное мулине? Сейчас объясню. Этот рецепт может быть вам так же полезен, как рецепт приготовления рагу под белым соусом. Когда несколько придурков окружают вас с недобрыми намерениями, изобразите нечто вроде эпилептического припадка, но вместо того, чтобы упасть на пол, присядьте на корточки и лупите в животы, находящиеся перед вами. Это застает противников врасплох, потому что вся сцена происходит внизу и они не знают, за что вас ухватить... Очень веселое занятие, клянусь! Но в данный момент в наши почки наставлен целый лес автоматов и лучше подождать развития событий. Немцы вводят нас в мрачное здание и ведут в помещение, похожее на классную комнату. Может, до войны здесь и правда был класс. Мы ждем в разных углах комнаты под присмотром полудюжины солдат. В комнате стоит собачий холод, но мы не мерзнем. Страх включает в заднице маленький обогреватель. Вдруг слышатся шаги, и дверь открывается перед псевдо- Ренаром. Этот гад входит в сопровождении своей так называемой дочечки и двух немецких офицеров. Милая компания садится за стол и начинает тихо разговаривать, потом Ренар, кажется председательствующий на совещании, поворачивается к солдатам и приказывает обыскать меня. Длинный блондин, похожий на клизму, опустошает мои карманы. Их qndepfhlne он относит своим начальникам. Ренар быстро хватает драгоценный сверток, лихорадочно срывает обертку и открывает картонную коробку. С его губ срывается восклицание. В коробке лежит стекляшка, служащая для того, чтобы ставить банки. Запомните, что больше всех ошарашен я. Я видел номера лучших иллюзионистов, но банка в коробке, куда я сам положил лампу... до такого фокуса им далеко! Если вы умнее пары штиблет, попытайтесь дать мне разумное объяснение! Я только полицейский, и если в дело влезает черная магия, то предпочитаю записаться в ряды чистильщиков туалетов... А пока у Ренара полностью обалдевшая физия. Он весь бледный и смотрит на меня белыми глазами. -- Подойдите, -- говорит он мне. Я делаю несколько шагов к ареопагу. -- Решили нас одурачить? -- скрипит он. Тут я начинаю возмущенно орать: -- Нет, каково! Кто кого одурачил?! Кто прикидывался спасителем, отцом семейства и таким патриотом, что затмевал Жанну д'Арк? Кто себя вел, как последняя мразь? Кто гнусными комедиями заманивает доверчивых людей в ловушки? Знаешь, гнида, я понимаю, что на войне допустимо применение разных средств, разрешены разные подлости, но чтобы сделать эту, надо иметь вместо сердца кусок камня и быть сыном волка и красной гадюки... Я тебе скажу одну вещь: страна, развлекающаяся таким образом, должна приготовиться к худшим неприятностям. Ее песенка спета. Пока я говорил, Ренар меня ни разу не перебил. Его лицо невозмутимо, как консервный нож. -- Карл, -- говорит Флоранс, -- вам не кажется, что этот малый нуждается в уроке? Я ей мило улыбаюсь. -- А тебе, шлюха дешевая, я так надеру задницу... Она краснеет, подходит ко мне с горящими глазами и со всего маху влепляет мне пощечину. Солдатам приходится удерживать меня силой, иначе я превратил бы эту подстилку в отбивную. -- Успокойся, Грета, -- приказывает Ренар. Он тоже подходит ко мне и говорит совершенно спокойным голосом: -- Мой дорогой комиссар, я понимаю ваше возмущение. Оно совершенно естественно... Признаюсь, что с вами мы использовали очень необычный метод. Когда мы нашли вас той ночью у моста Пуасси прицепившимся к лодке, вы были без сознания. Поскольку у нас в районе есть друзья, мы отвезли вас к ним, чтобы вы не умерли. Мы дорожили вашим здоровьем. Вы долго не приходили в себя, и тогда нам пришла в голову идея сыграть маленькую комедию, которая вам так не понравилась. Мы надеялись хитростью получить лучший результат, чем силой. Видимо, я допустил ошибку. Вот только не могу понять одну вещь, господин комиссар: если бы вы поняли, что мы вас обманываем, или хотя бы заподозрили это, то не стали бы рисковать своей жизнью и жизнью девушки, не так ли? Значит, вы нам полностью доверяли. Тогда почему вы не взяли с собой лампу? Я размышляю. Я, ребята, попал в ту еще переделку. Не забывайте, что я обалдел больше всех. Кто-то забрал лампу из комиссариата на Этуаль. Но почему капрал мне ничего не сказал? Потому что он сообщник похитителя? Но главное -- кто, кто мог знать, что я спрятал лампу в этом месте?! Сколько неразрешимых вопросов, ответов на которые я, по всей bhdhlnqrh, уже никогда не найду. Вы знаете, я всегда был оптимистом, но на этот раз у меня не осталось ни грамма иллюзий... -- Слушайте внимательно, -- говорю я Ренару. -- Мне неизвестно, куда делась лампа. Я спрятал ее у себя дома. Наверное, кто-то выкрал ее, а я даже не подумал проверить содержимое коробки... -- Это все, что вы можете заявить? Его вопрос меня удивляет. -- Все! -- Нам прекрасно известно, что вы не заходили к себе домой... Ай! Какой же я идиот, что сказал это. Конечно, они следили за мной и знают, что я не совался в свой дом... Ренар (я продолжаю называть его этой фамилией) приказывает своим людям обыскать Жизель. Несмотря на протесты бедной девочки, ее ощупывают с ног до головы. Обыск, естественно, ничего не дает. Фрицы недолго совещаются. Один из офицеров делает знак их людям, и нас тащат по ледяным коридорам. Я хочу шепнуть малышке несколько ободряющих слов, но эти хамы разделяют нас на одном из перекрестков. Меня вталкивают в узкую темную комнатушку без окон, и дверь за мной закрывается. Глава 14 Меня оставляют гнить в этом шкафу двадцать четыре часа, не давая жратвы. Должно быть, эти ребята слыхали о методах Людовика XI. Когда они открывают дверь, я едва не падаю в обморок, оглушенный слабостью и светом. Я задыхаюсь, потому что мои легкие совершенно атрофировались. Я уже не осознаю, что происходит вокруг. Меня толкают, и я иду... И вот я снова в классе, где нахожу Ренара и Грету -- я помню, что так мой предатель обращался к Флоранс. Они сидят за столом. Он в форме полковника гестапо, великолепно сидящей на нем. -- Добрый день, господин комиссар. Я в ответ машу рукой. Мне становится немного лучше. Свежий воздух идет мне на пользу. Если бы еще закинуть в себя антрекот и литр вина, то я бы снова пришел в рабочее состояние... -- Ну, -- спрашивает Ренар, -- надумали проявить добрую волю? -- Простите? -- Вы прекрасно слышали мой вопрос. -- О какой доброй воле вы говорите? -- Слушайте, не изображайте из себя невинность. Скажите, где спрятали интересующий нас предмет, и, даю вам слово, вас и вашу подругу до конца военных действий отправят в тюрьму. Сказать нечего, предложение разумное, но принять я его не могу по двум причинам. Первая: я больше не верю этой парочке; вторая -- и этот аргумент неоспорим -- я не имею ни малейшего понятия, где находится эта чертова лампа. Все это я высказываю собеседнику, но он, кажется, сомневается в моей правдивости. -- На случай, если вы намерены продолжать хранить молчание, -- говорит он, -- предупрежу сразу, что вы подвергаете себя риску очень сурового наказания. -- Я думаю, мы зря теряем время, -- перебивает его Грета. -- Вам следует применить другие методы, дорогой. -- Ладно. По знаку Карла-Ренара его длинный подручный, похожий на клизму, привязывает мои руки и ноги к стулу. Грета подходит ко мне с сигаретой в руке и прижимает ее cnpyhi конец к моему лицу. Кожа на щеке дымится, жуткая боль ударяет в мозг. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать. -- Что вы об этом думаете, мой друг? -- спрашивает она со смехом. -- Неплохо, но у тебя маловато воображения, голубка моя. Могу тебе гарантировать и дать расписку на гербовой бумаге, что, если однажды ты попадешь ко мне в руки, я проделаю с тобой более интересные вещи. А трюк с сигаретой стар, как садизм девицы твоего пошиба. -- Карл! Он надо мной издевается... Она задыхается от бешенства. -- Не волнуйся, -- советует ее напарник. -- Он очень смелый человек и не сдастся с первого раза. -- Слушайте, фрицы, -- говорю я ему, -- В средние века существовал замечательный способ добиваться от подозреваемого признаний: ему сдавливали руки и ноги в раскаленных до красна тисках. А еще окунали в кипящее масло. В десяти случаях из десяти парень садился за стол и признавался во всем, чего от него хотели. Если его спрашивали, кто подбил Еву куснуть яблоко, он клялся головой своей бабки, что это сделал он. Пыткой обычно можно заставить признаться в чем угодно. Вот только никогда нельзя заставить человека сказать то, чего он не знает. Понимаете? -- Прекрасно понимаю, мой дорогой комиссар, но, если позволите, я сделаю вывод из вашего рассуждения. Разумеется, человека нельзя заставить сказать то, чего он не знает, но то, что он знает, выжать можно. Например, в вашем случае: либо вы знаете, где лампа, либо нет. -- Совершенно верно! -- Если вы правда не знаете этого, в чем я лично сомневаюсь, наша... настойчивость будет бесполезной, согласен, но если вы знаете, то скажете. Надо попробовать. У меня есть шанс победить, в противном случае вы пострадаете зря. Жаль, но я устрою вам эту маленькую проверку... Я пожимаю плечами. -- Замолчи, ты выжимаешь у меня слезу. Ренар отвешивает мне удар кулаком в физию. -- Это чтобы научить вас вежливости, -- говорит он. Меня охватывает приступ ярости, который длинный быстро успокаивает демонстрацией места зимовки раков. Я просто в бешенстве. С каким бы наслаждением я выпустил обойму в кишки этой милой компании! Для начала меня молотят, как боксерскую грушу, но я продолжаю молчать. Я слишком переполнен ненавистью, чтобы чувствовать боль. Затем они колотят меня резиновой дубинкой по мозгам. Мне кажется, я схожу с ума. Многие свихивались и от меньшего. У меня такое чувство, что в моей голове идет скачка на Гран-При. В глазах мелькают красные молнии, все плывет... -- Вы будете говорить? -- спрашивает Карл. Этот голос! Мне кажется, от него я страдаю сильнее всего. Я живу в каком-то кошмаре. -- Вы будете говорить? -- Да пошел ты!.. Они останавливают сеанс. Ренар что-то приказывает своим головорезам. Один из них выходит из комнаты и возвращается с Жизель. -- Раз вы так упрямы, мы попытаем счастья с мадемуазель... -- Сволочи! Они связывают ее так же, как и меня. После двух пощечин она начинает рыдать. -- Мужайся, милая! -- ору я ей. Мужества этой девочке не занимать, это я вам говорю. Ни одна другая куколка не вынесла бы то, что терпит она. Она вся посинела от ударов, но молчит. Я снимаю перед ней шляпу! -- Эти мерзавцы как каменные! -- восклицает Карл. -- Используйте сильные средства! Суперсильные! -- советует подлюка Грета. Карл пожимает плечами, подходит к шкафу, открывает дверцу и достает маленькую птичью клетку, в которой шевелится что-то темное. Он ставит клетку на стол и, указывая на нее пальцем, спрашивает: -- Вы видите, что находится в этой клетке? Мы смотрим: крыса. -- Да, это крыса, -- говорит Карл. -- Самая обыкновенная крыса. Я вам объясню, какую роль ей предстоит сыграть. Этот рецепт пришел из Китая. У китайцев богатое воображение и большие познания в психологии... Он замолкает, чтобы посмотреть, какой эффект произведут на нас его слова. Мы держимся спокойно. Эта клетка с крысой принесла в комнату какую-то разрядку. -- Крыса голодна, -- возобновляет Ренар свой рассказ. -- Мы приставим клетку к некой части тела мадемуазель, закрепим при помощи ремней и поднимем дверку. Что произойдет затем, представьте себе сами. Жизель громко вскрикивает и теряет сознание. Я по мере сил сдерживаю гнев и обращаюсь к Карлу: -- Скажите, полковник, вы офицер или садист? Человек вы или зверь? Он снова пожимает плечами: -- Значение имеет только результат... Я чувствую, он полон решимости. Как избежать этой гнусности? Думаю, я бы сказал, где лампа, если бы знал. А что, если... Да, это единственный выход... -- Хорошо, -- говорю я с подавленным видом, -- я вам все скажу. Лампа спрятана на улице Жубер, дом четырнадцать, четвертый этаж, дверь слева. -- Почему вы не взяли ее с собой? -- недоверчиво спрашивает Карл. -- Потому что предварительно хотел обсудить в Англии условия ее продажи. Мой трюк сработал. Я вижу, как лица моих мучителей проясняются. -- Где она спрятана? -- Она в люстре в столовой... -- Мы проверим... Нас разводят по камерам... Хотел бы я знать, чем все это закончится... Глава 15 Должно быть, сейчас полдень. Дверь моей камеры-шкафа открывается, и солдат протягивает мне миску супа. Нужно недюжинное воображение, чтобы назвать эту мерзкую бурду супом. На самом деле это теплая вода, на поверхности которой меланхолично плавает одна морковка. В нынешнем моем положении я не требую обеда от Ларю... Проглатываю эти помои и делаю несколько упражнений, чтобы размяться... Едва я закончил эту легкую гимнастику, как заявляется Карл. Он кипит. Я говорю себе, что он продолжит серию демонстраций китайских пыток, но пока об этом нет речи. -- Мы сделали обыск на улице Жубер, -- взрывается он. -- И знаете, что за лампу мы там нашли? Труп! Если бы я читал рассказ Сан-Антонио, то в эту самую минуту веселился бы сильнее всего. Я и думать забыл о фару, он же "Стрижка-бобриком", которого замочил в квартире моего двойника. Лучше того! Позавчера я совсем забыл сообщить о нем Гийому... Возможно, эта забывчивость меня спасет: труп придает правдоподобие моему "признанию". -- Проклятье! -- кричу я. -- Банда "Кенгуру" завладела ею! Я пользуюсь смятением, царящим в мозгах Карла, чтобы спросить: -- Значит, вы их не всех перебили в Везине? Отметьте, что этот вопрос рискован, потому что может подать Ренару идею допросить выживших, если таковые есть и находятся у него в руках. Так он узнает, что Фару был убит мной задолго до моего ареста... -- Увы, нет! -- отвечает Карл. -- Трое мерзавцев сумели удрать... Остальные мертвы... Так, так, так! По Парижу еще скачут "кенгуру", и это дает мне прекрасную возможность для объяснения исчезновения лампочки... Карл, сам того не зная, открыл мне дверь на свободу. -- Какое несчастье! -- говорю. -- В ту ночь, перед вашим приходом, они сумели заставить меня признаться, где Находится лампочка... Должно быть, они бросились по указанному адресу, чтобы ее забрать, и передрались из-за нее... Вам остается только поймать оставшихся в живых. Карл размышляет. -- Мы об этом подумаем. Следуйте за мной! -- приказывает он. Меня охватывает страх, что он влепит мне маслину в затылок. В общем, я ему больше не нужен, а на милосердие Ренара особо рассчитывать не приходится. Мы входим в столовую, где офицеры пьют ликеры и курят сигары толщиной с фок-мачту. В почтенном собрании я замечаю и женщин, в том числе Грету. Ничего не скажешь, эта девочка просто прелесть, и, даже будучи ее личным врагом, невозможно не любоваться ею. На ней черный костюм, белая блузка и брошка из слоновой кости. Приняв томную позу, она курит длинную сигарету с золотым ободком на конце. -- А вот и мой любимый комиссар, -- воркует она. -- Садитесь рядом со мной, комиссар. Я ошеломлен этим приемом, которого никак не ожидал. Но, как вы знаете, я умею приспосабливаться ко всем ситуациям и не моргнув глазом сажусь возле нее. -- Выпьете стаканчик коньяку? -- Я могу выпить целую бутылку, баронесса... Она смеется и наливает мне коньяк. Ох, как эти гады себя любят! Коньяк великолепный.. Если бы я себя послушал, то крепко напился бы в этом изысканном обществе. -- Это что же, -- спрашиваю я ее, -- у моей нежно любимой подруги сегодня выходной от пыток? -- Да. Кажется, она твердо решила не обижаться. Остальные невозмутимо слушают нас. -- Вы знаете, что прекрасны? -- Не может быть! -- Как! -- вскрикиваю я, притворяясь удивленным. -- Ни один из этих срывателей ногтей не сказал вам об этом? Ах, Грета, старая добрая немецкая галантность погибает! Она наклоняется поймать сползающую петлю чулка. Я машинально bd{u`~ запах ее духов и бросаю взгляд на ее груди. Это у меня почти рефлекс, только сейчас я ничего не вижу, потому что ее блузка очень высоко заколота брошью Тогда я смотрю на брошь, и от удивления у меня начинает течь слюна. На этой безделушке есть надпись, напоминающая мне другую... Никто не замечает моего смущения, и это прекрасно... -- Дамы и господа, перед вами знаменитый комиссар Сан-Антонио из Секретной службы, -- заявляет Карл, -- доставивший нам столько неприятностей перед войной. Это продолжается и сейчас. В числе прочих подвигов он сумел отобрать у мерзавцев "кенгуру" нашу BZ 22. Правда, следует отметить, что те не остались в долгу и смогли снова завладеть нашим изобретением. Карл берет стакан шерри и опрокидывает себе в рот, после чего с подлинным удовольствием прищелкивает языком и продолжает. -- В принципе, раз милейший комиссар оказался нам больше не нужен, осталось только прислонить его к стенке и дать ему двенадцать пуль, на которые он имеет все права... Он делает паузу. -- Но, -- продолжает он, -- мне в голову пришла одна идея: почему бы нам не использовать замечательные качества этого человека? Один раз ему удалось заполучить BZ 22, и нет никаких оснований не верить, что удастся повторить этот подвиг... Собравшиеся с сомнением качают головами. Один из них что-то говорит по-немецки, но Карл его перебивает: -- Давайте играть в открытую, дорогой майор. Я предпочитаю, чтобы этот человек понимал, о чем мы говорим. -- Ну что же, -- повторяет майор с акцентом, густым, как гудрон, -- мне кажется, господин полковник, что освобождать комиссара опасно... У нас нет никакой уверенности, что, выйдя отсюда, он не попытается удрать в Англию. А если перед этим он сумеет заполучить BZ 22, это будет крайне неприятно. Конечно, у нас есть все возможности установить за ним плотное наблюдение, но из ваших слов следует, что мы имеем дело с очень хитрым человеком... Карл улыбается. -- Успокойтесь, фон Штибле, если я открываю перед Сан-Антонио двери этой тюрьмы, то потому, что имею способ держать его в руках. -- Можно спросить, что это за способ, господин полковник? -- Крыса. Я понимаю ход его рассуждений. -- Мы удерживаем в качестве заложницы его возлюбленную, -- объясняет Карл, -- которой он очень Дорожит, чему мы получили доказательство. Он не захочет, чтобы с ней случилось большое, очень большое несчастье. Правда, дорогой комиссар? Вам надо говорить, что это предложение меня чертовски устраивает? Все лучше, чем сидеть в этом жутком шкафу. Выйдя на свежий воздух, я придумаю способ вытащить отсюда Жизель. Вы сочтете меня излишне оптимистичным, но один из моих любимых девизов: "Веселись, пока жив". Я допиваю коньяк и любезно отвечаю Карлу: -- Это кажется мне осуществимым, но я хотел бы узнать, что произойдет после того, как я получу результат. Вы отправите меня на переработку для азотистых удобрений или наградите Железным крестом? Карл снова наливает себе стакан. -- Вы не видите середины между этими крайними решениями? Мое вчерашнее предложение остается в силе. Вы имеете мое слово офицера, что, если передадите мне лампу, вам и вашей подруге сохранят жизнь. Я даже отдам распоряжение, чтобы ваше заключение opnundhkn в самых лучших для вас условиях. -- Вы очень любезны. -- Я бы не хотел строить долгосрочные проекты, -- говорит он, -- но если мы останемся довольны вашей работой, то, может быть, рассмотрим возможность более тесного сотрудничества. Наше правительство использует все таланты... Сказать, что я хочу заржать, -- значит не сказать ничего. Карл шутник. Послушать его, так он может дать мне пост гауляйтера! -- Ну так что? -- спрашивает он. -- Каков ваш ответ? -- Мне кажется, у меня нет выбора... Но я ставлю мое согласие в зависимость от двух... не хочу говорить условий... скажем, пожеланий. -- Я вас слушаю. -- Так вот, я бы не хотел, чтобы вы окружили меня целой толпой шпиков под предлогом, что я освобожден условно. Мне предстоит сыграть очень деликатную партию, и я не хочу, чтобы ангелы- хранители затрудняли мою свободу действий. Вы меня понимаете? Я говорю откровенно, без малейшей задней мысли... -- А второе пожелание? -- Оно скромнее: в данный момент мечта моей жизни -- слопать сандвич... За два дня я съел только одну морковку и выпил миску теплой воды. Карл подзывает официанта и приказывает подать мне холодный ужин. -- Ну и славно! -- говорю я. -- Вести дискуссию лучше в дружеской обстановке. Я начинаю есть, стараясь не особо набрасываться на еду. Не хочется, чтобы они могли рассказать, как Сан-Антонио вел себя, словно голодная собака. Я отставляю мизинец и стараюсь применить на практике все советы пособия по хорошим манерам, найденного мною когда-то в ящике ночного столика одного лжебарона. Пока я закусываю, господа и дамы возобновляют разговор на немецком. Я поворачиваюсь к Грете. -- Скажите, далекая принцесса, вы знаете, что, несмотря на наши маленькие разногласия и даже на то, что вам случается перепутать мою щеку с пепельницей, мне обалденно нравится ваша фигура? Думаю, я уже доказал, что ваши прелести не оставляют меня равнодушным... Как вы смотрите на то, чтобы заключить между нами перемирие? Она смотрит на меня сквозь дым сигареты. Ее глаза почти зеленые. Между чувственными губами я замечаю ослепительно белые зубы. -- Если я назначу вам завтра стрелку, придете? -- Надо подумать. -- Отметьте, -- продолжаю я, чтобы развеять все ее сомнения, -- если об этом узнают здесь, это не будет иметь никакого значения. Вы сможете сказать, что флиртовали со мной, чтобы быпо удобнее следить Самое смешное, что это должно быть правдой. Но неважно, я слишком хочу сжать вас в своих объятиях, чтобы анализировать причины, заставляющие вас проявлять ко мне благосклонность. -- Хорошо, -- шепчет она. -- Встречаемся в Пам-Пам де л'Опера? -- Если хотите... -- Давайте в четыре? -- Можно. Довольный полученным результатом, я вонзаю зубы в бифштекс. Дела идут отлично. В середине второй половины дня, свежевыбритый, я покидаю фрицев. Карл возвращает мне часть моих бабок. Перед тем как nrosqrhr| меня, он показывает клетку, в которой кружится бедная крыса -- Не забывайте эту маленькую зверушку... -- Не беспокойтесь. -- Вот наш номер телефона. Если понадобится подкрепление, звоните. -- Договорились. -- И последний момент, -- заявляет лже-Ренар. -- Я даю вам восемь дней, чтобы добиться успеха. По истечении этого срока крысе будет что покушать... Я отвечаю неопределенным жестом и выхожу. До скорого! Глава 16 Как приятно снова попасть в столицу. Я вдыхаю ее воздух обеими ноздрями. Спорю, у вас есть четкое представление о том, что я буду делать. Вы думаете, что я затрублю в рог, давая сигнал к началу большой охоты... Вы уже видите меня сметающим все с пути в поисках уцелевших "кенгуру"... Если вы так думаете, то рассуждаете как безмозглые бабы. По возвращении в Париж я захожу в бар выпить несколько стаканов крепкого грога, после чего иду в кино. Да, да, в киношку! А если кому-то надо повторить еще раз, пусть подставляет челюсть, я ему ее живо вправлю. В данный момент я играю своей жизнью и жизнью Жизель. Ставка заслуживает того, чтобы принять предосторожности, а? Рвение еще не гарантирует положительного результата. Я хочу действовать наверняка. У меня в котелке варится одна идейка, и ей надо довариться. Когда она будет готова, я ее вытащу. Я захожу пожрать в "Дюпон-Монмартр", потом отправляюсь на поиски гостиницы с мягкими матрасами. Одну такую я нахожу у заставы Сен-Мартен. Там полно путан, но я не привередлив. Старая грымза спрашивает, подойдет ли мне комнатушка на четвертом. Я отвечаю, что да, плачу за номер и поднимаюсь по лестнице. Старуха меня окликает, чтобы спросить, в котором часу меня разбудить. Я ей советую не тратить по этому поводу красные кровяные тельца и дать мне продрыхнуть столько, сколько я захочу. Я быстро раздеваюсь и ныряю в постель. Кровать -- это самое лучшее изобретение человека после приручения лошади и выдумки жвачки. Скоро я начинаю храпеть, как эскадрон. Мне снится сон. Будто Жижи и я едем в поезде. Я ей объясняю принцип сообщающихся сосудов. В общем, мы не скучаем! Вдруг авария, и мы оказываемся погребенными под грудой металлолома. Я вырываюсь... Не совсем понимаю, проснулся я или это происходит во сне. Мои сомнения продолжаются недолго: проснуться- то я проснулся, но неизвестно, долго ли пробуду в состоянии бодрствования. Вот в чем вопрос, как сказал бы мой корешок Шекспир. Представьте себе, какой-то гад залез в мою комнатушку и дубасит меня по чайнику тем, что судмедэксперт завтра назовет тупым предметом. К счастью для моей головы, я сунул ее под подушку, а напавший в темноте этого не заметил. Полуоглушенный, я шевелюсь, дрыгаю руками и ногами... Я не дам себя кокнуть таким образом. Я люблю видеть типов, пытающихся выдать мне путевку на вечный отдых. Наконец мне удается высвободиться. В тот момент, когда я высовываю голову из-под богом ниспосланной подушки, получаю по зубам удар, от которого вижу Южный Крест. Изо рта хлещет кровь. Я похож на свинью на бойне. Новый удар попадает lme по скуле. В черепушке расцветает целый букет созвездий. Настоящий фейерверк. Спасибо господину мэру! Этот людоед, очевидно, колотит меня утюгом. Во всяком случае, могу гарантировать, что это не бумажный цветочек. Невероятно, что может происходить в голове в подобных случаях. Я говорю себе, что крепок как гранит, если выдерживаю такую молотилку. Ой, как больно! Наконец я сержусь и закрываю лицо обеими руками, чтобы дать себе время очухаться от этого нокдауна. Делаю глубокий вдох, втягиваю носом кровь и бросаюсь вперед. Соскакиваю с кровати. Парень продолжает бить. Я узнаю его по росту: карлик! Тут я говорю себе: хватит! Я не собираюсь всю жизнь терпеть колотушки от этого злобного уродца. Пусть он удрал от фрицев, наслаждаться свободой ему придется недолго. Черт его побери! Я сбиваю его с ног. Он выпускает из руки предмет, служащий молотком. Я нахожу его на ощупь. Это тяжелый металлический ключ, каким дворники открывают и закрывают вентили уличных кранов. Он пользуется этим движением, чтобы садануть мне ногой в живот. Мое горло скручивает жуткая тошнота, дыхание перехватывает. Я держу ключ за один конец, но не могу его поднять. Будь это даже чайная ложечка, результат оказался бы таким же. Карлик забирается на меня и хватает за горло. В его детских пальчиках таится страшная сила. Он так раздавит мне гортань! Я понимаю, что пришло время что-то предпринять. Прекращаю всякое сопротивление и расслабляюсь. Он разжимает руки. Этого-то я и ждал со вполне понятным нетерпением. Резким толчком сбрасываю его с себя, после чего замахиваюсь ключом и изо всех сил обрушиваю его на урода. Я не целился, но думаю, что, чем бы он ни поймал ключик, это даст ему пищу для размышлений. Глухой удар, и больше ничего. Я встаю и включаю свет. Зрелище не из красивых. Карлика можно выбрасывать на помойку. Его черепушка раскололась, как скорлупа ореха. Я несколько перестарался, однако сожалений по этому поводу не испытываю. Вопрос стоял так: либо он, либо я. Я предпочитаю, чтобы это был он. Подхожу к двери и осматриваю замок -- он не тронут, задвижка закрыта. Направляюсь к окну и обнаруживаю, что оно открыто. Оно выходит на балкон, идущий вдоль фасада. Я выхожу на балкон и иду, останавливаясь перед каждым окном. Наконец я нахожу то, что искал: пустой номер. Его окно открыто, что несколько необычно для декабря месяца. Вхожу в комнату. Пара ботинок подтверждает, что карлик остановился именно здесь. Я собираю вещи человечка в узел и уношу в свой номер. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что днем карлик сумел проследить за мной и получить номер на том же этаже. Не забыть прояснить этот вопрос завтра... Вернее, уже сегодня, потому что сейчас третий час ночи. Я закатываю карлика и его вещички в коврик и задвигаю все Это Под кровать, после чего тщательно закрываю окно и блокирую его стулом. Потом кладу перед дверью измятую газету, чтобы не быть застигнутым врасплох, если кто-нибудь еще попытается меня шлепнуть. Затем ложусь досыпать. Глава 17 Я спокойно сплю до утра. Вам это кажется странным, потому что вы думаете о трупе карлика под моей кроватью. Вам кажется невозможным дрыхнуть, имея такого гостя. Не заблуждайтесь: я боюсь жмуриков не больше, чем новорожденных. Преимущество onjnimhjnb перед живыми в том, что они не разбивают вам голову. Спокойнее их нет никого. Что касается привидений, то если хоть одно из них явится меня доставать, я на него так рявкну, что оно без остановок побежит до какого-нибудь старого доброго шотландского замка, где и забаррикадируется. Я умываюсь и анализирую ситуацию. Этот труп меня не пугает, но мешает. Если работник гостиницы обнаружит его, когда будет делать уборку, то так пожелтеет, что клиенты примут его за микадо. Разумеется, я могу предупредить Гийома, но мне не хочется вступать в контакт с коллегами. Прежде всего мне нужны спокойствие и отдых. Снимаю трубку телефона и звоню тете Амели, у которой спряталась мама. Отвечает как раз Фелиси. -- А, это ты, сынок, -- говорит она. -- Я начала беспокоиться... Тебе следует почаще давать о себе знать. Я ей объясняю, что не мог и что немцам лучше не знать моего адреса, а в наше время нет ничего более ненадежного, чем телефон. -- Ма, скажи, ты поехала к тете с большим чемоданом? -- Да. -- Он мне нужен. Срочно. -- Ты отправляешься в путешествие? -- Возможно, но я дам о себе знать, не бойся. Ты можешь прямо сейчас прислать его мне? Она соглашается, и я даю ей адрес моей гостиницы. -- До скорого, ма, и не волнуйся. Теперь мне остается только ждать прибытия чемодана. Если бы я мог скоротать время за куревом! Обыскиваю карманы карлика и обнаруживаю сухие египетские сигареты. -- Маленьким мальчикам нельзя курить, -- говорю я ему, перекладывая пачку в свой карман. Час спустя в дверь стучат. Открываю: это Фелиси со своим чемоданищем. Я устраиваю ей разнос: -- Ма, ты совсем ничего не соображаешь. Зачем ты пришла? Я же тебе сказал... Она бросается мне на шею, и остаток моих протестов теряется в мехе ее лисицы. Сколько я себя помню, зимой на ее плечах всегда был этот лис. Он мой старый приятель. У него забавный вид с этой острой мордочкой и стеклянными глазами. В детстве я называл его Альфредом. -- Неужели ты думал, что я упущу случай тебя обнять, малыш? -- Но это опасно! -- Какая опасность может грозить матери, которая хочет увидеть сына? Она у меня замечательная. Мое сердце оттаивает. Она кладет чемодан на кровать: -- Куда ты собрался? -- спрашивает она. -- Ну... -- Кажется, ты еще не определился с выбором направления... -- Понимаешь, ма... С ума сойти, как я могу спасовать перед матерью. Как мальчишка. -- Ну, -- вздыхает она, -- раз ты не хочешь говорить, я не настаиваю. Где твои вещи? Я уложу их в чемодан, а то ты навалишь все кучей, я тебя знаю. Жестокий удар -- Не стоит, ма. Сначала мне надо купить вещи... -- Даже не думай! -- восклицает она. -- У тебя дома два совершенно новых костюма. Я за ними съезжу Тогда я решаю ввести ее в курс дела. Открываю чемодан, нагибаюсь и достаю из-под кровати сами знаете что.. Фелиси округляет глаза, как будто ей принесли на блюде голову Адольфа, обложенную петрушкой. -- Не падай в обморок, ма. Это не ребенок, а мерзавец карлик, пытавшийся этой ночью убить меня. Я ей рассказываю о покушении, жертвой которого стал. -- Понимаешь, -- говорю я в заключение, -- мне совершенно необходимо вынести его из гостиницы, не привлекая внимания. Я подумал, что этот чемодан мне прекрасно подойдет. Говоря, я укладываю в него карлика. Как по нему сделано! Иной гроб не так подходит своему владельцу! -- А теперь убегай! Я ее целую, и она без возражений уходит. Она совершенно потрясена, бедная. -- Будь осторожен! -- умоляет она на прощание. Немного подождав, я тоже выхожу из своей каморки. Когда я прохожу мимо стойки, старая грымза меня останавливает. -- Вы знаете, что вчера вечером вас спрашивал друг? Такой совсем маленького росточка. -- Да, знаю. -- Он попросил дать ему комнату рядом с вашей, -- Да, да. Он ушел утром. Она недоверчиво смотрит на меня. -- Но я никуда не отходила. Я бы его заметила... -- Он ушел тайком. Это его любимая шутка. Что вы хотите, при его уродстве надо хоть как-то развлекаться. -- Конечно, -- соглашается она, промокая слезу. -- Вы Оставите номер за собой? -- Естественно. Я быстро сматываюсь. Куда бы мне деть груз? Не могу же я разгуливать, имея в чемодане такое содержимое. С другой стороны, я не хочу избавляться от него сразу, потому что он может мне пригодиться. Самое лучшее найти другую гостиницу и оставить чемодан там. Я сказал старой грымзе, что оставляю номер за собой, но это туфта! Я это сделал только затем, чтобы сбить со следа остальных "кенгуру", которые обязательно станут искать своего лилипута. Я сажусь в метро и в районе Биржи нахожу приличный отельчик, где оставляю свой переносной катафалк, предварительно тщательно заперев его на ключ. Узнаю время: около полудня. Надо пошевеливать задницей, если я хочу организовать свой маленький номер. Действовать надо аккуратно и методично. Я смотрю на себя в витрине шляпного магазина и корчу гримасу, которая может служить рекламой таблеток от запора. Моя скула распухла и блестит, как баклажан; нос, как у Джоя Луиса. Здорово этот урод разрисовал мне физиономию!.. Сейчас, на холоде, отдельные фрагменты начинают принимать тревожащие пропорции. Сегодня даже думать нечего кружить голову девчонкам, потому что у них будет веский довод послать меня подальше... Меня это огорчает, поскольку в четыре стрелка с этой сукиной дочерью Гретой. Она помрет со смеху, увидев, что мой нос похож на нос гиппопотама. Ну и ладно. Слава богу, такой парень, как я, имеет и другие аргументы, кроме внешности. Я иду звонить Бравару. Это мой друг... Когда-то я оказал ему na`kdemms~ услугу, и он готов стать кофейной мельницей, если это может доставить мне удовольствие. -- Вот это да! -- радостно кричит он. -- Это вы, господин комиссар? Что я могу для вас сделать? Прежде чем вы узнаете о нашей беседе, должен вам сказать, что Бравар работает на радио звукоинженером. -- Старичок, -- говорю я ему, -- мне в кратчайший срок нужно ни больше ни меньше как звукозаписывающее оборудование. Я бы хотел, чтобы эта штука была все-таки поменьше паровоза, потому что собираюсь установить ее в моей комнате. Есть у тебя такая? Он отвечает, что, конечно, есть. Он даст мне один из аппаратов, с какими ходят брать интервью дома, и притащит его сам. Я даю ему адрес гостиницы, потом вызываю парнишку из обслуги этого притона и конфиденциально спрашиваю, не может ли он раздобыть мне бутылочку чего-нибудь приличного. Он со скорбным видом качает головой и уходит. Возвращается он с литрушечкой. Должно быть, парень из прихожан синагоги, потому что в коммерции разбирается отлично. Я плачу за бутылку аперитива цену гоночного велосипеда и сразу начинаю с ней беседовать. Мы так хорошо ладим, что к приходу Бравара в ней остается всего половина. Он тащит такой же здоровый чемодан, как мой, только в нем лежит груз совсем другого рода. Он малый сообразительный. Чемодан заталкивает прямо под кровать, а микрофон прячет в вазу с цветами. Провод искусно камуфлирует. Бравар мне объясняет, как включать аппарат. Это просто, как делать круги на воде. Я даю ему добить бутылку и говорю, что забрать аппарат он может вечером. Мы прощаемся, и я иду в ближайший ресторан. Что бы ни случилось, а полдень -- время обеденное, и его надо уважать, как своего дедушку. Глава 18 Придет она или нет? Этот вопрос извивается в моих мозгах, как разрезанный пополам червяк. Несмотря на свою садистскую натуру -- а может быть, именно благодаря ей, -- малышка Грета меня очаровывает. Это первоклассная сирена, с которой я никогда не устану вести большую игру. Я дохожу по улице Четвертого сентября до Оперы и возвращаюсь к Пам-Пам. У меня начинает кружиться голова: моя киска уже там. А как она прикинулась! Чтобы не смущать меня, явилась не в военной форме, а в ослепительном меховом манто. Если это не норка, то, значит, собака! Я целую ей ручку в наилучшем аристократическом стиле и сажусь рядом. -- Как мило, что вы все-таки пришли, Грета. -- А вы не верили моему слову? -- спрашивает она. -- С красивой женщиной никогда нельзя быть до конца уверенным... Комплимент немудреный, но все равно заставляет ее щеки порозоветь. С девчонками нет необходимости быть оригинальным. На возвышенные фразы им начхать, а вот от тупых мадригалов они так и млеют. Раз это ей нравится, я продолжаю и выкладываю целый набор глупостей. Будь у нее хоть два грамма здравого смысла, она пожала бы плечами и побежала купить пластырь, чтобы заклеить мне рот. Но она наслаждается моим трепом, как будто это wepmnqlnpndhmm{i ликер. -- Вам не кажется, что стоит собачий холод?.. -- Надо же! -- иронично отзывается она. -- Вы интересуетесь метеорологией? Я принимаю вид подростка, впервые в жизни севшего на колени к бабе. -- Это чтобы сделать более уместным одно маленькое предложение, -- объясняю я с самым жалким видом, на который способен. -- Какое? -- Я хотел вам показать мою коллекцию японских эстампов... Она смеется и крутит задом так, что если бы в него сунуть деревянную ложку, то можно было бы сбивать майонез. -- Так каким будет ваш ответ, любовь моя? Она отвечает не сразу, и у меня сжимается сердце. Если она откажется, это будет самое сильное разочарование в моей жизни. И не только в физическом плане... В общем, вы поймете потом. -- Вы не очень постоянны, -- шепчет она. -- Я думала, вы отдали свое сердце той девушке, что была с вами... Я вздыхаю. Раз дело только в ревности, вопрос можно уладить в два счета. -- Жизель? -- переспрашиваю я. -- Это совсем другое дело. Она мой друг. Не смейтесь. Она за мной ухаживала во время болезни, помогала мне... Короче, ради нее я готов броситься в огонь и, кажется, уже доказал это. Но никакой любви между нами не было. Если я говорю, что влюблен в вас, то потому, что это чистейшая правда... Слово мужчины. Ради Жизель я готов на любые жертвы, а ради вас -- на любые безумства... Улавливаете разницу, прекрасная смуглогрудая андалузка? Грета кивает. Она тает от удовольствия. Чувствую, мои акции идут вверх. -- Ну же, -- настойчиво говорю я, -- пойдемте и делайте, как советовал один мой старый корешок: "Не ждите завтра, срывайте розы жизни прямо сегодня..." -- Даже если они с шипами? -- Да, моя богиня, даже с шипами. Она встает, и мы доходим до бульвара Капюсин, где стоят фиакры. -- Очень романтично, -- фыркает Грета. -- Я обожаю романтизм, -- отвечаю я ей. -- Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то шел бы рядом с вами в рединготе и цилиндре. Фиакр трогается, покачиваясь. Я обнимаю Грету и начинаю влажный поцелуй. -- Скажите, -- спрашивает она после того, как восстановила дыхание, -- а как обстоят дела с BZ 22? Я делаю жест, каким отгоняют мух. -- Послушайте, Грета, мой старый школьный учитель всегда говорил, что не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Это правило, хорошее для учебников, на практике применимо не всегда. Однако я ему строго следую. Поскольку я не знаю, смогу ли увидеть вас завтра, то пользуюсь тем, что сегодня вы рядом со мной, чтобы очаровать вас. -- Какой вы забавный... После нескольки