тебе есть хоть какие-то добрые чувства. Теперь я знаю, что ошибалась". - Это еще сантименты. Погляди, что пишет шестая за восьмидесятый год! - И такая есть? Так сколько же женщин бывало у этого типа в год? - Сейчас скажу. - Бришо послюнявил палец и начал быстро перелистывать пачку писем, словно кассир денежные купюры. - В 1980-м у него их было семь. В 1981-м только четыре, потом в 1982-м цифра подскочила до пятнадцати. В 1983-м -десять. Бедняжка, даже одной на месяц не пришлось. Нынешний год был удачным,- сейчас еще только ноябрь, а он уже тринадцатую, зарегистрировал. До восьмидесятого он либо не путался с бабами, либо только потом начал хранить и нумеровать письма. С той поры у него было пятьдесят девять женщин. Бришо покачал головой. В полицейских кругах он считался Казаковой, но по сравнению с покойным Дюамелем его успехи бледнели. - Именно так. - И быстрыми движениями он пересчитал письма, находившиеся в пачке. - Пятьдесят восемь. - Ты только что сказал, пятьдесят девять. - Да? - Бришо снова принялся считать. - Семь и четыре одиннадцать. И пятнадцать... Должно быть пятьдесят девять. - Теперь он медленно, по одному пролистал пачку. - Пятьдесят восемь. Одно отсутствует. - Какое? - спросил Альбер. - От первой за восемьдесят пятый год, - сказал наконец Шарль. - Погляди, когда он порвал со вторым номером этого года! - Двадцать пятого января. Ага, она пишет: "...две недели, тебе удавалось морочить мне голову, теперь найди себе для этого другую!" - Советовать легко, - сказал Альбер. - Сколько времени встречался Дюамель с первым номером? - Быть может, они вообще не встречались, - ответил Бришо. - Быть может, он подцепил ее на новогодней вечеринке, а на рассвете они и поладили. В его бухгалтерии она значится уже за восемьдесят пятый год. А потом он этой женщины и не видел. Поэтому и нет прощального письма. Альбер с подозрением смотрел на приятеля. Возможно, этот негодник Бришо так же начинал новый год? А у него, у Лелака, самое большее могло бы быть одно приключение. Но Фонтэны переселились из Парижа, связь прервалась столь же внезапно, как началась, и прекрасную крошку Марианну теперь наверняка обхаживает кто-то другой. Руки его сжались в кулаки, как всегда, когда он вспоминал об этом. - "Брось, - сказал он. - Тогда он приложил бы сюда еще записку: когда, где, сколько и с кем. По-моему, на самом деле он больше всего наслаждения получал именно от этого, от своей бухгалтерии. На улице автомобилисты уже толкали друг друга. На сломанные машины никто и внимания не обращал! Вокруг ссорящихся собрались люди, в уличном шуме слышались угрозы: "...Мурло твое... расплющу, в порошок тебя сотру, грязный мерзавец..." - Господи, да они сейчас подерутся! - сказал официант. Это был высокий Тощий старик. Уставившись тревожными птичьими глазами на улицу, он непрерывно моргал. За соседним столиком сидела молодая пара, с наслаждением смотревшая на даровой спектакль. Лучше, чем в кино! Вдруг и в самом деле подерутся! - Надо вызвать полицию, - сказал официант. - Почему в таких случаях полицейские никогда не оказываются на месте? , Лелак и Бришо отвели глаза. Официант подошел ближе к дверям - оттуда было лучше видно. - Столько людей, и все стоят и пялятся. Хоть бы один позвал полицейского или сам вмешался... - Он тоже двинулся чуть в сторону, потому что кто-то заслонил ему зрелище. На тротуаре уже собралась большая толпа, девушка, сидевшая за столиком, тоже поднялась, приблизилась к стеклу и остановилась рядом с официантом. На мгновение Альбер, увидел двух мужчин, которые сцепились друг с другом, катаясь по мокрому асфальту. То, что,они не были профессионалами, ему сразу стало ясно, однако такие любители обычно знают множество мелких, - яодлых трюков и приемов, используемых в драках. Нажать коленом на лобок, пнуть в берцовую кость, захватить руку в ключ. Но по-настоящему страшны были кипевшие в них слепая ненависть и жажда убийства. Они дрались, как звери, рыча, царапаясь, не заботясь о том, какие раны получают, какие удары раздают. Альбер и Бришо нерешительно переглянулись. Может, все же следует вмешаться? Никакой охоты ввязываться под дождем в драку с обезумевшими от ярости мужчинами у них не было. Оба знали, как нужно бороться профессиональное Сохранять хладнокровие, следить, чтобы не нанести серьезных, долго не заживающих повреждений и себя поберечь. Но в таких случаях риск всегда велик. Подобные безумцы не видят, не слышат, мозги их застилает красный туман, напрасно втолковывать им, что ты полицейский, они и бровью не поведут. Их сразу нужно сбивать хорошим ударом, чтобы обезвредить. Иначе они будут набрасываться до полного изнеможения, и надо спешить, ибо на стенах Парижа надписи "Смерть легавым!" пишут искренние люди. Они и свидетельствовать готовы, что полицейский начал первый, даже не предъявив удостоверения. На улице визжала женщина. Кто-то закричал, толпа забурлила. - Полицейского сюда нужно, - снова сказал официант. . - У него нож, гляди, у него нож! Девушка обеими руками вцепилась в плечо юноши. - А у второго разводной ключ, - ответил юноша, тем самым отмечая, что считает шансы равными. И подошел к столику за пивом. Шарль встал и направился к двери, Альбер последовал за ним. Они оттолкнули негодующего официанта и попытались пробить себе дорогу среди зевак. Дело шло с трудом, толпа колыхалась то в одну, то в другую сторону, следуя движениям дерущихся. Те, кто стоял в первом ряду, в панике пятились, когда дерущиеся подкатывались к ним вплотную, и снова надвигались ближе, когда опасность удалялась. - Затем все, казалось, одновременно завизжали, закричали. Альбер пятнадцать лет служил полицейским и понял, что это означает. Он вздохнул и медленно, опустив Голову,поплелся назад в кафе. Пришел и Бришо. - Прямо в живот, - тихо сказал он. - Он его зарезал, погляди, Пьер, ради бога, он зарезал его! - кричала девушка у окна, - Тот скот хотел долбануть его по голове разводным ключом вместо того, чтобы сломать руку, - начал было объяснять юноша, но, посмотрев на девушку, замолчал. Снаружи слышался вой сирены, потом появился маленький серый полицейский автобус. Он двигался медленно, чтобы никого не задавить. Из него вышли полицейские в темно-синей форме. Лица у них были усталыми. Они переписали свидетелей, вызвали "скорую" к раненому, надели наручники на водителя "строена" и увели его. Обе машины поставили в сторонку и принялись разгонять' толпу. Все, конец, смотреть здесь не на что! Официант принес счет. Шарль расплатился. Девушка, что сидела за соседним столиком, прошла в туалет, чтобы привести себя в порядок. На ней была юбка с разрезами. Официант с мелкой сдачей в руке на мгновение приостановился, пока мимо него не продефилировали полные ножки. Оба приятеля надели пальто. Альбер сделал это осторожно, чтобы не выронить из кармана револьвер. Затем вышли на улицу. Помахали детективу в штатском, который со скучающим видом выслушивал низенькую жестикулирующую женщину. Детектив в ответ махнул им. Бришо вынул сигарету. . - Да, пырнуть - ножом - пара пустяков, - сказал он. - Но вот кто забил до смерти Дюамеля? - Его я уж как-нибудь, да отыщу, - ответил Альбер. - Но скажи ты мне, почему все женщины писали этому типу письма? Ведь они же не на другом берегу океана живут... Все парижанки. Это ты понимаешь? Бришо поднял на него глаза. - Разумеется, понимаю. Я осмотрел квартиру. У Дюамеля не было телефона. - Да оставь, пожалуйста, сказала Марта и погладила Альбера по щеке. - Ты не виноват. - Как бы не так! - ответил Альбер. - Не поленись мы вмешаться, могли бы предотвратить беду. Нам неохота было вставать с тех проклятых стульев, а в результате человека пырнули ножом в живот. Он начал горячиться и почти кричал. - Вовсе не из-за этого, - терпеливо ответила жена - Знаешь, чем позже решишься, тем труднее. Если подойти сразу, все можно мирно уладить. Пока те выли, как шакалы, и угрожали друг другу, тоже не поздно было действовать, только следовало соблюдать осторожность. И проследить, чтобы они не уехали одновременно. Но когда драка уже началась. - Он махнул, рукой. - Не можешь же ты увещевать каждого драчуна. Тогда тебе весь день ничего другого и делать не придется. Только этим и будешь заниматься. - В том-то и дело, - сказал Лелак. - А ведь, может, именно так и надо. Он встал и пошел вслед за Мартой на кухню. Ему хотелось, чтобы она его убедила: он ни при чем, он ни в чем не виноват. И хотелось, чтобы она убеждала его в долгом, тяжелом споре. Но, видимо, у Марты сегодня вечером не хватало на это терпения. Неужели из-за обоев? Значит, она все-таки рассердилась? Вчера ему показалось, что жена не сердится. Она приехала, поставила чемодан, поцеловала Альбера, который нервничал, стоя в дверях, затем вошла, и улыбка тут же увяла на ее лице. Альбер съежился и совсем тихо, испуганно сказал, надеясь растрогать этим жену: - Я.. я думал, ты обрадуешься. Хотел тебе сделать сюрприз. Вчера казалось, что Марта не сердится. Глаза ее вроде бы наполнились слезами, но она улыбнулась мужу и обняла его. -Лучше бы ты мне изменял, - проговорила она. - Это бы меня меньше беспокоило. Собственно говоря, Марта хорошая жена. Очень миловидная. Альберу до сих пор всегда приятно на нее смотреть. Ласковая, веселая, добросердечная. Только последнее время не выносит, когда ее муж что-то мастерит. В первые безоблачные годы их брака Альбер мог складывать в комнате мешки с песком, оборудовать в ванной . фотолабораторию, мог перед самыми окнами их дома начать капитальный ремонт мотора, который потом перебирал уже в мастерской профессиональный автомеханик. Лишние детали несчастного мотора пришлось отвозить туда в отдельном ящике. В те времена Марта была согласна молчать долгими часами, пока Альбер, сидя по-турецки, занимался медитацией, которая требовала полной тишины. Беда в том, что Альбер не мог устоять перед книгами. С детства он был убежден, что в книгах сосредоточена вся мудрость, и по книгам ее можно освоить. Он учился по книгам йоге, ста способам практической защиты от ножа, плановому разведению домашних кошек, автослесарному мастерству, художественной фотографии, медитации-Дзэн, виртуозному вождению, кройке и шитью, разведению золотых рыбок. Была у него книга о том, каким должен быть хороший муж, и еще одна - заботливо, впрочем, спрятанная, о том, как быстро и результативно знакомиться с женщинами и заводить с ними связи. Он осваивал по книге китайский язык, учился играть в шахматы, строить домики для уикэндов. Альбер не мог устоять перед книгами. Не мог устоять перед мыслью о том, что всего за несколько франков у него, всегда под рукой руководства на все случаи жизни. Неприятности начались, когда однажды под предлогом уборки Марта положила книги Альбера на самую верхнюю полку, и Лелаку, сколько бы раз он ни хотел выяснить, как, например, заставить машину дать задний ход, если дорога покрыта льдом, приходилось вынимать из кладовки маленькую стремянку. Страсти достигли предела, когда Альбер вздумал построить котел центрального отопления. Марта чуть не уехала из дому. По сравнению с этим искусство клеить обои ему еще дешево обошлось. "Здорово повезло", - решил Альбер. Ему хотелось, чтобы жена чуть- чуть пожалела его. Он вынул из холодильника кусочек сыра и принялся его грызть. - Я не- боялся, что мне достанется в драке. Скорее, эти двое просто вызвали у меня отвращение своей дикостью, жестокостью, с какой они накинулись друг на друга. Им наплевать было, что они могут поранить друг друга или даже убить. Они вообще не думали о последствиях. Марта повернулась к нему, стараясь изобразить на усталом лице улыбку. Она была учительницей, преподавала в средней школе английский язык, и когда выдавался тяжелый день, это было написано у. нее на лице большими буквами. Как и сегодня. Не будь Лелак так занят собственными мыслями, он в первый же Момент заметил бы ее усталость. - Я и тебя видела в таком состоянии, - сказала жена. - Да, - подумав, согласился Альбер. - Только тогда ты была рядом и схватила меня за руку. Он вздохнул и вернулся в комнату. Лучше поразмышлять о деле Дюамеля. Он вытащил из-под телевизора "Пари семэн" с программой развлечений на неделю. А вдруг журналист в "субботу отправился с кем-нибудь повеселиться? Вдруг он сказал этой своей партнерше, что в полночь ожидает визитера? Программа на неделю была плотной брошюрой в палец толщиной. Париж предоставлял множество возможностей для развлечений. Идея казалась столь безнадежной, что Альбер даже не упомянул о ней Бришо. В программу телевидения он даже не заглянул. Пролистал программу кинотеатров. Известный журналист не пойдет в субботний вечер в кино. Может, еще утром в будни сходит на просмотр для работников прессы. Театр? Это вероятнее. Альбер посмотрел, какие спектакли сколько времени длятся. Если Дюамель вообще был театралом, то ходил на генеральные репетиции или по крайней мере на одно из первых представлений, В "Театр Франсез" была премьера по Достоевскому. В воскресенье Альбер читал о ней рецензию. Критик так хвалил постановку пьесы за ее актуальность, что совершенно отбил у Лелака охоту смотреть спектакль. У него было собственное мнение относительно осовременивания классики. Король Лир в холщовых подштанниках это у них модернизм! Правда, Достоевского он все равно не пошел бы смотреть, а тут еще нашел этому оправдание. В субботу состоялась также премьера представления бразильского танцевального ансамбля "Кариока". Ну, конечно, весь город заклеен афишами. Длинноногая женщина, одетая в нечто напоминающее фиговый листок, стоит с открытой грудью, выпятив зад, а за ней ухмыляющиеся мужчины бьют в барабаны. Альбер задумчиво захлопнул программу. И с обложки ему улыбалась все та же попка из Рио. Как узнать, был ли Дюамель в кабаре среди многих сотен других зрителей? Он снова вышел в кухню и уставился на зад собственной жены. Когда они два года назад последний раз были с Мартой в театре и он немного запоздал, жена оставила ему билет в кассе. Он был отложен на его имя. Если ему хоть капельку повезет, то Дюамель тоже велел отложить себе билет. Если, конечно, пошел в театр. Если, конечно, именно в кабаре. Альбер погладил Марту, проверил, как обстоит дело с ужином. Ну, конечно, Дюамель был там. Тот, кто все знает, со всеми знаком, да не явится на премьеру, афиши которой бросаются всем в- глаза каждые сто метров? Вечер самбы ансамбля "Кариока" именно такое культурное событие, где, по мнению Альбера, мог присутствовать спортивный журналист. ГЛАВА ТРЕТЬЯ -Ну,какие новости? - весело поинтересовался Брито.Сегодня он облачился в темносиние бархатные брюки и голубой пиджак, а шею повязал цветным шелковым платком. - Будь у меня малолетний сын, я бы его и близко не подпустил к тебе, когда ты так одет, как сейчас, - заметил Альбер. Было утро. Из зарешеченного окна Главного управления полиции он видел туман, предвестник нового холода и проникающей под одежду влаги. Их кофейный автомат сломался, а спуститься в угловую забегаловку и выпить кофе он не мог, потому что этот идиот Бришо разыгрывал из себя начальника. Они стояли у кабинета Корентэна. Комиссар уехал, но Бришо решил проводить обычные утренние совещания. От сломанного автомата, ругаясь, один за другим отходили сыщики и приближались к ним. Еще не было восьми часов, но все уже выглядели усталыми, раздраженными, были в плохом настроении. Они так же мечтали об утреннем совещании, как о ребенке от любовницы, а когда комиссар уехал, перед ними замаячила возможность целую неделю спать по утрам на полчаса дольше. Но Бришо воспринимал свое заместительство с предельной серьезностью. Явился Буасси. Он плелся неторопливо с потрепанным портфелем под мышкой. Некоторые покосились на- него с подозрением. Буасси не той породы, что являются на утренние совещания с досье и документами. Уж не Бришо ли что-нибудь замыслил? Все расселись, каждый на свое привычное место. Кресло Корентэна во главе стола -осталось свободным. Их было десять человек, остальные кто болел, кто был в отпуске, а кто лросто решил начать рабочий день вне Главного управления. Корентэна не интересовало, когда и где бродят его люди, лишь бы были результаты. Все знали, что, если когда-нибудь Бришо займет его место, такой роскошной жизни у них уже не будет. - - Начнем, пожалуй, - сказал Бришо и огляделся. - У этого парня, Пошара, есть алиби, - произнес кто-то после небольшой паузы. - Да ничего у него нет, - ответил Шарль. Он черкнул что-то в блокноте. - Поговори с женщиной еще раз. Ладно, - сказал сыщик, - Но прошлый раз она клялась, что видела его. И сразу вытянула его фотографию. - Сведи их для опознания, - проговорил еще один, до сих пор, казалось, дремавший. - Какое у него алиби? Надеюсь, она не его подруга? Дело стронулось с места. Так происходит каждое утро. Кто-то неохотно начинает, произносит короткие, лаконичные фразы, надо же кому-то подать пример. Потом раздаются голоса остальных, они не выдерживают, потому что любопытны, потому что умнее своих коллег и потому что это их жизнь. А когда спохватятся, глядь, уже рассказывают о своих делах. - Из него вынули восемь пуль, понимаете, восемь пуль... - Есть один подозреваемый, сожитель жертвы. Он, конечно, отрицает... - Они взломали дверь и вошли. И не нашлось ни одного соседа, который выглянул бы и посмотрел, что происходит. Вызови хоть один из них полицейского, этот несчастный и сегодня бы жил! А те привязали его к стулу и кололи, резали ножами, чтобы выведать, где он прячет деньги. По меньшей мере полчаса развлекались с ним таким образом. - И он сказал? - Нет. На мгновение все замолчали. Буасси раскрыл портфель, вытащил из него красиво упакованный сандвич. - С ума сойти, какие только ужасы творятся, - сказал он. И с аппетитом вонзил зубы в сандвич, усыпая крошками свою куртку. - Я разговаривал с моим другом, - начал Шарль. Он взглянул на Альбера, давая понять, что теперь речь пойдет о Дюамеле, - Знаешь, с журналистом. - Знаю. - Альбер заговорил первый раз. - Знаю, - повторил он. - Который пишет на внутриполитические темы. Тысячу раз он давал себе зарок не трогать Бришо, когда тот снова надумает играть в начальство. И ни единого разу не мог сдержаться. Он любил Бришо, тот и друг хороший, и сыщик толковый. Щеголь и карьерист, бабий угодник, и все знают, что в один прекрасный день он станет префектом полиции. Если, конечно, не министром внутренних дел. Но когда он - начальник, его невозможно вынести. А ведь он не зазнайка, очень доброжелателен. Больше того, его прямо-таки распирает от готовности помочь. Он оперативен. Очень организован. Владеет методикой. И обладает несгибаемым оптимизмом. Лелак улыбнулся. "Вот именно, - подумал он. - Из-за этого его и невозможно выносить". - Что тут смешного? - Теперь Бришог стал самим собой. - Мой друг беседовал со своими коллегами. Они сказали, что сейчас есть только одна серьезная причина, , из-,за которой Дюамеля могли убить. Какой-то велосипедист во время тренировки сковырнулся, ударился головой и умер. - Ну и что? - спросил Лелак. - Что в этом криминального? Ты знаешь, как крутят, велосипедисты? Как скорый поезд. - Парень якобы принимал доцинг. Это ничего не значит. Сколько бы раз ни умирали велосипедисты, всегда подбрасывают идейку о чрезмерной дозе. Но если на сей раз это правда и Дюамель хотел влезть в это дело, то, возможно, его и убрали. - Почему же я об этом не читал, черт побери? - спросил Буасси. Он вынул из портфеля термос и налил себе в пластмассовый стаканчик дымящийся кофе. - Я каждый день прочитываю спортивную газету. - Об этом не писали. Парень не был знаменитостью, просто состоял в каком-то клубе. Поэтому многие и не верят, что он принял допинг. Зачем это делать какому-то безвестному начинающему, да еще на тренировке? - Может, хотел попробовать, чего можно добиться с допингом? - заметил кто-то. Все внимательно слушали. В конце концов, речь шла о велосипедном спорте. Национальный вид. Пресса на него просто набросится. Как это получается, что у Лелака-всегда такие громкие деда? Бришо пожал плечами. - Откуда мне знать? Говорят, вроде бы нет смысла тут копать глубже. Но, возможно, у Дюамеля были лучшие источники информации. Случай расследовала жандармерия. Я уже звонил им по телефону, чтобы они переслали нам материалы. - Спасибо, - вынужден был выдавить из себя Аль-бер. Вот этого он не выносил в Бришо. - Мы закончили? - Закончили, - с удивлением ответил Бришо. - Ты куда-нибудь торопишься? • , . - Да. Пить кофе. Мне жена с собой кофе не дала. Он вышел, Буасси поспешил вслед за ним. Он не любил ни кофе, ни красиво завернутые сандвичи своей подруги. Он любил те завтраки, которые со знанием дела заказывал Лелак и широким жестом их оплачивал. Шарль догнал их у лифта. - Подождите меня, я тоже пойду. Он положил кейс и быстрым движением машинально ощупал карманы, проверяя, все ли - без чего он просто не может выйти на улицу - у него при себе: удостоверение, деньги, ключи, пистолет. - Я думал о том, кто был в этом году первым номером у Дюамеля. Он умолк, давая время Альберу задать вопрос. Но спросил Буасси: - Что? О чем речь? - Тот тип, которого убили, коллекционировал женщин. - В год у него бывало по десять- пятнадцать, - вступил Альбер. - Вернее о стольких нам известно, - добавил Бришо. - Возможно, у него было и в три раза больше... - Вот как? - сердито спросил Буасси. - За это его и убили. - Зелен виноград? - Альбер остановился, чтобы в полной мере насладиться реакцией Буасси. - Ты обо мне? - Буасси издал презрительный смешок. - У меня будет столько женщин, сколько я пожелаю. - Конечно. Только тебе они уже надоели. - А если и надоели, то что? Вот погодите! Мари весной на две недели уезжает в Бордо к своей сестре. Тут я и разгуляюсь. Мари была его последней пассией, которая вцепилась в него более крепко, чем это делали ее предшественницы. Альбер с Бришо переглянулись. Сегодняшнее утро было на редкость удачным! Они сделали приветственный жест полицейскому, стоявшему на посту в дверях, и вышли на улицу. Холодный ветер ударил в лица и взъерошил волосы. Какое-то мгновение они гордо и мужественно противостояли ему, потом победил трезвый рассудок, и приятели припустились бегом. Кафе находилось шагах в ста, от управления, не было смысла надевать пальто, К тому же между маленькими столиками не оставалось места для вешалок. Они захватили лучший столик у окна, заказали завтрак и наблюдали, как двое детективов из их группы тоже остановились в дверях, и теперь ветер ерошит их волосы. - Ну, что там с женщинами Дюамеля?- спросил Лелак. - У меня из головы не шло, почему не хватает первого номера за этот год. Все четыре года он педантично регистрировал каждую женщину, а вот первой этого года нет. Я не мог поверить. - И что? - Альбер знал, что возражениями нельзя заставить Шарля рассказывать. - Дома я просмотрел всю пачку. Почти все письма прощальные. Одна девушка пишет, что благодарит за ценный опыт, но, получив его, попытается вести порядочную жизнь. Другая извещает о том, что пока не хочет с ним встречаться, быть может, когда-нибудь потом... Но большинство желает ему сдохнуть, околеть, ибо того, что он сделал, простить нельзя. Есть, и несколько фотографий. - Одним движением он охладил Буасси. - Успокойся, там не обнаженная натура. Подписанные фотопортреты. "Жоржу с любовью, Сильви" и тому подобное. Нашел две визитки и одну салфетку из ресторана, на которой кто-то написал: "Я люблю тебя". - Ладно. У Дюамеля от каждой женщины было что- то на память, за исключением первой этого года. И что тогда? - Кто-то унес. - Угу. - Альбер иногда был наглее, нем сам думал. - И как ты собираешься ее отыскать? Шарль угрожающе привстал, словно готовясь к драке, и расстегнул пиджак. Буасси отодвинулся подальше. Альбер вынул зубочистку изо рта. Бришо сунул руку в карман и медленно вынул несколько монет. - Сейчас узнаешь, -ответил он. Телефон находился в другом конце зала. Они видели, как Шарль долго ищет номер в телефонной книге, потом набирает его. Они сидели так, будто их вообще ничего не интересует, заказали себе еще кофе. Знакомые детективы ушли, их место заняла стайка адвокатов. Они собирались в суд, чтобы там враньем подзаработать деньжат, а до судебного заседания еще оставалось время. Лелак, Буасси и все их коллеги ненавидели адвокатов. А те вежливо и учтиво высмеивали сыщиков. Каждый из них именовал себя "господином доктором", все они были элегантны, приезжали в дорогих машинах и пытались оправдать убийц, которых с таким громадным трудом ловили Лелак и его коллеги. В зале суда они цеплялись к показаниям сыщиков, пытались их дискредитировать, а у тех не оказывалось против адвокатов даже стольких шансов, сколько имели бы эти чертовы стряпчие, сойдись они с полицией в уличной драке... Альбер одним глазом следил, как они достают из своих кейсов| обтянутых тонкой кожей, бумаги и склоняются над столиком. - Ишь, сговариваются за спиной у своих клиентов, - сказал Буасси. - Да-а, - горько протянул Альбер. - Смотри-ка, у Шарля сияет физиономия. Он отодвинул свой стул, чтобы дать Бришо возможность пройти на место и усесться. Тот сел скромно, но все же ожидая аплодисментов, словно артист, который только что сделал тройное сальто без лонжи. - Я звонил в "Пари суар", - сообщил он и смолк. Вынул, сигарету. Альбер пододвинул ему пепельницу. - Спросил, не знают ли они случайно, где Дюамель провел новогодний вечер... - И они знали, - сказал Лелак. - И они знали, - ухмыльнулся Бришо. - Ну, как ты думаешь, где?. . . - У главного редактора Лафронда, - флегматично ответил Альбер. По лицу Шарля он понял, что угадал. - Ну и что? . - Лафронда не было в редакции, но я разговаривал с его секретаршей. Она тоже присутствовала на том вечере. Сказала, что собралось человек сорок - руководители отделов, ведущие сотрудники и их близкие. Дюамель пришел один. - Бришо вздохнул.,- Секретарша сказала, что понятия не имеет, с кем встретился там Дюамель, но, по-моему, она врет. - Почему? - Говорит, что народу было много, и она не следила за Дюамелем, с которым у нее были не особенно хорошие отношения. - Он удовлетворенно откинулся, словно выбросил неопровержимый довод. - Не понимаешь? Не разбираещься ты в женщинах! Возможно, у нее и не было хороших отношений с Дюамелем. Возможно, они даже не разговаривали. Но просто быть не может, чтобы она не заметила, кого подцепил Дюамель. - По самодовольномутону Бришо чувствовалось, что он думает: уж кто- кто, а он-то в женщинах разбирается. Дюамель в новогодний вечер подцепил либо саму секретаршу, либо ее подругу, либо того, кого малютка боится. _ Либо никого. И просто пил с приятелями. Бришо отмахнулся. Вытащил из-под стула такой же кейс, какие были у адвокатов, и открыл его. . - Мадемуазель Житон... Посмотрим, всегда ли она была в плохих отношениях с Дюамелем... Онначал медленно перелистывать пачку писем, разглядывая подписи. Буасси с завистью смотрел на письма, словно женщины - все до одной красивые, пышнотелые - дефилировали перед ним, вылезая из кейса... Альбер задумался над тем, какую реплику бросить Шарлю, который таскает с собой письма Дюамеля явно для того, чтобы поучиться у покойника. - Мадемуазель Житон... Сюзанна Житон.,. 1984 год, номер шестой. "Милый Жорж! Я не жалею о том, что случилось, я потеряла голову, но, видимо, мне было необходимо немного побезумствовать. Я не сержусь и на то, что ты сказал потом. Тогда мне было очень неприятно, но теперь я не сержусь на тебя. Я попыталась тебя Понять. Ты эгоистичен, жесток и нахрапист. Может, именно это в тебе и нравится, Ты такой, какой ты есть, и упреки я могу делать только себе. Прошу тебя, забудем все, и хорошее, и плохое. Не пытайся вновь" сблизиться со мной и не оправдывайся". Бришо сложил письмо. - Понятно вам? - Это ты у нас разбираешься в женщинах. - Да. - Шарль принял это с полнейшей серьезностью.- Но я не знаю Дюамеля. Что он мог сказать женщине? "Ты эгоистичен, жесток и нахрапист. Может, именно это в тебе и нравится", - повторил Альбер и покачал головой. - Ну, внешне-то он не мог ей нравиться, - сказал Бришо. - Урод хуже некуда. - А эгоизм и жестокость нравились, - повысил голос Альбер. - Да- а, - протянул специалист по женским душам. - Это им нравится. И после всего она не постеснялась сказать мне, что не заметила, с кем был Дюамель! - Может, с ней, - предположил Буасси. - Может, снова сошлись. Шарль даже не услышал. - Он был либо с ее подругой, либо с кем- то, кого она боится... с ее начальницей... - Ее шеф мужчина. Главный редакторЛафронд, - бросил Альбер. - С женой шефа... - продолжал Бришо.- Если Дюамель подцепил в новогоднюю ночь жену Лафронда, тогда понятно, почему мадемуазель Житон ничего не видела. Понятно и то, почему исчезло письмо от первого номера за этот год. Главный редактор похитил его у нас из-под носа. - То есть господин Лафронд может быть убийцей. Буасси временами забывался и своими выводами хотел поразить друзей. Шарль по привычке был тактичен. Он сделал вид, будто раздумывает над тем, что сказал Буасси. - Лафронд не знал о письмах. Он так же удивился, когда их нашли, как и мы. Лафронд мог прийти в субботу в полночь к Дюамелю, тот, естественно, впустил его. Лафронд напал на Дюамеля, забил его до смерти и убе-~ жал. Ему и в голову не пришло порыться в ящиках. Альбер качал головой. - Уж не думаешь ли ты, что этот тощий, хилый... - Он смолк. Трудно сказать, что в ком таится. Вот его друг, Жак, дай бог, если в нем кило шестьдесят, но весь он словно из стальных пружин. Преступник не мог быть очень сильным человеком. Гигант с руками- кувалдами в два-три удара покончил бы с Дюамелем. Или одним, если бы сразу попал в наиболее уязвимое место. Бришо торжествующе улыбался. - Скажешь что- нибудь поинтереснее? Не нравится, поищи другую версию. - Да-а, - сказал Альбер..- Думаю, придется поискать. И он позволил Шарлю расплатиться. II На первый взгляд протокол был хорош, при первом чтении расследование казалось основательным. Гастон Па-раж умер на лионском шоссе. Мужчина, ехавший следом за ним в маленьком "Рено-пятерке", крестьянин, косивший поблизости, и девушка, которая путешествовала автостопом, видели, как это случилось. Велосипед начал вилять, въехал на противоположную полосу, затем Параж вырулил обратно. Автомобилист, собравшийся было в этот 217 момент его обогнать, сразу затормозил. Параж замедлил ход, почти остановился, но сойти с седла уже не мог. Опрокинулся навзничь и больше не шевельнулся. Жандармы, производившие осмотр места происшествия, установили, что несчастного случая не было, Па-ража не столкнуло машиной, камней в него никто не бросал, в велосипеде никаких дефектов не обнаружили. Вскрытие установило, что велосипедист был трезв, но вот в крови у него нашли амфетамин. Параж не был известным спортсменом. Родители Гастона даже не. знали, что он занимается велосипедным спортом, а подругу его это вообще не интересовало. Он работал на химико- фармацевтическом заводе "Фармацит" подсобным рабочим, яко--бы собирался „продолжать учебу. Да, при первом чтении работа производила впечатление добросовестной. И все-таки Альберу что-то не нравилось. Он снова пробежал бумаги. Лелак понятия не имел, что означает "наличие амфетамина в крови" велосипедиста. Поборов неприятное чувство, просмотрел фотографии. У обочины шоссе лежал худой усатый мужчина. В черных до колен велосипедных трусах, в куртке от спортивного костюма, на руках перчатки без пальцев. Изящная гоночная машина. Гастон . Параж, родился в 1953 году... - Эй! Буасси поднял голову от газеты и недоуменно уставился на сунутые ему под нос фотографии. - Взгляни на этот велосипед! - Гм... Скоростной "пежо". Я видел рекламу. Он стоит больше, чем твоя четырехлетняя развалюха. - Гм... - Что тебе не нравится? - Этому типу тридцать два. И он вдруг захотел стать знаменитостью? Буасси отмахнулся. - В таком возрасте уже уходят из спорта. А с чего ты взял, будто он захотел стать знаменитостью? Ты ведь бегаешь и даже заставляешь своего чокнутого друга Жака избивать себя по вечерам. А Гастон Параж ездил на велосипеде... - Да-а. Возможно. - Альбер задумался. - С какой-то пакостью в крови поразмялся немного на безумно дорогой машине для г профессионалов и в результате этого околел. Буасси пожал плечами, продолжая читать газету. Аль- 218 бер, балансируя карандашом, пытался удержать его на кончике пальца. - Я хотел бы сходить на квартиру Дюамеля. Посмотреть его картотеку - Сходи. - Квартира опечатана. - Попроси разрешения. - Шефа нет. - Зато есть Шарль. Он достанет. На мгновение в Альбере шевельнулось желание выбить из-под Буасси стул. Станет он просить разрешение у Бришо! Театр "Кабаре" находился на улице де Розьер, неподалеку от станции метро. Спроектированное в расчете на более широкое пространство, здание романтической школы с золотыми украшениями возникало перед глазами внезапно. На другой стороне улицы находились ресторан, магазин одежды, кинотеатр, построенные в двадцатые годы дешевые доходные дома, у которых в порядке были лишь нижние этажи, в них размещались магазины. Солнце выглянуло, но кое- кто из прохожих по инерции еще держал над головой зонт. На тротуаре преобладали старухи с сумками, недовольные турки выходили из кинотеатра, за ними, опустив глаза, несколько мужчин в костюмах. Альбер остановился, расстегнул пальто и, сунув в карманы руки, терпеливо стал ждать, пока прохожие не уберутся с его пути. Он пробежал глазами цены в ресторанном меню. Затем посмотрел выставленные в дверях кинотеатра фотографии. На них коротковолосая хорошенькая женщина шалила то с одним господином, то с другим, то с дамой, а то и со всеми ними сразу. Гениталии были прикрыты сделанной тушью кляксой, чтобы фасад дома никого не шокировал. А кто хотел увидеть все без кляксы, мог зайти внутрь. Лелак вошел. В вестибюле фотографий не было, только пожилая, размалеванная женщина, которая, улыбаясь, подтолкнула его к кассе. - Э-э-э... сколько времени идет фильм? - Два часа. Самый лучший. Только что привезли из Америки. Вполне возможно, подумал Альбер. Женщины выглядели слишком красивыми и свежими для того,.чтобы фильм был французским. Режиссеры аналогичной французской 219 художественной продукции отдавали предпочтение постаревшим, перекрашенным сучкам с колючими глазками. Эти обожали черные кружева и высокие кожаные сапоги. А в американских фильмах можно увидеть таких девушек, которые вызывают желание у нормального мужчины. Он глянул на часы. Какого черта делают такие длинные фильмы? Стараясь поскорее выбраться из вестибюля, Альбер потрясенно обнаружил, что точно так же опускает глаза, как те, в костюмах, что выходили с предыдущего сеанса. Он остановился поднял взгляд и осмотрелся. На него никто не обращал внимания. Он перешел на другую сторону улицы и сразу вернулся в зиму. Эта сторона была теневой, и театр,, казалось, тоже источал холод. Главный вход был закрыт, касса еще не работала. Здесь Альбер тоже принялся разглядывать выставленные в витрине фотографии. Ухмыляющийся мускулистый негр с барабаном. Изображенные в прыжке мужчины в белых брюках с обнаженными торсами. Длиннонргие женщины, трясущие задами. В середине девушка с расставленными ногами, откинутой назад головой, с выражением экстаза на лице. Ее легко Йыло узнать и на других фотографиях: она была изящнее, гибче, пластичнее остальных. И улыбалась прямо в объектив, словно встала перед камерой лишь для того, чтобы Лелак однажды смог ею полюбоваться. Он отправился искать запасной вход. Не торопясь, фланирующей походкой прошел первые несколько метров, потом ускорил шаги. Серое здание театра с закрытыми дверьми оказалось неожиданно большим. Каждые десять метров с афиш "Кариоки" над Альбером смеялся знакомый уже ему кругленький задик - вот дурак, не в ту сторону пошел, теперь придется напрасно огибать все здание! Поравнявшись с десятой афишей, Лелак возненавидел этот зад. Ненавидел, но не мог отвести от него глаз. Повесили бы афиши с той тоненькой девушкой! У двадцать седьмого зада он наконец увидел открытую дверь. Она вела в темный коридор, а оттуда надо было карабкаться вверх но крутой лестнице. Альбер прошел несколько метров по коридору, ожидая, что его кто- нибудь окликнет. Коридор был пуст, ему послышалось, будто в противоположном конце его гудели машины. Он вернулся к лестнице. Все это напоминало приключенческие фильмы его детства. Сейчас раздастся визг, и с верхушки лестницы ему на шею свалится труп. Он мысленно расцвечивал картину, чтобы она была как можно абсурднее. Ему ужасно хотелось вытащить пистолет, прежде чем ступить на лестницу. Альбер почувствовал, что смешон. Он двинулся вверх, шагая через две ступеньки. Из-за резиновых подошв его башмаков создавалось впечатление, будто он крадется. Лелак -покашлял, чтобы услышать хоть какие-то звуки, но от этого на лестничной клетке словно стало еще тише. Он добрался до нового коридора, такого же вымершего, как и тот, что на первом этаже. Полез дальше. Еще один этаж, а потом лестница кончилась. Альбер остановился, тихо выругавшись. Надо бы повернуть назад, сбежать по этой проклятой лестнице, выйти на улицу, обратно на улицу де Розьер, зайти в кино, полюбоваться на ту славненькую, коротковолосую. На одном из снимков девушка определенно была очаровательной. Лелак заглянул в коридор, издалека доносились чьи-то голоса. Коридор был мрачным, пустынным, с облупившимися выкрашенными белой краской стенами, дешевым вытертым ковром. Крутые повороты вели в неизвестность, по углам были расставлены пепельницы. Альбер попытался открыть одну за другой несколько дверей, но они оказались запертыми. Он пошел дальше. Тут ему пришлось спуститься на несколько ступеней, повернуть направо и вновь спуститься по железной лестнице. Он оказался в зале ожидания или