Руслан Смородинов. Тамара вышла замуж --------------------------------------------------------------- © Copyright Руслан Смородинов Email: rusl(собачка)tele-kom.ru Date: 18 Apr 2002 --------------------------------------------------------------- Тамара вышла замуж. Вдруг. То есть "вдруг" - для меня. Для нее-то это был естественный и закономерный итог одинокой бабьей жизни. А для меня - вдруг. Я почему-то считал, что эта женщина должна принадлежать только мне. С годами я становлюсь все более бессовестным. Вышла замуж и - уезжает в Канаду. Ее новоиспеченному мужу предложили там работу. Видел я его - то ли программист, то ли электронщик. Взъерошенный такой. Свадьба состоялась чуть больше месяца назад. В кафе "Орленок". Я, кстати, тоже был приглашен, но не пошел. Боялся вспылить. А вспыльчивый - я очень быстро напиваюсь. Знаю я эти свадьбы. "Горько! Горько!" Кому-то - сладкие губы, а кому-то - действительно горько... Тамара вошла в мою жизнь четыре года назад. Нет, уже пять. Почти пять. Она работала врачом в одном из специфических медицинских учреждений... ... - Фамилия? - У вас же мой паспорт в руках. - Фамилия? - Смородинов. - Имя? - У вас же мой паспорт... - Имя? - Навуходоносор, - отвечаю. - Не хамите здесь! - Зачем же вы мне глупые вопросы задаете? - Все ясно... Саша! - позвала она санитара. Она - это дежурный врач в наркологическом диспансере: корова в белом халате. Лет пятьдесят - и с химией. Вошел Саша - санитар. По возрасту - ровесник; по комплекции - нет. - Забирай его, Саш. Он невменяем. К тому же - хам. - Хам - это библейский сын Ноя, - умничаю я некстати. - Пошли, - говорит мне Саша. В раздевалке он мне выдал пижаму сомнительного цвета. - Зря ты с врачом ругаешься... Ты же вроде не буянил... - Зачем же я буду буянить? - удивляюсь. - Я же сам "неотложку" вызывал. В палате Саша мне заявляет: - Я тебя привяжу. - Это еще зачем?.. Я кусаться не буду. - Тебе сейчас капельницу поставят. Систему. Ты уснешь, а во сне можешь рукой пошевелить и поранить иголкой вену. - Ладно... Санитар достал подвязки, привязал мне руки к койке. - Саш, - кричу ему вслед, - ты журнал не выписываешь? - Какой? - "Для тех, кто вяжет". - Ты мне нравишься, - сказал санитар и ушел. Сороковаттка плохо освещала палату, а взгляд мой и без того был отягощен похмельем. Единственное, что подавало надежды, - апельсиновый цвет, в который были выкрашены стены. Вошла медсестра с капельницей. - Смородинов, чего ж ты с врачом ругаешься? - спрашивает она, прокалывая мне вену. - Я не ругаюсь, я острю. - В твоем-то состоянии - только и острить. Всего колотит с похмелья. - Это не с похмелья, это от смеха. - Врач записала в "истории", что ты невменяем. Тебя могут надолго здесь задержать. Почему не стал отвечать на вопросы? - Я на дурные вопросы не отвечаю. - Пойми, это тест. - "Какое сегодня число?" - это тест? - Тест. У нас девяносто процентов поступающих не могут назвать дату. - Куда же, - спрашиваю, - я попал?! - Вот видишь, на этот вопрос ты ответить не можешь. - Могу, - возражаю, - я в раю, а вы архангел. С зелеными глазами. - Руслан, - назвала она меня по имени, - сейчас под системой тебе легче станет. Спи. - Подождите, - говорю, - у вас такие красивые малахитовые глаза... Посиди со мной. - Спи, - строго сказала она. - У меня вас пятьдесят человек, алкоголиков, а я одна. Но выходя из палаты, она улыбнулась: - Ты бы хоть бороду расчесал. - Я согласен на бритье, - отвечаю, но сестра уже ушла. Система начала действовать, и я вскоре уснул... ... Тамара уезжала в Канаду. Позвонила мне вчера: - Руслан, я уезжаю. - Знаю. Поклонись от меня канадскому кленовому листу. - Ну ты же придешь попрощаться? - А надо? - Разумеется. А как же иначе?.. Приходи ко мне завтра к девяти. У нас билет на тринадцать-пятнадцать. Летим через Москву. В одиннадцать-тридцать отходит автобус от "Агентства Аэрофлота". Можешь подойти к "Агентству", а там вместе поедем на аэродром. Обязательно приходи. - А надо? - Конечно, надо. Ты ко мне придешь или к "Агентству"? - Том, ты счастлива? - Счастлива! Очень счастлива... Так ты куда подойдешь? - К "Агентству"... ... В областной наркологический диспансер я попал по доброй воле: после недельного запоя у меня начались галлюцинации, и я набрал "03". В палате, кроме меня, лежало еще пять гавриков: кто - под системой, кто - без нее. Была ночь. Проснулся я от некоторого неудобства. Смотрю - какая-то пьяная пожилая рожа с разбитым лбом сидит на моих ногах. - Слушай, - говорю, - ноги затекли. Рожа в больничной пижаме поднялась. - Чего надо? - спрашиваю. - У тебя дрова есть? - Есть, - отвечаю. - Кубометр. - Надо печь растопить, а то я замерз. - Поддувало проверил? Как тяга? - А куда печь дели? - Отвезли. В краеведческий музей. - А-а-а!.. - обрадовался он и пошел из палаты. Причем, как я заметил, в моих туфлях. - Эй! - кричу вслед, - мурзилка, оставь боты... Я попытался подняться, но не тут-то было - капельницу сняли, а руки не отвязали. Хорошее, думаю, начало! Слышу Сашин голос: - Брагин! Ты что ж, блядь, плинтус отрываешь?! - Мне дрова нужны. Печку растопить... Мерзну. - Я те щас растоплю! Я те Халкин-Гол устрою. С вулканом. - А-а-а!.. - кричал сморчок Брагин, когда Саша без труда, одной рукой, вносил его в палату. Держал он его за ворот. Надо же! - подумал я. Как иногда фамилия соответствует сущности. Брагин... - Саш, - говорю, - развяжи. В сортир охота. Когда он меня отвязал, я подошел к Брагину: - Снимай боты! - Я думал, это мои. - Он свои три месяца назад потерял, - смеется Саша. - Я только сегодня сюда попал, - неуверенно доказывает Брагин. - Конечно-конечно, - "согласился" Саша и ушел. Захожу в туалет. Там курильщиков - топор повесить негде. Слышу, один кадр рассказывает: - Меня сюда жена, сука, упрятала. У нее все слова в винительном падеже. А сама - бревно бревном. Фригидная, как вечная мерзлота... Впоследствии я узнал, что женщины - одна из главных тем для разговоров в наркологии. Покурив, возвращаюсь в палату, а там еще одного типа доставили. Лежит, болезный, руки и ноги к койке привязаны. На голове - пакет полиэтиленовый, распространяющий токсикоманию. Ему, как я потом узнал, волосы керосином мыли, вшей вытравляли. Только я стал засыпать, как этот новенький начал ораторствовать: - Нина!.. - звал он неизвестно кого - наверно, жену. Или любовницу. - Нина! Я за что-то зацепился. Встать не могу. - Заткнись! - говорю ему. - Спать мешаешь. - Где я? - В морге. Где же еще? - Я встать не могу. - Мертвым не положено. - Меня привязали! - Конечно. - Зачем? - Кастрировать будут. - А-а-а!! Развяжите меня! - Спи, заусеница! - начинаю я сердиться. - Меня - интеллигентного человека - связали! Я Салтыкова, блядь, Щедрина читал! - А Римского, бля, Корсакова не слушал? А польку, бля, бабочку не танцевал? - Нина! Я за что-то зацепился!.. - А Петровым, на хер, Водкиным не интересовался? - Где водка? - насторожился он. - Тебе нельзя, - говорю, - а то тоже начнешь красных лошадей рисовать. - Меня Толей зовут. - Все равно нельзя. Пусть ты даже Абрам. - Нина!.. Угомонился Толя только под утро... ... Тамара уезжает. Уезжает мой ангел-хранитель. Из скольких запоев она меня вытащила! Сколько она со мною выстрадала! В пике-то я уходил с одними, а выводить из пике приходилось ей. Сутки за сутками, литры за литрами... И в один из дней желудок отказывается принимать хоть что-либо. ВсИ, не похмелишься. И ты начинаешь понимать, что уже на три четверти мертв. И начинаются галлюцинации. Какие-то пошлые хомячки и морские свинки. В зеркало - смотреть страшно. Глаза - в кровавых ниточках, на голове - копны соломы. С таким типом и разговаривать не хочется. И мы только стонем вдвоем, по очереди... Затем исчезают реальные цвета. Но алкогольный дальтонизм имеет странную природу. Все вокруг не черно-белое, а болотно-червленое. Нет сил двигаться, и ты ложишься в постель, предварительно позвонив Тамаре: - Том... - Кто это? - Это я, Руслан. - Что у тебя с голосом?.. Опять?! - Да... Приезжай, пожалуйста... Ты лежишь, и белый сивушный пот окатывает тебя. Ничего, думаешь ты, все пройдет. Если выдержишь и не сдохнешь. А сдохнешь - значит, тоже пройдет... Ты смотришь на мокрые дрожащие ладони. В ногах шоркает какой-то мерзкий грызун. Под вЕками поселилось нечто красное в виде сияния. Надо выдержать! Приезжает Тамара. Капельница, гемодез, какие-то натрии, гидрохлориды, кальции... Начинается воскресение... ... - Те, кто поступил вчера и сегодня ночью, - на анализы, - слышу я голос Саши. Он отвязывал Толю. - Как дежурство? - спрашиваю я у санитара. - Нормально. Всего один труп. - То сеть? - Мужик в соседней палате ночью кони двинул. Отпился... Через несколько минут встал Толя и спрашивает: - Кто мне в постель нассал? - Нина, - говорю. Толя задумался. - Пойдем, - предлагаю ему, - мыслитель, анализы сдавать. - Ты кто? - спрашивает он испуганно. - Здрасьте! - отвечаю. - С легким перегаром! А кто у меня ночью водку спрашивал? - Где водка?.. Опохмели. - Тебя Толей кличут? - Толей. - Значит, не налью. Вот звали бы Абрамом - налил бы. - Почему - Абрамом? - на его глазах появились слезы. Странно я устроен. Сам отдал душу алкогольному черту, а над другими издеваюсь. - Извини, - говорю, - я ее уже выпил всю... После сдачи анализов захожу в столовую. На завтрак была овсянка. Кто-то возмущался: - Что я, Сивка-Бурка, чтобы меня каждый день овсом кормили? Нашли конька Горбунка!.. - Не хочешь, давай я съем, - послышалось с другого стола. - Нашел дурака! - сказал Сивка и начал уплетать овсянку. Завтракать я не стал, аппетита не было. Возвратился в палату и вижу, что Толя ползает под койками. - Водку ищешь? - спрашиваю. - Не ищи. Нет ее. - Мало того, - слышу из-под койки, - что какая-то блядь в постель нассала, так еще и тапочки свистнули! - А-а! Тапочки? Это их Брагин надел. - Кто? - вылез на свет Толя. - Брагин-Медовухин... А вот и он, - указал я на входящего в палату Брагина. На нем были Толины тапочки. - Слушай, Медовухин, - подошел к нему Толя, - ты зачем мне в постель помочился? Целое Айвазовское море... - Это не я, я дрова искал... Мерзну. - А кто? - Он, - указал Брагин на меня. - Враг народа. Я от неожиданности аж на койку сел. - Кто? - говорю. - Я? Враг народа? Ты че из себя Энгельса строишь? Ты че тут мифы Древней Греции городишь? - Точно! - обрадовался Брагин. - Скифы Древней Греции. И враги народа. Толя задумался. - Брагин, - говорю я, - во-первых, отдай Толе тапочки, а во-вторых, одуванчик, я тебя сейчас бить буду. За дезинформацию. - Я думал, это мои, - снял тапочки Брагин и заплакал. Тьфу, думаю, черт! Дурдом!.. ... Не пойду я к "Агентству"! Не люблю я эти сопли. Да еще этому взъерошенному руку подавать... Лучше напьюсь. Или схожу к жене. Или то и другое. "Схожу к жене". Странное выражение. "Схожу к любовнице" - нормально, а вот "схожу к жене"... Уже три года, как я женат. Мне было тридцать, и пора было подумать о семье. И я женился. Ничто не смогло помешать этому браку. Ни то, что она была еврейкой. Ни то, что она была старше меня на девять лет. Ни ее сын-старшеклассник (ныне студент филфака). Сперва она бредила Израилем: - Уедем. Что здесь делать? - А там? - Жить. Я говорил какие-то банальности о русской душе, о родной земле. Классиков цитировал. Она парировала любимым ею Лермонтовым: - "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ"... Уедем... - Ты язык-то знаешь? - Ты меня научишь. Или в киббуце освою. И я сдался. Начались какие-то собрания в Сохнуте. Сборы каких-то документов... Я спрашивал: - Алия, чтО ты - водитель троллейбуса - будешь делать в Израиле? Там нет троллейбусов. - Жить, - отвечала Алия. - А что буду делать я? - Жить. Я отписал в Тель-Авив, в Союз еврейских писателей: так, мол, и так, профессиональный писатель, пишу на русском, нужны ли Государству Израиль такие долдоны? Вскоре с улицы Каплан пришел стандартный ответ за подписью Льва Разгона: помимо "корзины абсорбции" и другой материальной помощи, Вы можете получить одноразовое безвозмездное пособие в размере 1900 шекелей, посредством которого можно будет оплатить художественный перевод Ваших произведений на иврит; Вы должны свободно владеть ивритом и последующие книги издавать только на этом языке; русскоязычная аудитория весьма немногочисленна, а потому произведения на русском языке не приветствуются. А какого ответа я ожидал? Хочешь писать на русском - пиши. Только при чем тут Союз еврейских писателей. Благо, еще помощь предлагают. Короче, я объявил Алие: - Нечего русскому человеку, тем более литератору, делать в Израиле! Я не поеду... И мы не уехали. Выражаясь языком пафоса, я сохранил родину. Но потерял семейное благополучие... ... В полдень меня вызвал к себе заведующий отделением. Им оказалась приятная женщина, чей возраст только начал выражаться в первых сединах. - Смородинов? - Так точно. - Как самочувствие? - Разноцветное. - Присаживайтесь. Я присел. - Ну что, вспомнили свое имя? - Я и не забывал. Я просто думал, что она шутит. Я и дежурному санитару свое имя назвал, и медсестре. - Мне по поводу вас уже звонили с телевидения. Ходатайствуют. Интересуются здоровьем. - Быстро же они узнали. - Вы, оказывается, человек известный. Тоже журналист? - Ни в коем случае! - горячо возразил я и, кажется, даже замахал руками. - А мне сказали, что вы Литературный институт окончили. - Правильно. Но журналистика и литература - совершенно разные вещи. Журналистика - это... Я хотел сказать, что журналистика - это ресторанный тапер, а литература - Ростропович, что журналистика - это дискотека, а литература - балет, что журналистика копается в чужом дерьме, а литература - в своем, и это честнее, что журналистика убивает литературу и что-то еще в таком же банальном духе, но заведующая меня прервала: - Среди родственников кто-нибудь страдал психическими заболеваниями?.. ... У сварливой жены должен быть глухой муж. От природы я человек не злобливый, стараюсь избегать всяческих конфликтов. Эти качества жена расценивала как равнодушие. - Ты равнодушный! Бессердечный! - волновалась Алия. - Зато я не ругаюсь. - Да лучше бы ты ругался!.. Ссоры начинались с мелочей. Причем начинала их всегда жена. И не успокаивалась, пока я не выходил из себя. Лишь тогда она умиротворенно спрашивала: "Ты есть будешь?" - "Спасибо! - отвечал я. - Сыт!" Например, она убирает в туалете за Плюсом (Плюс - это наш кот): - Все на меня взвалил! Я не знаю, как в других семьях... Ты хоть бы раз за своим любимцем попробовал убрать. Нашел служанку! Стыдно кому-нибудь сказать... На работе - сплошные нервы, так и дома! Си-и-идит за своим компьютером, и больше ничего не надо! Чего молчишь?.. В этом доме я никогда не была хозяйкой. Я - служанка! Принеси - убери - приготовь - постирай! А попробуй сказать слово против - так сразу плохая! Неделю разговаривать не будет! Я не знаю, как в других семьях... Чего молчишь-то?.. - Успокойся, Алия, - вразумляю я. - Ты кричишь громче, чем я слушаю. Послушай лучше, что в Библии сказано... - Начинается!! Опять Библия! Ты сам хоть что-нибудь можешь сказать?!. - Успокойся. В Послании Иакова говорится: "Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело...". - Сколько можно?!. Одни слова. Одни слова! Иди лучше говно убери за своим котом!.. - "Язык - небольшой член, - продолжаю я цитировать Новый завет, - но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает: и язык - огонь, прикраса неправды...". - Я не знаю, как в других семьях... У всех мужья как мужья. А у меня идиот какой-то!.. - "Где зависть и сварливость, там неустройство и все худое". - Нет, погоди! Вот ты умный такой, Библию читаешь, а живешь-то как?.. Все на меня взвалил!.. - А вот послушай, что сказано в Первом послании к Тимофею... - Да что ты ко мне со своей Библией пристал?.. (Прямо так и говорит: "со своей Библией"!) - Разве в Библии где-нибудь сказано, что я должна пахать день и ночь?!. - "Учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии..." - Да я и так молчу и молчу! Ты мне уже на голову сел! Превратил в служанку!.. - "Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление...". - Постирать - я! Приготовить - я! Даже мусор вынести - и то я!.. Свои права ты знаешь, а обязанности?.. У тебя есть хоть какие-нибудь обязанности?!. Молчишь?.. - Да послушай ты, ожиревшая сердцем! - начинаю я раздражаться. - Вот, в Послании к ефесянам: "Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви". Ты слышишь?!. "Повинуйтесь своим мужьям, как Господу"!.. - Кому? Тебе повиноваться?!. Недостоин!.. Да какой из тебя муж?! Ты когда ножи наточишь? Когда крючок в туалете сделаешь?.. Ну то, что я одна на базар хожу, - с этим я уже смирилась. Но не могу же я целый день за тобой с тряпкой ходить. Вот, покурил - весь пепел на полу. Вот, чай попил - вся скатерть грязная. Трудно, что ли, убрать за собой?.. Я не знаю, как в других семьях... Тот же Колька твой. Тоже пьет. Пьет. Но жена у него не работает. Нужды ни в чем не знает. А я - и на работе, и дома!.. Чего это она, думаю, Николая Негодника вспомнила? - Колькина жена, - говорю, - между прочим, родила ему дочь! А ты даже забеременеть не можешь! Нечего сравнивать... - Да я... Да я... Да от тебя разве забеременеешь?!.. Импотент! - Кто?! - задыхаюсь я от несправедливости. - Я - импотент?!. - Ты!.. Пьяница!.. И друзья у тебя такие же! Весь диван обоссали... - Не тебе их судить! Они - известные писатели!.. - Да, на диван писают... - Заткнись!.. - в глазах у меня темнеет. - Ты мне рот не затыкай! Что, правда глаза режет?!. А на день Конституции кто обоссался? Кто?!. А занавески кто облевал?.. Наконец, я не выдерживаю. Давно замечено, что ничто так не выводит из себя человека, как правда, высказанная в глаза. Клевету стерпеть легче... - Заткнись!! - ору я. - Заткнись, а то колобаху дам! Ибо сказано, бля, в Послании к ефесянам: "Жена да убоится своего мужа"!.. ВсИ! Добилась своего! Вывела... - Ой-ой-ой! Ну иди, напейся. Причина появилась... - Заткнись, говорю!.. Ты свое уже сделала... Наступает тишина. Слышно, как тикают настенные часы. Свернувшись калачиком, на софе спит Плюс. Где-то за окном притормаживает машина. Жена заканчивает уборку, подходит ко мне: - Ну ладно, чего ты?.. - Убери руки! - Перестань дуться... Ты есть будешь? - Спасибо! - говорю. - Сыт! - Ой-ой-ой! Теперь неделю разговаривать не будет... Ну и ладно!.. ... Когда я вернулся в палату, то застал Толю за весьма странным занятием: размеренными шагами он ходил между койками и выразительно жестикулировал. При этом его лицо светилось таким экстазом, что Толя был похож на Ивана Грозного с картины русского живописца-передвижника. - Ты чего? - спрашиваю. - Музыку сочиняю, - ответил он и подал мне с тумбочки листок. На нем было написано, дословно: "МИ - 6 раз, ЛЯ, МИ, ЛЯ, МИ, ЛЯ..." и так далее. Я сосредоточился и промычал записанные Толей ноты. Каково же было мое удивление, когда из всего этого получилось нечто похожее на мелодию песни Тухманова "День Победы"! - Ну как? - спросил он. - ЗдОрово! Чем-то напоминает "Турецкий марш". Толя подумал и отвечает: - Нет. Мендельсон так бы не написал!.. ... Ссоры продолжались. Я объявлял бойкот - простой и сексуальный. Алия все более раздражалась. - Целыми днями тебя дома нет. А придешь - сразу за компьютер. - Работа у меня такая. И писать я тоже должен. - Кому нужна твоя писанина?! - Когда обо мне документальный фильм сняли, ты так не говорила. - Ой-ой-ой! - всплескивает она руками. - Ты один, что ли, такой?.. Я не знаю, как в других семьях... У всех мужья, как мужья. И работают, и по дому помогают, и жене внимание... - У меня работа такая. - Нельзя, что ли, другую найти? - Другая тебя не устроит по заработку. - Лучше бы ты вообще не работал! - выдает она. - Ты уже не знаешь, что сказать!.. Когда я не работал, тебя это тоже не устраивало... Тебе рай построй, так ты и в раю недостатки найдешь! - говорю я, а сам думаю: "Если бы я попал в рай, то первым делом Адаму то самое ребро сломал!" - Я не знаю, как в других семьях... - Да сколько можно?!. "Другие семьи"!.. Я тебе десяток семей назову, где жены работают, а мужья пишут. А я и пишу, и работаю... - Да че ты там пишешь!.. - иронизирует Алия. - Пишу... Если ты не мешаешь. - Я не знаю, как в других семьях... - Господи! - взмаливаюсь я и унижаюсь до аргументов: - Вон - Сашка Леонтьев. Жена работает, двое детей, а он пишет. - И ты думаешь, это нормально? - Нормально! Евгений Борисыч Рейн назвал его лучшим молодым поэтом России. Сашкины стихи хвалил Бродский... - Вот именно. А твоя писанина - кому нужна?.. Сижу молчу. Чувствую - багровею. - И к тому же, Сашка не пьет... То есть пьет в меру... На диваны не писается, на занавески не блюет... - Заткнись!! - ору... И мы подали на развод. По моей инициативе. В тот же день Алия собралась и ушла к своей матери. А через неделю меня жестоко избили в собственном дворе. Было около одиннадцати вечера, я возвращался с работы. Вдруг из арки мелькнула тень, и тупой удар в затылок сбил меня с ног. Еще две тени выскочили из сумерек. Я успел только закрыть лицо. Основные удары тяжелой обуви приняла на себя грудная клетка... Не знаю, сколько времени сознание было без меня. Очнулся я без кожаной куртки и без денег в кармане. Банальное ограбление, обыкновенный разбой. Если, конечно, считать разбой - обыкновенным делом. Дня за три до этого избили корейца из нашего подъезда. Тоже взяли куртку и деньги. Говорят, какие-то малолетки-наркоманы. Чтоб им передозироваться!.. Я попытался подняться, но резкая боль в груди осадила меня. Кровь на губах слегка запеклась, невыносимо тошнило... Я оказался в больнице - перелом двух ребер и сотрясение мозга. Алия ежедневно меня навещала. Мы как бы помирились. На развод не пошли. Заявление и Свидетельство о браке и сейчас в загсе... ... Восьмое отделение областного наркологического диспансера занимало второй этаж. Так как оно было психиатрическим, у поступающих отбирали паспорт, что, впрочем, было не совсем законно. Больных не выводили на прогулку, вообще не выпускали с этажа. Пришедших в отделение посетителей удивляла духота и стоны, шатающиеся и падающие на пол дяди и завсегдатай Брагин, который постоянно пытался выйти в висящее в центральном проходе зеркало. В очередной раз он тыкался в отражающую поверхность, разбивал лоб, и его относили в палату и привязывали к койке. Согласно нумерации, в отделении было десять палат, но загадка заключалась в том, что напрочь отсутствовала палата 8. Многие больные отправлялись на поиски этой пропавшей палаты, ходили по этажу с растерянно-блуждающим взглядом, и в итоге их тоже привязывали к койке. Медикаменты, что принуждали пить в диспансере, действовали на мозг одурманивающе, они вызывали сонливость и легкость, бездумье и успокоение. Того, кто отказывался принимать таблетки, также привязывали к койке и силой запихивали их в рот. Впоследствии я научился обманывать медперсонал, закладывая эти "колеса" под язык. Выйдя из процедурного, я их выплевывал или отдавал наркушам. Дурдом, одним словом... Всех больных я разделил на три категории. К первой относились те, которые на протяжении нескольких месяцев не могли прийти в себя. Они постоянно выглядели пьяными и шатаясь шлялись по отделению. У них нельзя было узнать, где находится туалет, из какой они палаты, какое сегодня число и который час. Они сами этого не знали. Вторую группу составляли лица, скрывающиеся от милиции или рэкетиров. Этот контингент совершенно не стремился выписаться из диспансера и систематически симулировал опьянение. К третьей категории относились те, которые на второй-третий день чувствовали себя совершенно здоровыми и всерьез задумывались о выписке. Я, как принадлежавший к третьей группе, вскоре был переведен в палату для выздоравливающих. Она представляла из себя сборище вполне симпатичных алкоголиков. - Привет! - говорю. - Я к вам. - Ну вот! - оживился один мужик (его койка была у окна). - Что я вам говорил?! Опять к нам еврея подселяют! Везде евреи! Даже камни носят еврейские фамилии!.. - Какие? - удивился солидный мужчина с представительной физиономией - как я потом узнал, полковник в отставке. - "Какие-какие"! - отозвался тот, что у окна. - Талисман, например... ... Я извлек из холодильника бутылку "Старки". Налил полстакана. Почему-то вспомнился Иван Иваныч Маркелов. Как-то я выпивал в буфете Союза писателей. Стою у стойки, культурно потягиваю "Столичную". Заходит Иван Иваныч - слегка навеселе. - Здравствуйте, Иван Иваныч, - приветствую я. - Здравствуй, Руслан, - говорит он и чмокает меня в щеку. - Видел последний номер "Нового мира"? - Нет, - отвечаю. - Держи, - достает он из дипломата журнал. - Дарю. Здесь мой роман... Из подсобки выходит буфетчица Ирина: - Здравствуйте, Иван Иваныч! - Привет, Риша. Мой роман в "Новом мире" опубликовали. - Да, из волгоградских прозаиков в "Новом мире" только вы и Екимов печатаетесь, - улыбается она. - Давай по этому поводу... Да не в рюмку! Стакан граненый есть? - Найдется... Сколько наливать? - Риша, ты что, краев не видишь?!. - удивился Иван Иваныч... Я долил "Старку" до краев. Выпил, закусив сырой сосиской. Тут же наполнил стакан. Из динамика звучали стихи Мандельштама. Кто-то читал голосом заговорщика: Сусальным золотом горят В лесах рождественские елки, В кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят... В желудке приятно потеплело. Мир изменился к лучшему. Обшарпанные стены стали приветливыми. Казалось, было найдено согласие с космосом. Я ощутил гармоничную причастность ко вселенной. Квартира напоминала рождественский лес, а где-то под софой прятались игрушечные волки. Что за сила в этой водке? Что за волхование такое? Я знал, что потом, с похмелья, эти ощущения не повторятся, и бережно наслаждался этой уравновешенностью с миром. Сусальным золотом горят В лесах рождественские елки... Что за жизнь такая?.. Тамара завтра уезжает, с Алией живем раздельно. Впереди, выражаясь официальным языком, никаких перспектив. Чем это все кончится?.. Я допил "Старку", закурил. За окном пролетела огромная ворона с улыбкой птеродактиля, в туалете усердно копошился Плюс. Я закрыл глаза и ощутил движение планеты. Не меняя орбиты, Земля мощно мчалась в пространстве. Меня даже качнуло. Нужно было что-то делать. Неотвратимо надвигалась мысль о водке. Схожу к жене, решил я... ... Утро в палате начинается с разговоров на политическую тему. - Довели страну до кружки! - говорит один. - А всему виной - Америка!.. - Это Колумб виноват, - говорит другой. - Не хрен ее было вообще открывать... - Во всем виновны евреи!.. - слышится от окна. - Я бы этих президентов России стрелял через одного! - поддерживает разговор полковник в отставке. Молодец! - думаю. Сразу видно, генерал политических карьер... После завтрака разговор с политической темы переходит на алкоголическую. - Я по пьяни всех люблю, - говорит один. - Даже памятник Серафимовичу. - А я, когда напьюсь, - говорит другой, - проповедую Житие протопопа Аввакума. - Со мной после одной попойки случай был, - слышится от окна. - Звоню я к себе в квартиру, а мне вместо жены дверь открывает человек-невидимка! Что, думаю, за еврейские шутки?.. - Ты, наверно, лифт вызывал, - говорю. - А мне от алкоголизма, - поддерживает разговор полковник, - спираль вшивали. - Что вшивали? - спрашиваю. - Спираль... К вечеру начинается самое интересное - разговоры про женщин. - Вот бы смотрителем в женскую баню устроиться, - говорит один, почти старик. - Не работа - а видеотека! - Старая блядь лучше новых пять, - задумчиво говорит другой. - Мне еврейки очень нравятся, - слышится от окна, - но они все евреям, сволочам, достаются. Везде евреи... - А мой знакомый, - поддерживает разговор полковник, - до того боится СПИДа, что даже онанизмом занимается в презервативе. - Правда, что ли?! - оборачиваются к нему присутствующие... На шестой день, вечером, разговор о женщинах носил особо сексуальную окраску. Вдруг полковник спрашивает: - А где Славка? - В туалет пошел. - Он больше часа в туалете. - Пошел до ветру, и ветром унесло, - говорю. - А кто сегодня дежурит? - Тамарка, вроде бы. - Все ясно, - говорит полковник, - он у нее. Тут в палату вошел Слава. - Ну, как у тебя с Тамаркой? - спрашивает бывший офицер. - Что? - С Тамаркой как? - С какой еще Тамаркой?! Я с кишечником поссорился... Уже объявили отбой, но мне не спалось. Я встал и пошел из палаты. - Куда? - спрашивает у меня полковник. - К Тамарке? - А почему бы и нет, - отвечаю. - Она же курносая. - Лучше, - говорю, - задернутый нос, чем запущенный сифилис... ... Купив бутылку "Кагора", я пошел к жене. Нас разделяла одна троллейбусная остановка. Смеркалось. Осенний ветер пытался пробраться мне под шарф. Я спустился по улице Ватутина в частный сектор. Дом тещи ничем особым не отличался от соседних домов. Во дворе залаял Тузик - удивительно глупый и добродушный пес. Витали дома не оказалось - ушел к однокурснице. Тетя Валя была у соседки. Алия в одиночестве читала Лермонтова. Открыла мне и - вместо "здравствуй": - Ты пьяный? Она постриглась. Волосы, некогда спадавшие до пояса, теперь слегка касались ее плеч. Мы расположились на кухне. Тихо гудела газовая печь. На ней блестела жестяная табличка: "Не забудьте открыть шибер!" Что такое "шибер", я не знал. Подходящая фамилия для главного режиссера Еврейского театра. Я выставил на стол "Кагор". Алия достала стопки, разрезала лимон. - Что, - спросила она ехидно, - уезжает твоя пассия? Кто ж тебя теперь из запоев будет выводить? Подлинного отношения Алии к Тамаре я не знаю до сих пор. Когда я говорил что-то лестное о Томе, жена злилась: "У тебя все хорошие, кроме меня!" И, тем не менее, часто высказывалась: "Из всех твоих знакомых баб только одна порядочная - Тамарка". Иногда после бурных страстей спрашивала: "Ты спишь с Тамаркой?" Я человек до невозможности старомодный - за три года женитьбы ни разу не изменил жене. Друзья надо мной подшучивают: "Руслан преподобный!" Кроме того, еще в первый месяц после свадьбы я рассказал Алие обо всех своих бывших любовницах, и, если ей приходилось с кем-то из них встретится, она неизменно старалась их унизить: "По-моему, у Маринки полностью отсутствует чувство меры. Нельзя же так злоупотреблять косметикой!.." Или: "У этой Лариски - лошадиные зубы. Как ты с ней целовался?.." Или: "Ленка такая толстая! Тебе же всегда нравились худенькие...". И только в отношении Томы она не позволяли себе таких вольностей... - Когда Тамарка уезжает? - спросила Алия. - Завтра. - Провожать пойдешь? Или она не приглашала? - Приглашала. - Пойдешь? - Не знаю... Ты почему ко мне не приходишь? Две недели не была... - На работе неприятности. Нам теперь план поставили. Кто не выполнит - премии лишают. Попробовал бы сам Осин план собрать!.. Говорит: "Многие водители превышают скорость. Из-за этого случаются аварии. Вот Миронов, он бортанул "Москвич". Депо оплатило ущерб водителю "Москвича", у Миронова эта сумма будет удержана из зарплаты". Представляешь?.. Этот "Москвич" сам на обгон пошел, а платить Миронову! Наше депо еще ни за кого из своих не заступилось. Скорость превышаем!.. А график-то какой?!. "Резинить" нельзя - создашь пробку. График нарушишь - опять же без премии... А тут какие-то малолетки мне зеркало на машине разбили. Просто, от нечего делать, взяли и камень бросили. Из-за этого я на вокзал с опозданием пришла. А там какая-то дура на поезд опоздала, на меня жалобу написала. А в чем моя вина? За что премии лишают?.. Опять же - щетки. Вылетают через круг, а выдают пару на неделю. Хорошо, что мы с Татьяной у слесарей за бутылку водки два десятка взяли... О работе жена могла говорить до бесконечности. Однажды я даже сказал: "Алия, ты хотя бы раз слышала, чтобы я рассказывал о своей работе? Думаешь, у меня нет проблем?" "Так почему ты не можешь поделиться с собственной женой? - спросила она. - В других семьях..." "Не хочу портить тебе настроение. И прошу: огради меня от своей работы. Голова и так пухнет". "Я не знаю, как в других семьях... - обижалась она. - И в горе, и в радости - все вместе"... Алия продолжала что-то рассказывать. Я не слушал. Я пил "Кагор" и злился. Что за жизнь? Чем это кончится?.. В этом мире - или вовне, или в говне. Все дороги ведут в гроб... Я взял с тумбочки томик Лермонтова, наугад открыл и прочел что-то мучительно актуальное: И скучно и грустно, и некому руку подать В минуту душевной невзгоды... Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят - все лучшие годы!.. Ой-на ли! Горе мне!.. Тамара уезжает. С Алией живем раздельно. В гости друг к другу ходим!.. А что я хотел? Если живешь беспечно, рано или поздно приходится держать ответ... - Слушай, Алия! - прервал я жену. - Шма! - перешел я на иврит. - Ани роцэ давар, если так можно выразиться. В чем суть, Алия? В чем суть? Зачем такие слова? Выбрось вон эти глупости! Почему ты не возвращаешься? Ушла и не рачишь... - Мой дом здесь. Здесь мой сын, моя мама. А у тебя, у тебя я - чужая. Служанка. В твоем доме даже Плюс на меня нападает. Его и кормишь, за ним и убираешь, а он мне сухожилие прокусил!.. - Зачем такие слова, Алия? Посмотри на меня, посмотри на человека, который ждет стройную и уклюжую! Чем я тебе не подхожу? Как говорил Онан, секс в наших руках!.. О чем я говорю?.. Скажи мне, зачем жены пилят своих мужей? Чтобы наткнуться на труху? Пойми, Алия, на меня давит мироздание! Я пригвожден к воздуху. В этом мире противоречий я не нашел успокоения... Я искал утешения, а обрел суету. Я строил Эдемский сад, а получил кладбище райских птиц... Я про тебя заскучился!.. Сердце - как через мясорубку прошло, а в мозгах - какая-то щепа застряла... Жена живет отдельно от мужа! Это, извини меня, какой-то "шак эт ха-шофки" получается!.. - я смахнул со стола стопку, она глухо ударилась об пол и закатилась под табурет. - Алия! - закричал я. - Чем я тебе не подхожу!?. Я что, из стручка вылез, что ли?.. Я, можно сказать, пророк! Иначе говоря - божевольник! А тебе все до лампочки Ильича!.. В постели я не Ирзок, а Ибок! Я был любим даже самыми привередливыми бабами! Даже инструкторшой по фигурному катанию... - Меня несло и все больше заносило в сторону: - Я выпрямляю сажень в плечах! Я отпускаю с миром по миру! Реанимирую мертвую тишину! Порю белую горячку! Гоняю лодыря, валяю дурака, сажусь в лужу! Глаза выкатываю!!. ВсИ, понял я, разговора не будет. Кончай псалтырить! Не умеешь общаться с женщинами - держи полость закрытой... Я возвращался домой. Уже давно стемнело. Осенний ветер бесцеремонно пробиралсямне под куртку. Шарф куда-то исчез... Сусальным золотом горят В лесах рождественские елки, кустах игрушечные волки Глазами страшными глядят. О, вещая моя печаль, О, тихая моя свобода И неживого небосвода Всегда смеющийся хрусталь! Напьюсь, думал я. Напьюсь! Чтобы не думать... Кстати, "шибер" с древнерусского - "сосед", кажется. Или это "шабер"?.. ... Санитар Максимыч волок по центральному проходу сопротивляющегося пьяного типа. Этого алкоголика, как я понял, только что доставили в отделение, и доставила его, видимо, собственная жена, что находилась тут же и причитала: - Вася, Вася, ты только не волнуйся. Тебя немного подлечат и всИ. - Суки! - кричал Вася. - Чтоб вам до Пасхи не дожить! Чтоб ваши могилки дворняжка описала!.. А тебе, - обратился он к жене, - я персонально панихиду сыграю. На балалайке!.. Я зашел в туалет, сел на лавку, стоявшую напротив очек, закурил. - Где мы? - обратился ко мне здоровенный, но пьяный детина. - Не знаю. - Ты хоть что-нибудь знаешь точно? - грозно спросил он, обдавая меня перегаром. - Знаю, - говорю. - Что? - Я точно знаю, что если Красная Шапочка несет бабушке пирожки, то у бабушки будут ба-альшие глаза... И тут в туалет влетел Толя. Он спустил штаны, но вместо того, чтобы помочиться в очко, окатил лавку. Мы едва успели с нее соскочить. - Ты что?! - заорал на него детина. - Не мог, что ли, до очка донести?! - Ага, - неожиданно трезво ответил Толя. - Я недоносок... Возвращаясь из туалета, я заглянул в дежурный кабинет. Там сидела Тамара. Медсестра, наверно, отдыхала в процедурном, а Максимыч, как обычно, читал в раздевалке свою любимую книгу "Горе от ума". - Тебе чего, Смородинов? - спросила Тамара. Ей было около тридцати, максимум - тридцать пять. Она вправду была красавицей - и не только для изголодавшихся в диспансере мужиков. - Я еще таблетки не пил, - отвечаю. - Можно подумать, они тебе нужны... Я сама видела, как ты выплевывал их в горшок для фикуса. - Ничего, фикусу это полезно. - Иди спать. Я отбой уже давно объявила. - Не могу. У меня сердце болит. Пульс бешеный, собака. - Иди, Смородинов, спать. Иди. - Я ж говорю - не могу. У меня... - Иди спать, кому сказала! - повысила она голос. - Ты, Том, красивая и холодная, как скульптура Снежной Королевы. - Иди-иди. Писатель!.. - С чего ты взяла, что я писатель? - Листала твою "историю болезни". - О-о! Мной интересуются... - Я смотрю, ты Казановой себя возомнил!.. Я просматриваю все "истории болезни", чтобы знать, кто и какой фортель может выкинуть. - И какой же фортель для тебя могу выкинуть я? - То, что ты мог бы для меня сделать, ты все равно не сделаешь. Не догадаешься... Ничего себе, думаю, вот и размышляй теперь над ее словами... - Том, - говорю, - я сейчас принесу кипятильник и чай. Попьем горяченького, - и, не дожидаясь ее согласия, вышел из кабинета... ... Я взял еще пол-литра "Старки" и напился. Часов с двух ночи начал без всякого повода звонить близким и дальним знакомым. Что-то объяснял, кричал в трубку стихи Асеева, даже плакал, кажется. Потом пытался поймать Плюса, но тот вовремя забился под софу. "Кис-кис-кис", - кричал я желтым пер