Несмотря на то, что проблема создания и разрушения державы Чингисхана волновала многих историков, она до сих пор не решена. В многочисленных общих и специальных работах нет ответа на первый и самый важный вопрос: как произошло, что нищий сирота, лишенный поддержки даже своего племени, которое его ограбило и покинуло, оказался вождем могучей армии, ханом нескольких народов и победителем всех соседних государей, хотя последние были куда могущественнее, чем он [1]?
В нашем кратком экскурсе мы пытаемся ответить на этот вопрос, ибо при панорамном рассмотрении истории Азии ясно, что исчезновение легенды о царстве пресвитера Иоанна и упадок несторианской церкви в пределах Монгольского улуса связаны с тем оборотом событий, которые сопутствовали возвышению Чингисхана. Особенно это касается самой важной темы - образования монгольского государства до Великого курилтая 1206 г., так как внешние войны монголов изучены подробнее и точнее.
Описанию этого периода были посвящены два сочинения XIII в.: Алтан дептер (Золотая книга) и Юань-час би-ши (Тайная история монголов) [*114]. Первое - это официальная история, прошедшая строгую правительственную цензуру, второе - сочинение, составленное в 1240 г. и посвященное описанию тех же событий, но преимущественно внутренней истории монгольского народа, что, очевидно, соответствовало интересам автора и цели) которую он перед собой поставил. Какая это была цель и кто был автор - вот поставленная нами проблема.
При подходе к аутентичному нарративному источнику личные качества и направление мыслей древнего автора имеют не меньшее значение, чем его социальная принадлежность или политическая ориентация. Больше того, одно определяется другим и переплетается настолько, что становится нераздельным. Еще более важно уяснить, для чего и ради чего написан источник и в какой степени ему можно доверять. Если автор бездарен, то историку разобраться легко, но "Юань-час биши" - сочинение столь же гениальное, как и "Слово о полку Игореве", и очень трудно определить, куда клонит автор и какие поправки следует допускать, чтобы восстановить истинный ход событий. Вот вопрос принципиальной важности. Если бы мы знали биографию и личные связи автора, то все было бы просто, но мы не знаем даже его имени.
Б.И.Панкратов допускает равно две гипотезы: запись со слов очевидца и коллективное творчество [2]. Впрочем, еще более важно установить жанр и политическую направленность самого сочинения, но и тут нет общего мнения, что видно из разных переводов заглавия книги: "Сокровенное сказание" [3] и "Тайная история" [4]. Это не совсем одно и то же [5].
Столь же разноречивы исследователи в отношении политического направления сочинения [6]: В.В.Бартольд считал его апологией аристократии, С.А.Козин - демократии, Б.Я.Владимирцов писал, что цель его - "сделаться заветным преданием дома Чингисхана, его историей, так как сказание действительно сокровенный источник рассказов о мрачных событиях, происшедших внутри одного рода, одной семьи, одной кости". Наоборот, современные монгольские ученые Ц.Дамдинсурен и М.Гаадамба считают, что идея автора сводится к обоснованию необходимости объединения монгольских племен и проповеди торжества феодализма над родовым строем. Как мы видим, разнобой мнений пределен, но только В.В.Бартольд и Г.Е.Грумм-Гржимайло [7] ставят вопрос о степени достоверности источника, хотя и не предлагают решения проблемы.
Мне представляется крайне сомнительным, чтобы автор "Тайной истории" разбирался в таких понятиях, как "феодализм" и "родовой строй" и даже "аристократия" и "демократия". Скорее всего у него были личные симпатии и антипатии к тем или другим Чингисидам, когда в 1240 г. составлял свое повествование о днях минувших. Именно эти симпатии определили тенденцию, которую он стремился провести, часто в ущерб истине.
В отличие от "Тайной истории" официальная история монголов, озаглавленная "Сборник летописей", имеет автора, биография которого хорошо известна. Впрочем, это не значит, что история создания источника и его методологические и композиционные особенности ясны, а достоверность сведений несомненна. Скорее наоборот, тут слишком многое наводит на размышление и дает пищу для сомнений.
Рашид ад-дин был просвещенный человек, сделавший административную карьеру при ильханах Газане и Ульчжэйту. Разбогател он сказочно: ему принадлежала четверть города Тебриза, с лавками, караван-сараями, мастерскими и садами; у него были огромные имения и, кроме того, неограниченное количество денег, потому что он заведовал финансами государства ильханов. В 1298 г. он стал везиром, т.е. главой правительства, да и семья у него требовала забот и внимания. Легко представить, что Рашид ад-дин был очень занят, а ведь историческое исследование - дело трудоемкое.
И вот посреди всех повседневных забот Рашид ад-дин получил повеление составить "историю монголов ", да такую хорошую, какой нигде не бывало. Концепцию он, вероятно, придумал сам: начать с сотворения мира, охватить страны франков и китайцев и увенчать это великолепное сооружение подробным описанием создания и расцвета монгольской империи, прославить Чингисхана и довести повествование до зенита - царствования его покровителя - Ульчжэйту-хана.
Замысел был поистине грандиозен, но Ратид ад-дин оказался в положении Райского из романа Гончарова "Обрыв", т.е. имел идеи и желание, но не имел ни времени, ни навыков обращения с материалом, не знал приемов исторической критики и, следовательно, не мог отличать достоверные версии от искаженных. Короче говоря, великий финансист историю писать не умел.
Но это его не смутило. В Персии в то время было много безработных образованных людей. Везир пригласил их и поручил собирать материалы, что те и выполнили. Затем эти материалы и выписки, не сверяя и не критикуя достоверность сведений, подшили, переплели и представили ильхану, который тоже не стал вникать в текст, а просто наградил составителя [8]. Бедные исполнители разных тем пришли в отчаяние, ибо сырой материал был выдан за законченное произведение. Некоторые, например Кашани [9], подняли дело о плагиате, но тщетно. Их никто не хотел слушать. А после того как везир попал в опалу, был казнен, а империя ильханов стала быстро разваливаться, об исправлении исторических сочинений не возникло и речи. Было не до того. Так мы и получили не "историю" и даже не "хронику", а сборник материалов, в значительной части противоречивых.
Одни и те же события в разных местах книги излагаются по-разному, и неизвестно, каким версиям следует отдать предпочтение. Но, может быть, это даже хорошо, потому что у историков XX в. есть возможность обработать первичный материал, не затрачивая огромных усилий на преодоление философских концепций XIII в., давно потерявших актуальность. Но не надо уклоняться от другой трудности, не преодоленной составителем "Сборника летописей", - проверки всех приведенных версий путем внутренней и сравнительной критики.
Прежде всего надо отметить, что "Тайная история" в трактовке и изложении событий весьма отличается от истории официальной "Алтан дептер" ("Золотая книга"), монгольский текст которой не сохранился, но лег в основу "Сборника летописей" Рашид ад-дина [10] и "Юань-ши" - китайской истории монгольской династии [11]. Устанавливая совпадения в обоих сочинениях, мы можем восстановить содержание утраченного источника.
Для поставленной нами цели не нужно сравнивать обе версии, тайную и официальную, полностью. Достаточно лишь указать на некоторые несовпадения, чтобы показать, что они писались независимо друг от друга. Так, битва при Далан-балчжутах, по "официальной" истории, закончилась полной победой Чингисхана [12] а по "Тайной" [13] - поражением его, которым Джамуха почему-то не воспользовался. Похищение Бортэ у Рашид ад-дина описывается иначе, чем в "Тайной истории" [14]. Казнь Джамухи у Рашид ад-дина приписана Эльчидай-нойону, который разрубил Джамуху на куски, а в "Тайной истории" Чингисхан стремится спасти Джамухе жизнь и лишь по настоянию самого Джамухи позволяет ему умереть "без пролития крови", т.е. с великим почетом [15]. Примеры несовпадений можно умножить, но достаточно лишь прибавить, что характеристики исторических персон подчас диаметрально противоположны. Например, Джамуха в "официальной" истории изображен как беспринципный авантюрист, а в "Тайной" - как патриот и верный друг Чингисхана, которого только обстоятельства и интриги вынудили на борьбу, причем, даже находясь в стане врага, Джамуха больше заботится об интересах Чингисхана, чем о своих собственных (170, 195, 200). Разная направленность источников очевидна.
Ставить вопрос о том, кто прав: "официальная" или "Тайная" история - преждевременно. Обе писались в эпоху напряженной борьбы различных группировок внутри монгольской империи и, несомненно, отражали эту борьбу. Для того чтобы ответить на интересующий нас вопрос о направлении автора "Тайной истории", есть только один способ - разобрать источник по четырем линиям: 1) хронологическая последовательность событий; 2) принцип построения литературного произведения - т.е. установить жанр; 3) характеристики исторических персонажей, с точки зрения автора; 4) политические симпатии автора в 1240 г., т.е. в момент написания сочинения.
Только путем критического анализа можно ответить на поставленный вопрос и определить степень достоверности источника, без чего все историко-социологические соображения о роли Чингисхана будут зависеть от произвола исследователя и, следовательно, не могут претендовать на научное признание. Ведь в истории возвышения Чингисхана сомнительно все, начиная с даты его рождения. Это отметил сам Рашид ад-дин, допустив при определении этой основной даты вопиющее противоречие: сначала он говорит, что Чингисхан родился в год свиньи, соответствующий 547 г. х. (1152-1153), а тут же определяет возраст Чингисхана в момент смерти (август 1227 г.) - 72 года, т.е. дата рождения падает на 1155 г. [16]. Тут несомненная путаница, и, по-видимому, более верной является датировка Юань-ши, относящая рождение Чингисхана к году лошади - 1161 г. [17]. Монгольская традиция дает дату 1162 г., но разница лишь в месяцах за счет календарей [18]. Почему следует предпочесть эту дату - мы увидим ниже.
В жизни Тэмуджина различимы периоды разного значения. Первый период - детство, до смерти его отца, которая застала Тэмуджина в возрасте 9 лет (61) [19], т.е. 1171 г. [20]. В этот период, естественно, в его жизни не произошло никаких событий, которые бы отразились на истории.
Второй период - отрочество, до того момента, когда Таргутай Кирилтух тайджиутский взял Тэмуджина в плен, из которого последний убежал. "Тайная история" сообщает из этого периода лишь один факт: убийство Бектера Тэмуджином и Хасаром (Ї76-78) и ниже вскользь упоминает, что Тэмуджин подружился с Джамухой, когда ему было 11 лет (Ї116), т.е. в 1173 г. Однако можно думать, что в этот период случилось нечто более значительное. В самом деле, тайджиуты напали на борджигинов не с целью грабежа, а только для того, чтобы поймать Тэмуджина, и, достигнув этого, удалились. Таргутай "подверг его законному наказанию". За что? Очевидно, Тэмуджин что-то натворил, не очень вредное, так как убивать его не следовало, но вполне определенное.
Это не продолжение старой ссоры из-за ухода тайджиутов, так как впоследствии Таргутай Кирилтух, будучи схвачен холопами, хотевшими выдать его, говорит своим братьям и сыновьям, собиравшимся его отбить, что он воспитывал и наставлял Тэмуджина, когда тот осиротел, и добавляет: "Говорят, он входит в разум и мысль его проясняется... Нет, Тэмуджин не погубит меня" (Ї149).
Тут автор источника проговаривается о тех событиях, которые он старательно замалчивал: неизвестный поступок Тэмуджина, за который он попал в колодку, был расценен как ребячливость, глупое баловство, потому его и пощадили. Но тайджиутские старейшины просмотрели пробивающуюся искру властности, которую отметил батрак Сорган-Шира [21], спасший Тэмуджина из плена, и которую затушевал автор источника. Для чего это было ему нужно, мы увидим в дальнейшем.
Датировать это событие трудно. Почему-то в литературе принято думать, что Чингису в это время было 16 лет, т.е. 1178 г., но подтверждений этого в источнике нет.
Третий период - молодость - имеет еще большие трудности для изучения. Следующий факт - женитьба на Бортэ - датируется по возрасту членов семьи борджигинов. Опорной датой является смерть старшего сына, Джучи-хана, который родился в год набега меркитов, благодаря чему вызвал подозрения в незаконном происхождении.
Джучи умер в 1227 г., будучи тридцати с чем-то лет. Значит, набег меркитов был около 1190 г., и Тэмуджину в это время было 28-30 лет, но, с другой стороны, второму сыну, Угедею, в 1241 г. было 56 лет [22], т.е. он родился в 1185 г.
Из монгольской традиции мы знаем, что год первого избрания Тэмуджина Чингисханом был год барса и его от года отбития Бортэ и, следовательно, рождения Джучи отделяло полтора года. Так как Джучи старше Угедея, то этим годом не мог быть 1194 г. - следовательно, это был 1182 г. и, значит, контрнабег на меркитов был около 1180 г. Исходя из этих дат, можно отнестись к предлагаемым Рашид ад-дином датам рождения Тэмуджина - 1152 г. и 1155 г. - с полным недоверием. Ведь известно, что Тэмуджин женился на Бортэ, достигнув совершеннолетия, т.е. 16 лет. Следовательно (даже взяв позднюю дату), это произошло в 1171 г., т.е. за девять лет до рождения первенца. Возможно ли такое?! Если же мы примем дату "Юань-ши", восходящую к монгольской Алтан-дептер, т.е. официальной истории, то дата женитьбы падает на 1178-1179 гг. и естественно ожидать рождения сына через год-полтора после бракосочетания. Затем известно, что Чингисхан до конца жизни совершал далекие походы лично, т.е. в седле. Вряд ли в 72 года он запросто пересекал раскаленные пустыни, но можно допустить, что это было ему по силам в 65 лет. Итак, за монгольскую хронологию говорит вероятность и отсутствие противоречий, а против персидской - не только ее несообразность, но и наличие двух взаимоисключающих дат. Мы уделили этому вопросу столь много внимания, ибо вся хронология конца XII в. до сих пор была условна и, на наш взгляд, не соответствовала действительности. Отправной точкой для хронологических изысканий являются даты рождения и женитьбы Тэмуджина. На этой базе мы выше дали исправленную хронологию событий и ни разу не встретили противоречий в интерпретации фактов и их последовательности.
Но если так, то история монголов в конце XII в. принимает те черты, которые были очерчены выше. Она была весьма насыщена, т.е. тайджиутский плен, бегство из него, набег меркитов, контрнабег монголов, дружба с Джамухой и избрание в ханы - события, сгруппированные вместе, в промежутке между 1178 и 1182 гг. И тут автор источника допускает оговорку, чрезвычайно ценную для нас: Джамуха, предлагая диспозицию контрнабега на меркитов, говорит: "На пути отсюда, вверх по Онону, есть люди, принадлежащие к улусу анды (т.е. Тэмуджина). Из улуса анды составится одна тьма. Да одна тьма отсюда, всего будет две тьмы" [23] (Ї106). Но не только Боорчу и Джельме примкнули к Тэмуджину, а были еще какие-то люди, подчиненные ему, хотя бы номинально. Это - огромный шаг по сравнению с тем временем, когда Есугэевы сироты кормились черемшой и тарбаганами, но автор источника предпочитает не замечать его, хотя только он может объяснить нам внезапно возникшую ненависть тайджиутов к Тэмуджину.
Четвертый период - зрелость - возможно ограничить 1201 г. - годом курицы, начиная с которого неточности источника переходят из хронологической в другие области. 1201 год - год гражданской войны в Монголии, начатой конфедерацией племен, очевидно возмущенных и обеспокоенных энергичной политикой Чингисхана. Но какова была эта политика - источник ответа не дает. На все 18 лет падают только три события: ссора Тэмуджина с Джамухой, поход на татар и расправа с отложившимся родом Джурки. События эти датированы годом собаки, начавшимся с 1 джумада 578 г., т.е. в сентябре 1181 г. Следовательно, они имели место вскоре после избрания Тэмуджина ханом, т.е. около 1183 [24]. Остальные же 16 лет, т.е. время, когда Тэмуджин из мелкого князька превратился в претендента на престол не только Монголии, но и всей Великой степи, время, являющееся ключом к пониманию всех последовавших грандиозных завоеваний, время перелома в социальных отношениях и психологии самих монголов - это время не отражено в "Тайной истории" никак. Оно просто пропущено. Неосведомленность автора исключена, так как с Ї 120, т.е. с 1182 г., он заменяет местоимение "они" на "мы", показывая, что он был участником событий. Значит, он снова опустил события, о которых почему-то не хотел говорить. На это странное обстоятельство обратил внимание уже Рашид ад-дин [25]. Очевидно, "официальная" история замалчивала те же события, что и "Тайная". В этом случае тенденции обеих версий совпадают, но там, где событие описано (например, битва у Далан-балчжутах), версии диаметрально противоположны, и тут мы подошли к основной проблеме - направлению тенденции автора "Тайной истории" по отношению к главному действующему лицу - Тэмуджину Чингисхану. Установив характер направленности источника, мы сможем понять, какого рода искажения событий допустил или ввел сознательно в текст повествования его автор.
Прежде всего, необходимо отметить, что хотя автор "Тайной истории" использовал многие рассказы, предания и собственные воспоминания, они оказались им настолько творчески переплавлены, что единый план сочинения не претерпел никакого ущерба. Некоторые из материалов обработаны мало, например список нойонов и военный артикул для гвардии или фольклорные вставки в виде собственной речи, восхваление унгиратских женщин в устах Дай-сэчэна и монгольской армии в устах Джамухи. В первом случае автор стремился к достижению точности, может быть кажущейся, а во втором мы наблюдаем общеупотребительный литературный прием - введение в повествование собственной речи, диалогов и монологов, оживляющих сухое повествование от третьего лица. Такого рода литературные приемы показывают лишь начитанность автора да существующую литературную традицию, но не больше.
Первая часть "Тайной истории" - родословие монголов - похожа на литературную обработку устного предания о предке Бодончаре, но вторая часть - юность Чингиса до первого его избрания в 1182 г. - имеет отличие и от предшествующей и от последующей частей. Легендарный характер в ней пропадает, летописный еще не появляется. Автор пишет еще от третьего лица, но необычайно подробно. Например, как было светло от луны, когда Тэмуджин бежал из тайджиутского плена, как были распределены лошади при набеге меркитов и т.п. Если бы он был свидетелем событий, то он написал бы хоть что-нибудь от первого лица, следовательно, мы должны предположить, что он использовал уже существовавшее до него сочинение на эту тему, только переработав его согласно своему плану. Существование такой устной литературы подтверждает Рашид ад-дин.
"В то время существовал некий мудрый и проницательный старец из племени Баяут. Он сказал: "Сэчэ-бики из племени кийят-юркин имеет стремление к царствованию, но это дело не его. Джамукэ-сечену, который постоянно сталкивает друг с другом людей и пускается в лицемерные ухищрения различного рода для того, чтобы продвинуть свое дело вперед, - это также не удается. Джучибара, иначе говоря Джучи-Касар, брат Чингисхана, тоже имеет такое же стремление. Он рассчитывает на свою силу и искусство метать стрелы, но ему это также не удастся. У Алак-Удура из племени меркит, обладающего стремлением власти и проявившего известную силу и величие, также ничто не получится. Этот же Тэмуджин (т.е. Чингис-хан) обладает внешностью, повадкой и умением для того, чтобы главенствовать и царствовать, и он, несомненно, достигает царственного положения". Эти речи он говорил, согласно монгольскому обычаю, рифмованной иносказательной прозой" [26].
В приведенной цитате описан жанр, бывший в XII в. в моде. Это не назидательное и не занимательное сочинение, а литературно обработанная политическая программа, приспособленная для целей агитации. Можно думать, что подобные произведения были использованы автором "Тайной истории" как материал. Отсюда он мог почерпнуть подробные сведения о XII в. Но, используя различные материалы, автор нигде не отступает от намеченного им единого плана.
"Тайная история" построена традиционно: за кратким вступлением следует завязка - похищение Оэлун. Затем идет нарастание действия и драматической ситуации до кульминационного пункта - смерти Джамухи. Прием применен крайне элементарный, но всегда выигрышный - литературный параллелизм Джамухи и Тэмуджина. События после Великого курилтая 1206 г. изображены гораздо менее подробно. Это, собственно говоря, эпилог, причем автор оживляется лишь в конце, когда заставляет Угедея публично каяться в пьянстве, жадности и небрежении к боевым офицерам (убийство Дохолху-чербия). Излагаемый материал автора интересует также весьма неравномерно. Мы уже видели, что он опускает описания целых десятилетий. Но помимо этого автор чрезвычайно подробно описывает эпизоды гражданской войны, некоторые события личной жизни Чингисхана, порочащие его, и весьма мало касается внешних войн и завоеваний, очевидно известных ему лишь понаслышке. Все это не вредит целостности произведения, так как изложение истории монголов, по-видимому, не входило в задачу автора, так же как не входило в его задачу прославление личности Тэмуджина. Ведь это же "Тайная история"! Сочинение преследовало определенные цели, какие - это будет видно из анализа характеров главных действующих лиц. Однако, анализируя их, мы должны твердо помнить, что эти лица, пропущенные через сознание автора, стали персонажами, что автор отнюдь не объективен и что мы сейчас разбираем не эпоху, а литературное произведение, написанное много лет спустя и против кого-то направленное.
Тэмуджин Чингисхан - центральная фигура сочинения; однако сделать заключение о его личности, характере, способностях чрезвычайно трудно. Отношение автора к герою на всем протяжении повествования не меняется, оставаясь двойственным.
Первая ипостась: Тэмуджин - человек злой, трусливый, вздорный, мстительный, вероломный.
Вторая ипостась: Чингисхан - государь дальновидный, сдержанный, справедливый, щедрый.
В самом деле, Тэмуджин как личность с первого момента кажется антипатичным. Его отец говорит его будущему тестю: "Страсть боится собак мой малыш" (Ї66): болезненная нервность ребенка автором подается как трусость, т.е. самый постыдный порок военного общества.
Когда Чарха рассказывает ему об уходе улуса, Тэмуджин плачет (Ї73). Вполне человечная черта; деталь, которую можно было бы опустить, говоря о миродержце.
Во время набегов тайджиутов и меркитов Тэмуджин не принимает участия в организации отпора, и Бортэ. молодая, любимая жена, достается в добычу врагам только вследствие панического настроения мужа, так как ее лошадь приспособили под заводную (эгоизм) (Ї99). Молитва его на горе Бурхан не может считаться проявлением благородства как по содержанию, так и по стилю ни с какой точки зрения.
Тэмуджин говорит: "...я, в бегстве ища спасения своему грузному телу. верхом на неуклюжем коне... взобрался на гору Бурхан. Бурхан-халдуном изблевана жизнь моя, подобная жизни вши. Жался одну лишь жизнь свою, на одном-единственном коне, бредя лосиными бродами, городя шалаши из ветвей, взобрался я на Халдун. Бурхан-халдуном защищена, как щитом, жизнь моя, подобная жизни ласточки. Великий ужас я испытал" (103).
Действительно, опасность была велика, но Хасар, Бельгутей, Боорчу, Джельме подвергались тому же риску и все-таки держались мужественно. Однако, выпячивая трусость Тэмуджина, автор незаметно для себя проговаривается, что как тайджиуты, так и меркиты ловили только Тэмуджина. Надо думать, что автор опустил описание качеств, более неприятных врагу, чем трусость.
Изобразив Тэмуджина трусом, автор не останавливается на этом. Он приписывает ему порок не менее позорный в условиях XII в. - непочтение к родителям и нелюбовь к родным.
Тэмуджин из-за детской пустячной ссоры убивает своего брата Бектора, зайдя сзади, когда Бектор даже не собирался сопротивляться. Отношение автора сказывается в словах матери Тэмуджина, гневно сравнивающей своего сына со свирепыми зверями и демоном (Ї76-78).
Автор вложил свои чувства в слова императрицы-матери, причем несомненно, что эти слова не могла сказать Оэлун, так как в перечислении животных назван верблюд. Известно, что в XII в. монголы верблюдами почти не пользовались, а получили их в большом количестве после тангутского похода, в виде дани. Поскольку литературная ассоциация всегда должна быть связана с предметами, знакомыми читателю, эта деталь показывает, что монолог был сочинен не в XII, а в XIII в.
Дальше: когда шаман Теб-Тенгри наклеветал на Хасара, Чингисхан немедленно арестовывает последнего и подвергает унизительному допросу, который был прекращен только благодаря вмешательству матери. Однако, внешне уступив ей, Тэмуджин не перестает обижать Хасара, чем ускоряет смерть своей матери (244).
В гнусном убийстве Теб-Тенгри автор не упрекает Чингиса, но подчеркивает небрежение к брату, Отчигину (Ї245, 246); наконец, дядя его Даритай обязан жизнью, а дети Джучи, Чагатай и Угедей прощением только общественному мнению, т.е. заступничеству нойонов, с которыми хан не смел не считаться.
Подозрительность и злоба отмечены также в эпизоде с Хулан, когда верный и заслуженный Ная попал на пытку и чуть было не лишился жизни из-за необоснованного и несправедливого подозрения в прелюбодеянии с ханшей (Ї197).
Злоба и мстительность Чингиса специально отмечены автором в описании ссоры с джуркинцами на пиру, когда пьяную драку он раздул в распрю (Ї130-132), а последующая расправа с Бури-Боко, единственным подлинным богатырем, своим вероломством шокирует даже самого автора, привыкшего к эксцессам. Этот эпизод передан сухо, сдержанно и брезгливо (Ї140).
Даже женщины - ханши - чувствуют, согласно "Тайной истории", отвращение к личности героя повествования. Пленная Есугань, став ханшей, ищет предлог уступить свое место и подсовывает мужу свою сестру, а эта последняя, волей-неволей мирясь со своим высоким положением, продолжает тосковать о своем женихе, нищем изгнаннике (Ї155, 156), которого Чингис, опознав, казнит без всякого повода или обвинения.
Все это могло быть в действительности, но интересно, что автор старательно собрал и записал сплетни ханской ставки, тогда как более важные события им опущены.
В отношении военных действий Тэмуджин. по "Тайной истории", не проявляет талантов. Контрнабег на меркитов дело рук Джамухи и Ванхана (Ї113), битва при Далан-балчжутах была проиграна, битва при Койтене получила благоприятный оборот лишь вследствие распада античингисовской конфедерации; разгром кераитов осуществил Чаурхан: диспозицию разгрома найманов составил Додай-черби (193), а провели ее Джэбэ, Хубилай, Джельмэ и Субэтэй.
Становится совершенно непонятно, как такой человек, бездарный, злой, мстительный, трусливый, мог основать из ничего мировую империю. Но рассмотрим его вторую ипостась.
Прежде всего автор - патриот, и успехи монгольского оружия всегда ему импонируют. Травля меркитов, поголовное истребление татар, обращение в рабство кераитов и найманов он рассматривает как подвиги, и тут Чингисхан получает все то почтение, в котором было отказано Тэмуджину. После битвы при Койтене Чингис выступает с наилучшей стороны: благодарный к Джельмэ и Сорган-Шире, рассудительный по отношению к Джэбэ. Законодательные его мероприятия состоят главным образом из благодеяний и наград офицерскому составу армии. Чингисхан внимательно прислушивается к увещеваниям своих генералов и сообразует решения с их мнением (Ї260). Однако нетрудно заметить, что симпатии автора принадлежат скорее благодетельствуемым офицерам, чем их благодетелю. При описании армии автор впадает в патетический, даже экзальтированный тон (Ї195).
Воззрения автора на Чингисхана, героя и вождя, вполне выражены словами: "Итак, он поставил нойонами-тысячниками людей, которые вместе с ним трудились и вместе созидали государство" (Ї224). Автор тщательно отмечает, за какие подвиги даются те или иные милости, причем он не ленится повторить описание заслуги. В патетическом описании монгольской армии, вложенном в уста Джамухи, на первом месте поставлены "четыре пса": Джэбэ с Хубилаем да Джельмэ с Субэтэем; на втором - ударные полки Уруд и Манхуд, а хан и его братья - на третьем, причем автор находит слова похвалы для всех, кроме Тэмуджина, о котором сказано лишь, что на нем хороший панцирь.
Любимый герой автора - Субэтэй-баатур. В уста Чингисхана вложен целый панегирик Субэтэю: "Если бы к небу поднялись бежавшие меркитские княжичи], то разве ты, Субэтэй, не настиг бы их, обернувшись соколом, летя как на крыльях. Если б они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты, Субэтэй, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая. Если б они в море уплыли, обернувшись рыбами, разве ты, Субэтэй, не изловишь их, обернувшись неводом и ловя их" (Ї199). Другие нойоны тоже упоминаются автором, но в не столь восторженном тоне и в общих перечислениях награжденных, тогда как Субэтэй упомянут еще как победитель русских (Ї277). Вообще к боевым офицерам автор явно неравнодушен, и даже в числе четырех преступлений Угедея поставлено тайное убийство Дохояху, простого офицера (чербия), но "который всегда шел впереди всех перед очами своего государя" (281).
Итак, можно констатировать, что автор приемлет хана постольку, поскольку его приемлет армия, но это еще не все.
Автор подчеркивает верность "природному государю" как положительное качество, безотносительно вреду или пользе, которую оно приносит делу хана.
Чингис казнит нукеров Джамухи, предавших своего князя, и Кокочу, конюшего Сангума, бросившего своего господина в пустыне, и, наоборот, награждает Ная и Хаадах-баатура за верность его врагам, но их "природным государям". Тут по существу проповедь солдатской верности знамени и вождю, возведенная в религиозно-этический принцип, так как учитывается только преданность в бою, а отнюдь не в мирное время. Идеология автора дает ретроспективное искажение описываемых событий. Но нам пока важно установить, что положительная трактовка Чингисхана связана, в глазах автора, с последовательным служением собственному войску, а отрицательная - с его личными качествами.
Эта трактовка события в смысле достоверности сомнительна. Надо полагать, что дело обстояло не совсем так, как рисует нам автор "Тайной истории", тем более что он сам дважды проговаривается.
В первый раз, когда Сорган-Шира и его семья спасают Тэмуджина от тайджиутов, они подчиняются только обаянию его личности, и второй раз Боорчу бросает отцовское хозяйство и идет за незнакомым ему человеком по той же причине.
Автор написал эти этюды, желая восхвалить Боорчу и Сорган-Ширу, но тем самым он, незаметно для себя, бросил тень на свою концепцию, создание которой я отношу за счет уже неоднократно отмеченной тенденциозности "Тайной истории".
Для полноты картины следует рассмотреть характеристики врагов Чингисхана: Ванхана и Джамухи, его детей: Джучи, Чагатая и Угедея и фактического преемника его власти, полномочного министра Елюй Чуцая. Нас ждут не меньшие сюрпризы.
С Ванханом дело обстоит просто. Автор его явно недолюбливает, но, по-видимому, тут примешивается личная заинтересованность. Когда Ванхан разбил меркитов, то "из этой добычи он не дал Чингисхану ничего" (157). Очевидно, сам автор рассчитывал на долю меркитской добычи и обижен, что ему ничего не досталось. Чтобы очернить злосчастного кераитского царька, автор собрал сплетни, в которых обычно не бывает недостатка, и повторил их дважды: в особом абзаце (152) и в послании Чингиса к вождям враждебной коалиции (177). Однако если собрать все упоминания о Ванхане, то он представляется старичком, вялым, недалеким и добродушным. Собольей шубы оказалось достаточно, чтобы купить его благосклонность и рассчитаться за нее, предприняв нелегкий поход для освобождения Бортэ. На резкие упреки Джамухи в опоздании он отвечает в примирительном тоне. Так же спокойно относится он к выбору Тэмуджина ханом, радуясь за симпатичного человека. На происки Джамухи он возражал разумно и спокойно, но склонность к компромиссам заставила его поддаться влиянию окружения и вызвала его гибель.
В общем, даже по мнению автора, он заслуживает не порицания, а сожаления. Но на самом деле Ванхан был убийцей своих дядей, тираном и предателем. Можно ли верить источнику?
Личность Джамухи - наибольшая загадка источника. Впервые он появляется, когда нужно освободить Бортэ из меркитской неволи, но мы знаем, что дружба Тэмуджина и Джамухи началась значительно раньше (Ї116). Джамуха с готовностью откликается на просьбу о помощи. Автор с воодушевлением рисует нам образ рыцаря, верного в дружбе, умного, так как в его речи содержится вся диспозиция похода, от составления которой отказался Ванхан, воинственного и опытного. Описание вооружения Джамухи чрезвычайно подробно. Благородство отмечено специально: опоздавшему к месту встречи Ванхану Джамуха гордо заявляет: "И в бурю на свидание, и в дождь на собрание приходить без опоздания!" Разве отличается чем от клятвы монгольское "да" (Ї108)?
Успех похода, согласно "Тайной истории", был определен точным исполнением диспозиции Джамухи, что повторено автором ниже, в благодарственном слове Тэмуджина (Ї113).
Ссора Джамухи и Тэмуджина - вопрос, до сих пор детально не разобранный. Исследователи вопроса придавали решающее значение загадке, которую Джамуха задал Тэмуджину о выборе места для кочевья, и в этом они шли по пути, на который их подтолкнул автор "Тайной истории". Несомненно, что в загадке содержались элементы политических программ, так же как и в реплике Бортэ, но не в том виде, как это на самом деле произошло, а в ретроспективном взгляде из 1240 г. на 1182 г. Почему-то никем не замечено, что участники событий, Джамуха и Тэмуджин, давали совершенно иные объяснения. Джамуха называет виновниками разрыва определенных людей - монгольских вельмож Алтана и Хучара (Ї127) и повторяет эту версию перед гибелью, утверждая, что "подстрекнули нас противники, науськали двоедушные, и мы навсегда разошлись" (Ї201). Тэмуджин же считает, что виновник ссоры сам Джамуха, возненавидевший его из зависти (Ї179). Итак, мы видим, что автор "Тайной истории" опять проговорился, но все же таланта его хватало на то, чтобы внушить читателю версию, выгодную для его политической тенденции, смысл которой заключается в прославлении Джамухи, так как он "мыслью стремился дальше анды" (Ї201). Это утверждение необходимо автору. Для чего - мы увидим в дальнейшем.
Образ Джамухи строится автором на обратном принципе, нежели образ Тэмуджина, причем литературный параллелизм выдержан необычайно четко.
Все, что касается личности Джамухи, автором расценивается необычайно высоко, причем это мнение автор вкладывает в уста Тэмуджина как основание для прощения Джамухи. Но о политической программе Джамухи автор говорит весьма глухо, намеками и полунамеками. Он безапелляционно заявляет, что "Джамуха разграбил его же возводивший в ханы народ" (Ї144), забывая, что даже после этого большая часть монголов шла за Джамухой, а не за Чингисом.
Очевидно, автор пытается дискредитировать мероприятия Джамухи, которые как будто были вполне понятны, так как организованная конфедерация распадалась и воины дезертировали. Интриги, проводимые Джамухой в кераитской ставке, автор осуждает, но устами кераитских Ванхана и Гурин-баатура, т.е. врагов. Очевидно, что в 1240 г. Джамуха продолжал оставаться фигурой одиозной для некоторых кругов монгольской правящей верхушки, и поэтому автор сугубо осторожен; он не хочет слишком чернить Джамуху, но боится его обелить.
Отношение автора к сыновьям Чингисхана скептическое, чтобы не сказать больше. Джучи он не любит и охотно передает сплетню о его незаконном происхождении. В Чагатае он отмечает только свирепость, а вялый и безликий Угедей изображен пьяницей, бабником и жадюгой, огораживающим свои охотничьи угодья, дабы звери на убежали в уделы его братьев. Но Угедей и в действительности был личностью слабой, а все дела при нем вершил Елюй Чуцай. Что же автор пишет про Елюя Чуцая? Ни одного слова! Это так же странно, как если бы историк Людовика XIII забыл упомянуть Ришелье.
Итак, мы видим, что наш анализ открыл ряд загадок источника. существования которых мы вначале не замечали. Ключ к раскрытию их один и тот же: политическая тенденциозность автора. Отсюда становятся понятны и хронологичные пропуски, и оговорки, и двойственное отношение к великим теням, и повышенный интерес к внутренней истории сравнительно с внешней. Непонятно только, с кем же боролся, с кем полемизировал автор, настроенный патриотически и монархически?
Но тогда наш основной и наиболее полный источник - не героический эпос [27], так как это поэма без героя, не исторический трактат [28], так как он лишен хронологической последовательности, и не "изборник" [29], потому что принцип отбора фактов антидидактичен. Очевидно, перед нами политический памфлет XIII в.
Цель сочинения состояла в том, чтобы представить перед читателями в 1240 г. монгольскую историю с определенной точки зрения и привить им определенную политическую концепцию. Поэтому название "Тайная история" надо признать более удачным, так как такова же Historia arcana Прокопия Кесарийского [*115]. Название же "Сокровенное сказание" имеет несколько иной смысловой оттенок, фольклорный, с чем я не согласен.
Для того чтобы разобраться в направленности "Тайной истории", необходимо исследовать эпоху ее создания, т.е. 1240 г., и расстановку политических группировок, к одной из которых примыкал автор "Юань-час биши". Что же касается интересующего нас времени - эпохи восхождения Чингисхана на престол, то следование за тенденциозной трактовкой событий уводит исследователя с пути анализа, ибо талантливый писатель всегда сумеет навязать свою концепцию доверчивому читателю.
Вот по этой причине следует отнестись с сомнением к бытующему ныне пониманию восхождения на трон Чингисхана как консолидации монгольских племен и феодалов под властью способного военного вождя. Если бы дело обстояло так просто, то не было бы нужды в хронологических пропусках, а обе версии - "официальная" и "тайная" - одинаково повинны в них. Не было бы столь большого разброса в описаниях событий, иногда диаметрально противоположных, но зато было бы объяснение того удивительного факта, что маленький бедный народ за полвека покорил полмира. Очевидно, источники не собирались сообщать правду, и историки, доверяя им, сконструировали "ложную историю монголов". Этот негативный вывод я считаю очень важным.
Проведенный разбор показывает, что оценки и социологический анализ эпохи возвышения Чингисхана возможны лишь после проверки сведений, сообщаемых источниками, путем строгой исторической критики, как внутренней, так и компаративной. Установить, кто из монгольских витязей боролся за установление феодальных отношений, а кто против, можно только тогда, когда будут вскрыты мотивы их деятельности, а именно они тщательно затушеваны авторами источников. Распространенный метод аргументации цитатами уводит на ложный путь, подсказанный тенденцией, скрытой в источнике. Кроме того, при отмеченном нами разнобое в описаниях событий всегда можно подобрать цитаты для поддержки противоположных взглядов. Именно поэтому научные споры на эти темы не дали до сих пор результатов.
Вопрос о степени достоверности сведений "Юань-чао би-ши" следовало бы решить монголистам-филологам. Однако за последние 30 лет, истекших с выхода в свет перевода С.А.Козина, эта проблема даже не ставилась. Все споры о замечательном источнике, введенном в научный оборот, ограничивались деталями перевода, не влияющими на смысл, который остался не раскрытым. Историки же окрестных стран затрагивали Чингисову проблему в той мере, в какой она касалась их сюжетов [30]. Поэтому мне, историку Срединной Азии, пришлось заняться источниковедением в аспекте установления достоверности источников не филологическим, а чисто историческим путем [*116].
Единственной надежной опорой для обобщений является логика событий, когда их последовательность и взаимосвязь установлены. Только этим способом могут быть исключены предвзятые точки зрения авторов XIII в., до сих пор создающие почву для бесплодной полемики о причинах и значении описанных ими событий.
В какую сторону лгал автор "Тайной истории", или иначе: ради кого он тратил талант и силы? У нас есть только одна нить - хронология, но это нить Ариадны. Сочинение было написано в 1240 г. на фоне нарастающего конфликта борьбы четырех неоформленных партий: военной старомонгольской, миролюбивой монгольской, бюрократической - китаефильской и воинственной несторианской. К какой партии примыкал наш автор?
Сразу можно исключить последнюю. Автор не несторианин. Во всем произведении есть только одно упоминание о христианстве кераитов, и то ироническое, в хвастливых речах одного из друзей царевича Сангума: "Все мы, втайне домогаясь сына, моления и курения приносим, Абай-Бабай твердим, вознося молитвы" (174) (Абай-Бабай - значит "авва - отче"). И больше нигде наш автор не снизошел до внимания к чужой вере, тогда как о своей он говорит много. Это, пожалуй, самый трудный вопрос, а в остальном творческий облик создателя "Тайной истории" ясен.
Уже отмеченные военные симпатии нашего автора и неупоминание имени Елюя Чуцая дают нам возможность с полной уверенностью определить его политическую настроенность [*117].
Резко отрицательна характеристика Гуюка, который "не оставлял у людей и задней части, у кого она была в целости" и "драл у солдат кожу с лица", "при покорении русских и кыпчаков не только не взял ни одного русского или кыпчака, но даже и козлиного копытца не добыл" (Ї277).
Вместе с этим характеристика Тэмугэ-отчигина всегда положительна: "Отчигин - малыш матушки Оэлун, слывет он смельчаком. Из-за погоды не опоздает, из-за стоянки не отстанет" (195). В грязной истории с убийством Теб-Тенгри автор стремится выгородить не Тэмуджина, а Отчигина. Он подчеркивает, что Отчигин был всегда любимцем высокочтимой Оэлун-экэ.
Этого достаточно для того, чтобы считать, что автор "Тайной истории" принадлежал к "старомонгольской партии". Поэтому он и обеляет Джамуху, представляющегося ему носителем древнемонгольской доблести и традиций, уходящих в прошлое. Поэтому он защищает его от обвинения в измене монгольскому делу устами самого Чингисхана, будто бы предлагавшего ему "быть второй оглоблей" в телеге государства, другом и советником (Ї200). Именно поэтому он восхваляет предательства Джамухи по отношению к кераитам и найманам, потомки которых в 1240 г. объединились вокруг Гуюка, ненавидимого и презираемого автором. И не случайно говорит он устами Джамухи, что тот, "стремясь мыслью дальше анды", остался круглым сиротой с одной женой - "сказительницей старины" [31]. Ведь это неправда! Друзья и соратники Джамухи в то время еще не сложили оружия. Мужественные меркиты и неукротимый найманский царевич Кучлук держались до 1218 г., а Джамуха попал в плен случайно, из-за измены своих воинов. Но что до этого автору "Тайной истории"! Ему надо прославить древнюю монгольскую доблесть и изобразить кераитов и найманов беспечными, изнеженными хвастунами, чуть ли не трусами, за исключением некоторых богатырей, вроде Хадах-баатура (ЇЇ185, 189, 195, 196), обласканного за доблесть самим Чингисханом (Ї185). Потому он замалчивает роль Эльчидай-нойона в казни Джамухи, ибо ему пришлось бы отметить, что этот друг Гуюка был также любимцем Чингисхана, а тогда созданная в "Тайной истории" концепция потеряла бы свою политическую действенность. В "Тайной истории" концепция потеряла бы свою политическую действенность. В "Тайной истории" Эльчидай упомянут лишь в той связи, что однажды, проходя мимо стражи, был задержан, и дважды указано, что это правильно (ЇЇ229, 278).
Возврат к старой доблести - вот идеал автора и политическая платформа, ради которой он написал свое замечательно талантливое сочинение.
В 1240 г. он был, видимо, очень стар, потому что с 1182 г. местоимение "они" заменяет "мы". Если в ото время автору было даже только 16-18 лет, то в 1240 г. ему должно было быть под восемьдесят. По одному этому можно сказать, что "Тайная история" не могла быть единственным его произведением, но время и эпоха скрыли от нас остальные. Отсюда понятны не только его грандиозная начитанность и свободное обращение с цитатами и изменение интонаций на протяжении повествования, но и само заглавие. Это поистине "Тайная история" - протест против официальной традиции, идеализировавшей личность Чингисхана.
Автор поставил своей целью доказать, что не хан, а доблестное монгольское войско создало империю. Хан может ошибаться, может иметь недостатки, но он должен чтить и холить своих ветеранов [*118], "которые вместе с ним трудились и вместе создавали государство" (Ї224).
Памфлет писался тогда, когда грамотеи с соизволения хана оттесняли ветеранов. Памфлет был рассчитан на пропаганду среди этих обижаемых офицеров, он доказывал им, что соль земли - именно они и что им обязана империя своим существованием. Конечно, это была "Тайная история", так как монгольское правительство никогда не допустило бы открытой пропаганды таких взглядов.
Мы ничего не можем сказать о дальнейшей судьбе автора "Тайной истории", но нам невольно кажется, что он был среди тех нойонов, которые подбивали на переворот Отчигина в 1242 г. и которые заплатили головой за бездарность и трусость своего высокородного вождя.
Только что мы установили три важных и прискорбных положения: 1) победа Чингисхана над его соперниками на территории Великой степи при учете только несомненных фактов необъяснима и, хуже того, при данной расстановке сил осуществиться не могла. Однако она имела место - значит, мы что-то недоглядели; 2) обе исторические версии, "тайная" и "официальная", дают искаженное представление о ходе событий, полны умолчаний и противоречий, до крайности тенденциозны и не восполняют друг друга; 3) монгольское общество не было примитивно и аморфно, а противоречия его с несторианскими ханствами смягчались только политической необходимостью. Потребность в компромиссе с покоренными соседями возникла лишь после объединения степи, где несториане составляли большинство населения. А до 1206 г. монголы и христиане воевали друг с другом, причем численный перевес был на стороне последних. Так почему же и каким образом они проиграли?
И вот тут нам придется обратиться к самому кропотливому анализу, к разбору психологии действующих лиц трагедии начала XIII в. Тут нужны особые подходы к предмету и методика Шерлока Холмса, патера Брауна и даже Агаты Кристи. Тут мы будем ставить вопросы: как произошло то или иное преступление, кем оно совершено и кому оно было выгодно? Иными словами, из лживых источников мы попытаемся отжать крупицу правды. Хорошо еще, что в наших руках есть ключ ко всем замкам на всех дверях. Это один из участников событий - князь джаджиратов Джамуха-сэчэн, лучший друг и главный враг Чингисхана. В истории их взаимоотношений, как в фокусе кристалла, отразился тот перелом, после которого появилась на свет, как феникс из пепла, историческая Монголия.
Для исследования этого вопроса возможны два пути: вполне банальный и не очень банальный. Первый состоял бы в том, чтобы автор выписал все места источников, где упомянут Джамуха, сложил выписки в хронологическом порядке и сделал вывод, что проблема сложна и пока неразрешима. Для диссертации этот путь был бы наилучшим. Второй путь - проследить факты (а не цитаты) жизни Джамухи и попытаться разобраться в мотивах его поведения. Этим способом можно исключить из рассмотрения двух основных источников "Сборника летописей" и "Тайной истории", из коих первый трактует всю канву событий как борьбу Чингисхана с врагами, а второй - как его взаимоотношения с друзьями. Соответственно, у Рашид ад-дина Джамуха только беспринципный авантюрист, причем непонятно, откуда у него появилась такая популярность, что 75% монголов шли за ним против Чингиса, а в "Тайной истории" автор вообще не может, да и не хочет свести концы с концами. Вот тут-то и находится слабое место, дающее возможность исторической критике. На нем мы и сосредоточим наше внимание.
Выше мы отметили необъяснимость поведения Джамухи в первых столкновениях с Чингисханом: отход после победы при Далан-балчжутах и разграбление народа, выбравшего Джамуху в ханы, после поражения античингисовской коалиции при Койтене. Теперь обратим внимание на роль Джамухи в монголо-найманской войне 1202 г. Напомним, что после первой удачи набега монголов и кераитов на найманского Буюрук-хана союзники были настигнуты главной найманской армией Коксеу-Сабраха. Ванхан покинул Тэмуджина в опасности, но потерпел поражение от найманов, пустившихся его преследовать, и был выручен из беды великодушием Тэмуджина, за что и усыновил его. При этом Джамуха, его недавний враг, почему-то является в кераитскую ставку и дает Ванхану советы, которые тот принимает, несмотря на противодействие своих вельмож, например Гурин-баатура, упрекающего Джамуху в неискренности. В результате же вместо укрепления дружбы между родственными и союзными племенами монголов и кераитов почему-то вдруг разразилась война, окончившаяся полным разгромом кераитов, несмотря на то что у них были численный перевес и инициатива.
История этих событий у Рашид ад-дина и автора "Тайной истории" местами расходится довольно сильно [32], но что касается происшедшего на урочище Байдара-бельчир совпадает до мелочей. Не только последовательность событий, но даже слова их участников переданы одинаково. Это не может быть случайным совпадением и потому заставляет насторожиться. Ведь цели и настроения обоих авторов, как мы видели выше. были противоположны, а тут нашли что-то важное для каждого из них. Если учесть, что для автора "Тайной истории" характерно стремление к психологизации, а для Рашид ад-дина - тенденция к поверхностному объяснению, но именно объяснению. то становится ясным, во-первых, что данный рассказ обладает двойным смыслом - то, что внутри, и то, что сверху, и, во-вторых, что мы можем даже проникнуть в глубокий смысл, ибо для автора "Тайной истории" не было никакой нужды вставлять этот рассказ, если бы его глубокий смысл не становился явным, хотя бы и не сразу, а по мере дальнейшего повествования.
Что же касается Рашид ад-дина, то он, вставляя повествование об этой истории, хотел лишь подкрепить свое утверждение о склонности Джамухи "к лицемерию и злонамеренности". Это становится особенно ясным, когда он передает слова Гурин-баатура, старшего нойона Ванхана. Рашид ад-дин специально сосредоточивает внимание на Гурин-баатуре, потому что тот для него - главное лицо описываемого события: нойон Ванхана обвиняет Джамуху в клевете и лицемерии. Все остальное Рашид ад-дина интересует в гораздо меньшей степени. Вот почему мы имеем почти идентичные тексты.
Мы узнаем, что было сражение Чингиса и Ванхана с найманами, что оно не закончилось и противники заночевали друг против друга, с тем чтобы назавтра снова взяться за оружие. Мы узнаем далее, что вдруг ночью Ванхан со всеми кераитами почему-то покинул Чингиса. Затем Ванхана догнал Джамуха; между ними произошел разговор. После этого нам сообщается о реакции Чингиса на отход Ванхана и разгром найманами кераитов.
Все совсем не беспричинно. Главное: почему ушел Ванхан? Почему Ванхан, связанный узами дружбы с Чингисом, покинул его? Ясно, что в тот вечер произошла ссора Ванхана с Чингисом. Из-за этого Ванхан и ушел, не считая, однако, это событие окончательным разрывом (так же смотрел на эту ссору и Гурин-баатур). Ванхан, будучи разгромленным погнавшимися за ним найманами, обратился за помощью к Чингису, от которого он так, на первый взгляд, внезапно и предательски (если бы мы не обратили внимания на чрезвычайную внезапность происшедшего) ушел. Если бы это было предательство, трусость, мог бы ли он рассчитывать на помощь Чингиса? И помог ли бы тот ему? Но Чингис послал войско на помощь Ванхану. Значит, тот имел право просить. Значит, он имел последнее слово в том вечернем споре. Он тогда сказал "нет" и ушел. Его просьба о помощи - его "да"!
В самом деле, обратим внимание на то, что последовало за всеми событиями. Об этом рассказывает "Тайная история": "...говорил Ван-хан: "Итак, один раз мой утраченный улус спас мне мой анда Есугэй-баатур, а в другой раз погибший улус спас мне сын Темучин... Сыновей у меня все равно что нет: один-единственный Сангум! Сделать бы мне сына моего Темучина старшим братом Сангума!" [33] Значение этого шага Ванхана не подлежит сомнению. Утверждение Чингиса старшим братом Сангума - это утверждение в кераитском наследстве. Вот предмет спора, вот почему Ванхан сначала сказал "нет"; вот истинная причина его ухода. Его "да" вынужденное, под давлением обстоятельств, оно - плата за помощь Чингиса. Его просьба о помощи и было его "да". Вот почему он позвал в трудную минуту Чингиса, а тот охотно откликнулся и добился того, к чему стремился. А затем: "После этих речей Ванхан сошелся с Чингисханом в Тульском Темном Бору [*119], и они дали друг другу обеты отцовства и сыновства" [34]. Ванхан делал это отнюдь не с радостью (но слово есть слово), и недаром мы потом находим у Рашид ад-дина рассказ о том, что Ванхан готовил впоследствии даже покушение на Чингиса [35]. А "Тайная история" продолжает: "Чингисхан же задумал еще усугубить их взаимную приязнь. Для этого он решил попросить для Джучи руки Сангумовой младшей сестры..." [36]. Чингисхан получает вежливый отказ, и "во время этих переговоров Чингисхан внутренне охладел и к Ванхану и к Нилха-Сангуму".
Как будто ясно, однако какова роль Джамухи в этой истории? Она непонятна, так же как загадочно его появление в ставке Ванхана и Чингиса, с которыми он только что воевал, и его исчезновение из повествования после той сцены, которая произошла во время отъезда Ванхана. Эта загадка кроется в тех словах, которые Джамуха сказал Ванхану, в молчании Ванхана и в ответе Гурин-баатура. Слова Гурин-баатура проливают свет на одно обстоятельство, способствовавшее тому, что ни автор "Тайной истории", ни Рашид ад-дин так и не узнали истинной причины ухода Ванхана. Дело в том, что о происшедшем знали только трое: Ванхан, Чингис и Джамуха. Все остальные очевидцы события знали далеко не все, видели происшедшее в искажении. Действительно, Гурин-баатур, честный, искренний, но недалекий воин, сказал (согласно Рашид ад-дину): "Такие лицемерные речи не подобает вести между друзьями и родичами" [37], или (по "Тайной истории"): "Зачем же ты из угодничества так бесчестишь и поносишь своих честных братьев?" [38] Воспринимая слова Джамухи буквально, довольствуясь тем смыслом, который лежал на поверхности, Гурин-баатур, возражая Джамухе, показывает, что у него и не было причин доискиваться глубокого смысла. Ему кажется, что Джамуха клевещет на Чингиса. И, не сомневаясь в отношении Ванхана к его словам, несмотря на то, что последний почему-то молчит, он резко обрывает Джамуху. Ясно, что он не знает о том, что произошло, а если воспринимает происходящее как разлад, то как разлад временный. Поэтому в его представлении слова Джамухи - низкие; Джамуха, по его мнению, просто стремится воспользоваться случаем, чтобы посеять семена ненависти, и, значит, его попытки нужно пресечь. Вот в чем логика Гурин-баатура, да и всякого кераита, наблюдающего беседу вождей со стороны.
Мы не знаем и даже не имеем права предположить, как был обставлен отход Ванхана. Отходил ли он один или одновременно с ним снялся и Чингис; не знаем, как они договорились и насколько соблюдали условия. А вдруг договор нарушил именно Чингис и задержался с целью создать впечатление, что Ванхаи предал его?! Соображения престижа всегда имеют большое значение. Всего этого мы не знаем, но нам известно достаточно, чтобы понять поведение трех героев повествования. Оно определялось двумя факторами: размолвкой и тем, что об Истинных ее причинах и даже об ней самой никому из монголов и кераитов не было известно.
Почему в этих очень важных переговорах молчит сам Ванхан? Почему он не возражает и не соглашается, так что за него отвечает его полководец? Не потому ли, что он слышал в льстивых и лживых словах Джамухи нечто большее, нежели простодушный Гурин-баатур? И не потому ли он молчит, что он ошеломлен услышанным?
Что же такое произнес Джамуха? По Рашид ад-дину: "О хан ханов, ты ведь знаешь, мои старшие и младшие родичи подобны воробьям, что направляются с летнего кочевья на зимние пастбища; иначе говоря. Чингисхан, мой родственник, он намеревается бежать. Я же всегда говорил, что я твой воробей" [39]. В этой версии Джамуха старается представить своего побратима как хитрого и коварного человека.
По "Тайной истории": "Известное дело, что анда мой, Тэмуджин, издавна обменивается послами с Найманом. Вот почему он не подтянулся к нам теперь (!) Хан, хан! Я-то вот оказываюсь постоянно пребывающей чайкой, а мой анда перелетной пташкой - жаворонком" [40]. Смысл как будто один и тот же, но образ другой. Автор "Тайной истории", симпатизируя Джамухе, дал его словам совсем другую тональность. Что именно он исказил источник, а не Рашид ад-дин, видно из резкого тона ответа Гурин-баатура, более уместного при варианте Рашид ад-дина, где смысл фразы таит иносказание о бегстве. Конкретное выражение "мои старшие и младшие родичи" относится и к Ванхану и к Чингису, который был на полтора года моложе Джамухи. Нагрузка у этой части фразы небольшая, и она только настораживает, подготовляет вопрос - что же хотел этим сказать Джамуха? Но все-таки она будит первые подозрения: ассоциации к словам "перелет" и "родич". Ванхан мог подумать, например, что Джамуха говорит о нем, и тут же мысленно спросить: "Ну и что?"
Основную нагрузку несет вторая часть фразы: "Иначе говоря, Чингисхан, мой родственник, он намеревается бежать". В "Тайной истории" Джамуха указывает куда - "к Найману" - и поясняет: "Вот почему он не подтянулся к нам теперь... Ясно, что он переметнулся к Найману. Вот и опоздал!"
Мы не знаем всех перипетий этой страшной ночи. Ясно лишь, что все происшедшее было гораздо сложнее той схемы, которую дают источники. Может быть, между Ванханом и Чингисом была только ссора и не было уговора разойтись. Может быть, Ванхан решил уйти действительно втайне от Чингиса. Может быть, к уходу его толкнула не ссора, а промедление Чингисхана. Это все только гипотезы, не дающие решения проблемы. Но нами может быть намечена линия развития событий: уход Ванхана с поля битвы поставил и перед Чингисом и перед самим Ванханом вопрос - куда идти? Трудно сказать, что имел в виду Ванхан, но ясно, что Чингису меньше всего хотелось, чтобы его союзник нашел общий язык с найманами. Следовательно, он должен был задаться целью предупредить подобное соединение, независимо от того, входило оно в планы Ванхана или нет. И вот опять появляется Джамуха. Сам факт, что после битв при Далан-балчжутах и Койтене Джамуха оказался в одном лагере с Чингисом - удивителен. Пока мы его объяснить не можем. Но новое положение Джамухи - бесспорный факт, несмотря на то, что оно далеко не украшает джаджиратского князя.
Гурин-баатур говорит с ним как равный и не стесняется выказать сквозящее в его речи презрение, которое Джамуха чем-то заслужил. Предположение о новом этапе отношений Джамухи и Чингиса только и может пролить свет на ряд темных мест "Тайной истории". Джамуха постоянно находится среди врагов Чингиса, но ведет там двойную игру. Здесь он играет на руку Чингиса, отпугивая Ванхана от примирения с найманами. Для этого было достаточно сказать, что с врагом уже договорился сам Чингис; этой одной фразы оказалось достаточно, чтобы испуганный Ванхан обратился в бегство.
Но почему Ванхан поверил Джамухе, не принял его наговоры за клевету, подобно Гурин-баатуру? Потому что он знал о своей ссоре с Чингисом, чего не знали его сподвижники, но, видимо, знал Джамуха. Поэтому известие последнего могло показаться кераитскому хану правдивым. Да и как ему было не опасаться коварства Чингиса, стремившегося стать его наследником?! Но вот откуда оказался столь осведомленным Джамуха? Если не от Ванхана, что исключено, то только от Чингиса. Значит, вражда этих двух выдающихся монголов была лишь ширмой, скрывающей... но воздержимся от выводов и проанализируем дальнейшие события.
Никогда не бывает и не может быть коллизии, при которой выигрывают все. В нашем случае проигравшим оказался законный наследник Ванхана, Нилха, человек достаточно храбрый и решительный. Он уже свыкся с мыслью, что престол кераитского Ханства вот-вот достанется ему, а его отстранили, хотя и вежливо, но бесповоротно. Поэтому он, естественно, оказался в стане недовольных своим малопопулярным отцом и его слишком настойчивым другом и, будучи человеком искренним, высказал свою точку зрения прямо, заявив по поводу сватовства Джучи к его сестре: "Ведь нашей-то родне придется, пожалуй, сидеть у вас около порога да только невзначай поглядывать в передний угол. А ваша родня должна у нас сидеть в переднем углу да глядеть в сторону порога" [41].
Как только это стало известно, к Сангуму явилась депутация, состоявшая из Джамухи. очевидно полностью помирившегося с кераитами, Алтана и Хучара - монгольских аристократов, в свое время возводивших Тэмуджина в Чингисханы, кара-киданя Эбугэджин-Ноякина [*120] и двух богатырей: Сюгэтэй-Тоорила [42] и Хачиунбеки [43]. Они предложили опальному царевичу помочь вернуть право на престол, погубив Чингисхана, но отнюдь не советуя ему выступить против отца. Действительно, хана удалось уговорить, и он дал согласие на то, чтобы заманить Чингиса под предлогом сватовства в гости и убить. Верность друзьям и слову не была отличительной чертой кераитского владыки.
Состав депутации говорит о многом. Во-первых, социальное лицо ее: вся монгольская родовая знать, которая, видимо, теперь уже полностью отошла от Чингисхана. И важно, что заговор не удался лишь благодаря тому, что два простых табунщика, Бадай и Кишлих, изменили высокородному хозяину я известили Чингисхана о готовящемся покушении на его жизнь. Тут налицо момент социальной розни: потенциальные "люди длинной воли" выступают против родовой знати, которая пытается опереться на соседнюю державу. Во-вторых, присутствие представителя кара-киданьского ханства показывает на продолжающиеся попытки уйгуров-несториан добиться объединения степи. Прямых указаний на роль уйгурских купцов в организации античингисовской коалиции нет, но за это говорит расстановка сил в 1203 г. В Хорезме сел на престол Мухаммед, враг неверных [44]. Правда, уже в 1204 г. ему пришлось просить помощи у кара-киданей против Гуридов, но до этого времени его отношения с гурханом были напряженными, а это отражалось на торговле между Дальним и Ближним Востоком. Мусульманские купцы пытались перехватить выгодную торговлю с Сибирью, и в то время когда кара-киданьский эмиссар поднимал кераитов против Чингиса, мусульманский купец Асан скупал у монголов белок и соболей [45].
Сам по себе факт торговли ни о чем не говорит, но то, что автор "Тайной истории" упомянул о нем при описании наиболее драматического момента войны Чингиса с кераитами, показывает на важность этого факта для читателя XIII в. Ведь автор не сторонник христианства и пользуется случаем подчеркнуть, что в критический момент не несториане, а мусульмане были друзьями Чингисхана.
Но самым для нас интересным является позиция Джамухи. Он начинает с наговора на Чингиса, якобы договорившегося с Таян-ханом найманским. В это, кажется, никто не верит, потому что причина ненависти к Чингису лежит в иной плоскости. Но при моральной подготовке общественного мнения клеветой не пренебрегают, даже если она не приносит противнику реального вреда из-за полной абсурдности.
Но еще интереснее последующие события. Хотя Чингис, предупрежденный о предательстве, успел откочевать, вражеская конница настигла его. Однако пыль, поднятая авангардом противника, снова известила его о наступлении кераитов, и Чингисхан "поймал своего мерина, завьючил и уехал. Еще немного - и было бы поздно. Оказывается, подъехал Джамуха..." [46]. Что же это? Небрежность или предательство? Ведь будь Джамуха последовательным врагом Чингиса, каким его рисует Рашид ад-дин [47], ему следовало бы броситься в погоню, а он вместо этого остановился для встречи с основными силами и стал объяснять Ванхану, как сильны и осторожны монголы. А те за это время успели построиться для битвы. Наконец, когда Ванхан предложил Джамухе руководить боем, тот отказался и, больше того, передал Чингисхану точную диспозицию кераитского войска [48], благодаря чему из рук Ванхана была вырвана верная победа. После этого автор "Тайной истории" как бы забывает про Джамуху, но Рашид ад-дин восполняет пробел, сообщая, что Джамуха снова устроил заговор, на этот раз против Ванхана. Он подговорил нескольких монгольских и татарских вождей организовать третью партию, враждебную и Чингису и Ванхану. Последний разбил и разграбил кочевья заговорщиков, но тем самым лишился своих союзников, часть которых вернулась к Чингису, а часть передалась найманам [49]. В числе последних оказался Джамуха.
Может и даже должно показаться странным, что Джамуха, постоянно обвинявший Чингисхана в связи с найманами, сам оказался на их стороне, но мы уже видели столько его поступков, не мотивированных пользой дела, что пора перестать просто удивляться [*121]. Но прежде чем искать разгадку столь необыкновенного поведения мудрого (сэчэн) джаджиратского князя, посмотрим, как он вел себя в стане Таян-хана. Оказывается, точь-в-точь, как в ставке Ванхана, да и раньше. Командуя объединенными силами монгольских племен, не покорившихся Чингису, Джамуха рассматривается найманами как наиболее ценный союзник, и Таян-хан доверял ему. Перед боем Джамуха постарался напугать своего союзника, описывая силу монголов, затем увел свои войска и послал Чингисхану извещение, что найманский хан деморализован и можно начинать наступление. Совет оказался конструктивным - найманы потерпели полное поражение, после которого все монголы Джамухи сдались Чингисхану.
Теперь можно поставить вопрос: в чью пользу действовал Джамуха, последовательно предавая доверявшихся ему противников Чингисхана? Или точнее: кто выигрывал от советов Джамухи? Только один человек - Чингисхан! И больше того, если бы не было Джамухи, если бы никто не подбивал Нилха-Сэнгума на безрассудный, несвоевременный конфликт, не вспугивал зазевавшегося Чингиса, не обнажил во время боя найманского фланга, то вряд ли бы удалось Чингисхану подчинить себе храбрых и воинственных кочевников, в том числе самих монголов. И тут напрашивается одно-единственное решение: а что, если названые братья до конца оставались друзьями? Но посмотрим, как воспринимал сложившуюся ситуацию сам Чингисхан.
Если до сих пор расхождения между обеими исследуемыми нами версиями касались деталей, то в последнем акте трагедии Джамухи-сэчэна они весьма существенны. Автор "Тайной истории" и Рашид ад-дин согласны и расходятся по следующим пунктам [50]:
а) после поражения найманов Джамуха лишился поддержки монгольских племен и остался с малым отрядом; но численность этого отряда определяется Рашид ад-дином в 60 человек, а "Тайной историей" - в 5 всадников. Во втором случае - это банда;
б) воины схватили Джамуху и привели перед лицо Чингиса, а тот их казнил за измену "природному государю". Однако, по Рашид ад-дину, было казнено лишь 30 воинов, а остальные зачислены на службу;
в) Джамуха был казнен: по Рашид ад-дину - путем разделения на суставы, как злейший враг; по "Тайной истории" - он сам просил умертвить его "без пролития крови", несмотря на то, что Чингисхан предлагал ему второе место в каганате и возобновление дружбы.
Таким образом, не только изложение событий, но их осмысление и характеристики главного соперника Чингисхана настолько различны, что мы вправе поставить вопрос: кому верить?
Вероятнее всего, обе версии не точны, как любая тенденциозная подача материала. Однако степень искажения действительности играет важную роль. Ведь не все равно: близко или далеко мы находимся от истины. Поэтому сформулируем нашу задачу четче: какой вариант предпочесть для исследования и критики?
Проведем разбор разногласий по пунктам: а) 60 всадников - для того времени боеспособный отряд. Отступать этому отряду было можно. Алтайские горы, кыпчакские степи, богатое Семиречье готовы были принять героев, сражавшихся против военной деспотии. Но пять человек - ничто. Их легко мог изловить любой монгольский отряд, а сами они не могли рискнуть ограбить чье-либо кочевье и должны были кормиться охотой и прятаться от всех, что очень трудно. Исходя из этих соображений думается, что версия "Тайной истории" вероятнее, и становится понятной психология людей, настолько затравленных, что у них не выдержали нервы.
б) Сведение о том, что половина воинов, при ведших к Чингисхану связанного Джамуху, была зачислена на службу, выражено очень неясно, и можно даже представить, что помилованные не участвовали в пленении своего князя, а только были родственниками его. Текст Рашид ад-дина составлен обтекаемо и уже по этому одному внушает меньше доверия, чем четкое сообщение "Тайной истории".
в) Вопрос о способе казни. Монголы убивали людей охотно, но просто. Либо ломали спину, либо вырывали сердце и приносили его в жертву знамени. Замедленная казнь с пыткой характерна не для кочевников, а для ближневосточных мусульман. Поэтому опять-таки заслуживает предпочтения версия "Тайной истории", тем более что автор ее был современником событий и сочинял свой труд для людей, которые его немедленно поймали бы на этнографических несообразностях, тогда как читатели "Сборника летописей" на такие детали внимания не обращали.
Но самое важное то; что интерпретация характера и поведения Джамухи, предлагаемая Рашид ад-дином, никак не убедительна. С одной стороны, сказано, что он был "крайне умный и хитрый", а с другой - изображен беспринципным интриганом, который "неоднократно убегал от Чингисхана и уходил к его врагам, Он-хану (Ванхану. - Л.Г.) и Таян-хану" [51]. Но те почему-то принимали его, хотя тоже были не глупы. Очевидно, у них были к тому основания.
Считая, что Джамухой владело просто честолюбие, Рашид ад-дин не пытается даже объяснить, на чем зиждилась его популярность. Ведь недостаточно быть дурным человеком для того, чтобы вести за собою народы и государей!..
И не случайно, что такие солидные историки, как В.В.Бартольд, Б.Я.Владимирцов, С.А.Козин, критически воспринимая текст, предлагали обратную концепцию: Джамуха - вождь степной демократии, борющийся против аристократии [52], или наоборот: аристократ, барин, воюющий с вождем народа [53], или человек, имеющий "демократические тенденции, но... который сам не знает, чего хочет и, мечется из одной стороны в другую" [54]. Последнее мнение, пожалуй, наиболее близко к тому образу, который так тонко нарисовал автор "Тайной истории", но и его мы не можем принять, так как сделанные нами наблюдения толкают нас на другую дорогу. Поискам истины должно обязательно предшествовать раскрытие лжи.
Автор "Тайной истории", современник и участник событий, описывает встречу враждовавших побратимов так: "И сказал Чингисхан: "Передайте Джамухе вот что: Вот и сошлись мы с тобою. Будем же друзьями. Сделавшись снова второю оглоблей у меня, ужели снова будешь мыслить инако со мною? Объединившись ныне, будем приводить в память забывшегося из нас, будить заспавшегося. Как ни расходились наши пути, всегда все же был ты счастливым, священным другом моим. В дни поистине смертных боев болел ты за меня и сердцем и душой. Как ни инако мыслили мы, но в дни жестоких боев ты страдал за меня всем сердцем. Напомню, когда это было. Во-первых, ты оказал мне услугу во время битвы с кереитами при Харахалд-житэлетах, послав предупредить меня о распоряжениях Ван-хана; во-вторых, ты оказал мне услугу, образно уведомив меня о том, как ты напугал наймана, умерщвляя словом, убивая ртом" [55].
Как ни неожиданно, но Чингис благодарит Джамуху именно за то, что тот в критические мгновения оказывался в стане врага; иными словами: за шпионско-диверсионную деятельность, совершенную в пользу его, Чингисхана. И это не расходится с нашими наблюдениями, а подтверждается ими. И с этой точки зрения понятно, почему для Чингиса было важно, чтобы Джамуха находился на воле, считался его злейшим врагом и тем самым снискивал расположение могучих ханов, противников Чингиса. И если бы Чингис мог без шума и огласки отпустить Джамуху, то он бы это, конечно, сделал, но кретины нухуры испортили всю игру, потому что вся степь узнала о пленении главного соперника монгольского хана. Надо было прятать концы в воду, и Джамуху казнили, оповестив об этом всех, кого было нужно.Чтобы юридически оформить смертный приговор военнопленного, надо было найти его вину и объявить его военным преступником. А просто участие в войне грехом не считалось ни при каком случае; за удаль в бою не судили. И вот Чингисхан вспомнил битву при Далан-балчжутах и велел передать пленнику: "Ты коварно и несправедливо поднял брань по делу о взаимном угоне табуна между Чжочи-Дармалой и Тайчаром. Ты напал, и мы бились... А теперь - скажите - ты не хочешь принять ни предложенной тебе дружбы, ни пощады твоей жизни. В таком случае да позволено будет тебе умереть без пролития крови" [56].
В версии "Тайной истории" сомнительно только одно: что инициатива казни исходила от самого Джамухи. И тем более странно, что у Рашид ад-дина фигурирует та же версия, хотя и в ином аспекте. Впрочем, у персидского компилятора этот эпизод так смазан, что можно оставить его интерпретацию без внимания, отметив только, что в данном случае оба рассказа восходят к одному, первоначальному источнику, а насколько можно ему верить, пусть судит читатель.
Сначала Джамуха разговаривает предельно самоуверенно:
"Черные вороны вздумали поймать селезня. Холопы вздумали поднять руку на своего хана. У хана, анды моего, что за это дают? Серые мышеловки вздумали поймать курчавую утку. Рабы-домочадцы на своего природного господина вздумали восстать. У хана, анды моего, что за это дают?" [57] Очевидно, схваченный принц был уверен, что предавшим его будет плохо... и был прав. Но на чем зиждется эта уверенность? Ведь точно такие же изменники природному господину, Бадай и Кишлих, предупредившие Чингисхана о наезде кераитов, удостоились высочайшей милости. Да сами нукуры Джамухи, которые не могли не знать обычаев своего народа, ждали от хана награды, а не казни. Иначе они бы не сунулись в львиную пасть. Значит, Джамуха знал что-то, чего не знали они. Это "что-то" было предложение Чингиса сделаться второй оглоблей в телеге государства за те услуги, которые Джамуха успел оказать. Но затем его тон меняется (разумеется, в источнике, а как было на самом деле, мы не знаем): "Ныне, хан мой, анда, ты милостиво призываешь меня к дружбе. Но ведь не сдружился же я с тобою, когда было время сдружиться".
Что это за декламация? Ведь если бы Джамуха был признанным другом Чингиса, то ни кераиты, ни найманы не опирались бы на его советы и не были бы преданы им, а монголы не стали бы за два года повелителями Великой степи. Ведь Чингис именно за то и благодарит Джамуху, что тот, находясь в стане врагов, помог ему одержать победу; следовательно, сентенция Джамухи рассчитана не на уши хана, а на самую широкую огласку среди монгольской общественности. Затем: "К чему тебе дружба моя, когда перед тобою весь мир? ведь я буду сниться тебе в сновидениях темных ночей; ведь я буду тяготить твою мысль среди белого дня. Я ведь стал вошью у тебя за воротом или колючкой в подоле". Это убедительно как слова или соображения самого Чингиса, но не Джамухи. Пользы от раскрытого агента нет, а помех предвидится много, и проще от него избавиться, хотя бы для того, чтобы избежать возможных компрометантных разговоров с широким резонансом. А с точки зрения Джамухи? Он помог хану одержать победу, и явно не для того, чтобы стать ее жертвой. Быть убитым своим другом еще обиднее, чем пасть от руки врага. Поэтому мне кажется сомнительной интерпретация "Тайной истории", и думается, что ее автор вложил в уста Джамухи соображения хана или ближайших нойонов-советников. И сделал он это для того, чтобы снять с них ответственность за казнь пленника - он, мол, сам того хотел. Но злословить по адресу казненного он не стал, потому что этому никто из осведомленных людей не поверил бы, а интерпретация события оказалась бы под подозрением.
То, что историческая необходимость и случайность соседствуют - известно, но применять этот тезис к конкретной обстановке сложно и требует если не артистизма, то мастерства. Однако в нашем случае конструктивен именно этот поход. Объединение степи было исторической необходимостью, но то, что эту задачу выполнили не кераиты, найманы или кара-кидани, а именно монголы - тут уже цепь случайностей, определенных сочетанием воли и чувств многих участников событий.
Армия Чингисхана, или партия "людей длинной воли", была слабее не только кераитского и найманского ханств или меркитского и татарского племенных союзов, но даже собственной античингисовской монгольской аристократии, и, как мы видели, победа досталась Чингису благодаря его выдержке, искусной дипломатии, умению привлекать и лелеять нужных людей и помощи Джамухи-сэчэна, без которого девятибунчужное белое знамя валялось бы в траве, рядом с отрубленной головой хана. Тогда бы "царство первосвященника Иоанна" превратилось из мечты в действительность [*122], но общий ход истории нарушился бы разве что в деталях. Ну, на несколько дальних походов было бы меньше, а письменных памятников литературы и историографии стало бы несколько больше.
Однако для нашей темы победа монголов - это факт огромного значения, потому что идеологическая система их была несовместима с христианством. Это не значило, что монголы и несториане не могли уживаться в одних кочевьях и ходить рука об руку в далекие походы. Но это значило, что обе религии должны были потесниться, чтобы не мешать друг другу, и Чингисхан понял это раньше всех своих соратников, а может быть, и побежденных противников.
Монгольская религиозная концепция была отнюдь не примитивной языческой верой или практикой шаманской экзальтации. Во главе культа стояли прорицатели, имевшие огромное влияние и ограничивавшие власть ханов. Около 1207 г. волхв Кокочу [58], сын одного из первых сподвижников Чингисхана,
Мунлика, очевидно переоценив свое влияние в народе, при помощи своих шести братьев избил ханского родного брата Хасара, а затем оклеветал его, предсказав Чингису, что Хасар отнимет у него престол. Только заступничество ханши-матери спасло Хасара от казни, но не от опалы. После этого Кокочу обнаглел и стал переманивать к себе людей из числа подчиненных принцам из ханского рода. Когда же сводный брат Чингиса, Тэмугэ-отчигин потребовал своих людей назад, то Кокочу с братьями заставили просить у них прощения на коленях. По жалобе Отчигина Чингисхан вызвал в ставку зарвавшихся приближенных, и волхву сломали спину, а его отца и братьев, пристрожив, простили. Согласно "Тайной истории", труп волхва вознесся в небо, но Чингисхан объяснил, что Тенгри (Небо), невзлюбив его, унес не только душу, но и тело. После этого родственники казненного присмирели [59], и конфликт между духовной и светской властью кончился в пользу последней.
На этой короткой и трагичной истории выиграли несториане, которых Чингис и его преемники стали привлекать к участию в государственной деятельности, не требуя отречения от веры. Но все-таки создавшуюся империю никак нельзя было назвать христианской, и теперь нам следует обратить внимание на божество древнемонгольской религии, оказавшееся соперником Христа. То самое божество, ради победы которого погиб Джамуха-сэчэн.
Одной из наиболее пагубных для научного мышления ошибок являются предвзятые мнения, которые, будучи некогда высказаны как гипотезы, в дальнейшем принимаются как непререкаемые истины. Сила давности парализует критику, и ложное мнение укореняется, искажая картину исторического процесса. К числу таких мнений принадлежит представление о монгольской религии XII-XIII вв. как о примитивном язычестве. Считается, что монголы равно уважали все веры, полагая, что важно лишь молиться за хана, покровительствовали всем священнослужителям, так что нетерпимость не вытекала из их религии. Ошибка этого мнения состоит в том, что частное произвольно принято за общее и что причины весьма относительной монгольской веротерпимости перенесены с земли на небо, т.е. эти причины отыскивались в мировоззрении, а не в существовавшей политической ситуации.
Теперь, исследовав критически аутентичный источник - "Тайную историю монголов", мы берем на себя смелость утверждать, что монгольская религия XII--XIII вв. была законченной концепцией мировоззрения, с традицией, восходившей к глубокой древности и отточенной не менее, чем буддизм и ислам, зороастризм и манихейство, католичество и православие. Начнем исследование с полемики.
Наиболее подробное описание древней религии монголов [*123] сделано ученым-бурятом Дорджи Банзаровым [60], изложившим взгляды бурятских язычников XIX в. Он снабдил свое сочинение большим количеством блестящих исторических экскурсов и в заключение сделал вывод: "так называемая шаманская религия, по крайней мере у монголов, не могла произойти от буддизма или какой-либо веры" [61]. По его мнению, "черная вера монголов произошла из того же источника, из которого образовались многие древние религиозные системы; внешний мир - природа, внутренний мир - дух человека и явления того и другого - вот что было источником черной веры".
Согласно описанию Банзарова, черная вера заключается в почитании неба, земли, огня, второстепенных богов - тенгри, и онгонов, душ умерших людей. Роль шамана, по Банзарову, заключается в том, что он "является жрецом, врачом и волхвом или гадателем" [62]. Как жрец он приносит жертвы по праздникам и по другим поводам; как врач он вызывает духа, мучающего больного, и принимает его в свое тело; роль его как гадателя ясна. Можно думать, что современные Банзарову буряты исповедовали именно такую систему. Но так ли было в XII и XIII вв.
Иначе выглядит монгольская религия XIII в. в исследовании Н.Веселовского, писавшего на основании письменных источников. Несмотря на то, что на первой странице перечислена почти вся литература о монгольских верованиях, Веселовский упорно называет религию татар шаманизмом, понимая под этим последним эклектическое сочетание всевозможных представлений.
На первое место Веселовский ставит поклонение огню, считая это явление свойственным всем примитивным религиям (?!), на второе - поклонение солнцу и луне [63] (об этом культе Банзаров не сообщает). Затем идет поклонение кусту, "смысл которого мы разгадать теперь не можем" [64], и поклонение идолам, которых Веселовский отождествляет с онгонами - духами предков, хотя тут же называет онгона "хранителем счастья, стад, покровителем звероловства" и т.д [65]. Противоречие не смущает автора.
Конец работы посвящен вопросу о веротерпимости татар, вытекающей якобы из их религиозных представлений. Пока же необходимо установить, что Веселовский дает совершенно иную картину, нежели Банзаров, но вместе с тем делает ту же ошибку, смешивая в одно целое культ природы, магию, приметы и экстатические манипуляции шаманских медиумов. Подобно Банзарову, он принимает исторически сложившийся синкретизм за догматику положительной религии.
Вернемся к Банзарову. При внимательном прочтении его книги немедленно возникает ряд вопросов. Во-первых, с какими духами имеют дело шаманы: с духами ли умерших, т.е. онгонами, или с духами природы, земли - этуген, от которых происходит наименование шаманок - идоган? Во-вторых, какое отношение имеют шаманские духи к главному богу - Небу? В-третьих, почему главному богу шаманы не поклоняются и даже игнорируют его? В-четвертых, Банзаров пишет, что "Небо" нельзя считать тождественным с Богом [66]. так как Небо монголы представляли правителем мира, вечным правосудием и источником жизни, но что же тогда Бог? В-пятых, почему Банзаров усиленно и тенденциозно старается представить Небо безличным началом, хотя факты, приводимые им ниже из источников XIII в., противоречат этому? В-шестых, на каком основании Банзаров выводит культ огня из зороастрийской Персии вопреки своему первоначальному утверждению об автохтонности шаманизма?
Верный предвзятому мнению об автохтонности "черной веры", Банзаров смешивает в одно религиозные понятия хуннов III в. до н.э., тюрок VI в. н.э., монголов XIII в. и бурят XIX в. Естественно, что эти различные культы увязать в единую систему невозможно [67].
Итак, мы можем констатировать, что обе работы не удовлетворяют нас, главным образом со стороны метода. При рассмотрении религии в историческом аспекте важны не психологические основы религиозности, а символ веры или ответ на вопрос: "Какому Богу веруеши?", т.е. принцип историко-культурной классификации.
Для историка интересно разобраться не в сознании рядового верующего, где обычно много религий переплетено самым причудливым образом, а в принципах оформленных и развитых религий, так как изучение их в чистом виде и элементах позволит нам установить существовавшие культурные связи и дать объяснение доселе непонятным историческим явлениям. Следовательно, изучение религии не самоцель, а вспомогательная историческая дисциплина. Поэтому, оставляя в стороне вопросы происхождения религии, ее роли в сознании и т.п., мы будем рассматривать отдельные религии как факты исторического процесса. Мы попытаемся отслоить синкретические воззрения от основ, которые характерны для определенных религий, и попытаемся найти руководящие принципы для догматики монголов XIII в.
Ценные сведения о древней религии монголов можно найти у Вильгельма Рубрика, монаха-минорита, ездившего к Мункэ-хану и весьма интересовавшегося вопросами религии. Он предпринял свое путешествие, дабы убедиться, что Сартак, сын Батыя, действительно христианин, как ему сообщали черноморские купцы. Оно так и оказалось, но любопытно, что секретарь Сартака, Койяк, запретив Рубруку говорить Батыю, что Сартак - христианин, сказал: "Он не христианин, а Моал" [68]. Рубрук был возмущен тем, что татары путают религии и нации, однако, надо думать, Койяк, сам несторианин, понимал, что говорил. Когда Рубрук прибыл к Мункэ-хану, то ему удалось участвовать в религиозном диспуте, где мусульмане и христиане, объединившись на платформе единобожия, полемизировали с буддистами. Тогда высказал свою точку зрения и Мункэ-хан. Он сказал: "Мы, монголы, верим в Единого Бога, который на небе, волю его мы узнаем через прорицателей" [69]. Это и было исповедание монгольской веры, сокращенно записанное Рубруком. Очевидно, ее и имел в виду Койяк, противопоставляя монголов христианам, и несомненно, что эта доктрина значительно отличается от описанного Банзаровым политеизма. Но можно ли все-таки считать ее монотеизмом?
Плано Карпини в главе о богопочитании у татар говорит следующее: "Они веруют в Единого Бога, которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений, однако они не чтут его молитвами, или похвалами, или каким-нибудь обрядом" [70]. Сверх того они набожно поклоняются солнцу, луне и огню, а также воде и земле, посвящая им начатки пищи и пития преимущественно утром, раньше чем начнут есть или пить [71].
Плано Карпини, хотя не уличенный в сознательной лжи, требует внимательного к себе отношения. Во время бешеной езды на перекладных до ставки Гуюка и обратно, при недоедании и незнании языка, трудно произвести исчерпывающие наблюдения. Поэтому нет на нем вины за то, что поклонение Небу он понял как поклонение светилам и к культу земли самочинно прибавил культ воды. В остальном он согласен с Гайтоном-армянином, сообщающим нам, что татары "знают единого, вечного бога и призывают его имя, но это не все. Они не молятся и не удерживаются от грехов ради страха Божьего" [72].
Не менее определенно о монотеистическом богопочитании говорит Рашид ад-дин. У него приведен ряд высказываний Чингисхана по этому вопросу. В разговоре с сыновьями он сказал: "... силою Господнею и с помощью небесною я завоевал для вас царство" [73]. Давая наказ Джэбэ и Субэтэю. Чингисхан говорил: "Силою Бога великого, пока не возьмете его (Мухаммеда) в руки, не возвращайтесь" [74] Чингисхан сказал про себя, что "дело его, словно новый месяц, возрастает со дня на день; от Неба силою всевышнего Господа нисходит божья помощь, а на земле помощью его явилось благоденствие" [75]. Наконец, сохранился текст молитвы Чингисхана, когда он молился на вершине холма, повесив на шею пояс. развязав завязки плаща и пав на колени: "О предвечный Господь, ты знаешь и ведаешь, что Алтан-хан начал вражду... Я семь ищущий за кровь возмездия и мщения. Если знаешь, что это возмездие мое правое, ниспошли свыше мне силу и победоносность и повели, чтобы мне помогали ангелы, люди, пери и дивы" [76]. Эти слова могли бы показаться традиционными мусульманскими обращениями к аллаху, но имя аллаха нигде не упоминается, а везде стоит персидское слово "худа", т.е. "Бог".
Но самые драгоценные сведения о наличии у монголов культа верховного единого бога берем мы из "Сокровенного сказания". Там этот бог называется Вечным Небом. Монголы различали материальное "голубое" небо от духовного "вечного" Неба [77]. "Вечное Небо", согласно Банзарову, как мы уже видели, не было личным богом, а лишь мировым порядком.
Однако приведенные выше слова Чингисхана убеждают нас в противном. К ним можно добавить еще ряд высказываний Чингисхана, в которых Вечное Небо выступает как податель помощи. Так, обращаясь к сыновьям, он говорит: "Вечное Небо умножит силу и мощь вашу и предаст в ваши руки Тогтаевых сыновей" [78]. И далее: "Когда с помощью Вечного Неба будем преобразовывать всенародное государство наше..." [79].
По словам Чингисхана, Вечное Небо требует не только молитвы, но и активности: "...ты, Джурчедай, ударил на врага. Ты опрокинул всех: и джургинцев, и тубеганцев, и дунхаитов, и тысячу отборной охраны Хори-Шилемуна. Когда же ты продвинулся до главного среднего полка, то стрелою-учумах ты ранил в щеку румяного Сангума. Вот почему Вечное Небе открыло нам двери и путь" [80].
Как мы видим, Вечное Небо - бог, не только оказывающий помощь, но и требующий активности от своих почитателей, т.е. более активный, чем кальвинистский gott, дающий спасение по вере, без дел [*124].
На основании сказанного как будто следует признать у монголов наличие культа единого, всемогущего и активного бога. Но дело обстоит далеко не так просто.
"Сокровенное сказание" с полной определенностью сообщает нам, что Тенгри был не единственным богом монголов. Наряду с Небом упоминается Земля - Этуген. Например: "Темуджин сказал: мы ...умножаемые в силе небом и землей, нареченные могучим Тенгри и доставляемые матерью-Землей" [81], далее: "В кераитском походе мы, восприняв умножение сил от Неба и Земли, сокрушили и полонили кераитский народ" [82].
Тут явный дуализм, но надо полагать, что Небо почитается больше Земли, так как Небо постоянно упоминается без Земли, тогда как Земля без Неба - никогда.
Плано Карпини сообщает, что татары через чародеев вопрошают бога Итогу, которого команы (тюрки) называют Кам [83]. Итога, по вполне справедливой догадке Банзарова, - безусловно, монгольская Этуген, а кам - шаман. Согласно Плако Карпини, монголы этого божества боялись и приносили ему жертву. Для Этуген сооружалась "обо" (кучи камней на перевалах), причем в древности над обо совершались кровавые жертвоприношения [84].
Не менее определенно говорит о наличии у монголов двоебожия Марко Поло: "Они (?) говорят, что есть верховный небесный Бог; ежедневно они возжигают ему курения и просят у него доброго разумения и здоровья. Есть у них бог, зовут они его Нагитай и говорят, что то бог земной, бережет он их сынов и их скот да хлеб" [85]. В другом месте тот же Марко Поло сообщает: "У каждого высоко на стене прибита табличка, на которой написано имя, обозначающее Всевышнего Небесного Бога. Ей поклоняются с кадилом фимиама, поднимают руки вверх и кладут земные поклоны, чтобы Бог дал хороший ум и здоровье, а другого не просят. Ниже, на полу, стоит изображение, которое зовется Натигаем; бог земных вещей, рождающихся по всей земле. Ему придают жену, детей и поклоняются также. У него просят хорошей погоды, земных плодов, сыновей и т.п." [86].
Итак, достовернейший материал вошел в противоречие со столь же достоверным. Как примирить принцип монотеизма, провозглашенный Мункэ-ханом, с принципом дуализма, зафиксированным в "Сокровенном сказании" и Марко Поло. Кажется, что здесь неразрешимая путаница. Но если мы поставим снова основной вопрос: "Какому Богу веруеши?", то получим неожиданный ответ: монголы верили в Бога по имени Хормуста.
Сходство наименований монгольского и иранского богов уже привлекало внимание историков и этнографов [*125]. Шмидт признает это сходство неслучайным [87]. Ратцель также фиксирует на нем свое внимание [88]. Термин "Хормуста" широко известен. Его употребляет Гюк в описании коронации Чингисхана [89]. Он помещен в словарях Голстунского и Ковалевского, упоминается Банзаровым и Блоше" [90].
Банзаров не сомневается, что Хормуста и Небо - одно и то же. Чингисхана называли то сыном Неба, то сыном Хормусты, то по-китайски Тянь-цзы. Буддисты, переводя санскритские и тибетские книги на монгольский язык, именовали Индру Хормустой, что указывает на укоренение этого термина в Монголии к началу буддийской пропаганды.
Если бы термин "Хормуста" был занесен в Монголию не из Персии, а из Индии, вместе с буддизмом, то это имя соответствовало бы Варуне, согласно индо-иранской мифологии. Тут даже Банзаров уступает очевидности и вопреки собственным заявлениям об автохтонности "черной веры" замечает: "При лучшем знакомстве с шаманством монголов найдется в нем, может быть, много общего с учением Зороастра" [91]. Но если это хоть отчасти так. то прежде всего отпадает трактовка Тенгри - Вечного Неба как безличного мирового порядка. Она и до этого противоречила фактам, а сейчас с ней можно вовсе не считаться.
Затем получает объяснение культ солнца и луны, отмеченный архимандритом Палладием. Тэмуджин на горе Бурхан молился лицом к солнцу [92]. Но Веселовский, полемизируя против этого замечания, считает, что тут дело не в солнце, а в южной стороне, к которой будто бы монголы обращались при совершении религиозных обрядов. В доказательство он приводит факт, взятый из "Юань-ши" за 1210 г.: "Чингис, узнав о воцарении в Китае Юнцзи, сказал: "сей слабоумный не может царствовать", - и плюнул к югу (т.е. к Китаю)" [93]. Религиозного акта я здесь не вижу, и возражение против поклонения в сторону солнца отпадает. Но в самом деле культ солнца неясен и ни с чем не увязывается, если не предположить, что поклонение солнцу было деталью культа, а не отдельным культом. Солнце - древний Митра - было ипостасью Вечного Неба - Хормусты, и кажущееся противоречие отпадает. Что же касается луны, то у монголов она о числе культовых объектов не названа. Я полагаю, что иноземцы, грамотные, но не очень наблюдательные, поместили ее в пантеон монголов просто за компанию с солнцем. Но где же здесь Дариман?
Прежде чем двигаться дальше, отметим два крайне важных обстоятельства:
1) злом в разных религиях считается разное; но иногда бывают и совпадения: например, в христианстве и исламе черт один и тот же, но это не правило, а исключение из него. легко объяснимое тем, что Мухаммед принял на вооружение уже готовую общепризнанную христианскую этику, не противоречившую оригинальным чертам его учения;
2) отождествление понятия зла с собственными неприятностями есть не более как обывательское мнение, чуждое всем развитым метафизическим концепциям, к числу которых относятся религии.
Онтологическое зло никогда не приравнивается к субъективным неудачам, потому что формулировка этого понятия основывается на том или ином понимании космоса. Так, в зороастризме Ариман - равноправный соперник Ормузда, владыка полумира; в манихействе злом является материя в любой форме; в буддизме зло - это страсть, толкающая человека к действиям, а добро - полный покой в бесстрастии; в раннем христианстве Сатана - персона, "отец лжи и человекоубийца", а позднее он стал восставшим ангелом, бунтовщиком, преступником, т.е. в отличие от дуалистических систем дьявол не изначален. Кроме того, есть много систем, в которых вообще отсутствует понятие метафизического зла, как личного, так и космического. Здесь понятие "зло" совпадает с понятием "дурно", под которым разумеется отступление от закона или племенного обычая. Таковы многие генотеистические культы и шаманизм, в котором религию подменяет тонко продуманная натурфилософия: учение о трех мирах и шаманском "древе", пронизывающем их. По последнему поднимается шаман, чтобы в экстазе проникать в верхний и нижний миры.
В каждом языке - точнее, в каждой системе семантических сигналов - есть свои условные выражения, метафоры, которые переводить буквально - бессмысленно. Например, у нас "квадратный корень" вовсе не означает корня растения, у которого длина равна ширине. Точно так же обстоит дело с "шаманским древом". Это не предмет, а образ, который, исходя из контекста, следует перевести на наш философский язык как способность делать трансцендентное имманентным, своего рода интуицию. А верхний и нижний миры? Ведь и они фигурируют в нашей натурфилософии под названием макромира и микромира, тогда как мы сами находимся в мезомире, в переводе на русский язык - среднем мире. Разумеется, нельзя ставить знак равенства между шаманистской философией и современной физикой, но еще менее правильно приравнивать шаманизм к теистическим религиям, включающим понятие божества. Шаманизм как система мировосприятия насквозь мистичен, но а нем нет места ни для бога, ни для дьявола.
Но можно ли считать шаманизм религией? И да и нет, в зависимости от того, как мы условимся о значении термина. Прямое значение слова "религия" - это связь (подразумевается - с божеством), от латинского глагола religo - связываю. Следовательно, если в концепции нет божества, то не может быть и связи и такие системы называть религиями нельзя. С другой стороны, разнообразие атеистических концепций столь же велико, как и теистических. Даосизм, буддизм, конфуцианство, джайнизм, подобно шаманизму, обладают всеми качествами религиозных доктрин, исключая признания Бога-существа. И все они больше отличаются от атеизма материалистов, нежели от религиозных систем. Как их назвать?
А сами теистические системы? Родовые культы на древнем Востоке и в Элладе очень мало общего имеют с мировыми религиями: христианством, исламом и теистическим ламаизмом. С точки зрения средневековых богословов, язычество не религия, а собрание суеверий. Да и у самих язычников отношение к идолу, которого то кормят жертвами, то стегают кнутом, очень непохоже на веру в Аллаха или Ади-Будду (Предвечного Будду, создателя мира). Если мы всюду будем применять термин "религия", то невольно объединим под этим понятием множество предметов несходных и разнотипных.
Поэтому, исключительно для удобства пользования термином, я буду в этой работе называть религиями только теистические системы, а для всей совокупности концепций и мировоззрений применю широкий термин - "верования", поскольку он столь же распространен и понятен без дополнительных объяснений.
Этот длинный и скучный экскурс был нужен нам только для того, чтобы отграничить древнемонгольскую религию от шаманизма. Они соседствовали, сосуществовали, взаимодействовали, но в древнемонгольской религии было то, чего не могло быть в шаманизме: космическое злое начало.
Банзаров предполагает, что Ариманом монгольского пантеона был Эрлик-хан, бог подземного мира [94]. Я не могу согласиться с таким сопоставлением, хотя действительно в современной бурятской мифологии Эрлик - злое божество алтайских шаманистов, от которых он попал к бурятам, надо думать, в более позднюю эпоху. Источники дают нам другое имя: это Итога Плано Карпини, Этуген - земля "Сокровенного сказания", Натигай Марко Поло. Хотя это звучит на первый взгляд парадоксально, но детальное изучение вопроса показывает, что это действительно так, хотя это тоже не Ариман.
Прежде всего надо помнить, что земля в "Сокровенном сказании" то упоминается рядом с небом, то опускается, но никогда не выступает самостоятельно. Во-вторых, по словам Плано Карпини, монголы боялись бога Итоги, т.е. Этугена, и приносили ему жертвы, в том числе даже кровавые. Причиной болезни Угедей-хана были "духи земли и вод". У бога Натигая просят мирских благ, противопоставляя его тем самым небесному Богу. Среди этих благ первое место занимают дети. Это место перекликается с представлениями современных бурят, согласно которым Хормузта - глава 55 западных (добрых) тенгриев, а Эрлик-хан - вождь 44 восточных (злых), именуемых также дзаяны, духов земли, вызывающих оплодотворение.
Любопытно, что альбаст горных таджиков и ягнобцев не только злой дух, но также дух, без присутствия которого не могут состояться роды. Еще одна неслучайная аналогия.
Религиозные верования бурят, описание Банзаровым, несомненно являются трансформацией более древней религии. Эрлик-хан попал к ним из алтайского культа, где он глава подземного мира, но не враг доброго бога Ульгеня, а брат и помощник. Когда люди не приносят Ульгеню жертв, он по доброте своей не может их наказать и обращается с жалобой к Эрлику. Тот быстро насылает на людей заразу или какую-нибудь другую беду, и тогда надо принести жертву обоим божествам, ибо они заодно. Никакого сходства с Ариманом Эрлик-хан не имеет.
Пожалуй, тут гораздо ближе не иранская, а древнетюркская народная религия, где Земля и Небо воспринимаются как две стороны одного начала, не борющиеся друг с другом, а взаимопомогающие. Эта концепция восходит к глубокой древности, к началу нашей эры, т.е. к сяньбийской культурной стихии [95]. Однако за тысячу лет произошла неизбежная трансформация и поглощение иноземных идей. Но, по-видимому, иранское влияние, проникавшее в Монголию через манихеев в VIII-IX вв., не повлияло на существо воззрений предков монголов, хотя они и усвоили иранскую терминологию. Злое начало понималось ими не как половина миропорядка - Ариман, а как его противоестественное нарушение - ложь, предательство. Это не значит, конечно, что сами монголы были исключительно правдивы. Кто без греха! Но как этическая категория осуждение предательства - моральный императив [*126].
Автор "Тайной истории" даже самого Чингисхана осуждает за предательские убийства своего сводного брата Бектора и богатыря Бури-Боко и восхваляет за казнь нукеров Джамухи, но кровавые экзекуции над побежденными татарами и меркитами оставляют его равнодушным. Эта точка зрения вполне логична. Смерть во время войны - всего лишь закон природы, а убийство доверившегося - оскорбление естества, следовательно божества. Люди, причастные к предательству, не должны жить и производить потомков, ибо монголы признавали коллективную ответственность и наличие наследственных признаков (мы бы сказали - генофонда). Потому и пострадали татары за выдачу чжурчжэням на смерть кераитского хана и отравление Есугэй-баатура. По логике монголов это было правильно.
Необходимо отметить, что в XII-XIII вв. эта точка зрения для большинства народов была непривычна. Китайцы, тюрки-мусульмане и даже европейцы практиковали убийство послов и парламентеров. Согласно монгольскому учению, они совершали этим самый тяжелый грех, и поэтому монголы так жестоко расправились и с Сунским Китаем, и с хорезмшахом Мухаммедом, и с русскими князьями на Калке, и с венграми на реке Шаяве.
Но уцелевшие от резни китайцы, иранцы, русские и венгры долго не могли понять связи между убийством монгольских послов и последовавшим истреблением их соотечественников. Им казалось, что одно дело, когда они убивают, а другое - когда они сами становятся жертвами! Поэтому они считали монголов чудовищами, забывая о том, что каждое следствие имеет причину. Только самые умные европейцы, например Плано Карпини и Александр Невский, поняли это. Плано Карпини постарался, чтобы с ним не посылали послов в Европу, так как боялся, что немцы их убьют, а "у татар сеть обычай никогда не заключать мира с теми людьми, которые убили их послов" [96]. Александр Невский в 1259 г., зная этот обычай, не позволил новгородцам перебить татарских постов в Новгороде, поставив у дома, где те остановились, вооруженную охрану. Этим он спас не только татар, но и Новгород. И как это непохоже на безразличие самих новгородцев к чужой смерти! Ведь когда Ярослав перебил их парламентеров и тут же, получив известие о смерти своего отца Владимира Красное Солнышко и убийстве Святополком Окаянным его братьев Бориса и Глеба, хотел бежать в Швецию, новгородцы, чуя поживу, сказали ему: "Мертвых нам не кресити" - и, забыв про предательство, пошли сажать его на престол киевский.
Итак, злое начало монголов непохоже ни на Аримана зороастрийцев, ни на "Беснующийся мрак" манихеев, а от христианской концепции сатаны отличается тем, что оно безлично. Поскольку мы отметили несомненные реминисценции иранской культуры, то обратимся к третьей иранской концепции - митраизму, продержавшемуся в Иране до арабского завоевания. Культ этот пережил длинную эволюцию, но мы ограничимся характеристикой основного направления его исторической судьбы.
Зародившись на равнинах Средней Азии среди кочевых племен, митраизм был воспринят такими же кочевниками, населявшими страну Шаншун, находившуюся в Северо-Западном Тибете. От шаншунцев эту веру переняли оседлые тибетцы, обитавшие в долине Брамапутры, называющейся в Тибете Цан-по. Здесь она стала официальной религией с культом, клиром, проповедью и влиянием на государственные дела [97]. Тибетское название этой религии - бон. Из Тибета бон распространился в Центральную Азию и, выдержав жестокую борьбу с буддизмом, сохранил свои позиции в Тибете до XX в. Тождество митраизма и бона установлено нами в специальной работе [98], а сходство того и другого с религией древних монголов мы попробуем проиллюстрировать несколькими примерами [*127].
Среди многих гимнов Митре в Авесте есть важный текст. Ахурамазда обратился к Спитаме-Заратуштре, говоря: "Поистине, когда я сотворил Митру, владыку обширных пастбищ, о Спитама, я сотворил его столь же достойным жертвоприношений и молитв, как и я сам, Ахурамазда. Злодей, который солжет Митре (или нарушит договор), навлечет смерть на всю страну, причинит миру такое же зло, как сто грешников. О Спитама, не нарушай договора, ни с верующими, ни с неверующими, так как Митра и для верных и для неверных" [99].
Древний Митра - гений небесного света, почитался наравне с Ахурамаздой, и Дарий Гистасп отвел одинаково почетные места эмблемам Ормузда и Митры на стенах своей усыпальницы [100] (486 г. до н.э.). Иногда Митра считается божеством, совмещающим мужской и женский пол. На некоторых митраистских памятниках встречаются символы бога и богини. На многих барельефах Митра закалывает быка или барана, что указывает на связь культа с жертвоприношениями, но главные культовые действия совершались тайно. Ксеркс специальным указом запретил почитание дэвов в своей империи, но Митра и Анахита были исключены из числа гонимых богов и упомянуты в надписи Артаксеркса как союзники Ахурамазды.
Однако культ Митры в Иране был вытеснен почитанием Амешаспент, и впоследствии Митра выступает как самостоятельное божество, находящееся посредине, между Ормуздом и Ариманом [101]. Значение культа Митры в Иране заметно снизилось, а расхождения его с зороастризмом обострились. Зато в Малой Азии культ Митры расцвел. Ему поклонялся Митридат Эвпатор, его чтили киликийские пираты, у которых культ Митры заимствовали римские солдаты, а потом солдатские императоры [102], например Аврелиан, Диоклетиан, Юлиан Отступник, а в Иране - Бахрам Чубин, "поклоняющийся Михру мятежник", как его назвал христианский автор VII в. [103].
Западный митраизм, поклонение "Непобедимому солнцу", не выдержал соперничества с христианством и исламом и бесследно исчез. Зато на Востоке он сохранился у эфталитов, где поборником его выступил царь Михиракула, борец против буддизма [104]. Царство эфталитов в начале VI в. включало в себя Дардистан в Западном Тибете [105]. Поэтому культурное общение между эфталитами и страной Шаншун было легким и даже неизбежным.
Согласно основному тезису митраизма, Небо вместе со своей супругой Землей правит всеми другими богами, порожденными этим основным двуединым божеством. Не этот ли культ мы находим у тибетцев и монголов до принятия ими буддизма? Дальше. Земля-производительница, terra Mater, оплодотворенная водой, занимает важное место и в ритуалах и в учении [106].
Но не только культовые детали и не столько они определяют близость учений митраизма и бона. Восточный митраизм, сохранивший архаичные черты, не сделался, подобно западному, религией победы или военного успеха, а остался учением борьбы за правду и верность. Он не превратился в "Непобедимое солнце", а сохранил свою космическую природу, где солнце было только "глаз Митры", а сам он - божество-жрец Белый свет. Врагом восточного Митры, как и бонского Белого света, были ложь, обман и предательство, причем под последним понималось злоупотребление доверием [107]. Именно эта догматическая и одновременно психологическая черта роднит митраизм с религией бон и ответвлениями бона у древних монголов.
И наконец, последний вопрос: почему митраизм так не ладил с буддизмом, хотя довольно спокойно позволил поглотить себя христианству и исламу? Общее в буддизме и боне (митраизме) - указание верующим делать добрые дела и стремиться к самоусовершенствованию, но понимание добра и цели, ради которой следует совершенствоваться, диаметрально противоположны. Буддисты считают добром либо "неделание", либо пропаганду своего учения, которое в конечном счете ведет к тому же "неделанию" ради полного исчезновения из жизни. Митраисты, наоборот, предписывают борьбу за правду и справедливость, т.е. военные подвиги, а во время войны отшельники рассматриваются как дезертиры. С точки зрения буддиста, мир - обитель мучений, из которой надо бежать; прекращение процесса восстановления жизни, т.е. безбрачие, - обязательное условие спасения. В митраизме Митра - "хозяин обширных полей", которым он дает плодородие. Он дает прирост поголовью стад; он дает также тем, кто честен, здоровье, изобилие и богатство. Он тот, кто раздает не только материальные, но и духовные блага [108].
Короче говоря, митраизм - жизнеутверждающая система. Но если так, то проповедь борьбы с жизнью, утверждение, что прекрасный мир, окружающий нас, - майя (иллюзия), что полное безделие - самое подходящее занятие для талантливого человека и что лучшее средство для торжества добра - это непротивление злу, - все это представлялось митраистам-бонцам чудовищной ложью, а с ложью надо было бороться. Так предписывал их закон. Вот почему буддизм встретил такое яростное сопротивление в Тибете и Монголии, а победил он, да и то не полностью, только тогда, когда внутренние войны унесли в бездну самую деятельную часть народности, а у оставшихся уже не было ни сил, ни желания противостоять новому учению, которое сулило мир и призывало выйти из этого жестокого мира страданий. Тогда в Азии и восторжествовала "Желтая вера".
В настоящее время бон исповедуется в Сиккиме, отчасти в бутане, в юго-западных провинциях Китая - Сычуани и Юннани, южнокитайскими народностями мяо, поло, лису и другими, а также в Западном Тибете. Материалы по бонской религии весьма скудны. Это записки моравского миссионера Франке [109] и дипломатического агента Белла [110] и, наконец, подлинная бонская рукопись, доставленная Сарат Чандра Дасом и частично переведенная на немецкий язык Лауфером [111]. Наиболее полные современные исследования по бону содержатся в работах Гофмана [112] и Стейна [113]. Сведения, которые даются по бону в европейских работах, противоречивы и туманны. Что же касается описания бона в тибетских источниках, составленных буддистами, то тут приходится считаться с возможностью заведомой фальсификации фактов.
Божество, почитаемое бонцами, носит название Кунту За-нпо (кун ту бзанг по), буквально "Всеблагой". Но так как ничто не может, по мнению бонцев, появиться на свет без отца и матери, то рядом с этим божеством существует богиня, выступающая то как нежная "Великая мать милосердия и любви", то как гневная "Славная царица трех миров", управляющая всем миром, включая Китай, Тибет, Шаншун и Ли (Хотан) [114]. Эта богиня почитается даже больше, чем ее муж, так как ее сила связана с землей, вследствие чего она в Западном Тибете называется Земля-мать [115].
Согласно бонской космологии, мир устроен из трех сфер: небесная область богов - белого цвета, земная область людей - красного цвета и нижний мир водяных духов - синего цвета. Мистическое мировое дерево прорастает все три вселенные и является путем, по которому миры сносятся между собой. По одной из бонских версий, в мире, в котором не было ни формы, ни реальности, появился чудесный человек между бытием и небытием, который стал называться "Сотворенный, владыка сущего". В мире тогда не было времен года, сами собой росли леса, но не было животных. Затем возникли свет белый и свет черный, после чего появляется черный человек, олицетворение зла, создатель раздоров и войн. Но появляется также и белый человек, окруженный светом, которого называют "Тот, кто любит все сущее". Он дает тепло солнцу, приказывает звездам, дает законы и т.п. [116].
Тибетцы знают много сортов демонов, весьма разнящихся между собой. Это лха, небожители, добрые духи белого цвета, большей частью мужчины. Они животворны, хотя бог войны Далха (Дграл-ха) яростен и силен, как величайший бес. Мелкие духи этого сорта используются как защитники ламаизма. Землю населяет злые духи цан (бцан), мужчины красного цвета. Обычно это мстящий дух жреца, недовольного своей смертью. Обитают они преимущественно в окрестностях храмов. Главные враги людей - демоны дуд (бдуд, мара), в большинстве мужчины черного цвета и очень злобные. Самые злые из них - де (дре) или лхаде (лха 'дре), мужчины и женщины. Прочие духи значительно уступают по силе и размаху вышеописанным. Перечисляются бесы звезд - дон (гдон), пестрые, причиняющие болезни; демоны-людоеды - синпо (срин по) и многие другие.
Аналогичная система демонологии, хотя и не столь развитая, отмечена по всей Северной Евразии. Это роднит между собой мировоззрение азиатских кочевников, несмотря на то, что они исповедуют разные религии: ведь демоны не являются объектом поклонения, от них нужно только защищаться. Поскольку это обстоятельство не учитывалось многими этнографами, ставившими знак равенства между верованием и религией, то молчаливо бытовала концепция, согласно которой бон - это тибетская разновидность шаманизма. Тут опять произошло смешение двух понятий: шаманизм - практика экстаза с натурфилософской основой, а бон - религия. Оба эти понятия несоизмеримы.
Кроме вышеизложенных верований, которые мы смело можем считать религиозными представлениями, в сознании монгола XIII в. гнездилось много других, не имеющих прямой связи с догматикой и традицией. К числу их относятся вера в колдовство, гадание и приметы.
Часто эти явления помещают в область религии, но я оснований к тому не вижу. Религия ставит своей целью общение с богом и объяснение отношений человека к богу. Колдовство, т.е. магия, основано на принципах: 1) в мире все взаимосвязано и 2) сходное порождает сходное [117]. Наличие бога для колдуна не обязательно, так же как и духовных сил.
Равным образом, когда человек гадает, безразлично, употребляет ли он для этого баранью лопатку, бобы или карты, он не призывает никакой сверхъестественной силы.
Приметы же - самый яркий пример того, что не всякое убеждение связано с религией. Всем известна дурная примета: прикурить третьему от спички - к смерти или большой беде. Она годилась во время англо-бурской войны, когда бурские снайперы безошибочно били по огоньку спички, если он задерживался хоть на мгновение. Но эта примета весьма распространена во всей Европе, хотя и никак не увязывается с мировоззрением как материалистическим, так и христианским. Но ведь и языческим это верование не назовешь. Тут нет ни поэтического мифа, ни фантастической демонологии, ни проникновенного, хотя и неправильного, осмысления сил космоса и хаоса. Здесь просто дурно понятая закономерность на принципе post hoc, ergo propter hoc [*128], которую с любой точки зрения надо назвать суеверием. А суеверие характерно для всех эпох.
У монголов под страхом смерти запрещалось летом купаться или мыть одежду. Веселовский пытался это антигигиеническое законодательство истолковать как проявление шаманистского почитания воды [118] (?!). Но мне думается, что тут мы имеем дело с приметой. Рашид ад-дин объясняет это запрещение тем. что купанье, по монгольским верованиям, вызывает грозу [119]. Гроза в степи - большое несчастье, так как молния поражает вертикально стоящие предметы, т.е. людей и скот. Два-три совпадения могли создать примету, которая потом бытовала долго и упорно. Но к религии это запрещение прямого отношения иметь не могло.
То же самое можно сказать о "культе порога". Первыми путешественниками в Монголию отмечалось, что прикосновение к порогу ханской юрты каралось смертью. Поэтому предполагалось, что монголы чтили "духа порога" и расценивали прикосновение к порогу как святотатство. Однако, мне кажется, дело обстояло не совсем так. Спутник Рубрука. монах, задел порог юрты Мункэ-хана и был немедленно арестован и препровожден к верховному судье. Но на следствии выяснилось, что монах представления не имел об этом обычае, и был отпущен на волю с запрещением лишь входить к хану [120]. Если бы тут шел вопрос о святотатстве, то незнание не спасло бы монаха. Скорее всего мы имеем дело не с культом, а с приметой, согласно которой прикосновение к порогу приносит несчастье хозяину дома. Поэтому встать на чужой порог - значит желать беды хозяину, задеть его - значит оказать ему невнимание, а по отношению к хану невнимание - оскорбление величества. Так как монах, задев порог, просто показал свою неосведомленность в чужих обычаях, то ему и не полагалось наказания. Смешивать же приметы с культом никогда не следует.
Я полагаю, что Н.Веселовский сделал грубую ошибку, считая описанные им верования проявлением шаманизма, якобы государственной религией монголов [121].
Наш разум весьма склонен впадать в одну логическую ошибку: принимать слова за термины. Так, под понятие шаманизма мы подводим большое количество верований, весьма разнящихся между собою. Поэтому, прежде чем говорить о шаманизме, мы должны уточнить это понятие. Шаман - это человек, избранный духом, но не мировым духом, а личным, женским, духом в мужья и по этой причине пользующийся его покровительством [122]. Благодаря покровительству духа шаман может и гадать, и лечить, т.е. отгонять других духов, и провожать дух умершего до места успокоения. Наличие таких шаманов у монголов в поздние времена не вызывает сомнений, но облик Кокочу Теб-Тенгри совсем не таков. Теб-Тенгри не колдует, он вещает волю неба.
Что общего между этим священнослужителем и беснующимся медиумом на спиритическом сеансе (чем по сути дела и является камлание), кроме наименования, нами же произвольно данного? Вместе с тем в "Сокровенном сказании" есть описание и подлинного шаманского действа: это излечение Угедея путем выкупа его жизни жизнью родственника [123]. Но оказывается, что для лечения были вызваны китайские, т.е. кара-киданьские, шаманы.
Наличие шаманизма констатируют также Плано Карпини и Рубрук, но они называют шамана - кам. Слово это алтайско-тюркское, а на Алтае шаманизм в XIII в. уже был сильно развит, уживаясь там с несторианством. Например, Рашид ад-дин говорит, что некогда найманский хан якобы имел такую власть над джиннами, что отдаивал их молоко и приготовлял из него кумыс. Но в отношении собственно монголов мы принуждены отказаться от традиционной точки зрения и согласиться с Мункэ-ханом, который сказал Рубруку, что через прорицателей (а не колдунов. - Л.Г.) монголы узнают волю Единого Бога.
Но если так, то напрашивается мысль, что шаманизм в узком и прямом смысле слова развивался как идеологическая система в непосредственной близости от Монголии и, очевидно, в ту же эпоху. Поскольку мы обнаружили его у кара-киданей и найманов, то естественно искать его родину там же, где была родина этих народов, т.е. в Маньчжурии. Действительно, там, в чжурчжэньской империи Кинь, мы находим искомые представления, обряды и терминологию. Само слово "шаман" некоторые исследователи считают чжурчжэньским [124], а чжурчжэней - родоначальниками шаманизма [125]. Чжурчжэни считали шаманами людей с выдающимися способностями [126], так же как мы их называем гениальными, от слова "genius", дух-покровитель рода.
У киданей существовала даже шаманская иерархия: простой шаман лечил и волхвовал, но тайные обряды происходили под руководством верховного шамана, занимавшего высокое положение в империи Ляо. И это подлинный шаманизм, зафиксированный в 1714 г. при унификации маньчжурского ритуала. Божества маньчжур были определены как духи, связь с которыми осуществлялась через шаманов и шаманок [127]. Короче говоря, шаманизм тоже был государственным мировоззрением, но не у монголов, а у их восточных соседей. Обе идеологические системы - теистическая и спиритуалистическая - на протяжении многих веков соседствовали, сосуществовали и взаимодействовали, но не сливались, ибо догматика и генезис были разными. Шаманизм оказался более долговечным и перекрыл исчезнувшие в Монголии высокоразвитые религии - бон и несторианство, что и ввело в заблуждение ученых XIX в., пытавшихся смешать в кучу все верования древних эпох; но современникам событий отличие монгольской религии от прочих азиатских культов было очевидно. Все сведущие очевидцы считали монгольскую веру монотеизмом, но ни мусульмане, ни христиане не отмечали сходства между монгольской верой и своей.
Итак, древнемонгольская религия предстала перед нами как отработанное мировоззрение, с онтологией (учение о двуедином божестве, создателе и промыслителе), космологией (концепция трех миров с возможностями взаимного общения), этикой (осуждение лжи), мифологией (легенда о происхождении от "солнечного человека") и демонологией (различение духов-предков и духов природы). Она настолько отличалась от буддизма, ислама и христианства, что контакты между представителями этих религий могли быть только политическими. Вместе с тем древнемонгольская культура была столь специфична, что любое заимствование из нее или просто завуалированное упоминание о ней легко распознать. Вот этим мы и займемся, взяв для примера наиболее знакомую нам обстановку - Древнюю Русь XII-XIII вв.
[1] Мерперт Н.Я., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Чингисхан и его наследие. С. 92.
[2] "Юань-чаоби-ши... " С. 5-6.
[3] Козин С.А. Сокровенное сказание. С.30. Прим.; Палладий [Кафаров]. Старинное монгольское сказание о Чингис-хане...
[4] Pelliot P. Histoire...; Haenisch Е. Die Geheime Geschichte der Mongolen.
[5] Хотя мне представляется второй перевод заглавия более удачным, ссылки в основном даются на перевод С.А.Козина, охарактеризованный в предисловии как "наложный материал" для историка. См.: Сокровенное сказание. С. 6.
[6] Бартольд В.В. Образование империи Чингисхана. С. 111; Козин С.А. Сокровенное сказание. С. 38 и сл.: Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. С. 7; Гаадамба М. "Сокровенное сказание монголов" как памятник... С. 5-6.
[7] Бартольд В.В. Туркестан... Т. II. С. 43; Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия. Т. II. С. 407-409.
[8] О сборности труда Рашид ад-Дина см.: Петрушевский И.П. История Ирана... Гл. V. С. 168-169.
[9] Бартольд В.В. Избранные сочинения. С. 94-95; Абул-Касим 'Абдаллах Кашани " Арайис ал джавахир ва нафаййис ал атайиб" (Свадебные подарки драгоценных камней и редкости благовоний). Изд. И. Адшар (на перс. яз.). Тегеран, 1346 (1966). С. 357.
[10] Петрушевский И.П. Рашид ад-Дин... С.25.
[11] Иакинф [Бичурин]. История первых четырех ханов...
[12] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. T. I, 2. С. 86-88; Иакинф [Бичурин]. История первых четырех ханов... С. 9.
[13] Сокровенное сказание. Ї 129. Далее некоторые параграфы даны в тексте (в скобках).
[14] Там же.Ї 98 и след. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. С. 115.
[15] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т.I, I. С.191; "Сокровенное сказание". Ї201.
[16] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т.1,2.С.74. Разбор проблемы с учетом новых данных см.: Vernadsky G. The Mongols and Russia. С. 20-21. Однако с предлагаемой здесь датой рождения Чингиса - 1167 г. согласиться нельзя, как будет видно из анализа хронологии по возрасту детей Чингиса.
[17] Иакинф [Бичурин]. История первых четырех ханов... С. 137.
[18] История Монгольской Народной Республики. С. 109.
[19] По Рашид ад-Дину, Тэмуджину было 13 лет (T. 1, 2. С. 76).
[20] А не в 1166 г., ср.: "История Монгольской Народной Республики" (С. 109), где хронология неточна.
[21] Тэмуджин во время праздника, когда все тайджиуты напились, убежал и спрятался в заводи, оставив под водой только лицо. Его заметил Сорган-Шира, но сказал: "Вот за такую сметливость твою... ненавидят и преследуют тебя... лежи так, я не донесу..." (Палладий. Старинное монгольское сказание о Чингисхане... С.42; в переводе С.А.Козина: "За то ты и не мил своим братцам, что так хитер, что во взгляде - огонь, а лицо - что заря!.. я не выдам" (Сокровенное сказание. Ї 82). На следующий день жена и дети Сорган-Ширы спрятали Тэмуджина при обыске, потом дали лошадь, лук и две стрелы, благодаря чему беглец добрался до своих кочевий.
[22] Иакинф [Бичурин]. История первых четырех ханов...С.285.
[23] Анда - побратим (монг.): тьма - 10 тыс. всадников (монг. тумын), но обычно личный состав такого войскового соединения был неполным.
[24] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. T.1, 2. С. 120; "Сокровенное сказание". Ї 153; P. Груссе ошибочно указывает 1198г. (Grousset R. L'Empire... C.259)
[25] Рашид ад-Дин. Сборник летописей.Т.1,2.С.84.
[26] Там же. 1, 2. С. 119.
[27] Бартольд В.В. Образование империи Чингисхана. С. 111.
[28] Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. С.62, 8.
[29] Козин С.А. Сокровенное сказание. Титульный лист.
[30] Список новейших работ см.: Мерперт Н.Я. Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Чингисхан и его наследие. С.92 и след.
[31] Так перевел Козин (200); у Лигети - "болтунья"; по словам акад. Ринчена - "Женщина, упрямо уговаривающая мужа сделать то, что она хочет, без доказательств, путем "жужжания в уши" (настырная)".
[32] Наиболее важным разногласием является судьба Буюрук-хана. Согласно Рашид ад-дину, он убежал от монголов в область Кэм-Кэм-джиут к кыргызам, т.е. в верховья Енисея (Рашид ад-Дин... 1,2.С.112),а погиб четыре год а спустя, летом 1206 г., будучи захвачен во время охоты "в пределах Улуг-тага, в местности, которую называют река Сокау" (Там же. С. 150). По "Тайной истории", он был убит там же, но в 1202 г. и Коксеу-Сабрах выступил мстителем за своего хана ("Сокровенное сказание". Ї 158). Оба текста аутентичны, и ни один из них не заслуживает предпочтения. Приходится оставить вопрос открытым до тех пор, пока не будет установлена "логика событий", позволяющая применять внутреннюю критику источников.
[33] Сокровенное сказание. Ї 164.
[34] Там же.
[35] Рашнд ад-Дин. Сборник летописей. С.116.
[36] Сокровенное сказание. Ї 165.
[37] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. С.113.
[38] Сокровенное сказание. Ї 160.
[39] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. С. 113.
[40] Сокровенное сказание. Ї. 160.
[41] Сокровенное сказание. Ї 165.
[42] Праправнук военнопленного раба, принятый в семью хозяев с названием "младший брат" (см.: Сокровенное сказание.Ї 180), чем был приравнен к аристократической семье.
[43] У Рашид ал-дина вместо этих двух названы другие: Тагай-Кулакай из племени мангут и Мукур-Куран из нирун-монголов, т.е. наиболее аристократического их раздела (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. С. 123).
[44] Он вступил на престол фактически весной 1197 г., но был официально провозглашен 3.VIII.1200г. (Бартольд В.В. Туркестан... С.375).
[45] Сокровенное сказание. Ї 182.
[46] Там же. Ї 170.
[47] "Джамуха был завистником и зложелателем Чингисхана и крайне коварен и безнравствен по природе" (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. С. 122.).
[48] Сокровенное сказание. Ї 170.
[49] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. С.132.
[50] Сокровенное сказание. Ї 200, 201: Рашид ад-Дин. Сборник летописей. T.I, 1. С. 190-192.
[51] Рашид ад-Дин. Сборник летописей.T.I,1. С.191.
[52] Бартольд В.В. Образование империи Чингисхана. С.111.
[53] Козин С.А. Введение (см.: Сокровенное сказание. С. 39),
[54] Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. С. 84-85.
[55] Сокровенное сказание. Ї 201.
[56] Там же. Ї 200.
[57] Там же.
[58] В китайском переводе - "ву" - тот, кто имеет сношение с духами. Прозвище Кокочу было Теб-Тенгри, переводимое на персидский язык как Бут-Тенфи - образ неба. См.: Кафаров П. Старинное монгольское сказание о Чингисхане.С. 237.
[59] Сокровенное сказание. Ї 246.
[60] Банзаров Д. Черная вера.
[61] Там же. С. 5.
[62] Там же. С. 37 и др.
[63] Веселовский Н. О религии татар... С.92.
[64] Там же. С. 94.
[65] Там же. С. 96.
[66] Банзаров Д. Черная вера.С.7, 8, 16.
[67] Там же. С. 45-46.
[68] "Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука". С. 114.
[69] Там же. С.173.
[70] Там же. С. 28.
[71] Там же. С. 29.
[72] Bergeron P. Voyages fait principalement en Asie dans les XII, XIII, XIV et XV siecles, par Benjamin de Tudele, Jean du Plan Carpin, N. Ascelin, Guillaume de Rubruquis, Marc Paul Venitien, Hayton, Jean de Mandeville et Ambroise Conlarini accompagnies de sarasins et des tartars, et precedes d'une introduction concemant les voyages et les nouvelles decouvertes des principaux voyageurs, par Pirre Bergeron. t. I, 2. La llaye J. Neaulme, 1735. С. 72.
[73] Рашид ад-Дин. Сборник летописей. T.1, 2. С. 232.
[74] Там же. Т. 1, 2. С. 209.
[75] Там же. С. 259.
[76] Там же. С. 263.
[77] Банзаров Д. Черная вера. С.б.
[78] Сокровенное сказание. Ї 199.
[79] Там же. Ї 203.
[80] Там же. Ї 208.
[81] Там же. Ї113.
[82] Там же. Ї 208.
[83] "Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука". С. 31 .
[84] Банзаров Д. Черная вера.С. 16, 18-19.
[85] "Книга Марко Поло". С. 90.
[86] Там же.С. 126.
[87] Schmidt 1.J. Forschuagen im Gebiete...
[88] Ратцель Ф. Народоведение. С.758.
[89] Hue E.R. Le Christianisme en Chine, en Tartarie et en Tibet. C.139.
[90] БанзаровД. Черная вера. С.11: В1осhеt Е. Eludes sur l'histoire reliogleuse de l'Iгan. С.41.
[91] Банзаров Д. Черная пера. С. 25.
[92] Палладий (Кафаров). Старинное монгольское сказание о Чингисхане. С.183.
[93] Веселовский Н. О религии татар... С.92-93; Иакинф [Бичурин].История первых четырех ханов... С. 43.
[94] Банзаров Д. Черная вера. С. 25.
[95] Гумилев Л.Н. Древние тюрки. C.82.
[96] "Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука". С. 80.
[97] Гумилев Л.Н. Величие и падение древнего Тибета. С. 156,157.
[98] Гумилев Л.Н.. Кузнецов Б.И. Бон.
[99] Беттани и Дуглас. Великие религии Востока. С.279.
[100] Там же. С. 293.
[101] Cumont F. Lee mysteres de Mithra. С. 4-6, 8-9.
[102] Николаев Ю. В поисках за божеством. С. 47.
[103] Себеос. История императора Араклия. С. 39.
[104] Ghirshman R.M. Les Chioniles - Hephthalites; Зелинский А.Н. Академик Федор Ипполитович Щербатской... С. 252-253.
[105] Гумилев Л.Н. Эфталиты и их соседи в IV в. С. 137.
[106] Cumont F. Lee mysleres de Mithra. С. 110-117.
[107] Гумилев Л.Н., Кузнецов Б.И. Бон.
[108] Cumont F. Lee mysteres de Mithra. C.9.
[109] Francke V. A History of Western Tibet.
[110] Bell Ch. The Religion of Tibet.
[111] Laufer B.Uber ein tibetisches Geschichtswerk der Bonpo.
[112] Hoffman H. Qullen zur Geschichte der tibetishenBon-ReIlgion.
[113] Stein R.A. La civilisation tibetaine.
[114] Sell Ch. The Religion of Tibet. C. 15.
[115] Francke A.H. A History of Tibet .C.53.
[116] Francke R.A. La civilisation tibetaine.C.209.
[117] Фрезер. Фольклор в Ветхом завете.
[118] Веселовский Н. О религии татар... С.92.
[119] См.: D'Ohsson С. Histoire de mongols.. .С. 93-94.
[120] "Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука". С. 30. Прим. 1. С. 149-151.
[121] Веселовский Н. О религии татар... С.81-82.
[122] Штернберг Л. Я. Первобытная религия...
[123] Сокровенное сказание. Ї 272.
[124] Воробьев М.В. О происхождении... С.47.
[125] Shirokogoroff S.M. Social Organisation. С. 86.
[126] Воробьев М.В. О происхождении...
[127] Wittfogel К.A. and Feng Hsia-Sheng. History... C.14.
КОММЕНТАРИИ
[*114] Письменность на монгольском языке сложилась в конце XII в. На этом языке написаны "Тайная история монголов" или "Сокровенное сказание" ("Нууц Тобчо"), а также "Алтын дептер" ("Золотая книга"), что означает включение в название персидского слова "дептер" - тетрадь, книга расходов, просто сочинение. Только в XVII в. неизвестный автор составил сводную летопись "Алтаи тобчи", в которой есть дополнения к "Сокровенному сказанию" о событиях создания империи Чингисхана.
Следует привести мнение Гумилева об источниках ХШ в.: "Убежден, что "Сокровенное сказание" принадлежит одному автору, не менее гениальному, чем автор "Слово о полку Игореве". Автор, судя по всему, примкнул к Чингисхану после 1182 г. Вначале он ведет повествование от третьего лица, а далее говорит "мы". Полагаю, что фольклора в памятнике нет. Это политический памфлет и симпатии автора обращены к монгольскому войску, к тому времени уже ветеранам, а не лично к Чингисхану. В переводе на венгерский и польский языки, а также в переводе на французский у Пеллио название памятника звучит более адекватно оригиналу - "Тайная история монголов". "Сокровенное сказание" - перевод, сделанный в свое время С.Б.Козиным до войны, - и в атмосфере юбилеев "Слова о полку Игореве", "Витязя в тигровой шкуре" и остальных "эпосов".
После смерти Угедея монгольских ветеранов стали оттеснять представители завоеванных стран, включенные в армию, а в 1242 г. ветераны были уничтожены как политическая сила. Написанное в 1240 г. "Сказание" чудом уцелело. Я написал о том, как в исторических памятниках XIII в. у русских и у монголов могли содержаться изложения политических событий" (цит. по: Книга Монголии. Альманах библиофила. Вып. 24. М.. 1988. С. 344).
[*115] Гумилев не случайно сопоставляет неизвестного автора "Тайной истории монголов" с известнейшим византийским историком VI в. Прокопием Кесарийским. Придворный историк при императоре Юстиниане написал "Тайную историю", в которой, смешивая злость и сплетни, рассказав, как он думал, наиправдивейшую историю о греках - ромеях, императоре, императрице Феодоре, великом полководце Велизареи, секретарем которого был историк. Гумилев ценил многих прославленных историков, но более всего его внимание привлекали "антиправительственные" историки - будь то Сыма Цянь, Прокопий или Ф.Гизо и О.Тьерри. В их оппозиционности и независимости он находил силы для своих официально неприемлемых версий событий XIII-XIV вв. Прокопий Кесарийский к тому же придерживался идеи цикличности исторических событий.
[*116] Гумилев неоднократно указывал, что разным целям может служить цитирование одних и тех же фраз из источника, в зависимости от перевода. К примеру из "Сокровенного сказания", сделанный с китайского языка на русский о.Палладием Кафаровым, русским миссионером в Пекине, гласит: "Отец наш, царь Чингиз, оставил народы еще не завоеванные", и П.Кафаров делает примечание китайские иероглифы "не завоеванные" означают собственно "недоконченные". Дальнейшие интерпретаторы этих текстов прямо говорили, что речь идет о "недобитых" народах и т.д. В переводе же с монгольского оригинала С.А.Козина эта фраза звучит так: "Огадай каан (Угедей)... продолжал военные действии против Халибо-Солтана (халифа), незаконченные при Чингис-хане". Ясно, что речь идет не о "неприконченных" или "недоконченных" народах, а о продолжении незаконченных при Чингисхане военных действий на фронтах.
[*117] Автор "Тайной истории" - военный и придерживается антикитайских настроений.
[*118] Внимание Л.Н.Гумилева к "ветеранской" традиции в историографии продиктовало ему возможность заинтересованно прочитать практически все мемуары о военных действиях и походах от Александра Македонского до Бабура, Тимура и Наполеона, и восстания в Китае в 1900 г., известного как "боксерское". Гумилев читал мемуары пристрастно, его особенно волновала грань дозволенного в воспоминаниях - насколько то, о чем говорит автор, является фактом его понимания истории, и насколько то, что мы воспринимаем как достоверность, является в воспоминаниях фольклором, вымыслом или на худой конец, беллетризацией. Помощь в такого рода "фольклорных" разысканиях ему оказывал писатель Д.Балашов, сам по профессии ученый-фольклорист, специалист по исторической традиции в письменной литературе.
[*119] Тульский Темный Бор - сосновый ареал по реке Тула или Тола, место сбора монголов и место охоты, давнишняя стоянка улуса кераитов недалеко от впадения реки в Орхон. Тола (Тула) означает петляющая, что напоминает о подмосковной Туле. Об этом см. у историков антропонимии и этномии.
[*120] Присутствие кара-киданя Поякина ставило в тупик многих исследователей начальной части степной войны. Гумилев не забывает о несторианских претензиях на верховенство, но его уверенность, что за спиной событий стояли уйгуры-несториане подтверждается не в этой книге, а в других работах.
[*121] . Симпатии Гумилева все время на стороне "людей длинной воли", условно говоря, лагерников и колодников, отстоявших свою свободу. Джамухе он верит, но его анализ событий позволяет, как бы ставя эксперимент на источниках, проверить, как работает этногенез на персональном уровне.
[*122] Гумилев не дал окончательного ответа на вопрос: могло ли стать реальностью царство Иоанна и что было бы, если бы оно возникло в результате поражения Чингисхана? Зная о широком распространении в XIX-XX вв. западного христианства - католичества и протестантизма в Китае, Корее, Японии, и наблюдая протестантских проповедников во всем мире, историк ставил мысленный эксперимент по поводу возможности распространения в Степи несторианства или православия - через Сибирь. В лекциях о народах мира он отвечал на эти вопросы.
[*123] См. об этом в статьях Л.Н.Гумилева: Митра и Шэнраб (Л 1967), Древнемонгольская религия (Л, 1968), Этнос и категория времени (Л., 1970).
[*124] Положительный Бог иранского пантеона Ормузд, Ахурамазда по-ирански, олицетворение Солнца и добра. Злым духом, дэвом, был противоположность Ахура-мазды - Ариман.
[*125] Шаманизм с конца 1970-х гг. стал важной темой исследований как в России, так и за рубежом. Сделан огромный шаг в понимании этого сложного мировоззрения. Мировую науку заинтересовали особенно сибирские и северные народы и древние тюрки, и из объектов полевых этнографических изучений они превратились сегодня в носителей самой оригинальной мировоззренческой картины мира или верований, без реконструкции которых невозможны дальнейшие открытия в антропологии, этнологии и биологии развития человечества.
[*126] Здесь возникают контуры этнической этики Гумилева, и в дальнейшем вся гамма векторов этнического поведения была им распределена как положительные этнические системы (императивы), так и отрицательные - антисистемы. Ложь как принцип поведения - этническая, социальная и культурная мимикрия, предательство и создание утопических антиэкологических концепций были в дальнейшем рассмотрены им в монографии "Этногенез и биосфера Земли". Ученый уделял внимание разным факторам "положительного" и "отрицательного" поведения этнических коллективов, от него не ускользнуло, например, что солдатские императоры Рима и легионеры I--III вв. в империи, которая еще казалась вечным Римом, проникались верованиями митраизма - иранского бога Митры, поскольку клятва именем этого солнечного бога означала верность в бою и честность в отношениях друг с другом. А какую еще религиозную доминанту могли принять солдаты до того времени, пока христианство не стало мировоззрением Запада и Востока?
[*127] См. работу Л.Н.Гумилева "Старобурятская живопись" (М., 1975), где дан замечательный очерк истории взаимоотношений шаманизма, митраизма и бона.
[*128] "После этого, значит вследствие этого" (лат.).