Лескин, - то она перевернулась, и все находившиеся в ней оказались в воде. Причем некоторых, в том числе и меня, накрыло шлюпкой. Я по пытался вынырнуть, но не угадал, прошел не поперек, а вдоль шлюпки и оказался снова под нею, изрядно хлебнув воды. Ледяная вода начала сковывать тело, нырнул глубже, на этот раз удачно. Схватил воздуха, оглянулся. Один из моряков английской коман ды в момент опрокидывания попал между шлюпкой и бортом суд на, получил травму грудной клетки и обеих кистей рук. В это вре мя "Эмпайр Байрон" находился от нас в нескольких десятках мет ров, но над водой просматривалась лишь его носовая часть. Слы шались шум и шипение, затем один за другим последовали два взрыва, после чего судно быстро исчезло под водой... В отдалении от нас взывал о помощи второй помощник капитана. Намокшая одежда топила его, виден был только черный бушлат. Одна из шлюпок направилась к нему, но помощь опоздала. Мы были по давлены. Не понимали, как он оказался за бортом в таком отдале нии от судна. Жалко было этого рослого, спортивного вида краси вого парня, по натуре оптимиста. Еще в Исландии мы часто соби рались в его каюте. Он рассказывал о родителях и близких, о сво ей возлюбленной Лили, показывал ее фотографии... А тем време нем мы еще барахтались в воде, помогая друг другу. Наконец по- 774 доспела помощь - шлюпка под командованием старпома В. Пран-са. Сильные руки подняли нас из воды... Вытащили из воды и травмированного моряка. Он был очень слаб, еле шевелил губами, пытался что-то сказать, но не мог. Его уложили на дно шлюпки, положили под голову анкерок. Моряк тяжело дышал, травма груди сочеталась с переломом ребер. Через двое суток он умер. Забегая вперед, скажем, что даже в этих экстремальных условиях английские моряки отдали последний долг усопшему. По морскому обычаю, тело завернули в брезент, к ногам привязали шлюпочный якорек. Перед тем как опустить его в море, все встали, сняли головные уборы, старший помощник В. Пранс вполголоса прочитал молитву, повторив в конце три раза "Аминь". На воде покачивались только две шлюпки с людьми. Это все, что осталось от английского парохода. Вскоре они сошлись и по команде капитана 42 человека с "Эмпайр Байрона" разделились поровну. Поделили также воду (по два анкерка), запас продовольствия. Кстати, в каждой шлюпке в НЗ было по 12 бутылок рома, который в дальнейшем спас от верной гибели многих моряков. На горизонте местами поднимался туман, было тихо и светло, даже временами появлялось северное солнце. Вдруг несколько человек вскочили на ноги и с радостью закричали: "Дистроер! Ди-строер!" (т. е. "Эсминец! Эсминец!"). Но когда из тумана показался корабль, все примолкли, сели. Это был не эсминец, а немецкая подводная лодка, только что утопившая "Эмпайр Байрон". На палубе лодки появились два автоматчика и командир - высокий блондин. На английском языке он скомандовал: "Шлюпкам встать вдоль борта подводной лодки". Затем, как рассказывал Ф.А. Погребняк, между немцем и капитаном Дж. Уэртоном произошел следующий диалог: Чей пароход? Английский. Какой груз? Генеральный. Кто капитан? Он погиб вместе с судном. Гитлеровский офицер посмотрел на стоявшего во весь рост седого человека в шерстяной куртке. Это был танкист Раймингтон. Немец ухватил его за воротник и потащил на борт подводной лодки, втолкнул внутрь и что-то крикнул своему матросу. Тот бросился в люк и тотчас принес бутылку тминной водки, кусок колбасы, 175 два маленьких кулечка галет и половину буханки черного и сырого хлеба. Все это передал на шлюпки. Это произошло очень быстро. Немец извинился, что спасти всех не может, указал курс следования до Новой Земли, до которой, по его словам, было около 250 миль, и лодка пошла на погружение. Опомнившись после случившегося, моряки почувствовали облегчение. Но теперь они оказались один на один со стихией. И задача была выжить. Одна шлюпка была с мотором. Вскоре его завели, взяли вторую шлюпку на буксир и пошли на Новую Землю. Трое советских моряков оказались в шлюпке, которой командовал старший помощник капитана "Эмпайр Байрона" - среднего роста крепыш в возрасте далеко за пятьдесят. Наши моряки звали его просто мистер Пранс. Вильям Пранс в 1942 г. был награжден орденом Отечественной войны I степени за доблесть и мужество, проявленные при доставке вооружения через Северную Атлантику в Советский Союз. С командой был он и строг и вежлив, но главное его достоинство - справедливость. Когда настало время выдавать порции воды, оказалось, что в одном анкерке вода протухла. Пить ее нельзя. И тогда начались самые трудные дни испытаний. Моряки, побывавшие в воде, начали терять сознание. Лечил их старпом В. Пранс совместно с нашим доктором А.И. Лескиным. Основным лекарством был ром. Рядом с рулем у Прайса лежали бутылки - одна с ромом, вторая с водой. Если кому-либо становилось совсем плохо - а такое случалось часто: изо рта шла пена, человек терял сознание, - старпом наливал половину мерки рома, добавлял воды и вливал больному в рот. Моряк приходил в себя. Воду экономили с первого дня. В. Пранс сразу же предупредил: если кто попытается украсть воду, будет выброшен за борт. Выдавали ее только два раза в сутки - утром и вечером. На всякий случай наготове держали румпель. Нелишняя предосторожность, ибо измученные люди, увидев воду, теряли самообладание. Есть совершенно не хотелось, хотя старпом регулярно выдавал каждому по две галеты и две таблетки пеммикана. Ф.А. Погребняк совершенно сник от холода, у него появилась боль в груди. Лишь на третьи сутки, когда одежда на нем просохла, почувствовал себя легче. Простуда прошла. Пранс доверил ему управлять шлюпкой, которая теперь шла под парусом (кончилось горючее). Вахту у руля попеременно несли трое: сам Пранс, Пог-.ребняк и матрос-китаец. 176 Хотя стояло лето и температура в Баренцевом море в ночное время была плюс три-пять градусов, у всех мерзли руки и ноги, давала о себе знать боль в спине. И тогда проявил себя врач А.И. Лескин. Он поочередно снимал со всех обувь и шерстяной тряпкой растирал ноги, затем смазывал их маслом, которое предназначалось для успокоения качки шлюпок при большом волнении. Кровообращение восстанавливалось. Этой простой процедурой Лескин спас многих. Шлюпка медленно продвигалась на восток. Порой ветер был не попутным, идти приходилось галсами. Все до боли в глазах всматривались в горизонт. Где-то уже должен показаться берег. Шли девятые сутки плавания. Не было конца мукам. И когда каждый был погружен в свои мрачные мысли, старший помощник Пранс, стоявший у руля, вдруг привстал и показал рукой на появившуюся на горизонте точку, которая постепенно увеличивалась. Вскоре стали различимы контуры небольшого суденышка. К шлюпке приблизился английский корвет-спасатель "Дианелла" (командир-лейтенант Рэнкин.) Корвет был увешан по бортам сетками, спускавшимися до воды. Моряки спустили парус и подошли к борту спасателя. С помощью команды корвета они поднялись на палубу. Произошло это 16 июля 1942 г. в 12 часов, когда до Новой Земли оставалось 80 миль. Сперва все бросились к воде, пили понемногу, но долго не могли утолить жажду. Спасенных экипаж корвета принял хорошо. Их накормили, одели в теплое белье, выдали каждому по чарке рома. Несколько дней ходил спасатель по Баренцеву морю в поисках людей с погибших судов 17-го конвоя, а затем повернул на юг, в Архангельск. С прибытием на родину советские моряки после кратковременного отдыха снова вышли в плавание на различных судах - перевозить грузы для фронта, для Победы. Н.П. Филипенко* КАТЕРА ПРОТИВ ИСТРЕБИТЕЛЕЙ Тихое, с редкими, словно обрывки ваты, облачками, солнечное утро 12 мая 1943 г. настроило катерников Краснознаменного дивизиона на неторопливую работу по уходу за вооружением и механизмами. За последние двое суток на это совершенно не было времени. Конвои транспортов и подводных лодок-малюток вокруг Рыбачьего в Пумманки и обратно отняли много сил у экипажей катеров. Приходилось ежеминутно быть готовыми к отражению налетов прямо-таки свирепствовавших ныне немецких истребителей. Людям хотелось отдохнуть у борта гостеприимной плавбазы. Спокойствие на катерах и в бухте нарушила тревога, прозвучавшая на дивизионе в 10.20. Катерам - No 122 и нашему - "сто тридцать шестому" было приказано выйти к Цып-Наволоку на спасение команды сторожевика No 31. Он находился в дозоре первой линии и был поражен бомбами с вражеских самолетов. Я, как всегда по боевой тревоге, стоял в расчете носовой пушки. Мы еще не дошли до сторожевика, как сигнальщик Николай Дейнего доложил командиру, старшему лейтенанту Ивану Штанько, что нас догоняет торпедный катер типа "хиггинс". Надо сказать, что первые два американской постройки катера типа "Хиггинс" - No 21и No22 ("Patrol torpedo boats" серии 86A) к нам на дивизион поступили 6 апреля. Они были доставлены на судах очередного каравана, прибывшего в Кольский залив. Вооружение каждого катера состояло из четырех 18-дюймовых (457-миллиметровых) трубчатых торпедных аппаратов, нескольких глубинных бомб, четырех спаренных пулеметов на двух турель-ных установках и двух автоматических пушек "эрликон". Пушки были удобны при стрельбе по быстро перемещающейся цели. Комендоры моментально могли развернуть их в нужном направлении, дать любой угол возвышения. Визирный прицел облегчал поиск цели, не боялся соленой воды. И самое важное - комендоры 0x08 graphic * Љ Н.П. Филипенко 178 были защищены бронещитками.. Все это много значило в бою с авиацией. На катерах стояли двигатели фирмы Паккард,_имевшие максимальную мощность около 1350 лошадиных сил каждый. Мотористы долго осваивали их, изучали недостатки. На разных режимах двигатели работали строго определенное время из-за ненадежных серебряных подшипников, выходивших из строя при большой нагрузке и резких переменах ходов. Всестороннюю и тщательную проверку катерам проводили на ходу, в море. И вот сегодня, создавая выхлопом моторов слишком много шума, широкие, утюгооб-разные, высоко задрав нос, на котором еще оставался старый номер и буквы РТ, оба катера вышли на очередные испытания. Торпед в аппараты не заряжали - шли налегке. Имея скорость в 40 узлов, "хиггинс-21" почти нагнал нас и тут же развернулся на обратный курс. Стал догонять уходивший в Кольский залив торпедный катер No 22. Когда они удалились от нашего "сто тридцать шестого" мили на три-четыре, мы увидели, что над ними в 11.45 пролетели два истребителя. Комендоры торпедных катеров почему-то не стреляли по неопознанным самолетам. Видимо, посчитали их за свои. А пилоты истребителей "фокке-вульф-190" (мы-то их сразу определили) воспользовались таким благодушием неопытных экипажей, развернулись и атаковали концевой ТКА-21. Проскочив над катерами на небольшой высоте, снова вернулись и обстреляли их еще раз. Комендоры ТКА-22 старшего лейтенанта Никитина наконец-то дружным огнем из "эрликонов" и пулеметов сбили один "фокке-вульф". Между тем поврежденный ТКА-21 потерял ход, и его комендоры опять молчали. Увидев такое, командир нашего "сто тридцать шестого" старший лейтенант Штанько доложил на головной катер командиру отряда капитан-лейтенанту Демидову о несчастье с ТКА-21. Получив приказание идти на помощь, он поспешил к уже горевшему "хиггинсу". Катер No 22 продолжал движение к месту гибели СКР-31. Как после рассказывали парни, им удалось поднять из воды 13 живых и 24 мертвых моряка... Минут через 8-10 наш "сто тридцать шестой" и ТКА-22 почти одновременно подошли к терпящему бедствие. Высадили на него людей с минимаксами и в противогазах. Они спустились в машинное отделение и повели борьбу с пожаром. По приказу командира носового расчета Александр Лазарев, Иван Гнасевич, Сергей Кру-пин и я в течение нескольких минут перенесли раненых и убитых 179 к себе на палубу. Кому требовалось - оказали первую помощь. Невредимыми на "хиггенсе" оказались только командир его и матрос-пулеметчик и тот в шоковом состоянии. Его мы с трудом вытащили из пулеметной башни. Как оказалось, он впервые вышел в море и сразу попал в такую переделку. Кстати, команды этих торпедных катеров в основном укомплектовали молодежью, присланной из учебного отряда. Совместными усилиями командам катеров удалось ликвидировать очаги пожара на "двадцать первом". Наш сигнальщик Николай Дейнего доложил, что вблизи проходит спасательный буксир. Старший лейтенант Штанько приказал капитану буксира Георгию Гальма буксировать ТКА в Порт-Владимир. Мы пошли рядом, охраняя их от возможного нападения врага, а ТКА-22 ушел на базу. Прошло более часа нашего совместного спокойного движения, и вдруг из бензоотсека "хиггинса" вырвался столб пламени и черного дыма. Мы снова подошли к борту ТКА и высадили ту же группу моряков для тушения пожара. Они быстро справились с пламенем. Мы отошли от "хиггинса", и буксир продолжил движение. Но минут через 15 неожиданно прогремел взрыв, и весь охваченный пламенем ТКА-21 начал погружаться в воду. Вероятно, где-то внутри помещений огонь все же был ликвидирован не полностью, поскольку пожар тушили надев противогазы и в чаду могли не заметить, где притаился коварный огонек. С погибающего катера в море бросились командир и матрос. Несмотря на то что мы их быстро подняли из воды, матрос был уже мертв. Команду погибшего ТКА-21 - живых и мертвых - мы доставили на базу. Такая нелепая гибель "хиггинса-21" положила начало счету чувствительных для дивизиона потерь от стычек с немецкими истребителями Ме-109 и особенно ФВ-190, имевшими сильное вооружение. В течение года дивизион потерял еще три катера и семь были повре-ждены. Только после основательного ремонта они вошли в строй. * * * На календаре 10 июня 1943 г. Сегодня на удивление вновь хорошо пригревает солнце. Пролетают легкие рваные облака. Только позавтракали, как поступило распоряжение на выход. В кубрик и кают-компанию нашего "сто тридцать шестого" погрузились три десятка солдата и офицеров. Наш сосед - катер No 131 принял столько же пассажиров. Как сказал командир отряда капитан-лейтенант Николай Федулаев, возглавивший группу кораблей, все это воинство следовало доставить на Рыбачий, прямо в бухту Озерко. 180 У входа в Кольский залив к нам присоединился тихоходный мотобот: ему по дороге с нами. Хорошо, что море было срайнительно тихим, но скорость движения сразу стала черепашьей. Вйе-таки доползли до Мотовского залива и повернули в него. Вокруг было тихо и спокойно. Но мы по опыту знали, нельзя доверять тишине. И наши опасения вскоре подтвердились. Уже на подходах к Ура-губе наш маленький конвой атаковала пятерка Me-109. Стреляли по ним мы, как говорится, на выбор - по наиболее близким и нахальным. Отбились. "Мессеры" скрылись в облаках. Надолго ли?.. Федулаев, верно оценив обстановку и вероятность новрго налета, принял решение зайти в Порт-Владимир. Он как в воду глядел. Только мы успели зайти в ковш бухты, как над ней появилась, видно, та же пятерка истребителей. Но здесь нас уже крепко поддержала береговая зенитная батарея. Обошлось без потерь. А за четыре часа стоянки мы не торопясь почистили пушки и пулеметы, проверили моторы. Где-то часов в 16-17 с моря пошел все более усиливающийся туман, и плотнее становилась облачность. Такой благоприятной для нас лргодой и решил воспользоваться Федулаев. В 22.30 прозвенел сигнал боевой тревоги - и вперед, в море! Теперь нас уже четверо: два катера-охотника и два мотобота СКА-211 и -212. Но у них скорость всего каких-то 7-8 узлов от силы, поэтому мы еле-еле движемся к далекой еще цели. Не успели дойти до Эйна-губы, как над нами пролетел немецкий разведчик. Огонь по нему не открывали - высоко и разбрасываться снарядами попросту не было смысла. Только старший лейтенант Штанько предупредил нас, чтобы лучше наблюдали за воздухом, и не зря. В 01.25 сигнальщики обнаружили низко над водами залива появившуюся с запада большую группу самолетов. Через две-три минуты десять "мессеров" и "фокке-вульфов" в лоб атаковали конвой. Катера дали полную скорость и открыли по истребителям заградительный огонь, чтобы не дать им прицельно ударить по мотоботам. Рвутся в воде авиабомбы. Свистят осколки. Через пару минут атакующих стало больше: подлетели еще семь "фокке-вульфов". Стреляем по ним, крутимся возле мотоботов и упорно продвигаемся дальше. Теперь подключилась зловредная батарея с мыса Пикшуев: открыла стрельбу по мотоботам. На "сто тридцать первом" поняли всю опасность для наших подопечных. Сделали крутой разворот, и его минеры укрыли мотоботы дымовой завесой. Минеры нашего 181 "сто тридцать шестого" Иван Глушенко и Анатолий Хабаров по приказу командира добавили дыма, и стена его стала мешать самолетам врага. В бой с истребителями вступили и зенитчики Рыбачьего, отвлекая немцев от нас. И все же в одной из атак "фокке-вульфу" удалось проскочить над "сто тридцать первым" и обстрелять его. Был убит радист Бойченко и ранен в ногу моторист Голубенко - подносчик снарядов в артрасчете. На нашем катере потерь нет. Зато пулеметная очередь резанула по кормовому моторному отсеку и вывела из строя средний двигатель. Катер заметно потерял скорость. Замедлилось маневрирование. "А быстрота в маневре - первая необходимость в бою", - не раз говорил старшина рулевых Алексей Му-сиенко. Но мы продолжали стрелять и усиленно дымить, прикрывая мотоботы. Командир нашего орудийного расчета Александр Лазарев работал как автомат, выжимая из пушки полную скорострельность. Еле успевали подавать ему снаряды из ящика. Налет был сравнительно недолгим, и истребители скрываются в сторону сухопутного фронта у реки Западная Лица. Усилиями старшины Василия Беляева и моториста Ромы Коваля средний двигатель был введен в строй менее чем за 20 минут. Скорость у катера сразу возросла, и мы, стоявшие на верхней палубе, без слов поняли, что со средним мотором все в порядке. Это оказалось очень своевременно. Наш маленький конвой уже подходил к повороту в губу Мотка, когда со стороны Варангер-фьорда на нас устремилась целая армада "фокке-вульфов-190". И снова ожесточенный бой. Комендоры "сто тридцать первого" сразу же сбили один истребитель. Почти одновременно мы усилием двух артиллерийских расчетов совместно с пулеметчиком боцманом Калугиным отправили на дно другой "фокке-вульф". А затем отличились и зенитчики Рыбачьего - "сняли" еще один. Такой отпор, видимо, отрезвил немцев. Атаки прекратились и далее, до самого причала в бухте Озерко, нас сопровождала необычная тишина. Правда, в ушах еще долго стоял звон от грохота завершившегося боя. Как только вошли в бухту Озерко, постарались как можно сильнее надымить: укрыть все вокруг высоким и плотным слоем дымовых завес. Лишь после этого пришвартовались к западному причалу и высадили своих пассажиров. Покидая палубы катеров, они благодарили нас и как-то по-особому серьезно и пристально смотрели на нас, сумевших выйти победителями из такой невероятной схватки. 182 Стоянка была недолгой. Над бухтой появились шесть наших краснозвездных истребителей, а нам приказали под их прикрытием возвращаться без мотоботов на базу. Обратный путь прошел без осложнений, хотя все стояли по тревоге. К тому же на траверзе Эйна-губы нас встретили друзья - катера No 111 и 126. Сопровождавшие нас истребители посчитали свою миссию выполненной и, покачав крыльями, улетели на аэродром. Мы же всей четверкой пришли вскоре в Екатерининскую гавань. Парни со "сто тридцать первого" отнесли Ивана Голубенко в базовый госпиталь, пожелали ему быстрейшего выздоровления. А на следующий день, 13 июня, с воинским троекратным салютом проводили в последний путь погибшего радиста А. Бойченко. Такой дорогой ценой заплатили мы за рейс в Озерко. * * * Гораздо дороже обходилось катерникам спасение команд мотоботов. За этими маленькими и беззащитными суденышками, зачастую ходившими в одиночку, без надежного прикрытия, немцы этим летом стали буквально охотиться. Жгли и топили их почти безнаказанно. Через две недели после нашего выхода в Озерко, а именно 26 июня, ровно в 15.00 наш "сто тридцать шестой" помчался к мысу Городецкому, что на полуострове Рыбачий, у входа в Мотовский залив. В том районе немецкие истребители потопили мотобот "Пищестрой". Он направлялся в Озерко. Как мы ни спешили, как ни искали, но никого из его команды спасти не удалось. Минут через пять после нас и также на спасение команды мотобота "Лебедь", подожженного "мессерами", в Мотовский залив вышел катер No 121 старшего лейтенанта Кульчицкого. Над морем почти чистое небо, а над заливом сплошная облачность. Того и жди, что из нее внезапно вывалится осиный рой "мессеров" или "фокке-вульфов". Так оно и случилось. "Сто двадцать первый" еще не дошел до горевшего вдалеке мотобота и находился в пяти милях от мыса Выев-Новолок, когда из туч на него выскочила шестерка Me-109. Снизившись до высоты 20-30 м, они с кормовых углов атаковали катер. Прицельно бить по ним комендорам Чугунову, Антюшину, Мартынову и думать не приходилось: ветер с норд-оста гнал по заливу четырех-бальную волну и катер валяло с борта на борт. Но комендоры все же успели сделать выстрелов по шесть из обеих пушек, когда их заклинило. Кульчицкий прибавил было скорость, но забыл о необходимости маневра, и катер продолжал прямолинейное движе- 183 ние. Пулеметно-пушечные очереди с быстрых черных машин ударили по мостику, рубке и бензоотсеку. Сразу же упали тяжело раненные сигнальщик Николай Руденко, командир Михаил Кульчицкий и его помощник старший лейтенант Борис Сербский. Е рубке убило радиста Стефана Нечаева. Погиб весь расчет носовой пушки. Вспыхнул пожар в бензоотсеке, и подхваченное ветром пламя охватило бак катера. А истребители делают новый заход, бьют по корме. После первой же очереди заело пулемет у боцмана Иванова. Не успел он исправить задержку, как упал убитый. Замолчал и второй пулемет: тяжело ранило стреляющего из него старшину минеров Кулакова. Один за другим заглохли все три мотора, и катер по существу превратился в неподвижную, пылающую мишень для неунимающихся налетчиков. И - новые людские потери. А ветер гонит вперед катера полосу огня от горящего в воде бензина. Высоко поднимается столб черного дыма. На нашем "сто тридцать шестом" сразу заметили, что экипажу "сто двадцать первого" приходится туго, и мы поспешили к нему на выручку. Когда же приближались к горящему катеру, радист Сергей Лоскутов принял запоздалый приказ: "Идти на помощь Кульчицкому". Немцы, обстреляв "сто двадцать первый", попытались было атаковать и нас, но, встретив отпор, скрылись в облаках. Наши ребята заранее приготовились к борьбе с огнем: подали на верхнюю палубу все огнетушители и запустили центробежный насос для подачи забортной воды в пожарную магистраль. Осторожно швартуемся носом к корме "сто двадцать первого", куда еще не добрался пожар. Старший лейтенант приказал нашему носовому артрасчету приступить к спасению людей, остальные же -оставаться на своих боевых постах на случай возможного повторения нападения немцев. Мы четверо - старшина Александр Лазарев, Иван Гнасевич, я и рулевой Сергей Крупин - стали торопливо переправлять к нам на палубу тех раненых, которые собрались на корме - пока еще в безопасном месте - среди стеллажей глубинных бомб. Ближе к мостику лежал с перебитыми ногами потерявший сознание старшина второй статьи Александр Несчета, и нам его пришлось переносить всей четверкой. Умер он, как и помощник командира Борис Сербский, уже в госпитале Полярного. Только Александр Хворостухин, раненный осколком в спину, перешел к нам на катер сам. У носовой пушки горели тела убитых комендоров - командира расчета Чугунова и молодых краснофлотцев Часникова и Гор- 184 бачева. Их никак нельзя было достать из пламени, хотя старшина мотористов Василий Беляев и пытался пробиться к ним, действуя двумя огнетушителями. Раненых и убитых мы перенесли к себе на палубу в считанные минуты. Все сделали вовремя. И тут из клубов дыма вдруг выскочил незамеченный нами немецкий истребитель. Он не успел сориентироваться и открыть огонь, как по нему ударили обе наши пушки и пулеметы. Немец тут же свечой ушел в облака. В тот день у нас на борту находился проходивший морскую практику курсант военно-морского медицинского училища А. Ло-лабеков. Он-то и оказал всем раненым первую помощь. Пришлось ему, кроме бинтов, израсходовать на перевязки простыни и полотенца. Сделал все на совесть. Так после оценили врачи госпиталя в Полярном. Вот только своему товарищу по училищу - курсанту Басову он уже ничем не мог помочь... Старший лейтенант Штатько, видя тщетность наших усилий в борьбе со все более разгоравшимся пожаром и опасаясь взрыва, отвел "сто тридцать шестой" подальше от погибавшего. И тут к месту трагедии подошел катер No 111 с командиром отряда капитан-лейтенантом Соломоном Раскиным на борту. Он приказал старшему лейтенанту Штанько взять горящий "сто двадцать первый" на буксир и доставить его к южному берегу залива, до которого было мили три. Боцман Калугин закрепил буксирный конец на начинавшей гореть корме "сто двадцать первого", но, как только дали ход, буксир оборвался на большой волне. Дважды Калугин заводил трос, и оба раза его рвало как нитку. А пламя меж тем охватило весь катер, горело все внутри него. Видя такое, капитан-лейтенант Раскин после недолгого раздумья приказал старшему лейтенанту Штанько артогнем потопить "сто двадцать первый". Отошли от него на полкабельтова и с тяжелым сердцем стреляем. Но катер не тонет. Дело в том, что после недавнего ремонта корпус его основательно просох. Пришлось нам израсходовать 35 снарядов и изрешетить борт "сто двадцать первого" так, чтобы вода заполнила все помещение. А немцам неймется. Снова из густого дыма, стлавшегося над заливом, выскочили два "фокке-вульфа-190". И тут комендоры обоих катеров, что называется, отвели душу: таким огнем встретили их, что немцы тут же скрылись за сопками. А мы, сняв каски, издалека смотрели на агонию корабля. Только почти через полтора часа, в 18.57, катер No 121 тихо погрузился в воды Мотовского залива... Ф.В. Константинов* PQ-16 И PQ-17 В МОЕЙ ПАМЯТИ 17 октября 1941 г. подводную лодку Д-3 ("Красногвардеец"), которой я командовал, поставили в плавучий док. Неожиданно через двое суток меня вызвал командующий флотом А. Головко. Разговор был коротким. Комфлот задал мне только один вопрос: ходил ли я в Англию? После утвердительного ответа он объявил о своем решении направить меня туда в составе союзного конвоя. "О своей роли в плавании более подробно узнаете в оперативном отделе штаба флота", - сказал в заключение Головко. Заместитель начальника оперотдела капитан 2-го ранга Г. Иванов объяснил мне, что готовится союзный конвой. Впервые в его состав войдут 5 или 7 советских транспортов. Мне предстояло убыть в Архангельск, где располагался штаб Беломорской военной флотилии. С горем пополам добрался до нового места службы. Начальник штаба флотилии капитан 1-го ранга М. Попов, с которым мы вместе служили в Полярном в бригаде подводных лодок, встретил меня по-дружески, приветливо. Михаил Николаевич ввел меня в курс дела по подготовке наших транспортов. От него я узнал о том, что, находясь на борту одного из наших транспортов вместе с переводчиком и тремя военными моряками-сигнальщиками, буду выполнять обязанности офицера связи с командором союзного конвоя в вопросах удержания своих мест в походном ордере и по маневрированию при перестроении. Вначале я обосновался на борту транспорта "Мироныч". Выход конвоя, к сожалению, задерживался из-за отсутствия в Архангельске угля. В середине декабря меня вызвал М. Попов и сообщил неприятную новость: фашисты разбомбили эшелон с углем и принято решения включить в конвой только один транспорт. - Согласен идти на борту "Сухоны"? - спросил он меня. Я дал согласие.После этого я перешел на борт транспорта "Су- 0x08 graphic * Љ Ф.В. Константинов 186 хона", которым командовал опытный капитан дальнего плавания Андрей Александрович Малыгин. В начале последней недели декабря караван транспортных судов под проводкой ледокола начал движение по Белому морю. В ночь под новый, 1942 год было сильное сжатие льдов. Суда находились в дрейфе. 3 января в районе горла Белого моря вышли на чистую воду. Ночью подошли корабли эскорта и заняли свои места в походном ордере. В районе острова Медвежьего командир эскорта сообщил, что все военные корабли ложатся на обратный курс, а транспортам предстоит следовать в Исландию самостоятельно. Это было вечернее время. А когда рассвело, мы не обнаружили на горизонте ни одного транспорта из нашего конвоя. "Сухона" в этом караване держала первенство по тихоходности. Она шла в балласте, и половина гребного винта торчала в воздухе. Запас угля был рассчитан на хорошую погоду. Но вскоре море заштормило. Ночью, когда до Исландии оставалось 10-15 миль, кочегары сообщили, что весь уголь кончился, надо гасить котлы. Настала "радостное" время. Поскольку никакими кодами и шифрами мы не располагали, пришлось дать радиограмму открытым текстом: "Советское судно"Сухона" на якоре без угля. Просим помощи. Широта... долгота..." Бесспорно, мы рисковали. Но, к счастью, нас услышали союзники и прислали рыболовный траулер с углем в небольших мешках. Так как из-за сильного волнения пришвартоваться не было возможности, то траулер подходил на такое расстояние, чтобы два моряка могли забросить на наш борт мешок с углем. Работа была адская, но рыбаки снабдили "Сухону" таким количеством угля, чтобы можно было дойти до Сайдис-фьорда, находившегося от нас примерно в 25 милях. Капитан Малыгин не рискнул в ночное время следовать в Сай-дис-фьорд, а встал на якорь в Вапна-фьорде. С рассветом "Сухона" продолжила движение. Поскольку в Исландии с углем не густо, "Сухоне" опять выдали "паек", рассчитанный на хорошую погоду. В Сайдис-фьорде укомплектовали небольшой конвой из пяти транспортов и трех кораблей охранения. Сразу же после выхода разыгрался сильный шторм. "Сухона" вновь отстала от конвоя. Вскоре выяснилось, что до порта назначения не дотянуть, пришлось в северной части Оркнейских островов встать на якорь и опять просить угольной милостыни. Когда очередной "рыбак" поделился с 187 нами углем, двинулись дальше. Примерно в 10 милях от Скапа-флоу нас должен был встретить миноносец, но ввиду штормовой погоды его на месте не оказалось. Пришлось следовать самостоятельно. В Скапа-флоу формировали огромный конвой, примерно из 50 транспортов и двух-трех десятков аэростатами. Затем постепенно конвой стал делиться на небольшие группы. "Сухона" вошла в группу судов, следовавших в столицу Шотландии - порт Эдинбург. На 48-е сутки (вместо 15-16) тяжелый рейс "Сухоны" в Англию завершился. 20 февраля 1942 г. я получил телеграмму от военно-морского атташе СССР в Англии контр-адмирала Харламова с приглашением в Лондон для участия в празднике, посвященном 24-й годовщине Красной Армии. На прием в советское посольство прибыло много интересных людей, среди которых члены европейских правительств, находившихся в изгнании, руководитель британских трейд-юнионов Ллойд Джорж, дочь премьер-министра Англии Черчилля (сам премьер из-за болезни в приеме не участвовал). Приемом руководил посол Советского Союза И. Майский. После недельного пребывания в Лондоне я возвратился в Эдинбург. Впереди было много хлопот, в том числе и установка на борту "Сухоны" артиллерийского вооружения. Закончив ремонтные и погрузочные работы, в 20-х числах апреля 1942 г., "Сухона" в составе небольшого конвоя перешла в Исландию, где формировался арктический конвой для следования в Советский Союз. Все испытания судьбы были впереди... Накануне выхода в море капитанов транспортов и командиров эскортных кораблей пригласили на борт флагманского корабля, где был проведен тщательный инструктаж по порядку съемки с якорей и правилам плавания в составе конвоев. Вытягивались из Рейкьявика медленно и долго. Выйдя на просторы Датского пролива, отделяющего Исландию от Гренландии, легли на курс норд, примерно по 23-му меридиану. На траверзе северо-западной оконечности Исландского острова изменили курс на северо-восточный. Не успели еще исландские берега исчезнуть из видимости, как конвой вполз в пелену густого тумана. Второй помощник капитана Савин, заглянув к штурману, с тревогой спросил Малыгина - капитана "Сухоны": - Андрей Александрович, какого черта лезем на север? Так и недолго на льды напороться. 188 Капитан, проведя рукой по усталому лицу, недовольно пробурчал: - Мысль командира конвоя мне понятна: он хочет укрыть суда в зоне дрейфующих льдов, где меньше шныряет фашистских лодок, но этот чертов туман... Опасения Савина оказались пророческими. Когда неуправляемый по условиям погоды конвой находился примерно в 500 милях от Исландии, на "Сухоне" совершилось самое страшное, чего можно было ожидать. При очередном повороте, ударившись кормовой частью о громадную льдину, пароход обломал все лопасти единственного гребного винта. Примерно через сутки "Андре Марти", второе советское судно из всех тридцати транспортов, блуждая между льдами, наткнулся на обреченную "Сухону". Радости не было конца. Но вскоре, когда моряки "Андре Марти" узнали, что "Сухона" не имеет хода, а у них хватает своих повреждений, радость сменилась огорчением. Начались "дипломатические" переговоры. Моряки "Андре Марти" предложили "сухоновцам" перейти на борт их судна, а пароход затопить, открыв кингстоны. Команда отвергла такое предложение, да и моряки "Андре Марти" поняли, что это не выход из положения. Поэтому пришли обоюдному согласию: "Андре Марти" берет "Сухону" на буксир и следует в ближайший пункт Исландии. Начался новый изнурительный аврал. Примерно за четыре часа были изорваны все стальные тросы как буксировщика, так и "Сухоны". К счастью, на ней в числе различного груза оказался и стальной трос. В конце концов надежный буксир соединил два советских судна, и они легли курсом на небольшой исландский порт Аккурейри. На пятые сутки под вечер "Андре Марти" с "Сухоной" вышли из тумана. Видимость самая полная, что ухудшило настроение экипажей. Их тревога была ненапрасной. Перед заходом солнца на горизонте замелькали вспышки морзянки с неизвестного корабля, который потребовал сообщить свою государственную принадлежность. Ничего не оставалось, как дать ответ. На всякий случай объявили артиллерийскую тревогу. "Пушкари" заняли места у орудий. Вскоре наши сигнальщики доложили, что на встреченном корабле поднят норвежский флаг. По-видимому, "норвежец" чувствовал беспокойство советских моряков, поэтому сообщил, что имеет приказание английских военно-морских сил эскортировать обнару- 189 Спасенные моряки с транспортов каравана PQ 17 Июль 1942 г женные суда в порт Аккурейри Мини-конвой в составе "Сухоны", "Андре Марта" и вооруженного норвежского буксирного парохода благополучно прибыл в Аккурейри, и суда стали на якорь Через несколько суток "Сухону" взял на буксир спасатель и под охраной фрегата перевел ее в Рейкьявик В Исландии не было возможности устранить повреждения на "Сухоне", ей предстоял переход в Англию на буксире В это время в Рейкьявик из Лондона прибыл представитель советской военно-морской миссии и сообщил мне, что я должен доставить в Советский Союз груз литературы с описанием военной техники, поставляемой нам союзниками Ставшая несамоходной "Сухона" ожидала очередного буксировщика для следования в Англию с целью замены гребного винта Поэтому мне пришлось пока базироваться на ее борту вместе со своим попутчиком Александром Медвецким, который, отслужив положенный срок в наших представительствах за рубежом, возвращался на Родину Вместе с ним мы переживали все тяготы и невзгоды плавания в составе ледового конвоя Примерно за два-три дня до выхода конвоя мне сообщили, что 190 старший морской начальник решил разместить меня как кадрового офицера на борту одного из эскадренных миноносцев, входящих в состав эскорта конвоя Мне не хотелось расставаться со своим попутчиком, с которым успел сдружиться, поэтому обратился к английскому адмиралу с просьбой, чтобы и Медвецкому разрешили следовать вместе со мной на борту миноносца, но получил категорический отказ Адмирал предложил компромиссное решение - разместить нас на борту командорского транспортного судна типа "либерти", которое называлось "Оушен Войс" ("Голос океана") Перебравшись на транспортное судно, стали обживать каюту и осваивать распорядок жизни экипажа, состоявшего в основном из английских моряков 19 мая 1942 г конвой PQ-16 покинул порт Рейкьявик, взяв курс на северные порты Советского Союза В составе конвоя находилось 35 транспортных судов, около 20 кораблей эскорта, в том числе и вспомогательный крейсер ПВО. Кроме того, в непосредственной близости от конвоя следовал отряд прикрытия в составе двух крейсеров и 20 эскадренных миноносцев Несколько суток конвой продвигался без помех со стороны противника, но примерно на полпути от острова Ян-Майен к острову Медвежьему появился фашистский воздушный разведчик Ю-88 А через пять часов начались первые комбинированные удары по конвою В течение суток фашисты совершили четыре комбинированные атаки, но под огневым воздействием кораблей экспорта и в результате мощного огня крейсеров и эскадренных миноносцев отряда прикрытия существенного успеха они не добились Однако враг не думал прекращать свои атаки Неожиданно английское морское командование приказало отряду прикрытия отойти от конвоя за пределы видимости, что дало возможность фашистам 27 мая 1942 г потопить пять транспортных судов, а некоторые повредить Среди них был и советский теплоход "Старый большевик" Авиационная бомба угодила в полубак, уничтожив орудие вместе с прислугой На судне возник пожар От сильного сотрясения корпуса двигатель вышел из строя "Старый большевик" потерял ход, а конвой продвигался своим курсом В тот день сброшенная фашистским самолетом 250-килограммовая бомба попала в командорский транспорт "Оушен Войс", который, как уверял английский адмирал в Рейкьявике, будет следовать в самом безопасном месте походного ордера Бомба, проло- 191 мив люковицы второго грузового трюма, взорвалась, образовав пробоину в правом борту размером более 40 кв. м. На "Оушен Войс" была сыграна шлюпочная тревога. Но ни одну шлюпку спустить не успели: поступило распоряжение продолжить борьбу за живучесть корабля. Она оказалась успешной. Вскоре "Оушен Войс", дав большую скорость, чем имел конвой, постепенно стал приближаться к своему месту в походном ордере. Следуя под прикрытием низкой облачности, мы неоднократно слышали мощный гул моторов авиационной армады, лишенной возможности визуально наблюдать корабли и транспорты конвоя. Под надежным щитом облаков конвой уверенно продвигался на восток. А "Старый большевик" к тому времени полностью скрылся за горизонтом. Но вот наступил момент, когда на западной части горизонта показались мачты, затем труба и корпус судна. А вскоре