---------------------------------------------------------------
Переводчик - Николай ШОШУНОВ
Email: shoshunov@mail.ru
---------------------------------------------------------------
СТИХОТВОРЕНИЯ Г.Ф.ЛАВКРАФТА
ON READING LORD DUNSANY'S BOOK OF WONDER
The hours of night unheeded fly,
And in the grate the embers fade;
Vast shadows one by one pass by
In silent daemon cavalcade.
But still the magic volume holds
The raptur'd eye in realms apart,
And fulgent sorcery enfolds
The willing mind and eager heart.
The lonely room no more is there -
For to the sight in pomp appear
Temples and cities pois'd in air
And blazing glories - sphere on sphere.
1920
НА ЧТЕНИЕ "КНИГИ ЧУДЕС" ЛОРДА ДАНСЕНИ
Часы в ночи летят, как птицы,
В камине угольки горят;
Проходят тени вереницей -
Молчащих демонов парад.
Я уношусь в иные сферы,
Читая книгу в тишине,
Когда волшебные химеры
Чаруют ум и сердце мне.
И я уже не в этом мире -
Я вижу, вижу наконец
Дворцы и города в эфире
И цепь пылающих колец.
Babels of blocks to the high heavens towering
Flames of futility swirling below;
Poisonous fungi in brick and stone flowering,
Lanterns that shudder and death-lights that glow.
Black monstrous bridges across oily rivers,
Cobwebs of cable to nameless things spun;
Catacomb deeps whose dank chaos delivers
Streams of live foetor that rots in the sun.
Colour and splendour, disease and decaying,
Shrieking and ringing and crawling insane,
Rabbles exotic to stranger-gods praying,
Jumbles of odour that stifle the brain.
Legions of cats from the alleys nocturnal.
Howling and lean in the glare of the moon,
Screaming the future with mouthings infernal,
Yelling the Garden of Pluto's red rune.
Tall towers and pyramids ivy'd and crumbling,
Bats that swoop low in the weed-cumber'd streets;
Bleak Arkham bridges o'er rivers whose rumbling
Joins with no voice as the thick horde retreats.
Belfries that buckle against the moon totter,
Caverns whose mouths are by mosses effac'd,
And living to answer the wind and the water,
Only the lean cats that howl in the wastes.
1925
Груды каменьев и блоков разбитых -
Вот вавилонской гордыни итог;
И ядовитая плесень на плитах
Тлеет смертельным огнИм вдоль дорог.
Грязные русла мосты перекрыли,
Нить паутины связала химер;
Бурный поток разложившейся гнили
ЛьИтся из хаоса липких пещер.
Блеск и упадок, страданья и крики,
Ширясь, безумие чертит круги,
Толпы молящихся странны и дики,
Мерзостный запах туманит мозги.
Тощие кошки сбиваются в орды
В тИмных аллеях при свете луны;
Адской гримасой кривятся их морды
И завывания всюду слышны.
Улицы в зарослях дикой крапивы,
Мыши летучие носятся в них;
Как отступающий враг молчаливы
Ржавые цепи мостов разводных.
Башни согнулись от лунного света,
Ямы залиты болотной водой;
Ветер завоет, и вместо ответа -
Дьявольских кошек пронзительный вой.
And the valleys are cold,
And a midnight profound
Blackly squats o'er the wold;
But a light on the hilltops half-seen hints of
feastings unhallowed and old.
There is death in the clouds,
There is fear in the night,
For the dead in their shrouds
Hail the sun's turning flight.
And chant wild in the woods as they dance
round a Yule-altar fungous and white.
To no gale of Earth's kind
Sways the forest of oak,
Where the thick boughs entwined
By mad mistletoes choke,
For these pow'rs are the pow'rs of the dark,
from the graves of the lost Druid-folk.
And mayst thou to such deeds
Be an abbot and priest,
Singing cannibal greeds
At each devil-wrought feast,
And to all the incredulous world
shewing dimly the sign of the beast.
1926
Здесь под снегом просторы,
Веет холодом даль,
Ночь на степи и горы
Опустила вуаль;
Но огни на вершинах говорят,
что начался колдовской фестиваль.
В тучах гибель таится,
Зреет ужас в ночи,
Людям в мИртвые лица
Светят солнца лучи.
Их безумные песни, хороводы
и пляски как пожар горячи.
И несут ураганы
ЧИрной пыли клубы,
Крепко душат лианы
Вековые дубы,
Силы тьмы вылезают из могил
позабытых, открывая гробы.
И молитвы не могут
Разогнать этот мрак,
Только дьявольский гогот
ИздаИт вурдалак,
И наивные люди в этом сумрачном
мире видят ужаса знак.
The thing, he said, would come in the night at three
From the old churchyard on the hill below;
But crouching by an oak fire's wholesome glow,
I tried to tell myself it could not be.
Surely, I mused, it was pleasantry
Devised by one who did not truly know
The Elder Sign, bequeathed from long ago,
That sets the fumbling forms of darkness free.
He had not meant it - no - but still I lit
Another lamp as starry Leo climbed
Out of the Seekonk, and a steeple chimed
Three - and the firelight faded, bit by bit.
Then at the door that cautious rattling came -
And the mad truth devoured me like a flame!
1929
Сказал он: эта тварь приходит ночью
И ровно в три, от церкви у холма.
Но я ведь не сошИл ещИ с ума -
Не верю в то, что не видал воочью.
Конечно, я подумал - это шутка;
Наверное, одна из тех примет,
Что у людей в теченье многих лет
Держали ум во власти предрассудка.
ЗажИг я лампу - шИл уж третий час
И в небо поднялось созвездье Льва.
А пламя уже теплилось едва,
Вот три пробило - и огонь погас.
И кто-то осторожно стукнул в дверь -
Весь ужас правды понял я теперь !
They cut it down, and where the pitch-black aisles
Of forest night had hid eternal things,
They scaled the sky with towers and marble piles
To make a city for their revellings.
White and amazing to the lands around
That wondrous wealth of domes and turrets rose;
Crystal and ivory, sublimely crowned
With pinnacles that bore unmelting snows.
And through its halls the pipe and sistrum rang,
While wine and riot brought their scarlet stains;
Never a voice of elder marvels sang,
Nor any eye called up the hills and plains.
Thus down the years, till on one purple night
A drunken minstrel in his careless verse
Spoke the vile words that should not see the light,
And stirred the shadows of an ancient curse.
Forests may fall, but not the dusk they shield;
So on the spot where that proud city stood,
The shuddering dawn no single stone revealed,
But fled the blackness of a primal wood.
1929
Тот лес как в сказке был дремуч и страшен,
Но как-то обитатели его
Взошли на небо по ступеням башен
И в небе сотворили волшебство.
Прекрасный город - в бесподобном стиле,
Какого мы не видели вовек:
Взлетали ввысь величественно шпили
И купола сверкали, словно снег.
А в залах пели трубы и валторны -
Разгул, веселье, пьянка и гульба.
Никто ещИ не знал, что смерти чИрной
Тот город обрекла уже судьба.
Однажды, опьянИн вином столовым,
Поэт стихи фривольные родил
И в них неосторожным грубым словом
Старинное проклятье разбудил.
Вот так из-за какого-то поэта
Чудесный город навсегда исчез,
И в сумерках дрожащего рассвета
Стоял, как прежде, страшный тИмный лес.
In the Midnight heaven's burning
Through the ethereal deeps afar
Once I watch'd with restless yearning
An alluring aureate star;
Ev'ry eve aloft returning
Gleaming nigh the Arctic Car.
Mystic waves of beauty blended
With the gorgeous golden rays
Phantasies of bliss descended
In a myrrh'd Elysian haze.
In the lyre-born chords extended
Harmonies of Lydian lays.
And (thought I) lies scenes of pleasure,
Where the free and blessed dwell,
And each moment bears a treasure,
Freighted with the lotos-spell,
And there floats a liquid measure
From the lute of Israfel.
There (I told myself) were shining
Worlds of happiness unknown,
Peace and Innocence entwining
By the Crowned Virtue's throne;
Men of light, their thoughts refining
Purer, fairer, than my own.
Thus I mus'd when o'er the vision
Crept a red delirious change;
Hope dissolving to derision,
Beauty to distortion strange;
Hymnic chords in weird collision,
Spectral sights in endless range....
Crimson burn'd the star of madness
As behind the beams I peer'd;
All was woe that seem'd but gladness
Ere my gaze with Truth was sear'd;
Cacodaemons, mir'd with madness,
Through the fever'd flick'ring leer'd....
Now I know the fiendish fable
The the golden glitter bore;
Now I shun the spangled sable
That I watch'd and lov'd before;
But the horror, set and stable,
Haunts my soul forevermore!
ЗВЈЗДНЫЙ УЖАС
В чИрном небе наблюдая
Белых точек череду,
Я заметил вдруг у края
Золотистую звезду;
И с тех пор живу без сна я -
ВсИ еИ прихода жду.
Мчался по волнам эфира
Луч звезды - и прям, и горд,
По всему пространству мира
Рай блаженства был простИрт,
Разносила звонко лира
По Вселенной свой аккорд.
И казалось мне, что где-то
Жизнь свободна и легка,
Бесконечно длится лето,
Словно сон плывут века,
ЛьИтся музыка рассвета
От волшебного смычка.
Там, я мнил - любви жилище,
Пыл вражды давно угас;
Там не думают о пище
И улыбки - без гримас;
У людей там мысли чище
И добрее, чем у нас.
Так я думал - и мозги мне
Застилал багровый бред,
Будто в серой дымке зимней
Тихо таял солнца свет;
И я слышал в прежнем гимне
Чуждый тон грядущих бед.
Цвет звезды из золотого
Становился всИ красней;
На устах застыло слово -
Понял я, что стало с ней;
И в безумьи начал снова
Языком дразниться Змей.
Так меня поймала в клещи
Золотистая звезда:
Мне заманчивые вещи
Показала без стыда
И мне в душу страх зловещий
Поселила навсегда !
Eternal brood the shadows on this ground,
Dreaming of centuries that have gone before;
Great elms rise solemnly by slab and mound,
Arched high above a hidden world of yore.
Round all the scene a light of memory plays,
And dead leaves whisper of departed days,
Longing for sights and sounds that are no more.
Lonely and sad, a specter glides along
Aisles where of old his living footsteps fell;
No common glance discerns him, though his song
Peals down through time with a mysterious spell.
Only the few who sorcery's secret know,
Espy amidst these tombs the shade of Poe.
Над этою землИй нависли тени,
Как сон веков, прошедших прежде нас;
Скрывая мир минувших поколений,
Над плитами склонился пышный вяз.
Печальный ряд - могила за могилой,
И мИртвая листва шуршит уныло
О тех, чей голос в вечности угас.
И призрак одиноко и сурово
ИдИт, ступая в прежние следы;
Невидим он, но сказанное слово
Звучит, как заклинанье от беды.
И только посвящИнные поймут,
Что это Эдгар По гуляет тут.
O give me the life of the Village,
Uninhibited, free, and sweet.
The place where the arts all flourish,
Grove Court and Christopher Street.
I am sick of the old conventions,
And critics who will not praise,
So sing ho for the open spaces,
And aesthetes with kindly ways.
Here every bard is a genius,
And artists are Raphaels,
And above the roofs of Patchin Place
The Muse of Talent dwells.
О, дайте пожить мне в деревне -
Спокойно, свободно, легко !
Здесь песни поются напевней
И можно дышать глубоко.
Поклонниц и критиков свора
Меня только делает злей.
Как радостно петь для простора
Широких лугов и полей !
Тут все маляры - Рафаэли,
Здесь гений - любой стихоплИт.
Кто знает - а вдруг в самом деле
На крыше тут Муза живИт ?
Slumber, watcher, till the spheres,
Six and twenty thousand years
Have revolv'd, and I return
To the spot where now I burn.
Other stars anon shall rise
To the axis of the skies;
Stars that soothe and stars that bless
With a sweet forgetfulness:
Only when my round is o'er
Shall the past disturb thy door.
Отдохни, мой звездочИт -
Много тысяч лет пройдИт
Прежде, чем твоя звезда,
Сделав круг, придИт туда,
Где она горит сейчас.
ЗвИзды новые не раз
Вспыхнут в небе для тебя,
Утешая - не любя.
Только я, вернувшись, вновь
Разбужу в тебе любовь.
Last-modified: Thu, 14 Aug 2003 10:27:06 GMT