Сан Антонио. Мое почтение, красотка --------------------------------------------------------------- OCR -=anonimous=-. --------------------------------------------------------------- -- Она это очень плохо восприняла. -- Все равно передай ей мое почтение. Либо вы человек галантный, либо нет. Это вопрос воспитания. Лично я человек галантный. Глава 1 Погода такая, что и судебного исполнителя не выгонишь на улицу. Дождь, опять дождь, все время дождь с порывами ветра, облепляющими вас кучей мокрых опавших листьев... Я начинаю жалеть о Лазурном береге, откуда недавно вернулся. Не то чтобы я был мимозой, но ноябрь в Париже считаю совершенно несъедобным. Парень, занимающийся на небесах водой, расходует ее не скупясь! Мой плащ прилипает к моей шкуре. Начался насморк, что является плохим знаком. Борясь против гриппа, я бросаю в бой мое секретное осеннее оружие номер один -- ром. С самого утра я постоянно заливаю его себе в желудок. Чистый, в виде грога, белый, темный... Моя самая последняя находка -- смесь рома с апельсиновым сиропом: на ладонь рома, на один палец сиропа... Попробуйте, отличная штука! Смотрю на свой хронометр, констатирую, что до визита к большому боссу осталось убить больше часа, и решаю завалиться в киношку. Захожу в холл, залитый неоном, и покупаю на десять колов эмоций. Едва опустившись в кресло, понимаю, что попал на супербредятину сезона. На экране, на первом плане, гладя плюшевого мишку, воет смазливая идиотка. Лично мне воющие девки действуют на нервы. К счастью, в зале тепло. Я кладу свою шляпу на соседнее кресло и начинаю дремать. Время от времени я поднимаю шторы посмотреть, как идут слезоточивые занятия киски. Просто невероятно, каким дебильным кажется кино, когда смотришь его урывками. Смешнее всего звуки, если сидишь с закрытыми глазами. Слышатся хлопки дверей, потом негритянская музыка, потом вздох угорелой кошки... Каша невероятная. А ведь есть продюсеры, выставляющие такое дерьмо на венецианский фестиваль. Есть и идиоты, дающие Оскаров }rni слащавой тягомотине! Оскаров! Я решаю в один из ближайших дней основать премию Жюль или Эжен, которую вручу какому-нибудь документальному фильму о енотах-полоскунах или о грыжевом бандаже... Я дохожу в своих философских размышлениях до этого места; когда какой-то мужик плюхается своей задницей в кресло, на которое я положил сушиться мою шляпу. Конечно, я начинаю награждать его словами, не вошедшими в наш знаменитый словарь Ларусс. Он возмущается и объясняет, что если шляпа начала свою карьеру на моей голове, то окончание оной под его задницей ничего не изменило в ее судьбе, а если я буду продолжать возникать, то он заставит меня сожрать остатки этой самой шляпы. Не знаю, известно ли вам о моих предыдущих подвигах, но очень мало двуногих могут похвастаться, что разговаривали с Сан- Антонио в таком стиле. Те, кто это делал, пройдя через мои кулаки, запросто могли подходить к своим кредиторам и просить огоньку, не опасаясь быть узнанными. Я хватаю нахала за лацканы пальто и резким рывком опускаю одежду на его руки. Его лапы заблокированы... Он тотчас успокаивается. Тем временем метраж дури подходит к концу, идиотка на экране пускает последнюю слезу под звон колоколов. Зажигается свет. Я смотрю на давителя шляп и вскрикиваю: -- Фердинанд! Он, весь белый, открывает зенки с туннель Сен-Клу и бормочет: -- Господин комиссар... Я отпускаю пальтишко, и он медленно поднимает его на плечи. Фердинанд блатной. Не авторитет, а так, дешевка. Мелочь пузатая. Занимается всем понемножку, лишь бы иметь навар и не особо пачкаться. -- Ты чего, -- спрашиваю, -- заделался в крутые? Данный случай меня удивляет, потому что это совсем не в его стиле. Кино тоже не в его стиле... Вижу, вид у него смущенный, как у мужика, увидевшего свою благоверную выходящей из лупанария. Я проворно ощупываю его карманы и достаю маленький дорожный несессер из кожи. Тут Фердинанд становится зеленым. Я открываю несессер, заранее уверенный, что в нем лежит не бритва и не мыльница. Так и есть, там хранится маленький набор взломщика. Все, что нужно, чтобы повеселиться в отсутствие хозяев дома. Отличные инструменты. Прямо хирургический набор. -- Э... -- говорю, -- да ты идешь в гору, Ферди... В этот момент билетерша предлагает нам эскимо. Я ее уверяю, что она может их отправить в Антарктиду, и делаю Фердинанду знак следовать за мной. Не знаю, насколько вы развиты в плане интеллекта, но позвольте вам сказать, что при моей работе подобные случае не упускают. Это как в любви: если девочка предлагает вам сыграть дуэт лежа, такой шанс может больше не повториться. И вот мы на улице. Дождь идет не переставая. Я веду Фердинанда в бистро и заказываю грог. Грог -- друг человека. -- Присаживайся, Ферди, -- приказываю я, толкая его задом на скамейку, и сажусь рядом. -- Хочешь, расскажу тебе одну интересную историю? Я начну, ты закончишь... Жил-был один хитрец, которого звали Фердинанд и который слишком много читал детективы. Однажды он решил ковырнуть скок[1] в тихом месте. Но Фердинанд малый мирный, не любит отдыхать на нарах и решает запастись алиби. Для этого он использует классический, а значит, самый лучший способ -- кино. Отличное алиби, когда тебя там видели. Поэтому он идет в киношку, где показывают фильм, который он уже видел, и, хотя в зале сидит всего человек двенадцать, slsdperq сесть на шляпу, лежащую рядом с одним типом, тогда как восемьсот абсолютно свободных кресел призывно тянут к нему руки. Он старается привлечь внимание к своей потертой жизнью физии. Так, в случае чего, билетерша засвидетельствует, что он был в зале. Я отпиваю глоток грога. -- Теперь продолжай ты. Он колеблется. -- Послушайте, господин комиссар... -- Слушаю, говори! Он никак не решается начать. Чтобы подбодрить его, я смеюсь: -- Не повезло тебе, Ферди. Придумать такой цирк и напороться на старину Сан-Антонио... Не рассказывай своим корешам, а то они будут так ржать, что тебе придется переехать. Он не может сдержать улыбку. -- Ну, -- говорю, -- рожай. Что это за дело? Он пожимает плечами. -- Если скажу, господин комиссар, вы мне не поверите... -- Давай выкладывай... Это что, новогодняя сказка? -- Почти... Он осушает стакан, чтобы придать себе мужества. -- Значит, так, -- начинает он. -- Вчера мне позвонила девица и сделала одно предложение. Я получаю крупную сумму, если открою сейф... Ее треп я опускаю. Она знает обо мне столько же, сколько я сам... Ей известны некоторые... хм... интимные вещи, и она пригрозила настучать о них легавым... простите, полиции, если я не соглашусь... К тому же работа мне предстоит простая -- запороть медведя[2], и все. Она мне сказала, что я ничего не должен брать, к тому же там нет ни хрустов, ни ценных бумаг. Открыть сейф и отвалить -- усохнуть! Она мне указала точное место -- кабинет старого профессора... Там есть сигнализация на фотоэлементе, но она мне сказала, как ее отключить. Она назвала время, когда хата будет пустой, а сторож храпит в своей конуре. Все тип-топ... Утром я получаю деньги за свои труды. Все честно... Остается только провернуть дельце... Он замолкает. Я размышляю. Гарсон протирает за стойкой стаканы. Полная тишина. Можно услышать даже мысль жандарма. -- Однако, -- тихо говорю я, -- мне твое дело кажется странным, а тебе? -- Тоже. Я не хотел соглашаться, но девка была чертовски убедительной... И потом, плата за это приличная. Вы ведь знаете, сейчас пошли трудные времена. Я подумал, что, раз других дел нет, можно рискнуть... -- И принял меры предосторожности... Вернее, попытался... На какое время назначен твой туфтовый скок? -- На четыре. Смотрю на котлы: три. -- У тебя еще есть время. Фердинанд выглядит обалдевшим. -- Вы... вы хотите, чтобы я туда пошел? -- А почему нет? Тебе ж за это платят, так? -- Но... Я начинаю злиться. -- Слушай, крысиная задница, ты меня заколебал своим нытьем. Делай, что я велю, и не возникай, а не то я тебя отправлю на казенные харчи... Повод я найду, не сомневайся, и такой веский, что посидишь в тени, пока не поседеешь, как снег. Уловил? Он утвердительно кивает. -- Прекрасно. Где находится твой сейф? -- Булонь-Бийанкур, улица Гамбетта, дом шестьдесят четыре... -- Порядок... А ты все еще обретаешься на улице Аббесс? -- Все еще... -- Лучше не переезжай... -- Не беспокойтесь, господин комиссар. -- Расплатись за выпивку. Это за мою раздавленную шляпу. Я отваливаю, оставив его наедине с изумлением. Глава 2 -- Добрый день, Сан-Антонио, -- говорит Старик, протягивая мне свою аристократическую руку. -- Вы в хорошей форме? -- Еще в какой! -- отвечаю я. -- Расследование на Лазурном берегу меня буквально обновило. У вас есть для меня интересная работа? Он поглаживает свой высокий лоб, и тут я вижу, что у него запонки из настоящего золота. -- У меня действительно есть для вас работа... и весьма деликатная, но вот насколько она интересна, сказать не могу. Вы слышали о профессоре Стивенсе? -- Уж не тот ли это английский ученый, что пашет вместе с нашими чемпионами по атому над какой-то ракетой? Шеф улыбается. -- Почти угадали. Речь, как вы знаете, идет о замечательном человеке. -- Пусть так. И что из того? -- А то, что наши спецслужбы перехватили радиосообщение. Шифровальщики сумели раскрыть код. Оказалось, была передана формула знаменитой ракеты Стивенса. Профессор не возьмет в толк, каким образом произошла утечка. Формулу знает только он один, она хранится в сейфе, к которому никто не имеет доступа... Сейф взломан не был... Короче, тайна, покрытая мраком. -- Персонал? -- Прислуга тщательно отобрана и проверена. Совершенно безликие люди. Большой босс пристально смотрит на меня. -- И... секретарша. Правая рука босса, пользуется его полным доверием. -- Она знает формулу? -- Нет. По крайней мере, он так сказал. -- Вы подозреваете ее? -- Да, скорее ее, чем кого-либо другого. И хотел бы, чтобы вы ею занялись. Я приставил к ней двух ангелов-хранителей, но их рапорты совершенно ничего не дают. Девушка безупречна... Ее жизнь разлинована, как нотная бумага. -- Гм, понимаю. Одна из тех девиц, что работают по двадцать часов в сутки, а по ночам поднимаются, чтобы сделать уборку? Патрон качает головой: -- Не совсем так. Не думайте, что это старая дева, высохшая на работе. Это современная особа, очень высокообразованная и компетентная. Стивенс говорит, что не может без нее обходиться. -- Понимаю... Я смотрю на босса. -- Почему вы ее заподозрили? Он опять начинает выставлять свои манжеты, и его золотые запонки отражают свет прямо мне в глаза. -- Формула не покидала сейфа. Профессор утверждает, что сейф не открывали. Исходя из этого, я считаю, что формулой мог завладеть человек, близкий не только к профессору лично, но и к его работам. -- Вы приказали осмотреть сейф? -- Нет. Мы там не появлялись. Я просил профессора сохранить эту историю в строжайшем секрете. Явившись к нему с фотографами h экспертами, мы рисковали вспугнуть или по меньшей мере насторожить похитителя формулы. Дело кажется мне серьезным. Вот почему я приказал установить за Хеленой Каварес скрытое наблюдение... -- Хелена -- это имя секретарши? -- Да. Я ждал вас, чтобы поручить это дело. -- Спасибо! Он поднимается. -- Пойдемте! Он ведет меня в маленькую комнатку без окон, которую я хорошо знаю. Это кинозал. Я сажусь в кресло, а он, погасив свет, включает аппарат. Решительно, у меня сегодня день кино. Сначала на экране мелькают темные зигзаги, потом идут клубки теней, наконец все утрясается, и я вижу тротуар, по которому туда-сюда ходят люди. -- Мы сняли Хелену Каварес скрытой камерой, -- объясняет патрон. -- Таким образом, вы сможете составить о ней первое впечатление. Смотрите! -- кричит он. -- Вот она! Я едва успеваю схватиться за подлокотники кресла, чтобы не свалиться. Девушка, которую я вижу на экране, самая потрясающая красавица на этой планете. Рядом с ней самая фотогеничная из голливудских кинозвезд кажется рыночной торговкой. Она среднего роста, а ее фигура -- просто сенсация. Какие манящие округлости! Не знаю, согласитесь ли вы со мной, но я считаю, что для женщины округлости -- это как для судебного исполнителя официальная бумага с печатью. Что касается мордашки, о ней стоит поговорить особо. Черные волосы уложены короной, нежный овал лица, глаза лани... -- Ладно, -- говорю я патрону, -- выключайте ваш волшебный фонарь, шеф. Нет необходимости досматривать пленку до конца, чтобы понять, что это самая красивая девчонка в Париже. Он останавливает аппарат и включает свет. -- Я прошу вас действовать аккуратно, -- говорит он. -- Один неловкий шаг может повлечь самые серьезные последствия, потому что мы рискуем вызвать неудовольствие профессора Стивенса. Это очень уважаемый человек, и его отъезд из Франции, как мне дал понять министр внутренних дел, стал бы настоящей катастрофой. Понимаете? -- Отлично понимаю. -- Действуйте, как сочтете нужным. Вам оставить ангелов- хранителей, приставленных к девушке? Я качаю головой: -- Предпочитаю заняться ею сам. Он подавляет легкую улыбку. -- Сделайте все как можно лучше. Секретарша живет у профессора, в маленьком особнячке на Булонь-Бийанкур... Что с вами? Должно быть, моя рожа в этот момент была неописуема. -- Случайно не в доме шестьдесят четыре по улице Гамбетта? Теперь его очередь задохнуться от изумления. -- Да, но... Бросаю взгляд на часы. -- Твою мать! -- ору я. Выскакиваю в коридор, лечу по лестнице, расталкивая дежурных полицейских, и прыгаю в "конторскую" машину Шофер, протирающий ее бархоткой, пытается протестовать: -- Но, господин комиссар... -- Гони! -- кричу я ему. -- Улица Гамбетта, знаешь? -- Не там поблизости живет Лана Политен? Я отвечаю, что это возможно, что я в этом совсем не уверен и что в любом случае мне на это наплевать и растереть. Все, чего я жду от него и его колымаги, -- скорость. Он меня знает и все понимает. Просто невероятно, как легко меня все onmhl`~r, когда я начинаю разговаривать определенным образом... Он пулей срывается с места, чтобы поразить меня. Если бы я носил вставную челюсть, она бы отстала от моей десны больше, чем на километр. На улицу Гамбетта мы влетаем в десять минут пятого. Это спокойная улочка, застроенная богатыми домами. На горизонте ни собаки. Я приказываю шоферу остановить его драндулетку и смотрю на номера домов. Мы остановились возле пятьдесят восьмого. Из тачки я отлично вижу хижину дяди Стивенса. Миленькая лачуга... Три этажа, широкие окна, ухоженный садик, ворота из кованого железа... Шофер поворачивается и удивленно смотрит на меня. Его глаза спрашивают: "Ну и зачем ты заставил меня гнать как ненормального? Чтобы сидеть в моей машине, как паша?" Этот рыжий парень выглядит умным, как бочонок пива. За его мыслями можно следить по глазам, как за траекторией осветительной ракеты в ясную июльскую ночь. То, что он думает, волнует меня примерно так же, как отмена Нантского эдикта. Я остаюсь на наблюдательном посту. Мое ожидание, как пишут в романах для бойскаутов, увенчалось успехом. Через пять минут я вижу, что слева от ворот открывается калитка и мой знакомый Фердинанд выскакивает на улицу, как свеча (медицинская) на свободу. Я даю ему уйти. Мне известно, где его искать. -- Что будем делать? -- спрашивает шофер. Я смотрю на него со зверским видом. -- Ты прижмешь губы одну к другой и сцепишь их скрепкой, а что буду делать я -- сам решу, усек? Он съеживается за рулем так, что вытащить из тачки его теперь можно только пинком. А ваш Сан-Антонио ждет, как не может никто другой, потому что в его гениальной голове растет, словно тропическое растение, одна идея, которую я вам сейчас изложу. Я говорю себе, что никто не станет щедро платить жулику за то, чтобы он открыл сейф и ничего из него не взял, если только... Именно это "если только" и стимулирует работу моего серого вещества. Соберите все ваши мозги и постарайтесь проследить за гимнастикой моего ума. Уши тоже открывайте пошире, чтобы лучше слышать! В сейфе ученого лежат документы. Он (сейф) не преграда для тех, кого эти документы интересуют, поскольку мы имеет доказательство утечки. Значит, интересующиеся содержимым сейфа так или иначе имеют к нему доступ... Но, скажете вы с вашей логикой, если они могут залезть внутрь, зачем нанимать какого-то там Фердинанда? Что-то тут не вяжется... Я считаю, что в сейф лазит кто-то из домашних. Готов поставить дюжину белых слонов против порции фисташкового мороженого, что этот "кто-то" -- красотка Хелена. Если шеф подумал на нее, значит, ее мордашка в пушку. У шефа безотказное шестое чувство... Я представляю себе дело так. Хелена шпионит в пользу иностранной державы, которую сильно интересуют работы Стивенса. Однажды она замечает, что за ней следят, говорит себе, что утечка обнаружена и начинает попахивать жареным. Это тонкая штучка. Она решает отвести от себя подозрения и нанимает лопуха открыть сейф. Это делает ее белой, как свежевыпавший снежок, поскольку появляется доказательство, что она не замешана ни в какие темные делишки. Я облегченно вздыхаю, довольный собой. Будь я перед зеркалом, я бы себя поздравил. В данный момент сейф распахнут, а Хелена как ни в чем не a{b`kn водит за собой топтунов, обеспечивая свое алиби. Браво! Мне не терпится познакомиться с этой киской. Люблю заниматься умными девочками вроде нее... В общем, ждать дольше бессмысленно. Ничего не произойдет. Однако лучше, чтобы сейф не оставался открытым слишком долго. Секретные документы, как тухлое мясо: не стоит их держать на свежем воздухе. Я окликаю своего шофера, уже начавшего дремать. -- Эй, Дюран! -- Моя фамилия не Дюран! -- ворчливо отвечает он. -- Откуда я могу это знать! Я тебе поручаю особо важное задание... Он раздувается от гордости. -- Позвони в ворота дома шестьдесят четыре и скажи сторожу, который, по всей вероятности, тебе откроет, что, проезжая мимо, ты заметил мигание лампы сигнализации. -- Понял. А потом? -- Потом ты вернешься и мы поедем в другое место... Он разочарован и думает, что я над ним издеваюсь. Отчасти так и есть. Тем не менее он выполняет то, что я ему велел. Таким образом, сторож пойдет проверить сигнализацию и заметит, что сейф открыт. Шофер возвращается. -- Готово. -- Что сказал сторож? -- Ничего. Убежал, как будто собрался побить мировой рекорд. -- Отлично. А теперь вези меня на улицу Аббесс. Фердинанд живет в маленькой квартирке над бистро "Бар Тото"; именно там он высасывает свой ежедневный литр бормотухи. Хозяин как раз стоит перед дверью и смотрит на дождь. Это толстый овернец, который каждый день выпивает анисовки больше, чем весь департамент Сены за месяц. Руки у него трясутся, как пневматический молот. Я его знаю потому, что захожу в его тошниловку, когда хочу навести справки о каком- нибудь блатном, Когда он говорит, это похоже на чистку гаубицы мастерком. По сравнению с ним любой картавый заика изъясняется лучше, чем артист из "Комеди Франсез". -- Доб'рый де', ком'сар... -- Приветствую, Тото... Не знаете, Фердинанд вернулся? -- Пару минут назад... -- Отлично... Я поднимаюсь на второй. Дверь Фердинанда приоткрыта... Возможно, он заскочил к себе на секунду и собирается снова уходить... Захожу. Нет, Фердинанд уходить не собирается. Он лежит в прихожей. Еще тепленький, кровоточащий и совершенно мертвый. Глава 3 Возможно, новость вас огорошила и ваш мозг выдает восклицательные знаки с той же скоростью, с какой заводы Форда штампуют тачки. В таком случае вы не чемпионы в области умных мыслей. Меня убийство Фердинанда нисколько не удивляет. Между нами и Люксембургским садом, я ожидал развязку такого рода. Именно для того, чтобы ее предотвратить, я и велел рыжему отвезти меня к Ферди. Правда, я не думал, что они так быстро избавятся от мешающего им свидетеля. Да, люди, интересующиеся ракетой Стивенса, не шутят. Они работают быстро и хорошо. Бедняге Фердинанду перерезали горло от уха до уха. Это работа профессионала! Его убийца явно учился своему ремеслу не на заочных курсах. Я перешагиваю через тело и осматриваю помещение. За дверью лужа воды и следы резиновых подошв. Кто-то, вошедший с улицы, стоял здесь и дожидался возвращения воришки... Когда Фердинанд вошел в свою квартиру, из тени, как в кинофильме, высунулась рука с ножом и полоснула его по горлу. Очень эффективное средство от ангины! Следы принадлежат мужчине. У них странный рисунок: переплетенные кольца, как спортивная эмблема. Я не из тех полицейских, которые коллекционируют горелые спички и пуговицы от кальсон, однако эту деталь отмечаю. Она может мне пригодиться. Я бросаю прощальный взгляд на тело Фердинанда. -- Прощай, придурок, -- говорю я ему, касаясь края своей мятой шляпы, -- вот что значит строить из себя крутого, имея характер продавца леденцов. Внизу папаша Тото продолжает подпирать собой дверной косяк, выглядя оживленным, как черепаха. -- Скажите, Тото, -- обращаюсь я к нему, -- вы не отходили от двери между возвращением Фердинанда и моим приходом? -- Не отходил. -- Значит, видели людей, выходивших из дома. -- Вышел один мужик. -- Вы его знаете? -- Раньше никогда не видел. -- Какой он из себя? Толстый бык смотрит на меня. В его маленьких глазках мерзлявого поросенка появляется огонек осознанной мысли. -- Что-то не так? -- спрашивает он. -- Может быть, -- отвечаю я, не вдаваясь в объяснения. -- Ну, так на кого был похож тот малый? На Генриха IV или на кого-то еще? -- Он был высокий, молодой, курчавый... -- перечисляет Тото. Он переводит дыхание -- толстого пьяницу мучает астма. -- На нем было коричневое пальто, желтый шарф... Что хорошо с этим толстяком -- он отличный наблюдатель, и если уж на кого посмотрел, то может сказать, был ли у того зуб мудрости и какого цвета трусы. -- Неплохо, -- шепчу я. -- Подождите, -- продолжает он. -- Его глаза... -- Что особенного было в его глазах? -- Они были маленькие, глубоко посаженные... Взгляд, как у слепого. Вы понимаете, что я хочу сказать? -- Понимаю... Спасибо. Я залезаю в тачку и, прежде чем она трогается с места, опускаю стекло и говорю папаше Тото: -- Фердинанд был вам должен? -- Нет. -- Вам повезло, потому что теперь он вряд ли сможет заплатить свои долги. Ему только что выдали освобождение от всех выплат. По-моему, вам надо звякнуть в комиссариат. Он не кажется особо удивленным. Переводит дыхание и возвращается в свой бар. -- В контору! -- приказываю я рыжему. Пришло время принять некоторые меры. Мне только что подали закуску, и я должен приготовиться к главному блюду, поставить на стол тарелки. Я начну с начала, то есть с Хелены. Ею давно пора заняться. Если я промедлю, Франция обезлюдеет... Вернувшись в Большой дом, я бегу в лабораторию за оборудованием, которое мне может понадобиться для этого задания. У Хелены будет суперангел-хранитель, это я вам говорю. Я к ней приклеюсь, как кусок клейкой ленты. Я приказываю перенести оборудование в маленький "остин" и снова -- на этот раз один -- беру курс на дом Стивенса. Тачка, которую я веду, имеет много особенностей, незаметных для непосвященного: ее колеса изготовлены специально для нее, а под бронированным корпусом -- мощный мотор, способный выдать сто девяносто километров и обогнать любую гоночную машину. Когда я прилетаю на улицу Гамбетта, на дежурство заступает ночь. Я останавливаюсь недалеко от дома шестьдесят четыре и смотрю. Мне потребовалась всего одна минута, чтобы засечь двух типов, ведущих наблюдение. Они фланируют мимо дома по улице с такими невинными мордами, что даже пятилетний ребенок узнает в них полицейских. Поскольку в моей машине установлена рация, я вызываю босса. -- Шеф, вы можете отозвать ваших парней? Я бы занялся этим сам, но, если они засветились, это неосторожно. -- Договорились. Я жду полчаса и вижу мотоциклиста. Он слезает со своей машины и смотрит по сторонам, что делал я сам. Он тоже быстро засекает топтунов, подходит к ним, говорит несколько слов и уезжает на своей тарахтелке. Коллеги садятся в машину, стоящую неподалеку, и отваливают. Уф! Теперь может играть Сан-Антонио! Совсем стемнело. Я включаю позиционные огни. К счастью, как раз перед воротами Стивенса находится уличный фонарь и мне не приходится ломать глаза, чтобы вести наблюдение... Должен сказать, что движение слабенькое. Не считая горничной, ходившей отправить письмо, никто не выходил и не входил. Я опускаю стекло и курю, мечтая о куколке, проявившей ко мне благосклонность на прошлой неделе. Я не из тех, кто много думает о прошлом, что подрывает ваш моральный дух. Об этой малышке я думаю только потому, что это времяпрепровождение ничуть не хуже любого другого, а мозги всегда полезно занимать приятными картинами. Вы себе не представляете, какая это милашка. А в постельных упражнениях она даст сто очков вперед целой команде профессионалок! Мои мысли порхают, словно розовые мотыльки. Этот образ должен вам напомнить, что я не только умелец по части ломания носов, но еще и друг музы поэзии. Короче, я убиваю время в меру своих способностей, как говорят в высшем обществе. Все-таки торчать в машине не слишком весело, особенно если не любишь быть похожим на сардину в банке. Терпеть не могу, когда у меня немеют ноги, однако приходится сидеть и не высовываться. Самое паршивое, что на горизонте никого нет. Около девяти часов вижу, что перед домом шестьдесят четыре останавливается "ДС". Вытираю лобовое стекло и настраиваю свои фишки. Из машины выходит маленький старичок в сопровождении молодой женщины. Вообще-то старичок не маленький. Он был бы даже высоким, если бы распрямился, а не держал спину согнутой, будто свод монастырской галереи, что сильно уменьшает его рост. Что же касается эскортирующей его цыпочки, я сразу понимаю, что это Хелена. Тут я дергаюсь. Во-первых, оттого, что она так красива, аж дух захватывает, а во-вторых, оттого что удивлен, почему она не дома, как позволяло предполагать наличие двух топтунов, меривших тротуар шагами на манер проституток. Может, они ее потеряли? Я полагаю, что старый хмырь и есть профессор. Она его onddepfhb`er и помогает подняться по ступенькам. Прямо сестра- сиделка! Они исчезают внутри хибары, но мой палец мне подсказывает, что она скоро появится снова, потому что сидела за рулем и оставила мотор включенным. Точно, вот и она. Красавица с легкостью газели сбегает по лестнице, отчего ее грудь так и танцует. На ней расстегнутое серо-зеленое пальто, а под ним черная юбка и желтый свитер, великолепно обтягивающий ее литавры. Какие сиси, скажу я вам! Ввоз из-за рубежа рабочей силы имеет и приятные стороны. Она прыгает в свою коробчонку и пулей срывается с места. Неприятность в том, что ее тачка повернута в противоположную сторону по отношению к моей, и, прежде чем мчаться за нею, мне приходится выполнить разворот в лучшем стиле. Доехав до конца улицы, я спрашиваю себя, увижу ли ее. Все отлично. Она остановилась на красный свет на перекрестке. Я торможу сзади, и с места мы трогаемся одновременно. Она сворачивает в сторону леса. Плохое начало. В эти часы в Булонском лесу движение почти на нуле. Я рискую, что она меня засечет, чего хочу избежать любой ценой. К счастью для меня, этот уголок Парижа мне хорошо знаком, потому что в свободное время я снимаю тут телок. Чтобы не очень мелькать, я еду по одной из боковых аллей, что позволяет мне оказаться впереди нее. Лучший способ следить за кем-нибудь -- это ехать впереди. Кажется парадоксальным, но теория проверена практикой: Мы выезжаем из леса на авеню Фош и направляемся к площади Этуаль. Хелена описывает полукруг у Триумфальной арки и сворачивает на авеню Ваграм. У перекрестка с авеню Терн она останавливает свой "ДС" и заходит в большой ресторан. Я следую за ней. Вход с тамбуром. В тот момент, когда я вхожу в тамбур, эта стервоза дверь блокируется, потому что кое-кто внутри сунул свою ногу куда не надо. Этот кое-кто -- молодой парень с вьющимися волосами, одетый в коричневое пальто, из-под которого выглядывает желтый шарф. У него очень глубоко посаженные глаза, делающие его похожим на слепого. Он пялится на меня и усмехается. Глава 4 Если у кого возникало непреодолимое желание испортить портрет своему современнику, так это у меня в тот момент. Я с такой силой толкаю дверь плечом, что этим ударом можно было бы проломить Атлантический вал. Курчавый отлетает в глубь зала и теряет свою улыбку. В его слепых глазах столько же доброжелательности, сколько у Гадюки, которую колотят палками. Наконец я захожу в заведение и спрашиваю своим самым сладким тоном: -- Вы не поранились? Он не отвечает. Секунду мне кажется, что он сейчас вытащит из кармана нож, которым запорол Фердинанда. Но он отворачивается и уходит. Эта маленькая сценка с демонстрацией вежливых манер оставляет у меня некоторую озабоченность. Я говорю себе, что курчавый меня узнал. У него не было никаких причин зажимать меня в тамбуре. По- моему, он еще был на улице Аббесс, когда я явился к Ферди. Он понял, что я полицейский, и, увидев меня в ресторане, решил, что я пришел примерить ему стальные браслеты. Он струхнул и, чтобы выиграть время, заблокировал дверь ногой. Да, объяснение, очевидно, верное, но тогда выходит, что я p`qjp{r! Волна жара заставляет мой лоб покраснеть. Кажется, я вам как- то говорил, что среди моих многочисленных достоинств одно отсутствует напрочь... Когда что-то не так, я готов снести мост Александра III. Я вдруг спрашиваю себя, куда во время этой сценки девалась малышка Хелена. Осматриваю зал, но ее не видать. Поскольку в заведении есть второй выход, я говорю себе, что она меня одурачила и что я крепко проржавел на юге! Пора в отставку, ловить рыбу, а то даже плотва, едва взглянув на мою морду, узнает во мне легавого. Я дохожу в своих грустных мыслях до этого места, когда мои глаза начинают сигналить морзянкой: из подвала выходит Хелена. Она садится за столик и берет меню, которое ей протягивает официант. Уф! Ко мне подходит метрдотель. -- Будете ужинать? -- спрашивает он. Почему бы нет, в конце концов? -- Пожалуй, толстячок. Но сначала я спущусь позвонить апостолическому нунцию. Я спускаюсь по лестнице в подвал. В этом королевстве унитазов и телефонов царствует миловидная маленькая толстушка пожилого возраста. -- Полиция, -- говорю, доставая удостоверение. Это слово я не произношу всуе. Только когда уверен, что оно может произвести на собеседника магический эффект. Как в этом случае. Мадам Пипи играет испанский романс своей вставной челюстью с такой скоростью, с какой несется на зеленый свет скорый поезд. Вдруг она понимает, что благодаря мне у нее будет что рассказать внукам, перед тем как сыграть в ящик. Она становится любезной. -- Чем могу помочь, господин инспектор? Поскольку я не помешан на иерархии, то не обращаю внимания на ее ошибку. -- Отсюда только что вышла молодая женщина в сером пальто и желтом свитере. Видели? -- Да. -- Она заходила подкраситься или позвонить? -- Позвонить. Я смотрю на кабины и вижу, что в них автоматические аппараты, то есть звонящие сами набирают нужный номер. Черт! Ничего не получится. -- Вы знаете, по какому номеру она звонила? -- Нет.. Я делаю свою праздничную улыбку, которая заставляет красавиц сообщать мне, что муж уезжает на охоту, она остается одна, а ключ будет под половичком. -- Кажется, в этом фамильном склепе развлечений маловато, верно? Так что вы -- просто чтобы развлечься -- немного прислушиваетесь к болтовне красивых куколок? Она краснеет. -- О, месье! -- Послушайте, -- говорю я ей, -- бывают случаи, когда любопытство -- это достоинство. Может быть, вы уловили обрывки фраз, даже сами того не желая... Уверен, что у вас хорошая память. -- Ну... -- Она разговаривала с мужчиной? -- Не знаю... Она говорила не по-французски... Моя злость вмиг поднимается к горлу. Должно быть, мое лицо показывает температуру лучше термометра, потому что мадам Пипи непроизвольно отшатывается. Таковы все женщины. Чешут языком, wrna{ показаться интересными, а в подавляющем большинстве случаев сказать ничего не могут. Я собираюсь подняться, бросив на почтенную женщину последний грозный взгляд, когда та, собрав храбрость в кулак, чтобы она не упала, говорит мне: -- Не знаю, на каком языке она говорила, но постоянно повторяла в разговоре одно французское слово.. -- А, -- шепчу. -- И что это было за слово? -- Гриб. -- Пардон? -- Гриб. Это меня удивляет. -- Гриб? -- Да. На этот раз я оставляю мадам Пипи. Хелена кладет в рот устрицу. Отличная идея. Я сажусь недалеко от нее и заказываю то же самое. Жуя, я любуюсь ею. Не устрицей, конечно, а Хеленой. С моего места ее видно в три четверти оборота. Приятное зрелище. Какой профиль! А к нему есть еще второй, под пару! Жаль, что она занимается темными делишками... Я высасываю свой стаканчик пуйи. В конце концов, нет никаких доказательств, что она запачкалась. Заподозрить ее заставила нас, патрона и меня, простая дедукция. Может, рядом с ней Белоснежка покажется дешевой потаскушкой... Вот только один факт противоречит этому оптимизму. Я не думаю, что можно отнести на счет случайности одновременное присутствие в ресторане Хелены и курчавого со взглядом слепого. В общем, как говорится, поживем -- увидим. За десертом происходит нечто новое: за столик милашки садится красавчик. Это высокий блондин лет сорока, похожий на донжуана из немого кино. Он начинает что-то нежно нашептывать Хелене, а та, кажется, млеет от его трепа и награждает его улыбками размером с почтовую открытку. Он суетится, делает деликатные жесты, не помнит себя... Еще немного, и он выпьет воду из вазы с цветами... Если дела пойдут на такой скорости, они скоро отвалят; им нужно многое сказать, а еще больше сделать наедине... На всякий случай я расплачиваюсь и возвращаюсь в мою машину. И правильно делаю. Не успел я сесть за руль, как появляются они. Слежка возобновляется, но ненадолго. Парочка останавливается на улице Курсель и заходит в неброский дом, кажущийся мне одним из тех местечек, куда месье и дамы, не состоящие между собой в браке, приходят поиграть в папу-маму. После того как они вошли в дверь, я считаю до шестидесяти -- это наилучший способ сделать минуту -- и нажимаю на ручку двери. Как и предполагал, я оказываюсь в просторном холле, застеленном коврами и заставленном кадками с растениями. Появляется дама слишком респектабельного вида... Она выглядит дамой-патронессой с легкой примесью вульгарности. -- Что вам угодно? -- спрашивает она. -- Спальню, -- отвечаю. Она принимает шокированный вид монашки, которой показали порнографические фотографии. -- То есть комнату, -- поправляюсь я. Она больше не колеблется и шепотом спрашивает: -- Вы пришли по чьей-то рекомендации? -- Разумеется. -- По чьей? -- Кузена велосипеда Жюля. Знаете такого? У него штаны разорваны на локтях... -- Месье! -- задыхается дама. -- Я прошу вас выйти... Здесь приличный дом! -- Да что вы говорите! -- отвечаю я, оглядывая интерьер. -- В чем еще вы хотите меня убедить? В том, что шум моря мешает рыбам спать? Мне нужна комната, для меня одного. И еще. Не то чтобы у меня были постыдные наклонности, но эта комната должна находиться рядом с той, где сейчас голубки, которые только что вошли, понятно? Она проявляет не больше энтузиазма, чем мешок с мукой. Тяжелые болезни лечат сильными лекарствами, и я сую ей под нос мое удостоверение. Тут она реагирует. Ее манеры дамы-патронессы испаряются и уступают место очень человеческим чувствам: страху и настороженности. -- В... в чем дело? -- спрашивает она. -- Предлагаю маленькую сделку, -- отвечаю я. -- Мне надо побольше разузнать о только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я забуду ваш адрес, сечете? Она утвердительно кивает. -- Долго сюда ходит эта парочка? -- Пару недель... -- Часто? -- Два-три раза в неделю. -- Вы их знаете? -- Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во второй половине дня. -- Они проводят здесь всю ночь? -- Да. -- Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут я нахожусь в уютной комнатке, обставленной с большим вкусом. Хозяйка дома указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке. -- За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать, -- говорит она и отваливает. Я поднимаю картину и вижу, что стена в этом месте действительно продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату. То, что я вижу, превращает мой спинной мозг в апельсиновый сироп. Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается перед своим партнером, делающим то же самое. Я своими глазами убеждаюсь, что ее формы полностью соответствуют тому представлению, что я о них составил. Она стройная, гибкая, ее бедра гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера Луи. Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу. Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище. Хелена растягивается на спине. Ее кожа белая, как некоторые богемские вазы, груди упругие и просто созданы, чтобы их брали мужские руки. Разметавшиеся волосы окончательно придают ее образу умопомрачительный характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую остров Сите. Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся. Это маленький магнитофон нашего производства, способный работать в любых условиях. Я его подключаю и настраиваю. Теперь надо чем-нибудь прижать аппарат к стене. Беру reketnmms~ книгу и раскрываю ее на середине, чтобы лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю себе закурить "Голуаз". Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые любители отдали бы за нее целое состояние! Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время. Я собираюсь уходить, но мой взгляд -- а он всегда на месте -- падает на открытую книгу, и на строчке, не закрытой магнитофоном, я читаю: "Гриб", бар, улица Фонтен. Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу в паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует. Бар "Гриб"! Гриб! Как я не подумал об этом раньше? Как я не понял, что французские слова, произносимые в иностранной речи, обычно являются названиями? "Гриб", -- повторяла по телефону Хелена. Почему это не может быть баром "Гриб"? Я решаю сгонять на улицу Фонтен. Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ. Внизу я говорю мамаше Бордельер: -- Я вернусь попозже. Запрещаю вам заходить в мою комнату или говорить обо мне хоть слово кому бы то ни было. Если не будете держать язык за зубами, я отправлю вас посидеть на нарах на столько, что вы станете спрашивать доброго боженьку, зачем он вам дал ноги. Затем я лечу на бульвар Батиньоль. Глава 5 "Гриб" я нахожу без труда. Это обычный ночной бар. Козырек над входной дверью имеет форму шляпки огромного гриба, на вид ядовитого. Перед дверью стоит зазывала -- продрогший жалкий тип с двумя сосульками под носом, обещающий проходящим мимо сильные ощущения. Он уверяет, что внутри самые красивые девочки Парижа, нагишом и в цве