ко прорезавшая камень. Она была высечена человеком. Виктор встал потверже, взял сук в правую руку, кое-как зажав его между большим пальцем и фонариком, и прижал ладонь левой руки к поверхности валуна. Он проследил, куда уходит линия. Она резко изгибалась под углом, уходила под воду и там кончалась. "7". Это была семерка. Она не была похожа ни на какой другой обнаруженный им на этом валуне иероглиф. Это была не еле заметная царапина, сделанная неумелой детской рукой, а тщательная работа. Цифра не превышала в высоту двух дюймов, но врезалась вглубь на добрых полдюйма. Ну вот и нашел! "Высечено в камне на века". Послание, вырубленное в камне. Он приблизил к поверхности валуна фонарик и осторожно стал вести дрожащими пальцами по камню. Боже, неужели это то самое? Неужели он сумел найти? Несмотря на то, что он продрог и промок до нитки, кровь застучала в висках, сердце бешено заколотилось в груди. Ему хотелось закричать. Но он должен удостовериться... На уровне середины семерки, чуть правее, он обнаружил тире. Потом еще одну вертикальную линию. Единица, за которой была еще одна вертикаль, но короче и чуть скошена вправо. И перечеркнута двумя крестообразными линиями... "4". Это была четверка. "7-14". Цифры были более чем наполовину под водой. За четверкой он увидел еще одну короткую горизонтальную линию. Еще тире. После тире шла... "Г". Нет, не "Г". "Т"... нет, не "Т". Линии не прямые, а изогнутые?! "2". Итак. "7-14-2..." Далее было еще что-то, но не цифра. Серия из четырех коротких, соединенных концами линий. Квадратиц Да, правильный квадратик. Да нет же, это цифра! Нуль. "7-14-20". Что же это значит? Неужели, старик Савароне оставил послание, которое говорило нечто только ему одно" Неужели все было так логично, кроме этой последней надписи? Она ничего не означала. "7-14-20..." Дата? Но что за дата? О Боже! 7-14. Это же 14 июля! Его день рождения! День взятия Бастилии. Всю жизнь эта дата служила поводом для шуточек в семье. Фонтини-Кристи рожден в день праздника Французской революции. 14 июля... 20. 1920 год. Это и был ключ Савароне. Что-то случилось 14 июля 1920 года. Но что же? Что же произошло такого, что, по мнению отца, должно было иметь важное значение для сына? Нечто куда более важное, чем другие дни рождения, чем все прочие даты. Острая боль пронзила: тело, выстрелив опять в самом низу позвоночника. Корсет совсем заледенел, холод от воды передался коже, проник в каждый мускул. С осторожностью хирурга Виктор провел пальцами по камню, по высеченным цифрам. Только дата. Вокруг поверхность валуна осталась гладкой. Он взял сук в левую руку и погрузил его в донный ил. Скрипя зубами от боли, он стал продвигаться обратно к берегу, пока уровень воды не опустился до колен. Он остановился, чтобы перевести дыхание. Но приступы боли усилились. Он причинил себе больше вреда, чем подозревал. Надвигался приступ. Виктор стиснул челюсти и напряг живот. Надо выбраться из воды и лечь на траву. Потянувшись к свисающим ветвям, он упал на колени. Фонарик выскочил из руки и покатился по мшистому берегу: луч его устремился в лесную чащу. Фонтин ухватился за сплетение корней и подтянулся к берегу, упираясь суком в илистое дно ручья. И замер, потрясенный увиденным. Прямо над ним, во мгле береговых зарослей, стояла человеческая фигура. Огромного роста человек, одетый во все черное, неподвижно смотрел на него. Вокруг его шеи, резко контрастируя с черным одеянием, белела узкая полоска воротничка. Воротничок священника. Лицо - насколько он мог разглядеть в серых предутренних сумерках - было бесстрастным. Но глаза, устремленные на него, пылали ненавистью. Священник заговорил. Медленно, тихо, клокоча ненавистью. - Враг Христов вернулся! - Ты - Гаэтамо, - сказал Виктор. - Приезжал человек в автомобиле, чтобы наблюдать за мной в моей хижине в горах. Я узнал этот автомобиль. Узнал этого человека. Он служит ксенопским еретикам. Монах, живущий ныне в Кампо-ди-Фьори. Он хотел помешать мне проникнуть сюда. - Но не смог. - Не смог. - Расстрига не стал развивать эту тему. - Значит, вот оно где. Все эти годы ответ был там! - Его глубокий голос словно парил, начинаясь неизвестно где, внезапно обрываясь. - Что он сообщил тебе? Имя? Чье? Банк? Здание в Милане? Мы думали об этом. Мы перевернули все вверх дном. - Что бы то ни было, это для вас ровным счетом ничего не значит. Ни для вас, ни для меня. - Лжешь! - тихо сказал Гаэтамо все тем же леденящим душу монотонным голосом. Он посмотрел направо, потом налево. Он вспоминал. - Мы прочесали в этом лесу каждый дюйм, испещрили мелом все деревья, отмечая каждый квадратик земли. Мы даже хотели сжечь, спалить весь этот лес... но боялись уничтожить предмет наших поисков. Мы прокляли этот ручей, когда исследовали его дно. Но все было тщетно. Громадные камни покрыты бессмысленными надписями, среди которых и дата рождения семнадцатилетнего гордеца, который запечатлел свое тщеславие на камне. И ничего! Виктор напрягся. Вот оно! Одна короткая фраза священника-расстриги отомкнула замок. Семнадцатилетний гордец, запечатлевший свое тщеславие на камне. Но "запечатлел" не он! Донатти нашел ключ, но не понял его! Он рассуждал просто: семнадцатилетний юноша вырезает памятную дату на камне. Это настолько естественно, настолько не бросается в глаза. И настолько ясно. Насколько ясными стали теперь воспоминания. Вик тор вспомнил почти все. 14 июля 1920 года. Ему семнадцать лет. Он вспомнил, потому что такого дня рождения у него еще не было. Боже, подумал Виктор, Савароне невероятный человек. Частица его детства. В тот день отец подарил ему то, о чем он давно мечтал, о чем постоянно просил: путешествие в горы вдвоем, без младших братьев. Чтобы взойти на настоящую вершину. Выше их обычных и - ему - надоевших стоянок у подножий. В день его семнадцатилетия отец подарил ему альпинистское снаряжение - каким пользуются настоящие покорители горных вершин. Нет, конечно, отец не собирался отправиться с ним на Юнгфрауони и не замышляли ничего столь необычайного. Но тот первый поход с отцом отметил важную веху в его жизни. Альпинистское снаряжение и поход явились для него доказательством того, что он наконец в глазах отца стал взрослым. А он-то забыл! Он и сейчас еще сомневался - ведь потом было много других походов. Неужели тот первый доход был в Шамполюк? Да, должно быть, так. Но куда? Этого он уже не мог вспомнить. - ...и окончишь свою жизнь в этом ручье. Гаэтамо говорил, но Фонтин не слушал его. Лишь последняя угроза донеслась до его слуха. Кому-кому, а этому безумцу ничего нельзя говорить! - Я обнаружил лишь бессмысленные каракули. Детские надписи, ты прав. - Ты обнаружил то, что по праву принадлежит Христу! - Голос Гаэтамо загремел, прокатившись эхом по лесу. Он встал на одно колено, его массивные плечи и грудь нависли над Виктором, глаза его сверкали. - Ты нашел меч архангела ада. Довольно лжи! Скажи мне, что ты обнаружил? - Ничего. - Лжешь! Почему ты здесь? Старик. В воде и грязи! Что спрятано в этом ручье? Что таит этот камень? Виктор посмотрел прямо в безумные глаза. - Почему я здесь? - повторил он, вытягивая шею, выгибая истерзанную спину и морщась от боли. - Я стар. У меня остались воспоминания. Я убедил себя, что ответ должен быть здесь. Когда мы были детьми, мы оставляли друг другу послания на этом камне. Ты сам их видел. Детские каракули, нацарапанные камешком на большом валуне. Я и подумал, что, может быть... Но я ничего не нашел. Если что и было, то все уже давно смыто. - Ты обследовал валун, но потом внезапно прекратил поиски. Ты собрался уходить. - Взгляни на меня! Сколько, ты думаешь, старик может пробыть в ледяной воде? Гаэтамо медленно покачал головой. - Я следил за тобой. Ты вел себя как человек, который нашел то, зачем пришел. - Ты видел то, что хотел увидеть. Не то, что было на самом деле. Нога Виктора скользнула, сук, на который он опирался, глубоко ушел в береговой ил. Священник протянул руку и схватил Фонтина за волосы. Свирепо рванул и поволок Виктора на берег, вывернув его голову вбок. Все тело пронзила острая боль. Широко раскрытые безумные глаза, казалось, принадлежали не стареющему священнику, но скорее молодому фанатику, мучившему его тридцать лет назад. Гаэтамо прочитал в его взгляде это воспоминание. - Мы тогда решили, что ты сдох. Ты не должен был выжить. И то, что ты выжил, лишь убедило нашего преподобного отца, что ты посланник ада. Ты помнишь. А теперь я продолжу то, что начал тридцать лет назад. И с каждой сломанной костью тебе представится возможность - как и тогда, раньше, сказать мне, что же ты нашел. Но не пытайся солгать. Боль прекратится лишь после того, как ты скажешь мне правду. Гаэтамо нагнулся и начал выкручивать Виктору голову, прижимая его лицо к каменистому берегу, раздирав кожу, стискивая горло. Виктор попытался вырваться из его рук, но священник сильно ударил его лбом о шишковатый корень. Из ран хлынула кровь и залила Виктору глаза, ослепив и разъярив его. Он поднял правую руку и схватил Гаэтамо за запястье. Священник стиснул ему ладонь и загнул ее внутрь, крепко обхватив пальцы. Он вытащил Фонтина из воды, не переставая выкручивать ему голову назад, так, что острый стальные перемычки корсета вонзились ему в спину. - Я не перестану, пока ты не скажешь мне правду! - Сволочь! Сволочь, приспешник Донатти! ? Виктор перекатился на бок. Гаэтамо ответил ударом кулака в ребра. Удар был страшен - боль парализовала его. Палка! Нужна палка. Фонтин перевалился на левый бок, левой рукой ухватившись за сломанную ветку, как человек хватается за что-то в минуту боли. Гаэтамо нащупал у него под одеждой корсет. Он вцепился в него и стал дергать вверх и вниз, пока сталь не разодрала тело. Виктор чуть-чуть приподнял палку, прижав ее к берегу. Она коснулась его груди, он почувствовал это. Ближний к нему конец был зазубрен. Ах, если бы возник хоть малейший зазор между ним и этим зверем - этого было бы достаточно для того, чтобы ткнуть палкой вверх, в лицо и шею. Вот оно! Гаэтамо поднял колено. Этого было достаточно. Собрав всю оставшуюся в его измученном теле силу, Фонтин рывком вонзил сук в распростертого на нем священника. Раздался вопль, наполнивший лес: А затем серую тьму потряс разрыв. Выстрелило мощное оружие. Стаи птиц и лесные звери всполошились во всех концах леса, а тело Гаэтамо рухнуло на Виктора. И откатилось в сторону. В горле его торчал сук. А ниже шеи грудь представляла собой месиво из развороченного мяса и крови. Его убил наповал прогремевший из лесной чащи выстрел. - Да простит меня Господь, - произнес во тьме голос ксенопского монаха. Виктор провалился в черную пропасть. Он почувствовал, что сползает в воду, и что его схватили чьи-то дрожащие руки. Его последние мысли, почему-то умиротворенные, были о сыновьях. О близнецах. Это могли быть руки сыновей, которые пытались спасти его. Но руки его сыновей не дрожат. Часть вторая Глава 22 Майор Эндрю Фонтин сидел за своим столом и прислушивался к звукам утра. Было пять минут восьмого, соседние кабинеты начинали заполняться сотрудниками. Голоса в коридоре вспыхивали и затухали: в Пентагоне начался очередной рабочий день. У него оставалось пять дней на размышление. Нет, не на размышление - на действие. Раздумывать особенно не о чем - нужно действовать! Нужно что-то предпринять. Предотвратить то, что затеяли Адриан и его "обеспокоенные граждане". Их "Корпус наблюдения" был самой что ни на есть законной, хотя и тайной, организацией в армии. Молодые офицеры делали именно то, что ставили себе в заслугу горластые волосатики студенты. Только не подрывая основ системы, не выявляя ее слабостей. Наращивай мощь и создавай иллюзию мощи. Вот что самое главное. Только они сделали все по-своему. Их "Корпус наблюдения" родился не в Джорджтауне, не в пустопорожней трепотне за рюмкой бренди под висящими на стенах картинками Пентагона. Чушь! Идея родилась в бараке в дельте Меконга. После того, как он вернулся из Сайгона и рассказал троим своим подчиненным все что случилось в штабе командования. Он прибыл в Сайгон, имея на руках несколько поступивших с передовой жалоб. Это были неопровержимые факты, свидетельствующие о коррупции в системе военных поставок. Каждую неделю утекали сотни тысяч долларов - брошенные при отступлении боеприпасы и техника, которые потом обнаруживались на черном рынке. Деньги прикарманивали себе высшие командиры, а потом на них закупались наркотики, которые перепродавались через нелегальную южновьетнамскую сеть в Хюэ и Дананге. Выкачивались миллионы долларов, и никто, похоже, не знал, как с этим бороться. Словом, он привез в Сайгон свои доказательства и предъявил их высшим армейским чинам. И что же сделали генералы? Они его поблагодарили и пообещали провести расследование. А что там было расследовать! Он привез достаточно фактов для того, чтобы сразу же предъявить обвинения по меньшей мере дюжине штабных офицеров. Бригадный генерал повел его в кафе и поставил выпивку. - Слушай, Фонтин. Пусть лучше они проворачивают мелкие махинации, чем мы будем закапывать в землю груды металлолома. Эти людишки - воры по природе, мы не сможем их изменить. - Но мы можем схватить их за руку, чтобы другим было неповадно, сэр. - Да Бог с тобой! У нас и так довольно проблем! Такого рода разоблачение только будет на руку антивоенщикам в Штатах! У тебя отличный послужной список, не порть его. Вот когда это все началось, когда был создан "Корпус наблюдения". Название говорило само за себя: это была группа людей, которые глядели в оба и все подмечали. Шли месяцы, и четверка стала пятеркой, потом семеркой. А недавно они ввели в свои ряды и восьмого. Капитана Мартина Грина, сотрудника Пентагона. Им руководило чувство отвращения. Во главе армии стоят слабонервные бабы, которые боятся обидеть. Это что, достойное военное руководство могущественнейшей страны мира? Произошло и еще кое-что. По мере того, как составляемый ими список преступлений рос и внутренние враги были выведены на чистую воду, члены "Корпуса наблюдения" поняли очевидное: они подлинные наследники! Они неподкупные, они элита. - Раз обычным порядком пресечь преступления невозможно, они решили действовать по-своему. Собирать сведения, составлять досье на каждого жулика, каждого предателя, каждого спекулянта-ворюгу, мелкого и крупного. Сила на стороне тех, кто способен поставить эту мразь на колени. Заставить их делать то, что хотят сильные, неподкупные. "Корпус наблюдения" уже почти добился этой цели. Почти три года трудов по выявлению улик. Боже! Юго-Восточная Азия оказалась идеальным местом. Скоро они войдут в Пентагон и возьмут власть. У них для этого есть все: отличная военно-техническая подготовка, патриотизм, способность постичь всю многосложную механику военной машины. Это не заблуждение, они действительно элита. Ему казалось это даже естественным. И отец бы это тоже одобрил - если бы только удалось с ним поговорить. Может быть, когда-нибудь... С самого раннего детства он ощущал рядом с собой присутствие гордого, влиятельного человека, облеченного властью... Да, властью. Это вовсе не бранное слово. Власть должна принадлежать тем, кто умеет с ней обращаться должным образом. Это его право! А теперь Адриан хочет все сломать. Что ж, ему не удастся! Он не уничтожит "Корпус наблюдения". "...Чтобы как следует подготовиться". Так сказал Адриан. Ион прав! Необходимо как следует подготовиться, но сделать вовсе не то, о чем пекутся Адриан и его "обеспокоенные граждане". До начала расследования может случиться многое. Пять дней. Адриана не научили принимать во внимание альтернативы. Практические альтернативы, a ia пустые словеса, не "позиции". Армейским чинам придется изрядно попотеть, чтобы через пять дней отыскать майора Фонтина, особенно если он окажется за десять тысяч миль отсюда в зоне боевых действий, имея надежное прикрытие... У него достаточно связей в разведке, чтобы отправиться во Вьетнам и обеспечить себе "крышу". Найти предателя - вот главная цель его поездки. В Сайгоне он найдет слабака, который предал их всех. Предал "Корпус наблюдения". Найти его... и принять решение. А когда он его найдет - и примет решение, - все упростится. Он проинструктирует остальных людей "Корпуса наблюдения", что говорить в военной коллегии, если потребуется. Даже в армии для обвинения необходимо представить доказательства вины. Но им не удастся получить эти доказательства. Здесь, в Вашингтоне, восьмой член "Корпуса наблюдения" сам позаботится о своей безопасности. Капитан Мартин Грин - парень со стальными нервами. И башковитый. Выстоит под любым огнем: Он же потомок людей Иргуна - знаменитых израильских бойцов. Если вашингтонские генералы загонят его в угол, он через секунду окажется в Израиле и осчастливит своим появлением израильскую армию. Эндрю взглянул на часы. Начало девятого, пора звонить Грину. Прошлой ночью он решил не рисковать. Адриан со своими "гражданами" пытается отыскать неизвестного им офицера, сотрудника Пентагона. Внешним телефонам доверять нельзя. Ему с Марти надо бы переговорить с глазу на глаз. Нельзя ждать следующей запланированной встречи. Еще до конца дня он, Эндрю, будет сидеть в самолете на Сайгон. Они договорились: их не должны видеть вдвоем. Случайно встречаясь на конференциях или на приемах, они притворялись, будто видят друг друга впервые. Никто не должен подозревать, что они каким-то образом связаны. Если они встречались, то это всегда были встречи вдали от сторонних глаз, в заранее оговоренное время. На этих тайных встречах они обменивались информацией, почерпнутой из секретных пентагоновских досье за истекшую неделю. Они запечатывали документы в конверты и отправляли на абонентский ящик в Балтимор. Сведения о врагах "Корпуса наблюдения" поступали отовсюду. В экстренных ситуациях, когда кому-то из них требовался совет компаньона, они посылали друг другу условный знак, делая через пентагоновский коммутатор якобы "ошибочный звонок". Это был сигнал придумать какой-нибудь повод, чтобы выйти из кабинета и отправиться в бар в центре Вашингтона. Эндрю сделал такой "ошибочный" звонок два часа назад. Эти был мрачный дешевый бар с кабинками у дальней стены, откуда можно было следить за входом. Эндрю сидел в одной из кабинок у стены со стаканом бурбона. него не было никакого настроения пить. Он внимательно следил за входом. Когда дверь распахивалась, утреннее солнце да мгновение заглядывало внутрь, вторгаясь в полумрак. Грин опаздывал. Это на него не похоже. Дверь снова открылась, и в проеме вырос силуэт крепкого мускулистого парня с широченными плечами. Мартин. Он был не в мундире, а в белой рубашке-апаш и в светлых брюках. Он кивнул бармену и двинулся к дальней стене. Этот Грин прямо-таки излучает силу и мощь, подумал Эндрю. От крепких ног до огненно-рыжих волос, аккуратно подстриженных под бокс. - Извини, что задержался, - сказал Грин, опускаясь на скамью напротив Эндрю. - Пришлось заехать домой переодеться. А потом я вышел через черный ход. - Что-нибудь случилось? - Может, да, а может, и нет. Вчера вечером, когда я выезжал из гаража, мне показалось, что за мной хвост - темно-зеленая "электра". Я покрутился по городу - он не отстал. Тогда я поехал домой. - В какое время? - Полдевятого - без четверти девять. - Да, похоже. Поэтому я тебя и вызвал. Они ждут, что я свяжусь с кем-нибудь из твоего отдела и назначу встречу. Наверное, они сели на хвост еще нескольким вашим. - Кто? - Один из них - мой брат. - Твой брат? - Он юрист. И работает на... - Я знаю, кто он, - прервал его Грин, - и знаю, на кого он работает. Это просто шакалы... - Ты ни разу мне не говорил, что знаешь его. Почему? - Повода не было. Так вот, это банда ищеек из минюста. Их сколотил черномазый по фамилии Невинс. Мы за ними внимательно следим: они увлеклись контрактами на поставки вооружений гораздо больше, чем нам хотелось бы. Но до вас им никакого дела нет. - А теперь есть. Вот почему я тебя вызвал. Один из шестерых в Наме раскололся. Они выбили из него признание. И список. Восемь офицеров, семь из которых названы поименно. Холодные глаза Грина сузились. - Что это ты несешь? - тихо, с расстановкой спросил он. Эндрю рассказал ему все. Выслушав его, Грин заговорил - ни один мускул на его лице не дрогнул. - Этот черномазый сукин сын Невинс две недели назад летал в Сайгон. По своим делам. К нам это не имело отношения. - Теперь имеет, - сказал майор. -У кого признание? Есть копии? - Не знаю. - Почему до сих пор не выписаны повестки в суд? - Тоже не знаю, - ответил Эндрю. - Но ведь причина должна быть? Бог ты мой, что же ты не спросил? - Спокойно, Мартин. Для меня это все было как гром среди ясного неба... - Мы должны быть готовы к любому грому, - холодно перебил Грин. - Ты можешь выяснить? Эндрю глотнул бурбона из стакана. Он еще ни разу не видел капитана таким. - Я не могу звонить брату. Даже если я к нему и обращусь, он мне скажет. - Хорошая семейка. Дружные братишки. Ладно, может, мне удастся. У меня есть люди в минюсте. Управление военных поставок всегда о себе заботится. Я сделаю все, что в моих силах. Где находятся наши досье в Сайгоне? Это наше основное оружие. - Они не в Сайгоне. Они в Фантхьете, на побережье. Спрятаны на складе. Только мне известно точное место. Два шкафа среди тысяч сейфов армейской разведки. - Лихо! - одобрительно кивнул Грин. - Я проверю их прежде всего. Вылетаю сегодня после обеда. Неожиданная инспекционная командировка. - Очень хорошо! - снова кивнул Грин. - Ты сможешь найти гада? -Да. - Прощупай Барстоу. Этот чайник обожает бренчать своими медалями. - Ты его не знаешь? - Я знаю его методы работы, - усмехнулся Грин. Эндрю поразило совпадение: такими же словами Адриан охарактеризовал деятельность "Корпуса наблюдения". - Он незаменим на поле боя... - Храбрость, - прервал его капитан, - в данном случае к делу не относится. Проверь прежде всего Барстоу! - Непременно. - Эндрю не мог больше выслушивать упреки Грина. Надо было перехватить инициативу. - Что в Балтиморе? Я беспокоюсь. Конверты в Балтиморе получал двадцатилетний племянник Мартина. - Там все спокойно. Он скорее покончит с собой. Я был там в прошлую субботу. Если бы что-то случилось, я бы знал. - Ты уверен? - И обсуждать не стоит. Я хочу поподробнее узнать об этом чертовом признании. Когда расколешь Барстоу, постарайся узнать точно, слово в слово, что он им наплел. Они, наверное, оставили ему экземпляр. Узнай, есть ли у него военный адвокат. Майор снова приложился к своему стакану, отводя взгляд от Грина. Эндрю не нравился тон капитана. Он явно командовал. Но вообще-то Грин был парень ?oi надо - особенно в трудную минуту. - А что ты можешь узнать у своих людей в минюсте? - Больше, чем думает этот чертов черномазый. У нас есть специальный фонд, чтобы подкармливать маклеров, которые перехватывают контракты на вооружения. Нам наплевать, кому перепадают лишние бабки, нас интересуют только поставки. Ты бы удивился, узнав, как госслужащие с мизерной зарплатой катаются в отпуск на острова в Карибском море. - Грин усмехнулся и откинулся на спинку скамьи. - Думаю, мы это обстряпаем. Без наших досье их повестка в суд - пустая бумажка. А то, что офицеры на передовой вечно чем-то недовольны, так это ни для кого не новость. - Именно это я и сказал своему брату, - заметил Эндрю. - Я что-то не могу его понять, - сказал Грин и наклонился поближе к майору. - И вот еще что: чем бы ты там в Наме ни занимался, смотри, чтобы все было чисто! - В этом деле, надеюсь, у меня опыта побольше, чем у тебя. - Эндрю закурил. Рука его не дрожала, хотя раздражение росло. Он был этим доволен. - Очень может быть, - сказал Грин спокойно. - Ладно, у меня для тебя кое-что есть. Мне казалось, с этим можно подождать до нашей следующей встречи, но нет смысла. - А что такое? - В прошлую пятницу к нам поступил запрос из конгресса. От некоего конгрессмена Шандора, он член комитета по вооруженным силам. Речь шла о тебе, поэтому я попридержал бумагу. - Что им надо? - Не много. Сведения о твоих служебных перемещениях. Сколько времени ты находился в Вашингтоне. Я им выдал стандартный ответ. Что ты был кандидатом на высокий пост. И что в Вашингтоне находился постоянно. - Интересно, что... - Я не закончил, - сказал Грин. - Я позвонил помощнику этого Шандора и спросил его, чем это ты так заинтересовал конгрессмена. Он проверил какие-то бумаги и сообщил, что запрос направил приятель Шандора, некто по имени Дакакос. Теодор Дакакос. - Это еще кто? - Греческий судовладелец. Из вашего круга. Миллионер. - Дакакос? Первый раз слышу. - Эти греки шустрые ребята. Может, у него для тебя подарочек? Маленькая яхточка или собственный батальончик? Фонтин поморщился. - Дакакос? Я сам могу купить себе яхту. И получу батальон, если захочу. - Ты и батальон можешь купить, - сказал Грин и выбрался из-за стола. - Ну, желаю удачной командировки. Позвони, когда вернешься. - А ты что собираешься делать? - Разнюхать все, что можно, об этой черномазой сволочи, которую зовут Невинс. Грин зашагал к выходу. Эндрю посидел еще минут пять. Ему надо заехать домой и вернуться на работу. Его самолет улетает в половине второго. Дакакос. Теодор Дакакос. Кто же это? Адриан встал с кровати, сначала опустив на пол правую ногу, потом левую. Он старался не шуметь, чтобы не разбудить Барбару. Она спала, но у нее чуткий сон. Было половина десятого вечера. Он встретил ее в аэропорту около пяти. Она отменила семинары в четверг и пятницу. Барбара была слишком взволнована, чтобы заниматься со скучающими студентами из летней школы. Она получила возможность ассистировать крупному антропологу Саркису Хертепияну в Чикагском университете. Хертепиян в настоящее время занимался изучением результатов раскопок в районе Асуанской плотины. Барбара была в восторге, и ей захотелось немедленно отправиться в Вашингтон и рассказать о своей удаче Адриану. Когда в ее жизни все шло как нужно, она была очень энергична: ученый, ни на минуту не утрачивающий способности удивляться... Странно. Ведь и он, и Барбара выбрали профессию из чувства противоречия. Его профессиональная биография началась с уличных беспорядков в Сан-Франциско, ее - со скандальной истории, происшедшей с ее матерью, которую лишили законного места работы в колледже только потому, что она была матерью. Женщине с ребенком было отказано в праве занять высокую должность в университетской иерархии. И тем не менее и Адриан и Барбара нашли себе в жизни дело, которое погасило в их душах обиду и гнев. Это их тоже связывало. Он бесшумно пересек комнату и сел в кресло. Его взгляд упал на кейс, лежащий на столике. Ночью он никогда не оставлял его в гостиной. Джим Невинс предупреждал, чтобы он был осторожен. Невинс был немного сдвинут на подобных мелочах. Невинс тоже выбрал свою профессию из чувства противоречия. Это чувство иногда ему мешало. Это было не просто разочарование негра, пытающегося преодолеть расовые барьеры, но и гнев адвоката, который постоянно сталкивался с фактами несправедливости и беззакония в городе, где рождалось законодательство. Но ничто не злило Невинса более, чем существование этого "Корпуса наблюдения". Группа офицеров, возомнивших себя "элитой", ради собственной выгоды скрывает улики, разоблачающие коррупцию в армии, - опаснее этого адвокат ничего даже представить себе не мог. Когда он прочел в списке имя майора Эндрю Фонтина, то попросил Адриана выйти из игры. Адриан давно уже стал одним из его ближайших друзей, и он не мог допустить, чтобы хоть что-то помешало привлечь "Корпус наблюдения" к ответственности. Все-таки братья есть братья. Пусть даже они и белые... - Ты такой серьезный. И такой голый. - Барбара откинула светло-каштановые волосы с лица и повернулась на бок, обняв подушку. - Извини. Я тебя разбудил? - Да нет, что ты! Я же просто дремала. - Поправочка. Твой храп был слышен, наверное, на Капитолийском холме. - Ты бесстыдно лжешь. Который час? - Без двадцати десять, - ответил он, поглядев на часы. Она села в постели и потянулась. Простыня упала ей на колени, ее красивые полные груди плавно разошлись. Он не мог оторвать глаз от колыхнувшихся сосков и почувствовал, что в нем растет желание. Она, увидев его взгляд, улыбнулась и завернулась в простыню, прислонившись спиной к изголовью кровати. - Будем разговаривать, - заявила она решительно. - У нас в запасе три дня, чтобы довести друг друга до изнеможения. Пока ты будешь отсутствовать днем, охотясь за своими медведями, я буду наводить марафет, как верная наложница. Удовольствие гарантируется! - Слушай, тебе бы надо заняться тем, чем занимают себя далекие от науки дамы. Просиживай часами в салоне "Элизабет Арден", принимай молочные ванны, закусывай джин шоколадными конфетами. Ты же вымоталась - отдыхай! - Давай поговорим не обо мне, - улыбнулась Барбара. - Я и так проболтала о себе всю ночь - почти. Расскажи лучше, что тут происходит? Или ты не можешь? Уверена: Джим Невинс считает, что твой номер прослушивается. Адриан расхохотался и скрестил ноги. Он потянулся за сигаретами и зажигалкой, лежащими на столике у кресла. - Присущая Джиму мания заговоров неискоренима. Он больше не оставляет у себя на рабочем столе досье. Он носит все важные бумаги в кейсе. У него самый пухлый кейс в Вашингтоне, - усмехнулся Адриан. - Но почему? - Он не хочет снимать копии с документов. Считает, что ребята, сидящие этажом выше, тут же отберут у него половину дел, если узнают, как продвигается его расследование. - Поразительно! - Страшно! Зазвонил телефон. Адриан быстро встал с кресла и подошел к тумбочке. Это была мать. Она не могла скрыть волнения. - Мне только что звонил отец. - Что значит "звонил"? - В прошлый понедельник он вылетел в Париж. И оттуда отправился в Милан... - В Милан? Зачем? - Он тебе сам все расскажет. Он хочет, чтобы вы с Эндрю приехали к нам в воскресенье. - Погоди. - Адриан стал лихорадочно соображать. - Вряд ли я смогу. - Ты должен. - Ты не понимаешь, а по телефону я не могу тебе объяснить. Энди не захочет меня видеть. И я тоже не очень-то хочу его видеть. Я даже думаю, что при нынешних обстоятельствах это было бы неразумно. - Что ты такое говоришь? - Голос матери внезапно стал холодным. - Что ты натворил? Адриан ответил не сразу. - У нас разные позиции в одном... споре. - Что бы там ни было, это не имеет значения! Отец хочет, чтобы вы оба приехали. - Она едва сдерживалась. - С ним что-то случилось! С ним случилось что-то ужасное! Он едва мог говорить. В трубке раздалось несколько щелчков, после чего к линии подключилась телефонистка отеля. - Мистер Фонтин, извините, что я вас прерываю, но вас срочно вызывают. - О Боже! - прошептала мать. - Виктор... - Если это касается отца, я тебе перезвоню, обещаю, - сказал Адриан. - Спасибо, мисс, я поговорю... Больше он ничего не успел сказать. В трубке послышался истерический голос. Женщина рыдала и кричала. - Адриан! Боже мой! Адриан! Он мертв! Его убили! Они убили его, Адриан! Крики из телефонной трубки были слышны в комнате. Адриан испытал потрясение, какого не испытывал никогда в жизни. Смерть. Смерть, которая коснулась его. Это была Кэрол Невинс. Жена Джима. - Я сейчас приеду! Позвони матери в Нью-Йорк, - попросил он Барбару, торопливо одеваясь. - Скажи ей, что это не с отцом. - А с кем? - С Невинсом. - О Боже! Он выбежал в коридор и помчался к лифтам. Нажал на кнопку вызова - как же медленно поднимается лифт, как медленно! Он побежал к двери на лестницу, распахнул ее. Устремился вниз, перепрыгивая через ступеньки, и выскочил в вестибюль. Кинулся к стеклянным дверям подъезда. - Извините! Простите! Пропустите, пожалуйста! Оказавшись на тротуаре, побежал направо к свободному такси. Сел, назвал шоферу адрес Невинса. Что же произошло? Что же, черт побери, произошло? Что хотела сказать Кэрол? "Они его убили". Кто его убил? Боже! Он мертв! Джим Невинс убит! Ну, коррупция. Ну, алчность. С этим все ясно. Но убийство?! На Нью-Хэмпшир-авеню они остановились на красном. Он извелся: до дома Невинса осталось два квартала! Не успел желтый смениться зеленым, как такси сорвалось с места. Водитель газанул, но, проехав полквартала, затормозил. Они попали в пробку. Впереди мигали подфарники. Поток машин замер. Адриан выскочил из такси и стал пробираться между стоящими впереди автомобилями. Со стороны Флорида-авеню движение перекрыли патрульные машины. Полицейские свистели, указывали дорогу флюоресцирующими оранжевыми перчатками, направляя поток транспорта в объезд. Он добежал до оцепления. За заградительной лентой стояли два офицера. Они заорали на него: - Сюда нельзя, мистер! - Иди-иди, приятель! Тебе тут не место. Но ему там было самое место. Он прошмыгнул между двумя патрульными машинами с мигалками и помчался к груде покореженного металла и битого стекла - Адриан сразу узнал эту кучу металлолома. Это была машина Джима Невинса. То, что от нее осталось. Задние дверцы фургона "Скорой помощи" были раскрыты. От груды металла двое санитаров несли носилки с телом, покрытым белым больничным покрывалом. Третий, с черным чемоданчиком, шагал рядом. Адриан подошел к нему, отстранив руку полицейского, пытающегося преградить ему путь. - Не мешайте! - твердо сказал он полицейскому, хотя голос его дрожал. - Извините, мистер, я не могу вам... - Я прокурор. А этот человек, как мне кажется, мой друг-Врач услышал, с каким отчаянием он произнес эти слова, и махнул рукой полицейскому. Адриан взялся за покрывало. Врач мгновенно схватил его за руку. - Ваш друг негр? -Да. - Его фамилия Невинс? - Да. - Он мертв, уверяю вас. Не надо смотреть. - Вы не понимаете. Я должен посмотреть! Адриан отдернул покрывало. К горлу подступила тошнота. Он ужаснулся тому, что предстало его взору. У Невинса было снесено пол-лица. Там, где было горло, зияла кровавая дыра: ему вырвало половину шеи. - Боже! О Господи! Врач накинул покрывало на труп и знаком приказал санитарам внести носилки в фургон. Врач был совсем мальчишка, длинные светлые волосы обрамляли юное лицо. - Вам лучше присесть, - сказал он Адриану. - Я же предупреждал. Пойдемте, я отведу вас к машине. - Нет, спасибо. - Адриан подавил приступ тошноты и попытался вдохнуть. Воздуха не хватало. - Что произошло? - Пока что мы не знаем всех подробностей. Вы в самом деле прокурор? - Да. Он был моим другом. Что случилось? - Похоже, что он начал сворачивать влево на подъездную аллею к дому, и тут вдруг в него врезался гигантский грузовик на полной скорости. - Грузовик? - Точнее, тягач - знаете, из тех, что возят трейлеры, со стальной рамой впереди. Он несся так, точно ехал по загородному шоссе. - И где он? - Неизвестно. Он на какую-то секунду притормозил, сигналя, как сумасшедший, и укатил. Очевидцы говорят, грузовик был взят напрокат: у него сбоку была эмблема прокатной компании. Могу вас уверить, что полиция уже объявила розыск. И вдруг Адриан вспомнил и удивился, что сумел вспомнить. Он схватил врача за руку. - Вы можете провести меня через кордон полицейских к его машине? Это очень важно. - Я же врач, а не полицейский. - Пожалуйста, попытайтесь! Молодой врач щелкнул языком, потом кивнул. - Ну ладно, пошли, я проведу вас. Только без глупостей. - Я просто хочу кое на что взглянуть. Вы же сказали, что очевидец видел, как грузовик остановился. - Я знаю точно, что он остановился, - загадочно ответил врач. - Пойдемте. Они двинулись к груде металла. Машина Невинса завалилась на левый бок, стекла были выбиты, кузов покорежен. Над бензобаком курился дымок, из выбитых окон вырывались белые клубы дыма. - Эй, док! В чем дело? - крикнул полицейский усталым и злым голосом. - Давай-давай, малыш, иди отсюда! И ты тоже! - крикнул второй. Молодой врач поднял свой черный чемонданчик. - Медэкспертиза, ребята. Можете позвонить в участок! - Чего? - Какая еще медэкспертиза? - Патология, черт побери! - Врач подтолкнул Адриана вперед. - Лаборант, возьмите пробы и уйдем поскорее отсюда! Адриан заглянул в машину. - Ну, что-нибудь заметили? - спросил врач вполголоса. Адриан заметил: кейс Невинса исчез. Они вернулись через полицейский кордон к "скорой помощи". - Вы и в самом деле что-то обнаружили? - спросил молодой врач. - Да, - тупо ответил Адриан. Мысли его мешались. - Нечто, что должно было там быть, но чего там не оказалось. - Ладно. А теперь я вам скажу, почему я вас туда провел. - Что? - Вы видели своего друга. Я бы не подпустил к нему его жену. Ему снесло лицо и разорвало шею осколками стекла и металла. - Да... Знаю. Я же видел. - Адриан снова ощутил волну тошноты. - Но сегодня довольно теплый вечер. Думаю, стекло слева, со стороны водителя, было опущено. Не могу присягнуть - машина-то вся покорежена, - но очень может статься, что в вашего приятеля стреляли в упор из обреза. Адриан поднял на врача глаза. В сознании вдруг всплыли слова, которые семь лет назад брат сказал ему в Сан-Франциско: "...Идет настоящая война... И стреляют настоящими патронами". Среди бумаг в "дипломате" Невинса лежало признание, собственноручно написанное офицером в Сайгоне. Приговор "Корпусу наблюдения". А он дал своему брату пять дней на размышление. Боже! Что же он наделал! Адриан доехал на такси до ближайшего полицейского участка. Пользуясь своим положением юриста, он получил возможность переговорить с сержантом. - Если тут дело нечисто, мы выясним, - процедил сержант, глядя на Адриана с недовольным выражением - так полицейские всегда смотрят на юристов, которые суют свой нос в расследование еще до того, как полиция сумела во всем разобраться. - Он был моим другом, и у меня есть основания полагать, что дело весьма нечисто. Вы нашли грузовик? - Нет. Но нам известно, что на шоссе его нет. Вертолеты держат под наблюдением все дороги. - Грузовик был взят напрокат. - И это нам известно. Мы проверяем все прокатные агентства. Почему бы вам не пойти домой, мистер? Адриан перегнулся через стол, вцепившись рукой в его край. - Мне кажется, вы не совсем серьезно ко мне отнеслись. - Слушайте, мистер! Каждый час нам докладывают о десяти смертельных исходах. И что же вы хотите - чтобы я бросил все другие дела и послал взвод людей играть в прятки с этим грузовиком? - Я скажу вам, чего я хочу, сержант. Я хочу получить рапорт патологоанатомической экспертизы о происхождении ран, обнаруженных на лице погибшего. Ясно? - Что вы такое говорите? - презрительно отозвался полицейский сержант. - Каких ран? - Я хочу знать, отчего его разорвало в клочья! Глава 23 Поезд из Салоник востребовал свою последнюю жертву, думал Виктор, лежа в постели у себя дома в Норт-Шоре и глядя на пробивающиеся сквозь зашторенные окна лучи утреннего солнца. На свете не существует больше причин, по которым во имя его может быть загублена еще хоть од