ти меня сюда, так как моя жена не выносит его. -- Счастлив это слышать. -- Но как это случилось, что вы?.. -- Секретная служба, -- прошептал я. -- А вы проводите следствие по делу об убийстве сегодняшней ночью? -- Совершенно точно. А есть связь между ним и вашим делом? -- Я еще ничего не знаю. Но я, со своей стороны, суну вас в }rn дело. Он помахал своим красивым пальчиком перед моим красивым носом. -- Вы просто сама скрытность! -- пошутил Ферна-Брасса. -- Что вы! Если бы я знал что-нибудь, я бы вам сказал. Я даже не знаю личности убитого. Вы хорошо бы сделали, если бы осветили мой путь своим фонарем знаний. -- Наш фонарь светит только нам, -- проворчал Ферна-Брасса. -- Но я добрый. Убитый -- это некто Джузеппе Фаролини. Он работал шофером у синьора Кабеллабурна, фабриканта, производящего электрические кофеварки. -- Грациасс, комиссар. Будем держать друг друга в курсе наших расследований. Не хотите ли пообедать вместе сегодня вечером? -- С удовольствием. Вы что, хотите вытянуть из меня все сведения относительно этого дела? Он засмеялся, открыв рот так, что стали видны все его ослепительные зубы. -- Свидание в восемь часов у Ква-мода, в ресторане де ля Виа Расурелла. После этого я покинул его. Легкими шагами я направился к ближайшей автобусной остановке и сел в автобус, который за несколько монет довез меня до центра города. Проболтавшись некоторое время, я в конце концов нашел то, что искал: лавку, торгующую театральным реквизитом. Лавка была темная и вонючая. Там распоряжался старик, которому надо было бы приделать к ногам колеса, чтобы он мог свободно двигаться -- до такой степени он был жирный и неповоротливый. Я ему наврал, что мне нужно идти на званый обед, и перерыл все его барахло, чтобы выудить то, что изменило бы мою приятную внешность. Большие черепаховые очки с большими стеклами, каучуковые шарики для того, чтобы засунуть их в нос, -- и вот я стал совершенно неузнаваемым. Арсен Люпен не смог бы сделать этого лучше. Я заплатил и быстренько смылся. Потом я зашел в почтовое отделение и стал листать телефонный справочник, чтобы узнать адрес синьора Кабеллабурна. Я легко нашел его потому, что он был напечатан как афиша, крупными буквами. Фабрикант жил в районе Ризото, самом фешенебельном в Турине. Такси сверхбыстро доставило меня туда. Отличная лачуга, дети мои! Фасад весь из розового мрамора, подъезд в два раза импозантнее, чем в Фонтебло, а окна такие же большие, как в галерее Лафайетт. Я появился в фальшивой бороде и больших фальшивых очках, и это совсем не придавало мне радости. Я также не был горд своим гримом. В нем я был немножко похож на господина, который ходит продавать овощеварки к маркизу Сен-Глингляни. Слуга в ливрее открыл мне дверь. Он был худой, волосы на голове у него были совершенно белыми. Вид степенный. Можно было подумать, что его накрахмалили. Он спросил меня, что мне угодно. Я ему ответил, что мне срочно нужно поговорить с синьором Кабеллабурна. Тогда он сказал мне, что это трудно сделать, так как синьор находится в Соединенных Штатах Америки уже десятый день и вернется он не раньше конца месяца. Так как я немного растерялся, слуга спросил, не из полиции ли я. Только такой старый раб, как он, может так хорошо распознать социальное положение парня. Несмотря на мой французский акцент, nm унюхал, кто я такой, этот протиральщик ковров. Я принял удивленный вид. -- Из полиции, мой боже! -- воскликнул я. -- Фатально! Прийти из- за убийства шофера в частный дворец и зацапать шикарную туринскую курочку! Ведь я думаю, мадам Кабеллабурна здесь, а? Я изобразил на своем загримированном лице улыбку, способную растопить Монблан. Он колебался. -- Синьора еще в своей комнате. Как о вас доложить? -- Вы ведь слышали о Сан-Антонио, не так ли? Вы ведь знаете, какое у него чутье? Скажите синьоре, что я пришел от ее друга Донато, -- проговорил я с редким апломбом. Он нахмурил брови еще больше, так, что они составили прямую линию. Потом указал мне на банкетку, покрытую шкурой пантеры, и исчез. Я чувствовал, что побледнел до колен, мои дорогие. Вы представляете себе: проникнуть в частный дворец, да еще наврать одной из самых замечательных дам Пьемонта. Время, казалось, текло бесконечно медленно. Наконец мой протиральщик ковров вернулся. -- Пожалуйста, следуйте за мной! -- предложил он слегка смягчившимся голосом. Вы понимаете всю важность происходящего, мои дорогие? Раз синьора соглашается принять неизвестного, который представился ей приятелем Донато, значит, она знакома с Донато. Интересно, скажу я вам. Лакей подвел меня к лестнице из белого мрамора, по сравнению с которой лестница в опере казалась дешевкой. Мы поднялись по ней и вошли в широкий коридор, устланный персидскими коврами. Стены были обтянуты белым бархатом с вышивкой из золота. Роскошь! Мой ментор провел меня в будуар, в котором можно было делать все что угодно, но только не сердиться на бедность обстановки. Стены были покрыты шведской кожей. Кажется, в Италии это стоит дорого, так как привозить ее приходится издалека! Мебель была английская, в стиле "регент". Я уселся в кресло и стал ждать дальнейших событий. В воздухе веял тонкий аромат духов, и меня обволакивала успокаивающая теплота. На стенах висели картины Пикассо, Сагана и Бутони розового цвета. Тяжелая, обитая железом дверь бесшумно отворилась, и ваш дружок Сан-Антонио совсем ошалел! Вы уж меня простите за выражение, дети мои. Даже в Италии такого каждый день не увидишь. Представьте себе особу лет тридцати пяти (на которые она не выглядела), сложенную как Венера в молодости. Эта куколка была блондинкой, вернее, ее волосы были белокуры белокуростью итальянок, у которых волосы не были темными, с большими черными глазами, длинными ресницами, с кожей цвета охры, с губами, созданными, чтобы говорить "ты", и длинными ногами американской кинозвезды. Какое необыкновенное зрелище! На даме было белое шелковое дезабилье, схваченное на поясе золотым шнурком. Когда она шла, ее одежда немного распахивалась, приоткрывая выше колен ее феноменальные ноги. Она привыкла производить эффект. Я это понял потому, что она дала мне несколько секунд, чтобы я успел прийти в себя, прежде чем спросила голосом, который привел меня в неописуемое волнение: -- Кто вы такой? -- Мое имя вам ничего не скажет, -- пролепетал этот бедный кретин Сан-Антонио. -- Это не основание для того, чтобы скрывать его от меня, -- заметила восхитительная дама. Разве тут не скажешь? Ошибки нет, я нахожусь в высшем свете. Мне нужно было надеть перчатки цвета свежесбитого масла шапокляк. -- Меня зовут Бенвенутто Челлини, -- ответил я. -- И что вы хотите? -- Я пришел от Донато. -- Какого Донато? -- Того, который выступает в цирке, -- ответил я и стал пунцовым. Внезапно между глаз у меня появилась складка. -- Я не понимаю. -- Вы слышали о цирке Барнаби? -- спросил я, очаровательно улыбаясь. -- У меня имеются большие основания для этого, потому что мой бедный шофер был заколот сегодня ночью именно возле этого бродячего балагана. Я проглотил слова "бродячий балаган" и продолжал: -- Именно по поводу этой драмы я и пришел. Донато и его друг очень обеспокоены. Они сами не могут непосредственно войти с вами в контакт и поручили мне попросить вас прийти повидать их сегодня вечером после представления на пустыре за площадью. Видимо, я начал слишком сильно. Синьора открыла большие, как фонари, глаза. -- Но что вы мне тут рассказываете, месье! -- воскликнула она с латинской живостью. -- Я ничего не понимаю из того, что вы мне говорите! Я нахожу ваш визит просто подозрительным. Вместо того чтобы протестовать, я подошел неслышными шагами к двери, в которую вошел, и резко распахнул ее. Лакей, сидевший на корточках за дверью, влетел в комнату и растянулся на полу. Я подобрал его вставные зубы и сунул их ему в руку. -- У тебя может случиться воспаление уха, дружок, так вот: нет ничего более предательского, чем замочная скважина. Если хочешь начать заниматься шпионажем, нужно сперва излечиться от астмы: твое дыхание слышно даже в Ватикане. Очень сконфуженный, он ушел. Синьора, которая присутствовала на этом спектакле, выдала мне улыбку, не лишенную беспокойства. -- А теперь, -- сказала она, -- может быть, вы объяснитесь? Я пожал плечами. -- Что мне объяснять, синьора? Я только лишь повторил слова моего приятеля Донато. Это скромный человек, и он мне больше ничего не сказал. Она покачала своей прекрасной золотой шевелюрой. Чем больше я смотрел на эту Офелию, друзья мои, тем больше мне хотелось провести с ней конец недели в укромной гостинице. У нее есть все, чтобы сгладить монотонность воскресенья. -- У меня есть желание сообщить о вас в полицию, -- произнесла она, прямо глядя мне в глаза. -- Вам виднее, мадам, -- не дрогнув проговорил я. -- Это все, что вы имеете мне сказать? -- спросила она. -- По поручению Донато -- да. Но со своей стороны я мог бы добавить несколько слов, если вы мне позволите. -- Я вас слушаю. -- Вы самая прекрасная женщина в Италии, синьора, -- сказал я, страшно сожалея о том, что я так обезобразил свою прелестную bmexmnqr|. Она слегка вздрогнула от негодования. Я сломался пополам в светском поклоне и вышел. Лакей, стоящий в конце коридора, посмотрел на меня ледяным взглядом, но все же проводил меня до двери, держась на некотором расстоянии от меня. Забавный домишко! Демарш, который я только что предпринял, -- это просто идиотство с моей стороны. Ничто не доказывает, что мадам Кабеллабурна связана с Градос. Это просто фантазия моего разгоряченного мозга. Но потом я утешил себя мыслью, что, если она придет в назначенное место, я всегда смогу сделать небольшой сюрприз моему знаменитому коллеге, комиссару Ферна-Брасса. Ну что ж, поживем -- увидим. А пока надо, как говорится на юридическом языке, продолжать дело. Когда часы пробили восемь раз, я нашел Ферна-Брасса в ресторане. Он был здесь хорошо известен, и на него были устремлены все взоры. -- Итак, стрелок! -- бросил он мне с акцентом, который я не собираюсь воспроизводить. -- Итак, большой шеф! После того, как мы с легкостью поглотили по два "вин-ано", мы заказали специальные деликатесы. -- Как ваше следствие? -- спросил я. -- А ваше? -- О своем я сообщу завтра утром, так как ожидаю новостей еще сегодня. А как по вашему мнению, кто убил шофера? -- Если вы хотите знать мое личное мнение, то это сделал кто- то из служащих цирка, Сан-Антонио. За этим персоналом никто не следит. А разные преступники, бегущие от закона, нанимаются работать в цирки: это позволяет им переходить границу без особого риска. Я думаю, что это произошло так: шофер ждал свою подружку. Увидев его одного, да к тому же стоящего в тени, один из ваших бродяг решил его потрясти, а чтобы он не рыпался, воткнул ему нож в спину. -- А разве жертва была ограблена? -- Нет, что верно, то верно. Убийцу, несомненно, потревожили. По моему мнению, никто не стал бы так рисковать, не зная ради чего. -- А вы у всех проверили алиби? -- небрежно спросил я. -- Да. Но это было не очень просто. Большинство артистов уже легли спать, во всяком случае они так утверждают, и по этой причине ничего не слышали. -- А вы их всех проверили? -- Да, всех. -- И все находились в своих фургонах? -- Не все. Пивуникони, маг, и его ассистентка отправились обедать в ночную коробку. Я проверил: это правда. А Градос давали частное представление в одной коробке, где их все хорошо знают. Я вздрогнул. -- Тоже проверено? -- Да, синьор комиссар. На этом представлении они исполняли свой номер. Я не стал расспрашивать об этом более подробно, чтобы не навести Ферна-Брасса на след, но мне стало грустно. Своей башкой, сделанной во Франции, я считал, что убийца -- это Донато. И вот эта теория разрушена. Я все более сожалел о своем посещении дворца Кабеллабурна. Мы с моим коллегой весело провели время, вспоминая о хороших bpelem`u и прежних делах. Потом я отправился к французскому Гаргантюа, переваривающему все что угодно, даже обиды. Я нашел Беру лежащим на кровати без движения. Он меняется на глазах, храбрец. -- Тебе что, не по себе, козленок? -- заметил я. -- Это из-за завтрашнего дня, -- ответил он. -- Причем тут завтра? -- Завтра воскресенье. -- Ну и что из этого? -- Завтра состоятся два дневных представления, так заявил патрон. -- Я понимаю твое опасение, толстяк, я сочувствую тебе. Но ты будешь пожирать поменьше дряни в каждом представлении, чтобы уравнять твои возможности, вот и все. -- Это-то все ерунда, -- воскликнул он, -- но у меня не будет времени для обеда между вторым дневным и вечерним представлениями! Пока он натягивал на себя костюм, в котором ему предстояло выступать, я отправился пошататься около Градос. Этот милый дуэт уже закончил свой номер. Донато присыпался тальком, в то время как Поль раскладывал пасьянс. Обнаружили ли они мою записку? Без сомнения. Если они пользуются наркотиками, они должны были открыть ящик. Я заметил, что жесты их были мертвыми, нервными, ну и, потом, они не разговаривали, что противоречит их обыкновению. -- Шпиончик! -- произнес вдруг чей-то голос у меня за спиной. Я повернулся: это была Мугуэт. По-прежнему следит за мной, эта трусиха, с тех пор как я опрокинул ее на сено. -- Вы обещали пойти со мной погулять сегодня днем, -- сказала она. -- Простите меня, мое нежное сердечко, но меня задержала тетя. -- Если вы хотите, чтобы я вас простила, поведите меня ужинать после представления. Это предложение не обрадовало меня. -- Сегодня вечером это невозможно, -- проговорил я, принимая без особого труда огорченный вид. -- Почему же, скажите на милость? -- спросила девочка. Эти мышки всегда такие. С того момента, как вы сыграли свою арию, они начинают смотреть на вас, как на свою собственность. -- Я должен приготовить своего партнера к трем завтрашним представлениям, -- пожаловался я. -- Как это так -- приготовить? -- Удаление нечистот, промывка желудка, массаж, пульверизация, быстро перечислил я. -- Вы должны понять, что такой тип требует особенно деликатного обращения! У него такой вид, как будто он может проглотить горы, но это только благодаря особому уходу за ним. Я меняю его воздушный фильтр каждые четыре представления, это только один из приемов. Одновременно я проверяю дыхание и глотательные способности. Потом, нужно также, чтобы у него хорошо работали суставы, к тому же, пищевод легко засоряется. Если бы я каждый день не прочищал его кишечник специальным раствором, он не выдержал бы и десяти дней. Я с радостью занялся бы чем-нибудь другим. Публика глупа, она аплодирует тому, что Беру съедает матрац или мельничку для перемолки перца. Но, без сомнения, никто не подозревает, какую нужно тратить энергию и какую массу забот преодолеть, чтобы это проходило гладко. Она была поражена. -- Никогда бы не подумала, -- пробормотала она. -- Хорошо, тогда когда же? -- Я приду к вам в фургон, мое нежное дитя. И не запирайте dbep|, потому что я приду без предупреждения. После этого я сделал кое-что, что превратило ее нервы в вазилин, и побежал искать Беру, так как теперь была его очередь. Глава 4 Выйдя на сцену под аплодисменты, Толстяк снова обрел свою форму. Нужно сказать, что его выступление в этот вечер останется в анналах истории. Разве не удалось ему тогда проглотить Полное собрание сочинений Даниеля Рола, переведенное на итальянский язык? Мне бы хотелось, чтобы оно было напечатано на папиросной бумаге, но где там, заальпийская публика не ошибалась и с энтузиазмом приветствовала этот геройский поступок. Восхищенный и наполненный сознанием собственного достоинства, знаменитость удалился в свой фургон походкой гладиатора, одержавшего победу над соперником. Там он повалился на кровать и вздохнул. -- Решено, -- сказал он, -- я покидаю полицию. Видишь ли, Сан- Антонио, когда находишь свое истинное призвание, нужно его использовать. Я завтра же отправлю Старику мои удостоверения и телеграфирую Берте, чтобы она приехала ко мне. Думаю, что после небольшой тренировки она сможет работать со мной на сцене. Я представляю себе это в таком аспекте: я беру на себя такие вещи, как старые тюфяки, кожу кроликов, прикроватные ступеньки, разбитые суповые миски, а Берта, у которой деликатный вкус, получит более приятные вещи, такие, как кость отбивной котлеты, коробки от сигарет, дохлых крыс и другие игрушки, усек? Вечно в дороге -- Берте это понравится. А потом, успех -- это воодушевляет, надо признаться. Когда она увидит, как публика аплодирует, она войдет во вкус. Она захочет стать Бриджит Бордо цирка, понимаешь? -- Как хочешь, Толстяк, -- пролепетал я, удивленный до глубины души его решением. После этого я вышел, старательно засунув за пояс своего маленького друга "ты всегда убиваешь". Вечер был свежий, и никогда не знаешь, что может произойти. Я пересек площадь и сделал большой круг, чтобы проникнуть на пустырь. Этот пустырь, надо сказать, не такой уж пустынный, потому что на нем сооружается здание этажей в шестьдесят. Гигантские краны выделялись своими черными каркасами в светлой ночи. Иногда появлялась луна из-за туч и освещала своим белым и призрачным светом эти блоки из цемента и железа. Никого на горизонте. Ваш дорогой Сан-Антонио внимательно осмотрел окрестности, потом, приняв решение, взобрался на один из кранов и спрятался в высоко расположенной кабине. Оттуда, где я находился, открывался замечательный вид: я возвышаюсь над местностью и вижу расположенный за пустырем цирк и фургон, в котором живут его работники. Отсюда они похожи на стадо скота. Пробило десять минут первого. Придут ли сюда мои голубчики? А если да, то что я должен делать? Я нацепил на себя фальшивую бороду и фальшивые очки и стал ждать. Прошло около четверти часа. Ничего не случилось. В застекленной кабине крана у меня появилось ощущение, что я -- это сторож маяка, и что я изолирован от света. А огни Турина, которые сверкают вдалеке, -- это огни большой земли, отделенной от меня морем. Внезапно что-то заставило меня вздрогнуть: это была машина. И me какая-нибудь тачка, а красивая "ланчия", белая, как первое причастие. Она остановилась на краю пустыря. Фары машины погасли, но дверцы не открывались. Через некоторое время одно стекло слегка опустилось, и небольшой дымок вылетел из машины. Кто бы это мог быть? Я подождал еще немного, а затем решил, что нужно отправиться на разведку. Я подумал, что лучше подождать, пока луна не спрячется за большим облаком, чтобы не привлечь ничьего внимания. Но это облако было такое же толстое, как Беру, и оно перемещалось так же медленно, как мысли в мозгу жандарма. Я был весь в нетерпении. Решено: как только это случится, я катапультирую к "ланчии", чтобы проинтервьюировать ее пассажиров. Наконец, луна пожелала мне доброго вечера и нырнула в серое облако. Теперь тебе играть, горячо любимый Сан-Антонио! Я открыл дверь кабины, и моя нога уже стала шарить в поисках первой ступеньки, как произошло что-то новенькое. На большой скорости появляется черная машина и со скрежетом тормозов останавливается подле "ланчии". Оттуда вышел какой-то парень. По причине так недавно желанной, а именно спрятанной за облаком луны, я смог разглядеть лишь силуэт типа. На нем была шляпа с широкими полями и темный плащ. Он подошел к "ланчии" со стороны, где находился водитель, и я различил бормотание голосов. Потом тип в шляпе с широкими полями отошел от белой "ланчии" и вернулся на свое место в черном автомобиле, который, вероятно, тоже был "ланчией", но многоместного типа. Черный автомобиль тут же исчезает, ведомый другим человеком. Со стороны белой "ланчии" не доносится ни звука. Ее водитель по-прежнему ждет. Зачем подходил к нему человек в шляпе? Хорошо, значит, я задам ему еще на один вопрос больше. На этот раз я спустился по железной лестнице и быстро направился к машине, опасаясь, как бы она не уехала у меня из- под носа. По мере того как я приближался к ней, я убедился, что ее водитель это водительница, и что эта водительница не кто иная, как синьора Кабеллабурна. Итак, еще один нюх знаменитого Сан-Антонио функционировал не впустую. Гимн восторга в моей голове трансформировался в похоронный марш, когда я увидел, что восхитительная блондинка получила порез ножом на горле. Ее роскошное манто покраснело от крови, и скорняку Кабеллабурна пришлось бы очень потрудиться, чтобы вернуть ему презентабельный вид. Что касается семейного врача, то его обязанности будут намного проще, потому что будут касаться лишь разрешения на похороны, написанного на роскошной бумаге. Действительно, эта дама мертва. Ее взгляд полон изумления. Она совсем не ожидала того, что ей воткнут кинжал в горло. Ваш дорогой Сан-Антонио выглядел как выжатый лимон, из которого выпустили весь сок. Уведомить полицию? Естественно. Но сотрудники Ферна-Брасса подымут дьявольскую возню в окрестностях цирка. Я оставил мадам Кабеллабурна в ее красивом гробу и устремился к фургону Градос. Нужно будет наблюдать за их реакцией, когда они увидят эту дорогую мадам. Впечатление от этого будет настолько сильным, что мне не придется особенно тормошить их, чтобы заставить говорить. Все тихо у месье-дам. Не спят ли они случайно? Я постучал в qrejkn двери фургона. Никого. Вот как! Эти малютки отсутствуют! Я собирался пойти обратно, но потом решил, что будет интересно узнать, находится ли еще мое послание в потайном ящике. Все-таки возможно, что они его не обнаружили. Мой "Сезам" отрыл мне дверь, и я вошел в их фургон. Быстро подойдя к секретеру, освещенному только светом от уличных фонарей, я вытащил потайной ящик. Он пуст. Абсолютно пуст! Заключение, мои друзья, таково: они прочли мое послание. Они, безусловно, имеют отношение к смерти очаровательной синьоры Кабеллабурна. Мне кажется, что я поднял большой камень, из-под которого закопошились тараканы. Быстрым шагом я направился из фургона и по дороге обо что-то споткнулся. Не было никакой возможности сохранить равновесие, и я упал на землю. Когда я говорю "на землю", это только фигуральное выражение, потому что я упал на человека. На человека теплого, но неподвижного. Сдерживая биение своего сердца, я осмотрел этого человека. Проклятье! Донато Градос тоже зарезан. И на это, братцы, было неприятно смотреть. Я предпочитаю любоваться Ледовитым океаном или фотографией генерала Спрунтца. Мои открытия на этом не заканчиваются. На кушетке лежал друг Поль тоже приконченный. Голова раздроблена тупым твердым предметом. Все это означает, что Барнаби лишился одного из своих лучших аттракционов. Я произвел быстрый осмотр домика на колесах. За исключением двух трупов, все было в порядке. Можно сказать, дети мои, что ситуация становится все более интересной. За несколько минут очаровательный Сан-Антонио оказался в отвратительном обществе трех трупов. Это много для одной ночи. Слишком много! Я разбудил толстяка, который храпел как мотор у Феррари. В эту ночь у него были все основания храпеть, потому что один из зрителей заставил его проглотить вентилятор. -- Эй, это ты? Я забыл что-нибудь съесть? -- подскочил обжора. -- Забудь ненадолго про свою коробку для рагу! -- сказал я. -- Здесь происходят невероятные вещи. Я рассказал ему обо всем происшедшем, и он внимательно слушал меня, почесывая волосатое ухо. -- Скажи пожалуйста! -- пробормотал он, когда я закончил. -- Если начнут так уничтожать каждое представление, это будет здорово! Один труп в прошлую ночь, а сегодня уже три. Это многообещающе! -- Влезь первым делом в свои брюки и ботинки, а потом пойдешь со мной! -- Куда это? -- Я хочу скрыть труп мадам Кабеллабурна. -- Как это -- скрыть? -- Я тебе объясню. Пошли... Толстяк привык слушаться. В эту ночь он не говорил о свей отставке: он был возбужден предстоящей акцией. Мы подошли к "ланчии" и вынули мертвую молодую женщину, один за ноги, а другой под мышки. -- Куда мы положим ее? -- поинтересовался Его Величество. -- Помоги мне втащить ее в кабину вон того крана. Завтра воскресенье, и раньше понедельника ее не обнаружат. -- А чем это тебе может помочь, если ее найдут не сразу? -- Парни, которые ее укокошили, будут задавать себе вопрос, что же случилось. Они ожидают, что это убийство поднимет много шума. И так как ничего не случится, они придут к фатальному заключению и захотят проверить это. Не существует ничего опаснее r`jncn любопытства. Было очень тяжело тащить по такой лестнице труп, но Беру сильнее, чем двенадцать быков. После десяти минут усилий мадам Кабеллабурна была устроена в кабине. Кто-то, кто придет сюда работать в понедельник, невольно позовет свою маму. И боюсь, что его голова не скоро придет в порядок. -- А тачка? -- спросил толстяк, указывая на белую машину. -- Это западня, дорогой. -- Не соображаю... -- Это то место, на которое убийцы придут завтра посмотреть, я гарантирую это тебе. -- Мы спрячем и тех двух? -- Нет. Я даже уведомлю об этом полицию. -- Я пойду вместе с тобой, -- решил Толстяк. -- Я не знаю, что сегодня со мной случилось, но я чувствую себя немного не по себе и думаю, что свежий воздух принесет мне пользу. Мы направились быстрыми шагами к центру города. На одной из улиц один из кабачков был еще открыт, и внутри какой-то тип играл в окружении табачного дыма на гитаре. Влюбленная парочка молча смотрела на него. Один пьяница повалился на стол, а хозяин занимался прогнозом на завтрашний футбольный матч. Я попросил у него бутылку "Кианти" и разрешения позвонить по телефону. Получив и то и другое в минимальное время, я направился к кабине. Трубку снял сам комиссар Ферна-Брасса. Он зевнул чуть-чуть громче, чем львы в нашем цирке. -- Говорит Сан-Антонио, -- сказал я ему. -- Как я вам и обещал, у меня есть для вас новости. -- Какие новости? -- Позвоните в морг и сделайте две заявки, а потом приезжайте в цирк, где я буду иметь удовольствие обо всем вас осведомить. Тут я сразу же повесил трубку. Ферна-Брасса был не очень-то доволен: не рабочие часы, особенно в субботу вечером, -- это не радует. Тем не менее, немного позднее он подъехал со своими ребятами, и забавный цирк начался внутри цирка. Я сказал ему, что подозревал обоих еще во Франции. Я хотел кое в чем убедиться, и потому вошел к ним в фургон, чтобы проверить, находятся ли они дома, и нашел их обоих укокошенными. -- Я очень бы хотел, чтобы вы не упоминали обо мне в своем отчете, дорогой коллега, -- попросил я. -- Вас известил анонимный звонок, идет? -- Нет, -- мрачно проговорил он. И тут же начал причитать: -- А я завтра должен был пойти к одному из моих приятелей, падре ди дио! И вы ничего больше не видели? -- Нет, ничего. -- Вы никогда ничего не видите, ни черта не знаете, так почему вы звонили по телефону, чтобы предложить мне два трупа на воскресенье? Если бы вы сказали мне, что подозреваете Градос, я бы наблюдал за ними, и сейчас они бы не были трупами. Надо было позаботиться, чтобы он не слишком во мне разочаровался, мой заальпийский товарищ. Меня охватывает ужас, когда кто-нибудь дует на мой слишком горячий суп. -- А почему вы подозревали Градос? -- вдруг спросил он. -- Потому что мой двадцать первый палец сказал мне об этом, -- ответил я, повернувшись к нему спиной. После этого я отправился дрыхнуть, считая, что мое ночное bpel было хорошо заполнено, так же, как и весь предыдущий день. Глава 5 На следующее утро светило солнце. Это согрело меня от ногтей на ногах до корней волос. Первый взгляд я бросил на "ланчию", стоящую у края площади, второй -- на кран, торчащий высоко в безоблачном небе. До четырех часов утра в нашем лагере был переполох. Двойное убийство внесло растерянность в наши ряды. С большим самообладанием месье Барнаби телеграфировал импресарио в Париж, чтобы тот прислал ему со следующим самолетом замену антиподистам. Члены труппы и служащие решили совместно купить венки на похороны. Италия занимает одно из первых мест в мире по похоронным венкам. Ни в одной стране на них нет таких сногсшибательных цен. Бедные Градос, им повезло в несчастье: их могила будет похожа на декорацию Шителее. Вы не находите, что это очень лестно для артистов? Когда чисто выбритый и благоухающий я вышел из фургона, то столкнулся с Мугуэт. Эта красотка пришла отчитывать меня. -- Вы должны были прийти ко мне сегодня ночью, -- сказала она. -- Я несколько раз заходила в ваш фургон, но тут никого не было. Голос у нее был какой-то странный, взгляд тоже. Короче, она была не такой, как всегда. -- Со всеми этими происшествиями, -- вздохнул я, -- мы провели забавную ночь! Некоторое время она оставалась молчаливой, потом небрежно спросила: -- Вы предложите мне кофе? -- С радостью, дорогая. Я подхватил ее за крылышко и увлек в ближайшую пивную, так как не хотел далеко удаляться. Проходя мимо, я оглядел фургоны. Кажется, все хотели отдохнуть после этой ночи. Ставни мадам Кавальери были закрыты, то же самое было у Эксобрутоса и Вома Ранго. Только из фургона Пивуникони шел дым. Сам фокусник тоже пускал дым около входа. -- Первая сегодня? -- спросил я. Он протянул руку, державшую сигарету, и -- "пфф" -- она исчезла. Пивуникони подошел ко мне и вытащил ее из внутреннего кармана моего пиджака. -- Простите, что я не аплодирую вам, -- сказал я ему, -- но у меня руки заняты. Улыбка у него скептическая. Этот тип считает себя лучшим из всего, что только есть на земле. Ставлю фотографию вашей тещи против луны, что, когда он заходит в Пантеон, он машинально ищет свою гробницу. Чтобы лучше пояснить вам, скажу, что все внутри его фургона, представьте себе, увешано его портретами. Он вешает их на перегородки фургона, чтобы смотреть на них при пробуждении. И самое забавное -- что он сам их написал. Кто часто пишет сам свой портрет, тот хорошо себя знает. Он изображает себя факиром, магом, гипнотизером. Иногда, когда ему кажется, что портрет на него не похож, он на место нарисованного приклеивает свою фотографию, после чего снова начинает писать. Маньяк! -- Я совершенно не выношу этого типа, -- поведала она мне, -- это старая свинья. Каждый раз, когда ему удается прижать меня в темном углу, он забавляется тем, что заставляет исчезать различные вещи, которые он потом находит в моем лифчике или под lnhlh подвязками. Я улыбнулся. -- Разумная хитрость, -- одобрил я. -- Нужно будет как-нибудь и мне поупражняться в этих манипуляциях. Мне кажется, что у меня это отлично выйдет. Мы устроились за небольшим столиком, и воспитательница слонов сразу же сунула свои ноги между моими. -- Вы очень таинственный человек, -- сказала она. -- Почему, дорогое сокровище? -- Просто так, -- ответила она, приняв независимый вид. Я не очень-то люблю такие разговоры и поэтому попросил у официанта газету. -- Дневную? -- спросил он меня по-итальянски. Он появился со специальным выпуском воскресной газеты. Я уже собирался отложить газету в сторону, когда увидел эти заголовки, и стал интересоваться только этой страницей. Два заголовка пылали на ней, как на афише: УБИЙЦА ИЗ ЦИРКА НАНОСИТ ДВОЙНОЙ УДАР СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ОГРАБЛЕН МУЗЕЙ БЛЕКОРАДЖИ Тут, мои ангелочки, я набросился на сообщение. Я прочитал: "Гастролеры похитили картину Рафаэля, представляющую Франциска I. Одно из лучших полотен мастера после "Эмери"..." В сущности, в заметке совершенно отсутствует объяснение, каким образом грабитель проник в музей. Кража была обнаружена в три часа утра хранителем музея, синьором Туттикуанти, у которого в этот день гостили немцы, которым он хотел дать полюбоваться Рафаэлем. Мимоходом заметим, что дело идет о белой эпохе и что белые Рафаэли особенно редки. Благодаря этому ночному визиту синьор Туттикуанти и обнаружил кражу. Он тотчас же вызвал стражу. Было произведено расследование, но безрезультатно. Накануне, в восемнадцать часов, полотно было на месте, в галерее, а в три часа его уже не было. Вот и все. В заключение редактор газеты заметил, что в этом похищении замешан мифический Арсен Люпен Музеев, который недавно действовал во Франции. Я лично был с ним вполне согласен. Мисс Мугуэт после того, как прочла газету через мое плечо, сказала, что ее больше интересовало убийство, и это было совершенно естественно. -- Вам тоже кажется, что убийца принадлежит к персоналу цирка, как это думает полиция? -- спросила она. -- Возможно, -- ответил я. И я продолжал читать статью про убийство. Меня особенно интересовал конец. Редактор закончил так: "Наши сердца сжимаются при мысли, что такие замечательные артисты, которым мы еще вчера аплодировали, вычеркнуты из списка живых". В задумчивости я отодвинул газету. -- Ваш кофе остыл, darling, -- сказала девочка, которая, оказывается, умела говорить на многих языках. Я выпил его. -- Что, если бы мы немного прогулялись по городу? -- предложила она свою лапку в мою руку. -- Не сегодня утром, -- возразил я. Она была недовольна. -- Почему? -- Потому что я должен пойти на службу, ведь сегодня воскресенье. -- Я пойду к мессе вместе с вами. -- Но я отправлюсь не на католическую службу, прекрасная bngk~akemm` с возбуждающей грудью. Я принадлежу к религии нумизматов, и только они допускаются туда. Это драконовский закон, но это так. Мисс очень рассердилась. -- Безусловно, -- прошептала она, -- я в конце концов подумаю, что я не в вашем вкусе. -- Вот нелепая мысль! Моя обожаемая, я люблю вас. Что касается слонов и их очаровательной воспитательницы... Поцелуй в шею закрепил это заявление. -- Только не устраивай осложнений, моя прелесть. Мы знали, оба, захватывающие минуты, и меня не очень бы убедило, если бы мы пережили бы их снова вместе. После этого мы вернулись в лагерь. Этот курятник по-прежнему волновался. Месье Барнаби изображал из себя Карла V. Он заявил, что он сам, лично, со всей своей кожей и костями, заменит Градос. Он, оказывается, вспомнил номер своего дебюта, который состоял в глотании огня. У моего Беру был такой замкнутый вид, как у запломбированного вагона с золотом. Он отказался от завтрака, что вызвало мое беспокойство. Я предложил позвать врача, но он отказался, говоря, что дело лишь в скоропроходящем недомогании. -- Послушай, Толстяк, -- сказал я ему. -- У меня для тебя есть работа. Ты будешь наблюдать за "ланчией". -- Как, по-твоему, я должен буду это делать? -- поинтересовался он. -- Мы передвинем фургон так, чтобы он оказался около "ланчии", и ты будешь смотреть на нее. Все те, которые подойдут к ней, чтобы заглянуть внутрь, будут находиться под подозрением. Следовательно, ты должен будешь захватить их и заставить терпеливо дожидаться моего возвращения. -- Решено, -- вздохнул Толстяк. Я подошел к начальнику по хозяйственной части и пояснил ему, что мы хотели бы поменять место жительства нашего фургона, так как сейчас мы находимся слишком близко от львов, а львы здорово зевают, что вызывает неудовольствие моего коллеги. Парень согласился и отправился за трактором, чтобы можно было маневрировать. И никакой проблемы. Добившись того, что нужно, я, Сан-Антонио, откланялся и направил свои стопы к Тортиколи, в коробку городских проституток. Здание помещалось позади железнодорожной станции, в точности около депо грузовых вагонов. Когда я появился, там, естественно, было пусто. Только двое парней играли в холостяков; один из них блондин, другой -- рыжий. Оба молоды и оба красивы. В то время как я появился, они подметали танцевальную площадку, работая под музыку. Мальчики поставили пластинку буги- вуги, и мое появление помешало им и заставило нахмуриться. -- Сейчас закрыто, синьор, -- известил меня рыжий. -- Я знаю, -- ответил я. -- Я прибыл сюда не для того, чтобы выпить. Блондинчик подкрасил себе губы и спросил, приближаясь ко мне и положив руку на бедро: -- Тогда зачем же? -- Эй! Минутку, Папа Пий XI, -- прервал его рыжий. Если я не поостерегусь, меня могут назвать президентом туринских педерастов. Вы уже видите меня возвращающимся в Париж в твидовой юбке и в зеленом козырьке, парни? Заметьте, я ничего не имею против твида, но юбки всегда стесняли меня во время бега. Все это показывало, что эти "барышни" нашли меня по своему вкусу. Да, вкус у них действительно был! Теперь рыжий тоже начал выворачиваться, как мог. Пожалуй, здесь в скором времени будет из-за меня драка! -- Я французский журналист, -- сказал я им. -- Моя газета послала меня сюда по поводу убийства, которое произошло сегодня ночью. -- Какого убийства? Они не притворялись, бездельники. Я рассказал им про убийство Градос, и эти малютки залились слезами. А потом они стали возмущаться. И тот и другой. Рыжий помчался покупать газеты, чтобы узнать все подробности, а блондин стал осаждать меня вопросами. Я защищался, как мог. -- Кажется, прошлой ночью они приходили сюда, чтобы показать номер в Тортиколи? -- спросил я. -- Да, -- ответил блондин. На самом деле его звали Антуаном. -- И это было замечательное зрелище. Они были голыми, лишь с листиком плюща на одном месте. Когда я вспоминаю их загорелые тела, то думаю, падре ди дио, разве возможно подобное? Скажите, разве возможно, чтобы их убили? Я с полной уверенностью мог его заверить, так как имел грустную привилегию обнаружить их. -- Скажите мне, дорогой друг, -- спросил я, -- я полагаю, что Градос были здесь не одни? -- Да. -- И вы знаете этих друзей? Внезапно недоверие промелькнуло в его глазах. Он с подозрением посмотрел на меня. Он даже не знал, следует ли ему отвечать. Я вытащил билет достоинством в тысячу лир, такой же большой, как афиша цирка, и дал на него посмотреть моему блондину. Это целебное средство, действующее безотказно. Очаровательный тип колебался. -- Как зовут этих друзей? -- спросил я. Его рука дрожала. Он посмотрел на улицу, на которой увидел возвышающегося товарища с газетой под мышкой. Тогда он быстро схватил банкноту и прошептал: -- Это маркиз Умберто ди Чаприни. -- Где он живет? -- У него свой частный дворец около парка Астопуненио. -- Большое спасибо, -- сказал я ему по-французски. Рыжий вошел, рыдая над газетой. Я оставил парней наедине с их печалью. Это их личное дело. Я остановил такси и сказал, чтобы меня отвезли в музей Блекораджи. Он был осажден прессой и публикой. Я подошел к легавому, который сторожил вход, и показал ему свою полицейскую карточку, пояснив, что я его французский коллега, присланный из Парижа, чтобы наладить контакт с фликами Турина. Этот тип пропустил меня. Галерея, из которой был украден Рафаэль, -- самая замечательная в музее. В ней находились замечательные картины, но отсутствие Рафаэля заметнее присутствия других полотен. Отсутствие всегда заметно. Вот, например, когда у вас тридцать два зуба, лишитесь хотя бы одного из них все это заметят. Пустая рама Рафаэля имела идиотский вид: одна, без картины, на белой стене. Это очень грустно, но это так. Стоя посреди группы репортеров, синьор Туттикуанти рассказывал о том, как он обнаружил пропажу картины. Я присоединился к репортерам, чтобы тоже послушать. Хранитель рассказывал, что ни одна из дверей не была bgknl`m`. Накануне вечером начальник охраны, синьор Грозопино, сделал обход, удостоверился, что все картины находятся на своих местах, закрыл двери и окна, которые все с