Леонид Кудрявцев. Мир крыльев --------------------------------------------------------------- Леонид Кудрявцев. © Copyright Леонид Кудрявцев, 1990 WWW: http://www.list.krsk.ru/Kudrayv/index.htm Ё http://www.list.krsk.ru/Kudrayv/index.htm Автор будет рад получить мнения читателей на свой email: leonid@kudr.udm.ru Мир крыльев ("Дорога миров"). ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 --------------------------------------------------------------- Птиц проснулся и долго вслушивался в шелест сена, шебуршанье парочки беспокойных мышей и непрерывный шепот земли, рассказывавшей забытые предания давно исчезнувших племен и народов. Немного погодя он повернулся на спину и стал слушать небо, но оно молчало, и это было хорошо, так как даже дети знают, что день, когда оно заговорит, будет для этого мира последним. Птицу хотелось есть. Он пошарил в сумке у себя на животе, но не нашел там ничего подходящего. Сумка была хорошая. Самое главное - нельзя потерять. И кроме того, из-за нее он назывался сумчатым Птицем. Это ему нравилось. Вот только сейчас, в ней ничего съедобного не было. Значит, надо выползать из стога. Он так и сделал. А потом стал отряхиваться, подпрыгивая и хлопая себя по бокам длинными, покрытыми перьями руками, которые росли у него вместо крыльев. Порядок! Птиц внимательно огляделся, переступил с одной лапы на другую и вдруг побежал к видневшейся неподалеку деревне. Мелькнул покосившийся плакат "Вылезай из стога - отряхнись и оглянись", ржавый трактор с надписью на дверце кабины "Не подходите! Мины!" Из-под трактора виднелись кирзовые сапоги и доносился мощный, богатырский храп. Еще через несколько десятков метров Птиц проскочил бетонный столб с корявой надписью "Совбесхоз" имени диктатуры буржуазии" и тут же столкнулся с длиннозубым шуршунчиком, спешившим на охоту. Увидев Птица, рыба-пила, которую шуршунчик вел на коротком поводке аж застонала от удовольствия и бросилась в атаку. Не желая связываться, Птиц просто перепрыгнул через нее и побежал дальше. Метров через сто он оглянулся и увидел как, шуршунчик, уцепившись за хвост рыбы-пилы передними лапами, задними крепко упершись в землю, пытался вырвать ее костяную пилу из ствола толстого дуба. Вот так-то! Птиц радостно хлопнул в ладоши и взял курс на ближайший холм. На середине склона он остановился и стал внимательно осматривать змеившуюся поперек холма трещину. Здесь, у его ног она была тоненькая и не очень глубокая, но дальше становилась все шире и глубже; пока, наконец, далеко-далеко на горизонте, не сливалась с подножием черной стены. Про эту стену ходили слухи, будто она медленно и неумолимо движется вперед, захватывая все большие пространства. Но Птицу до этого не было никакого дела. Он перепрыгнул через трещину и резво побежал к вершине. Трава так и летела во все стороны из-под его когтистых лап. Пугливые тигрокустики шарахались прочь. Бабочка-сороконожка-секретарь, мимо которой он пробегал, на секунду оторвалась от своих сверхважных дел и, проводив его рассеянным взором, записала в потрепанный блокнот, на обложке которого была нарисована птичка об одном крыле, длинную фразу о пользе долгих подъемов и спусков, которые, безусловно, благотворно действуют на гиперафтальмус. Вершина холма встретила Птица ветром, двумя бродячими остротами и потрепанным журналом "Вокруг света, полусвета и темноты", забытым в прошлом году заезжим художником, рисовавшим там картину "Возбуждение малой зимы на цель и не..." Одна из бродячих острот повернула в сторону Птица длинную узкую морду и прокаркала, что никто не имеет права ходить по ее холму. Через секунду она резко взмыла вверх и тяжело махая длинными черными крыльями, полетела прочь. Даже не обратив на ее слова внимания, Птиц ринулся дальше. Ах, как ему хотелось есть! Перепрыгнув через председателя совбесхоза, занимавшегося своим привычным делом, а именно, медленно, жалуясь на ревматизм, председавшего и предвстававшего, Птиц попытался вспомнить, когда он последний раз ел, и ужаснулся. Неделю, не меньше! Ну да, это было в тот день, когда он слопал трубу с дома бабки Матрены, а все население деревушки гонялось за ним с вилами и ручными пулеметами. Он тогда спрятался от них в камышах и, прикинувшись ветошью, умудрился не отсвечивать. Правда, ветошь посчитала себя оскорбленной и даже приходила выяснять отношения, но так как личность она несерьезная, дело обошлось одной руганью. Да, но что же придумать сейчас? А ноги уже несли его к дому Рахедона-очаровашки. Птиц им безропотно подчинился, давно убедившись, что в вопросе добывания съестного ноги всегда несли его туда, куда нужно. Дом у Рахедона-очаровашки был стандартный - пятиугольный со входом и с выходом, что было очень удобно. К неудобствам же относились окна в форме сердечек. Наружу через них выскочить было совершенно невозможно. Кстати, пора действовать. Но что-же придумать? А вот что... Проскользнув в огород Рахедона-очаровашки, Птиц остановился возле стоявшего на его краю пугала. Сойдет! Сняв с пугала старую заячью шапку, Птиц нахлобучил ее себе на голову, потом завернулся в добытый таким же способом, усеянный бесчисленными дырами, из которых торчали клочки ваты, лапсердак. Ну вот, теперь осталось только втянуть шею. Больно уж она длинная. Птиц попробовал. Получилось! Ну что же - вперед. Метнувшись к дому, он услышал, как кто-то из проходивших по улице людей истошно закричал. Но это уже не имело никакого значения. Рывком распахнув дверь, гулко топая, он пробежал через сени и, ворвавшись в кухню, увидел Рахедона-очаровашку. - Пожар! Рятуйте! - громко закричал Птиц. Рахедон побледнел и как был, в одних только запорожских шароварах, которые он в прошлом году выменял у заезжего пилигрима на фонарик, бросился во двор. Прекрасно! Посвистывая от возбуждения, Птиц подскочил к занимавшей половину кухни печке и, выворотив из нее кирпич, поглотил. Прелесть! Он прищелкнул от удовольствия языком. Потом проглотил следующий, еще один. Блеск! Вкуснотища! А ну-ка следующий... - Ах ты, подлец! - пропыхтел вернувшийся со двора Рахедон-очаровашка, бросаясь на Птица с кочергой. - А в чем дело? - спросил Птиц и, выхватив у него из рук кочергу, моментально ее слопал. - Да я же тебя, стервеца! - ошалело прошипел Рахедон, кидаясь к стене, на которой висел старинный мушкетон. - Фи, как вы дурно воспитаны, - произнес Птиц и, мгновенно скинув лапсердак, бросился к выходу. Выскочив на улицу, он с ужасом увидел бегущую ему навстречу толпу. Впереди, размахивая своей старой шашкой, несся дед Пахом. Увидев Птица, толпа взвыла: - Вот он, подлец! Бей его, заразу! Всю деревню без печей оставил! А ну, как зима?! - Мне странно это с важней стороны, - пробормотал Птиц и, сорвав с себя шапку, кинул ее деду Пахому в лицо. Дед споткнулся и упал. Те, кто бежал за ним, тоже споткнулись и упали. Получилась "куча мала". Воспользовавшись этим, Птиц бросился наутек. На бегу он бормотал: - Как же, оставил без печей. А мне с голоду помирать? Сзади шумела нагонявшая толпа. Возле Птица засвистели камни, вилы и хомуты. А он бежал, мечтая только о том, чаи добраться до леса. Там-то им его не взять. Вот и окраина. Птиц обрадованно подпрыгнул и в этот момент из-за деревьев и домов хлынула другая толпа. Засада! Попался! Чувствуя, что теперь уже влип по-настоящему, Птиц заметался, пытаясь найти хоть малейшую лазейку, а вместе с ней шанс на спасение... Бесполезно. А люди, сообразив, что наконец-то его поймали, возликовали. Они кричали Птицу обидные слова, улюлюкая, показывали ему "козу", а потом кто-то предложил показать ему заодно еще и кузькину мать. За ней сейчас же побежали, а сам Кузька, стоявший неподалеку, застенчиво хлопнул себя по щекам фиолетовыми ушами и потупился. Птиц был в полном отчаянии. Ему не хотелось глядеть кузькину мать, так как было известно, что увидевшие ее птицы или животные навсегда становились домашними. Нет, это Птицу ничуть не улыбалось. Люди к тому времени уже взяли его в плотный полукруг и прижали к ближайшему забору. Правда, слишком близко никто подходить не хотел. Уж больно здоровый и острый был у Птица клюв. А он, затравленно озираясь, все пытался найти возможность ускользнуть и не мог. Толпа же тем временем веселилась и больше всех радовался Рахедон-очаровашка, размахивавший над головой старым хомутом и всем и каждому объяснявший, что он сделает с этим пожирателем кирпичей. Он просто купит одноколесную тележку и будет запрягать в нее этого Птица, чтобы возить на нем по воскресеньям, на местный базар, приносящих сгущенку голубых жуков и свежие ростки консервированного перца. - Фигушки, - отчаянно закричал Птиц. - Не будет этого! - Будет, будет, - злорадно отвечала ему толпа. - Еще как будет! А неподалеку уже слышалось пыхтение кузькиной матери. Чтобы оттянуть момент, когда на нее придется смотреть, Птиц повернулся клювом к забору и замер, не веря своим глазам... Тем временем кузькина мать остановилась за его спиной и весело затараторила: - Ну что, попался голубчик? Сейчас я тебе покажу себя, а если это не поможет, то - где раки зимуют. На них давно уже никто не смотрел, а неплохо бы - обленились. Даже на гору свистнуть, взбираются раз в месяц, стервецы, хотя положено раз в день. А Птиц этого не слышал. Он смотрел на пространственную дыру, ползшую перед самым его носом по забору. Только бы она не исчезла! Тщательно прицепившись, он ударил по дырке своим тяжелым клювом, и она расплеснулась, раскрылась, как цветок. Славно! Птиц облегченно вздохнул. - Пока, толпа, я еще вернусь! - не оборачиваясь, крикнул он и прыгнул вперед... У входа в комплекс стояло три человека с транспарантами. Первый гласил: "Сегодня, когда наша переделка входит в заключительную фазу, не являются ли роскошью сомнительные, не приносящие никаких плодов исследования?" На втором было написано: "Ученые, у вас в распоряжении сотни миров. Неужели вы не можете накормить свой народ?" На третьем: "Берегитесь, народ не простит вам того, что вы оставили его во время очередной переделки!" Велимир пожал плечами. Ну правильно, они требуют, чтобы их пустили в другие миры. И это при том, что свой собственный они загадили, разграбили, довели до ручки. Теперь подавай им следующий - свеженький. Неужели не понятно, что прежде чем соваться в чужой мир, надо научиться управлять хотя бы своим? И все же они требуют. Подай! Хорошо, если только эти. Вот пистолетчики - гораздо хуже. А они комплексом интересуются уже давно. Мухобой на КПП был новенький и проверял документы так долго и тщательно, что у Велимира лопнуло терпение. - И долго ты думаешь копаться? До будущего вторника? - спросил он, задумчиво разглядывая еще не обмятую форму мухобоя. - Сколько надо, столько и буду, - ответил тот и посмотрел на Велимира белесыми, пустыми глазами. - И вообще, диспетчер Велимир Строкх, срок действия вашего пропуска заканчивается через три дня. Не забудьте продлить. Козырнув, он вернул пропуск. - Проходите! - Понавезли вас тут, молокососов, - бормотал Велимир, миновав КПП и направляясь к главному корпусу. - От горшка два вершка и туда же... сопляк! Белый песок успокаивающе шуршал под ногами. Опрокинутый полумесяц солнца висел точно в зените. На ближайшем газоне два голубеньких смерчика танцевали вальс-каприз. Саблезубый тигр охотился за пятном ржавой плесени, прятавшемся в кустах беленики. Удивительно, надо сказать, живучая штука - ржавая плесень. Как ее не уничтожали, что только не делали, а ей - все хоть бы хны. Правда, когда завели саблезубого, стало немного легче. А то раньше - не успеешь опомниться, как она наскочила. Бах - и все железное рассыпается в прах. Настроение у Велимира было паршивое. И не только из-за мальчишки с КПП. Лето в разгаре! Сейчас самое время валяться где-нибудь на пляже. А вместо этот дежурство, салага-мухобой с амбициями... Кроме тою, Инесса сказала, что с нее хватит. Завтра, наверняка, появится в ближайшем ресторане в обществе какого-нибудь седою пузана, увешанного золотом, как рождественская елка - игрушками. И от мамы писем нет уже вторую неделю. Вообще, будь его воля, он бы вернулся домой и, отключив телефон, набрался как последняя скотина. А что? На следующий день он бы проснулся в насквозь прокуренной квартире и, опохмелившись, сходив в душ, долго лежал бы на диване, чувствуя, как что-то в его душе отслаивается, снимается, как чешуйки слюды, обнажая оставшиеся в подсознании воспоминания детства и юности... Вот только - дудки! Работать надо! Если все будут пить, то что же тогда получится? Он повернул направо. Теперь комплекс был близко. Остроконечный, похожий на перевернутый цветок-колокольчик. У входа дежурили два мухобоя. Один, рыжий и веснушчатый, заинтересованно поглядывал на саблезубого, уничтожившего очередное пятно ржавой плесени и теперь заинтересованно обнюхивавшего старую газету, с заголовком на первой странице "Переделку во главу угла!" Другой мухобой, с тупым квадратным лицом, лениво глядя на Велимира, двигал нижней челюстью, что-то пережевывая. Проходя мимо, диспетчер случайно коснулся мыслей жующего и прочитал: "Ну вот, еще один из этих бездельников. Обмундирование - высший сорт, жрут - хорошо, спят в свое удовольствие и к тому же получают кучу денег... сволочи!" - От такого и слышу, - угрюмо сказал мухобою Велимир, открывая дверь в главный корпус. Он шел по широкому коридору, мимо бесчисленных лабораторий, складов, кабинетов. Два дорожника тащили ему навстречу зачем-то взятый из архива реабилитационный аппарат. Один из них, поминая недобрым словом какого-то Зюзю, рассказывал товарищу, что имрики, будь они неладны, не получили розовых галет и из-за этого преждевременно облиняли. А так как синий цветок распустится еще не скоро, на кислородных станциях - полный завал. И теперь... Они скрылись за поворотом. Велимир пошел быстрее. Он любил по дороге в диспетчерскую прощупывать мысли сменщика. Это позволяло быстрее входить в курс дела. Но сейчас он никак не мог настроиться. Ничего. Пустота. Куда же делся Лапоног? Вышел. Не должен бы. Велимир даже не заглянул в комнату дороги миров, хотя обычно заходил перекинуться несколькими словами с ее стражем Мироном. Они уважали друг друга. Чем-то неуловимым их работа была похожа. Однако сейчас было не до разговоров. Вот и лестница. Двадцать ступенек вверх, последняя дверь. Два мухобоя по бокам. Кастрюли на головах начищены, пуговицы сияют свежим лаком, ремни из чертовой кожи новейшие, у каждого в ухе парадная серьга, швабры с примкнутыми штыками плотно прижаты к груди. Мимо них Велимир уже пробежал. Миновав дверь с цифровым замком, ввалился в следующий коридор. Вперед! Склад оружия, класс теоретической подготовки, класс тренажеров, комната отдыха дорожников, дежурка, за стеклянной дверью которой виднелся Сизоносен. Двери, двери, двери и в самом конце - диспетчерская. Он ворвался в нее и сейчас же попал в густой, как кисель, временами вспыхивающий золотистыми искрами туман. Машинально сделав два шага вперед, Велимир остановился. С той стороны, где должны были быть экраны красных, оранжевых, желтых и зеленых миров, слышались странные звуки. Скрип, хриплое дыхание, протяжный свист. - Эй, что здесь происходит? - удивленно крикнул Велимир. Он шагнул вправо. Туман перед ним расступился, и стали видны желтые квадратики паркета, ряд экранов и под ними, в углу, лежало что-то длинное, свернувшееся кольцом. Пытаясь понять, что это такое, Велимир наклонился. Над клубком тела поднялась прозрачная головка на длинной, сверкающей шее. Хрустальная гадюка! Не может быть! Самурайский меч свистнул над головой Велимира. Второй удар должен был с ним покончить, но диспетчер успел отскочить в бок. Похоже - попался! В третий раз увернувшись от бешено размахивающего мечом и воющего, как разъяренный кот, самурая, Велимир метнулся к выходу. Но не тут-то было. С дверью происходило что-то странное. Она извивалась наподобие червяка и сворачивалась в спираль. Из получившегося свертка вдруг высунулись несколько десятков ножек, и дверь, оставив за собой чистую стену, убежала в туман. Где-то за спиной Велимира копошился потерявший его из виду самурай, а он, оцепенев, стоял и думал, что догонять дверь бессмысленно. Он знал, что попал в иллюзию гадюки. Для нет она - реальность. И если его сейчас убьют, это будет по-настоящему. А учитывая, что гадюка создавала свои иллюзии на основе инстинктивных страхов жертвы, дело было - швах. Он понимал, что самурай только начало. Дальше будет хуже. Слева послышалось рычание тигра. Велимир прыгнул вправо, на непонятно откуда взявшийся лужок и, споткнувшись о корень росшего на его краю дуба, покатился. Сделал он это удачно. Два получившихся ката были и в самом деле недурны. Мускулистые, с веселенькими сверкающими топориками в руках. Едва появившись на свет, они тотчас же двинулись к Велимиру. - Чтоб вас комар забодал, - испуганно крикнул им Велимир. - Вы что, сдурели? Я же ваш катитель! - А! - разочарованно сказали каты и, круто развернувшись, скрылись в тумане. Велимир знал, что чем скорее он выберется из диспетчерской, тем будет лучше. Но как это сделать? Хорошо же! Они его еще узнают! Он смело пошел навстречу тигриному рыку. Стелившиеся по пластиковому полу лианы хватали его за ноги, справа слышалось зловещее щелканье зубов, а он все шел... Плевать! Все равно он в это не верит. Не ве... Морда у тигра была добродушная и чуть-чуть ехидная. Вот только клыки у него совсем не настраивали на шутливый лад. Серьезные были клыки. - Я это... - сказал Велимир, пытаясь осторожно податься назад. - Я тут ошибся направлением и, пожалуй, я вообще... передумал... собственно, надо сказать... Щелкнул затвор винтовки, и холодное дуло уперлось ему в спину. Тигр изготовился к прыжку. И вот тут-то на Велимира навалился настоящий страх. Он накрыл его, словно огромная волна, и понес, понес, оглушенного, захлебывающегося противной, не дающей дышать слюной. Его швыряло из стороны в сторону, тащило, тащило... а потом выкинуло... Велимир приподнялся с четверенек и судорожно глотнул влажный воздух. Лицо у него болело, словно он получил несколько пощечин, на правом плече сочились кровью три параллельные линии - следы когтей, а на левом, неизвестно откуда, появился двадцатилетней давности шрам от пулевого ранения. Тщательно его ощупав, Велимир вздохнул и неожиданно понял, что ему - все равно. А действительно, чего бояться? Страшнее не будет! Окончательно это осознав, он пошел дальше, потому хотя бы, что стоять на месте - тоже действие. Так какая разница? И шагов через пять наткнулся на невидимый барьер. Иронически хмыкнув, Велимир стал его исследовать и неожиданно нащупал дверную ручку. Не испытывая ничего, он повернул ее и открыл дверь, за которой виднелся самый настоящий коридор. Чувствуя, как яркий свет ламп режет глаза, Велимир вышел, нажал видневшуюся неподалеку кнопку тревоги и сейчас же провалился в беспамятство... Он очнулся. Все еще ревела сирена. Аварийщики в полиасбестовых костюмах тащили мимо огромную стиральную машину, из сливного шланга которой стекала желтая жидкость. Слышался крик: "Кран, перекрой кран! А, стерва, кусается!" Потом что-то взорвалось и зазвенело. Неожиданно сирена смолкла. Наступила тишина. Велимир оглянулся. Он все еще сидел недалеко от диспетчерской, под аварийной кнопкой. Рядом перемазанный сажей аварийщик, чертыхаясь, обматывал бинтом пораненную руку. Закончив перевязку, он закурил и не без интереса стал рассматривать Велимира. - Что, браток, ощутил? - почти злорадно поинтересовался аварийщик и со значением добавил. - Вот так-то, это тебе не мелочь по карманам тырить. Он подумал и, выпустив идеальное колечко дыма, добавил: - Иди, чего сидишь, там уже безопасно. Опираясь рукой о стену, Велимир попробовал встать. К его удивлению это удалось. Чувствуя в коленях противную слабость, он вошел в диспетчерскую и остановился. Да, действительно, все было уже кончено. Даже пульт не пострадал, хотя стены возле него так и лоснились от копоти. Пара аварийщиков сворачивала туман, словно бумагу, и складывала получившиеся рулоны в штабеля. Другая пара ползала по полу и деловито вынимала из него лиловые следы тигриных лап. Прежде чем взяться за новый след, они делали над ним несколько пассов, произносили вполголоса какие-то наговоры и только потом вынимали, для того, чтобы тотчас же его спрятать в голубую сумку с красной надписью на боку "Ади даст". Еще один аварийщик, вооружившись совком и неторопливо орудуя веником, сметал в кучу рассыпанные по полу осколки хрустальной гадюки. Простояв неподвижно минут десять, Велимир дернул правым плечом и все же направился к пульту, по которому бегали разноцветные огоньки. Впрочем, пульт Велимира сейчас не интересовал. Он шел посмотреть на сидевшего возле пульта, в кресле, диспетчера Лапонога. Мертвого. Он был куском глины. Кто-то огромный мял его мозолистыми пальцами, тихо напевая песенку про Меры и ее веселого эпиорниса, раз в столетие несшего яйца, из которых появлялись новые галактики. А один раз даже вылупился старый эмалированный тазик, совершивший паломничество в Китай и ставший благодаря этому священным тазом на ста двух планетах. Потом песенка смолкла, руки поставили Птица на землю и, совершив над ним прощальное благословение, отправили побираться. Целыми днями он сидел в полутемной нише и протягивая прохожим обрубок чьей-то руки, ловил в него мимолетные наслаждения, воспоминания о куске рождественского пирога, пять минут курения дорогой сигары, первый поцелуй с девушкой, теперь превратившейся в добропорядочную, в меру глупую жену. А мимо шли рабочие, возвращавшиеся с работы, их хозяева, предававшиеся веселью и праздности, иногда, ради развлечения устраивавшие дуэли на языках, а также хорошенькие девушки, торговавшие в будни и праздники белозубыми соблазнительными улыбками. Приходила ночь. Птиц засыпал тут же, в нише. Во сне он понимал, что все это чепуха. На самом деле он просто проваливается в пространственную дыру. Но когда начиналось утро, он просыпался и снова протягивал навстречу прохожим все тот же пятипалый обрубок... Постепенно Птицу стало казаться, что так будет всегда, но однажды он понял, что может пролететь нужное ему место, и вскочил. Времени, действительно, оставалось не так уж и много. Он подпрыгнул и ударил ногой по торчащему из асфальта перископу подводной лодки. Потом посмотрел на небо, где собирались стаями недельной давности котлеты, тревожно совещавшиеся с помощью азбуки Морзе, очевидно, составлявшие планы по захвату этого мира и созданию очередной котлетной диктатории. Да, времени оставалось совсем немного. И Птиц побежал. Ему казалось, что он бежит по огромной цирковой арене. Она вращалась и медленно уносилась вверх. Пожалуй, это был конец пути. Птиц пожалел о том, что так долго нищенствовал, хотя мог заглянуть к бабушке, раз уж выпал такой случай. Она бы его напоила чаем с мятой и сидела напротив, подперев морщинистую щеку узкой, в пигментных пятнах рукой. Птиц бы у нее спросил, как она поживает. Бабушка бы вздохнула и ответила, что, собственно говоря, только после смерти, случившейся лет пять назад, стала жить по-настоящему. И пока он это обдумывал, арена, на которой он был, все удлинялась, становилась золотистой полосой... все более узкой... узкой... Птиц ошарашенно помотал головой. Б-р-р-р-р! Чтоб он еще раз воспользовался пространственной дырой! Ни за какие коврижки! Хотя, действительно, если подумать, положение у него было аховое.. Он огляделся. Отлично! Все та же старая, знакомая дорога миров. Она пружинила под лапами, и все было хорошо. Золотая лента, на которой он стоял, тянулась из бесконечности в бесконечность. И окна миров все так же заманчиво светились. Правда, сейчас ему не хотелось в другие миры, ему хотелось пройтись по этой дороге. Просто пройтись. Иногда на Птица накатывали странные вроде бы чужие мысли. Вот и сейчас он неожиданно подумал, что дорога, действительно, забавная штука. И так ли уж правильным было решение пройтись по ней? Чтобы понять?! Можно ли понять что-то необъяснимое и бесконечное? Особенно если никак не можешь понять даже себя? Ну хорошо: он идет по этой дороге три года. А раньше что было? Кто он такой и откуда взялся? Нет, были, конечно, какие-то воспоминания. Но являлись ли они истинными? Он в этом сомневался, особенно если учесть, что время от времени в его памяти неизвестно откуда появлялись странные слова: комплекс, дорожники, диспетчер... Что они означают, Птиц не знал. - Вот так-то, - оглядываясь, сказал он себе. - Глупости! Нет, район этот, похоже, ему совершенно не знаком. Ну ничего... Справа, в угольной черноте, за кромкой дороги светилась надпись "туда". Соответственно, слева - "оттуда". Что ж, теперь он знал направление. Можно было идти дальше. Вот только надо немного отдохнуть. Птиц уселся на край дороги миров и свесил лапы. Поболтал. Ничего не произошло. Он вытащил из сумки на животе большой медный ключ и, недолго думая, швырнул его вниз. Через полминуты этот же ключ свалился сверху. Отлично! А мимо ползли, оживленно разговаривая о преимуществах подсоленной воды перед пресной, усатые каракаты. За ними во главе двух десятков своих молодцов протопал граф де Ирбо. Его дружинники распевали песню о том, как молодой воин собрался на войну и что ему на это сказала родная матушка. А он ей на это ответил. И появившаяся неизвестно откуда невеста сказала, что он "сам такой!", перед тем, как укатить в Большие Бобры к миленькому, одетому во все "сфирма". За последним дружинником, красивым рыжебородым молодцом, кралась тень его жены. Временами она доставала блокнот и записывала в него комплименты, которые он говорил встречным девушкам. Птица одолела смертельная зависть. Везет же людям! Вместе! Явно по делу! И неважно по какому: ловить раков или грабить фражских купцов. Главное - вместе. Эх! Настроение у Птица сразу испортилось. А может, просто, сказывалась усталость. Он встал на краю дороги, чуть пошире расставил ноги и, сунув голову под мышку, почти сразу же уснул... ...Проснувшись от того, что по его лапам водили чем-то твердым, Птиц ошарашенно огляделся по сторонам и только через некоторое время понял, что находится на краю дороги миров и перед ним стоит вооруженный метлой выворотень. Огромный, на толстых неуклюжих ногах, медленно и неумолимо надвигаясь на Птица, он подметал дорогу. Лицо у него было совершенно безмятежное, глаза пустые. - Привет! - сказал Птиц и, обойдя выворотня кругом, наладился было еще поспать, даже глаза закрыл. Но тут же открыл, потому что выворотень резко повернулся и, ткнув ему в грудь пальцем, сказал: - Про то, что дорога есть дорога, знают все, и тот, кто усомнится в этом, попадет прямиком в ад, то есть в самое ее начало. После этого он отвернулся от Птица и принялся снова за подметание. Птиц присвистнул. Вот это да! Вот это заливает! А если правду говорит? Тогда получается, что с хождением вперед надо повременить. Да и миры вокруг неплохие, заманчивые. А вдруг действительно я уже и не живой вовсе, и это та самая дорога, по которой души в ад идут? Птицу стало страшно. А вдруг я уже умер? И раньше жил в другой форме, о которой ничего не помню? И обречен на вечный путь по дороге миров. Три года... да-да, а почему три? Ведь смены дня и ночи здесь нет? Правильно, нет, но есть чувство времени, которое не подводило меня ни разу. Итак, почти три года. И что же я узнал за это время о дороге? Шел и шел, заглядывая в те миры, которые нравились. Море приключений и впечатлений... прочее... Но вот, чтобы что-то узнать... А зачем? Не проще ли плюнуть на все и жить дорогой? Чем плохо? Да, в одном из миров меня чуть не съел муравьиный крокодил, а в другом я едва спасся от извержения вулкана. Чепуха, я же уцелел. Дорога мне по-прежнему нравится и так хочется... Птиц снова посмотрел на орудовавшего метлой выворотня и махнул рукой. Возле выворотня остановились две носатые прыгалки и стали оживленно обсуждать последние выкройки чехлов на нос из журнала "поемник". Из ближайшего окна миров доносились глухие удары и позвякивание. Птиц успокоился, подумав, что надо идти вперед. А если обращать внимание на слова каждого выворотня, то будет настоящий кошмар. Вот именно! Через пару окон к Птицу привязался подвыпивший упырь. Он хватал его за руки и объяснял, как им, упырям, плохо живется, и что всякое быдло норовит ударить святым крестом, а хулиганы улюлюкают и стреляют из мелкашек серебряными пульками. Да все стремятся попасть по заднему месту. И вообще, так дальше жить не стоит, потому что он санитар общества и выпивает только дурную кровь. Вот у него даже книжечка есть с красным крестом и оранжевой луной, а взносы он платит регулярно, несмотря на то, что каждый встречный мальчишка кричит ему вслед "на кол его!". Хорошо бы всех мальчишек выпороли их собственные папаши. Тогда бы они, наверное, перестали травить бедного упыря, который лечился от алкоголизма два раза. Вот, есть справки... Он еще много чего болтал, а сам, будто невзначай, проводил сухой холодной рукой по шее Птица, как бы нащупывая, куда удобнее укусить. Птицу это не нравилось, но он никак не мог придумать, как избавиться от прилипчивого упыря. Он уже начал терять терпение, но тут из ближайшего окна высунулось толстое, усеянное присосками щупальце и, схватив упыря за ногу, утащило... Слава богу! Птиц прибавил шагу. Через полчаса он все же не удержался и заглянул в ближайшее окно. Перед ним было сводчатое помещение, с высокими узкими бойницами в стенах, большое и пустое. В нем было гулко. Гулко сидело, слегка вытянув бледные бескостные ноги, и держало в лапе дымящуюся гаванскую сигару. Птицу поначалу показалось, что оно эту сигару курит, но приглядевшись, он понял, что наоборот, это сигара курит гулко. Не переставая куриться сигарой, гулко стряхнуло с ушей пепел и, сурово рассматривая Птица, сказало: - Ну, быстрее говори, что хочешь, и топай, у меня нет времени. - Да я, собственно... - замялся Птиц. - Понятно, - перебило его гулко и, почесав волосатую грудь, проникновенно заглянуло Птицу в глаза: - А тебе-то это зачем? Ну узнаешь ты код и программу, переиграешь игру, однако, все останется по-старому. Потому, что без программы нельзя. Выбирай. Гулко пошарило по карманам и выложило на пол отвертку, два старинных дуэльных пистолета, пачку печенья "Имени двадцать второго съезда", медаль "Двадцать пять лет воздержания", женский шелковый чулок и старинный бронзовый подсвечник. Потом оно еще раз ощупало карманы и вытащило напоследок обрывок перфоленты. - Ну же, ну, чего думаешь? Бери, что на тебя глядит. - Зачем? - удивился Птиц. - Бери, тебе говорят, - гулко посмотрело на Птица злыми глазами. - Извините, - робко сказал Птиц. - Мне тут ничего... и вообще дорога зовет... барабан гремит. Ой, что это я? Вообще... - Ага, - сказало гулко. - Значит, увиливаешь? Оно выросло до потолка. Огромное, страшное, зубатое. Мгновенно протянуло вооруженные кривыми когтями лапы и схватило Птица за горло. - Ну, последний раз спрашиваю, берешь или нет? - А зачем это мне? - спросил Птиц, чувствуя, что влип. - Болван, да не тебе это нужно, а мне, - засмеялось гулко. - Для того, чтобы определить, что ты за программа и принять соответствующие меры, чтобы... Кто-то из-за спины Птица швырнул заржавленный костыль, попавший гулко в лоб. Взвыв, оно выпустило Птица и отшатнулось. Не замедлив этим воспользоваться, Птиц отпрыгнул в сторону от окна и, повернувшись, увидел того, кто его спас. Это был медвежонок - коала. Тот самый, с которым они полгода назад пытались проникнуть в мир молочных рек и кисельных берегов, но напоролись у входа на кощея бессмертного и еле унесли ноги. - Бежим! - крикнул медвежонок. И они бросились наутек, слыша как сзади, кряхтя и ругаясь, на дорогу миров вылазит гулко. Они улепетывали со всех ног. Они даже перегнали стаю плоскостопых прыгунов, двигавшихся в ту же сторону, что и они. А сзади ревело и скрежетало когтями гулко. - Ты что, разве не знаешь про этот кусок дороги? - на бегу спросил медвежонок. - Тут пропадешь ни за грош. Это же невероятные миры. С ними шутки плохи! Тут даже ни одного стража дороги возле окон нет. Между тем топот гулко слышался все ближе и ближе. В предвкушении, что их сейчас схватит, оно радостно заревело. Но не тут-то было. Надеясь, что участок невероятных миров уже кончился, медвежонок и Птиц нырнули в первое же попавшееся окно и, не разбирая дороги, ринулись дальше. Разочарованный вой гулко за их спинами становился все тише, тише и, наконец, исчез. Тогда они остановились и оглянулись. Мир как мир, лес как лес! Тебе еще повезло, - сказал, отдышавшись, медвежонок. - Вот если бы там было мрачно, одиноко или сыро - пиши пропало. - Да уж, - покрутил головой Птиц. - На дорогу нам возвращаться пока нельзя. Держу пари, что гулко все еще караулит возле окна. Давай лучше отдохнем. Судя по всему, этот мир не так уж и плох. - Пожалуй, - согласился медвежонок и, сорвав с ближайшего дерева лист, задумчиво его сжевал. - И вообще, - сказал Птиц. - Может быть, этот мир необитаем? Мы могли бы стать его правителями. Хотя, впрочем, так не бывает. Обязательно кто-нибудь вылезет и нападет. С ним надо будет воевать, побеждать, а потом, только-только начнешь пожинать плоды своего труда, как вылезает кто-то другой - пожалуйте бриться. Медвежонок сорвал новый лист. Потом почесал за ухом. - Получается, нам надо все разведать? Птиц кивнул. - Ладно, - согласился медвежонок. И они пошли. Ветки кустарников так и норовили стегнуть их посильнее. В воздухе вились странные насекомые. На секунду в вершинах деревьев мелькнуло что-то длинное, продолговатое, зеленое, с огромными крыльями, издававшими хлопки, будто кто-то ритмично открывал и закрывал гигантский зонтик. Через полчаса они вышли на тропинку. Еще через некоторое время она вывела их к усыпанной прелой листвой, мощеной брусчаткой дороге. Тут им пришлось остановиться. - Направо или налево? - спросил медвежонок. - А по-гусарски, - ответил Птиц и извлек из-под крыла медную монету. - Значит, так, орел - направо, решка - налево. Он подкинул монету. Она упала орлом вверх... Листья пружинили под их лапами, а медвежонок и Птиц шли не спеша, лениво разглядывая росшие по обочинам молоденькие сосенки, кривоватые березки и могучие дубы. - А почему по-гусарски? - спросил медвежонок. - Почему? - удивился Птиц. - Ну, если такие гусары. - А кто они? - Кто? - покрутил головой Птиц. - Так на Рикле-3 называют полуразумных, мутировавших гусей. Они целыми днями ничего не делают, режутся в карты, пьют бургоньяк, шампаньяк и вообще ведут беспечный образ жизни. Веселый народ, этого у них не отнимешь. А монетку они кидают, когда не могут решить, что им делать - пить "горькую-76", а потом ехать к гусочкам или же наоборот, сначала ехать к гусочкам, а потом уже пить "горькую-76"... Спать они устроились в дупле гигантского дуба. Ночью пошел дождь. Под утро Птиц проснулся и долго лежал, вспоминая что-то старое-старое, трудноуловимое, слушая, как шелестит мокрая трава и дождь барабанит по жестким листьям дуба. Что-то с его воспоминаниями было неладно. Он вздохнул и, повозившись, устроившись поудобнее, опять заснул. Кормы двигались цепью. Их предводитель, трехметровый гигант в сверкающих, обшитых скальпами врагов латах, с тяжелым двуручным мечом за спиной и двумя во бокам, шел в середине. Справа от него, сгибаясь под тяжестью бердыша и сверкающего, как зеркало, щита, пыхтел оруженосец. Слева пылил красноватой гормской пылью хранитель священной трехглавой мухи. Сама муха копошилась и жужжала в узорчатом коробе за его плечами. Предводитель кормов остановился и, наклонившись, стал рассматривать четко отпечатавшиеся в песке следы дорожников. Наконец он выпрямился и махнул рукой. Цепь воинов зашагала дальше. Кормы не знали, что километрах в двух им навстречу движется отряд невысоких, но чудовищно широкоплечих кракеозов. Их предводитель, не подозревая с кем вот-вот столкнется, шел во главе своих людей, медленно пережевывая наркотическую жвачку нух и рассеянно поигрывая длинным мечом. Преследуемые кормами трое одетых в рваные беотийские хитоны дорожников находились между этими неумолимо сближавшимися отрядами. Провалились они на такой мелочи, как незнание имени любимой кошки беотийского автократора. Теперь, для того чтобы спрятаться, у них оставалось минут пятнадцать - двадцать, не больше. Что ж, пора вмешаться. Велимир взмахнул отливающими золотом крыльями, собственно говоря, супершпиону совершенно не нужными, но придававшими ему вид местного золотого орла, и передал старшему группы через микроприемничек, вживленный у него над ухом, что бежать надо строго на север. Там, за песчаными дюнами, начиналась спасительная для них, сейчас, великая топь. Теперь все зависело от быстроты ног дорожников. Они не успели совсем чуть-чуть. Кормы заметили дорожников, когда они были метрах в тридцати от зарослей гигантской осоки и камыша, с которых, собственно, и начиналась великая топь. Засвистели стрелы... Дорожников спасло то, что в этот момент из-за ближайшего холма с ревом и гиканьем посыпались кракеозы. Предводитель кормов выхватил двуручный меч и скрестил его с мечом предводителя кракеозов. Поле битвы заволокла пыль. Велимир еще успел заметить, как верховный корм ловким ударом расколол щит предводителя кракеозов пополам, потом увидел одного из кракеозов, раскручивающего над головой дюжину соединенных стальной нитью, усеянных острыми шипами шаров. Неподалеку от него медленно оседал на землю с торчащей из горла черной стрелой хранитель священной мухи. Сделав изящный разворот, супершпион стал снижаться над великой топью. Вовремя. Предупредив дорожников о том, что справа к ним подкрадывается болотный тигр, и выведя их на безопасную тропинку эльфов, Велимир переключился на другой мир. Здесь его помощь была не нужна. Двое дорожников перед возвращением любовались заходом солнца. Одного звали Врад. Судя по профилю и цвету кожи, он был потомком индейцев. Второй, по имени Бангузун, на первый взгляд казался увальнем, но это впечатление было обманчиво. По крайней мере Велимир, видевший однажды, как Бангузун голыми руками задушил полосатую гориллу, знал, что по быстроте реакции и силе среди дорожников ему, пожалуй, не найдется равного. А закат был действительно прекрасен. Велимир развернул супершпиона так, чтобы видеть его как можно лучше и тоже залюбовался тем, как голубое в белую крапинку солнце, пуская изумрудные, бордовые и лазурные лучи, медленно тонуло в море, делая его темнее и загадочнее, словно растворяясь в безумии самых неожиданных цветов и оттенков. Так, с этим все в порядке. Он переключился на третий мир. Увидел, как работавшая в нем группа из трех человек выбралась на дорогу миров, и заставил супершпиона следовать за ней. Посмотрев минут пятнадцать, как возвращаются дорожники, Велимир хотел было уже отключиться, но тут откуда ни возьмись появился квадратный гибарянец. Он