Василий Аксенов. Опыт записи летнего сна
Первая публикация: журнал "Кодры. Молдавия литературная" Й 2, 1970 (Почти
весь тираж был изъят из обращения и уничтожен).
Повторная публикация: журнал "Кодры. Молдавия литературная" Й 2, 1990
-------------------------------------
Spellcheck: В.Вольных volnykh@mail.ru
-------------------------------------
В ту ночь я прибыл по распределенью в районный центр. Как будто
Сыромяги селенье звалось. Райсовет пылал десятком окон, тополиным пухом коза
питалась, газик буксовал...
Больница размещалась на пригорке, и листья пальм под океанским ветром
дрожали, трепещали, то топорщась, то улетая, словно кудри девы... "В эфире
молодость" - вечерняя программа, там профиль девы каждому знаком.
Внизу атолл причудливо змеился, под солнцем узкое колечко суши как
будто нежилось, а в полосе прибоя под пенным гребнем проносились тени -- то
серферы скользили по волне.
Я дверь толкнул и оказался в блоке, где кто-то двигался, смеясь и
объясняя, весльем неестественным играя и кашель заглушая рукавом.
- Прошу покорно, убеждайтесь сами -- все приготовлено, разложено по
полкам... Стерильные комплекты... Вот ножи для ампутации, для лапаротомии,
кюретки для скоблежек криминальных, пинцеты, ножницы, рубанки, топоры, набор
таблеток на четыре года, спиртяшки выдано вперед - залейся! - а что касается
сестры-хозяйки, ее вам хватит лет на пятьдесят...
Я посмотрел: огромное отродье стояло в тазике, смиренно улыбаясь и
подтверждая:
- "Не волнуйтесь, доктор, всего здесь хватит вам и вашим внукам на пару
исторических эпох."
- If you like I can see you by my car...
- With great pleasure, sir...
Таким макаром подготовив бегство и наградив себя словечком "хитрый",
хихикая, подкручивая усик, он вышел в коридор в очках и шляпе, в галошах, с
зонтиком, в крылатке и шарфе.
К нему рванулся, не сдвигаясь с места, десяток глаз, бесшумно умолявших
избавить их хозяев от страданий, от боли и стыда, от угрызений, что
свойственны болезням безобразным в начальной стадии.
- Ну, что же, нуте-с... да...
- Ну, что же, поднимите вашу блузу, чулок спустите, обнажите спину, ну
что же, так-с, незаурядный случай... здесь больно? Нет?!! Но здесь хотя
бы да???
Помочь немедленно по правилам науки! Но прежде прогуляться непременно
по острову, в сельпо заехать, в офис, как губернатор славный Санчо Панса...
Скорей! Скорее в юркий "запорожец"! Ухабами и слякотью к Воровской!
Зайти в буфет, потом протелефонить, поклянчить денег, Сретенкой промчаться,
туманным днем злословить в Гнездиковском по Герцену, по Герцену к Садовой,
мурлыкать на Арбате, выпить пива, войти в делишки ко-оператива, кто с кем,
почем, на ком и почему... уютным днем фланировать бесцельно, уютным и
холодным сизым днем...
Он вышел и увидел синагогу иль что-то вроде... выйдя из кино, попав в
жару, в нещадный трепет солнца, в край лопухов и в джунгли бузины, увидел он
древнейшее строенье с орнаментом унылым, безысходным, твореньем неизвестного
раба, чья жизнь была, должна быть, непохожа на жизнь яхтсмена Франка Джошуа.
В мечеть свою вносили ассирийцы, вавилоняне, жители Урарту вносили в
синангогу или в кирху, короче... в плотный сумрак заносили предмет тяжелый.
Вроде не меня, -- подумал он, стараясь ловко смыться, пройти сквозь
бердыши, задком вихляя, вихляньем этим вроде отвлекая угрюмых стражей. Мимо
бердышей лояльный гражданинчик, семенящий, как будто между прочим, по делам,
с докладом в папке, с докладной запиской, с пластмассовой сосиской, с
бадминтоном, сквозь бесконечный строй -- скорей-скорей-скорее -- с улыбкой
понимающей кивая усам и животам, и топорам...
...и с криком ужаса он ринулся к забору, к сырой норе, где светлячок
метался, зубами разрывая конский щавель, ища спасения в "куриной слепоте",
покуда папоротники детства не сомкнули над ним свой кров и он не захрапел.
Пауза. Аспирин.
Я сброшен был, как будто с парашютом в Весенний Лес молчащий. В небесах
еще летел Мой Мир, довольно крупный, меняя геометрию всех членов, таща три
выхлопа на должной высоте.
Потом, пропажу, видно, обнаружив, он заметался, заюлил, заерзал, завыл
динамиком, обиженно рванулся в ионосферу, лучики пуская: повис, как
неопознанный объект.
Весенний Лес был скопищем высоких разлапистых, замшелых, тонких,
толстых, пятнистых, розовых, зеленых, ах, зеленых! -- уже кудрявых и еще
прозрачных и каплями увешанных и в птицах -- ?.. и от обилия красивых
незнакомцев я заскучал, почти затосковал.
Но Лес был милостив и, сбросив пару капель мне на лицо, проговорил
лениво:
- Не огорчайся, сценарист безбожный, мостов и пароходов поджигатель!
Здесь все цветет, и в бульканьи весеннем не так уж безобразен даже ты.
Когда-то я по дурости писал про голые деревья, дескать, эти вернее и
честнее тех, других, что прикрываются зеленой шапкой. Весенний Лес, должно
быть, не забыл подобной наглости, но мстительность ему была, я видел,
совершенно чужда. Он мне сказал:
- Смелее, алкоголик! Броди, дыши, знакомься, вспоминай... Про кедр и
дуб, про сосны и березы, про почки и стручки ты слышал в детстве, за пестик
и тычинки в пятом классе ты получил "отлично", обормот...
Вот положительный ион на ветке, покручивая носом, наблюдает, как
отрицательно заряженный ион фривольно прыгает и фалды задирает, как та
горянка... Боже, та горянка, что под гору бежит, мелькает платьем, чулками
полосатыми и кофтой, в таинственном лесу под Закопане, в славяно-европейских
эмпиреях...
Он побежал за ней по-вурдалачьи, подпрыгивая, ухая, стеная, неумолимо
сверху настигая и снизу поджидая за кустом.
Тогда она попалась... Он, разинув слюнявый рот, испытывал блаженство,
сродни клещу, влезающему в мякоть, и закрывал ее своим плечом. Своим плечом
огромным, точно бурка, своим плечом мохнатым, склизким, влажным, своим
плечом моторным безобразным ее он прятал, грел и утешал.
Впоследствии, встречаясь на приемах, сухой мартини дружно попивая, о
театральных фокусах болтая, политики прилежно избегая, а больше на мартини
налегая, они в глаза глядели осторожно, и все о Закопане было там.
Тогда уже не в силах скрыть отгадки, они друг другу нежно хохотали, чем
вызывали бурю беспокойства в своем углу, и тут же Джон Карпентер,
перемигнувшись с Плотниковым Петей, просил к столу, где сервирован ужин на
тысячу приветливых персон.
Видали ль вы тартельки расписные, что поедают с нехорошим хрустом салат
ля паризьен? Боюсь -- видали! Видали ль вы омара заливного, жующего лапшу,
сиречь спагетти? Видали ль вы вчерашние котлеты слегка с душком, что скромно
претендуют на порцию цыпленка-табака, жующего миногу, а минога вполне
по-светски набивала пузо паштетом птичьим... тот, не отставая, глотал
кольраби, и кольраби энти, набросившись, мудрили над индейкой, а та,
паскуда, поедала всех...
Промолвил Смит, кивая Кузнецову, и Рыбачок сказал с полупоклоном,
конечно, Фишеру, а Тейлор, улыбаясь, Портнягину тихонько произнес, а
Плотников немало не смущаясь, Карпентеру прошелестел губами ту фразу, что у
всех у нас вертелась на языках и в головах вращалась...
- Будемздоровы! - так звучала фраза, и тихий смех прошел по серебру.
Как будто колокольчики, как будто колокола в монастыре великом, в
хрустальных башнях отразились лампы, ножи сверкнули, битва началась...
Там сквозь хрусталь просвечивал товарищ, с которым мы когда-то мокрым
летом каперту пышную на стенке наблюдали, угря жевали, пивом клокотали и
modern jazz нам дико подвывал.
Каперта прилетела из Торонто к хозяину, безвестному Саару, который, на
баркасе промышляя, полсотни лет никак не помышлял, что где-то ткут подобные
каперты с пастушками, похожими на кошек, с маркизами, снующими в облаве, с
закатом над прудом, над лебедями... последние округлыми боками зады маркизов
нам напоминали, зады, похожие на этих лебедей.
- Прелюбопытнейшим путем, однако, искусство движется, вот взять хотя бы
"слово"... "кинематограф" взять... возьмем "скульптуру"... окинем взором
"театральный" поиск, прелюбопытнейшим путем к распаду искусство современное
бредет...
Так леди Макбет с царственной улыбкой плеснула керосинчику в беседу, и
мы с товарищем тотчас же встали, взъерошив кудри, поводя усами, с хихиканьем
заросшие затылки и щеки колкие руками теребя...
- Пока, ребя! Спасибо за захмелку, за закусон, за рыбу, за культуру!
Однако же, повестки получили мы с ним обое, так что нам пора.
- Помилуйте, какие же повестки? Простите за нескромность, но какие?
- В прихмахерскую! - мы захохотали. - В прикмейкерскую прибыли повестки.
Два полотенца, ложка, ножик, кружка... С вас рубль за штуку будет, на такси!
И мы тотчас помчались по Большому, в буфеты, в павильоны заезжая,
пивные оставляя за кормою и Чвановский гудящий ресторан.
Большой проспект нежданно закруглялся за площадью Толстого, да,нежданно,
всегда нежданно... Мраморные люди на Карповку смотрели в тайных думах, в
смущеньи мраморном, а медные подъезды, прохладные и тайные, живые и ждущие
визита Незнакомки, визита Блока ждущие... и там, с Желябова, как завернешь
на Мойку, за ДЛТ, предчувствие визита еврейской девушки-петербуржанки и
острое предчувствие любви.
О взморье, взморье, завихренья, волан, застывший под напором ветра, ажур
и кружевное завихренье по Северянину, о Балтика, о Нида, о Териоки, Ваше
Длинноножье, еврейской девушки следы на пляже, о польской девушке...
Это было на взморье синем,
В Териоках ли,
В Ориноко...
И вот подъехали и видим -- кур гирлянды над входом в здание времен
конструктивизма, гирлянды щипаных и шеями сплетенных в призыве страстном к
другу-человеку:
- Добро пожаловать!
...и мы без промедленья откликнулись и оказались сразу в том доме,
полутемном и вонючем, в шатании фанеры коридорной, в мельканьи
безответственных персон.
Кружил нас странный поиск брадобрея, сквозь планетарий мы прошелестели,
потом лекторий выплыл осторожно, наглядной агитацией гордясь...
- Вот здесь, пожалуй, надо нам расстаться, - сказали мы друг другу
очень важно.
- Сюда, друзья! - мозольный оператор махал нам полотенцем, как крылом.
- Нет, нам не к вам, - и в звон метлахской плитки мы удалились порознь,
напевая о чем-то личном, важном, грациозном, фундаментальном, каждый о
своем...
Я дверь толкнул, и тут же предо мною особа выросла глазасто-огневая,
стремительно-вальяжная, бугристо... бугристо-каменистый подбородок, две пары
щек и узкое отверстие, откуда, заполняя помещенье, с отменным рокотом
искательно-надменный глас проповедника кругами исходил.
Чертовски вкусный аромат сигары, чертовское поскрипыванье кожи сапог
добротных, кресел и поддужья, чертовски вкусный сандвич по-техасски,
чертовский кофе, коньяки и виски, чертовский блеск в уютном полумраке,
чертовские возможности для роста, чертовский риск, чертовские мечты.
- Хе-хо-ху-ха, семейство человечье по сути лишь мицелий грибовидный,
слой тонкой плесени, откуда на поверхность являются персоны-однодневки, и
если в суп они не попадутся, то отмирают сами по себе.
- Позвольте, среди нас есть великаны! Толстой и Гете, мудрецы, поэты,
ученые, что в космос запускают ревущие громады кораблей.
- Хе-хо-ху-ха, ученые, поэты? Всего лишь сорт другой, из несъедобных,
росточком выше, да побольше воли... Мицелий ваш, братишка, ненадежен,
надежны лишь гниение и тлен...
- Возможно ль жить с подобным убежденьем?
- Нет, невозможно! - он провозгласил.
- Но что есть суп? Как вы сейчас сказали, лишь некоторые, так сказать,
персоны имеют шанс в какой-то странный супчик в отличие от братьев
угодить...
Он задрожал, глазищами играя, конечности с перстнями воздевая.
- Об этом деле можно, если хочешь, особым образом сейчас поговорить.
Улыбки и кивки, и экивоки, подмигиванья, посвященье в тайну, три
поворота с посвистом, прихлопы, присядка и коленца...
- Ха-ха-ха! Как это мило! Право, очень славно! Еще! Еще последнее
коленце! Тот пируэт!
Я вышел осторожно, зажав ладонью рот, и побежал...
Ко мне рванулись, не сдвигаясь с места, десяток глаз, бесшумно
умолявших избавить их хозяев от страданий, от боли, от стыда, от унижений,
что свойственны болезням безобразным в начальной стадии...
- А нуте-ка, старушка с горбом ужасным, обнажите спину! Не бойтесь,
мамочка, не плачьте, не страдайте, ведь перед вами врач и клиницист.
Нарыв огромный клиницист увидел. Он вздулся, как прозрачная планета.
Артерии, ветвясь, как амазонки, дрожали напряженно, на пределе. В
лимфоузлах, разбухших, как сосиски, накапливался взрыв, а крик старушки
накпливался в горле маломощном...
Тогда он взял ланцет.
Июль, 69, Нида.
Last-modified: Tue, 08 Jun 2004 21:37:49 GMT