ы на днях поминали, на чью голову обрушились все невзгоды мира? -- Мону Лизу. -- Знаете, если бы я сейчас встретил эту вашу Мону Лизу, я пожал бы ей руку и сказал, что очень хорошо ее понимаю. Дживс, перед вами лягушка, раздавленная бороной. -- Да, сэр. Пожалуйста, чуть выше брюки, сэр, на четверть дюйма. В просвете между ботинком и манжетой должен с небрежной элегантностью мелькать носок. Эта тонкость чрезвычайно важна. -- Так? -- Безупречно, сэр. Я вздохнул. -- Бывают минуты в жизни, Дживс, когда человек задает себе вопрос: "А стоят ли брюки такого внимания?" -- Это настроение пройдет, сэр. -- Не с чего ему проходить. Если вы не распутаете этот клубок, всему конец. Конечно, у вас просто не было времени как следует пораскинуть мозгами, -- сказал я с некоторой надеждой. -- Пока я ужинаю, проанализируйте все еще раз со всех возможных точек зрения. Вдруг на вас снизойдет вдохновение. Такое ведь случается, правда? Вроде как озарит, да? -- Да, сэр. Считается, что древнегреческий ученый Архимед открыл свой знаменитый закон о поддерживающей силе жидкостей и газов совершенно неожиданно для самого себя, когда садился утром в ванну. -- Ну вот видите! И ведь не такой уж был гений. По сравнению с вами, Дживс. -- Необычайно одаренный человек, сэр. Его убил рядовой солдат, и мир до сих пор скорбит о потере. -- Надо же, какая незадача. Но что поделаешь, всякая плоть -- трава, так, кажется? -- Истинно так, сэр. Я в задумчивости закурил сигарету и, выкинув из головы Архимеда -- сейчас не до него, снова стал размышлять о жуткой передряге, в которую попал по милости вероломной Стиффи. -- Знаете, Дживс, -- сказал я, -- если основательно задуматься, то невольно поразишься, как сильно старается прекрасный пол напакостить мне. Помните мисс Уикем и историю с грелкой? -- Помню, сэр. -- А Гледис -- забыл фамилию, -- которая уложила в постель своего приятеля со сломанной ногой в моей квартире? -- Да, сэр. -- А Полину Стоукер, которая ворвалась посреди ночи в мой деревенский домик в купальном костюме? -- Помню, сэр. -- Что за странные существа эти женщины, Дживс, что за странные создания! Насколько коварнее и злее мужчин, насколько более жестоки. Но по части жестокости Стиффи их всех переплюнет. Чье это имя ангел вписал в золотые скрижали первым? -- Праведника Абу Бен-Адема, сэр. -- Вот-вот, в точности как Стиффи. Ее никто не перещеголяет. Что, Дживс? -- Я просто хотел спросить, сэр, когда мисс Бинг грозила передать блокнот мистера Финк-Ноттла сэру Уоткину, ее глаза не поблескивали, -- может быть, вы случайно заметили? -- Вы имеете в виду лукавый блеск, то есть думаете, она попросту дурачила меня? Нет, Дживс, ни намека на блеск. Поверьте, видел я холодные глаза, много раз видел, но чтобы вместо глаз кусочки льда -- не доводилось. Она не шутила, она диктовала условия сделки на полном серьезе. И притом вполне отдавала себе отчет в том, что совершает низкий поступок -- даже по меркам женщин, но ей было на это чихать. А корень зла -- эмансипация, современные женщины возомнили себя пупом земли и считают, что им все позволено. Разве во времена королевы Виктории такое было мыслимо? Принц-консорт сурово осудил бы девушку, которая ведет себя как Стиффи, что скажете, Дживс? -- Вполне допускаю, что его королевское высочество мог не одобрить поведение мисс Бинг. -- Она бы и пикнуть не успела, как он согнул ее пополам и отшлепал по попке лакированной штиблетой. А я бы посоветовал ему подвергнуть той же процедуре и тетю Далию. Кстати, уж раз я ее вспомнил, надо, пожалуй, пойти засвидетельствовать почтение престарелой родственнице. -- Она с большим нетерпением ожидает вас, сэр, хочет побеседовать. -- Признаюсь вам как на духу, Дживс: я отнюдь не разделяю этого ее желания и без всякого удовольствия думаю о seance [Встреча, собрание (фр.)]. -- В самом деле, сэр? -- Скорей наоборот. Видите ли, я перед чаем послал ей телеграмму, в которой сообщил, что отказываюсь красть серебряную корову, а она телеграмму не получила, потому что еще раньше уехала из Лондона. Иными словами, она уверена, что племянник чуть ли не рвется с поводка, желая выполнить ее команду, а племянник будет вынужден признаться, что план лопнул. Ей это ох как не понравится, и я не стыжусь вам признаться, Дживс, что чем больше я думаю о предстоящей беседе с ней, тем ощутимее у меня холодеют ноги. -- Позвольте вам предложить, сэр, -- конечно, это всего лишь полумера, но замечено, что в минуты растерянности и уныния полный вечерний костюм часто помогает обрести душевное равновесие. -- Думаете, мне следует надеть фрак и белую бабочку? Спод говорил -- черную и смокинг. -- Считаю, что чрезвычайные обстоятельства оправдывают это небольшое отклонение от этикета. -- Может быть, вы правы. И, конечно, он оказался прав. По части психологических тонкостей он настоящий дока. Я облачился в полный парадный костюм и сразу же почувствовал себя увереннее. Ноги потеплели, в глазах появился блеск, душа расправилась, будто кто-то накачивал ее велосипедным насосом, Я обозревал в зеркале произведенный эффект, легчайшими движениями пальцев поправляя бабочку и мысленно повторяя в уме слова, которые готовился сказать тете Далии, если она вспылит, и тут открылась дверь и вошел Гасси. При виде его очкастой физиономии у меня сердце сжалось от сочувствия, потому что с первого взгляда было ясно: он не в курсе последних событий. Человек, которого Стиффи посвятила в свои планы, вел бы себя совсем не так. Гасси же просто лучился благодушием. Мы с Дживсом обменялись понимающими взглядами. "Если бы он только знал!" -- сказал мой взгляд, и в его глазах я прочел те же слова. -- Здорово! -- воскликнул Гасси. -- Ну ты и вырядился! Здравствуйте, Дживс. -- Добрый вечер, сэр. -- Ну что. Берти, есть новости? Видел ее? Теперь мое сердце просто разрывалось от сострадания. Я подавил горестный вздох. Какой тяжкий долг мне предстоит выполнить! Я должен нанести старому другу удар прямо в солнечное сплетение. Ну почему, почему я? Однако долг есть долг. Буду действовать как хирург -- скальпелем. -- Да, -- ответил я, -- видел. Я ее видел. Дживс, у нас есть бренди? -- Нет, сэр. -- А вы можете принести рюмку? -- Разумеется, сэр. -- Тогда принесите лучше бутылку. -- Хорошо, сэр. Он исчез, как дух, а Гасси с наивным изумлением уставился на меня. -- Что все это значит? Зачем ты хочешь нахлестаться бренди еще до ужина? -- И в мыслях такого нет. Я попросил принести его для тебя, дружище, несчастный ты страдалец, распятый на кресте мученик. -- Я не пью бренди. -- На сей раз выпьешь, клянусь, и потребуешь еще. Располагайся, Гасси, поболтаем. Усадил его в кресло и принялся молоть какую-то чушь о погоде и о видах на урожай. Мне не хотелось обрушивать на него жуткое известие, пока под рукой нет воскрешающего напитка. Я что-то плел с похоронным видом в надежде подготовить его к худшему, и вдруг заметил, что он смотрит на меня как-то подозрительно. -- Берти, по-моему, ты пьян. -- Ни в одном глазу. -- Тогда почему ты несешь весь этот бред? -- Заполняю паузу в ожидании Дживса с бренди. Ну вот, Дживс, спасибо. Я принял из его рук полную до краев рюмку и осторожно зажал пальцы Гасси вокруг ножки. -- Дживс, сходили бы вы к тете Далии и сказали, что я не могу встретиться с ней сейчас. Мне понадобится сколько-то времени. -- Хорошо, сэр. Гасси вдруг стал похож на озадаченного палтуса. -- Гасси, -- сказал я, -- выпей бренди и приготовься слушать. У меня дурные новости. По поводу блокнота. -- По поводу блокнота? -- Да. -- Ты хочешь сказать, он не у нее? -- Вот в том-то и загвоздка. Блокнот у нее, и она собирается отдать его папаше Бассету. Я ожидал взрыва чувств, и взрыв последовал. Глаза Гасси вылезли из орбит и показались над оправой стекол, он вскочил с кресла, содержимое рюмки выплеснулось, и в комнате запахло как субботним вечером в баре. -- Что??? -- Увы, именно так обстоят дела. -- Вот это фокус! -- Да. -- Надеюсь, ты шутишь? -- К сожалению, нет. -- Но почему?! -- У нее есть на то свои причины. -- Она просто не понимает, что за этим последует. -- Все она понимает. -- Но это конец! -- Это уж точно. -- О ужас, ужас! Многие говорят, что в минуты трагических потрясений проявляется лучшее, что есть в характере Вустеров. На меня снизошло странное спокойствие. Я похлопал его по плечу. -- Мужайся, Гасси! Вспомни Архимеда. -- На кой черт? -- Его убил рядовой солдат. -- Ну и что? -- Конечно, приятного мало, но я не сомневаюсь, что умер он с улыбкой. Моя бестрепетность произвела должное воздействие. Он слегка притих. Не стану утверждать, что нас можно было принять за французских аристократов, которых везут в телеге под нож гильотины, но некое отдаленное сходство все же наблюдалось. -- Когда она тебе сказала? -- Не так давно, на террасе. -- Она не разыгрывала тебя? -- Какое там. -- А не было... -- Озорного блеска в ее глазах? Не было. Никакого блеска не было и в помине. -- Слушай, может быть, есть способ ее остановить? Я знал, что он заведет об этом разговор, но уж лучше бы не заводил. Нам предстояли долгие бессмысленные препирательства. -- Способ есть, -- сказал я. -- Она обещала, что откажется от своего кошмарного намерения, если я украду у папаши Бассета серебряную корову. -- Это тот сливочник, который он показывал нам вчера за ужином? -- Тот самый. -- Но зачем его красть? Я объяснил ему положение дел. Он выслушал меня с большим вниманием, и его лицо посветлело. -- Ах вот оно что! Теперь я все понял. А раньше в толк не мог взять, почему она так себя ведет. Казалось -- полная бессмыслица. Ну что ж, отлично. Выход найден. До чего же тяжко убивать воскресшую надежду! Но что делать, придется. -- Не сказал бы, потому что я к этой проклятой корове и близко не подойду. -- Как? Почему? -- Потому что тогда Родерик Спод превратит меня в отбивную, он мне поклялся. -- Господи, при чем тут Родерик Спод? -- В деле серебряной коровы он выступает ее защитником. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету. -- Хм! Не боишься же ты Родерика Спода? -- Представь себе, боюсь. -- Чушь собачья! Не может этого быть, уж я-то тебя знаю. -- Ничего ты не знаешь. Он заходил по комнате туда-сюда. -- Берти, ну почему надо бояться Спода? Здоровенная туша, пока он повернется, тебя и след простыл. -- Не имею ни малейшего желания состязаться с ним в беге. -- И главное -- тебе вовсе не обязательно потом здесь оставаться. Сделал дело -- и тут же смывайся. Пошли священнику записку после ужина, вели в полночь быть в условленном месте, и с Богом. Рассчитаем время. От двенадцати пятнадцати до двенадцати тридцати ты крадешь корову. Нет, накинем еще десять минут -- мало ли что, -- это будет без двадцати час. Без четверти ты уже в конюшне и заводишь автомобиль. Без десяти -- мчишься как ветер по дороге в Лондон, все прошло без сучка и задоринки. Не понимаю, чего ты боишься? Мне кажется, все так просто, маленький ребенок справится. -- И все равно... -- Ты отказываешься? -- Отказываюсь. Он подошел к каминной полке и принялся вертеть в руках статуэтку -- кажется, это была пастушка. -- И это говорит Берти Вустер? Да. -- Тот самый Берти Вустер, которым я так восхищался в школе, которого все звали Сорвиголова Берти? -- Да, тот самый. -- В таком случае говорить нам больше не о чем. -- Ты прав, не о чем. -- Единственное, что нам остается, это изъять блокнот у интриганки Бинг. -- Как ты предполагаешь это осуществить? Он нахмурился и стал думать. Клетки серого вещества пришли в движение. -- Придумал! Слушай. Этот блокнот для нее сейчас большая ценность, так ведь? -- Так. -- А раз так, она будет носить его с собой, как я носил. -- Скорее всего. -- Возможно, в чулке. Вот и великолепно. -- Что же тут великолепного? -- А ты не догадываешься, куда клонится ход моих мыслей? -- Нет. -- Тогда слушай. Ты затеешь с ней шутливую возню, вы станете носиться друг за другом, увертываться, и ты сможешь очень естественно... ну, как бы в шутку схватить за ногу... Я резко оборвал его. Есть границы, которые нельзя переходить, и мы, Вустеры, свято их чтим. -- Гасси, ты предлагаешь мне схватить Стиффи за ногу?! -- Ну да. -- Ни за что. -- Но почему? -- Не будем углубляться в причины, -- ледяным тоном отрезал я. -- Несомненно, ты принял меня за кого-то другого. Он с укором посмотрел на меня своими выпученными глазами -- наверно, так глядел на него умирающий тритон, которому он забыл вовремя поменять воду. Потом вроде как шмыгнул носом. -- До чего же ты изменился, -- сказал он, -- совсем не тот, что был в школе. Вконец деградировал. Ни прежнего задора, ни лихости, ни страсти к авантюрам. Спился, надо полагать. Он вздохнул и шваркнул пастушку об пол. Мы подошли к двери, я открыл ее, и тут он снова оглядел меня. -- Ты это что, к ужину так разоделся? Галстук-то белый зачем нацепил? -- Дживс посоветовал, для бодрости духа. -- Будешь чувствовать себя идиотом. Старый хрыч Бассет ужинает в вельветовой домашней куртке, весь перед в пятнах от супа. Так что лучше переоденься. Пожалуй, он прав. Зачем выделяться, это дурной тон. Рискуя потерять твердость духа, я принялся стаскивать фрак. И тут внизу в гостиной раздалось пение, звонкий молодой голос исполнял под аккомпанемент фортепьяно старинную английскую народную песню. Так мне показалось, и показалось правильно, если судить по внешним симптомам. Певица то и дело выкрикивала "Эх, нанни, нанни!" и прочие "тра-ля-ля!". У Гасси от этих оглушительных звуков глаза за стеклами очков начали дымиться. Чувствовалось, что эта последняя капля переполнила чашу его терпения. -- Стефани Бинг! -- с горечью произнес он. -- И она еще поет! Он фыркнул и убежал. Я завязал черный галстук, и тут появился Дживс. -- Миссис Траверс, -- официально доложил он. -- О, черт! -- невольно вырвалось у меня. Я и раньше знал, что она придет, еще до того, как Дживс о ней возвестил, но ведь и несчастный прохожий, попавший под бомбежку, знает, что его убьют, однако, когда бомба на него падает, ему от этого ничуть не легче. Тетка была чрезвычайно возбуждена -- вернее сказать, просто не в себе, и я поспешил со всей любезностью усадить ее в кресло и начал извиняться. -- Простите меня, дражайшая старушенция, ради Бога, простите: я просто не мог прийти к вам. Мы с Гасси Финк-Ноттлом обсуждали дела, которые кровно затрагивают и его, и мои интересы. С тех пор, как мы с вами расстались, произошло немало событий, и положение мое еще больше осложнилось -- печально, но должен в этом признаться. Образно говоря, передо мной разверзлась адская бездна. И это не преувеличение, вы согласны, Дживс? -- О да, сэр. Она лишь отмахнулась от моих излияний. -- Стало быть, у тебя тоже неприятности? Не знаю, что стряслось у вас здесь, но на меня обрушилась трагедия, иначе не назовешь. Потому я сразу же примчалась сюда. Нужно действовать немедленно, мой дом в опасности. Наверное, даже на Мону Лизу не сваливалось столько несчастий разом. Да уж, поистине пришла беда -- отворяй ворота. -- Почему? Что случилось? У нее перехватило горло. Наконец она с трудом выговорила одно-единственное слово: -- Анатоль! -- Анатоль? -- Я сжал ее руку, стараясь успокоить. -- Не надо так волноваться, вы не в себе, дорогая тетушка, по-моему, бредите, но рассказывайте, рассказывайте, я совсем сбит с толку. При чем тут Анатоль? -- Надо срочно принимать меры, иначе я его потеряю. Словно чья-то ледяная рука сдавила мне сердце. -- Потеряете?! -- Да. -- Ведь вы же удвоили ему жалованье? -- Удвоила, и тем не менее. Выслушай меня, Берти. Перед тем, как мне уехать сегодня днем из дому, Том получил письмо от сэра Уоткина Бассета. Я сказала "перед тем, как мне уехать из дому", но на самом деле я и уехала-то из-за этого письма. Знаешь, что в нем было написано? -- Что? -- В нем содержалось предложение обменять серебряную корову на Анатоля, и Том сейчас серьезно обдумывает это предложение! -- Что?! Помышлить невозможно! -- Помыслить, сэр. -- Благодарю вас, Дживс. Помыслить невозможно. Не верю. Чтобы дядя Том хоть на миг всерьез отнесся к такой несусветной наглости? Никогда. -- Говоришь, никогда? Плохо ты его знаешь. Помнишь дворецкого, который служил у нас до Сеппингса? Помроя? -- Еще бы мне его не помнить. Настоящий аристократ. -- Сокровище. -- Ему цены нет. До сих пор не понимаю, зачем вы его отпустили. -- Том уступил его Бессингтон-Копам в обмен на шоколадницу в форме яйца на трех изогнутых ножках. Я пытался справиться с захлестнувшим меня отчаянием. -- Неужели этот старый маразматик, этот осел -- простите, дядя Том -- пожертвует Анатолем ради такой мерзости? -- Нет ни малейших сомнений: пожертвует. Она поднялась и нервно подошла к каминной полке. Я видел, она ищет, что бы такое разбить: надо дать выход накопившимся чувствам -- Дживс назвал бы такое действие суррогатным, -- и я галантно указал ей на терракотовую статуэтку молящегося отрока Самуила. Она деловито поблагодарила меня и запустила пророком в противоположную стену. -- Поверь мне, Берти, настоящий коллекционер -- одержимый, он пойдет на все, лишь бы заполучить вожделенный экземпляр. Знаешь, что сказал мне Том, когда попросил прочесть письмо сэра Уоткина? Он сказал, что с наслаждением содрал бы со старого хрена Бассета шкуру живьем и собственноручно сварил его в кипящем котле, однако альтернативы не видит, придется уступить. Он бы тут же и написал ему, что согласен на сделку, да я помешала: заверила его, что ты поехал в "Тотли-Тауэрс" специально для того, чтобы украсть корову, и что с минуты на минуту она будет в его руках. Расскажи, Берти, как твои успехи? Ты разработал план? Продумал каждую деталь? Нам нельзя терять времени. Дорога каждая минута. Ноги у меня стали ватные. Но надо открыть ей все, а там будь что будет. Моя тетка грозная старуха, не дай Бог вывести ее из себя, вон как она расправилась с отроком Самуилом. -- Я как раз собирался поговорить с вами об этом, -- сказал я. -- Дживс, у вас документ, который мы составили? -- Вот он, сэр. -- Благодарю вас, Дживс. По-моему, будет очень кстати, если вы принесете еще одну рюмку бренди. -- Слушаю, сэр. Он исчез, а я подал ей лист бумаги и попросил внимательно прочесть. Она быстро пробежала глазами написанное. -- Что за чепуха? -- Сейчас поймете. Обратите внимание на заголовок: "Вустер Б. Положение дел". В этих словах заключена вся суть. Здесь объясняется, -- сказал я, отступая назад, чтобы в случае необходимости легче было дать деру, -- почему я решительно отказываюсь красть корову. -- Отказываешься?! -- Сегодня днем я послал вам телеграмму и сообщил об этом, но вы и телеграмма, конечно, разминулись. Она глядела на меня с мольбой, как трепетно обожающая мать глядит на своего слабоумного сына, который отмочил нечто выдающееся по степени идиотизма. -- Берти, голубчик, ты что же, пропустил мой рассказ мимо ушей? Не понял, что речь идет об Анатоле? -- Все я понял, не сомневайтесь. -- Берти, у тебя помрачение рассудка? Я говорю "помрачение", потому что... Я поднял руку, прося внимания. -- Позвольте мне объяснить вам, дражайшая тетушка. Как вы, несомненно, помните, я говорил вам, что за последние несколько часов произошло немало важных событий и расстановка сил изменилась. Первое: сэр Уоткин Бассет знает о вашем замысле украсть корову и следит за каждым моим шагом. Второе: он поделился своими подозрениями с приятелем -- этого приятеля зовут Спод. Может быть, вас с ним познакомили, когда вы приехали? -- Это такая квадратная туша? -- Верно, туша, хотя гора было бы точнее. Так вот, сэр Уоткин Бассет, как я уже сказал, поделился своими подозрениями со Сподом. и Спод пригрозил мне лично, что, если корова исчезнет, он собственными руками сделает из меня отбивную. Вот почему нам не на что надеяться. Наступило довольно продолжительное молчание. Я видел, что она обдумывает услышанное и неохотно соглашается, что Бертрам Вустер отказывается помочь ей в трудную минуту не из пустого каприза. Она поняла, в какую опасную ловушку я угодил, и содрогнулась от ужаса, -- а может, мне только так показалось. В детстве я частенько получал от этой дамы по шее, если она считала, что я провинился, и в последнее время я постоянно чувствовал, что ее подмывает обойтись со мной как в старину. Но хоть она и не скупилась на подзатыльники, в груди ее, я знаю, бьется доброе сердце, а своего племянника Бертрама она любит глубоко и нежно и ни за что не пожелает, чтобы ему подбили глаз и расквасили его красивый породистый нос. -- Понятно, -- наконец произнесла она. -- Да, это, конечно, сильно осложняет дело. -- Безумно осложняет. Если вы назовете положение impasse [Тупик (фр.)], я тотчас соглашусь с вами. -- Говоришь, грозился сделать из тебя отбивную? -- Именно так и сказал. Да еще повторил -- чтобы я лучше усвоил. -- Нет, я ни за что на свете не допущу, чтобы этот хулиган тебя избил. Тебе с таким громилой не тягаться. Ты и охнуть не успеешь -- он из тебя дух вышибет. Разорвет на части, потом их не собрать. Мне стало слегка не по себе. -- Зачем же в таких красочных подробностях? -- Он серьезно говорил, ты уверен? -- Еще бы. -- Может быть, он из тех, кто просто любит хорохориться... Я печально улыбнулся. -- Вижу, вижу, тетя Далия, куда вы клоните. Сейчас еще спросите, а не заметил ли я в его глазах лукавого блеска. Нет, никакого блеска не заметил. Поверьте, Родерик Спод будет неукоснительно следовать тактике, о которой информировал меня во время нашей последней встречи, и все свои угрозы выполнит. -- Тогда плохи наши дела. Если только Дживс нас не спасет. -- Это она адресовала моему дворецкому, который как раз появился с рюмкой бренди, -- не очень-то он спешил. Я уже начал удивляться, что это его так долго нет? -- Дживс, мы говорим о мистере Споде. -- Да, мадам? -- Мы с Дживсом уже обсудили, какой сильный и опасный враг Спод, -- горестно вздохнул я, -- и он признался, что не находит решения. Впервые этот выдающийся ум спасовал. Дживс обдумал положение всесторонне, но выхода не видит. Тетя Далия с благодарностью выпила бренди, и ее лицо слегка оживилось. -- А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? -- спросила она. -- Поделитесь со мной, кровная моя родственница, -- ответил я все так же безнадежно. -- Уверен, ваша идея гроша ломаного не стоит. -- А вот и ошибаешься, племянничек. Может быть, я нашла ключ. Я подумала, а вдруг у этого негодяя Спода есть какая-нибудь позорная тайна? Дживс, вы о нем что-нибудь знаете? -- Нет, мадам. -- При чем тут тайны? -- Найти бы его уязвимое место и нацелить в него удар, он тут же присмиреет. Помню, когда я была девочкой, я нечаянно увидела, как твой дядя Джордж целует мою гувернантку, и ты не представляешь, какая у меня после этого началась райская жизнь: только ей вздумается оставить меня после уроков выписывать основные статьи импорта и экспорта Великобритании, как я тут же... Словом, вы меня понимаете. Предположим, мы узнали, что Спод застрелил лису из ружья, вместо того чтобы забить хлыстом. По-твоему, на этом нельзя сыграть? -- спросила она, потому что я в сомнении скривил физиономию. -- Умозрительно я это приветствую. Но существует одно непреодолимое препятствие: нам ничего не известно. -- Да, ты прав. -- Она поднялась. -- Впрочем, я просто так сказала. Чего только не придет в голову. Пойду-ка я к себе в комнату, смочу виски одеколоном. Голова раскалывается -- боюсь, разлетится на тысячу осколков. Дверь закрылась. Я опустился в кресло, в котором она сидела, и вытер лоб. -- Уф, пронесло, -- сказал я с облегчением. -- Она перенесла удар лучше, чем я думал. "Куорн" отлично дрессирует своих дочерей. Держалась она великолепно, но все равно чувствовалось, что она ранена в самое сердце, и бренди пришелся очень кстати. Между прочим, где это вы столько времени пропадали? Собака-поводырь принесла бы в десять раз быстрее. -- Вы правы, сэр. Прошу прощения. Я задержался, потому что беседовал с мистером Финк-Ноттлом. Я посидел, подумал. -- А знаете, Дживс, тетя Далия высказала неплохую мысль: узнать о Споде что-то компрометирующее. По-моему, мысль на редкость здравая. Если Споду есть что скрывать и мы его уличим, враг будет в тот же миг устранен. Но вы говорите, что ничего о нем не знаете. -- Нет, сэр, не знаю. -- Да я и сомневаюсь, что он что-то скрывает. Есть типы до того правильные, что просто тошнит, сроду ни на шаг от дозволенного, их с первого взгляда узнаИшь, так вот, подозреваю, даже среди них Родерик Спод -- пример для подражания и восхищения. Боюсь, самые скрупулезные расследования всего, что касается этой персоны, не выявят ничего более криминального, чем эти его усики, а он, естественно, не против, чтобы весь мир сосредоточил на них внимание, иначе не вырастил бы на лице такую мерзость. -- Вы совершенно правы, сэр. Однако дознание все же провести стоит. -- Да, но где? -- Я подумал о "Юном Ганимеде", сэр. Это клуб для камердинеров на Керзон-стрит, я уже довольно давно в нем состою. Не сомневаюсь, что слуга джентльмена, занимающего столь заметное положение в обществе, как мистер Спод, тоже в него входит и, уж конечно, сообщил секретарю немало сведений о своем хозяине, которые и занесены в клубную книгу. -- Как вы сказали? -- Согласно параграфу одиннадцатому устава заведения, каждый вступающий в клуб обязан открыть клубу все, что он знает о своем хозяине. Из этих сведений составляется увлекательное чтение, к тому же книга наталкивает на размышления тех членов клуба, кто задумал перейти на службу к джентльменам, чью репутацию не назовешь безупречной. Меня пронзила некая мысль, и я вздрогнул. Чуть ли не подпрыгнул. -- А что было, когда вы вступали? -- Простите, сэр? -- Вы рассказали им все об мне? -- Да, конечно, сэр. -- Как, все?! Даже тот случай, когда я удирал с яхты Стокера и мне пришлось для маскировки намазать физиономию гуталином? -- Да, сэр. -- И о том вечере, когда я вернулся домой после дня рождения Понго Твистлтона и принял торшер за грабителя? -- Да, сэр. Дождливыми вечерами члены клуба с удовольствием читают подобные истории. -- Ах вот как, с удовольствием? А если однажды дождливым вечером их прочтет тетушка Агата? Вам это не приходило в голову? -- Вероятность того, что миссис Спенсер Грегсон получит доступ к клубной книге, чрезвычайно мала. -- Надеюсь. Однако события, произошедшие под крышей этого дома не далее как вчера, несомненно, продемонстрировали вам, каким способом женщины получают доступ к книгам. Я погрузился в молчание, дивясь открывшейся мне картине жизни заведений, подобных "Юному Ганимеду", о которых я до сих пор и понятия не имел. Конечно, я знал, что после скромного ужина Дживс надевает свой добрый старый котелок и исчезает за углом, но мне почему-то казалось, что направляется он в бар какого-нибудь ресторанчика по соседству. О существовании клубов на Керзон-стрит я и не предполагал. Еще меньше я мог предположить, что в клубной книге записаны самые скандальные из всех курьезных проделок Бертрама Вустера. Вспомнился Абу Бен-Адем и ангелы со скрижалями, на душе было погано, я даже нахмурился. Но изменить что-либо было не в моей власти, и потому я вернулся к тому, что относится к делу, как определил бы полицейский Оутс. -- Что вы задумали? Обратиться к секретарю за сведениями о Споде? -- Да, сэр. -- Вы думаете, он раскроет их вам? -- Конечно, сэр. -- То есть как, он готов раздавать эти сведения, чрезвычайно интимные и важные, сведения, которые могут погубить человека, если попадут в руки врага, -- он готов раздавать их направо и налево?! -- Только членам клуба, сэр. -- Когда вы можете с ним связаться? -- Могу позвонить ему прямо сейчас, сэр. -- Так звоните, Дживс, и постарайтесь записать разговор на счет сэра Уоткина Бассета. Пусть телефонистка предупреждает вас: "Три минуты истекли", -- не обращайте внимания, говорите хоть час, плевать на расходы. Ваш секретарь должен понять -- обязательно должен, -- что сейчас все, кто способен испытывать сострадание, просто обязаны кинуться нам на помощь. -- Надеюсь, я сумею убедить его, что это случай чрезвычайной важности, сэр. -- Если вам не удастся, свяжите с ним меня. -- Хорошо, сэр. И он пошел выполнять благородную миссию спасения. -- Кстати, Дживс, -- сказал я, когда он уже открыл дверь, -- вы, кажется, сказали, что говорили с Гасси? -- Да, сэр. -- У него есть какие-нибудь новости? -- Да, сэр. Судя по всему, мисс Бассет порвала с ним отношения. Помолвка расторгнута. Он выплыл из комнаты, а я чуть не к потолку подскочил. Это довольно трудно из положения "сидя", но я умудрился. -- Дживс!!! -- завопил я. Но его уже и след простыл. Внизу неожиданно раздался звук гонга, сзывавшего к ужину. ГЛАВА 6 Я до сих пор жалею, вспоминая тот ужин, что душевные терзания помешали мне по достоинству оценить трапезу, которая при других обстоятельствах доставила бы мне истинное удовольствие. Конечно, сэр Уоткин Бассет -- гнуснейшая личность, но закатывает своим гостям настоящие пиры, и как я ни был погружен в свои заботы, очень скоро понял, что у его поварихи талант от Бога. После великолепного супа подали рыбу -- пальчики оближешь, потом рагу из дичи в вине и с острым соусом, которого не постыдился бы и Анатоль. Добавьте к этому спаржу, омлет с джемом, восхитительные сардины на ломтиках хлеба, и вы меня поймете. Конечно, я почти ни к чему не прикоснулся. Как справедливо заметил мудрец, лучше блюдо зелени и при нем никто никого не подсиживает, чем обжираловка и все зверем глядят друг на друга, так что, когда я глядел на Гасси и Мадлен Бассет, которые сидели рядом напротив меня, мне казалось, что я жую вату. Мне было их очень жалко. Вы ведь знаете, как обычно ведут себя в обществе обрученные. Вечно шепчутся, склонив друг к другу головы, играют в ладушки и заливаются смехом, шутливо поддразнивают друг друга, ловят, увертываются. Однажды я даже видел, как женская половина обрученной парочки кормила мужскую с вилки. Ничего подобного не происходило между Мадлен Бассет и Гасси. Он был бледен как мертвец, она держалась холодно, надменно и отчужденно. Оба катали хлебные шарики и, насколько я мог заметить, за все время не перебросились и словом. Хотя нет, он попросил ее передать соль, и она подала ему перец, он сказал: "Я просил соль", а она процедила: "В самом деле?" -- и сунула ему горчицу. Дживс сказал правду, нет никаких сомнений. Они больше не жених и невеста, это трагедия, но за ней кроется тайна. Я ничего не понимал, как ни бейся, и с нетерпением ждал конца ужина, когда дамы удалятся и я наконец узнаю у Гасси за портвейном, что стряслось. Однако, к моему изумлению, едва последняя представительница слабого пола вышла в дверь, которую держал перед дамами Гасси, как сам он пулей вылетел вслед и не вернулся, оставив меня в обществе хозяина дома и Родерика Спода. Они сидели рядышком на противоположном конце стола, тихо разговаривали и бросали на меня такие взгляды, будто я -- досрочно освобожденный из тюрьмы уголовник, который вломился к ним без приглашения и за которым надо неусыпно следить, иначе прикарманит ложку-другую, и потому довольно скоро я тоже встал из-за стола. Пробормотал, что-де забыл свой портсигар, поскорей из столовой и к себе в комнату. Я надеялся, что рано или поздно сюда обязательно заглянут Гасси и Дживс. В камине весело горел огонь, и, чтобы не скучать, я пододвинул к нему кресло и открыл детективный роман, который привез с собой из Лондона. Роман был отличный -- я в такого рода литературе собаку съел, -- полный головоломных улик и загадочных убийств, и я с наслаждением погрузился в перипетии интриги, забыв обо всем на свете, но вскоре дверная ручка повернулась -- и кто бы, вы думали, возник передо мной? Родерик Спод собственной персоной. Ну и ну! Вот кого я меньше всего ждал, а он возьми и ворвись в мою спальню. И вовсе не для того, чтобы извиниться за свое недопустимое поведение на веранде, где он не только угрожал мне, но еще и назвал жалкой козявкой, и за оскорбительные взгляды во время ужина. Какие там извинения! Когда человек хочет извиниться, на лице у него дружелюбная улыбка, а тут улыбкой и не пахло. Наоборот, таким свирепым я его еще не видел, и мне это так не понравилось, что я сам изобразил на своем лице дружелюбную улыбку. Конечно, я не надеялся умиротворить грубияна, но ни одной мелочью не стоит пренебрегать. -- А, Спод, привет, -- доброжелательно сказал я. -- Входите. Чем могу быть полезен? Будто не слыша моих слов, он ринулся к стенному шкафу, бесцеремонно распахнул дверцу и сунул туда голову. Потом так же злобно уставился на меня. -- Я думал, Финк-Ноттл там. -- Как видите, нет. -- Вижу. -- Вы предполагали найти его в платяном шкафу? -- Да. -- В самом деле? Он промолчал. -- Что-нибудь передать ему, если я увижу его? -- Передать. Скажите, что я сверну ему шею. -- Свернете шею? -- Да. Вы что, глухой? Сверну шею. Я умиротворяюще кивнул: -- Понятно. Свернете ему шею. Так и передам. А если он спросит почему? -- Он знает -- почему. Потому что он мотылек, который порхает по женским сердцам, а потом бросает их, как грязные перчатки. -- Вот как. -- Я и понятия не имел, что мотыльки поступают подобным образом. Интересное открытие. -- Ну что ж, поставлю его в известность, если случайно встречу. -- Спасибо. Он ушел, хлопнув дверью, а я стал размышлять. Странно, как все в жизни повторяется. Всего несколько месяцев назад в Бринкли произошел точно такой же эпизод: ко мне в комнату вбежал Таппи Глоссоп и выразил аналогичное намерение. Правда, Таппи, если я не перепутал, хотел вывернуть Гасси наизнанку и заставить его проглотить самого себя, в то время как Спод грозился свернуть ему шею, но суть от этого не меняется. Я, конечно, сразу понял, что случилось. Именно такого развития событий я и ожидал. Во время полдника Гасси мне рассказывал, что Спод известил его о своем намерении свернуть ему шею, если тот причинит Мадлен Бассет хоть малейшее зло. Несомненно, за кофе Спод что-то узнал от нее и теперь жаждет выполнить угрозу. А вот что именно произошло -- я не имел ни малейшего представления. Судя по воинственному настроению Спода, поступок Гасси не делает моему другу чести. Видно, он здорово опозорился. Да, скверно, что и говорить; если бы я мог хоть как-нибудь помочь беде, я бы без колебаний бросился на выручку. Однако не видел, куда можно приложить силы, и решил, что кривая вывезет. Вздохнул и снова взялся за свое щекочущее нервы чтение, проглотил несколько страниц, как вдруг загробный голос произнес: "Послушай, Берти". Я задрожал всем телом. Казалось, привидение этого дома подкралось ко мне и дохнуло в затылок. Я оглянулся и увидел, что из-под кровати вылезает Огастус Финк-Ноттл. От потрясения язык у меня прилип к гортани, дыхание перехватило, и я лишился дара речи. Я лишь таращился на Гасси, хотя сразу догадался, что он слышал мой диалог со Сподом от первого до последнего слова. Вид у него был такой, будто за ним гонится Родерик Спод и вот-вот схватит. Волосы всклокочены, глаза безумные, ноздри подергиваются -- точь-в-точь заяц, убегающий от волка, только, конечно, на зайце не было бы очков в черепаховой оправе. -- Берти, ведь я на волоске висел, -- проговорил он срывающимся голосом. Прошелся по комнате на полусогнутых ногах. Лицо было цвета молодой весенней зелени. -- Пожалуй, стоит запереть дверь, если ты не против. Он может вернуться. Ума не приложу, почему он не заглянул под кровать. Я всегда считал, что диктаторы очень дотошные субъекты. Я наконец отлепил язык от гортани. -- Плевать на кровати и диктаторов. Что произошло у вас с Мадлен Бассет? Он вздрогнул всем телом. -- Прошу тебя, не будем говорить об этом. -- И не проси, будем. Только это меня и интересует. Почему, черт возьми, она разорвала помолвку? Что ты ей сделал? Он снова вздрогнул. Я видел, что дотрагиваюсь до обнаженного нерва. -- Ей я ничего не сделал, не в том беда, беда в том, что я сделал Стефани Бинг. -- Стиффи? -- Да. -- А что ты сделал Стиффи? Весь вид его выразил смущение. -- Я... э... Понимаешь, я... Поверь, теперь я сознаю, как сильно ошибался, но тогда мне показалось, что это очень удачная мысль... Видишь ли, дело в том... -- Перестань мямлить. Он сделал усилие и взял себя в руки. -- Так вот, Берти, надеюсь, ты помнишь, о чем мы говорили с тобой перед ужином... Ну, о том, что она, возможно, носит блокнот с собой... Я предположил, если ты по мнишь, что он может быть у нее за чулком... И я хотел, если ты напряжешь память, попытаться... Я похолодел -- до меня дошло. -- Неужели ты?.. -- Да. -- Когда? Его лицо снова выразило нестерпимую боль. -- Перед самым ужином. Помнишь, мы услышали, как она поет народные песни в гостиной? Я спустился туда, она сидела за фортепьяно, совершенно одна... Так мне, во всяком случае, показалось, что она одна... И вдруг меня озарило: вот отличная возможность осуществить... Откуда мне было знать, что Мадлен тоже там, хоть ее и не видно. Она была за ширмами в углу, хотела взять еще несколько народных песен с полки, где у них лежат ноты... и... ну, словом, в ту самую минуту, когда я... короче, в тот самый... миг... Ну, как бы это выразить?.. Когда я, так сказать, приступил к делу, она появилась из-за ширм... и... Ну, ты, конечно, понимаешь... все это случилось так быстро после того, как я в конюшенном дворе вынимал у этой девицы мошку из глаза, что обратить все в шутку было не так-то просто. Мне, во всяком случае, не удалось. Вот и вся история. Берти, ты умеешь связывать простыни? Столь резкий переход с одной темы на другую ошарашил меня. -- Связывать простыни? -- Я все обдумал под кроватью, пока вы со Сподом беседовали, и пришел к заключению, что выход один: мы должны снять простыни с твоей постели, скрутить и связать их, ты спустишь меня на них из окна. Я читал о таком способе в романах и, помнится, видел в кино. Как только выберусь из дома, возьму твой автомобиль и в Лондон. Что потом, я еще не решил. Может быть, уеду в Калифорнию. -- В Калифорнию?! -- До нее семь тысяч миль. Спод вряд ли кинется за мной в Калифорнию. Я похолодел от ужаса. -- Ты что же, хочешь бежать? -- Конечно, я хочу бежать. Не теряя ни минуты. Ты разве не слышал, что говорил Спод? -- Но ведь ты его не боишься. -- Еще как боюсь. -- Но ты же сам говорил, что это просто здоровенная туша, пока он повернется, тебя и след простыл. -- Помню, говорил. Но тогда я думал, что он за тобой охотится. Взгляды меняются. -- Послушай, Гасси, возьми себя в руки. Ты не имеешь права бросить все и убежать. -- А что мне еще остается? -- Как что? Непременно помириться с Мадлен. Пока что ты для этого палец о палец н