Майкл Коуни. Здравствуй, лето... и прощай --------------------------------------------------------------- Перевод: Кирилл Плешков (kir@pleshkov.spb.su) "Если" N2 - 1995. Ё http://www.esli.ru OCR & spellcheck: Андрей Подрубаев --------------------------------------------------------------- Глава 1. Я часто вспоминаю тот день в Алике, когда мы с отцом и матерью торопливо носились туда-сюда, складывая в кучу на крыльце наши вещи, готовясь к отпуску в Паллахакси. Хотя я был тогда еще мальчишкой, но уже достаточно хорошо знал взрослых, чтобы по возможности держаться в стороне во время этого ежегодного события, которое почему-то всегда вызывало состояние, близкое к панике. Мать бегала вокруг с отсутствующим взглядом, постоянно спрашивая о местонахождении жизненно необходимых предметов и затем отвечая на свои же собственные вопросы. Отец, высокий и величественный, спускался и поднимался по ступеням, ведущим в подвал, с канистрами для предмета его гордости -- самоходного мотокара. Каждый раз, когда родители бросали взгляд на меня, в их глазах не было любви. Так что я старался не попадаться им на глаза, тем не менее следя за тем, чтобы не были забыты мои собственные вещи. Я уже сунул в кучу свой слингбольный мяч, кругляшечную доску, модель грум-глиссера и рыболовную сетку. Во время тайного визита к мотокару я спрятал за задним сиденьем клетку с ручными бегунчиками. В это мгновение из дома появился отец с еще одной канистрой в руке. Он хмуро взглянул на меня. -- Если хочешь принести хоть какую-то пользу, можешь заправить бак. -- Он поставил канистру рядом с машиной и протянул мне медную воронку. -- Не пролей. В наши дни это большая ценность. Он имел в виду дефицит, возникший вследствие войны. Мне казалось, что вряд ли он когда-либо имел в виду что-либо другое. Когда он вернулся обратно в дом, я отвинтил пробку, вдыхая пьянящий запах спирта. Эта жидкость всегда привлекала меня; моему мальчишескому разуму казалось невероятным, что жидкость, особенно жидкость, очень напоминающая воду, способна гореть. Как-то раз, по предложению приятеля, я попытался ее пить. Спирт, говорил приятель, основа пива, вина и всех прочих возбуждающих, запрещенных напитков, которые подавали в забегаловках. И вот однажды ночью я пробрался в подвал, крепко держась за теплый камень, чтобы отогнать страх, открыл канистру и отхлебнул из нее. Судя по тому, как спирт обжег мой рот и горло, я вовсе не удивился тому, что он может приводить в действие паровой двигатель. Но я не мог поверить тому, что люди пьют это для удовольствия. Шатаясь и испытывая тошноту, я какое- то время стоял и стонал, прислонившись к стене, чувствуя, как вдоль позвоночника стекает холодный пот. Была зима, и холодная планета Ракс наблюдала за мной, словно дьявольский глаз; ледяные зимние ночи в Алике навевали ужас. Но я всегда связывал Паллахакси с летом и теплом, и именно туда мы сегодня отправлялись. Я вставил носик воронки в горловину мотокара, наклонил канистру, и спирт с бульканьем потек в бак. Через дорогу за мной наблюдали три маленькие девочки. Они разинули грязные рты от восхищения и зависти при виде великолепной машины. Я поставил пустую канистру на землю и поднял другую. Одна из девчонок швырнула камень, который ударился о полированную поверхность, затем все три с воплями кинулись по дороге прочь. За домами через дорогу виднелись высокие шпили зданий Парламента, где Регент возглавлял Палату Депутатов и где в маленьком темном кабинете работал мой отец в должности секретаря министра общественных дел. Мой отец -- парл, а мотокар, во всем своем блеске, служил веским доказательством социальной значимости отца. Досада детишек была понятна, но чем же виновата машина? Я повернулся и взглянул на наш дом. Это было большое сооружение из местного желтого камня. В окне промелькнуло встревоженное лицо матери. Mесколько разумных цветов охотились в саду за неуловимыми насекомыми, и, помню, меня тогда удивило, что сад выглядел в том году столь неухоженным. Повсюду росли сорняки -- расползлись, словно раковая опухоль, удушая последние синеподы изумрудными гарротами. Их неумолимое наступление внушало необъяснимый страх, и я внезапно содрогнулся, представив себе, что к тому времени, когда мы вернемся из отпуска, они завладеют домом и, пробравшись ночью сквозь обшивку стен, задушат нас во сне. -- Дроув! Надо мной возвышался отец, протягивая мне еще одну канистру. Я виновато поднял глаза, и он со странным выражением пожал плечами. -- Ладно, Дроув. -- Он тоже разглядывал дом. -- Я сам закончу. Иди собери свои вещи. Быстрым взглядом я окинул свою комнату. В Паллахакси мне понадобится совсем немного вещей: там нас ожидает другой мир и другие занятия. В соседней комнате слышались быстрые шаги матери. На подоконнике стояла стеклянная банка с моим ледяным гоблином. Я чуть не забыл о ней. Я внимательно рассмотрел ее, и мне показалось, что я вижу тонкую пленку кристаллов на поверхности густой жидкости. Я огляделся вокруг, нашел палочку и осторожно дотронулся до ледяного гоблина. Ничего не произошло. Прошлой зимой, когда далекое солнце едва было заметно на небе и Ракс казался ночью жуткой холодной глыбой, среди соседских ребят возникло повальное увлечение ледяными гоблинами. Никто не мог в точности сказать, с чего началось это увлечение, но вдруг оказалось, что у всех есть стеклянные банки, наполненные насыщенными растворами, в которых с каждым днем росли удивительные кристаллы, пришедшие с болотистых прибрежных равнин, где жили ледяные дьяволы. -- Надеюсь, ты не собираешься брать эту гадость с собой! -- воскликнула мать, когда я вышел из комнаты с гоблином в руках. -- Не могу же я его оставить, правда? Он почти готов. -- Чувствуя страх в ее голосе, я развил свою мысль. -- Я начал делать его тогда же, когда и Джоэло с нашей улицы. Гоблин Джоэло ожил два дня назад и чуть не откусил ему палец. Смотри! -- Я покачал банкой у нее под носом, и она отшатнулась. -- Убери эту мерзлую дрянь! -- крикнула она. Я с удивлением уставился на нее, так как до сих пор не слышал, чтобы мать ругалась. Я услышал шаги отца и, быстро поставив гоблина на стол, отвернулся и начал возиться в углу с кучей одежды. -- Что случилось? Это ты кричала, Файетт? -- О... О, все в порядке. Дроув меня немного напугал, вот и все. В самом деле, ничего страшного, Берт. Я почувствовал руку отца на плече и с некоторым колебанием повернулся к нему лицом. Он холодно посмотрел мне в глаза. -- Давай говорить прямо, Дроув. Хочешь поехать в Паллахакси -- тогда веди себя как следует. У меня хватает забот и без твоих глупостей. Иди и отнеси вещи в машину. * * * Мне всегда казалось несправедливым, что отец может силой заставить меня подчиниться его воле. Когда человек становится взрослым, полностью формируется его интеллект, и с этого момента он начинает катиться вниз под гору. Вот так же и с моим отцом, с обидой думал я, загружая мотокар. Напыщенный старый дурень, сознавая свою неспособность победить меня интеллектуально, вынужден прибегать к угрозам. В некотором смысле я вышел победителем из этого небольшого поединка. Проблема была в том, что отец этого не сознавал. Он бегал из комнат на крыльцо и обратно, не обращая на меня внимания, в то время как я пытался поспевать за ним -- безуспешно, поскольку груда ящиков продолжала расти. Я доставил себе небольшое удовольствие, швырнув его вещи в багажник, в то время как свой собственный багаж аккуратно разместил на свободном сиденье. Я обнаружил, что размышляю о том, почему мне нравится время от времени пугать мать, и решил, что меня подсознательно возмущает ее глупость. Она жила во власти предрассудков, считая их неопровержимыми аргументами в любом споре. Мы все страшно боялись холода -- подобный страх вполне естественен, и, несомненно, возник как средство, предупреждающее нас о том, чем грозят нам ночь, зима и стужа. Но ужас перед холодом, который испытывала мать, был куда сильнее: совершенно неоправданный и, вполне возможно, наследственный. Все дело в том, что ее сестра попала в сумасшедший дом. В этом нет ничего особенного, и такое случается со многими, но мать сумела облечь эту историю в форму высокой драмы. Мне всегда казалось, что тетя Зу как-то влияла на моего отца; во всяком случае, она уговорила его одолжить ей мотокар -- она хотела показать меня каким-то дальним родственникам. Была зима. Мы были на полпути домой, в совершенно безлюдной местности, когда кончилось топливо и мотокар, зашипев, остановился. -- О Господи, -- тихо сказала тетя Зу. -- Нам придется идти пешком, Дроув. Надеюсь, твоим маленьким ножкам хватит сил. -- Я в точности запомнил ее слова. И мы пошли пешком. Я знал, что нам никогда не удастся добраться домой до темноты, что вместе с темнотой придет холод, а мы были слишком легко одеты. -- О Господи, -- сказала тетя Зу несколько позже, когда солнце скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. -- Мне холодно. Мы прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей и что-то шумно жевали, и я подумал, что, если мне действительно станет холодно -- страшно холодно, -- я смогу прижаться к одному из них, зарывшись в теплую длинную шерсть. Лорины -- безобидные, мирные создания, и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов. В холодные дни локсы могут впасть в оцепенение и частичный паралич от страха, и присутствие лоринов действует на них успокаивающе. Некоторые говорят, что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел на лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву. Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет. -- Если бы у меня была меховая шуба... -- пробормотала тетя Зу. -- Мы могли бы прижаться к лоринам, -- нервно предложил я. -- С чего ты взял, что я позволю себе приблизиться к подобному животному? -- огрызнулась тетя Зу, раздражение которой усиливал страх. -- Ты что, думаешь, я не лучше локса? -- Извините. -- Почему ты идешь так быстро? Тебе, должно быть, тепло в твоей куртке. У меня такая легкая одежда. Вероятно, я был столь же испуган, как и она; мы были далеко от дома, и, несмотря на куртку, холод начинал кусать меня своими острыми клыками. Я сунул руки в карманы и молча зашагал быстрее. И все же подсознательно я постоянно думал о лоринах: если все остальное -- включая тетю Зу -- не поможет, животные обо мне позаботятся. Они всегда так поступали... -- Дай мне свой шарф закутать руки, Дроув. У меня нет карманов. Я остановился, разматывая с шеи шерстяной шарф, и протянул ей, все так же не говоря ни слова. Я не хотел, чтобы ее страх передался мне. Когда мы поднялись на холм, я увидел далекие огни -- слишком далекие. Зимний ветер хлестал по моим ногам, и кровь, казалось, превращалась в лед по пути к сердцу. Я слышал бормотание тети Зу. -- Фу... Фу... -- молилась она солнечному богу. -- Фу, мне холодно. Согрей меня, согрей меня... Помоги мне. По бокам дороги тянулись низкие живые изгороди, состоявшие из колючих неразумных растений. Зная о наших страхах, каким-то странным образом ощущая их, у дальней стороны дороги стояли лорины, лохматые головы которых выделялись бледными пятнами в свете Ракса; они с доброжелательным любопытством разглядывали нас, ожидая, когда холод окончательно лишит наши трясущиеся тела способности двигаться. -- Мне нужна твоя куртка, Дроув. Я старше тебя, и я не могу столь хорошо переносить холод. Ее пальцы впились в меня, словно когти. -- Пустите! -- я вырывался, но она была больше и сильнее меня. Она оказалась у меня за спиной, срывая с меня куртку, и я ощущал ее отчаяние и ужас. Я бросился бежать, но слышал топот ее ног позади. Внезапно я ударился о ледяную поверхность дороги, а тетя Зу упала на меня, срывая куртку и издавая неразборчивые жуткие вопли. От страха я погрузился в полусонное состояние и вскоре едва слышал ее удаляющиеся шаги. Лежа, я почувствовал, как меня поднимают лорины, и, словно в тумане, осознал, что мне тепло. Потом они куда-то несли меня, обнимали, успокаивали своим бормотанием. Когда я заснул, образ тети Зу, со стоном бредущей по залитой светом Ракса дороге, изгладился из моего сознания. * * * На следующий день лорины принесли меня домой, оставив у порога, под теплыми лучами солнца Фу, после чего удалились по своим делам. Когда я пришел в себя, то увидел нескольких из них: один стоял возле локса, понукая животное, запряженное в тележку с навозом; другой сидел на корточках в поле, удобряя посевы. Третий раскачивался на ветвях ближайшего дерева обо, грызя зимние орехи. Я открыл дверь и вошел в дом. Мать полдня отмывала меня; она сказала, что от меня воняет. Лишь намного позже я узнал, что тетя Зу попала в сумасшедший дом. Вернемся к дню нашего отъезда из Алики. Весь наш багаж был должным образом погружен в мотокар, от которого теперь интригующе пахло спиртом. Машиной пользуются редко; большую часть времени она стоит возле дома, молчаливо обозначая должность моего отца с помощью флага Эрто, изображенного на борту. Я проскользнул обратно в дом, намереваясь сказать "до свидания" своей комнате, но меня остановила мать. Она намазывала хлеб ореховым маслом; на столе стоял кувшин сока кочи. -- Дроув, я бы хотела, чтобы ты что-нибудь поел, прежде чем мы поедем. Последнее время ты стал плохо есть. -- Послушай, мама, -- терпеливо сказал я. -- Я не голоден. Впрочем, у нас дома никогда не бывает того, что мне нравится. Она восприняла это как критику ее кулинарных способностей. -- Как я могу накормить вас на деньги, которые приносит отец, со всем этим нормированным распределением? Ты понятия не имеешь, что это значит. В магазинах ничего нет -- вообще ничего. Может быть, тебе стоило бы как- нибудь самому сходить за покупками, молодой человек, вместо того чтобы все каникулы болтаться по дому. Тогда бы ты знал, что это такое. -- Я только сказал, что не голоден, мама. -- Еда -- топливо для тела, Дроув. -- В дверях стоял отец. -- Так же, как спирт -- топливо для мотокара. Без топлива в виде еды твое тело не сможет двигаться. Ты станешь холодным и умрешь. Благодаря моей должности в правительстве мы можем получать еду, без которой другим, кому повезло меньше, приходится обходиться. Ты должен понимать, какое это счастье для нас. Я медленно закипал, пока мы ели жареную рыбу и сушеные фрукты. Мать бросила на меня взгляд, который можно было бы даже назвать хитрым, и обратилась к отцу: -- Интересно, мы увидим этим летом ту девочку -- как ее зовут, Берт? -- Дочь директора консервного завода, Конча? -- рассеянно ответил отец. -- Златовласка, или что-то в этом роде. Прекрасная девушка. Прекрасная. -- Нет, нет, Берт. Маленькая девочка -- они с Дроувом были такими друзьями. К сожалению, ее отец -- хозяин гостиницы. -- Вот как? Тогда я не знаю. Я что-то пробормотал, быстро вышел из-за стола и взбежал по лестнице в свою комнату. Девочка была не маленькая -- она была чуть ниже меня ростом и одного со мной возраста, а имя ее -- которое я никогда не забуду, пока жив, -- было Паллахакси-Кареглазка. С тех пор не было ни дня, чтобы ее лицо не всплывало в моей памяти; миловидные ямочки на щеках, когда она улыбалась, -- что бывало часто; искренняя грусть в ее больших карих глазах, -- что было лишь один раз, когда мы прощались. Последнее, что я забрал из комнаты,-- маленький зеленый браслет. Кареглазка однажды уронила его, а я подобрал, но не вернул. Он должен был послужить поводом для новой встречи. Я сунул браслет в карман и спустился вниз, к родителям, которые уже готовы были ехать. Проходя через кухню, я заметил стеклянную банку. Я взял ее, внимательно рассмотрел и понюхал. Мать выкинула моего ледяного гоблина. Глава 2. Последние приготовления проходили в молчании. Отец торжественно зажег горелки, в то время как я, все еще переживая из-за моего предательски уничтоженного ледяного гоблина, наблюдал за происходящим с безопасного расстояния. Послышался обычный приглушенный хлопок, когда пары спирта воспламенились, и вскоре пар пошел по трубам и цилиндрам, и шипящий звук из котла возвестил о том, что мотокар готов к поездке. Мы забрались внутрь; отец и мать рядом на переднем сиденье, а я сзади, рядом с котлом. Мы проехали мимо последнего общественного калорифера, небольшого сооружения из вертикальных труб, над которым клубилось легкое облачко пара, и оказались на открытой местности. Отец и мать о чем-то беседовали, но я на своем заднем сиденье не слышал слов; прямо позади меня шипели и стучали клапаны. Перед нами простирались холмы, словно медленные волны моря, когда грум достигает наивысшей точки. Тут и там виднелись возделанные поля корнеплодов, но большей частью вокруг была открытая равнина, где мирно паслись локсы под незаходящим солнцем раннего лета. Все вокруг было свежим и зеленым после долгой зимы, ручьи и реки все еще несли свои воды; позже они высохнут от жары. Невдалеке группа из четырех локсов тащила тяжелый плуг; между ними шагали два лорина, время от времени похлопывая их по гладким бокам и, несомненно, мысленно их ободряя. Наверху плуга на непрочном возвышении сидел фермер, издавая бессмысленные крики. Как и большинство людей, жизнь которых прошла под солнцем Фу, он был мутантом, и у него была одна лишняя рука с правой стороны. В этой руке он держал кнут, которым постоянно размахивал. После нескольких дней пути по почти безлюдной пустыне мы наткнулись на застрявший на обочине грузовик. Рядом с разбитой машиной сидели двое. Как обычно, из пустыни появились несколько лоринов и сели рядом, дружелюбно подражая людям. Отец что-то сказал матери; я не сомневался в том, что он намеревался ехать дальше, но в последний момент затормозил и остановился в нескольких шагах от грузовика. От машины невыносимо несло рыбой. -- Я могу подвезти вас до почты в Бекстоне, -- крикнул отец, когда двое поспешили к нам. -- Оттуда вы сможете сообщить о том, что случилось. Вам придется ехать на багажнике, внутри места нет. Они что-то благодарно пробормотали, устроились позади меня, и мы поехали дальше. -- Привет, сынок, -- крикнул один из них сквозь лабиринт сверкающих трубок. Перебравшись через бортик, он уселся рядом, заставив меня придвинуться ближе к котлу. Он сунул свою руку мне под нос, и я заметил, что на каждой руке у него всего по два пальца -- гигантские клешни, начинавшиеся от запястья. Я пожал этот странный предмет, больше из интереса, чем из вежливости. Его компаньон с риском для жизни просунул свою узкую голову между движущимися частями механизма. Я подумал, что лишь человек с очень длинной шеей мог проявить подобные чудеса ловкости. Путешествие продолжалось, и компания странных попутчиков хоть как-то развлекла меня. Мужчина рядом со мной представился как Паллахакси-Гроуп, а его товарищ -- Джуба-Лофти, и время в их обществе пролетело незаметно, пока впереди не появились дома и мечущиеся в небе птицы не возвестили о том, что мы прибыли в Бекстон-Пост. Попутчики снова пожали нам руки, поблагодарили отца за то, что подвез, и направились в сторону почты, небольшого домика, белого от помета почтовых голубей. * * * Незаходящее солнце постепенно клонилось к закату, когда мы спустились с холмов и поехали по прибрежной равнине. Изменилось и настроение людей; здесь мы видели больше улыбающихся лиц, больше признаков искреннего дружелюбия, когда останавливались, чтобы пополнить запасы пищи и воды. Время от времени дорогу пересекали реки, и мы при каждой возможности заправляли мотокар водой; даже в этих мирных краях было заметно, что взгляд людей задерживается на канистрах со спиртом дольше, чем следовало бы. У нас оставалось лишь несколько канистр; как раз достаточно, сказал отец, явно гордясь точностью своих расчетов, чтобы доехать до Паллахакси. В конце концов мы достигли побережья и рыбацких деревень, и краешек солнца появлялся на горизонте на более длительное время, пока мы ехали по дорогам вдоль скал и смотрели на океан, словно смешанный с кровью. Глядя на волны, разбивавшиеся розовыми брызгами о камни, слыша их гудение и шум, трудно было представить себе перемены, которые произойдут в конце лета, с приходом грума. Океан существует вне времени, но даже океан подчиняется смене времен года. Позже дорога вновь свернула в глубь суши, следуя вдоль русла широкой реки, по которому плыли глубоко осаженные лодки, тянувшие за собой сети. Наконец мы проехали мимо хорошо знакомого ориентира -- древнего каменного укрепления на склоне холма; вскоре мы уже двигались по узкой улице, а впереди лежала знакомая гавань, казавшаяся живой от лодок и морских птиц, висевших сетей, плавающего мусора, занятых работой мужчин и запаха рыбы и соли. Мы приехали в Паллахакси. Глава 3. Паллахакси расположен вокруг каменистой бухты, и дома, построенные в основном из местного камня, уступами поднимались от гавани вверх по скалам, за исключением стороны, обращенной к берегу, где бухта переходит в долину. С течением времени небольшая рыбацкая деревушка выросла до города средних размеров, раскинувшегося на склоне горы и по краям прибрежной низины. Около десяти лет назад был построен консервный завод, что привело к дальнейшему росту населения. Прежде гавань была достаточно велика, чтобы удовлетворить местные потребности, но с ростом судоходства в западной части гавани был сооружен длинный волнолом, отгородивший водное пространство. Рыболовные суда могли теперь разгружаться непосредственно у причала на волноломе; небольшие паровые вагонетки увозили рыбу по узким улочкам на консервный завод. В гавани находился и рынок, где рыбаки- частники продавали свой улов. Первое, что заинтересовало меня по приезде в Паллахакси, -- новый консервный завод, о котором я слышал от отца. Он располагался дальше в городе, за мысом, известным под названием Палец. Судя по всему, старый консервный завод был уже не в состоянии расширяться дальше; более того, как сказал отец, его оборудование устарело. Я ощущал напряжение, возникшее между мной и отцом. Внезапно я возненавидел новый завод. Я давно знал старый завод, знал в лицо многих работавших там людей, наблюдал за разгрузкой рыбацких лодок, восхищался сложной системой рельсов и механизмов. Завод был моим старым другом. Теперь отец говорил, что он устарел и должен быть снесен, чтобы освободить место для домов. Как он сказал, завод был бельмом на глазу. Для разгрузки улова на новом заводе судам даже не потребуется заходить в гавань, они смогут разгружаться в заливе ближе к северу, за Пальцем. Вдобавок ко всему, новый завод был собственностью правительства, и отец исполнял там роль консультанта; так сказать, работа во время отпуска. Через два дня после нашего приезда я прогулялся по окрестным скалам, посмотрел на новые дома с вершины каменного утеса, затем вернулся в наш летний коттедж в южной части города. Я начинал ощущать первые признаки скуки. В коттедже было пусто; отец занимался новым заводом, а мать ушла в город за покупками. Я сел на крыльцо, глядя вдаль на широкий простор залива Паллахакси; внизу справа на конце волнореза виднелся маяк. Прямо на западе, за самым горизонтом, лежала Аста, с которой мы воевали. Думаю, эта близость врага придавала некоторую пикантность жизни в Паллахакси. Коттедж был довольно примитивным деревянным строением, расположенным на поднимавшейся вверх лужайке, недалеко от вершины скалы. Поблизости стояли и другие коттеджи, разных форм и размеров; среди них паслись локсы, почесываясь боками о доски. На крыльце соседнего коттеджа сидел лорин, нахально передразнивая меня. Я уже собирался прогнать его, когда на дальнем конце поля заметил какого-то человека. Он не отрывал от меня взгляда и явно направлялся сюда. Прятаться в коттедж было слишком поздно. -- Привет, парень! -- издали крикнул он. Не глядя в его сторону, я оставался сидеть, ковыряя грязь большим пальцем ноги и искренне желая, чтобы он убрался. Один взгляд на него сказал мне достаточно. Среднего роста, коренастый, с веселыми чертами лица и живой походкой, он явно относился к тому типу людей, кто -- как заметила бы моя мать -- "прекрасно умеет обращаться с детьми". -- Что-то у тебя грустный вид в такой чудесный день. -- Он стоял передо мной, и, еще не взглянув на него, я уже знал, что он улыбается. --Угу. -- Насколько я понимаю, ты -- Алика-Дроув. Рад с тобой познакомиться, парень. Я друг твоего отца; позволь мне представиться. -- Его дружелюбная улыбка гипнотизировала, заставив меня встать и ощутить его рукопожатие. -- Меня зовут Хорлокс-Местлер. Его занесло далеко от дома -- город Хорлокс находился в глубине материка, почти у самой границы с враждебной Астой. На какое-то мгновение его имя показалось мне знакомым. -- Чем могу помочь? -- спросил я. -- Я хотел бы видеть твоего отца. -- Его нет. -- Вот как? Могу я спросить, где он? Его неослабевающая вежливость начинала меня бесить. Я почувствовал себя так, словно мне давали урок хороших манер. -- Вероятно, он на новом заводе, -- сказал я, делая усилие, чтобы взять себя в руки. -- К сожалению, ничем больше не могу помочь. Думаю, он пробудет там достаточно долго. Могу я предложить вам сока кочи? -- Большое спасибо, молодой человек, но, боюсь, у меня нет времени. Мне нужно идти. -- Внезапно он с хитрецой посмотрел на меня. -- Скучаешь? -- Возможно. -- Скоро сюда придет грум; такому парню, как ты, следовало бы иметь лодку. С лодкой во время грума можно отлично развлечься. Ну ладно. Надеюсь, встречу твоего отца на заводе, если потороплюсь. Пока. -- Он ушел подпрыгивающей походкой. Я смотрел ему вслед, не в состоянии решить, понравился ли он мне в конце концов или нет. Я вернулся в коттедж и остановился, глядя на карту, которую мать повесила на стену. Маленькие флажки обозначали позиции войск Эрто в соответствии с тем, что сообщалось ежедневно в газетах и постоянно обсуждалось среди взрослых. Красные стрелки показывали основные направления продвижения войск. Казалось, мы наступали по всей линии фронта, но мой скептицизм по этому поводу достиг такой степени, что я вовсе не удивился бы, если бы передовой отряд врага постучался к нам в дверь. Я надел плавки и спустился на пляж. * * * Когда я вернулся в коттедж, то обнаружил, что отец с матерью уже вернулись. Они встретили меня с многозначительным видом. Было понятно, что они только что говорили обо мне. Мы сели обедать. Отец закончил есть спелый желтошар, вытер пальцы и откашлялся. -- Дроув... Я бы хотел с тобой кое о чем поговорить. -- Да? -- Это звучало вполне серьезно. -- Как ты знаешь, у меня есть различные обязанности, связанные с моим постом в правительстве, которые мне удобно исполнять, пока мы здесь, в отпуске в Паллахакси. Обычно эти обязанности не отнимают у меня много времени, но, к несчастью, в этом году, как я сегодня узнал, будет иначе. -- Я забыл сказать: тебя искал один человек. Его зовут Местлер. -- С Хорлокс-Местлером мы виделись. Надеюсь, ты был с ним достаточно вежлив, Дроув. Он из тех людей, с кем следует считаться. -- Угу. -- По-видимому, с сегодняшнего дня я буду проводить большую часть времени на новом заводе. Мы не сможем быть вместе, одной семьей, как я надеялся. Ты будешь во многом предоставлен самому себе. Я нахмурился, стараясь выглядеть разочарованным. -- И не стоит ожидать, что мама будет постоянно в твоем распоряжении. Ты не из тех парней, кто готов подружиться с кем угодно, но я не вижу в этом ничего плохого. Есть люди, которых нам не хотелось бы видеть среди твоих друзей. Однако... -- Он сделал паузу, задумчиво глядя куда-то в точку в трех шагах позади меня, стараясь восстановить нить своих рассуждений. -- Не в моем обычае покупать тебе подарки, -- продолжал он, -- поскольку я считаю, что человек должен ценить то, что он и так получает. -- Угу. -- Тем не менее я не могу позволить, чтобы ты болтался без дела. Того и гляди, угодишь в какую-нибудь переделку. Я собираюсь купить тебе лодку. -- Мерзло здорово, папа! -- радостно воскликнул я. Он натянуто улыбнулся, не обращая внимание на слово, сорвавшееся с моего языка. -- Я видел подходящую лодку в мастерской у Сильверджека. Небольшая плоскодонка. Ты должен уметь с нею управляться, если в тебе вообще есть хоть что-то от моряка. Мать нежно улыбнулась мне. -- Какой хороший у нас папа, верно, Дроув? -- Спасибо, папа, -- послушно сказал я. -- Можешь забрать лодку в любое время, -- сказал он. -- Просто скажи Паллахакси-Сильверджеку, кто твой отец. * * * На следующее утро, позавтракав, я выглянул в окно; все та же заря окрашивала небо в розовый цвет, все те же животные паслись за оградой; но сегодня все было по-другому. Сегодня я должен был идти в мастерскую Сильверджека, чтобы забрать лодку. Туманное море заманчиво простиралось до черных бугров суши на дальнем краю залива; сегодня я смогу поближе с ним познакомиться. Я быстро натянул куртку. -- Подожди меня, если собираешься в город, Дроув. Мне нужно сделать кое- какие покупки. Мы можем пойти вместе. -- Мать смотрела на меня, рассеянно улыбаясь поверх чашки стувы. Когда мы добрались до центра города, оказалось, что мать вовсе не собирается меня отпускать. Мы вместе заходили в магазин за магазином, где она размахивала своей парловской карточкой каждый раз, когда кто-либо проявлял нежелание ее обслуживать, ссылаясь на нормированное распределение. Вскоре я уже сгибался под тяжестью покупок и испытал ни с чем не сравнимое облегчение, когда мать наняла запряженную локсами повозку, чтобы отвезти все это добро домой. -- Ну я пошел, -- сказал я, когда был погружен последний пакет. -- Подожди немного, дорогой. Я просто умираю от жажды. Неподалеку, возле гавани, есть очень приятное местечко, но мне не хочется идти туда одной; здесь порой встречаются очень странные типы. По дороге к бару мы прошли мимо гостиницы "Золотой Груммет", и я старался не смотреть слишком явно в сторону окон, поскольку мать знала, кто там живет, и украдкой следила за мной. Я увидел Паллахакси-Эннли, мать Кареглазки, но она меня не заметила. Когда мы уже сидели в баре, мать помахала рукой кому-то в другом конце зала. Если отца нет рядом, она приходит в неистовство и не хуже него умудряется привлекать к себе внимание. Я пришел в крайнее замешательство, когда из-за столика поднялись двое и подошли к нам -- женщина одного роста и возраста с моей матерью, а с Нею подросток, мой ровесник. Мать представила их мне; женщину звали Дреба-Гвилда, а парня -- Дреба-Вольф. Она познакомилась с ними вчера. Вольф выглядел пай-мальчиком, и я сразу понял, что, по мнению матери, он подходящий друг для меня. Собственно, я подозревал, что встреча не была случайной. Несомненно, муж Гвилды был парлом. Вольф широко улыбался мне. -- Насколько я понял, Дроув, сегодня у тебя будет лодка. -- Угу. -- Я сам страшно люблю плавать. Дома у меня есть шлюпка, но я не могу привезти ее сюда. Впрочем, это все равно не имеет смысла, это не для грума. У тебя, как я понимаю, будет плоскодонка? -- Угу. -- Сейчас ты, конечно, не сможешь ею пользоваться. Могут быть неприятности. Тебе придется дождаться грума. Я пойду с тобой и помогу забрать лодку. Там надо все хорошенько проверить. С этим народом в Паллахакси нужно быть поосторожнее. Они все поголовно воры. Ясное дело, их испортили туристы. В этот момент мать прервала свою безостановочную беседу с Гвилдой. -- Ты хороший мальчик, Вольф. Ты должен быть рад тому, что у тебя появился столь полезный друг, Дроув. Ну, бегите. Мы шли вместе по улице, и я почему-то чувствовал себя рядом с Вольфом неряшливым малолеткой. -- Ты знаешь, что Паллахакси изначально был основан астонцами? -- спросил он. -- Это самая близкая точка к Асте в этой части материка. Паллахакси был колонизирован одним из астонских вождей еще в эпоху Возрождения. Его звали Юбб-Габоа. Несколько веков спустя войска Эрто спустились с Желтых Гор и оттеснили астонцев в море. -- Они что, не умели плавать? -- История -- страшно увлекательная штука, Дроув. Оказывается, когда узнаешь о делах наших предков, понимаешь больше и о себе, и об окружающем мире. Согласен? -- Угу. -- Мы пришли. Это мастерская Сильверджека. Ну, кто здесь главный? Где твоя лодка? -- Слушай, я не знаю. Я никогда здесь раньше не был. Вольф уверенно направился в сторону здания, и я последовал за ним. Это было огромное, напоминавшее сарай сооружение, пропахшее опилками и смолой, заполненное лодками на разных стадиях изготовления. Всюду работали люди, склонившись над верстаками и ползая под лодками. В ушах эхом отдавался стук молотков, шум пил и морские ругательства. Никто не обращал на нас внимания. Затем мы оказались в небольшом кабинете. Дверь позади захлопнулась, внезапно отрезав шум. Человек, сидевший за столом, при виде нас поднялся и неуклюжей походкой направился к нам; весь его вид выражал некую первобытную угрозу. Сначала мне показалось, что на нем меховая куртка, но потом я понял, что он голый по пояс. Он был самым волосатым мужчиной из всех, кого я когда-либо видел, и у него было странное выпуклое лицо; подбородок поднимался вверх к носу, а лоб -- вниз, как у рыбы. Пока я таращился на него, Вольф спокойно произнес: -- Вы, вероятно, Паллахакси-Сильверджек. Лодка для Алика-Дроува уже готова? Чудовище, которое, казалось, готово было разорвать нас на куски, остановилось. Где-то под волосами появился широкий рот. -- Ну да, парни. Конечно, готова. Никто никогда не посмеет сказать, что Сильверджек опаздывает с лодкой. Идите за мной. Он повел нас через двор к берегу. Там в нескольких шагах от мягко плескавшихся волн лежала самая прекрасная лодка из всех, какие мне приходилось видеть. Снаружи она была покрашена в голубой цвет, а внутри покрыта лаком. В ранних летних сумерках она, казалось, блестела. Лодка была с плоским дном, высокой мачтой и выглядела быстрой, специально рассчитанной на то, чтобы скользить по водной поверхности грума. Она была около четырех шагов в длину, достаточно маленькой для того, чтобы я мог управляться с нею в одиночку, но достаточно большой, чтобы взять на борт по крайней мере трех пассажиров, если бы мне этого захотелось. -- Выглядит неплохо, -- оценил Вольф. -- Самая лучшая лодка в Паллахакси, -- прогудел Сильверджек. -- Я покажу вам, как ставить паруса. -- Все в порядке, -- запротестовал Вольф. -- Я уже имел дело с лодками. -- Многие парни говорят так, а потом нарываются на неприятности, -- снисходительно проворчал Сильверджек, вращая лебедку. Я начал испытывать к нему теплые чувства; мне показалось, что и Вольф нашел в нем родственную душу. Голубой парус плескался на легком ветру; жаль, что мы вынуждены были ждать грума. Сильверджек продолжал: -- Все-таки не сочти за труд и послушай, когда тебе объясняют. Эта лодка сделана для грума. Если ты выйдешь на ней в море сегодня, у тебя будут большие неприятности, парень. -- Он сжал плечо Вольфа, рыча от смеха, и я втайне благословил его. -- Сегодня очень небольшое волнение, -- холодно заметил Вольф, бросая взгляд на спокойную зеленую водную гладь залива. -- У нее достаточно высокие борта для такой погоды. Я думаю, мы можем сегодня поплавать, Дроув. -- Слушай, Вольф, может быть, все-таки стоит подождать? -- слабо спросил я. Сильверджек уставился на нас. -- Чья это лодка, парни? Мне говорили, что она для Дроува, но, похоже, всем заправляет Вольф. Вольф надменно разглядывал меня. -- Хочешь сказать, что ты струсил? У меня горели щеки, когда я наклонился и взялся за планшир. Вольф поднял лодку с другой стороны, и мы столкнули ее в воду. Мы забрались внутрь; легкий ветерок шевелил парус, лодка удалялась от берега. Я заметил, как волосатая спина Сильверджека исчезает за большой перевернутой яхтой; он не оглядывался. Я почти сразу же забыл о Сильверджеке, захваченный медленным скольжением среди стоящих на якоре рыбацких лодок, прогулочных яхт и шлюпок, заполнявших внутреннюю гавань, глядя на Паллахакси с новой точки зрения. С вершин мачт за нами наблюдали птицы-снежники; люди, работавшие на западном берегу, махали нам, каким-то странным образом чувствуя, что это наш первый выход в море. На восточном берегу рыбацкие лодки поменьше разгружали свой улов прямо на открытом рынке, и сотни снежников ссорились за место на плоской крыше. Мы миновали высокую каменную дамбу и мягко выплыли в глубокую голубизну внешней гавани. Послышался голос Вольфа. -- Похоже, в этой лодке полно воды, -- сказал он. Глава 4. Я сидел на кормовой банке, держа румпель, а Вольф -- посредине, удерживая парус. Мы были уже во внешней гавани и как раз выходили из-под прикрытия скал; дул свежий бриз, подгоняя нас в сторону маяка на конце волнолома. Вода здесь была немного неспокойной, и время от времени волна перехлестывала через невысокий планшир. -- Значит, вычерпывай ее, Вольф, -- скомандовал я, пытаясь поддержать свой авторитет шкипера. Он беспокойно огляделся вокруг. -- У нас нет ничего подходящего, чтобы вычерпывать воду. -- Тут всего несколько капель. -- Хуже. Лодка протекает. Вода просто фонтаном бьет. Смотри! Когда я приподнялся с места, поток ледяной воды залил щиколотки, и я почувствовал, как вверх по ноге поднимается холодный страх. Мы погружались. Вода была ужасно холодной. Я лихорадочно огляделся вокруг в поисках помощи. До ближайшего судна было страшно далеко, и мы были обречены на смерть от истощения, которой предшествовало медленно надвигающееся безумие, по мере того как вода постепенно охлаждала бы наши тела и замораживала наш разум. Перед лицом наихудшего я все же сумел переключить свое внимание на более практические проблемы. -- Мы никогда не доберемся до волнолома, -- сказал я. Слева от нас нависала высокая черная скала. -- Может быть, нам удастся выгрести к берегу, против ветра. Смотри, там пляж. Мы могли бы добраться до берега. Это недалеко. -- Чем мы будем грести? -- беспомощно сказал Вольф. Всю его напыщенность как ветром сдуло, он, казалось, уменьшился в размерах, сжавшись на центральной банке, обхватив себя руками и дрожа, в то время как вода дошла ему уже до пояса. Лодка наполнилась с пугающей внезапностью. Вскоре она почти с краями оказалась под водой. Единственным, что выступало над поверхностью, были мы с Вольфом от груди и выше, а также мачта. -- Вольф, -- осторожно сказал я, -- не делай резких движений, а то все рухнет. Просто вынь из-под себя сиденье и будем грести им к пляжу. Ладно? В то же время я нащупал под водой рукоятку румпеля и взялся за нее. Вдвоем, отчаянно дрожа, мы принялись продвигать лодку в сторону берега. Ситуация была крайне необычной, и у меня возникали сомнения, нет ли какой- либо ошибки в моей теории, но судя по тому, как оставался сзади плавающий на поверхности мусор, мы, похоже, двигались. Наконец, мы достигли берега, выбрались из лодки и вытащили ее на пляж. -- Тебе придется придумать какое-то объяснение, -- сказал Вольф. -- Твой отец наверняка захочет знать, зачем ты спустил лодку на воду. Я промолчал и критически оценил наше положение. Мы стояли на очень маленьком галечном пляже длиной шагов в тридцать. Шагах в пятнадцати от воды возвышалась отвесная скала. Карабкаться по ней вверх было бесполезно. И тут я заметил большое круглое отверстие метрах в двух вверх по скале. Оттуда сочилась бурая жижа. -- Что это? -- спросил я. -- Это сточная труба, -- поморщился Вольф. -- Великовата для сточной трубы, а? Достаточно большая, чтобы в нее залезть. -- Да, но лучше забудь об этом. Я не собираюсь лазить ни по каким сточным трубам, Алика-Дроув