Франсис Карсак. Робинзоны космоса --------------------------------------------------------------- Перевод с французского Ф. Мендельсона OCR: Wesha Ё http://wesha.lib.ru --------------------------------------------------------------- ПРОЛОГ Я не собираюсь описывать здесь историю катастрофы или завоевания Теллуса. Мне просто хочется рассказать о своей жизни. Пройдет пять-шесть столетий, и тогда моя книга будет ценным документом, ибо это рассказ свидетеля, который собственными глазами видел Великое Начало. В те дни мне шел всего двадцать третий год - целых шестьдесят лет пронеслось с тех пор, как стремительный поток. Я знаю, что стал ниже ростом, движения мои утратили былую четкость, я быстро устаю, и меня уже мало что интересует в жизни, разве только дети, внуки да, пожалуй, еще геология. Руки мои слишком дрожат, чтобы писать, а потому я диктую своему внуку Пьеру, диктую повесть о единственной, неповторимой человеческой судьбе. Я тороплюсь. Лишь временами я останавливаюсь передохнуть и подхожу к окну; за ним колышется на ветру пшеница. На какой-то миг мне кажется, будто я снова у себя на родной Земле, но, приглядевшись, вижу, что деревья отбрасывают две тени... ГЛАВА I. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ В то лето мы с моим братом Полем решили провести отпуск в Альпах, у нашего дяди Пьера Бурна, директора новой обсерватории. Гигантское зеркало ее телескопа диаметром в пять с половиной метров позволяло отныне французским астрономам соперничать с американскими коллегами. Вместе с дядей работал его помощник Робэр Менар, поразительно скромный, несмотря на свои огромные знания, сорокалетний холостяк, и два дядиных ученика - Мишель и Мартина Соваж. Мы с братом сели в поезд вечером и уже на следующий день часа в четыре пополудни прибыли на место. Нас ожидали: высокий блондин стоял возле автомашины и махал нам рукой. Он представился: - Мишель Соваж. Ваш дядя извиняется, что не смог вас встретить, но у него важная и срочная работа. Машина резко набирала скорость. - Что-нибудь новое среди звездных туманностей? - спросил мой брат. - Скорее уж во всей Вселенной. Вчера вечером я хотел сфотографировать туманность Андромеды - там есть одна недавно открытая звезда. Расчет был сделан, я включил автоматику большого телескопа, но, к счастью, из любопытства заглянул в "искатель", маленькую подзорную трубу, укрепленную параллельно с большим объективом. И что бы вы думали - туманность Андромеды оказалась на восемнадцать градусов в стороне от своего нормального положения! Я еле отыскал ее. - Как странно! - живо откликнулся я. - Вчера перед отъездом астронавт Верилак говорил мне... - Значит, он вернулся? - перебил Мишель. - Да, с Нептуна. Так вот, он говорил, что либо они ошиблись в расчетах, либо что-то отклонило ракету на обратном пути. Мы болтали, а машина быстро мчалась по долине. Рядом с шоссе бежала железная дорога. - Что, поезд идет теперь до самой деревни? - Нет, эту линию проложили недавно к заводу легких металлов. - Завод большой? - Пока здесь триста пятьдесят рабочих. Должно быть по крайней мере вдвое больше. Начался серпантин: дорога поднималась к обсерватории, которая стояла на вершине невысокой горы. У ее подножия приютилась высокогорная долина с маленькой прелестной деревушкой. Чуть выше деревни виднелся поселок из стандартных домиков, сгрудившихся вокруг завода. Вдаль за гребни гор уходила линия высокого напряжения. - Ток подают заводу, - объяснил Мишель. - Для него и построили плотину. Мы получаем электричество от этой же линии. Возле самой обсерватории расположились дома, где жили мой дядя и его помощники. - Сегодня вечером за столом соберется большая компания: ваш дядя, Менар, вы двое, мы с сестрой, биолог Вандаль. - Вандаль? Я же его знаю с самого детства. Он старый друг нашей семьи, мой учитель. - А с ним его коллега из Медицинской академии, знаменитый хирург Массакр. - Ничего себе имечко для хирурга! - сострил мой брат Поль. - Массакр. "Убийство"! Не хотел бы я у него оперироваться... Бр-р-р! - И напрасно. Он лучший хирург Франции, а может быть, и всей Европы. Кстати, кроме Массакра будет один его друг и одновременно ученик, антрополог Бреффор. - Тот самый, что занимается патагонцами? - Да. Так что, хоть дом и велик, все комнаты заняты. Едва машина остановилась, я побежал в обсерваторию и постучался в кабинет дяди. - Кто там?! - рявкнул он, но, увидев меня, смягчился. - Ах, это ты! Ну, подойди, подойди... Он поднялся из кресла во весь свой гигантский рост. Таким я вижу его и сейчас: седая шевелюра, седые брови, из-под которых сверкают горящие как угли глаза, и матово-черная борода. - Добрый день! - скромно послышалось из угла. Я обернулся: худенький Менар стоял за своим столом, заваленным листками с алгебраическими формулами. Это был щуплый человечек в очках, с козлиной бороденкой и огромным морщинистым лбом. Под столь незначительной внешностью скрывался человек, свободно владеющий дюжиной языков, самые дерзкие теории физики и математики были ему так же ясны, как мне геологические горизонты в окрестностях Бордо. С этой точки зрения мой дядя, превосходный исследователь и экспериментатор, не годился Менару в подметки. Зато вдвоем они составляли могучую пару в области астрономии и атомной физики. Стрекот машинки заставил меня обернуться. - И впрямь надо тебя представить, - проговорил дядя. - Мадемуазель, познакомьтесь: мой племянник Жан, шалопай, неспособный проверить цифры даже в ресторанном счете. Жан, это наша ассистентка Мартина Соваж. - Как доехали? - спросила девушка, протягивая мне руку. Я пожал ее, не успев как следует прийти в себя. В моем представлении ассистентка дяди была этакой скромной лабораторной крысой в очках, а передо мной стояла юная красавица с телом греческой статуи и таким правильным лицом, что можно было прийти в отчаяние, настолько черты его казались совершенными. Впрочем, лоб, пожалуй, был чуть низковат, но зато под ним сияли великолепные серо-зеленые глаза и его обрамляли длинные пряди на удивление черных волос - ведь брат ее был блондином. Про нее нельзя было сказать, что она красива. Нет, она была прекрасна, прекраснее всех женщин, каких мне только доводилось видеть. Рукопожатие ее было дружеским и коротким. Мартина сразу же вернулась к своим расчетам. - Я вижу, ты тоже убит, - насмешливо прошептал дядя, увлекая меня в сторону. - Мартина разит без промаха; по-видимому, контраст с обстановкой усиливает эффект. А сейчас, извини, мне надо закончить до вечера работу, чтобы подготовиться к ночным наблюдениям. Встретимся за обедом, в семь тридцать. - А это очень важно, твоя работа? - спросил я. - Мишель мне говорил о каких-то странных явлениях... - Странных! Эти явления опрокидывают всю нашу науку! Подумай только: туманность Андромеды отклонилась на восемнадцать градусов от своего нормального положения! Одно из двух: либо туманность действительно сдвинулась, но тогда она должна была развить скорость физически немыслимую, потому что еще позавчера она была на своем месте, либо, как думаю я и мои коллеги из обсерватории Мон Паломар, свет туманности отклонился из-за какого-то феномена, которого позавчера не существовало. И не только ее свет - лучи всех звезд, расположенных в том же направлении, свет Нептуна и, может быть, даже... Из всех гипотез наименее глупой кажется следующая: ты, должно быть, знаешь - впрочем, наоборот, ты, конечно, не знаешь, что мощное поле тяготения способно отклонить луч света. Сейчас все происходит так, как если бы между Землей и Андромедой в Солнечной системе появилась огромная масса материи. Но она невидима, эта масса! Немыслимо, глупо, но все-таки это так. Я вернулся в дом дяди, где уже собирались приглашенные к обеду. В семь двадцать появился хозяин дома со своей свитой. В семь тридцать мы сели за стол. Обед прошел весело, если не считать озабоченных лиц моего дяди и Менара. Что же до меня, то я был целиком поглощен Мартиной. В тот вечер мне недолго пришлось наслаждаться ее обществом. В восемь пятнадцать дядя встал из-за стола и кивнул Мартине; вместе с Менаром они вышли из дома, и я увидел через окно, как три фигурки поднимаются к обсерватории. ГЛАВА II. КАТАСТРОФА Кофе мы вышли пить на террасу. Мишель жаловался на всеобщее пренебрежение к астрономическому изучению планет с тех пор, как астронавты начали изучать их, как он выразился, на местах. Спускалась ночь. Над горами висела половина луны, мерцали звезды. С темнотою пришла прохлада, и мы вернулись в гостиную. Свет зажигать не стали. Я сел напротив Мишеля лицом к окну. Малейшие подробности этого вечера сохранились в моей памяти с удивительной ясностью, хотя с тех пор прошло столько лет! Я видел купол обсерватории; маленькие башенки с вспомогательными телескопами четко вырисовывались на фоне вечернего неба. Общий разговор угас, все неторопливо беседовали парами. Я говорил с Мишелем. Не знаю почему, я чувствовал себя легко и счастливо. Казалось, я ничего не вешу и не сижу, а парю над своим креслом. В обсерватории осветилось одно окошко, погасло и снова осветилось. - Патрон зовет, - проговорил Мишель. - Придется идти. Он взглянул на светящийся циферблат своих часов. - Сколько времени? - спросил я. - Одиннадцать тридцать шесть. Он встал, и это простое движение отбросило его к стене, расположенной в добрых трех метрах. Мишель был поражен. Мы тоже. - Черт!.. Я потерял всякий вес! Я поднялся и, несмотря на все предосторожности, врезался головой прямо в стену. - Хорошенькое дело! Удивленные возгласы слышались со всех сторон. Несколько минут мы носились по гостиной, как пылинки, подхваченные ветром. Все были во власти странного тоскливого чувства какой-то внутренней пустоты и головокружения. Трудно было понять, где теперь верх, где низ. Цепляясь за мебель, я кое-как добрался до окна. Мне показалось, что я сошел с ума. Звезды отплясывали бешеную сарабанду, как пляшет их отражение во взбаламученной воде потока. Они мерцали, разгорались, угасали и снова вспыхивали, резко перемещаясь с места на место. - Смотрите! - крикнул я. - Конец света, - простонал Массакр. От звездной пляски рябило в глазах; я перевел взгляд ниже и снова вскрикнул: - Черт! Смотрите! Вершины гор исчезали одна за другой. Ближайшие пики еще стояли, но самые дальние слева были срезаны ровнее, чем головки сыра ножом. - Сестра! - хрипло вскрикнул Мишель и бросился к двери. Я видел, как он мчался по дорожке к обсерватории нелепыми длинными скачками, метров по десять каждый. Ни о чем не думая, не испытывая ничего, даже страха, я машинально отмечал все происходящее. Казалось, к нам приближается, опускаясь сверху, огромное незримое лезвие, выше которого все исчезало. Наверное, это продолжалось секунд двадцать. Я слышал вокруг приглушенные возгласы гостей. Я видел, как Мишель ворвался в обсерваторию. И вдруг она тоже исчезла. В следующее мгновение катастрофа обрушилась на нас... Дом задрожал. Я вцепился в какой-то стол. Окно вылетело, словно вышибленное изнутри гигантским коленом. Чудовищный вихрь вышвырнул меня вместе с остальными наружу, и мы покатились вниз по склону, цепляясь за кусты и камни, ослепленные, оглушенные, задыхающиеся. Все кончилось через несколько секунд. Я опомнился метрах в пятистах от дома среди обломков дерева и осколков стекол и черепицы. Обсерватория снова появилась, и, по-видимому, в полной сохранности. Было сумрачно; странный красноватый свет лился сверху. Я поднял глаза и увидел солнце - маленькое, медно-красное, далекое. В ушах у меня гудело, левое колено вспухло, глаза застилало кровавой пеленой. Воздух казался пропитанным неприятным чужим запахом. Первая моя мысль была о брате; он лежал на спине в нескольких метрах от меня. Я бросился к нему, с удивлением ощущая, что снова обрел вес. Глаза Поля были закрыты, из правой икры, глубоко разрезанной осколком стекла, лилась кровь. Пока я перетягивал ему ногу жгутом, свернутым из носового платка, брат пришел в себя. - Мы еще живы? - Да, ты ранен, но не опасно. Я сейчас посмотрю, что с остальными. Вандаль уже поднимался. Массакр вообще отделался подбитым глазом. С Бреффором дело оказалось серьезнее: он лежал без сознания с пробитым черепом. - Его надо срочно оперировать, - заторопился хирург. - В доме вашего дяди у меня есть все, что нужно. Я взглянул на дом: он довольно успешно выдержал испытание. Часть крыши была снесена, окна выбиты, ставни сорваны, но остальное как будто уцелела. Мы перенесли Бреффора и Поля в дом. Внутри все было перевернуто вверх дном, и содержимое шкафов валялось на полу. Кое-как мы поставили на место большой стол и уложили на него Бреффора. Вандаль взялся помогать Массакру. Только тогда я вспомнил, наконец, о своем дяде. - Схожу посмотрю, - проговорил я и, прихрамывая, побрел к обсерватории. Я поднялся по лестнице - под куполом возле большого телескопа не было ни души. Тогда я бросился в кабинет. Здесь взъерошенный Менар возился со своими очками. - Где дядя? - крикнул я. - Не знаю, - ответил он, продолжая протирать очки платком. - Когда это произошло, они хотели выйти... Я поспешил наружу и принялся кричать: - Дядя! Мишель! Мартина! Кто-то откликнулся. Обогнув завал камней, я увидел дядю, который сидел, привалившись спиной к обломку скалы. Мартина была рядом. - У него вывихнута лодыжка, - пояснила она. - А где Мишель? - Пошел за водой к ручью. - Что скажете, дядя? - спросил я. - А что я могу сказать, если сам ничего не знаю! Как там остальные? Я рассказал, что с нами произошло. - Нужно спуститься в деревню, посмотреть, что с жителями. - К сожалению, солнце уже садится. - Садится? Наоборот, оно встает! - Солнце заходит, дядя. Только что оно стояло гораздо выше. - А, так ты говоришь об этом маленьком, жалком медном фонарике? Оглянись-ка лучше назад! Я обернулся: над изуродованными вершинами вставало сияющее голубое светило. Глаза не обманывали меня: в этом мире было два солнца. Часы на моей руке показывали десять минут первого. ГЛАВА III. СРЕДИ РАЗВАЛИН Как ни странно было происходящее, я все время инстинктивно старался привести его к привычным земным нормам - ураган, извержение вулкана. И вдруг передо мной предстал немыслимый, безумный, однако реальный факт: я очутился в мире, где было два солнца. Нет, я не в силах передать охватившее меня смятение. Тщетно пытался я спорить против очевидной истины: - Но ведь мы остались на Земле! Смотри, вот гора, обсерватория, а там внизу деревня... - Я, конечно, тоже сижу на земле, - ответил дядя, - но насколько я смыслю в астрономии, в нашей системе только одно Солнце, а здесь их два. А я не такой уж осел, чтобы не понимать значения этого факта. Из-за поворота показался Мишель и вместе с ним два незнакомца: первый - брюнет лет тридцати, второй - лет на десять постарше, огненно-рыжий. Мишель церемонно представил обоих - в тех обстоятельствах это выглядело довольно смешно. - Симон Бевэн, инженер-электрик, и Жак Этранж, металлург, директор завода. - Мы хотели узнать, что с вами, - объяснил Этранж. - Сначала мы побывали в деревне. Там уже работают спасательные команды; мы послали им на помощь своих рабочих. По первым сведениям, в деревне пятьдесят раненых. - А у вас на заводе? - спросил дядя. - Ущерб невелик, - ответил Бевэн. - Вы же знаете, стандартные дома легкие и монолитные. На самом заводе сдвинулось несколько станков. - У нас есть хирург, мы пошлем его в деревню. Дядя повернулся к нам с Мишелем. - Вы двое, помогите-ка мне! Пойдемте с нами, друзья! Когда мы добрались до дома, я убедился, что Вандаль и Массакр поработали здесь на совесть. Все снова было приведено в порядок. Мой брат и Бреффор лежали в постелях. Массакр собирал свой докторский чемоданчик. - Пойду вниз, - сказал он. - Говорят, там много раненых. - Я тоже спущусь в деревню. - Иди, иди, - согласился дядя. - Мартина, Мишель, Вандаль тоже могут отправляться. Мы с Менаром посторожим здесь. И мы отправились. Главная улица деревни была наполовину завалена обломками домов. Зато поперечные переулки почти все уцелели. Больше всего пострадала центральная площадь; церковь и мэрия превратились в груду развалин. Когда мы подошли, из-под обломков извлекали труп мэра. Среди спасателей я заметил одну группу, которая действовала особенно быстро и слаженно. От нее тут же отделился какой-то молодой человек и подошел к нам. - Наконец-то подкрепление! - крикнул он обрадованно. - Подоспели вовремя! - Где раненые? - спросил Массакр. - В зале для танцев. Вы доктор? - Я хирург. - Какая удача! Эй, Жак-Пьер, проводи доктора в перевязочную! - Я пойду с вами, - сказала Мартина. - Буду помогать. Мы с Мишелем присоединились к группе, разбиравшей завалы. Молодой человек горячо поспорил о чем-то с инженерами, потом вернулся к нам. - Нелегко же было их убедить, что сейчас самое главное - дать воду и, если можно, электричество. Они тоже хотели заняться расчисткой! Когда же они будут пользоваться своими знаниями, если не сейчас? Кстати, какие у вас профессии? - Геолог. - Астроном. - Ладно, пригодится потом. Сейчас есть работа поважнее. За дело! - Потом? Что вы хотите этим сказать? - Я думаю, вы уже знаете, что мы не на Земле. Не надо быть академиком, чтобы догадаться. И все-таки странно! Еще вчера инженеры давали мне указания, а сегодня я назначаю работу инженерам. - А сами-то вы кто? - спросил Мишель. - Луи Морьер, цеховой мастер с завода. Продолжая разговор, мы приступили к разборке обвалившегося дома. К нам присоединились еще двое рабочих. - Тише! - сказал вдруг Мишель. Из-под груды развалин доносились слабые крики о помощи. - Скажите-ка, Пьер, - обратился Луи к одному из рабочих, - кто тут жил? - Мамаша Феррье с дочкой. Девчонка была хороша, лет шестнадцати. Погоди! Я как-то к ним заходил. Вот здесь была кухня. А они, должно быть, в комнате, вон там! Он показал на угол с наполовину завалившейся стенкой. Мишель нагнулся и крикнул в расщелину: - Держитесь! Идем к вам на помощь! Все напряженно прислушивались. Наконец девичий голос, полный муки, ответил: - Скорее! Скорее... Быстро, но методично мы начали рыть в обломках тоннель. Прошло полчаса. Стоны внизу смолкли. Тогда мы пошли на риск, ускорили работу и успели вовремя извлечь из-под развалин Розу Феррье. Мать ее была мертва. Об этом эпизоде спасательных работ я рассказываю подробно лишь потому, что позднее Роза, сама того не желая, сыграла роль Елены Спартанской и послужила причиной первой войны на Теллусе. Всю вторую половину дня мы работали не покладая рук. Вечером, когда голубое солнце закатилось за горизонт, а на востоке поднялось маленькое красное солнце, под развалинами не осталось ни одного раненого. Всего их оказалось восемьдесят один, а погибших - двадцать один. Вокруг колодца, теперь иссякшего, раскинулся пестрый табор. Люди, лишенные крова, укрывались под одеялами, растянутыми на шестах. Одну такую палатку Луи соорудил для рабочих своей спасательной команды. Мы сели перед нею и поужинали холодным мясом с хлебом, запивая еду розовым вином, - в жизни не пил я ничего вкуснее! Потом я дошел до перевязочной, надеясь увидеться с Мартиной, но она уже спала. Массакр был доволен: опасных случаев оказалось немного. Сюда же по его указанию перенесли на носилках Бреффора и моего брата. Оба чувствовали себя гораздо лучше. - Извините меня, - сказал хирург, - я просто валюсь от усталости, а завтра у меня довольно сложная операция. Я вернулся к палатке, улегся на ложе из толстого слоя соломы и мгновенно уснул. Разбудил меня шум мотора. Была еще "ночь", то есть тот самый пурпурный сумрак, который теперь называют "красной ночью". Автомобиль остановился за разрушенным домом. Я обошел руины и увидел своего дядю: он приехал вместе с Вандалем узнать, как идут дела. - Что нового? - спросил я. - Ничего. Электричества нет, купол обсерватории неподвижен. Я был на заводе. Этранж говорит, что тока не будет еще долго, плотина осталась на Земле. Кстати, могу сказать, что наша планета делает один оборот вокруг собственной оси за двадцать девять часов и что ось ее очень немного наклонена по отношению к плоскости орбиты. - Откуда ты это знаешь? - Очень просто. Голубой день длился четырнадцать часов тридцать минут. Красное солнце дошло до зенита за семь часов пятнадцать минут. Значит, сутки продолжаются двадцать девять часов. Далее: день и "ночь" равны, а мы, по всей видимости, находимся далеко от экватора, скорее всего на сорок пятом градусе северной широты. Отсюда вывод - ось планеты имеет весьма незначительный наклон, разумеется, если только мы не попали в период равноденствия. Красное солнце находится за пределами нашей орбиты и, по-видимому, так же как мы, вращается вокруг голубого солнца. Мы перенеслись сюда в тот момент, когда оба солнца противостоят планете. Но наступят дни, когда нам будут светить сразу два солнца, а иногда - и ни одного. Наступят черные ночи, или, вернее, лунные. - Лунные? Разве здесь есть луна? - Взгляни сам! Я поднял глаза. В розовом небе бледно мерцали две луны: одна примерно такая же, как у нас на Земле, другая значительно больше. - Только что их было три, - продолжал дядя. - Самая маленькая луна уже зашла. - Сколько еще продлится эта "ночь"? - Около часа. На завод заходили крестьяне с окрестных ферм. Там жертв немного. Но зато дальше... - Надо съездить туда, посмотреть самим, - перебил я. - Я возьму твою машину, и мы отправимся с Мишелем и Морьером. Надо же узнать, как далеко простирается наша территория. - Тогда я поеду с вами. - Нет, дядюшка, у тебя вывихнута нога. Мы можем застрять: придется идти пешком. Сейчас мы совершим совсем короткий рейд. А позднее... - Хорошо. Тогда помоги мне выйти и доведи меня до вашего госпиталя. Вы идете со мной, Вандаль? - Мне бы хотелось отправиться в эту разведку, - ответил биолог. - Я думаю, что участок земной поверхности невелик и мы сможем его объехать кругом. Не правда ли? - Да, если только дороги будут проезжими. Что же, оставайтесь с нами. Я разбудил Мишеля и Луи. - Ладно, поедем, - сказал Морьер. - Только сначала я хочу поговорить с вашим дядей. Послушайте, месье Бурна, займитесь пока мы ездим, учетом. Надо подсчитать жителей, запасы продовольствия, оружия, инструментов и прочего. После смерти мэра вы здесь самый уважаемый человек. Вы в хороших отношениях и с кюре, и с учителем. Единственный, кто вас, пожалуй, недолюбливает, это трактирщик Жюль, потому что вы никогда к нему не заходите. Но им займусь я, он у меня будет шелковый. Разумеется, закончить вы не успеете, мы вернемся гораздо раньше. Все заняли места в открытом автомобиле - устаревшей модели, но зато вполне надежном. Я взялся за руль, и тут дядя окликнул меня: - Постой! Возьми-ка то, что лежит в ящике спереди. Я открыл ящик и вынул оттуда пистолет военного образца 45-го калибра. - Дельная мысль! - одобрил Луи. - А другого оружия у вас нет? - У меня нет, но в деревне, думаю, найдутся охотничьи ружья. - Правильно! Заедем к папаше Борю. Когда-то он был унтер-офицером в колониальных войсках, а теперь заядлый охотник. Мы разбудили старика и, несмотря на его протесты, реквизировали почти весь его арсенал: один винчестер, два охотничьих ружья и патроны, заряженные картечью. Солнце уже вставало, когда мы двинулись в путь, на восток. Сначала ехали по дороге; местами она была перерезана осыпями. Один завал задержал нас на целый час. Через три часа началась зона сплошного хаоса: впереди, насколько хватает глаз, громоздились обвалившиеся горы и огромные кучи земли, камней, деревьев и - увы! - остатков домов. - Наверное, край земли уже близок, - проговорил Мишель. - Дальше пойдем пешком. Захватив оружие и немного еды, мы углубились в опустошенную зону, оставив автомобиль без охраны. Луи с Вандалем шли впереди. Они взобрались по склону, достигли гребня, и оттуда послышались их изумленные голоса. Мы с Мишелем поспешили за ними. До самого горизонта, насколько можно было различить, перед нами лежало огромное болото с маслянистой водой, поросшее жесткой сероватой травой, словно припорошенной пылью. Пейзаж был мрачный и грандиозный. Вандаль внимательно рассматривал его в бинокль. - Там горы! - сказал он. Земная зона вдавалась в болото высоким мысом. Мы осторожно спустились к воде. Она оказалась довольно прозрачной и глубокой, на вкус была солоновата. - Все пусто, - заметил Вандаль. - Ни рыбы, ни птиц. - Взгляни туда! - проговорил Мишель, указывая на тинистую отмель чуть поодаль. Там лежало какое-то зеленоватое существо длиною около метра. С одного конца его можно было различить ротовое отверстие, окруженное шестью мягкими щупальцами; у основания каждого тускло светился неподвижный серо-зеленый глаз. На другом конце был мощный хвост или горизонтальный плавник. Прежде чем вернуться к машине, мы еще раз оглянулись на бескрайние болота и тут впервые после нашего прибытия в этот мир увидели высоко в небе облачко. Оно было зеленоватого цвета. Лишь позднее нам суждено было узнать его зловещее значение. Когда мы вернулись, автомашина стояла с зажженными фарами. - Свет был выключен, я точно помню! - воскликнул я. - Кто-то побывал в машине! Однако вокруг на пыльной земле были отпечатки только наших ног. Я повернул рычажок, чтобы выключить фары, и вскрикнул: рукоятка была вымазана чем-то холодным и клейким, как слизь улитки. Мы доехали до развилки дорог и повернули на север. Довольно скоро горные обвалы преградили нам путь. - Лучше вернуться в деревню и ехать по дороге к каменному карьеру, - предложил Луи. - Здесь мы слишком близко от мертвой зоны. Я последовал его совету. В деревне мы увидели дядю: вытянув перевязанную ногу, он сидел в кресле и разговаривал с кюре и учителем. Мы сказали ему, чтобы нас не ждали раньше завтрашнего дня, и поспешили прямо на север. Дорога сначала взбиралась на невысокий перевал, потом сбегала в вытянувшуюся неширокую долину. Фермы здесь, их было темного, почти не пострадали: крестьяне выгоняли скот и перекликались за работой, словно ничего и не произошло. Еще через несколько километров обвалы снова преградили нам путь. Но здесь полоса разрушений была уже, и среди хаоса возвышалась уцелевшая гора. Мы взобрались на нее и смогли осмотреть местность сверху. Здесь тоже вокруг земли простирались одни болота. Уже наступали красные сумерки, все были измучены карабканьем по обвалам и потому решили заночевать на ближайшей ферме. Шесть часов проспали мы как убитые, а затем двинулись на запад. На сей раз перед нами открылись не болота, а пустынное море. Тогда мы повернули на юг. Машина прошла уже километров двенадцать, но мертвая зона была еще далеко. Дорога каким-то чудом уцелела среди обвалов, что намного облегчило продвижение. Ехать, однако, приходилось медленно, потому что обломки скал местами загромождали часть шоссе. Внезапно за поворотом перед нами возник совершенно нетронутый уголок - небольшая долинка с пастбищами и рощами. Посредине ее сверкало озерцо - осыпи запрудили горную речушку, и она разлилась. На пологом склоне стоял маленький замок, к которому вела тенистая аллея. Мы въехали в нее. У входа я заметил табличку: "Частная собственность. Въезд воспрещен!" - В нашем положении, думаю, можно пренебречь, - пробормотал Мишель. Едва мы успели развернуться перед замком, как на террасе появились две девушки и молодой человек. Он был высок, темноволос и, пожалуй, недурен собой, но сейчас его лицо было искажено гримасой злобного недоумения. Одна девушка, тоже довольно хорошенькая, явно приходились ему сестрой. Другая, та, что постарше, была слишком яркой блондинкой, чтобы ее можно было принять за естественную. Молодой человек быстро сбежал по ступеням. - Вы что, читать не умеете? - Полагаю, - начал Вандаль, - что при данных обстоятельствах... - Какие еще могут быть обстоятельства? Убирайтесь немедленно! - заорал он. - Иначе я прикажу вышвырнуть вас отсюда вместе с вашей таратайкой! - Мы уедем и сами, - сказал Вандаль. - Но позвольте вам сказать, что мы теперь на другой планете, где все ваши деньги вряд ли чего-нибудь стоят... - Что здесь происходит? На террасу вышел пожилой широкоплечий мужчина в сопровождении дюжины здоровенных и довольно несимпатичных парней. - Вы говорили о другой планете? - обратился хозяин замка к Вандалю. - Как вас понять? Вандаль объяснил. - Значит, мы уже не на Земле? Интересно, интересно... И планета девственная? - Пока что мы видели только болота с двух сторон, а с третьей - море. Остается разведать, что находится с четвертой стороны, если только ваш сын нам позволит. - Шарль молод, и он не знал, что произошло. Мы тут ничего не понимали. Сначала я думал, что это землетрясение, но когда увидел два солнца и три луны... Благодарю вас, теперь мне все ясно. Надеюсь, вы с нами выпьете по рюмке? - Спасибо. К сожалению, у нас нет времени. - В таком случае не настаиваю. Завтра я к вам заеду узнать результаты вашей разведки. И мы тронулись дальше. - Видали рожи? - спросил Луи. - Знаете, кто это? Хоннегеры, швейцарцы, как они говорят. Папа - миллионер, нажился на торговле оружием. А сынок еще хуже папаши. Воображает, что все девушки без ума от него и его денег! - Что это за шикарная блондинка с нами? - Маделина Дюшер, - ответил Мишель. - Киноактриса. Знаменита не столько своей игрой, сколько скандальными похождениями. Ее фото были во всех газетах. - А дюжина типов с физиономиями висельников? - Должно быть, подручные для обделывания их грязных делишек, - сказал Луи. - Боюсь, эти люди причинят нам еще немало хлопот, - задумчиво проговорил Вандаль. Снова началась зона опустошения. Четыре часа пробирались мы через нее пешком, но зато на сей раз, к нашему величайшему удовольствию, за нею оказалась твердая почва. Мы собрали множество образцов растительности: здесь были тускло-зеленоватые травы с жесткими режущими стеблями без соцветий и многочисленные кустарники с удивительно прямыми стволиками и серой корой металлического отлива. Луи обнаружил также одного представителя местной фауны. Он походил на плоского слепого удава без позвоночника, длиною около трех метров. На "голове" у него были две большие заостренные клешни с каналами внутри; Вандаль сказал, что примерно такое же приспособление есть у личинок жука-плавунца. Вандаль очень хотел захватить нашу находку с собой, но, принюхавшись, мы обнаружили, что сухой была только кожа, а внутренности неведомого создания оказались в крайней стадии разложения. Поэтому пришлось удовлетвориться фотоснимками. Боясь, что в высокой траве скрываются живые и, наверное, опасные собратья этой твари, мы поспешно двинулись в обратный путь к деревне За нашей спиной до самого горизонта простиралась травянистая степь, и над нею тоже плыло вдали зеленое облако. ГЛАВА IV. ОДИНОЧЕСТВО В деревне нас ожидали добрые вести: в колодцах снова появилась вода, правда, чуть солоноватая, но, по заключению Вандаля, вполне пригодная для питья. Перепись шла полным ходом. Согласно подсчетам, население деревни и окрестных ферм достигало 2847 человек, из них 943 мужчины, 1007 женщин и 897 детей в возрасте до шестнадцати лет. Скота, по-видимому, было много, особенно коров. Выяснив все это, Луи сказал: - Завтра утром надо созвать общее собрание. Он нашел добровольного глашатая и вручил ему воззвание, написанное карандашом на клочке бумаги: "Граждане и гражданки! Завтра утром на площади у колодца общее собрание. Астроном Бурна объяснит причины катастрофы. Луи Морьер и его товарищи расскажут о результатах разведки. Сбор через два часа после восхода голубого солнца. Нужно принять решения на будущее. Присутствие обязательно". Я хорошо запомнил это первое собрание. Сначала слово взял Луи: - Сейчас месье Бурна объяснит, насколько это возможно, что с нами случилось, но прежде я хочу сказать вам пару слов. Вы, должно быть, уже поняли, что мы больше не на Земле. Теперь, оказав помощь раненым, нам придется взяться за самое трудное. Прежде всего нужно организоваться. Никакое человеческое общество не может жить без законов. У нас уцелела часть земли длиною примерно в тридцать километров и шириной в семнадцать. Но надо смотреть правде в глаза: только четверть этой площади пригодна для обработки, а все остальное - перевернутые горы. Я думаю, что земли нам хватит, чтобы прокормиться. Каждый сможет получить хоть по тысяче гектаров, потому что дальше вокруг нас - целая планета! Самое главное - это рабочая сила. Начиная с этого дня нам понадобится каждый человек и работать будут все. Нам неслыханно повезло: вместе с нами оказались инженеры и ученые. Но все равно мы должны смотреть на себя как на пионеров и проникнуться их суровым духом. Тот, кто вместо помощи соседу будет ему вредить, отныне преступник, и с такими мы будем поступать по заслугам. Хотим мы этого или нет, отныне это закон, и нам придется ему подчиняться или... всем передохнуть! После собрания я с добровольцами проведу перепись профессий. Те, кто пришел, дадут сведения о тех, кто отсутствует. Послезавтра общее собрание выберет депутатов, которые создадут правительство; обычными делами будет по-прежнему заниматься муниципальный совет. А теперь даю слово астроному Бурна. Мой дядя встал, опираясь на трость. - Дорогие друзья! - сказал он. - Вы знаете, что беспримерная катастрофа, по-видимому, навсегда оторвала нас от старушки Земли и забросила в неведомый мир. Что это за мир? Пока не знаю. По предварительным расчетам, эта планета должна быть немногим больше Земли. Когда я узнаю что-нибудь новое об этом мире, который теперь стал нашим, я вам сообщу. В общем собравшиеся приняли выступления хорошо. Крестьяне явно примирились с катастрофой - семьянины и домоседы, привязанные к своим полям, они большей частью сохранили все, что у них было, остальным не очень-то интересовались. Назавтра, в воскресенье, мы проснулись от колокольного звона. С помощью прихожан кюре извлек из-под развалин церкви колокола, подвесил их к большой ветке дуба и трезвонил вовсю. Когда мы подоспели на площадь, кюре уже отслужил воскресную мессу под открытым небом. Славным человеком был наш кюре; позднее он доказал, что в его пухленьком теле жила героическая душа. Я приблизился к нему. - Поздравляю вас, монсеньер, ваши колокола напомнили нам о родной Земле. - Монсеньер? - удивился добряк. - Ну да, вы же теперь епископ. Впрочем, что я говорю, - для нас вы сам папа! - Боже правый, об этом я не подумал! - бледнея, пробормотал кюре. - Какая страшная ответственность... - Ничего, справитесь! Я оставил ошеломленного толстяка и направился в школу, где уже трудился Луи. Ему помогали учитель с женой и двое юношей. - Как дела со списком? - Продвигаются. Если кто-нибудь скрытничает, о нем всегда можно узнать у других. Вот предварительный подсчет: триста пятьдесят рабочих завода, пять мастеров, пять инженеров, четыре астронома, один геолог - это ты, хирург, врач, аптекарь, биолог, историк - твой брат, антрополог, ветеринар, два учителя, два каретника, три каменщика, плотник с подмастерьем, автовеломеханик, кюре, аббат, церковный служка, три содержателя кафе, булочник, два пекаря, три бакалейщика, два галантерейщика, кузнец с двумя молотобойцами, шесть рабочих каменоломни, два жандарма, часовщик, он же мастер по починке радиоприемников, портной с двумя учениками, две швеи, лесник, а остальные - крестьяне. Что касается папаши Борю, то он настоял, чтобы его записали как браконьера. - Что с техникой? - Легковых машин на ходу одиннадцать, да еще у твоего дяди и стосильный автомобиль Мишеля, который берет слишком много бензина; тракторов три, один из них гусеничный, грузовиков восемнадцать, из них пятнадцать заводских, десять мотоциклов и около сотни велосипедов. К сожалению, осталось всего двенадцать тонн бензина и тринадцать тысяч шестьсот литров газолина. Запасных шин тоже маловато. На следующий день состоялись первые выборы. Никакой точной программы никто не выдвигал: собравшимся просто объявили, что они должны избрать комитет общественного опасения из девяти человек. Проходит тот, кто набрал больше голосов; каждый избиратель должен подать список с девятью именами, и все. Результаты выборов удивили всех. Первым - 987 голосами из 1302 присутствующих - прошел прежний заместитель мэра, богатый крестьянин Альфред Шарнье. Вторым - 900 голосами - был избран его дальний родственник, школьный учитель. Третьим - 830 голосами - прошел кюре. Далее следовали Луи Морьер - 802 голоса; крестьянка Мария Прэль, бывшая муниципальная советница, всеми уважаемая за грамотность и годы, - 801 голос; мой дядя - 798 голосов; Этранж - 780 голосов; как ни странно, Мишель - 706 голосов, - оказалось, что он весьма популярен среди женской половины населения! - и, наконец, последним был я - 700 голосов. Лишь потом я узнал, что своим избранием обязан Луи, который провел за меня настоящую избирательную кампанию, убеждая людей, что только я смогу отыскать железо и столь необходимый уголь. Зато содержатель самого большого в деревне кабака получил всего 346 голосов и, к его великому огорчению, в совет не вошел. Мы хотели избрать председателем Шарнье, ведь он получил большинство голосов, но он отказался, и в конечном счете эту должность по очереди занимали учитель и кюре. В тот же вечер Луи, поселившийся в одной комнате со мной и Мишелем, сказал нам: - Теперь мы должны держаться вместе. Ваш дядя будет с нами, и на учителя, я думаю, тоже можно рассчитывать. Значит, нас будет в совете пятеро, то есть большинство. Нам придется отстаивать свою точку зрения, что будет не всегда легко. Но рабочие нас поддержат, инженеры, наверное, тоже, а может быть, и часть деревенских жителей. И дело здесь не в самолюбии! Я говорю так потому, что, на мой взгляд, только мы до конца понимаем, что именно нужно делать для спасения этого клочка земного мира. - Выходит, ты хочешь установить диктатуру? - спросил Мишель. - Диктатуру - нет, но сильное, правительство - да. - Не вижу особой разницы, - проговорил я. - Но думаю, что это действительно необходимо: сразу появятся недовольные. - Кюре... - начал было Мишель, но Луи его прервал: - Не обязательно! Кюре неглуп, а поскольку в религиозные дела мы не думаем вмешиваться, можно будет даже привлечь его на свою сторону. Крестьяне? Земли у них будет вдоволь - бери, сколько сможешь! А что касается коллективного хозяйства - промышленность и ремесло нам придется в какой-то степени обобществить, - то это новшество их пока не затронет. Нет, я думаю, что труднее всего придется, когда мы начнем ломать старые, привычные представления. Во всяком случае, сначала будет нелегко. Потом, через несколько поколений, встанут новые задачи, а сейчас нам надо выжить. И если мы начнем со взаимной вражды или допустим анархию и беззаконие... - Согласен, я с тобой. - Я тоже, - сказал Мишель, - хотя, честное слово, в жизни не думал, что стану когда-нибудь членом директории! Первое заседание совета было посвящено распределению "министерских портфелей". - Начнем с народного просвещения, - сказал Мишель. - Я предлагаю избрать министром месье Бурна. Любой ценой мы обязаны сохранить наше научное наследие. Каждый из наших ученых должен выбрать себе среди школьников наиболее способных учеников и для начала передать им свои практические знания. Теорию будем преподава