молк. -- А дальше? -- Это я вас спрашиваю, что было дальше. Я не знаю. Промахнуться было невозможно, но в первую минуту мне показалось, что промазал. Свярд исчезает, а окно закрывается, раз-два, и закрыто. Штора ложится на место. Все выглядит, как обычно. -- И что же вы сделали? -- Поехал домой. Что мне еще было делать. А дальше каждый день открываю газету -- ничего! День за днем ни слова. Непостижимо! Я ничего не мог понять. Тогда не мог, а теперь -- и вовсе... -- Как стоял Свярд, когда вы стреляли? -- Как... Наклонился вперед малость, правую руку поднял. Должно быть, одной рукой держал щеколду, а другой опирался на подоконник. -- Где вы взяли пистолет? -- Знакомые ребята купили кое-какое оружие за границей, по экспортной лицензии, а я помог им ввезти товар в страну. Ну, и подумал, что не мешает самому обзавестись шпалером. Я в оружии не разбираюсь, но мне понравился один из их пистолетов, и я взял себе такой же. -- Вы уверены, что попали в Свярда? -- Конечно. Промазать было немыслимо. А вот потом ничего не понятно. Почему не было никаких последствий? Я несколько раз проходил мимо дома, проверял -- окно закрыто, как всегда, штора спущена. В чем дело, думаю,-- может, все-таки промахнулся? А там новые чудеса пошли, черт-те что. Полный сумбур, чтоб мне провалиться. И вдруг ваша милость является и все знает. -- Кое-что могу объяснить,-- сказал Мартин Бек. -- Можно, я теперь задам несколько вопросов? -- Конечно. -- Во-первых: попал я в старикана? -- Попали. Уложили наповал. -- И то хлеб. Я уже думал, он сидит в соседней комнате с газеткой и ржет, аж штаны мокрые. -- Таким образом, вы совершили убийство,-- сурово произнес Мартин Бек. -- Ага,-- невозмутимо подтвердил Мауритсон.-- И остальные мудрецы -- мой адвокат, например,-- то же самое твердят. -- Еще вопросы? -- Почему всем было плевать на его смерть? В газетах ни строчки не написали. -- Свярда обнаружили только много позже. И сначала решили, что он покончил с собой. Так уж обстоятельства сложились. -- Покончил с собой? -- Да, полиция тоже иногда небрежно работает. Пуля попала ему прямо в грудь, это понятно, ведь он стоял лицом к окну. А комната, в которой лежал покойник, была заперта изнутри. И дверь, и окно заперты. -- Ясно -- должно быть, он потянул окно за собой, когда падал. И щеколда сама на крюк наделась. -- Да, пожалуй, что-то в этом роде. Удар пули такого калибра может отбросить человека на несколько метров. И даже если Свярд не держал щеколду, она вполне могла надеться на крюк, когда захлопнулось окно. Мне довелось видеть нечто подобное. Совсем недавно. Мартин Бек усмехнулся про себя. -- Ну что же,-- заключил он,-- будем считать, что в основном все ясно. -- В основном все ясно? Скажите на милость, откуда вам известно, что я думал перед тем, как выстрелить? -- Вот это как раз была просто догадка,-- ответил Мартин Бек.-- У вас есть еще вопросы? Мауритсон удивленно воззрился на него. -- Еще вопросы? Вы что -- разыгрываете меня? -- И не думал. -- Тогда будьте добры объяснить мне такую вещь. В тот вечер я отправился прямиком домой. Положил пистолет в старый портфель, который набил камнями. Обвязал портфель веревкой -- крепко обвязал, как следует,-- и поставил в надежное место. Но сначала снял глушитель и раздолбил его молотком. Он и вправду был на один раз, только я его не сам сделал, как вы говорите, а купил вместе с пистолетом. На другое утро я доехал до вокзала и отправился в Седертелье. По пути зашел в какой-то дом и бросил глушитель в мусоропровод. Какой дом, и сам теперь не припомню. В Седертелье сел на моторную лодку, которая у меня там обычно стоит, и к вечеру добрался на ней до Стокгольма. Утром забрал портфель с пистолетом, опять сел в лодку и где-то аж около Ваксхольма бросил портфель в море. Прямо посреди фарватера. Мартин Бек озабоченно нахмурился. -- Все было точно так, как я сейчас сказал,-- запальчиво продолжал Мауритсон.-- Без меня никто не может войти в мою квартиру. Ключа я никому не давал. Только два-три человека знают мой адрес, а им я сказал, что на несколько дней уезжаю в Испанию, перед тем как занялся Свярдом. -- Ну?.. -- А вы вот сидите тут, и вам все известно, черт возьми. Известно про пистолет, который я самолично вот этими руками в море утопил. Известно про глушитель. Так вы уж будьте любезны, просветите меня. Мартин Бек задумался. -- Где-то вы так или иначе допустили ошибку,-- сказал он наконец. -- Ошибку? Но ведь я же вам все рассказал, ничего не пропустил. Или я уже не отвечаю за свои поступки, черт дери? Что?.. Мауритсон пронзительно рассмеялся, но тут же оборвал смех: -- Ну конечно, и вы хотите меня половить. Только не думайте, что я повторю эти показания на суде. Опять зазвучал истерический хохот. Мартин Бек встал, открыл дверь и жестом подозвал конвоира: -- У меня все. Пока все. Мауритсона увели. Он продолжал смеяться. Приятным этот смех нельзя было назвать. Мартин Бек открыл тумбу письменного стола, быстро перемотал конец ленты, вынул бобину из аппарата и прошел в штаб спецгруппы. Он застал там Ренна и Колльберга. -- Ну? -- спросил Колльберг.-- Понравился тебе Мауритсон? -- Не очень. Но у меня есть данные, чтобы привлечь его за убийство. -- Кого же он еще убил? -- Свярда. -- В самом деле? -- Точно. Он даже признался. -- Послушай, эта лента,-- вмешаются Ренн,-- она из моего магнитофона? -- Да. -- Ну так тебе от нее не будет проку. Аппарат ведь не работает. -- Я его сам проверил. -- Точно, первые две минуты он пишет. А потом звук пропадает. Я вызвал на завтра монтера. -- Вот как.-- Мартин Бек поглядел на ленту.-- Ничего. Мауритсон все равно уличен. Леннарт же сам сказал, что оружие, из которого совершено убийство, неопровержимо указывает на него. Ельм говорил вам, что на пистолет был надет глушитель? -- Говорил.-- Колльберг зевнул.-- Но в банке Мауритсон обошелся без глушителя. Скажи лучше, почему у тебя лицо такое озабоченное? -- С Мауритсоном что-то неладно,-- ответил Мартин Бек.-- И я не могу понять, в чем дело. -- А тебе непременно подавай глубокое проникновение в человеческую психику? -- поинтересовался Колльберг.-- Собираешься писать диссертацию по криминологии? -- Привет,-- сказал Мартин Бек. И вышел. -- А что, время у него будет,-- заметил Ренн.-- Вот станет начальником управления, и знай себе сиди строчи. XXX Дело Мауритсона рассматривалось в Стокгольмском суде. Он обвинялся в убийстве, вооруженном ограблении, махинациях с наркотиками и иных правонарушениях. Обвиняемый все отрицал. На все вопросы отвечал, что ничего не знает, что полиция сделала его козлом отпущения и сфабриковала улики. Бульдозер Ульссон был в ударе, и ответчику пришлось жарко. В ходе судебного разбирательства прокурор даже изменил формулировку "непреднамеренное убийство" на "преднамеренное". Уже на третий день суд вынес решение. Мауритсона приговорили к пожизненным принудительным работам за убийство Гордона и ограбление банка на Хурнсгатан. Кроме того, его признали виновным по целому ряду других статей, в том числе как соучастника налетов шайки Мурена. А вот обвинение в убийстве Карла Эдвина Свярда суд отверг. Адвокат, который поначалу не проявил особой прыти, здесь вдруг оживился и раскритиковал вещественные доказательства. В частности, он организовал новую экспертизу, которая подвергла сомнению результаты баллистического исследования, справедливо указывая, что гильза слишком сильно пострадала от внешних факторов, чтобы ее с полной уверенностью можно было привязать к пистолету Мауритсона. Показания Мартина Бека были сочтены недостаточно обоснованными, а кое в чем и попросту произвольными. Конечно, с точки зрения так называемой справедливости это большой роли не играло. Какая разница, судить ли Мауритсона за одно или за два убийства. Пожизненное заключение -- высшая мера, предусмотренная шведским законодательством. Мауритсон выслушал приговор с кривой усмешкой. Вообще он на процессе производил довольно странное впечатление. Когда председатель спросил, понятен ли ответчику приговор, Мауритсон покачал головой. -- Коротко говоря, вы признаны виновным в ограблении банка на Хурнсгатан и в убийстве господина Гордона. Однако суд не признал вас виновным в убийстве Карла Эдвина Свярда. Вы приговорены по совокупности к пожизненному заключению и будете содержаться в камере предварительного заключения, пока приговор не вступит в силу. Когда Мауритсона уводили из зала суда, он смеялся. Люди, видевшие это, пришли к выводу, что только закоренелый преступник и редкостный негодяй, совершенно не способный к раскаянию, может проявлять такое неуважение к закону и суду. Монита устроилась в тенистом углу на террасе отеля, положив на колени учебник итальянского языка для взрослых. Мона играла с одной из своих новых подружек в бамбуковой рощице в саду. Девочки сидели на испещренной солнечными зайчиками земле между стройными стеблями, и, слушая их звонкие голоса. Монита поражалась тому, как легко понимают друг друга дети, даже если говорят на совершенно разных языках. Впрочем, Мона уже запомнила довольно много слов, и мать не сомневалась, что дочь гораздо быстрее ее освоит местную речь; самой Моните язык никак не давался. Конечно, в отеле достаточно было ее скудного запаса английских и немецких слов, но Монита хотела общаться не только с обслуживающим персоналом. Потому-то она и взялась за итальянский, который показался ей намного легче словенского и которым на первых порах вполне можно было обходиться здесь, в маленьком городке вблизи итальянской границы. Стояла страшная жара, и ее совсем разморило, хотя она сидела в тени и всего десять минут назад в четвертый раз с утра приняла душ. Она захлопнула учебник и сунула его в сумку, стоящую на каменном полу подле шезлонга. На улице и прилегающей к саду набережной прогуливались одетые по-летнему туристы, среди которых было много шведов. Чересчур много, считала Монита. Местных жителей легко было отличить в толпе, они двигались уверенно и целеустремленно, неся корзины с яйцами или фруктами, большие буханки свежеиспеченного серого хлеба, рыболовные снасти, детишек. Только что мимо прошел мужчина, который нес на голове зарезанного поросенка. К тому же люди постарше чуть не все одевались в черное. Она позвала Мону, и дочь подбежала к ней вместе со своей подружкой. -- Я думаю прогуляться,-- сказала Монита.-- Только до дома Розеты и обратно. Пойдешь со мной? -- А это обязательно? -- спросила Мона. -- Конечно, нет. Оставайся, играй тут, если хочется. Я скоро вернусь. Монита не торопясь пошла вверх по косогору за отелем. Сверкающий белизной дом Розеты стоял на горе, в пятнадцати минутах ходьбы от гостиницы. Название сохранилось, хотя Розета умерла пять лет назад и дом перешел к ее трем сыновьям, которые давно уже обосновались в самом городке. Со старшим сыном Монита познакомилась в первую же неделю; он содержал погребок в порту, и его дочурка стала лучшей подружкой Моны. Из всего семейства Монита только с ним могла объясняться -- он был когда-то моряком и неплохо говорил по-английски. Ей было приятно, что она так быстро обзавелась друзьями в городе, но больше всего ее радовала возможность снять дом Розеты осенью, когда уедет поселившийся там на лето американец. Дом просторный, удобный, с чудесным видом на горы, порт и залив, кругом большой сад. И до следующего лета он никому не обещан, так что в нем можно почти год прожить. А пока Монита ходила туда, чтобы посидеть в саду и поговорить с американцем, отставным военным, который приехал сюда писать мемуары. Поднимаясь по крутому склону, она снова и снова перебирала в уме события, приведшие ее сюда. И в который раз за эти три недели поражалась тому, как быстро и просто все свершилось, стоило решиться и сделать первый шаг. Правда, ее терзала мысль о том, что цель достигнута ценой человеческой жизни. В бессонные ночи в ее голове до сих пор отдавался непреднамеренный роковой выстрел -- но, может, время приглушит это воспоминание. Находка на кухне Филипа Мауритсона сразу все решила. Взяв в руки пистолет, она фактически уже знала, как поступит. Потом два с половиной месяца разрабатывала план и собиралась с духом. Десять недель она ни о чем другом не могла думать. И когда пришла пора выполнять план, Монита была уверена, что предусмотрела все возможные ситуации, будь то в банке или за его пределами. Вот только вмешательство постороннего застигло ее врасплох. Она ничего не смыслила в огнестрельном оружии и не пыталась поближе познакомиться с пистолетом, ведь он ей нужен был только для устрашения. Ей и в голову не приходило, что выстрелить так просто. Когда этот человек бросился к ней, она непроизвольно сжала пистолет в руке. Звук выстрела был для нее полной неожиданностью. Увидев, что человек упал, и поняв, что она натворила, Монита страшно перепугалась. Внутри все онемело, и ей до сих пор было непонятно, как она после такого потрясения смогла довести дело до конца. Доехав на метро домой, Монита засунула сумку с деньгами в чемодан с одеждой Моны: она приступила к сборам еще накануне. Дальнейшие действия Мониты трудно было назвать осмысленными. Она переоделась в платье и сандалии и доехала на такси до Армфельтсгатан. Это не было предусмотрено планом, но ей вдруг представилось, что Мауритсон отчасти тоже повинен в гибели человека в банке, и она решила вернуть оружие туда, где нашла его. Однако войдя на кухню Мауритсона, Монита почувствовала, что это вздор. В следующую минуту на нее напал страх, и она обратилась в бегство. На первом этаже заметила распахнутую дверь подвала, спустилась туда и уже хотела бросить зеленю брезентовую сумку в мешок с мусором, когда услышала голоса мусорщиков. Она пробежала в глубь коридора, очутилась в каком-то чулане и спрятала сумку в деревянный сундук в углу. Дождалась, когда мусорщики хлопнули дверью, и поспешно покинула дом. На другое утро Монита вылетела за границу. Мечтой всей ее жизни было увидеть Венецию, и уже через сутки после ограбления она прилетела туда вместе с Моной. Oни недолго пробыли в Венеции, всего два дня -- было туго с гостиницей, к тому же стояла невыносимая жара, усугубляемая вонью от каналов. Уж лучше приехать еще раз, когда схлынет наплыв туристов. Монита взяла билеты на поезд до Триеста, оттуда они проехали в Югославию, в маленький истрийский городок, где и остановились. Черная нейлоновая сумка с восемьюдесятью семью тысячами шведских крон лежала в платяном шкафу ее номера, в одном из чемоданов. Монита не раз говорила себе, что надо придумать более надежное место. Ничего, на днях съездит в Триест и поместит деньги в банк. Американца не оказалось дома, тогда она прошла в сад и села на траву, прислонясь спиной к дереву; кажется, это была пиния. Подобрав ноги и положив подбородок на колени, Монита смотрела на Адриатическое море. Воздух был на редкость прозрачный, хорошо видно линию горизонта и светлый пассажирский катер, спешащий к гавани. Прибрежные утесы, белый пляж и переливающийся синевой залив выглядели очень заманчиво. Что ж, посидит немного и пойдет искупается... Начальник ЦПУ вызвал члена коллегии Стига Мальма, и тот не замедлил явиться в просторный, светлый угловой кабинет, расположенный в самом старом из зданий полицейского управления. На малиновом ковре лежал ромб солнечного света, сквозь закрытые окна пробивался гул от стройки, где прокладывалась новая линия метро. Речь шла о Мартине Беке. -- Ты ведь гораздо чаще моего встречался с ним,-- говорил начальник ЦПУ.-- Когда у него был отпуск после ранения и теперь, в эти две недели, когда он вышел на работу. Как он тебе? -- Смотря что ты подразумеваешь,-- ответил Мальм.-- Ты про здоровье спрашиваешь? -- О его физической форме пусть врачи судят. По-моему, он совсем оправился. Меня больше интересует, что ты думаешь о состоянии его психики. Стиг Мальм пригладил свои холеные кудри. -- Гм... Как бы это сказать... Дальше ничего не последовало, и, не дождавшись продолжения, начальник ЦПУ заговорил сам с легким раздражением в голосе: -- Я не требую от тебя глубокого психологического анализа. Просто хотелось бы услышать, какое впечатление он на тебя сейчас производит. -- И не так уж часто я с ним сталкивался,-- уклончиво произнес Мальм. -- Во всяком случае, чаще, чем я,-- настаивал начальник ЦПУ.-- Тот он или не тот? -- Ты хочешь знать, тот ли он, что прежде был, до ранения? Да нет, пожалуй, не тот. Но ведь он долго болел, большой перерыв был, ему нужно какое-то время, чтобы втянуться в работу. -- Ну а в какую сторону он, по-твоему, изменился? Мальм неуверенно посмотрел на шефа. -- Да уж во всяком случае, не в лучшую. Он всегда был себе на уме и со странностями. Ну и склонен слишком много на себя брать. Начальник ЦПУ наклонил голову и сморщил лоб. -- В самом деле? Да, пожалуй, это верно, однако прежде он успешно справлялся со всеми заданиями. Или по-твоему, он теперь стал больше своевольничать? -- Трудно сказать... Ведь он всего две недели как вышел на работу... -- По-моему, он какой-то несобранный,-- сказал начальник ЦПУ.-- Хватка уже не та. Взять хоть его последнее дело, этот смертный случай на Бергсгатан. -- Да-да,-- подхватил Мальм.-- Это дело он вел неважно. -- Отвратительно! Больше того -- какую нелепую версию предложил! Спасибо, пресса не заинтересовалась этим делом. Правда, еще не поздно, того и гляди, просочиться что-нибудь. Вряд ли это будет полезно для нас, а для Бека и подавно. -- Да, тут я просто теряюсь,-- сказал Мальм.-- У него там многое буквально из пальца высосано. А это мнимое признание... Я даже слов не нахожу. Начальник ЦПУ встал, подошел к окну, выходящему на Агнегатан, и уставился на ратушу напротив. Постоял так несколько минут, потом вернулся на место, положил ладони на стол, внимательно осмотрел свои ногти и возвестил: -- Я много думал об этой истории. Сам понимаешь, она меня беспокоит, тем более что мы ведь собирались назначить Бека начальником управления. Он помолчал. Мальм внимательно слушал. -- И вот к какому выводу я пришел,-- снова заговорил начальник.-- Когда посмотришь, как Бек вел дело этого... этого... -- Свярда,-- подсказал Мальм. -- Что? Ладно, пускай Свярда. Так вот -- все поведение Бека свидетельствует, что он вроде бы не в своей тарелке, как по-твоему? -- По-моему, очень похоже на то, что он спятил,-- сказал Мальм. -- Ну до этого, будем надеяться, еще не дошло. Но какой-то сдвиг в психике, несомненно, есть, а потому я предложил бы подождать и поглядеть -- серьезно это или речь идет о временном последствии его болезни. Начальник ЦПУ оторвал ладони от стола и снова опустил их. -- Словом... В данный момент я посчитал бы несколько рискованным рекомендовать его на должность начальника управления. Пусть еще поработает на старом месте, а там будет видно. Все равно ведь этот вопрос обсуждался только предварительно, на коллегию не выносился. Так что предлагаю снять его с повестки дня и отложить до поры до времени. У меня есть другие, более подходящие кандидаты на эту должность, а Беку необязательно знать, что обсуждалась его кандидатура, и ему не обидно будет. Ну как? -- Правильно,-- сказал Мальм.-- Это разумное решение. Начальник ЦПУ встал и открыл дверь: Мальм тотчас сорвался с места. -- Вот именно,-- заключил начальник ЦПУ, затворяя за ним дверь.-- Весьма разумное решение. Когда слух о том, что повышение отменяется, через два часа дошел до Мартина Бека, он, в виде исключения, вынужден был согласиться с начальником ЦПУ. Решение и впрямь было на редкость разумным. Филип Трезор Мауритсон ходил взад и вперед по камере. Ему не сиделось на месте, и мысли его тоже не знали покоя. Правда, со временем они сильно упростились и теперь свелись всего к нескольким вопросам. Что, собственно, произошло? Как это могло получиться? Он тщетно доискивался ответа. Дежурные наблюдатели уже докладывали о нем тюремному психиатру. На следующей неделе они собирались обратиться еще и к священнику. Мауритсон все требовал, чтобы ему что-то объяснили. А священник -- мастак объяснять, пусть попробует. Заключенный лежал неподвижно на нарах во мраке. Ему не спалось. Он думал. Что же случилось, черт побери? Как все это вышло? Кто-то должен знать ответ. Кто? Примечания 1 Чарлз Гито в июле 1881 года смертельно ранил двадцатого президента США -- Гарфилда.-- Здесь и далее примечания переводчиков. 2 Я -- фотоаппарат (англ.). 3 "Партайтаг в Нюрнберге" -- имеется в виду документальный фильм об одном из сборищ немецких фашистов. 4 Гейдрих -- гитлеровский палач, убит в 1942 году патриотами в Чехословакии. Интерпол -- международная организация уголовной полиции. 5 Навеки твой (англ.). 6 Оставить корабль {англ.). 7 "Кларте"-- первое международное объединение прогрессивных деятелей культуры. Основано в Париже в 1919 году. Скандинавские страны присоединились к нему в начале двадцатых годов. 8 Объединенные группы поддержки Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. В настоящее время эта организация распущена. 9 Балаклавский бой произошел в октябре 1854 года во время Крымской воины. Дэвид Битти -- английский адмирал, во время первой мировой войны участвовал в боях у Гельголанда, у Догтер-банки, в Ютландском сражении.