ая, но тут же подумал о последнем совете Остера. Конечно, воспользоваться "ягуаром" - дело рискованное, но, с другой стороны, без него Петер окажется стреноженным. Миллер поразмышлял еще минут пять, потом оставил свой кофе, вышел из станции и вернулся в город. Через, четверть часа он сидел за рулем "ягуара". До Нюрнберга было рукой подать. Приехав, Миллер устроился в небольшой гостинице у вокзала, машину оставил неподалеку в переулке и прошел через Королевские ворота крепостной стены в средневековую часть города, родину Альбрехта Дюрера. Было уже темно, но свет из окон и уличные фонари освещали остроконечные крыши и узорчатые карнизы. Миллеру показалось, будто он перенесся в средние века, когда короли Франконии правили Нюрнбергом, одним из богатейших купеческих городов германских княжеств. Трудно было поверить, что все вокруг построено после 1945 года, тщательно восстановлено по старинным архитектурным планам после бомбежек союзной авиации, оставивших на месте Нюрнберга лишь развалины. Миллер нашел нужный дом в двух кварталах от главной рыночной площади, под двойным шпилем собора Святого Зебальда. Фамилия на дверной табличке совпала с напечатанной на листке, который Петеру дал Леон. Петер вернулся на рыночную площадь, поискал, где можно поужинать, заметил поднимавшийся в морозное небо дымок над черепичной крышей маленькой сосисочной у самого собора. Это было уютное заведение с террасой, обсаженной кустами боярышника, с которых предусмотрительный хозяин стряхнул снег. Внутри тепло и радушие окатили Миллера волной. Почти все деревянные столики были заняты, но одна парочка уходила, и Петер поспешил на их место. Он заказал фирменное блюдо - маленькие нюрнбергские сосиски, по дюжине на порцию, острые на вкус - и бутылку местного вина. Поев, он развалился на стуле, не спеша выпил кофе и две рюмки коньяка. Спать не хотелось - уж очень приятно было сидеть и смотреть, как потрескивают дрова в очаге, как компания в углу громко распевает франконскую застольную: люди, взявшись за руки, раскачиваются в такт музыке, в конце каждого куплета голоса усиливаются и высоко поднимаются бокалы с вином. Миллер долго размышлял, почему, рискуя жизнью, разыскивает человека, преступившего закон двадцать лет назад. Он уже почти решил бросить эту затею, сбрить усы и вернуться в согретую Зиги постель. Но тут подошел официант и с радушным "битте шен" положил на столик счет. Миллер полез за кошельком и нащупал в, кармане фотографию. Вынул ее и оглядел. Со снимка смотрел человек с воспаленными светлыми глазами и узким безгубым ртом, одетый в черный мундир со сдвоенными серебряными молниями в петлице. Пробормотав: "Ах, ты сволочь", - Миллер поднес краешек фотографии к пламени свечи, что стояла на столе. Больше снимок не понадобится. Миллер узнает Рошманна, как только увидит. Оставив деньги на стеле, Петер застегнул пальто и направился в гостиницу. x x x В это самое время Маккензен высушивал раздраженного и обеспокоенного Вервольфа. - Что значит "пропал"? - рявкнул шеф "Одессы". - Не мог же он сквозь землю провалиться. У него один из самых заметных в ФРГ автомобилей, а вы не можете его найти целых полтора месяца! Маккензен подождал, когда взрыв негодования утих, и продолжил: - Тем не менее это так. Ни мать, ни любовница, ни коллеги Миллера не знают, где он. Машина его стоит в каком-нибудь частном гараже. Он, видимо, ушел в подполье. После возвращения из Лондона о нем ничего не слышно. - Его надо найти во что бы то ни стало, - произнес Вервольф. - Нельзя допустить, чтобы он добрался до нашего товарища, ни в коем случае. - Никуда он не денется, - убедительно проговорил Маккензен. - Рано или поздно ему придется всплыть. Тогда мы его и возьмем. Логика и выдержка профессионального убийцы пришлись Вервольфу по душе. Он не спеша кивнул: - Хорошо. И держитесь поближе ко мне. Устройтесь в местную гостиницу, и будем ждать. Нужно, чтобы вы всегда были у меня под рукой. - Слушаюсь. Позвоню, как только решу вопрос с жильем. Чтобы вы знали, где меня искать. Маккензен пожелал начальнику спокойной ночи и ушел. x x x На другое утро около девяти часов Миллер подошел к дому бывшего эсэсовца и нажал начищенную до блеска кнопку звонка. Дверь открыла горничная. Она проводила Миллера в гостиную и позвала хозяина. Через десять минут туда вошел человек лет пятидесяти пяти с рыжеватыми волосами и сединой на висках, подтянутый и уверенный в себе. Взглянув без любопытства на нежданного гостя, он сразу заметил его недорогой костюм простого работяги и спокойно спросил: - Чем могу служить? Гость, явно смущенный шикарной обстановкой, проговорил, запинаясь: - Видите ли, герр доктор, я надеялся, вы мне поможете. - Послушайте, - сказал человек "Одессы". - Я уверен, вы знаете, что моя контора здесь неподалеку. Почему бы вам не прийти туда и не записаться ко мне на прием? - Дело в том, что я пришел по личному вопросу. - Миллер перешел на гортанный диалект простолюдина из Бремена и Гамбурга. Он сделал вид, что растерялся, и молча вытащил из нагрудного кармана конверт. - Я привез рекомендательное письмо от человека, который и посоветовал обратиться к вам. Адвокат ни слова не говоря взял конверт, вскрыл и быстро пробежал его взглядом. Потом нахмурился и подозрительно посмотрел на Миллера. - Понятно, герр Кольб. Пожалуй, вам лучше сесть. Он указал на стул, а сам уселся в кресло. Несколько минут молча разглядывал гостя и вдруг резко спросил: - Как вы сказали, вас зовут? - Кольб, господин. - А имя? - Рольф Гюнтер. - Документы у вас какие-нибудь есть? - Только водительские права, - быстро ответил Миллер. Адвокат протянул руку, заставил Миллера встать и положить права прямо на ладонь. Пролистав их, он взглянул на Миллера, сравнил его лицо с фотографией на правах. - Когда вы родились? - снова столь же неожиданно спросил он. - Родился? А-а, восемнадцатого июня, господин. - Какого года, Кольб? - Тысяча девятьсот двадцать пятого. Адвокат оглядел права еще раз, вдруг встал, бросил через плечо: "Подождите здесь" - и ушел. Пройдя дом насквозь, он оказался у себя в кабинете-для клиентов туда был отдельный вход, - открыл сейф, вынул, толстую книгу. Понаслышке он Иоахима Эберхардта знал, но никогда с ним не встречался и точно не был уверен, какой чин тот занимал в СС. Книга написанное в письме подтвердила. Эберхардт стал полковником войск СС десятого января 1945 года. Перевернув еще несколько страниц, он нашел и Кольба. Все данные о нем совпали со словами Миллера. Адвокат закрыл книгу, вернул ее на место и запер сейф. Потом возвратился в гостиную. Кольб по-прежнему ютился на краешке стула. Адвокат вновь уселся в кресло. - Может статься, я не смогу вам помочь. Вы это понимаете? Миллер прикусил губу и кивнул. - Мне больше идти некуда. Когда меня начали искать, я обратился за помощью к герру Эберхардту, а он написал письмо и отправил меня к вам, сказав, что если вы не поможете, значит, не поможет никто. Адвокат откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок, поинтересовался: - Почему же он мне не позвонил? - Может, ему не хотелось говорить о таких вещах по телефону? - с надеждой в голосе предположил Миллер. - Возможно, - отрезал адвокат, бросив на Петера презрительный взгляд. - А теперь расскажите, как случилось, что вас начали искать. - Да, да. Так вот значит. Меня узнал один человек, а потом мне сказали, меня скоро арестуют. И я убежал. А что оставалось делать? - Начните сначала, - вздохнул адвокат и устало спросил: - Кто узнал вас? - Дело было в Бремене. Я там живу и работаю, то есть работал, пока все это не стряслось, у господина Эберхардта. В пекарне. Так вот, месяца четыре назад я шел по улице, и вдруг мне стало плохо. Ужасно заболел живот. И я потерял сознание. Отключился прямо на тротуаре. Меня увезли в больницу. - В какую? - Главный госпиталь Бремена. Там взяли анализы и сказали, что у меня рак. Рак желудка. Я уж думал, мне крышка. Но рак был в ранней стадии. Оперировать меня не стали, кололи лекарствами, и вскоре наступила, как это называется... - Ремиссия? - подсказал адвокат. - Вот, вот. - Что же, вам повезло. А кто вас опознал? - Санитар. Он был евреем и все время на меня смотрел. Как выйдет на дежурство, так и смотрит. Странно так смотрел, пристально. Я и забеспокоился. Он глядел так, будто хотел сказать: "A я тебя узнал". С месяц назад мне сказали, что меня переводят в оздоровительную клинику. Я, слава богу, застраховался на случай болезни, так что с деньгами хлопот не возникло. А перед самой выпиской вспомнил, кто такой этот санитар. Он был одним из заключенных во Флоссенбурге. - Так вы были во Флоссенбурге? - адвокат даже привстал от изумления. - Да, да, я только хотел вам об этом рассказать. Санитар был из тех заключенных-евреев, которых привезли, чтобы сжечь тела адмирала Канариса и других офицеров, повешенных нами за участие в заговоре против фюрера. Адвокат впился в Миллера глазами. - Вы были среди тех, кто казнил Канариса? Миллер пожал плечами: - Я руководил казнью, - признался он. - Ведь он был предатель, правда? Он хотел убить фюрера. - Дорогой мой, - улыбнулся адвокат. - Я вас не осуждаю. Конечно, все они были изменниками. Канарис даже передавал союзникам военные тайны. Они в армии продались все, от генералов до солдат. Я просто не думал встретить человека, который их уничтожал. - Но теперь меня разыскивает полиция, - напомнил Миллер и беспомощно улыбнулся. - Убивать евреев - это одно, и совсем другое - повесить Канариса, которого теперь считают чуть ли не героем. - Да, конечно, - кивнул адвокат, - у вас могут быть крупные неприятности с нынешними властями в ФРГ. Но продолжайте. - Меня перевели в клинику, и больше я того еврея не видел. А в прошлую пятницу мне туда кто-то позвонил. Я думал, это из пекарни, но он не представился. Просто сказал, что по долгу службы узнал, как на меня донесли этим свиньям в Людвигсбурге. И приказ о моем аресте уже подписан. Адвокат понимающе кивнул. - Это, наверное, был один из наших друзей в бременской полиции. И что вы предприняли? - Убежал, а что еще? Быстренько выписался из больницы. Я просто не знал, что делать. Домой не пошел, побоялся, что там меня уже ищут. Даже "фольксваген" свой бросил. Потом мне пришла в голову мысль сходить к герру Эберхардту. Адрес его я нашел в телефонной книге. Он радушно меня встретил. Сказал, что уезжает с фрау Эберхардт на следующий день в круиз, но все равно попытается помочь. Написал это письмо и послал меня к вам. - Почему вы решили обратиться именно к господину Эберхардту? - Я точно не знал, кем он был в войну, но он всегда очень хорошо ко мне относился. А два года назад мы в пекарне отмечали какой-то праздник. Все немного выпили, и я пошел в туалет. Там стоял герр Эберхардт и пел. Он пел "Хорста Весселя". Я начал ему подпевать. Так мы и допели ее до конца прямо в туалете. Потом он хлопнул меня по плечу и сказал: "Никому ни слова, Кольб". Я не вспоминал о том случае, пока не попал в беду. Тогда-то я и подумал, а что если он тоже был в СС? И пошел просить у него помощи. - Как фамилия санитара-еврея? - Гартштейн. - А название оздоровительной клиники, куда вас перевели? - "Аркадия" в Дельменхорсте, под самым Бременом. Адвокат вновь кивнул, записал что-то на взятом со стола листке бумаги и поднялся. - Оставайтесь здесь, - сказал он и ушел. Адвокат вновь прошел в кабинет и по справочной узнал телефоны пекарни Эберхардта, Главного госпиталя Бремена и клиники "Аркадия" в Дельменхорсте. Сначала он позвонил в пекарню. Секретарша Эберхардта оказалась очень доброжелательной: "К сожалению, герр Эберхардт уехал, - сказала она. - Нет, связаться с ним нельзя, он путешествует по Карибскому морю вместе с женой. Вернется через месяц. Может быть, я смогу вам помочь?" Адвокат заверил ее в обратном и повесил трубку. Набрал номер Главного госпиталя Бремена и попросил отдел кадров. - Это звонят из отдела соцобеспечения, - солгал он, не моргнув глазом. - Я бы хотел узнать, есть ли среди ваших работников санитар по фамилии Гартштейн. Девушка на другом конце провода полистала списки и ответила: - Да, есть. Спасибо, - произнес нюрнбергский адвокат, нажал на рычаг, вновь набрал тот же номер, попросил регистратуру. - Звонит секретарь хлебопекарной компании Эберхардта. Мне бы хотелось узнать, как дела у одного из наших работников - его доставили к вам с болезнью желудка. Его зовут Рольф Гюнтер Кольб. Адвокату вновь пришлось подождать. Наконец регистраторша нашла историю болезни Кольба и, посмотрев на последнюю страницу, сообщила: - Он выписался. Его состояние улучшилось настолько, что его перевели в оздоровительную клинику. - Куда именно? - В клинику "Аркадия", в Дельменхорсте. Адвокат снова нажал на рычаг и позвонил в "Аркадию". Ответила женщина. Выслушав просьбу, она повернулась к стоявшему рядом врачу, прикрыла микрофон ладонью и сказала: "Интересуются человеком, о котором вы говорили, Кольбом". Врач взял трубку. - Да, - сказал он. - Я главный врач. Доктор Браун. Чем могу служить? Услышав фамилию Браун, секретарша бросила на шефа изумленный взгляд. Доктор выслушал голос из Нюрнберга и без запинки ответил: - К сожалению, герр Кольб выписался в прошлую пятницу, не закончив лечения. Дело неслыханное, но я помешать ему не смог. Да, его перевели сюда из госпиталя в Бремене. С раком желудка в стадии ремиссии, - еще несколько секунд он слушал, потом проговорил: - Нет, что вы! Рад помочь. Врач, настоящая фамилия которого была Розмайер, повесил трубку и тут же позвонил в Мюнхен, сообщил: "Интересовались Кольбом. Видимо, проверка началась". А в Нюрнберге адвокат вернулся в гостиную со словами: - Хорошо. Вы, Кольб, видимо, тот, за кого себя выдаете. Но я бы хотел вам задать еще несколько вопросов. Не возражаете? "Изумленный" Миллер безмолвно кивнул. - Хорошо, - повторил адвокат. - Вы подвергались обрезанию? - Нет, - пробормотал совершенно сбитый с толку Миллер. - Покажите, - негромко приказал адвокат. Петер не пошевелился. - Покажите, сержант! - рявкнул адвокат. Миллер вскочил со стула, стал по стойке "смирно". - Цю бефель, - сказал он, простоял три секунды, держа руки по швам, потом расстегнул брюки. Адвокат взглянул и кивком разрешил застегнуться. - Ладно, значит, вы не еврей, - сказал он примирительно. Усевшись на стул, Миллер растерянно пробормотал: - Конечно, не еврей. - Дело в том, - улыбнулся адвокат, - что евреи, случалось, хотели выдать себя за наших товарищей. Но таких мы быстро раскусывали. А теперь я начну задавать вам вопросы. Проверю, тот ли вы, за кого себя выдаете. Где вы родились? - В Бремене. - Верно. Место вашего рождения указано в списке членов СС. Я с ним только что сверился. В "Гитлерюгенде" состояли? - Да. Вступил в тридцать пятом, в десять лет. - Ваши родители были убежденными национал-социалистами? - Да, и отец, и мать. - Что с ними стало? - Погибли при бомбежках Бремена. - Когда вы подали заявление в СС? - Весной сорок четвертого года. В восемнадцать лет. - Где обучались? - В учебном лагере в Дахау. - Вытатуирована ли у вас на левой подмышке группа крови? - Нет. Да и выкалывали ее не на левой, а на правой подмышке. - Почему же вас не татуировали? - Видите ли, обучение в лагере заканчивалось в августе сорок четвертого года, и нас должны были направить служить в войска СС. Однако в июле во флоссенбургский концлагерь пригнали офицеров, замешанных в заговоре против Гитлера, и тамошнее начальство попросило для усиления охраны направить к ним людей из нашей части. Вот меня с десятком других самых прилежных курсантов туда и послали. Так что мы пропустили и выпускной парад, и татуировку. Однако комендант сказал, она не понадобится, ведь на фронт мы уже не попадем. Адвокат кивнул. Комендант, без сомнения, понимал, что в июле 1944 года, когда союзники продвинулись уже в глубь Франции, война близилась к концу. - А кортик вы получили? - Получил. Из рук коменданта. - Что было на нем написано? - Слова "Кровь и честь". - Чему вас учили в Дахау? - Мы прошли полный курс военной подготовки и политико-идеологический курс в дополнение к уже изученному в "Гитлерюгенде". - Песни разучивали? - Да. - Как называется сборник маршей, в котором есть "Песня Хорста Весселя"? - Это альбом "Время борьбы за нацию". - Где расположен учебный лагерь Дахау? - В пятнадцати километрах от Мюнхена. И в пяти от одноименного концлагеря. - Какую форму вы носили? - Серо-зеленые брюки и такого же цвета китель с черными петлицами - на левой стоял чин; сапоги и ремень из черной кожи с вороненой пряжкой. - Что было на ней изображено? - По центру - свастика, а вокруг девиз "Честь в преданности". Адвокат встал и потянулся. Закурил сигару, подошел к окну сказал: - А теперь, сержант Кольб, расскажите о концлагере во Флоссенбурге. Где это? - На границе Баварии и Тюрингии. - Когда он открылся? - В тридцать четвертом году. Это одно из первых заведений для тех сволочей, что предали фюрера. - Каковы были его размеры? - В мою бытность - триста на триста метров. По границе стояли девятнадцать сторожевых вышек с легкими пулеметами. Переклички проводились на площадке размером двадцать один на сорок один метр. Эх, как мы забавлялись там с жидами..ш - Не отвлекайтесь, - буркнул адвокат. - Расскажите лучше, какие там были службы и сколько. - Двадцать четыре барака, кухня, баня, больница и множество мастерских. - А для охраны? - Две казармы, магазин и бордель. - Как избавлялись от трупов? - За территорией лагеря был крематорий, к нему вел подземный ход. - Чем в основном занимались заключенные? - Работали в каменоломне. Она располагалась вне лагеря, ее окружал забор из колючей проволоки со своими сторожевыми вышками. - Каково было население лагеря в сорок четвертом году? - Около тысячи шестисот человек. - Где находилась контора коменданта? - За территорией, в доме на склоне холма. - Назовите комендантов. - До меня их было два. Майор СС Карл Кунслер, которого сменил капитан СС Карл Фрич. А при мне лагерем командовал подполковник Макс Кегель. - Номер вашего политотдела? - Второй. - Где он размещался? - В конторе коменданта. - Чем там занимались? - Следили за исполнением приказов правительства о применении к некоторым заключенным особых мер воздействия. - В число таковых входили Канарис и другие заговорщики? - Да, майн гepp. Их всех ждали особые меры. - Когда привели приговор в исполнение? - Двадцатого апреля сорок пятого года. Американцы уже вошли в Баварию, поэтому из Берлина, пришел приказ казнить всех заговорщиков. Это поручили мне и моим товарищам. К тому времени я получил чин сержанта, хотя в лагерь прибыл рядовым, поэтому и был в нашей группе главным. А закопать тела мы поручили заключенным. Среди них оказался и тот глазастый Гартштейн, черт его побери! Потом нам приказали гнать узников на юг. А в пути мы узнали, что фюрер покончил с собой. Тогда офицеры нас покинули, а заключенные стали разбегаться в леса. Кое-кого из них мы, сержанты, постреляли, но потом поняли: идти дальше нет смысла. Ведь все кругом заняли янки. - И последний вопрос о Флоссенбурге, сержант. Если там поднять голову, что видно? - Небо, наверное, - озадаченно проговорил Миллер. - Да нет, глупец вы этакий, не вверху, а на горизонте! - А-а, вы, наверное, имеете в виду развалины замка на холме, так? Адвокат кивнул и улыбнулся. - Кстати, его построили в четырнадцатом веке, - заметил он и подвел итог. - Хорошо, Кольб, допустим, во Флоссенбурге вы служили. А как вам удалось спастись? - Дело было так. Распустив заключенных, мы пошли кто куда. Я наткнулся на рядового из вермахта, стукнул его по голове и снял с него форму. А через два дня меня схватили янки. Я оттрубил два года в лагере для военнопленных, но на всякий случай сказал, что служил в армии, а не в СС. Ведь тогда, знаете ли, ходили слухи, будто янки расстреливают эсэсовцев на месте. Потому я и соврал. Адвокат выдохнул сигарный дым и сказал: - Так поступали многие, - а потом спросил: - Имя вы не изменили? - Нет. Хотя документы выбросил - в них значилось, что я служил в СС. А вот фамилию менять не стал. Решил, простого сержанта искать не будут. А казнь Канариса в то время казалась всем пустяком. Это уж потом его сделали героем, а то место в Берлине, где казнили главных участников заговора, превратили в мемориал. Но к тому времени Федеративная республика уже выдала мне документы на имя Кольба. Впрочем, не опознай меня этот санитар, ничего не случилось бы, а раз он меня узнал, никакое ложное имя не спасет. - Верно. А теперь повторим кое-что из пройденного вами в Дахау. Начните с клятвы преданности фюреру. Допрос продолжался еще три часа, и Миллер мысленно поблагодарил Остера за требовательность. Петер даже вспотел, но отговорился тем, что недавно перенес тяжелую болезнь и весь день не ел. Наконец, когда уже близился вечер, подозрения адвоката рассеялись. - Так чего же вы хотите? - спросил он Миллера. - Мне нужны документы на новое имя. Я изменю внешность - отращу волосы, усы подлиннее - и устроюсь на работу где-нибудь в Баварии. Я же искусный пекарь, а людям нужен хлеб, верно? Впервые за время разговора адвокат расхохотался. - Да, мой дорогой Кольб, людям нужен хлеб. Итак, слушайте. Обычно на таких, как вы, мы время и деньги не тратим. Но раз уж вы попали в беду не по своей вине, раз вы казнили предателей рейха, я постараюсь вам помочь. Но мало переменить имя в ваших водительских правах. Вам нужен новый паспорт. Деньги у вас есть? - Ни гроша. Я даже к вам добирался на перекладных. Адвокат протянул ему банкноту в сто марок. - У меня вам оставаться нельзя, а новый паспорт придет не раньше, чем через неделю. Я отошлю вас к своему другу. Он и выхлопочет вам паспорт. Живет он в Штутгарте. Вы сначала устройтесь там в гостиницу, а потом идите к нему. Я ему позвоню, он будет вас ждать. Адвокат написал на листке несколько слов и передал его Меллеру, сказав: - Его зовут Франц Байер. Здесь его адрес. Если вам понадобятся еще деньги, Байер поможет. Но не транжирьте. Сидите тихо и ждите, когда Байер выправит вам новый паспорт. Потом мы устроим вас на работу в Южной Германии, где вас никто не найдет. Миллер взял деньги и записку. - Спасибо вам, герр доктор, большое спасибо, - смущенно пробормотал он, прощаясь. Горничная проводила его до дверей. Через час он уже мчался в "ягуаре" в Штутгарт, а адвокат позвонил Байеру и приказал ему ждать у себя к вечеру некоего Рольфа Гюнтера Кольба, скрывающегося от полиции. В те дни Нюрнберг и Штутгарт еще не соединялись прямым автобаном, и в ясный солнечный день шоссе, что вилось по франконской равнине и меж лесистых холмов и долин Вюртемберга, бывало очень живописным. Но туманным февральским вечером, в гололед езда по этой асфальтовой ленте едва не стоила Миллеру жизни. Дважды тяжелый "ягуар" чуть-чуть не слетел в кювет, дважды Петер приказывал себе не торопиться. Ведь Байер - человек, знавший, как раздобыть поддельный паспорт, - никуда не денется. Миллер приехал в Штутгарт засветло и устроился в небольшой гостинице на окраине. У портье он взял план города и нашел дом Байера в фешенебельном районе рядом с виллой Берг, где былыми летними ночами развлекались когда-то герцог Вюртембергский и его свита. Следуя карте, он проехал холмистый центр Штутгарта и остановил машину в километре от дома Байера. Запирая дверцу, он не заметил пожилую женщину, выходившую из соседнего дома с еженедельной встречи членов Общества помощи больницам. Франц Байер был полненьким и по характеру очень радушным мужчиной. Предупрежденный Вервольфом, он встретил Миллера на пороге, представил его жене, которая тут же скрылась в кухне, и спросил: - Ну, Кольб, а раньше ты бывал в Штутгарте? - Признаться, нет. - Так вот, местные жители славятся гостеприимством. А ты, конечно, голоден. Когда ел в последний раз? Миллер признался, что не завтракал и не обедал, весь день провел в пути. - Боже мой, какой ужас. - Байер, казалось, искренне расстроился. - Тебе надо поесть. Знаешь что? Мы сейчас поедем в город и хорошенько поужинаем... И не смей отказываться, обидишь. Он проковылял на кухню, сказал жене, что едет с гостем в ресторан, и через десять минут на своей машине устремился вместе с Миллером в центр Штутгарта. В тот же вечер адвокат из Нюрнберга решил позвонить Байеру еще раз, узнать, добрался ли Кольб. Трубку сняла жена Франца. - Да, да, приезжал молодой человек. Они с мужем уехали в ресторан. Такой приятный молодой человек. Я столкнулась с ним, когда он запирал машину. Я шла с собрания членов Общества помощи больницам. Это очень далеко от моего дома. Он, наверное, заблудился. В Штутгарте, знаете ли, это очень просто. Здесь столько тупиков и переулков... - Постойте, фрау Байер, - перебил ее адвокат. - "Фольксвагена" у него быть не могло. Он должен был приехать на поезде. - Нет, нет, - заверила его фрау Байер, желая козырнуть своей осведомленностью. - Он приехал в автомобиле. Такой приятный молодой человек и такая красивая машина. У него, наверно, от девушек отбоя нет. - Послушайте меня внимательно. Какой марки у него машина? - Этого я, конечно, не знаю. Она спортивная. Длинная, черная, с желтой полосой на боку. Адвокат бросил трубку, вновь поднял ее и набрал нюрнбергский номер. Дозвонившись до гостиницы, попросил соединить с одним из номеров. Наконец знакомый голос произнес: "Алло". - Маккензен, - рявкнул Вервольф. - Быстро ко мне. Миллер нашелся. ГЛАВА 13 От Нюрнберга до Штутгарта быстрее, чем за два часа, не добраться. Маккензен гнал машину безбожно и в половине одиннадцатого доехал до дома Байера. Фрау Байер, встревоженная вторым звонком Вервольфа и сообщением, что Кольб совсем не тот, за кого себя выдает, открыла Маккензену дверь, дрожа от страха, а его резкие вопросы испугали ее еще сильнее. - Когда они уехали? - Около четверти девятого, - пролепетала она. - Сказали, куда собираются? - Нет. Франц просто узнал, что молодой человек весь день не ел, и повез его в ресторан. Я предложила что-нибудь приготовить сама, но Франц не любит ужинать дома. Только и ждет, как бы... - А этот Кольб. Вы сказали, что видели, как он ставил машину. Где это было? Она описала улицу, где стоял "ягуар", объяснила, как туда добраться. Маккензен глубоко задумался, потом спросил: - В какой ресторан, по-вашему, они могли поехать? Поразмыслив, жена ответила: - Его излюбленное место - "Три якоря" на Фридрихштрассе. Думаю, сначала они поедут именно туда. Маккензен вышел из дома и проехал к "ягуару". Внимательно оглядел его, чтобы при случае не перепутать. Он долго не мог решить, остаться здесь и подождать Миллера, или нет. Дело в том, что Вервольф приказал выследить Байера и Миллера, предупредить Франца и отослать его домой, а потом расправиться с Петером. Но предупредить Байера теперь означало спугнуть Миллера, дать ему возможность уйти, поэтому звонить в "Три якоря" Маккензен не стал. Он взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. Он сел в свой "мерседес" и направился к центру города. x x x Йозеф бодрствовал на кровати в номере заштатной гостиницы на окраине Мюнхена, как вдруг из фойе позвонили и сказали, что ему пришла телеграмма. Йозеф спустился и забрал ее. Вернувшись к себе, он вскрыл желто-коричневый конверт и пробежал взглядом внушительное содержимое. Телеграмма начиналась так: Сельдерей: 481 марка 53 пфеннига Дыни: 362 марки 17 пфеннигов Апельсины: 627 марок 24 пфеннига Грейпфруты: 313 марок 88 пфеннигов. Список был длинный, однако все входившие в него фрукты и овощи обычно экспортировал в Европу Израиль, так что телеграмма читалась как ответ какого-нибудь представителя торговой фирмы о ценах на продукты. Пользоваться международным телеграфом для передачи шифровок - дело рискованное, однако в ФРГ из-за границы приходит ежедневно столько деловых телеграмм, что для проверки их всех потребовалась бы целая армия криптографов. Не обращая внимания на слова, Йозеф выписал все цифры впритык друг к дружке. Таким образом, трех - и двухзначные числа, обозначавшие цены в марках и пфеннигах, исчезли, из них образовалось одно число, столь многозначное, что оно занимало несколько строк. Йозеф разбил его на группы по шесть цифр, вычел из каждой тогдашнюю дату - 20 февраля 1964 года. Получились новые шестизначные числа. Для шифровки использовался простейший книжный код, основанный на Уэбстеровском толковом словаре английского языка, изданном в Нью-Йорке в серии "Популярная библиотека". Первые три цифры шестизначного числа указывали номер его страницы, в четвертой учитывалась лишь четность. Если цифра была нечетной, это означало, что искать нужно в левом столбце на странице словаря, если четной - в правом. Последние две соответствовали номеру слова в столбце, если считать сверху. Йозеф трудился не покладая рук полчаса, наконец раскодировал телеграмму, прочел ее... и горестно схватился за голову. Еще через полчаса он сидел у Леона. Прочитав шифровку, руководитель группы мстителей выругался, а потом сказал: - Какая жалость. Но такое я предвидеть не мог. Ни Леон, ни Йозеф не знали, что за последние шесть дней в "Моссад" поступили три коротких сообщения. Одно послал резидент в Буэнос-Айресе. Он передал, что некто в Аргентине санкционировал выплату суммы, эквивалентной миллиону западногерманских марок, некоему Вулкану, чтобы тот смог "закончить очередную стадию исследовательских разработок". Второе сообщение пришло от сотрудника одного из швейцарских банков, через который средства из разбросанных по всему миру нацистских фондов обычно переводились на счета живших в ФРГ людей "Одессы". В нем говорилось, что из банка в Бейруте в банк в Западной Германии переслали один миллион марок, которые получил наличными человек, десять лет назад имевший там счет на имя Фрица Вегенера. Третье исходило от египетского полковника, занимавшего высокий пост в том отделе службы безопасности АРЕ, которому было поручено охранять завод No 333. За вознаграждение, достаточное для безбедной жизни в отставке, он согласился несколько часов побеседовать с агентом "Моссада" в одной из гостиниц Рима. Во время этой беседы полковник сообщил, что ракетам в Хелуане не хватает лишь надежной системы теленаведения, а разрабатывают ее в Западной Германии, и вся затея обойдется "Одессе" в миллион марок. Данные сообщения вместе с тысячами других обработали компьютеры профессора Ювеля Неймана, израильского гения, впервые применившего ЭВМ для информационного анализа (впоследствии Нейман стал отцом израильской атомной бомбы). И если человеческая смекалка могла подвести, машинный разум безошибочно связал три сообщения в логическую цепочку, "вспомнив", что до скандала с женой в 1955 году под именем Фрица Вегенера назывался Эдуард Рошманн. A в подвале у Леона Йозеф безапелляционно заявил: - Я остаюсь здесь. Ни на шаг не отойду от телефона, по которому должен звонить Миллер. Достаньте мне мощный мотоцикл и бронежилет. Даю вам на это час. Если немец вдруг позвонит, я должен быть готов приехать за ним немедленно - Если его разоблачили, вы все равно не успеете. - Теперь понимаю, зачем они его предупреждали. Стоит ему на милю подойти к Рошманну, как его убьют. Когда Леон ушел из подвала, Йозеф перечитал шифровку снова. В ней говорилось: "Согласно последним сведениям, успех разработки системы теленаведения для ракет Египта зависит от западногерманского промышленника по прозвищу Вулкан. Его настоящее имя Рошманн. Немедленно задействуйте Миллера, чтобы выследить и уничтожить Рошманна. Баклан". Йозеф уселся за стол и начал заряжать свой "Вальтер ППК", время от времени поглядывая на молчавший телефон. x x x За ужином Байер вел себя как радушный хозяин - рассказывал свои любимые анекдоты и сам же над ними хохотал. Не раз Миллер пытался перевести разговор на тему о новом паспорте. Но Байер лишь хлопал его по плечу, просил не волноваться и добавлял: "Предоставь это мне, старик, предоставь это дяде Байеру". Проработав восемь лет в журналистике, Миллер знал, как споить собеседника и остаться трезвым самому. Для этого лучше всего заказать белое вино - его подают как шампанское, в ведерках со льдом, куда при случае можно опорожнить свой стакан. Такую уловку Петеру, пока Байер глядел в другую сторону, удалось проделать трижды. На десерт они распили две бутылки превосходного рейнвейна, и с Байера, одетого в тесный, наглухо застегнутый костюм, градом покатился пот. Толстяку вновь захотелось пить, и он заказал третью бутылку. Миллер притворился, будто не верит, что ему всерьез хотят помочь с новым паспортом, поэтому за содеянное в сорок пятом во Флоссенбурге он угодит в тюрьму. - Разве вам не понадобятся мои фотографии? - озабоченно спросил он. - Да, пара штук, - Байер захохотал. - Не беда. Сфотографируешься в автомате на вокзале. Подождем, пока волосы у тебя отрастут подлиннее, а усы станут погуще. - И что потом? Байер придвинулся и обнял его за плечи пухлой рукой. Дыша перегаром в ухо журналисту, толстяк прошептал: - Потом я отошлю их одному моему приятелю, и через неделю придет паспорт. По нему ты получишь права - придется, конечно, опять сдавать экзамен - и карточку социального страхования. А властям скажешь, будто пятнадцать лет прожил за границей и только что вернулся. Словом, старик, не переживай, все это пустяки. Хотя Байер опьянел, он не сказал ни одного лишнего слова, а Петер не пытался чересчур давить на него, боясь, что тот заподозрит неладное и замолчит вообще. Миллеру очень хотелось кофе, но он от него отказался, опасаясь, как бы Байер от него не протрезвел. Толстяк заплатил за ужин из туго набитого кошелька и направился к гардеробу. Была половина одиннадцатого. - Какой прекрасный ужин, герр Байер, - пролепетал Миллер. - Большое вам спасибо. - Зови меня просто Франц, - просипел толстяк, с трудом залезая в пальто. - Думаю, большего из ночной жизни Штутгарт предложить не может, - размышлял Миллер, одеваясь. - Эх, глупыш! Ты еще ничего не видел. У нас классный город. Полдюжины хороших кабаре. Хочешь туда прокатиться? - Вы намекаете, что у вас тут и.стриптиз есть? - спросил Миллер изумленно Байер даже засопел от радости: - Ты что, смеешься? Кстати, может, сходим посмотрим? Я иногда не прочь поглядеть, как раздеваются девочки. Он дал гардеробщице хорошие чаевые и вышел на улицу. - А какие ночные клубы есть в Штутгарте? - невинно спросил Миллер. - Сейчас вспомню. "Мулен Руж", "Бальзак", "Империал" и "Зайонара". Потом есть еще "Мадлен" на Эберхардтштрассе... - Эберхардт? Боже, какое совпадение! Так звали моего начальника, это он вытащил меня из беды и направил к адвокату в Нюрнберг! - выпалил Миллер. - Хорошо. Хорошо. Отлично. Туда и поедем, - заявил Байер и пошел к машине. x x x Маккензен подъехал к "Трем якорям" в четверть двенадцатого. С вопросами он обратился к метрдотелю. - Герр Байер? - переспросил тот. - Да, он заходил к нам сегодня. Уехал около часа назад. - Был ли с ним высокий мужчина с короткими каштановыми волосами? - Да. Они сидели вон за тем угловым столиком. Маккензен с легкостью вложил в руку метрдотеля банкноту в двадцать марок и сказал: - Мне позарез нужно его найти. Дело серьезное. С его женой плохо... - Боже, - с искренним беспокойством пробормотал метрдотель, - какой кошмар! - Вы знаете, куда они поехали? - Увы, нет, - метрдотель подозвал одного их официантов. - Ганс, вы обслуживали герра Байера и его гостя. Они не говорили, куда поедут отсюда? - Нет, - ответил Ганс. - По-моему, они вообще никуда не собирались. - Поговорите с гардеробщицей, - предложил метрдотель. - Может быть, она что-нибудь слышала. Маккензен так и сделал. Потом попросил туристский буклет "Что есть в Штутгарте". В разделе "кабаре" значились шесть заведений. На развороте буклета была карта центра города. Маккензен вернулся в машину и поехал а ближайшее кабаре. x x x Миллер и Байер сидели за столиком для двоих в ночном клубе "Мадлен". Франц, потягивая уже вторую порцию виски, остекленевшими глазами глядел, как фигуристая молодая женщина на сцене, вращая бедрами, расстегивала лифчик. Когда она его, наконец, сняла, Байер, трясясь от похоти, ткнул Миллера под ребра и хохотнул: "Какой бюст, а, какой бюст!" Было уже за полночь, и Франц здорово накачался. - Послушайте, герр Байер, я себе места не нахожу, - прошептал Миллер. - Ведь это за мной охотится полиция, а не за вами. Когда же вы достанете мне паспорт? Толстяк снова обнял его за плечи: - Послушай, Рольф, старик, я тебе уже все объяснил. Не волнуйся, ладно? Предоставь это дело мне, - он подмигнул Миллеру. - Да ведь я и не делаю паспорта сам. Просто отсылаю фотографию парню, который их фабрикует, и через неделю они приходят ко мне уже готовенькие. Словом, осечки быть не может. А теперь выпьем за старого доброго Франца, - он помахал пухлой рукой, вскричал: - Официант, еще бутылку. Миллер отодвинулся от Байера и задумался. Во-первых, если перед тем, как сфотографироваться, надо ждать, пока отрастут волосы, значит, паспорт он получит только через несколько недель. Во-вторых, хитростью из толстяка адрес "паспортиста" не вытянешь. Сколько его ни пои, он держит язык за зубами. Когда первое шоу закончилось, он вывел Байера из кабаре. Тот едва держался на ногах - Пора домой, - сказал Миллер, подводя толстяка к оставленной на углу машине, вынул у него из кармана ключи, усадил его на заднее сиденье, а сам сел за руль. Тут из-за угла вывернул серый "мерседес" и затормозил в двадцати метрах. Сидевший в нем Маккензен объехал уже пять ночных клубов. Взглянув на номер отъезжавшего от "Мадлен" автомобиля - именно о таком говорила фрау Байер, - он осторожно поехал следом. Миллер вел машину медленно, превозмогая собственное опьянение. Меньше всего ему хотелось попасться на глаза полиции и пройти проверку на трезвость. Он ехал не к дому Байера, а к своей гостинице. В пути толстяк задремал. У отеля Миллер разбудил его, сказал: - Вставай, Франц, вставай, старик, пойдем ко мне, выпьем на посошок. Толстяк огляделся и пробормотал: - Мне домой надо. Жена ждет. - Пойдем, пойдем. Посидим, поговорим, вспомним старые времена. - Старые времена, - пьяно улыбнулся Байер. - А какое великое время тогда было, Рольф! - Да, великое. - Миллер помог Байеру выйти из машины. - Пойдем. Маккензен остановил "мерседес" неподалеку и потушил фары Машина утонула в темноте. Ключ от номера был у Миллера в кармане. Ночной портье дремал за конторкой. Байер что-то забормотал. - Т-с-с-с, - сказал Миллер. - Тихо. - Тихо, - повторил Байер, топая как слон, и засмеялся над собственным притворством. К счастью, далеко идти не пришлось, номер Миллера был на втором этаже. Петер открыл дверь, зажег свет и помог Байеру усесться в единственное кресло - жесткое, с высокой прямой спинкой. Тем временем Маккензен вышел из "мерседеса