Олег Авраменко. Протекторат
(фантастический роман, идейно и концептуально примыкает к циклу об
Источнике)
---------------------------------------------------------------
© Copyright Олег Авраменко
Email: abram@hs.ukrtel.net
WWW: http://abramenko.nm.ru Ё http://abramenko.nm.ru
Только для частного некоммерческого использования. Любое копирование и
распространение этого текста, включая размещение на других сетевых ресурсах,
допустимо только с ведома и согласия автора. По всем вопросам обращайтесь по
адресу: abram@hs.ukrtel.net.
---------------------------------------------------------------
Глава 1
МАРЧЕЛЛО КОНТЕ,
КОММОДОР
Тягостную тишину в приемной нарушил мелодичный зуммер вызова. Адъютант
с нашивками лейтенанта-командора тут же поднял трубку интеркома:
-- Да, адмирал... Так точно... Слушаюсь.
Он положил трубку на место и посмотрел на посетителя:
-- Адмирал ждет вас, коммодор. Входите.
Конте поднялся с кресла, машинально одернул свой мундир и не спеша
направился к двери. Адъютант проводил его взглядом, в котором к уважению
примешивалась изрядная доля сочувствия.
Конте непроизвольно поморщился. Эти участливые взгляды раздражали его
еще больше, чем злорадно-торжествующие и просто неприязненные. Злопыхателей
он подчистую игнорировал, делая вид, что не замечает их вовсе. Ну, а как
вести себя с теми доброжелателями, которые осмеливаются выразить свою
поддержку лишь взглядом, и то исподтишка, он не знал...
При его приближении створки двери раздвинулись. Конте вошел внутрь,
дверь за его спиной бесшумно закрылась.
Он оказался в просторном кабинете, обставленном скромно, но со вкусом.
У противоположной стены за внушительных размеров столом величественно
восседал мужчина лет пятидесяти пяти в адмиральском мундире. Это был Лоренцо
Ваккаро, заместитель начальника Генерального Штаба Сицилианского
Экспедиционного Корпуса.
Привычным, отработанным до автоматизма жестом Конте отдал честь.
-- Господин адмирал! Коммодор Конте по вашему приказанию прибыл.
Адмирал сдержанно кивнул и взмахом руки указал на кресло перед столом.
-- Проходите, бригадир. Садитесь.
До своего перевода в Генштаб Лоренцо Ваккаро служил в космической
пехоте, и с тех времен у него сохранилась скверная привычка употреблять
армейские звания, что порой приводило к недоразумениям: к примеру, говоря
просто "капитан", он обычно подразумевал старшего лейтенанта, но отнюдь не
флотского капитана, который по чину соответствовал полковнику. Правда,
адмиралов он всегда называл адмиралами, поскольку в Корпусе генералов не
было -- бригадир, получая повышение, становился контр-адмиралом.
Конте подошел к столу и сел в предложенное кресло. Некоторое время
адмирал молчал, пристально глядя на него своими серыми со стальным блеском
глазами. Конте стойко выдержал его колючий взгляд и глаз не отвел, а в ответ
смело, даже с вызовом смотрел на своего начальника.
"Разве он не понимает? -- думал Конте. -- Нет, он должен понимать! Ведь
он не штабная крыса, он боевой офицер... Неужели все дело в
происхождении?.."
Адмирал Ваккаро был из самых низов, из пролетариата -- или, как
презрительно говорили в Семьях, "из лохов". На Терре-Сицилии человеку, не
принадлежащему к одной из Семей, нечего и мечтать добиться успеха в бизнесе,
сделать политическую или административную карьеру. Если ты талантлив,
напорист, честолюбив и стремишься не просто завоевать свое место под
солнцем, а стать уважаемым членом общества и получить в свои руки реальную
власть, то твой единственный шанс -- военная служба. Из всех властных
институтов на Терре-Сицилии только военно-космические силы находились вне
сферы влияния Семей.
Молодой Лоренцо Ваккаро записался в космическую пехоту, едва это стало
для него возможным -- в день своего семнадцатилетия. Он начал с рядового и
прошел все ступени армейской иерархии, опираясь лишь на собственные силы и
способности. Его имя стало символом успеха, своеобразной рекламой СЭК как
единственной здоровой силы общества, противостоящей всевластию сицилианских
Семей. Сейчас адмирал Ваккаро был вторым лицом в Корпусе, и почти никто не
сомневался, что с уходом в отставку нынешнего начальника Генштаба он займет
его место.
Конте же был потомственным военным. Это, впрочем, не значило, что он
продвигался по службе при содействии влиятельного родственника. Такового
попросту не было -- его отец по сей день оставался лейтенантом-командором, в
том же звании были и оба маминых брата, дед по отцовской линии ушел в
отставку в командорском чине, а дед по матери и вовсе не поднялся выше
старшего лейтенанта. Тем не менее, у Конте было значительное преимущество в
стартовых условиях: он получил блестящее образование и соответствующее
воспитание, рос в офицерской среде, с самого детства, что называется,
варился в этом котле, а сразу после школы поступил в академию
военно-космического флота, которую закончил с отличием. То, что в двадцать
девять лет Конте стал коммодором и получил под свое командование бригаду
легких крейсеров, было целиком его заслугой; но он, конечно же, понимал, что
вряд ли бы сделал такую блестящую карьеру, если бы ему, подобно Лоренцо
Ваккаро, довелось начинать на пустом месте...
-- У вас внушительный послужной список, бригадир, -- наконец заговорил
адмирал, постукивая пальцами по лежавшей перед ним голубой папке с грифом
высшей степени секретности. В таких папках хранились документы, содержание
которых нельзя было доверить никакому компьютеру. -- Я бы сказал,
уникальный. Даже среди ветеранов Корпуса найдется мало таких, чей послужной
список мог бы сравниться с вашим. А ведь вам только тридцать три года.
-- Уже тридцать четыре, -- уточнил Конте.
-- Ах да, конечно. Ведь вы из тех, кого принято называть ровесниками
нашего столетия. Хотя в действительности двадцать седьмой век начался
2601-ом году, а не в 2600-ом, но на это почти никто не обращает внимания.
Слишком сильна магия круглого числа... Кстати, если не ошибаюсь, два года
назад от вас ушла жена. Замену ей вы еще не нашли?
Конте на мгновение опешил. Вопрос адмирала застал его врасплох. Он
ожидал чего угодно -- только не такого продолжения разговора.
-- Прошу прощения, адмирал, но почему вы об этом спрашиваете?
-- Вы не ответили на мой вопрос, -- строго заметил Ваккаро.
Конте встал по стойке смирно и бесстрастным голосом произнес:
-- Осмелюсь доложить, господин адмирал, что Устав Корпуса не обязывает
офицера отчитываться перед начальством о своей личной жизни.
Адмирал откинулся на спинку кресла, внимательно посмотрел на него,
затем сказал:
-- Вижу, дерзости вам не занимать, бригадир. Садитесь. -- Дождавшись,
когда Конте сядет, он продолжил: -- Я хотел бы прояснить ситуацию во
избежание дальнейших недоразумений. Хотя вы вызваны ко мне по приказу, наша
беседа носит сугубо неофициальный характер, и ее содержание нигде не
фиксируется. Я спросил вас об этом, как человек человека, а не как начальник
подчиненного.
"Однако по начальственному настаивал на ответе", -- подумал Конте, а
вслух произнес:
-- Нет, адмирал, вторично жениться я пока не собираюсь.
-- Почему?
С его языка едва не сорвался резкий ответ, но он вовремя сдержался и
промолчал. А адмирал уже значительно мягче заговорил:
-- Да, понимаю. На своем первом браке вы обожглись и опасаетесь, что и
вторая попытка обзавестись семьей окажется такой же неудачной. Рискуя
ошибиться, я все же осмелюсь предположить, что причиной вашего развода были
дети, вернее, их отсутствие. Вы хотели детей, ваша жена тоже, но она, по ее
словам, не собиралась воспитывать будущих сирот. Ведь так?
-- Ну... в общем, да, -- подтвердил Конте, стараясь скрыть свое
удивление.
По губам адмирала скользнула едва заметная улыбка:
-- Я не наводил специально справки. Просто догадался. Вы далеко не
первый в Корпусе, кого жена бросает из страха остаться вдовой. -- Он
хмыкнул. -- Как раз два года назад вам предлагали перейти на штабную работу,
в отдел планирования операций, однако вы отказались и попросили оставить вас
в Девятом флоте. Насколько я понимаю, это и явилось последней каплей,
переполнившей чашу терпения вашей жены.
Конте неохотно кивнул:
-- Совершенно верно, адмирал. Когда я получил это предложение, Элеонора
предъявила мне ультиматум -- либо она, либо моя служба в космосе. Я выбрал
последнее.
-- С точки зрения карьеры вы сделали правильный выбор, -- значительно
произнес Лоренцо Ваккаро. -- Скажу вам по секрету, что предложение перейти
на работу в Генеральный Штаб было своего рода испытанием, которые вы успешно
выдержали. Однако сейчас ваша карьера, которая прежде развивалась так
успешно, оказалась под угрозой. И беда ваша даже не в том, что вы допустили
ошибку -- человеку вообще свойственно ошибаться, особенно в таких
критических ситуациях. Самое скверное, что вы продолжаете упорствовать и не
хотите признавать ошибочность своих действий.
Конте понял, что ему предлагают компромисс. Очевидно, командование
Корпуса, не желая терять столь ценного офицера, готово ограничиться мягким
взысканием в обмен на признание вины. Заманчивое предложение, но... Нет, это
не для него. Он был слишком горд и самолюбив, чтобы идти на какие бы то ни
было уступки в вопросах чести. Воспитываясь в офицерской среде, Конте с
детских лет усвоил, что признавать свои ошибки -- дело чести; но та же честь
обязывала его до самого конца отстаивать свою правоту, если он в ней уверен.
А он был непоколебимо уверен, что действовал совершенно правильно.
-- Господин адмирал, -- произнес он со всей возможной твердостью. -- Я
прекрасно понимаю желание комиссии сохранить свое лицо, но, к сожалению,
ничем помочь вам не могу. Вы сами поставили себя в неловкое положение, когда
безоговорочно приняли версию контр-адмирала Эспинозы и, не разобравшись в
существе дела, поторопились выдвинуть против меня обвинения. Теперь вам и
признавать свою ошибку. А моя совесть чиста.
Лоренцо Ваккаро хмыкнул и покачал головой:
-- А вы действительно дерзкий и самонадеянный молодой человек,
бригадир. Принципиальность, без сомнения, штука полезная, но лишь когда ее в
меру... Гм-м. Ну что же... Значит, вы по-прежнему отвергаете все обвинения
контр-адмирала Эспинозы?
-- Так точно, отвергаю.
-- А однако, в своих показаниях перед комиссией вы полностью
подтвердили факты, изложенные в официальном рапорте Эспинозы.
Конте едва не заскрежетал зубами, вспомнив фарс, устроенный на
заседании специальной комиссии. Это было форменное судилище!
-- Я подтвердил только факты, адмирал, -- ровно произнес он, усилием
воли сдерживая гнев. -- А факты можно истолковать по-разному. Приняв версию
Эспинозы, комиссия отказалась выслушать мои пояснения... -- Он на секунду
умолк; в его ушах до сих пор звучал сухой, каркающий голос председателя:
"Прошу вас придерживаться фактов, коммодор!" -- ...а мой рапорт на имя
командующего Девятым флотом, адмирала Росси, был подчистую проигнорирован.
-- Я ознакомился с вашим рапортом, -- сказал Лоренцо Ваккаро. -- А
также с протоколом последнего заседания штаба вашей эскадры. Тогда вы
назвали Эспинозу тупым, самодовольным ничтожеством, который выслужился от
лейтенанта до контр-адмирала лишь потому, что исправно лизал задницы
начальству. Я верно вас процитировал?
-- Пожалуй, вы даже немного смягчили мои слова, -- ответил Конте и
разом отбросил свою напускную сдержанность, терять ему было нечего. -- Если
вы хотите знать мое мнение, адмирал, то Эспиноза и так прыгнул выше
собственной головы, получив назначение заместителем командующего эскадрой.
Но сам он не понимает этого и искренне считает, что руководство не ценит его
выдающихся талантов. После гибели вице-адмирала Капачи он решил, что ему
представился шанс отличиться, и ради еще одной звезды на своих погонах готов
был пожертвовать не только своими подчиненными, но также жизнью и свободой
двадцати тысяч мирных колонистов.
-- Это лишь ваши допущения, -- заметил адмирал Ваккаро. -- Не
подкрепленные фактами выводы: "решил", "готов был". Факты же таковы, что
наша база на Тукумане в руках противника, а при отступлении -- которым,
кстати, руководили вы, -- погибло триста сорок семь гражданских лиц, не
считая потерь среди личного состава эскадры.
-- Я не снимаю с себя ответственности за гибель этих людей, адмирал. Я
говорил это комиссии, теперь говорю и вам. Но комиссия расценила мое
заявление, как признание вины, хотя "быть в ответе" еще не значит "быть
виновным". Мое требование провести тщательный разбор операции по отступлению
без всяких оснований было отклонено. Но если бы... Хотя вы скептически
относитесь к допущениям, я все же настаиваю на том, что если бы эвакуация
колонистов была начата вовремя, нам удалось бы избежать человеческих жертв.
А что до базы, то ее потеря была неизбежна. Одна эскадра, к тому же
основательно потрепанная в предыдущем сражении, не в силах противостоять
целому флоту. Вице-адмирал Капачи это понимал и накануне своей гибели отдал
распоряжение приготовиться к эвакуации на случай, если атаковавшая нас
эскадра окажется лишь первой волной массового вторжения. Так оно и
получилось.
-- Стало быть, вы утверждаете, что контр-адмирал Эспиноза нарушил
приказ командующего -- пусть к тому времени уже погибшего?
-- Нет, приказа об эвакуации не было. Был лишь приказ подготовиться,
который формально ни к чему не обязывал.
-- Понятно. -- Адмирал Ваккаро поднялся с кресла, жестом велел ему не
вставать, а сам неторопливо подошел к окну и устремил задумчивый взгляд в
лазоревое небо Терры-Сицилии. -- Из всех выдвинутых против вас обвинений,
бригадир, -- произнес он, не оборачиваясь, -- самое серьезное, разумеется,
обвинение в мятеже. Что вы на это скажете?
-- Я невиновен. Мои действия подпадают под статью 26-ю Устава о
неподчинении преступным приказам.
-- То есть, приказ вступить в бой с превосходящими силами противника вы
расценили как преступный?
-- Никак нет, адмирал, -- хладнокровно парировал Конте и даже сам
удивился своей спокойной реакции на это едва завуалированное обвинение в
трусости. -- Преступным было решение не проводить эвакуации колонистов. А я,
как старший по должности офицер эскадры, был обязан воспрепятствовать
преступным действиям командующего. Поэтому я приказал арестовать
контр-адмирала Эспинозу, принял на себя командование и отдал распоряжение о
немедленной эвакуации.
-- А теперь вы не сожалеете о своем поступке?
Конте отрицательно покачал головой:
-- Я сожалею лишь о том, что не сделал этого сразу, а потратил
драгоценное время, отговаривая Эспинозу от его безумной затеи. Если я в
чем-то и виноват, так это в нерешительности, которая в итоге привела к
гибели четырех сотен человек. Мне следовало...
-- Не берите на себя слишком много, бригадир, -- перебил его адмирал
Ваккаро, возвращаясь на свое место. -- Это вина верховного командования, в
том числе и моя, что среди офицеров Корпуса еще много таких ослов, как
контр-адмирал Эспиноза. Из-за них страдает престиж Протектората и гибнут
мирные люди, которых мы обязаны защищать.
Конте недоверчиво уставился на него:
-- Вы хотите сказать, что одобряете мои действия?
-- Конечно, одобряю, -- произнес адмирал. -- На вашем месте я поступил
бы точно так же.
-- Но... Тогда я ничего не понимаю. Ведь это вы дали ход рапорту
Эспинозы. И вы же утвердили состав комиссии, в которую вошли... э-э... --
Конте замялся в нерешительности.
-- Такие же самодовольные ничтожества, как и сам Эспиноза, -- докончил
за него адмирал. -- Все верно, бригадир, вас подставили. И сделали это мы с
начальником Генерального Штаба. Я очень сожалею, что с вами так жестоко
обошлись и приношу вам всевозможные извинения, которые, надеюсь, вы примете
и не будете держать на нас зла. Мы поступили так по суровой необходимости --
сейчас вы нужны нам, и нужны именно в роли опального офицера, жертвы
закулисных интриг верховного командования.
-- Зачем?
-- Скоро поймете, не горячитесь. Прежде всего, вы в курсе, что говорят
об этом расследовании офицеры Корпуса?
-- Говорят разное, -- неопределенно сказал Конте.
-- Да, разное. И это естественно. У каждого человека есть друзья и
враги, доброжелатели и злопыхатели, сторонники и противники. Но даже многие
из лагеря ваших противников признают, что это дело шито белыми нитками, и
кое-кто из высоких чинов Генерального Штаба стремится погубить вашу карьеру.
Дескать, некоторые пердуны-адмиралы до дрожи в коленках боятся восходящей
звезды Корпуса и готовы на все, чтобы заставить ее померкнуть, а то и вовсе
исчезнуть с небосвода... Кстати, как вы восприняли позицию в вашем деле
адмирала Росси?
-- Я был огорчен, -- коротко ответил Конте.
Это было еще мягко сказано. Он не сомневался, что главнокомандующий
Девятым флотом поддержит его, и был потрясен до глубины души, когда тот
отмолчался, а позже отказал ему в приеме...
Адмирал Ваккаро улыбнулся:
-- Думаю, вам приятно будет узнать, что ровно две недели назад адмирал
Росси в этом самом кабинете метал гром и молнии, отстаивая вашу правоту.
Своей запальчивостью он чуть было все не погубил, и мне пришлось в спешном
порядке, без санкции начальника Генштаба, посвятить его в наши планы. Он
вынужден был признать, что просто грех не воспользоваться таким случаем.
Хотя кроме вас у меня на примете было еще несколько офицеров, вы имели перед
остальными два важных преимущества. Во-первых, против вас не нужно было
фабриковать обвинение, стоило лишь тенденциозно подобрать состав комиссии.
Во-вторых же, вы идеально подходите для этого задания.
-- Что за задание? -- спросил Конте.
Адмирал Ваккаро облокотился на стол и сплел перед собой пальцы рук.
-- Надеюсь, вы слышали об адмирале Сантини?
Поскольку вопрос был чисто риторический, Конте не стал отвечать "так
точно", а лишь молча кивнул. Конечно же, он слышал, еще бы не слышать. Его
самого нередко сравнивали с Фабио Сантини, который в свое время тоже был
восходящей звездой Корпуса. Вице-адмирал в тридцать пять лет, адмирал -- в
тридцать восемь, заместитель командующего, а потом и командующий элитным
Девятым флотом, гениальный стратег и тактик, герой битвы при Кашимбу,
Сантини был кумиром всех юношей и девушек, решивших посвятить себя военной
службе. На последнем курсе академии Конте прослушал короткий цикл его лекций
по тактике орбитального боя и до сих пор сохранил яркие воспоминания об этом
в высшей степени незаурядном человеке. Фабио Сантини прочили блестящее
будущее; возможно, сейчас он сидел бы на месте адмирала Ваккаро или даже
самого начальника Генштаба, но... Одиннадцать лет назад Сантини женился на
племяннице дона Микеле Трапани и тем самым поставил крест на своей карьере.
Для офицера Корпуса не было более верного способа совершить
профессиональное самоубийство, чем породниться с одной из Семей. Это
автоматически означало отставку или, в лучшем случае, перевод в какое-нибудь
захолустье, на самую незначительную должность. Здесь не было ничего личного
(хотя личная неприязнь военных к Семьям ни для кого не секрет); такими
жесткими, порой драконовскими мерами Корпус предохранял себя от влияния
Семей, опутавших своей паутиной все прочие сферы жизни сицилианского
общества. По большому счету, только благодаря независимости и политической
незаангажированности военных Терра-Сицилия до сих пор не скатилась в пучину
межклановых войн. В свою очередь и Семьи были кровно заинтересованы в
нейтралитете Корпуса, который на строго паритетной основе обеспечивал их
экономические и астрополитические интересы в Галактике. Разумеется, каждый
дон втайне мечтал о контроле над Корпусом, но в то же время обливался
холодным потом при мысли, что другой дон может оказаться проворнее. В
результате каждая Семья ревностно следила за тем, чтобы другие Семьи не
вмешивались в деятельность Корпуса, а попытка подкупа офицера считалась
тягчайшим преступлением, чуть ли не актом агрессии против остальных Семей.
Брачные связи с военными также не приветствовались. Но тут соперничающие
Семьи могли не беспокоиться -- Корпус сам наказывал своих ослушников. И
наказывал жестоко: страдали не только офицеры, нарушившие неписаный закон
Корпуса, но и их ближайшие родственники.
Скандальный брак Фабио Сантини повлек за собой отставку его дяди и
младшего брата, а племянник, учившийся на последнем курсе академии, с
треском провалил выпускные экзамены и вместо офицерского диплома получил
волчий билет. Конте слышал, что дядя опального адмирала стал капитаном
торгового большегруза, а племянник и брат эмигрировали. Сейчас они оба
служат в Иностранном Легионе Земной Конфедерации и уже успели сделать
неплохую карьеру.
Самого адмирала Сантини в отставку не отправили. Из-за своей
популярности он был бы опасен на Терре-Сицилии даже в качестве гражданского
лица. Его назначили начальником третьеразрядной базы на Дамогране --
провинциальной планете, находящейся на краю человеческой Ойкумены, почти у
самого основания западного рукава Галактики. В будущем Дамограну предрекали
бурный рост: когда с усовершенствованием сверхсветовых приводов сократятся
межзвездные расстояния, эта планета станет естественным форпостом дальнейшей
экспансии человечества. Но начало новой волны освоения Галактики
предвиделось не раньше следующего века, а пока Дамогран оставался самым что
ни на есть захолустьем -- и с политической, и с экономической, и с
военно-стратегической точек зрения.
Насколько было известно Конте, Дамогран вошел в Протекторат не из
стремления обезопаситься от агрессивных соседей (каковых у него не было), а
просто для того, чтобы чувствовать себя поближе к остальной цивилизации. При
всей своей провинциальности планета не принадлежала к числу бедных и
отсталых миров, она вполне могла позволить себе роскошь платить за участие в
самом мощном и влиятельном из оборонительных союзов Галактики, хотя, по
большому счету, не нуждалась в нем. В настоящее время дамогранская база СЭК
была скорее научным учреждением -- ее ресурсы использовались в основном для
проведения астрофизических исследований, связанных со столь близким к
планете Галактическим Ядром.
-- Теперь слушайте внимательно, бригадир, -- вновь заговорил адмирал
Ваккаро. -- Еще в прошлом году Семья Маццарино подбросила нашей Службе
Безопасности информацию о якобы имеющих место тайных контактах окружения
Микеле Трапани с адмиралом Сантини. Никаких весомых доказательств наличия
этих контактов не было. Подозрения возникли после рассказа одного
"шестерки"-перебежчика, что как-то раз в его присутствии Микеле Трапани
вскользь упомянул о "деле Сантини". Речь, конечно, могла идти о каком-то
другом Сантини, но даже намека на возможность существования дела адмирала
Сантини оказалось достаточно, чтобы лишить Феличе Маццарино покоя и сна. В
конце концов он решил не церемониться и закрыть "дело Сантини" самым простым
и действенным способом -- отправил на Дамогран двух киллеров с заданием
убить адмирала. Как говорится, нет человека, нет проблемы. Однако там их
арестовала местная полиция по подозрению в попытке покушения на некоего
Томаса Финли Конноли, политического беженца с планеты Арран. Посадить их не
посадили, но с Дамограна выдворили -- под тем предлогом, что они
предоставили иммиграционной службе ложные сведения о себе. Мы, конечно,
проверили информацию о "шестерке"-перебежчике, и она полностью
подтвердилась. Также имел место факт задержания и депортации с Дамограна
двоих человек из Семьи Маццарино. Согласитесь, все это выглядит крайне
подозрительно.
-- Да, -- угрюмо кивнул Конте. Ему была неприятна мысль, что кумир его
юности, Фабио Сантини, не просто женился на племяннице дона Трапани, но и
сам вошел в Семью. -- Это очень серьезное обвинение, адмирал, а факты... Их
можно истолковать по-разному.
-- В том-то и дело. Не исключено, что Маццарино ведет какую-то
хитроумную игру и подбросил нам дезинформацию в расчете то, что мы
немедленно отправим адмирала Сантини в отставку. Это даст ему в руки сильный
козырь в борьбе против Трапани. Но Генштаб не собирается участвовать в играх
Семей. Если Сантини виновен, то ответит за это; если нет -- останется на
своем прежнем месте.
-- А если вам так и не удастся установить истину? -- поинтересовался
Конте, начиная догадываться, с какой целью его подставили. И это ему
совершенно не нравилось.
Ваккаро вздохнул:
-- Тогда нам придется распрощаться с адмиралом Сантини. Мы не можем
рисковать. Если в недрах Корпуса зреет заговор... Ч-черт! -- Он хватил
кулаком по столу. -- Тем более важно для нас установить эту самую истину!
Если заговор существует, то отставка Сантини и даже всего личного состава
дамогранской базы его не остановит. Только и того, что остальные заговорщики
временно лягут на дно. А Сантини сможет руководить заговором и с
"гражданки".
-- Вы уже посылали на Дамогран своего агента? -- спросил Конте.
-- Да, еще в конце прошлого года. Почти сразу после того, как получили
тревожный сигнал. Но наш агент потерпел полное фиаско. Не в том смысле, что
его разоблачили, скорее всего он не "засветился", однако ему не удалось
обнаружить ничего существенного. Так, лишь некоторые подозрительные факты и
обстоятельства -- но их можно истолковать и совершенно невинно. Бесспорно
одно: если заговор существует, то в него пока что вовлечены только старшие
офицеры, чином не младше капитана. В этот круг лейтенанты и прапорщики не
вхожи, что крайне усложнило работу нашего агента. -- Адмирал взял со стола
папку с грифом высшей секретности. -- Здесь его полный отчет о проделанной
работе. Он признает свое поражение и предлагает нам... Гм-м. Думаю, вы уже
догадались, что мы от вас хотим. Не так ли?
-- Да, -- кивнул Конте. -- Я ваш следующий агент.
Адмирал покачал головой:
-- Ошибаетесь. Для этой роли вы не годитесь, вас сразу разоблачат.
Секретные агенты проходят специальную подготовку, к тому же это люди совсем
иного склада, чем вы. Посему пусть агенты выполняют свою работу, а вы будьте
тем, кем вы есть -- блестящим офицером Корпуса, высококлассным
профессионалом, знающим свое дело, честным, принципиальным и в меру
честолюбивым молодым человеком. Единственная роль, которую вам придется
играть, это роль опального офицера, которого несправедливо обвинили в
служебном преступлении. За прошедшие две недели вы хорошо вжились в этот
образ. Единственное, что вы должны делать, помимо исполнения своих прямых
обязанностей, это внимательно наблюдать за происходящим. В силу своего
звания и высокого профессионализма вы будете занимать в руководстве базы
значительное положение, и если там происходит что-то неладное, это не должно
пройти мимо вашего внимания. Возможно, заговорщики, если заговор
действительно имеет место, попытаются привлечь вас на свою сторону --
учитывая ваш авторитет в Корпусе, вы стали бы очень ценным приобретением.
Для всех, кроме узкого круга посвященных, ваш перевод на дамогранскую базу
будет следствием опалы; но своим секретным приказом начальник Генштаба
оформит это как специальную командировку с целью инспекции базы. В вашем
распоряжении будет полгода за вычетом двух месяцев перелета до Дамограна;
это максимум, что мы можем себе позволить. Если за этот срок вы не
обнаружите следов заговора, но и не получите веских доказательств, полностью
оправдывающих адмирала Сантини, то он будет отправлен в отставку. Если же
заговор существует, действуйте по обстоятельствам. В секторе Тукумана вы
доказали, что умеете принимать быстрые и, главное, верные решения и не
боитесь брать на себя ответственность. Вы будете наделены чрезвычайными
полномочиями, перекрывающими полномочия начальника базы. -- Адмирал сделал
выразительную паузу, после чего спросил: -- Так вы согласны, бригадир?
Конте устало пожал плечами:
-- А разве у меня есть выбор?
-- Есть. Мы вас ни в коей мере не принуждаем. Миссия на Дамогране под
силу только добровольцу, иначе провал неизбежен. Вы можете отказаться от
задания без всяких последствий для вашей дальнейшей карьеры; это я вам
гарантирую. Все обвинения против вас будут немедленно сняты, по
представлению адмирала Росси Генеральный Штаб присвоит вам очередное звание
контр-адмирала и утвердит ваше назначение командующим эскадры. Так что
решайте.
Конте задумчиво пожевал губами.
-- Это форменный шантаж, адмирал. Настоящее иезуитство! Вы приперли
меня к стенке. Если бы не повышение, я бы еще подумал, но так... Я не смогу
спокойно носить адмиральский мундир и командовать эскадрой с сознанием того,
что однажды уже спасовал перед трудностями и предпочел более легкий путь. Вы
же прекрасно знали, что я не откажусь.
-- Вы согласились бы в любом случае, -- произнес Ваккаро,
удовлетворенно потирая руки. -- Адмирал Росси охарактеризовал вас, как
человека с сильно развитым чувством долга и всецело преданного идее
Протектората. Он даже предложил мне пари, что вы согласитесь на любых
условиях. Я пари не принял, поскольку тоже был уверен в вашем согласии. Вы
взялись бы за это задание хотя бы потому, что надеетесь доказать
невиновность адмирала Сантини, который в курсантские годы был для вас
образцом для подражания. Я прав, не так ли?
-- Да, -- не стал отрицать Конте. -- А вы не боитесь, что из симпатии к
адмиралу Сантини я скрою от вас неблагоприятные для него факты?
-- Этого я опасаюсь меньше всего. Во-первых, если Сантини замешан в
заговоре, это будет значить для вас крушение идеала, и вы не станете
выгораживать человека, который предал -- или продал -- свои убеждения.
Во-вторых же, вы никогда не пойдете на сделку с собственной совестью. Вы
прекрасно понимаете, что слияние Корпуса с Семьями будет настоящей
катастрофой. Протекторат из союза свободных миров превратится в еще одну
кровожадную империю, а мы, военные, станем обыкновенной бандой разбойников,
вооруженных самым совершенным оружием массового уничтожения. -- Адмирал
прокашлялся и положил папку в ящик стола. -- Что ж, ладно. С докладом нашего
агента вы ознакомитесь позже. Вам не следует слишком долго задерживаться у
меня. По официальной версии в настоящий момент я пытаюсь убедить вас
признать свою вину в обмен на смягчение наказания, а вы упорно
отказываетесь. Когда вы выйдете от меня, то сразу же в приемной напишете на
имя начальника Генерального Штаба рапорт об отставке и передадите его моему
адъютанту. Только не забудьте особо подчеркнуть, что решительно отвергаете
все обвинения в ваш адрес. Не скупитесь на резкие выражения -- в рамках
допустимого, разумеется; даже дураку должно стать ясно, что вы собираетесь
уйти со службы, громко хлопнув дверью. Завтра эта новость будет у всех на
устах, многие начнут роптать, и мы вроде как будем вынуждены пойти на
попятную. Через два дня адмирал Росси вызовет вас к себе -- якобы для того,
чтобы сообщить, что ваша отставка не принята. А в начале следующей недели вы
получите новое назначение -- капитаном эскадренного миноносца "Отважный",
еще месяц назад прикомандированного к дамогранской базе. Подкрепление, так
сказать. -- Адмирал ухмыльнулся. -- Вы уж извините, бригадир, но это эсминец
класса "Викинг".
Конте моментально скис.
-- Ну, спасибо! Ничего подревнее вы найти не могли?
-- Увы, нет. Это последний "Викинг" у нас на вооружении. Он еще в
хорошем состоянии, и нам было жаль списывать его в утиль. Тем более что на
Дамогране не хватает кораблей. А для вас это будет отличное прикрытие.
Согласитесь: многим покажется очень подозрительным, если вам дадут
современный боевой крейсер, в то время как даже флагман дамогранской эскадры
морально устарел лет двадцать назад.
-- Я все понимаю, адмирал. Просто моя первая реакция...
-- Ваша первая реакция была понятной, -- сказал Ваккаро. -- Пересесть с
"Вулкана" на "Викинг", с новейшего линкора на старый эсминец, удовольствие
небольшое. Впрочем, "Отважный" -- весьма надежное и быстрое судно, оно
развивает крейсерскую скорость до трех с половиной парсеков в час. А
маневренность и огневая мощь для ваших целей не столь важны. Правда, ходовые
двигатели на высоких уровнях "ц" сжигают слишком много дейтерия, так что по
пути вам придется сделать две остановки для дозаправки -- на Нью-Джорджии и
Эль-Парадисо. Ни в коем случае не отказывайтесь, если власти этих
дружественных нам планет попросят вас принять на борт пассажиров --
свободного места на эсминце достаточно, вы всего лишь выполняете перелет с
Терры-Сицилии на Дамогран, поэтому не стоит возбуждать лишних подозрений. О
рейсе "Отважного" было объявлено еще месяц назад, вылет состоится в срок, мы
только поменяем капитана. Поэтому не исключено, что на одной из
промежуточных остановок на ваш корабль попытаются подсесть киллеры Семьи
Маццарино. Тогда ими займутся двое специальных агентов, которые будут в
составе экипажа. Вам все ясно, бригадир?
-- Да, адмирал. Я уже могу идти составлять рапорт?
-- Да, пожалуй... Нет, обождите еще минутку. -- Адмирал Ваккаро немного
помолчал, явно колеблясь, затем произнес: -- Между прочим, я спрашивал о
вашей личной жизни вовсе не из праздного любопытства.
-- Да, -- произнес Конте таким тоном, который можно было истолковать
как "я весь внимание".
-- Отсюда ваш корабль отправится по меньшей мере с одним пассажиром на
борту. Буквально на днях была получена заявка от Евы Монтанари, падчерицы
адмирала Сантини. Недавно она закончила учебу в университете Нуово-Палермо и
теперь решила вернуться на Дамогран к матери и отчиму. Для нас это удачное
стечение обстоятельств.
-- Да, -- повторил Конте все с той же интонацией.
-- Полагаю, вам было бы полезно... гм... подружиться с этой девушкой.
Вы понимаете?
-- Понимаю.
-- Только будьте осторожны, не увлекайтесь, -- совершенно серьезно
предупредил адмирал. -- Она все-таки из Семьи.
Глава 2
ВИКТОРИЯ КОВАЛЕВСКАЯ,
ДИТЯ ЗВЈЗД
Мой сосед за карточным столом собирался меня убить. Просто так, не ради
дела, а потому что я ему не нравилась. Очень сильно не нравилась -- а в
глазах таких людей, как Оганесян, это было достаточным поводом для убийства.
Столь глубокая неприязнь ко мне выросла из первоначальной симпатии: он сразу
положил на меня глаз, но я упорно игнорировала все его знаки внимания,
отчего Оганесян почувствовал себя оскорбленным и решил, что я должна быть
наказана.
Впрочем, он пытался убедить себя в том, что мое поведение крайне
подозрительно и я явно что-то разнюхиваю, но на самом-то деле его решение
избавиться от меня было продиктовано исключительно уязвленной гордостью.
Однако же, при всей необоснованности и надуманности своих подозрений
Оганесян был совершенно прав: я действительно представляла для него
серьезную опасность, и то гораздо большую, чем он мог себе вообразить...
Крупье вновь сдал карты. Мне пришла пара тузов, у Оганесяна было три
дамы, а у сидевшего справа от меня Геворкяна -- две шестерки. Четвертый
игрок, Майсурян, надеялся подобрать валет или шестерку и заиметь "стрит", но
он не знал, что у него нет никаких шансов -- все эти карты уже были на
руках.
В первом круге никто не пасовал, но и ставок не повышал. Дождавшись
своей очереди, я сбросила две карты, а взамен обзавелась третьим тузом. У
Геворкяна как было, так и осталось две шестерки; Майсурян по-прежнему
располагал недоделанным "стритом"; зато Оганесян, вдобавок к уже имевшимся у
него трем дамам, подобрал еще одну.
Будь это обычный покер, я бы немедленно сказала "пас". Обычно я играю
наверняка и не блефую, если не уверена, что мой блеф пройдет; эта
бесхитростная тактика обеспечивает мне как правило небольшой, но стабильный
выигрыш. Однако в арцахской разновидности покера одним подбором дело не
ограничивалось: здешние правила предусматривали еще и второй, который
объявлялся, когда в игре оставалось лишь два человека. А поскольку четвертый
туз по-прежнему был в колоде, то у меня имелся неплохой шанс побить карту
Оганесяна. В худшем случае я теряла какие-нибудь две сотни драхм -- если,
конечно, Геворкян со своей парой шестерок не затеет долгий торг.
Геворкян не стал рисковать и сказал "пас" вслед за Майсуряном. Оганесян
подобрал одну карту, хотя в этом не нуждался. Я взяла две -- и одной из них
оказался туз. Внешне я сохранила полную невозмутимость, лишь уголок моего
рта чуть заметно дернулся книзу. Как я и ожидала, Оганесян принял это за
свидетельство моей неудачи и после секундных колебаний поднял ставку до
пятисот. Тщательно отмеренная доза его неуверенности была призвана убедить
меня, что у него карта тоже не блеск.
Стараясь не переиграть, я на короткий миг замялась, после чего
поставила на кон шестьсот драхм. Оганесян поднял ставку до тысячи. Я приняла
ее, предлагая открыть карты. Он отверг мое предложение и подвинул к центру
стола три фишки по пятьсот драхм. Я снова приняла его ставку и снова
предложила открыться, но Оганесян опять отказался. Милая игра, этот
арцахский покер!
Третьей возможности обойтись "малой кровью" я ему не предоставила, так
как не была полностью уверена, что он отвергнет ее. Мы принялись поочередно
повышать ставки. Оганесян не сомневался, что я блефую, поэтому на первых
порах особо не переживал. Лишь когда общий размер кона превысил двести тысяч
и ему пришлось выписывать чек для получения дополнительных фишек, он наконец
занервничал и предложил открыть карты.
Я отказалась -- и в первый раз, и во второй. Тогда Оганесян решил
задавить меня финансово, в расчете на то, что рано или поздно я окажусь
неплатежеспособной и буду вынуждена спасовать. Он не знал, что еще две
недели назад я открыла в Объединенном банке Арцаха, который обслуживал все
местные игровые заведения, кредит под обеспечение своей космической яхты.
Оный кредит, разумеется, был ограничен оценочной стоимостью моего изрядно
устаревшего "Звездного Скитальца", но это меня мало волновало: по правилам
казино размер ставки был ограничен ста тысячами, и когда торг дойдет до этой
суммы, мы будем вынуждены открыть свои карты.
Как раз к этому все и шло. Оганесян не сдавался, потому что был уверен
в моем блефе, а я не собиралась упускать верный выигрыш и неизменно отвергал
его предложения открыться. И только выложив более полумиллиона, мой
противник начал опасаться, что я не блефую, но тем не менее продолжал
надеяться, что его карта сильнее. Он уже отбросил всю свою невозмутимость,
его пальцы дрожали, шею заливал пот, а налитые кровью близко посаженные
глаза словно пытались пробуравить меня насквозь. Теперь он горько сожалел,
что блестящая идея прикончить меня не пришла ему в голову днем раньше.
К тому времени в зале, кроме нас двоих, больше никто не играл.
Остальные посетители возбужденно переговариваясь, следили за нами издали, и
только строгие правила казино не позволяли им столпиться вокруг нашего
стола. Обалдевший Геворкян страстно благодарил небеса, что не ввязался в
этот сумасшедший торг, а Майсурян безнадежно мечтал о том, как бы здорово он
зажил, если бы все эти деньги оказались у него в кармане.
Когда сумма на кону достигла трех миллионов драхм (это порядка
девятисот тысяч в пересчете на земные марки), а ставка выросла до
восьмидесяти тысяч, к нам приблизился менеджер в сопровождении двух
сотрудников службы безопасности. Он не вмешивался в игру, а молча встал
позади крупье, как бы предостерегая своим присутствием