обрывки и ошмИтки плоти наступающих. Я взглянул в прицел - наверное, тут собрались лемуры со всей планеты. Их были десятки тысяч, если не сотни. Никогда не видел ничего подобного. В Кримменсхольме они действовали поумнее - а тут валили всей толпой, прямо на наш кинжальный огонь.. Заговорили пулемИты. Наш "МГ" стрелял трассерами, и по рядам атакующих прошла словно коса смерти. Наверное, ни одна пуля не пропадала зря, больше того, каждая прошивала по три-четыре тонких тела, прежде чем утратить злую убойную силу. Хакнули оба "шмеля", осколочные гранаты взорвались в гуще нападающих, но те, похоже, вообще не обращали никакого внимания на наш огонь. Они словно забыли, что такое смерть. Словно у всех разом отменили инстинкт самосохранения. Потрясая своими игрушечными копьецами, вопящая волна мохнатых, похожих на детские игрушки лемуров докатилась до самого рва Сколько их погибло на подступах - не взялся бы сказать никто. Но прорехи в их строю немедленно заполнялись, поток льющихся из-за окраинных домов Ингельсберга созданий не иссякал. Этого не может быть, подумал я. Лемуры разумны и осторожны. Совсем недавно они сражались с нами совершенно по-другому. Стрелами и из засад. А теперь - они рвутся вперИд, словно очумевшие лемминги, собравшиеся топиться. Никогда ещИ ни я, ни остальные ребята, ни даже, полагаю, господин лейтенант не видели ничего подобного. Тут, наверное, были миллионы лемуров. Никакие леса, никакие мелкие делянки не смогли бы прокормить такую ораву. Из какого же инкубатора они выскочили? И кто, если можно так выразиться, "разморозил" их?.. Опустевшие пластиковые магазины один за другим летели в стороны. Плевались огнИм самоходки, разрывы снарядов на миг расчищали небольшое пространство в рядах наступающих, но прореха заполнялась уже в следующий миг. Стреляй, не стреляй - всИ едино. Мы убивали лемуров тысячами, но на место погибших вставали, наверное, десятки тысяч. Коричневая волна докатилась до рва. Его копали на совесть, в глубину он достигал добрых трИх метров, но лемуры и не подумали остановиться. Истошно вереща, первые ряды с разбегу бросились вниз. Они падали, ломали себе кости, задыхались под валящимися сверху телами, но никто не остановился и ни один не повернул назад. Передовые шеренги до конца выполнили свою роль смертников. Бьющиеся, окровавленные тела заполняли ров, и эта живая пена с пугающей быстротой поднималась. Тот, кто организовал эту атаку, не считался с потерями и, наверное, посто не знал, что такое "потери". Ему было наплевать на гибель тысяч и тысяч забавных, пушистых созданий. ВсИ, что его интересовало, - это мы. Ребята стреляли в ров, и от пуль, словно на поверхности воды, вверх взлетали кровяные фонтанчики. БМД развернули башни, стреляя вдоль рва, сметая всИ живое на его гребне, но остановить лемуров сегодня, наверное, смогла бы только атомная бомба. Я не сомневаюсь, что командование отдало бы приказ орбитальным бомбардировщикам, если бы вместе с нами не было пяти тысяч мирного населения. ОКН1 могло не щадить войска, набранные во всех концах Империи, но к гражданам "становой нации" всИ же относилось по-иному. Смачно плюнул огнемИт. Ребятами не требовалось командовать. Ни к чему пропал весь мой труд, все мои "огневые карточки" и прочая военная премудрость. Стреляй в накатывающийся живой вал, и всИ. И молись, чтобы этот прилив кончился прежде, чем иссякнут патроны. Клубящаяся огненная струя, длинный пламенный язык, словно выметнувшийся из пасти сказочного дракона, лизнул передовые шеренги лемурьего войска; жидкий огонь растекался по земле, и всИ, с чем он соприкасался, вспыхивало тоже. Я ожидал, что лемуры остановятся хотя бы перед полыхающей завесой, но куда там! Коричневые шеренги бестрепетно бросились в пламя, как до того их предшественники заваливали собственными телами наш ров. Ни пули, ни снаряды, ни огонь лемуров сегодня не остановят. С грохотом и топотом бежали нам на подмогу ополченцы, падая у бойниц и: открывая стрельбу. Считанные минуты прошли с того мига, как мы увидели наступающих, а они уже заполнили всИ пространство вокруг нашей "крепости Ингельсберг", одолели ров, и теперь им оставалось не больше двух десятков метров до стен. Все окна первого этажа тщательно закрыты тяжИлыми решИтками и стальными ставнями ( лишнее подтверждение того, что "культурный центр" строили ещИ и как цитадель, где в случае надобности можно будет отсидеться ); но едва ли это всИ особенно сильно задержит сошедших с ума аборигенов Зеты-пять. Сегодня они и сталь зубами перегрызут... Я видел, как из замершей БМД выскакивали очумелые танкисты. Они успели расстрелять, наверное, почти весь боекомплект, пушка у них снабжена автоматом заряжания; и сейчас им там оставаться было явно незачем. Лемуры просто завалят машины, и тогда, наверное, даже самого мощного движка не хватит, чтобы сдвинуть эту живую тяжесть. Танкисты опрометью бежали к чуть приоткрывшимся дверям. За дверями сейчас наверняка весь резервный взвод во главе с самим лейтенантом - ждут, готовятся захлопнуть створки перед самым лемурьим носом. - Хань! Отсеки тварей! ОгнемИт! Завесу за спиной у наших! - скомандовал я. Получилось неплохо. Поток пуль и жидкого пламени на самом деле отсИк визжащий клин лемуров, в самоубийственном усилии бросившийся в погоню за танкистами. Ребята насилу успели проскочить. Хочется верить, что остальным экипажам тоже повезло. - Не выдавай, братцы! - вдруг совершенно не в обычаях "стержневой нации" завопил ополченец рядом со мной, чуть ли не до половины высовываясь в бойницу и паля вниз из крупнокалиберного дробовика. Мельком я подумал, что такое оружие - в самый раз против мелких лемуров. ...И на какую-то минуту мы, наверное, их всИ-таки приостановили. Но только на одну минуту. Раскалились стволы пулемИтов, у огнемИтчиков кончалась зажигательная смесь, пол устилал ковИр стреляных гильз, а лемуры неИ шли и шли, и сходил с ума от невероятного обилия целей мой слишком умный "ефрейторский" прицел... Голос лейтенанта загремел в наушнике как раз вовремя. - Всем, всем, всем! Оставить амбразуры! Повторяю, оставить амбразуры, отходим вниз! Все - вниз, в подвалы! За собой закрывать все двери, какие только сможете! Не медлить, по счИту "пять" - все вниз! Начинаю отсчИт - один... два... три... - Отходим! - крикнул я своему отделению и ополченцам. - Приказ лейтенанта! МоИ отделение повиновалось мгновенно. Словно ребята только этого и ждали. Впрочем, их осуждать трудно - вид катящихся живых волн способен свести с ума кого угодно. Вниз, вниз, вниз. Вой и визг лемуров слышен был сковозь все стены и перекрытия. Коричневое море со всего размаха ударило в рукотворную скалу, забилось, заплескалось... Сейчас они полезут наверх, подумал я. Построят живые пирамиды и полезут. А может, им хватит и мельчайших выступов стены. Ловкие, лИгкие и цепкие обитатели исполинских лесов, где деревья стараются принять на себя часть тяжести небесного свода, - что им стоит вскарабкаться до не столь уж высокого третьего этажа? А потом - они протиснутся внутрь... мы продержались бы ещИ какое-то время, но потом у нас бы просто кончились патроны. И стоит лемурам ворваться в одном месте, как это будет означать конец. Мы бежали вниз. Я - последним. Раздвакряка я послал вперИд. Решительно не желаю вытаскивать этого недотИпу из маленьких, но хватких лемурьих ручонок. Лейтенант встретил нас на пороге подвала. Надо сказать, что подвал запирался более чем внушительной дверью, укреплИнной толстыми железными полосами - такую не вдруг сломаешь и не вдруг прогрызИшь. - Вниз, ефрейтор, вниз! ВсИ отделение - вниз! Куда ж тут можно ещИ дальше?.. Оказалось, что можно. Оказалось, что бомбоубежище здесь таки есть. Просторное, глубокое, настоящее. Укрытое по меньшей мере в двадцати метрах под поверхностью земли. Здесь легко поместилось всИ население Ингельс-берга и ещИ оставалось порядком места. И двери, которыми закрывалось подземелье, сделали бы честь любому стратегическому бункеру. Сколько ж средств в это было вбухано?.. Или - заподозрил я - Зе-та-пять не простая фермерская планетка, осваиваемая и заселяемая в соответствии с Гомстед-актом? Мы наконец перевели дух. Лейтенант приказал провести перекличку. Все оказались в наличии, даже танкисты, которых я уже было записал в смертники. - Ребята, - без всяких церемоний сказал лейтенант. - Штаб сверху, - он ткнул в потолок, - приказал прекратить сопротивление, забаррикадироваться в укрытии и ждать дальнейших указаний. Они сняли эту баталию со спутника. Штаб говорит, что весь Ингельсберг затоплен лемурами. Их тут не меньше нескольких миллионов, по их оценкам. Кто-то из десантников сдавленно охнул. - Я тоже не поверил, - сказал лейтенант. Сейчас его не возмутило столь бесцеремонное "наличие отсутствия боевого духа". - Несколько миллионов - да столько, по прикидкам, не набиралось и на всей планете. И что - они все сюда на крыльях прилетели? Под землИй пробрались?.. Короче, неважно. Ребята, скрывать от вас не буду... штаб решил, что настал удобный момент покончить со всем лемурьим восстанием. Догадываетесь, каким способом? Ну конечно, подумал я. Действительно, с точки зрения отвлечИнной стратегии можно достичь прекрасного результата. Несколько миллионов врагов и всего лишь полусотня своих солдат. Ну и пять тысяч гражданских, но это тоже наверняка в пределах "допустимых потерь". Прекрасное решение. Не спорю. Но как же глупо... - Конечно, бомба, - проговорил лейтенант. - Они запускают первый бомбардировщик. На клиппере нет ракет достаточной мощности, чтоб достать до нас. Бомбовоз пройдИт над нами и вывалит свой груз. Взрыв будет воздушным, порядка ста килотонн. В штабе полагают, что этого достаточно. По идее, убежище должно выдержать. Его проектировали на двести килотонн. Раздвакряк взмемекнул дурным голосом и едва не повалился в обморок. Хорошо ещИ, с двух сторон его придержали Хань и Мумба. А то позору не оберИшься. - Поэтому мы остаИмся здесь, - подытожил лейтенант. - После... экстерминации враждебных форм жизни мы должны будем вывести гражданских лиц в место эвакуации. Но это случится ещИ через семьдесят часов. Запасов воды и продовольствия тут на месяц. Фильтры в порядке. Так что можете отдыхать, взвод. ВсИ ясно? Это приказ! Разрешаю в виде исключения сыграть в карты. ...Сидеть и ждать, когда на тебя сбросят стокилотонный атомный заряд, - невеликое удовольствие, должен я вам доложить. А тут ещИ местные. Пристали как банный лист - почему мы ушли от бойниц и чего ждИм теперь. Лейтенант категорически запретил нам - "для невнесения паники" - говорить о готовящемся ударе. Наконец нас оставили в покое. МоИ отделение было настолько деморализовано и подавлено, что никто не хотел смотреть даже на девушек, что как-то мало-помалу, бочком-бочком стали пробираться поближе к героическим десантникам. Даже Мумба, великий любитель женского полу, доблестно перевыполнявший, наверное, все мыслимые нормативы половой жизни, установленные психологами типа госпожи Шуль-це, сейчас уныло сидел, уронив чИрную бритую голову. Я постарался отогнать мрачные мысли. Выдержат ли перекрытия - ещИ не самое важное. Мы вполне можем задохнуться, получить летальную дозу радиации, и прочее, и прочее, и прочее. Нет. Об этом я не стану думать. Приказываю себе не думать и запрещаю себе думать. А вместо... Я хотел представить, себе Дальку, но погрузиться в мечты не сумел. - Ефрейтор. - Господин лейтенант? - Без чинов, Рус, - лейтенант сел рядом на жИсткую лавку. Преувеличенно аккуратно поставил рядом шлем. По уставу вывернул и зафиксировал "дорогостоящий высокоточный прибор", сиречь нашлемный прицел. Казалось, он делает сейчас всИ это, чтобы только занять руки и не впустить в сознание тот ужас, что неминуемо раздавит тебя, если только дать ему волю. - Есть без чинов, - с готовностью откликнулся я. Лейтенант мне нравился. Я не мог испытывать подобных чувств к врагу, это было сугубо неверно, но вояка он всИ же был бравый и к солдатам относился по-человечески. - Рус, у тебя одного из всего моего взвода университетское образование, - тихо сказал лейтенант. - Я окончил Императорскую десантную академию, но биологию, особенно ксенобиологию, нам читали очень ограниченно. А это, я знаю, твоя специальность. Верно? - Так точно, только я специализировался больше по морским... - Неважно. Специализировался по морским, разберИшься и здесь. Невелико отличие, даже я это понимаю. Что ты думаешь по этому поводу? С чем мы тут столкнулись? Я никогда с Чужими не воевал. А на подавлении мятежей большого опыта не наберИшься, - он криво усмехнулся. Ишь ты. Как заговорил-то распроклятый фон-барон, едва только припекло по-настоящему. Понятно, он сейчас пытается любым путИм от страха укрыться, вот и нужен ему сейчас умный разговор, потому что иначе от ужаса те же мозги вскипят и паром через уши вылетят. - Биологическая война, гос... - Я же сказал - без чинов. Рудольф меня зовут, если ты забыл, Рус. - Виноват... Рудольф. Имеет место биологическая война. Если штаб не ошибается... кто-то или что-то контролирует всю лемурью расу. Контролирует настолько, что может полностью гасить даже самые основополагающие инстинкты. Но, само собой, это не всИ. Те твари, что мы видели на площади, в Кримменсхольме... они явно выведены искусственно. Они ни на что другое не годны, кроме боя. Они нефункциональны. Короткоживущие, с бешеным метаболизмом. Существа-факелы. Их испытали. Испытание они не выдержали. Теперь, я уверен, эти неведомые мастера-затейники переменят тактику. - Каким образом? - не выдержал лейтенант. - Очень просто, Рудольф. Они поймут, что посылать в бой бронированных гигантов с клыками и щупальцами бессмысленно. Их создания уязвимы для пуль и снарядов. Уже сейчас они послали против нас исключительно лемуров - потому что смогли собрать миллионную армию. Следующими будут, наверное, какие-нибудь особо зубастые крысы. Чем меньше создание, тем труднее в него попасть, тем в большем числе их можно вывести, тем легче создать численный перевес. Но крысы пределом не станут. - А что ж тогда? - Похоже, лейтенант по-настоящему заинтересовался и даже смог забыть о зависших над нами ста килотоннах. - Не знаю. Что-нибудь совсем мелкое. - Боевые штаммы? Вирусы? - Возможно, но с таким врагом мы бороться умеем. Сыворотки, антидоты - с нами не так легко справиться. Мы победили хищную микросферу на добрых пяти десятках планет. Справимся и тут, пусть даже понеся на первых порах потери. Нет. - Ты ведь уже придумал, что вместо? - Я - не "они", Рудольф. Я бы на их месте прибег к насекомым, но не крупным, не чудовищным. Осы. ПчИлы. Шершни. Муравьи. Несложно дать им яд или даже комбинацию ядов. А такие токсины - это не вирусы. Против цианистого калия или синильной кислоты противоядия не существует. Немного модернизировать ядовитые железы - и вот вам, пожалуйста, пчела, укус которой смертелен, и никакая сыворотка, никакой антидот против неИ не подействует. И никто не станет стрелять в рой шершней из штурмовой винтовки. - Можно из огнемИта... - озабоченно проронил лейтенант. Мои слова, похоже, всерьИз зацепили его. - Конечно, хороший стрелок может сжечь компактно летящий рой. Ну а если это туча и она атакует со всех сторон? Конечно, можно пустить в ход пестициды и дефолианты, можно уничтожать гнИзда и колонии на ранних стадиях... но это всИ равно паллиатив. Если "они" до этого додумаются, нам придИтся солоно. Высаживаться только в скафандрах высшей защиты или что-то вроде того. - Ну ты и накаркаешь... - проворчал лейтенант. - Осы, шмели всякие... - Он храбрился, однако я видел, что он сбит с толку и растерян. - Может, тараканы. Или пауки. Или крошечные ящерицы. Одним словом, что-то слишком мелкое, чтобы против него было бы действенно наше оружие. - Но их же можно травить, верно? - Верно. А что станет с планетой, где в ход широко пойдИт такая отрава? Для нас она, боюсь, станет совершенно непригодной. - Верно... - протянул лейтенант. - Хорошо сказал, Рус. У тебя есть мозги, недаром тебя вахмистр хвалит. - Благодарю... Рудольф. Лейтенант взглянул на часы. - Бомбовоз выходит на цель. Если, конечно, не сбил-Ся с курса. - Он посмотрел на меня. - Веруешь в Бога, Рус? - Верую. Имею честь быть православным, господин лейтенант. Рудольф усмехнулся. - Тогда молись ему. Как можно горячее. И по-русски. Кто знает, может, поможет. - Его коммуникатор коротко взблеснул: красный, жИлтый, красный. - Начинаем отсчИт. - Лейтенант побелел, но держался. У меня в животе всИ скрутило так, что казалось, перенапряжИнные мускулы вот-вот лопнут. Вновь мигание лейтенантского переговорника. Красный, красный, красный. - Сбросили, - прошептал лейтенант. - Ну, теперь держись... Лица ребят белели в полумраке убежища. Все замерли, оцепенели, только в более дальних отсеках по-прежнему гомонили распалИнные недавним боем ополченцы. Они ничего не подозревали... хотя как тут можно ничего не подозревать? Не дураки же они, в самом деле... Эта мысль на краткое время отвлекла меня. А потом я вдруг уловил, как лейтенант считает - едва слышно, одними губами:. - Тридцать один, тридцать, двадцать девять, двадцать восемь... Раздвакряк разинул рот, уставился в потолок широко раскрытыми глазами - Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три... Мумба шевелит посеревшими губами, вроде как молится. - Двадцать, девятнадцать, восемнадцать... Глинка сплИл пальцы, вжал в них лоб, словно надеялся, что это го защитит. - Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать... - Господи, спаси и сохрани, - вырвалось у меня по-русски. - Спаси и сохрани, Господи, чадо своИ, как спасал ты во времена оны... - Три. Два. Один, - спокойно и уже в полный голос отсчитал лейтенант. Рука великана ударила в чудовищный барабан, наверное, размером с целую планету. Другая рука того же великана встряхнула как следует бронированную коробку со сбившимися в кучу людьми, подобно тому, как мальчишка встряхивает спичечный коробок с жуками. Разом лопнули, рассыпавшись колючим дождИм острых осколков, лампы, всИ вокруг наполнилось едкой пылью, взвыли на пределе компрессоры, проталкивая воздух сквозь задыхающиеся фильтры... А потом всИ разом стихло, и в наступившей жуткой тишине слышно было только натужное гудение стонавших под полом машин. Они старались до конца, пытаясь спасти нас. ЕщИ не веря в то, что мы живы, я бросил взгляд на сгиб руки, где тихо и мирно тикал счИтчик. Сто двадцать микрорентген в час - в шесть-семь раз выше нормы, но не смертельно. Как бы то ни было, убежище выдержало. "Стержневая нация" ладила крепко. - ВсИ, господа, - поднялся лейтенент. Он уже перестал быть Рудольфом. Только - лейтенантом. Разом взвыла в голос толпа. Все орали, кто-то суматошно бросился к нам, размахивая кулаками. В ответ клацнули затворы. - Спокойно, господа, спокойно. - Сам лейтенант был бледен, но держался стойко. - Сожалею, что не мог проинформировать вас раньше. Приказ верховного командования. Только что было проведено массированное сканирование местности наверху. Остановить инфестацию иными средствами оказалось невозможно. Нам следует оставаться здесь. До тех пор, пока к нам не пробьются спасательные команды. После этого будет осуществлена полная и всеобъемлющая эвакуация. Компенсации за утраченное имущество и страховые премии будут выплачены в строгом соответствии с законом, по ускоренному графику. ЕщИ раз прошу всех соблюдать спокойствие. И... от лица Имперских ВооружИнных сил, как старший офицер, приношу вам извинения - свои и командования. Поверьте... иначе было нельзя. Те, кто стоял вместе с нами у бойниц... они видели. Они не дадут мне солгать. Лемуров сегодня было не удержать. И мы решили... лучше потерять город, чем пять тысяч жизней. Командование рискнуло. Они верили в ваших инженеров и рабочих. И.., они не ошиблись. Мы живы. Осталось потерпеть совсем недолго. ...Конечно, они не успокоились. Конечно, они бросились на него. Правда, уже не с кулаками и не с ножами. Просто с криками, бранью, которые тем не менее мало-помалу стали сменяться вопросами. Как скоро выплатят компенсацию? Подлежит ли возмещению ущерб от потерь в бизнесе, сорванных контрактов и упущенной прибыли? Предоставят ли им второй раз подъИмные, если они решат устроиться на совершенно новой планете?.. И потекло медленное, тягучее время. Заструилась чИрная река, чИрная, бездонная, незримая. Заструилась сквозь нас, сквозь нашу броню и кости, смешиваясь с сочащейся по каплям радиацией - фон медленно, но верно возрастал. Я прикинул, что через трое суток он дойдИт до одного-двух миллирентген в час - тоже ничего особо страшного, но всИ-таки неприятно. О том, что творится наверху, мне не хотелось даже и думать. Собственно говоря, непонятно, как мы станем отсюда выбираться - вместо Ингельсберга сейчас настоящая горячая зона, битком набитая тяжИлыми изотопами и светящая на тысячи и тысячи рентген; входить туда - верная смерть. Наша броня - облегчИнная, мы не брали с собой настоящих лат, которым, на самом деле, не так страшна даже и радиация и в которых на время можно хоть даже на место эпицентра. А что будут делать гражданские?.. Дегазация и дезактивация займИт бог весть сколько времени. Спасательные команды в танках высшей защиты, конечно, подойдут к убежищу, потом им придИтся ещИ разбирать завалы. Но как вывести отсюда пять тысяч человек?.. - Ефрейтор! - Голос лейтенанта. Холодный, сосредоточенный. О том, что совсем недавно он предлагал мне звать его Рудольфом, следовало забыть, и как можно скорее. Для моего же собственного блага. - Соберите своих людей. Помните, что мы в любых обстоятельствах остаИмся частью доблестных Императорских ВооружИнных сил и в качестве таковых должны являть собой достойный пример. - Мне казалось, что со мной говорит сейчас не человек, а робот. - Никто не должен болтаться без дела. Разбейте людей на пары. Начните обход отсеков. Выявите все возможные повреждения. Особое внимание - системам вентиляции и регенерации воздуха. Все трещины в стенах тщательно пометить и задокументировать. Потом подготовить цементную смесь для пломбирования. ВсИ ясно, ефрейтор? Выполнять! Цепкий холодный взгляд и плотно сжатые губы. Солдату сейчас нельзя оставаться наедине со своими мыслями. Его нужно занять работой, сколь угодно пустой и никчИмной, вроде как то самое бессмертное: "копать траншею отсюда и до вечерней поверки". Я чИтко ответил "Есть!", откозырял и отправился наряжать моих ребят на копку траншеи. Отсюда и до вечерней поверки. Только теперь я поймал себя на мысли, что больше не думаю о своИм отделении как о врагах, наИмниках в чужой армии, оккупировавшей мою родину. "Ребятами" я раньше называл только своих. Только своих, с Нового Крыма. Я наскоро объяснил отделению задачу. Конечно, они заворчали. Я - не лейтенант. Несмотря на то, что могу впаять наряд, и даже не один. ...Мы работали как одержимые, потому что все, даже не блещущий остротой ума Раздвакряк, поняли - если сейчас ничего не делать, очень просто на самом деле лишиться рассудка. О нас могли просто забыть. Могли решить, что риск для элитных имперских спасательных частей слишком велик - а их тоже ведь берегли и не бросали в дело по первому требованию терпящих бедствие. Могли не выдержать фильтры. Могли треснуть баки с питьевой водой. Могли... Я зло оборвал сам себя. Это называется "негативное мышление", Рус. Оно бесплодно и ни к чему не приведИт. Ищи лучше трещины в стенах. Честное слово, при всей бессмысленности это более разумное занятие для твоих мозгов. ...Так прошло три дня. Мы с трудом сдерживали вспышки безумия среди гражданских. Очень быстро выяснилось, что броневые двери убежища перекосило и заклинило, так что своими силами мы отсюда выбраться никак не можем. Среди жителей Ингельсберга были страдавшие клаустрофобией, и известие, что мы уже ни при каких обстоятельствах не сможем покинуть убежища, вызвало у них такие припадки, что, честное слово, милосерднее было бы застрелить их сразу, потому что никакие транквилизаторы и наркотики не могли прекратить их страданий. Я по мере сил старался, чтобы моИ отделение ни в коем случае не бездельничало. И решительно пресекал все разговоры типа: "Господин ефрейтор, а нас точно станут вытаскивать?.." Конечно, все слышали бесчисленные рассказки из серии "Десант своих не бросает", но одно дело героические повествования, и совсем другое - когда надо лезть в эпицентр стокилотонного взрыва. Лейтенант пытался связаться со штабом. Безуспешно. Внешние антенны смело, а сигнал его собственного коммуникатора не мог пробиться через десятки метров грунта, брони и бетона. Мы могли только ждать. x x x Три дня прошло. И ещИ один. И ещИ. Пять тысяч человек за нашей спиной быстро теряли рассудок. Медленная смерть в подземелье - не самый приятный способ расставаться с этим светом, можете мне поверить. Несмотря на это, лейтенант заставлял нас непрерывно отжиматься от пола и проделывать все положенные комплексы десантной системы рукопашного боя. Угрюмые и осунувшиеся солдаты подчинялись плохо, двигались вяло - надежда гасла в них слишком уж быстро, они просто не знали, что это такое - надежда. Наш взвод был собран "с бору по сосенке", всякий-разный люд со всех концов Империи, польстившийся на относительно сытный солдатский паИк и положенные по выслуге лет льготы. Кто-то надеялся помочь своим родным, до сих пор не имевшим имперского гражданства, как Глинка. Кто-то рассчитывал сколотить хоть сколько-то деньжат и, отслужив, открыть какое ни есть мелкое, а своИ дело. А Мумба шИпотом и под страшную клятву молчать признался мне, что ему надо выкупить своих каких-то достаточно дальних, но тем не менее важных для него родичей из долговой кабалы. Его родная планета давно и без всяких неурядиц влилась в состав Империи и потому избежала масштабной "зачистки", как случилось там, откуда была родом Гилви. Мятежных лордов еИ родины просто и без церемоний перевешали, а у Мумбы клановые вожди остались благоденствовать, только перебравшись из скромных домиков в роскошные офисы с зеркальными окнами. И средневековая система долгового рабства и ямных тюрем для несостоятельных должников продолжала действовать и даже процветала. ...Они приходили ко мне один за другим, испуганные, растерянные, уже понюхавшие пороху солдаты Империи, но ещИ далеко не те, кого принято было называть Третьей десантной дивизией "МИртвая голова", кто пошИл бы по трупам, равнодушно перешагивая через упавших и хладнокровно добивая раненых, если их нельзя было спасти. Они искали утешения в разговоре. Они выкладывали мне нехитрые истории своих недолгих жизней. Так, наверное, исповедывались Рыцари Храма перед своим последним боем, когда орды язычников уже подступали к Храмовой Горе и последние пути отступления были отрезаны. Тогда среди удерживавших святыню рыцарей не нашлось ни одного рукоположенного духовника, и защитники исповедывались друг другу, словно первые христиане в подвалах Колизея, перед тем как выйти на арену с голодными львами. Я узнал, что Фатих успел побывать в трИх молодИжных бандах (оно и неудивительно) и боится, что в последней драке на танцах убил своего противника до смерти, достав его по голове куском арматуры. Я узнал, что у Джо-намани старшая сестра согласилась на постылый брак, чтобы остальная семья - одиннадцать ребятишек мал мала меньше - не умерла с голоду, потому что имперского пособия катастрофически не хватало. Я узнал, что сдержанный, хладнокровный Хань едва избежал на своей планете почИтной, но несколько обременительной должности главного городского палача, поскольку его соплеменники истово верили в справедливость древнего свирепого изречения "око за око". И всИ это имело место прямо под носом у имперских генерал-губернаторов и гауляйтеров, или даже на самих Внутренних Планетах, где власть Его Величества кайзера была установлена давно и сразу, и опираясь на чьи войска, собственно говоря, группа офицеров и начала создавать ту самую Империю, гражданином которой я имею честь состоять. Мы говорили. Нам просто больше ничего не оставалось делать. Микки с горечью признался мне, что сожалеет о своИм атеизме - тогда не так страшно было бы умирать, а Назариан, напротив, изрыгал богохульства и заявлял, что одно лишь это сидение в заваленном подвале способно обратить самого истового католика в воинствующего безбожника. Я тоже рассказывал. Но, в отличие от остальных, я не исповедывался. Я говорил о людях, которые шли с радостью и гордостью на смерть, потому что верили в истинность того дела, которому служили. Я приводил примеры. Я вспоминал историю - которую практически никто из них не знал, даже в пределах элементарного школьного курса. Меня это не удивило. Притчей во языцех успел стать один из рекрутов нашего взвода, Биймингалиев, который поначалу не знал даже таблицы умножения. Я говорил и о нашей войне. Которую слишком многие в ЧетвИртом Рейхе очень хотели бы позабыть или представить в совершенно извращИнном виде. Что стоит изменить вообще, подвергнуть полной цензуре все оставшиеся книги? Закончить, к примеру, войну в 1943 году от Рождества Христова. Сразу после высадки английских и американских войск в Сицилии и Курской битвы. Написать, скажем, что был заключен почИтный мир, в Германии установилось новое правительство... Подделать документы при нынешней технологии нетрудно. И что самое главное - люди любят верить в сказки. Тем более побеждИнная некогда "стержневая нация"... Это было давно. Само собой, не осталось никого из живых свидетелей. И много ли таких, у кого в семье до сих пор хранятся запаянные в пластик для большей сохранности письма родных, типа "Дошли до Берлина"? А книги изъять нетрудно. Все архивы давно перешли на электронную форму хранения, так что надо просто на очень короткое время перекрыть доступ к группе документов, а потом вместо них выставить уже совершенно иные. И всИ - прошлое необратимо изменится. Ведь бронзовый русский солдат в старом Трептов-парке имперской столицы давным-давно снесИн. Даже его фотографии найти практически невозможно. Что, если, подумал я вдруг, это не есть лишь моя выдумка, что, если такой план на самом деле существует и осуществляется? Славная тема для размышлений в нашей ситуации, нечего сказать. Впрочем, неожиданно для самого себя я увлИкся. Манипулирование историей... причИм глубокое, настоящее. Не ежеминутное и ежедневное "изменение правды", как в старинном (и отчего-то до сих пор не запрещИнном) романе Оруэлла, а глубокое, настоящее изменение. Создание событий, которых не было и быть не могло. Фантомные войны. Неизвестные герои. Черт возьми, если до этого додумаются имперские политтехноло-ги... то, наверное, Москва будет взята ещИ в одна тысяча семьсот шестьдесят первом году славными и непобедимыми прусскими войсками короля Фридриха... А можно и ещИ глубже. Можно вообще вывести всю нынешнюю Империю из всемирного государства "стержневой нации", окончательно сложившейся с концом Второй мировой войны. Завершившейся, само собой, их доблестной победой. Ведь уже сейчас в школьном курсе об окончании этой войны говорится невнятной скороговоркой, и учебник стремительно перескакивает к Великому Объединению Германии и балканским войнам, само собой, сведИнным на нет благодаря мужеству и доблести реформированного бундесвера. Долго ли свести всИ это на нет?.. Если уже в начале двадцать первого века многие американцы, наши, между прочим, союзники в той войне, искренне были убеждены, что их противниками выступали не только немцы, но и русские?.. До чего же удивительно читается книга. Вроде бы и говорится в ней правда, а так повИрнутая, что закрывает книгу ученик в полном убеждении, что на самом деле произошло совершенно обратное тому, о чИм он только что прочитал. Странным образом это помогло мне выдержать пять дней сидения в подвале. Под конец нам пришлось просто связывать и укладывать рядами на пол окончательно обезумевших людей. Господин отставной гауптманн, надо отдать ему должное, вместе с нашим вахмистром держался просто молодцом. Наверное, если б не эта пара, у нас точно дошло бы до рукопашной и кровавой вакханалии. Вахмистерский кулак обладал поистине магическим действием. Ну и ещИ, само собой, то, что вахмистр, один из немногих в наших рядах, тоже принадлежал к "стержневой нации", как и почти все поселенцы. ...На шестой день мы услыхали грохот размИтываемых завалов. К нам пробивалась спасательная экспедиция. От города, само собой, осталось только одно большое радиоактивное пятно, но тут уж было ничего не поделать. ТяжИлые сапИрные танки подтащили нечто вроде бетонного короба, его поставили над совершенно разрушенным выходом из бомбоубежища и туда забросили большую партию противорадиационных скафандров. Наверное, собирали со всего флота. Но собрали-таки, и хватило их всем. И всех размеров. После чего нас вывели из руин. Надо сказать, что при виде солнца очень многие десантники повели себя неадекватно. Кто плакал, кто молился, кто истерически хохотал... Во всИм взводе хладнокровие сохранили только четыре человека: господин лейтенант, господин штабс-вахмистр, рядовой Хань и ваш покорный слуга. Ну а что творилось с жителями Ингельсберга, не описать никакими словами. Да, наверное, и не нужно. Нельзя так уж слишком любить жизнь и радоваться собственному спасению. И когда мы уже дотопали до выжженного, но не столь радиоактивного леса, я поймал на себе внимательный взгляд лейтенанта. x x x Надо сказать, место, где стоял город, производило сильное впечатление. Нигде не осталось ничего. Просто ничего. Огненная волна снесла и дома, и деревья, и дороги - всИ, до чего только смогла дотянуться. Похоже, пилоты бомбардировщика специально целились в наш "культурный центр", от которого осталось только озеро расплавившегося кирпича. Армию лемуров словно корова языком слизнула. Хорошая такая корова, увесистая, на сто тысяч тонн троти-лового эквивалента, с языком из чистого ядерного огня, от которого не убежишь и не скроешься. Мы оставили пепелище позади, а вокруг уже разбивали кордоны отряды оцепления, уже спешили в горячую зону дезактиваторы в тяжИлых, проложенных со всех сторон свинцом скафандрах и забронированных на манер древних мониторов танках. Нам тут было делать нечего - соседние леса опустели, и никакая разведка не могла обнаружить ни одного лемура. Чудовища тоже куда-то все скрылись. Пока мы сидели под развалинами, флот успел перебросить сюда чуть ли не целый армейский корпус. Три полнокровные свежие дивизии, два артполка, два сапИрных полка, специальный антирадиационный полк, строители, врачи, трапперы из местных ополченцев и так далее и тому подобное. "Танненберг" получил приказ "отбыть по месту постоянного базирования". Мятеж - если это на самом деле был мятеж - затих словно бы сам собой. Не столь уж большое число "граждан Империи", поселившихся на Зете-пять, полностью вывезено. Начато строительство военных городков. Отныне тут будет базироваться настоящий, большой гарнизон. Разумеется, мы получили свою долю висюлек на мундиры. ...Батальон стоял в торжественном строю. Прямо за нашими спинами возвышались крашенные пожухлым кое-где маскировочным зелИным цветом боты. На орбите нас ждала "Мерена" и отдых. Мы не сменили полевого камуфляжа на парадную форму. Мы только сняли броню. При полном параде был только командир полка. Господин майор... нет, уже не майор - оберст-лейтенант Иоахим фон Валленштейн. Рядом с ним знамИнная группа - вьИтся на свежем ветру Зеты-пять красное знамя, в середине - белый круг, а в нИм расправляет крылья ОрИл-с-Венком-и-Солнцем. Печатает шаг почИтный караул, и идИт в окружении подтянутых офицеров свиты сам господин генерал-оберст Пауль Хауссер, командующий Вторым десантным корпусом, в который как раз и: входили дивизии "Лейбштандар-те", "МИртвая голова" и "Дас райх". Вместе с ним и командиры дивизий: "Лейбштандарте" - генерал-майор Висч, "Дас Райх" - генерал-лейтенант Крюгер и командир нашей собственной "Тотенкопф" бригадный генерал Присс. Странно. Второй десантный корпус не высаживался на Зете-пять, как мы уже знали. Флот перебросил сюда Сорок восьмой моторизованный корпус под командованием генерал-оберста Отто фон Кнобельсдорфа, в составе 3-й и 11-й танковых дивизий плюс ещИ панцергренадИрская дивизия "Гроссдойчланд", ну и ещИ те полки, о которых я говорил выше. Та ещИ группировка. Они собрались зачищать всю планету? Но для этого нужны настоящие охранные дивизии, как печально знаменитая "Галичина", а не армейские танкисты, которые, может, и умеют брать укреплИнные мятежниками города, как тот же самый Утрехт, но совершенно беспомощны в лесной войне. Впрочем, это уже не моИ дело. Я что, сочувствую этим бандитам в Feldgrau? Чем больше их тут поляжет, тем лучше. Для Нового Крыма и вообще для всех, ещИ мечтающих о свободе. Нам скомандовали "Смирно!" и "Равнение на середину!". Генералы и их свита остановились напротив знамени "Танненберга", в свою очередь отсалютовали ему. Повернулись к нам. Хауссер вышел вперИд. Поджарый, совершенно седой, лицо прорезано глубокими щелями морщин, словно противотанковыми рвами. - Зольдатен! Доблестные воины "Танненберга"! Верные слуги Его Императорского Величества! Я хочу поблагодарить вас за службу. Вы столкнулись с противником, превосходившим вас численностью в сотни тысяч раз. Но вы не дрогнули. Вы не опозорили славных знамен Империи, что реют сегодня над вашими шеренгами. Во-во, подумал я. Взвейтесь да развейтесь. Интересно, жил ли на свете хоть один генерал, что умел по-человечески говорить со своими солдатами? Наверное, даже знаменитый Гай Юлий перед строем своего любимого Десятого Железного легиона произносил столь же напыщенные и глупые слова. Солдаты порой бывают милосердны, как дети. Жаль только, что милосердие их направлено не на тех, на кого надо. Потом было сказано ещИ много всякой ерунды. Я слушал, и скулы мои каменели от ненависти. Я уже не мог ненавидеть Мумбу, Ханя, Джонамани или Микки, но эту имперскую сволочь с витыми генеральскими погонами на полевой форме, надетой словно в издИвку над нами, рядовыми, сделавшими всю работу, - их я ненавидел чистой и незамутнИнной ненавистью. ...Стали выкликать имена. К генералам подался вперИд изогнувшийся от усердия адъютант с ящичком, где лежали награды. И первым выкликнули... - Ефрейтор Руслан Фатеев! Это я. МоИ имя. На общеимперском оно звучит дико и покорИженно. Но это моИ имя. И ноги мои сами начинают печатать шаги по бетонным плитам взлИтного поля. И я, я, Рус, чИтко останавливаюсь в положенных двух шагах от смотрящего на меня с усмешкой Хауссера, вскидываю руку в старом и злом приветствии, дошедшем до наших времен ещИ из эпохи легионов великого Рима. - Ефрейтор Фатеев, за мужество и стойкость при выполнении воинского долга, за храбрость - Железный крест третьей степени с дубовыми листьями. И досрочное производство в чин обер-ефрейтора. Генерал Хауссер смотрел на меня. И я смотрел на него. У меня не было оружия, но, клянусь, я убил бы его голыми руками. И его, и троих других генералов, прежде чем меня успели бы изрешетить. Так почему же я этого не делаю? Почему помимо собственной воли отвечаю, что я служу Его Величеству кайзеру и великой Империи? Почему не вцеп