а макушке. До войны он был инженером. Школу пилотажа он прошел в Англии. У него было кра-сивое лицо, грустное и усталое, и блуждающий взгляд. -- Это твоя жена? -- спросил штурман, показывая на фотографию, стоящую на столе. Взгляд пилота загорелся. -- Знаешь, мы почти никогда не расставались. А если назначали свидание, я становился в сторонке, под-жидая ее. Когда она подходила, я следил за ней взгля-дом, оценивая, точно чужую женщину, и говорил себе: "Она самая красивая, и она твоя жена. Тебе повезло". И тогда подходил к ней. -- Ты и теперь так же любишь ее,-- сказал штур-ман. -- Я не могу себе представить жизнь без нее. А ты,-- спросил пилот,-- ты разве не любишь свою жену? -- Да у меня никого нет,-- сказал штурман. -- Мне жаль тебя. -- Не стоит. Мне кажется, я чувствую себя менее несчастным, чем ты. Скорее, мне повезло. -- Да, во время этой катастрофы. -- Пожалуй, так. -- Ты будешь еще летать? -- Да,-- сказал штурман.-- Поэтому я и зашел к тебе. Я хотел бы летать с тобой. Пилот удивленно посмотрел на него: -- У меня ведь есть штурман. -- Просто мне пришла в голову эта мысль. -- Спасибо,-- сказал пилот.-- Любой командир был бы счастлив, что такой парень, как ты, захотел летать с ним. И все же,-- добавил он, отвернувшись,-- меня уди-вило бы, если б тебе это разрешили. В штабе меня не считают хорошим пилотом. -- Я знаю,-- сказал штурман.-- В штабе мало что понимают. -- Ты в курсе? Штурман кивнул. -- В курсе того, что со мной? -- Слышал отАдмирала,-- сказал штурман.-- Люсьен рассказал ему, что ты плохо видишь посадоч-ные огни. -- Уже? Пилот резко отодвинул стол и шагнул к штурману. От волнения его красивое лицо, за минуту до этого та-кое оживленное, потемнело. -- Значит, всем это известно? -- спросил он в отча-янии.-- И все будут на меня коситься? Ты же знаешь ребят,--продолжал он.--В столовой перед яичницей с беконом и кружкой пива, пока не объявлена тревога, они строят из себя великих героев. Послушать их -- они никогда не знали страха. Может показаться, что все они отчаянные вояки, рвутся вперед под барабан-ный бой и не думают ни о чем, кроме наград. А я вот думаю о своей жене и хочу вернуться к ней. С огнями у меня это случалось дважды. В первый раз я не при-дал этому особого значения. Я подумал, что стоит гус-той туман. Но когда я приземлился и заговорил о тума-не, весь экипаж посмотрел на меня так, словно я сооб-щил, что по дороге мы встретили далай-ламу. "Какой туман?" -- удивились они. Я молчал. Я чувствовал, что тут что-то неладно, вспомнил, что туман был какой-то странный, и решил, что просто устал. В другой раз я из осторожности обратился ко второму пилоту. Спро-сил, хорошо ли он видит огни. Он сказал, что видит. Я попросил его подсказывать мне и кружил почти вслепую, пока вдруг не увидел прямо перед собой по-садочную полосу, точно ночью после долгой дороги воз-ник передо мной столичный проспект. -- Ты был у врача? -- Хотел было сходить, но потом передумал. -- Он отличный малый,-- сказал штурман. -- Может,-- ответил пилот,-- но я засомневался. Просто для очистки совести я рассказал об этом Люсь-ену, о нем ведь хорошо отзываются. Я подумал, мо-жет, и с ним такое бывало и он сумеет дать мне совет. -- Вот уж ему доверяться не стоило,-- сказал штур-ман.-- Он тоже из тех, что "с барабанным боем". -- Я понял это слишком поздно. Он так посмотрел на меня, точно я признался ему, что зарезал собствен-ных родителей. Потом он прикрыл глаза, словно а смотреть не мог на такое ничтожество, и негромко, но резко бросил: "Постарайтесь видеть посадочные огни, иначе сломаете себе шею. Меня все это мало касается". Что ты на это скажешь? -- Ничего,-- ответил штурман.-- Люсьен дал мне семь суток ареста за то, что я отказался лететь с Ромером. Если бы Адмирал не вмешался, история зашла бы далеко. -- Ты не хотел лететь с Ромером? -- Я только что перед этим прыгнул с парашютом, Мне не хотелось сразу же начинать все сначала. -- Эх, Ромер! -- сказал пилот, барабаня карандашом по столу.-- Может, он тоже не видел огней. -- Это вещи разные,-- поспешно сказал штурман.-- Когда внизу посадочные огни, ты спасен. Достаточно внимательно следить за соседними машинами, кружить, не удаляясь от полосы, и никого не заденешь. Не так уж трудно. В эти минуты мне в своей кабине нечего делать. Я тебе помогу. -- Я был бы рад,--сказал пилот.--Я бы хотел, чтобы ты был рядом, и уверен, что тогда снова буду видеть огни. Но ведь тебе ни за что не разрешат ле-тать со мной. -- Как знать. У меня пока нет экипажа. Если я попрошу об этом Люсьена, возможно, он согласится. -- Тогда попробуй,-- сказал пилот.-- Я буду счаст-лив взять тебя в свой экипаж, а ты проконтролируешь моего штурмана. Я никогда ничего не говорил, чтобы не повредить ему, но он допустил несколько серьез-ных ошибок. Как-то ночью он чуть было не спутал объект. -- Можешь на меня рассчитывать,-- сказал штур-ман, пожимая ему руку.-- И главное, не пиши жене, что устал. Если хочешь, просто напиши ей, что у тебя есть друг. -- Как это? -- спросил пилот. -- Вот так. Встретил его на остановке автобу-са -- вот и все. В этот вечер штурман обедал в столовой. Народу было немного. Адмирал не появлялся. Штурман взял пустую тарелку и, как обычно, подошел к раздатчи-кам, потом сел за свободный столик, чтобы не стес-нять товарищей, которые, переговариваясь, усажива-лись за другие столики. В огромном зале с железными потолочными балками, пропитанном запахами кухни, стоял неумолчный гул голосов. Занавески на окнах были задернуты. Люди подходили с тарелками к буфе-ту, потом возвращались за столики. Несколько офи-церов уже в летной форме быстро проглотили свой обед и исчезли. Наверное, Адмирал уехал в город и сидел где-нибудь в баре, забыв о лагере. Атмосфера, царившая сейчас в столовой, была со-всем не та, что перед вылетом, когда летчики стара-лись не встречаться взглядом с соседями, сдерживая нервную зевоту. Большинство спокойно ело безвкусную пищу, к которой никто не мог привыкнуть; штурман тоже без всякого удовольствия жевал неизменное мясо в соусе и вареные овощи. Он уже почти кончил обед, когда к нему подсел молодой бомбардир. -- Вечно одно и то же,-- проворчал бомбардир, ста-вя тарелку на стол. -- Да, вечно,-- повторил штурман. Бомбардир прибыл сюда около месяца назад. Он вы-рядился в battle-dress', из-под которой нелепо выгля-дывали рубашка и пояс, но штурман смотрел на него с дружеской снисходительностью. -- Приятно, когда вечер в твоем распоряжении. Собираешься развлечься? -- Бабенки, которых встречаешь в pubs2, меня не вдохновляют,-- ответил бомбардир. -- Терпение,--улыбаясь, сказалштурман.--Это вопрос нескольких месяцев. Потом вернешься во Фран-цию и, может быть, еще пожалеешь об этом времени. Знаешь, сейчас здесь, пожалуй, лучше, чем там. Еда, конечно, скверная, но все-таки она есть. Впрочем, у бомбардира был превосходный аппетит. Он быстро покончил с супом и, отодвинув тарелку, на-бросился на мясо. Он жевал с остервенением, и бело-курые усики шевелились над губой. -- Ты не побоялся сесть рядом со мной? -- спросил штурман. -- А что такое? -- Мне кажется, после гибели Ромера меня избе-гают. -- Да ну,-- сказал бомбардир,-- об этом уже забы-ли. Во всяком случае, меня никогда не интересовало, почему ты с ним не полетел. Я знаю только, что ты прыгнул с парашютом; надеюсь, мне никогда не при-дется этого делать. На счету у меня только пять выле-тов, и с меня вполне достаточно. А у тебя? ' Летная форма (англ.). s Пивные (англ.}. -- Двадцать два. -- Двадцать два,-- произнес бомбардир таким то-пом, словно и не надеялся когда-нибудь достигнуть такой фантастической цифры.-- К парням вроде тебя я отношусь с большим уважением. -- Спасибо. Наверстаешь, не бойся. И как знать? Когда после тридцати или тридцати пяти вылетов тебя отпустят как выполнившего свой долг перед объеди-ненными нациями, ты еще останешься на сверхсрочную. -- Как знать? -- повторил бомбардир и фыркнул. Штурман направился к выходу, но в холле встретил командира эскадры. Он отдал честь и попросил разре-шения обратиться. -- Слушаю вас. -- Господин майор,-- сказал штурман,-- я прошу вас разрешить мне летать с Лебоном. Так звали пилота, который не видел посадочных огней. -- Зачем? -- Думаю, смогу ему помочь. И кроме того, так я снова войду в форму. -- Но экипаж Лебона укомплектован полностью. -- Я мог бы летать вторым штурманом. -- У меня были другие планы на ваш счет,-- ска-зал командир эскадры,-- но что ж, согласен. Завтра вы будете в приказе. Командир эскадры хотел было идти, но вдруг повер-нулся к штурману. -- Доброй ночи,-- сказал он, протягивая ему руку. Опасаясь, как бы он не передумал, штурман почти выбежал из холла и поспешно зашагал к домикам. По-том он пошел медленней. "В конце концов,-- думал он,-- я, сам того не подозревая, сумел все уладить. Я хочу летать с Лебоном, и Люсьен, который считает, что с ним опасно связываться, пожимает мне руку... Опасно связываться...-- повторил он.-- Как легко они умеют осуждать! И с какой уверенностью судят!.." Когда штурман постучался к пилоту, тот собирался идти обедать. -- Все в порядке,-- сказал штурман.-- Я видел Люсьена. Он согласен. Завтра я лечу с тобой. -- Он разрешил? -- спросил пилот, словно не верил собственным ушам. -- Я полечу вторым штурманом, но буду делать все, что ты потребуешь. -- Ладно,-- сказал пилот.-- Посмотрим. Спасибо. Ты молодец. -- Это ты оказал мне услугу, согласившись лететь со мной. Благодаря тебе Люсьен, наверное, порвет мое взыскание. -- А,-- сказал пилот и помрачнел,-- понимаю. Ведь то, на что ты идешь,--дело опасное. -- Идиот! -- закричал штурман.-- Ты не так меня понял. Брось выдумывать. Просто никому, кроме меня, не пришло в голову тебе помочь, вот и все. Когда я узнал, что тебя бросили на произвол судьбы, я пришел к тебе, чтобы не чувствовать себя одиноким. Это ты меня спасешь, а у меня и так все улажено благодаря Адмиралу. Пилот, стоявший перед штурманом, был выше его почти на голову, и штурман смотрел на него с восхи-щением. Как могло случиться, что такой богатырь не видит посадочных огней? Куртка трещала у него в пле-чах, от него исходило ощущение необыкновенной силы и уравновешенности. Но если поймать его взгляд, становится не по себе. Он старался не смотреть на собеседника, а когда случайно встречался с ним гла-зами, тотчас отводил их, словно боялся выдать какую-то тайну. -- Предупреди экипаж,-- сказал штурман.-- Если ты скажешь им, что мне делают одолжение, чтобы я снова вошел в колею, ребята будут польщены. Я не хочу, чтобы твой штурман думал, что я собираюсь его контролировать. Кстати, как его фамилия? -- Везер. -- Ну так вот, скажи Везеру, что, пожалуй, он тоже должен будет мне помочь. Но в воздухе поступай как знаешь. Ты хозяин, и я буду подчиняться тебе. -- До завтра,-- сказал пилот.-- И главное,-- тихо добавил он,-- не беспокойся. Я увижу огни. -- Неважно,-- ответил штурман.-- Спокойной ночи. VII Штурман с Везером подошли к самолету как раз в тот момент, когда заработал первый мотор. Прогноз направления ветра трижды менялся, и каждый раз приходилось заново пересчитывать курсы. Штурман с трудом взобрался в машину и сел на одну из скамее-чек за кабиной пилота, там, где перед взлетом разме-щались те, кто ничем не был занят, чтобы не пере-гружать носовую часть. Взревели один за другим четыре мотора, их рокот слился в один оглушительный рев, и огромная машина задрожала всем корпусом. Штурман положил между ног парашют и зеленый планшет с картами и вздохнул. Каждый раз в эту минуту он начинал думать, не совер-шил ли он ошибки при вычислении курсов; и он знал, что в полете все время будет рассчитывать их заново и только потом передавать пилоту. Но пока что делать ему было нечего, и долгий церемониал взлета давал ему несколько минут передышки. Взлет был делом пилотов и механика. Они следили за температурой, давлением и счетчиком оборотов. При-нимать решения не входило в обязанности штурмана. Согласно инструкции, он обычно подключался к связи, чтобы слышать, о чем говорят пилоты; но на этот раз он снял шлем с укрепленными в нем наушниками и микрофоном и провел ладонью по вспотевшему лицу. Везер сидел напротив, рядом с бомбардиром, и рылся в своем планшете -- наверное, искал карандаш. В эки-паже у Лебона были, пожалуй, славные ребята, но штурман еще не успел приглядеться к ним. Бомбар-диром оказался тот самый паренек со светлыми уси-ками, которого штурман встретил накануне в столовой во время обеда. Везер был уроженец Лотарингии. Свои ластики он носил на шнурочках, которые привязывал к пуговицам своей куртки; время от времени, заду-мавшись, он, как ребенок, посасывал кончик каранда-ша. Да, все очень славные, но, по-видимому, надеяться на них особенно нельзя. "Чтобы добиться успеха, этого недостаточно",-- ворчал штурман, глядя на них. Стрел-ки уже сидели в своих застекленных турелях. "А чего стоят эти, я узнаю только в воздухе". Голоса моторов один за другим включались в гроз-ный рев, разрывающий ночь, в то мощное переливча-тое гудение, что вздымалось над землей каждый раз перед вылетом. Наконец самолет дрогнул, и штурман, улыбаясь, подмигнул Везеру и бомбардиру, сидевшим напротив. Пилот растормозил -- значит, проба двигате-лей прошла хорошо. Иногда вся подготовка к полету оказывалась напрасной из-за повреждения в приборах или какого-нибудь мотора, который не давал своих обо-ротов. Машина качнулась всей тяжестью тридцати тонн металла, горючего и бомб и вырулила на бетонирован-ную дорожку, ведущую к взлетной полосе. Сидя на жесткой ребристой скамейке, прислонись спиной к твер-дой и холодной стенке фюзеляжа, который со своими лонжеронами, трубами и кабелями напоминал корпус подводной лодки, штурман своей спиной, всем своим нутром ощущал каждое движение самолета. Даже не глядя в иллюминатор, он угадывал по легкому голо-вокружению мелькавшие вокруг них огни самолетов, которые в свете синих и золотых фонарей, вытянув-шихся вдоль дорожки, один за другим осторожно вы-руливали на старт. Он видел перед собой неровные очертания рощ, плотным кольцом окружавших аэрод-ром. При каждом торможении штурмана толкало впе-ред, и всякий раз он страдал от этого. Каждый раз, когда эта неповоротливая и такая хрупкая четырехмо-торная громадина скрежетала всеми своими болтами, ему хотелось застонать. Парашютные ремни стягивали ему бедра, и он с трудом вытащил из кармана платок, чтобы вытереть пот со лба. Через несколько секунд машина повиснет в воздухе и мучению придет конец. Грохот сотрясет дома, над которыми пролетят на задание самолеты, и, вслушиваясь в рев урагана, проносящегося над головой, женщина, возможно, спросит себя, не летит ли сейчас и штурман с эскадрой среди этих звезд. Как она вспо-минает о нем? И что думает о той могучей силе, что каждую ночь неудержимо несется на восток, чтобы уничтожать города? Наверное, ее муж, intelligence-offi-cer, что-то ей рассказывал, и потому она отнеслась к штурману с таким сочувствием. Но конечно, intelligen-ce-officer все видел как-то со стороны, подобно началь-нику контрольного поста, наблюдающему за полетами сквозь стекла своей вышки: самолеты для него только машины определенного веса, стартующие одна за дру-гой по зеленому сигналу или внезапно возникающие из мрака в ослепительных лучах световых прожекторов и проносящиеся, сбавляя скорость, по освещенной до-рожке. Потом летчики входят в комнату разведслужбы. Они рассаживаются вокруг некрашеного деревянного стола и отвечают на вопросы. "Заметили ли вы раз-рывы над объектом? Был ли огонь ПВО, плотным и точ-ным? Атаковали ли вас истребители?" Но intelligence-officer никогда не узнает, что такое точный огонь зени-ток; он никогда не услышит, как по крыльям хлещет шквал снарядов; он никогда не почувствует, как кровь стынет в жилах, когда навстречу эскадре вспыхивают орудийные залпы. Утром штурман позвонил женщине и предупредил ее, что в ближайшие два-три дня прийти не сможет, потому что должен участвовать в очередной операции. Голос в трубке, слабый и неуверенный, казался совсем юным; в нем звучали протяжные хрустальные ноты, которые может надломить малейшее волнение. "Как я рада!" -- сказала она, узнав, что штурман вернулся в строй. Штурман поспешил оборвать разговор и быстро повесил трубку. Что ее обрадовало? Наверное, она ре-шила, что история с Ромером улажена; но, кроме того, она, может быть, обрадовалась тому, что штурман боль-ше не числится в нарушителях дисциплины и заведен-ного порядка и снова занял свое место среди нацио-нальных и всемирных героев. "Нет, она гораздо лучше. Она рада, потому что знает, как я страдал, оставаясь в стороне. Она рада так же, как и я". Из коридорчика вышел бортмеханик и, тронув штур-мана за плечо, показал ему пальцем на кабину пилота. Осторожно ступая, штурман добрался до пилота, и тот попросил его стать поближе. Штурман натянул шлем и включил микрофон, но пилот продолжал делать ему знаки. Он не хотел пользоваться микрофоном. Тогда весь экипаж услышит, о чем они говорят. Штурман стянул шлем и подставил руку наподобие трубочки к уху, чтобы лучше слышать сквозь гул моторов. -- Ты видишь их? -- спросил пилот. Самолет был уже около взлетной полосы, и каза-лось, пилот ожидает, когда оторвется самолет, двигав-шийся перед ними, чтобы занять его место. -- Что? -- закричал штурман. -- Огни, черт побери! Они были неяркие, это правда, но видны хорошо. Слева, куда выруливал самолет, за которым они долж-ны были следовать, протянулись вдаль два сливающих-ся ряда золотых огней, точно фонари в каком-то вы-мершем городе, бесцельно горящие вдоль бульвара. Штурман вздрогнул. Вот оно. Самолет еще не про-бежал взлетной полосы, а пилот уже перестал разли-чать огни. "Ну что ж,-- подумал штурман,-- с пило-том, который не видит взлетных огней, в воздух все равно не поднимешься. Делать нечего, придется отка-заться". И он почувствовал досаду. Но второй пилот наклонился к нему и вопросительно на него посмотрел. "Если я его оставлю, он пропал,-- подумал о пилоте штурман.-- После такого оправиться невозможно". -- Все в порядке,-- сказал он второму пилоту, что-бы успокоить его. Он стал за спиной пилота и положил руки ему на плечи. Потом, наклонившись к самому его уху, так что ощутил теплоту кожи, спросил требовательным голосом, которого раньше за собой не знал: -- Ты видишь приборы? -- Да. -- Тогда я буду тебя вести. Я буду сжимать тебе плечо, и ты будешь знать, в какую сторону поворачи-вать. Так просто нас не возьмешь. -- Ты думаешь? -- спросил пилот. -- Ну конечно. А теперь давай. Выруливай на старт. Уже несколько секунд на них был направлен зеле-ный свет; теперь он начал яростно мигать. Это зна-чило: "Поторапливайтесь". -- Ладно, ладно,-- проворчал штурман.-- Не нерв-ничайте, господа. Он надавил на плечи пилота, тот в свою очередь двинул вперед все четыре рычага газа, и самолет тро-нулся. Затем штурман ослабил левую руку и похлопал пилота по плечу, добиваясь того, чтобы машина стала точно у края полосы. -- Отлично,-- сказал штурман.-- А теперь следи только за приборами. Остальное я беру на себя. Пошли. Словно органист, управляющий регистрами, пилот правой рукой медленно передвинул рычаги газа вперед до упора. Машина дрогнула--ее оживило дыхание огромной силы. Она двинулась сначала тяжело, потом сила скорости приподняла ее над землей, и, точно чу-десный дождь падающих звезд, понеслись назад осве-тительные огни. Штурман давил на плечи пилота, и, повинуясь ему, тот быстрыми движениями пальцев пе-ремещал рычаги. "Налево... Еще немного... Хорошо". И, как лошадь на экране, при замедленной съемке, одо-левающая препятствие, самолет величественно под-нялся в воздух. -- Ну вот,--процедил штурман сквозь зубы.--Так и ломают себе шею. Не обращай внимания на огни,-- закричал он пилоту, отпуская его плечи.-- Теперь на них наплевать. Они тебе больше не нужны. Ложись на курс. Пилот кивнул. Он сбавил газ и, не отводя глаз от указателя скорости и крохотного силуэта самолета на искусственном горизонте, по которому определял вы-соту, сжал обеими руками штурвал. "Сто тридцать миль, сто сорок, сто пятьдесят..." -- считал штурман. Потом он отодвинулся, чтобы не заслонять бортмеха-нику заднюю доску с приборами, и, в то время как Везер, прижав планшет к груди, пробирался к себе в кабину, стал рядом со вторым пилотом. Самолеты поднимались со всех соседних аэродромов.| Их огни проносились над самой землей, потом медленно взмывали в небо, туда, где сосредоточивались эскад-ры. В нужную минуту Везер давал новый курс, по ко-торому самолет должен был вернуться к базе, чтобы занять свое место в боевом порядке. -- Стрелки, внимание,--сказал пилот в микро-фон.-- Беру вправо. Предупреждайте о машинах. "Он взял себя в руки,-- подумал штурман.-- Но если б стрелки вдруг узнали, что он почти слеп..." Он снова стал за спиной пилота и положил руки ему на плечи. Он ни в чем не упрекал его. Рисковали они вме-сте, а одним безумием больше или меньше -- все равно. Пока есть опасность столкнуться с каким-нибудь само-летом, идущим наперерез, нужно быть рядом с пило-том. "Во всяком случае,--думал штурман,--по возвра-щении я молчать не буду и заставлю его еще раз прой-ти медицинское освидетельствование. Отвечать за ги-бель всего экипажа я не хочу". В этот момент пилот снял руку со штурвала и, полуобернувшись к штур-ману, пожал ему пальцы. Сейчас только таким образом он мог выразить ему свою признательность и свою дружбу. Штурман наклонился к нему. -- Это было не так уж трудно. Теперь я уверен, что ты будешь видеть огни. Пилот притянул штурмана к себе. -- Начинаю видеть,-- сказал он. -- Ладно, не забывай о соседях,-- пробормотал штурман.-- Смотри, как бы не врезаться. Грохот стоял такой, что пилот мог слышать только то, что говорили в микрофон: у каждого к шлему было прикреплено резиновое рыльце, и микрофон сидел в его углублении. Если только не нажимать на кнопку связи, можно вовсю сыпать проклятиями и тебя па услышат. Иногда это доставляло удовольствие, и каж-дый старался воспользоваться такой возможностью. Действительно, к пилоту мало-помалу возвращалось самообладание, и время от времени он отрывался от своих приборов и бросал быстрый взгляд в темноту, туда, где застыли хрупкие звезды и, точно дельфины, колыхались в черных водах ночи огни ближайших машин. -- Пилот, влево! -- вдруг крикнул стрелок. Пилот налег на штурвал, и самолет послушно по-вернул влево. -- Все в порядке, стрелок, все в порядке. Какой-то самолет, настоящая скотина, прошел пря-мо у них под носом; все, кроме Везера, закрытого в своей кабине, видели, как его огромная масса выныр-нула откуда-то справа из пустого пространства. Навер-ное, машина была с соседней базы и за штурвалом сидел молодой парень, какой-нибудь погонщик быков из Австралии или лесоруб из Канады, короче, один из тех, что в тонкости вдаваться не любят и, когда меняют курс, слушают только команду и не думают об опас-ности врезаться в товарища. Таких всегда следует осте-регаться. На несколько секунд у штурмана перехватило ды-хание. Вот так, наверное, в ту памятную ночь все и произошло. Сам не зная почему, он вспомнил Адмирала у само-лета в ту ночь, когда штурман пришел его встретить после полета. Адмирал только что выбрался из машины и еще нетвердо держался на ногах; он побежал к полю, окружавшему бетонированную площадку, на которой под сенью деревьев стоял самолет, и, упав на траву, стал хватать ее руками. "Послушай,-- сказал штурман, подходя к нему,-- что с тобой? Ты болен?" Адмирал поднялся, шрам сверкал на его непокрытой голове, и у него вдруг вырвался смешок, похожий на сдавленный кашель. "А ты никогда этого не делал? -- спросил он.-- Понимаешь, звезды в конце концов чертовски надое-дают, и, чтобы убедиться, что я на земле, я должен пощупать ее. И тогда мне снова хорошо". А ведь тот полет был не тяжелее других. Адмирал поводил фона-риком по фюзеляжу и крыльям и обнаружил только два или три следа от снарядных осколков. "Сволочи!..-- закричал он.-- Вот сволочи!.." "Неужели он каждый раз, возвращаясь из полета, будет щупать землю?" -- спросил себя штурман. И вне-запно он ощутил желание, вернувшись, тоже припасть к земле. Теперь она для него наполнилась смыслом: там ждала его молодая женщина под рубенсовским портретом розовощекого голубоглазого ребенка, висев-шим над красной плюшевой кушеткой. Штурману так хотелось бы отдать все теперешние тревоги за безмя-тежность той ночи, когда он лежал -- сколько времени это длилось? -- вытянувшись рядом с женщиной, поло-жив руку ей на грудь, оцепенев от счастья. А теперь нужно было снова приниматься за прежнее. "Зачем?" -- опять спросил он себя. Он мог бы растянуть историю с взысканием. Мог бы отказаться от вмешательства Адмирала. Его посадили бы под арест, а тем временем, может быть подписали бы перемирие и в конце концов все как-то уладилось бы. Но нет, он должен был про-должать, чтобы получить возможность снова увидеться с женщиной, и еще из-за этой дурацкой истории с Лебоном, которого хотели угробить, потому что он пере-стал различать огни. "Ну и что?--с горечью сказал он себе.--Еще немного, и сейчас мы бы навеки пере-стали их видеть. О таких вещах лучше никогда не рассказывать и, главное, никогда не бахвалиться ими". Пролетев над своими базами, эскадры выстроились, образовав огромный сверкающий вал, который пока-тился к южному побережью Англии. Там выключат все огни, пилоты наберут высоту, следя за светящи-мися стрелками приборов. В своих турелях зашеве-лятся стрелки, словно желая убедиться, что бодрствуют. Освещены только кабины штурманов. Не разделяя вол-нений других членов экипажа, они безмятежно про-кладывают курсы, отделенные от всего окружающего мира. Штурман пробрался между пилотами, приподнял шторку штурманской кабинки и сел рядом с Везером. Зажав карандаш в зубах, Везер работал с прибором; сигналы, пляшущие на зеленых экранах, показывали пересечения радиоволн и позволяли рассчитать место-положение самолета. Штурман легонько отодвинул то-варища. Везер уступил ему прибор, и он взялся за ручки. Он записал координаты, и Везер указал каран-дашом на навигационной карте точку в открытом море. Скоро они пролетят над первыми линиями противо-воздушной обороны континента, и орудийные залпы слегка вспенят катящийся вал бомбардировщиков. Дальше курс лежал на восток до самого Седана, спу-скался немного к югу, чтобы заставить противника ожидать атаку на Штутгарт, и внезапно сворачивал на Вюрцбург, где предстояло разбомбить подшипнико-вые заводы. Сам Вюрцбург не упоминался. Географи-ческие координаты определяли только место: 09ВА75/ восточной долготы и 48083/ северной широты. После чего путь шел на северо-запад, потом снова на юг и, наконец, зигзагами на запад, к берегам Англии. -- Ветер снова переменился,-- сказал Везер. Каждые полчаса мощные передатчики сообщали самолетам силу и направление ветра. В секретности больше не было смысла. Враг уже обнаружил бомбар-дировщики, поднял истребители, и вся Европа знала силу ветра и его направление. Все было как-то странно. В экипаже на штурмане не лежало никакой ответствен-ности, и, сознавая это, он испытывал облегчение. Он внимательно следил за работой Везера, словно сидел в учебной кабине и словно грохот, оглушающий его, несмотря на плотной шлем и наушники, был шумом турбины, имитирующей грохот моторов. Экипаж был спокоен, и, когда они летели над побережьем, штурман даже не встал с места, чтобы полюбоваться зрелищем скрещивающихся прожекторов и орудийных разрывов. Самолет качнулся влево, потом занял нормальное по-ложение. За шторкой в своей застекленной кабине бом-бардир всматривался в небо перед собой. Он молчал. Штурман видел, как он сидит на скамеечке, чуть пово-рачивая голову, точно часовой на крепостной стене, окруженный ожерельем мерцающих звезд. Везер тоже, казалось, не тревожился. К тому же сегодня ночью спутать объект было невозможно. -- Я тебе не нужен? -- спросил Везера штурман. -- Нет,-- ответил Везер.-- Займись чем хочешь. -- Поискать звезду? -- Если хочешь. Хотя, сам знаешь, звезды... Штурман вынул из чехла секстант. На мгновение он заколебался. Какую звезду будет он визировать? Он любил Юпитер, сверкающий высоко в небе, точно маяк, но Юпитер -- планета, и его блуждающая орбита требовала более сложных вычислений. Лучше на этот раз для удобства взять какую-нибудь звезду первой ве-личины, которую легко поймать в голубой глазок сек-станта, например Арктур, подвешенный к сверкающе-му ожерелью. -- Пилот,-- сказалштурман,-- курс.Визирую звезду. -- А,-- отозвался пилот,-- звезду... Сегодня нас балуют. Обычно штурманы к звездам не прибегали. Они предпочитали обходиться без них. Конечно, зная, сколь-ко световых лет вас разделяет, нетрудно вообразить, что звезды неподвижны и ты сам не движешься, но когда в полете проецируешь звездные углы на гринвич-ский меридиан, местоположение определяешь очень приблизительно, а ведь по курсу вас подстерегают ис-требители и зенитки. Так что визирование звезд было лишь вспомогательным средством и лирической пере-дышкой, и штурман просто предоставлял в распоряжение Везера еще одну прямую, с которой тот мог делать, что ему угодно. Штурман, точно звездочет, забрался под астрокупол, отыскал надежную точку опоры, поймал в видоиска-тель Арктур, похожий на дрожащую каплю росы, и включил секундомер. Не выпуская штурвала из рук и легонько касаясь носками педалей, пилот держал самолет, стараясь избежать в течение этих двух минут визирования малейшего крена. -- Отлично,-- сказал штурман.-- Я кончил. Он открыл бортовой журнал и бросил на стол Везеру записку: "Арктур, 43ВА35/". Везер взял компас и начертил угол у себя на карте. Линия Арктура проходила недалеко от маршрута, и Везер, обернувшись, подмигнул штурману. -- Неплохо ты сработал,-- сказал он. Штурман вернулся к пилотам, еще ослепленный яр-ким светом ламп в кабине Везера. Он облокотился на боковой щиток. Самолет летел с притушенными огнями в кромешной темноте. Только моторы выбрасывали сно-пы бледно-розовых и голубоватых искр. Земля тоже казалась мертвой, а ведь она, наверное, дрожала от чудовищного грохота самолетов. Сидя спиной к пилоту, бортмеханик записывал на больших страницах своего журнала температуру и атмосферное давление; потом он поднялся, тяжело ступая, прошел назад и занялся переключением насосов центральных бензобаков. -- Стрелки, вы видите машины? -- спросил пилот. -- Да,-- ответил хвостовой стрелок.-- Все на виду. Штурман подошел к пилоту. Слегка налегая на штурвал, тот выравнивал крены, его большие меховые сапоги на педалях почти не шевелились. Кивком голо-вы он подозвал штурмана, и тот наклонился к нему. -- Знаешь,-- сказал пилот, на минутку приподняв маску,-- все в порядке. Я все вижу. "Ну вот,-- выпрямившись, подумал штурман,-- он тоже спасен. Это был самый обычный страх, но он это-го не сознавал. А я,-- спросил он себя немного спу-стя,-- страшно ли мне?" Вопрос показался ему странным. При взлете он не испытывал страха. Этот взлет был сознательным рис-ком. Но когда пилот чуть было не врезался в этого скота, что вынырнул у них под носом, у штурмана все похолодело внутри и втайне он пожалел, что ради удо-вольствия помочь ближнему пустился в такую дурац-кую авантюру. Но сейчас жалеть уже не о чем: жребий брошен, и никто не в силах ничего изменить. Спокойствие, которое он теперь испытывал, было для него загадкой. Он несся вперед, как когда-то над равнинами Англии во время ночных учений, и машина так же подрагивала через ровные интервалы от работы моторов; но теперь он летел навстречу врагу и должен был обратить в прах подшипниковый завод. Вместе с его экипажем четыреста пятьдесят других самолетов направлялись к Вюрцбургу, все глубже погружаясь во мрак, словно оберегавший их, и еще шестьсот самоле-тов должны были повернуть у Седана к Кельну, чтобы отвлечь часть контратакующих истребителей и перево-рошить старые развалины города-мученика. Штурман не привык оставаться без дела, и он не ожидал, что его будет осаждать множество мыслей, до этого лишь смут-но мелькавших в его уме. Каждый раз по мере прибли-жения к объекту он чувствовал в словах, которыми обменивались члены экипажа, особенно стрелки, какую-то нервозность, и в конце концов она, точно холодная изморось, пробирала и его. В эту ночь ему было не по себе. Он уже не испытывал никакого любопытства. Он видел перед собою Адмирала, ощупывающего землю, и молодую женщину в свете лампы, ее глаза, похожие на узкие листья безвременника. "Не соврал ли он? -- подумал штурман, возвращаясь мыслями к пилоту.-- Действительно ли он видит огни или врежется в про-жекторы?" Он стал рядом с пилотом и похлопал его по плечу. -- Все в порядке? -- крикнул он, наклонившись к его маске и подняв кверху палец. В ответ пилот только закивал своим пятачком. У него не было времени на разговоры. Ночь стояла та-кая темная, что с трудом можно было различить концы крыльев самолета. Чтобы удерживать тридцатитонную машину в устойчивом положении, пилоту нужно было то и дело нажимать на педали управления и не упу-скать силуэтик самолета с линии искусственного гори-зонта. Но все шло хорошо. Указатель скорости пока-зывал двести двадцать миль. На такой высоте это должно было давать четыреста километров в час. Че-рез несколько минут они будут над Вюрцбургом и нач-нется крупная игра. -- Алло, пилот,-- сказал стрелок верхней турели.-- Пожар слева от нас. Штурман уже заметил красное зарево, которое ши-рилось на горизонте, точно нарождавшаяся заря в пре-красный летний день; расстояние определить было трудно, но казалось, что это далеко. -- Должно быть, Кельн,-- сказал Везер из своей кабины. Согласно плану ночного налета, сначала должны были бомбить Кельн, находившийся в двухстах кило-метрах к северо-западу от Вюрцбурга. Наверное, зажи-гательные бомбы уже взметнули на развалинах города новые костры и часть истребителей устремилась туда, чтобы отбить атаку бомбардировщиков. Это было уда-чей для тех, кто летел на Вюрцбург,-- противовоздуш-ная оборона пребывала в неуверенности. И кроме того, верил ли враг в то, что над Вюрцбургом нависла реальная угроза, или считал этот маневр ложным? Чтобы обмануть штабы противовоздушной обороны, RAF на-правляли иногда к своим постоянным объектам не-сколько одиночных самолетов, которые сбрасывали по пути целые лавины фольги; на экранах радиолокаторов появлялись те же молочного цвета изображения, что и при налете бомбардировщиков. Усомниться в возмож-ности атаки на Вюрцбург было тем легче, что в эту ночь от огромного вала должны были отделиться еще несколько отвлекающих групп и, повернув на юг, скрыть действительную цель налета. Мысль о том, что пылающий Кельн притягивает к себе истребителей, точно костер лесных мошек, на ка-кое-то время успокоила экипаж. Дорога была открыта. -- Вижу,-- сказал пилот.-- Конечно, это Кельн. -- Вы хорошо видите, пилот? -- спросил Везер. -- Да. Штурман нахмурился. Значит, и Везер нервничает. Может быть, он понял, что произошло при взлете? Но кто угадает, что именно испытывает человек в эти ми-путы? Вдыхая кислород под своими резиновыми маска-ми, летчики должны были говорить лишь о том, что ка-салось положения самолета. Остальное следовало за-быть. И поскольку на такой высоте нельзя было выключить кислород, не рискуя потерять сознание, лучше хранить свои секреты при себе, потому что все слышали, о чем говорилось в микрофон, слышали даже чужое дыхание, если кто-то забывал отпустить кнопку. Значит, штурману надо молчать, иначе каж-дый заинтересуется, почему это он старается успоко-ить Везера. Но Везер, видимо, что-то подозревал: за-чем бы он стал расспрашивать пилота о пылающем Кельне? Теперь штурман мог переговариваться с пилотом только взглядом и жестами, но это безмолвное сообщ-ничество связывало их крепче, чем любые признания. Хватит с них признаний. Теперь речь шла о том, чтобы пройти над Вюрцбургом и не пролететь мимо этих под-шипников, которые шли на постройку истребителей, их исконных врагов. Первые светящие бомбы над Вюрцбургом распустились прямо перед ними, точно красные и золотые цветы фейерверка. Каждый раз побоище начиналось с празд-нества. Разбрасывали звезды, рассыпающиеся яркими цветами, зажигали бенгальские огни, и прожекторы ша-рили в небе, взметая ввысь ослепительные стрелы. По-том зажигательные бомбы накатывались волной корот-ких трепещущих вспышек. Декорации были как раз для балетов короля-солнца, не хватало только танцо-ров. Но бросали фугаски, и все мгновенно менялось. Падая вниз, бомбы взрывались одна за другой, и на вы-соте семь тысяч метров воздушные волны встряхивали самолеты; потом взлетали на воздух нефтехранилища и склады смазочных материалов, и тяжелые клубы красного дыма раздувались и опадали под ветром. И внезапно, точно стая хищных птиц в золотых отсве-тах пожара, из мрака вырывались эскадры. Самолет приближался к цели, и пилот искал среди общего скопления место поспокойней, в стороне от гра-да бомб, падающих с неба, из зияющих бомбоотсеков. -- Бомбардир, слушаю вас,-- сказал пилот. -- Курс прежний,-- сказал бомбардир.-- Дорога от-крыта. Наклонившись вперед к своим механизмам, бом-бардир уже всматривался в пожар сквозь сетку при-цела. Если пилот будет идти тем же курсом, понадо-бится, чтобы выйти к цели, только взять чуть в сто-рону -- конечно, влево; но пока ради осторожности лучше немного подождать. Везер положил карандаш на столик и сунул руки в карманы. Сейчас ему нечего было делать. Когда бомбардир объявит: "Бомбы сбро-шены", он заметит время и через тридцать секунд прикажет взять новый курс. -- Алло, пилот,-- сказал Везер.-- Запомните даль-нейший курс: двести восемьдесят пять. Два, восемь, пять. -- Понял,--ответил пилот.--Двести восемьдесят пять. В тот самый момент, когда бомбардир нажал спус-ковую кнопку и увидел, как бомбы понеслись в пламя, по самолету хлестнула очередь. Она была такой силы, что ни у кого не вырвалось ни звука; воздух сразу ринулся в фюзеляж. Самолет прошел по курсу дальше, чем следовало, и снова погрузился во мрак. У некото-рых летчиков микрофоны были включены, но все мол-чали. Слышалось только прерывистое дыхание. -- Пилот, бомбы сброшены. Можете поворачивать. Это сказал бомбардир, но никто не узнал его го-лоса. -- Понял,-- сказал пилот.-- Попытаюсь. И мгновение спустя добавил: -- Бортмеханик, где повреждение? Штурман смотрел на пилота, вцепившегося в штур-вал; но бортмеханик не успел ответить. Огонь вспых-нул в правом внутреннем моторе. -- Горит правый внутренний,-- сказал бомбардир, скорее для очистки совести.-- Пилот, сбавьте газ в правом внутреннем и выключите зажигание. Включите огнетушитель,-- добавил он после небольшой паузы. Пилот повернул голову направо. Развернуться уже не было возможности, а огонь не унимался. Языки пла-мени, которые лизали крыло, добрались до ребра про-тивопожарной стенки и подступили к бензобакам. -- Приготовиться к прыжку! -- крикнул пилот. На этот раз -- конец. Штурман облокотился о си-денье пилота. Ему не хотелось снова прыгать, не хоте-лось больше жить.