игатель использовал бы жидкий парафин, который уничтожает и самого себя, и все, с чем соприкоснется. -- Значит, я не смогу сегодня пойти к агностикам, Фрейзер. Мне нечего надеть! -- Я вижу, что вы принимаете удары судьбы очень мужественно -- как то и подобает ученому и джентльмену, доктор Мэллори. -- Спасибо, -- поклонился Мэллори. Повисло молчание. -- Фрейзер, мне нужно выпить. Фрейзер медленно кивнул. -- Бога ради, Фрейзер, давайте пойдем куда-нибудь, где можно будет надраться по-настоящему, как последние мерзавцы, как рвань подзаборная, в заведение, где нет никаких этих хрусталей, позолоты и лепных потолков. Плюнем на этот распрекрасный Дворец и пойдемте в какой-нибудь трактир, где не побрезгуют человеком, у которого не осталось ничего, кроме последнего сюртука на плечах! Мэллори поковырял ногой в останках платяного шкафа. -- Я знаю, что вам нужно, сэр, -- согласно откликнулся Фрейзер. -- Веселое заведение, где можно выпустить пар -- где есть выпивка, танцы и общительные дамы. Мэллори обнаружил почерневшие латунные пуговицы своего вайомингского плаща и окончательно возненавидел негодяя, который устроил пожар. -- Вы ведь не станете водить меня на помочах? Я знаю, Олифант приказал вам нянчиться со мной. Не нужно, Фрейзер. У меня боевое настроение. -- Я понимаю вас, сэр. День выдался очень плохой. Но ничего, вы еще не видели Креморнские сады. -- Больше всего я хочу увидеть этого мерзавца в прицеле крупнокалиберной винтовки! -- Я прекрасно понимаю ваши чувства, сэр. Мэллори открыл серебряный портсигар -- хоть что-то из покупок да осталось, -- раскурил свою последнюю сигару и после нескольких глубоких затяжек с наслаждением ощутил умиротворяющее действие табака. -- Ладно, -- сказал он, -- на худой конец сойдут и эти ваши Креморнские сады. Следуя за Фрейзером по Кромвель-лейн мимо огромной груды светлого кирпича -- Центра легочных заболеваний, -- Мэллори невольно представил себе, какой кошмар творится там сегодня. Истерзанный этим медицинским кошмаром, он был буквально вынужден завернуть в первый же попавшийся по дороге паб и выпить пять рюмок виски, на удивление приличного. Уютно расположившиеся в пабе туземцы вели себя вполне весело и дружелюбно; к сожалению, они то и дело скармливали свои трудовые двухпенсовики пианоле, лихо отзвякивавшей "Приди ко мне" -- мотивчик, вызывавший у Мэллори почти физиологическую тошноту. Ну и ладно, это же еще не Креморнские сады. На первые признаки серьезных беспорядков они наткнулись несколькими кварталами дальше по Нью-Бромптон-роуд, возле мануфактуры "Беннет и Харпер. Ковровые покрытия". Толпа людей в униформе осадила заводские ворота. Какой-то трудовой конфликт. Минуту спустя Мэллори и Фрейзер разобрались, что толпа почти полностью состоит из полицейских. "Беннет и Харпер" производили -- из холста, пробковой крошки и какой-то угольной химии -- симпатичный, с веселеньким рисунком, водонепроницаемый материал, очень подходивший для оклейки полов в кухнях, ванных и туалетах. Кроме этого материала, пользовавшегося большой любовью среднего класса, завод производил огромное количество удушливых газообразных отходов, без которых и средний класс и остальное население города вполне могли бы обойтись, а сейчас и тем более. Первыми официальными лицами на месте событий -- во всяком случае, они приписывали себе такую честь -- были инспекторы Королевской патентной службы, мобилизованные в соответствии с чрезвычайным планом правительства. Господа Беннет и Харпер, совсем не желавшие потерять дневную продукцию, оспорили полномочия патентной службы останавливать работы. Два инспектора из Промышленного комитета Королевского общества, подъехавшие чуть позже, сослались на прецеденты. Беспорядки привлекли местного констебля, следом за ним примчался на паробусе летучий отряд городской полиции с Боу-стрит. Большинство паробусов было реквизировано правительством, равно как и весь парк наемных экипажей города, -- в соответствии с чрезвычайным планом, предназначенным для борьбы с забастовками на железных дорогах. Дымовые трубы уже не дымили -- честь и хвала расторопной полиции и заботливому правительству, -- но работники мануфактуры все еще оставались на ее территории, праздные и очень возбужденные, поскольку никто ничего не сказал им об оплаченном выходном, вполне ими заслуженном -- так, во всяком случае, полагали они сами. Предстояло также выяснить, кто будет нести ответственность за охрану собственности господ Беннета и Харпера и кто может дать официальное разрешение снова запустить котлы. Что еще хуже, возникли серьезные неполадки в полицейской телеграфной службе, завязанной, по всей вероятности, на вестминстерскую пирамиду Центрального статистического бюро. Смрад там что-нибудь разъел, предположил Мэллори. -- Вы же из Особого отдела, мистер Фрейзер, -- невинно заметил он. -- Почему бы вам не вправить мозги этим олухам? -- Очень смешно, -- огрызнулся Фрейзер. -- А я-то все удивляюсь, почему это на улицах нет полицейских. Они же, наверное, вот так копаются на мануфактурах по всему Лондону! -- А вас это приводит в дикий восторг, -- буркнул полицейский. -- Бюрократы! -- торжествующе провозгласил Мэллори. -- А ведь такое развитие событий было легко предсказуемо, изучи они повнимательнее теорию катастрофистов. Мы имеем дело с клубком синергических взаимодействий -- система сваливается в хаос через каскад удвоения периода!* -- Господи, а это еще что такое? -- Говоря попросту, -- улыбнулся Мэллори, -- это значит, что все становится вдвое хуже и несется вдвое быстрее, пока вконец не развалится. -- Заумная белиберда. Неужто вы скажете, что это имеет какое-то отношение к положению дел в Лондоне? -- Очень интересный вопрос! -- кивнул Мэллори. -- Вы затронули глубочайшие метафизические корни проблемы. Если я строю работоспособную модель явления, значит ли это, что я его понимаю? А может быть, все дело в тривиальнейшем совпадении или в артефакте метода? Лично я убежденный аналогист и отношусь к машинному моделированию с величайшим доверием, однако это еще не значит, что его исходные предпосылки -- истина в последней инстанции. Темное дело, Фрейзер, очень темное. Старик Юм да епископ Беркли* -- вот кто собаку съел на таких вопросах. -- А вы, случаем, не пьяны, сэр? -- Просто в слегка приподнятом настроении, -- пробубнил сквозь платок Мэллори. -- В небольшом поддатии. Они зашагали дальше, благоразумно предоставив полиции самостоятельно разбираться с проблемой газообразных промышленных отходов. Внезапно Мэллори остро ощутил утрату своего старого доброго вайомингского плаща. Ему не хватало походной фляги, подзорной трубы, надежной тяжести винтовки за спиной. Холодных чистых просторов, где жизнь была полнокровной, а смерть -- быстрой и честной. Ему хотелось в экспедицию, как можно дальше от Лондона. Можно отменить все договоренности. Можно подать заявку на финансирование в Королевское общество или, и того лучше, в Географическое. И мотать из этой Англии, мотать как можно скорее! -- Не стоит, сэр, -- сказал Фрейзер. -- Это будет еще хуже. -- Я что, опять говорил вслух? -- Да, сэр, немного. -- Где в этом городе можно найти хорошую винтовку, Фрейзер? Челси-парк остался далеко позади, теперь они вышли на Камера-сквер. Расположенные здесь магазины предлагали покупателю всевозможные оптические товары: таблотайпы и волшебные фонари, фенакистоскопы и любительские телескопы. Имелись здесь и простенькие микроскопы для юных натуралистов -- копошащиеся в грязной воде анималькулы неизменно привлекают к себе внимание любознательных подростков. Крохотные существа не представляют никакого практического интереса, но их изучение может привести юные умы к доктринам истинной науки. Охваченный сентиментальными воспоминаниями, Мэллори остановился перед витриной с такими микроскопами. Они напомнили ему о добром старом лорде Мэнтелле, который дал ему его первую работу -- уборщика в музее Льюиса. От уборки мальчик перешел к каталогизации костей и птичьих яиц, а затем к настоящей кембриджской стипендии. Старый лорд несколько усердствовал с розгой, но, как понимал теперь Мэллори, не более, чем он, Мэллори, того заслуживал. В конце улицы раздался странный свистящий звук; Мэллори повернул голову и увидел, как из тумана вылетает какое-то не совсем реальное существо. Одежда на хлипкой, низко пригнувшейся фигурке развевалась и хлопала от скорости, из-под мышек торчали длинные палки. Мимо ошарашенного Мэллори со свистом и улюлюканьем пронесся самый обычный лондонский шпаненок лет тринадцати или сколотого, в ботинках на резиновых колесиках. Умело затормозив, мальчишка развернулся и двинулся назад, отталкиваясь палками от мостовой. Через несколько секунд Мэллори и Фрейзер оказались в окружении целой шайки кричащих и приплясывающих дьяволят. Ни на одном из них -- за исключением первого -- не было башмаков с колесиками, зато почти каждую физиономию прикрывала квадратная марлевая маска, точно такая же, какими пользовались техники Бюро при работе с машинами. -- Послушайте, ребята, -- рявкнул Фрейзер, -- откуда у вас эти маски? Но мальчишки словно его не слышали. -- Потрясно! -- крикнул один из них. -- А ну-ка еще разок, Билл! Другой исполнил нечто вроде короткого ритуального танца; трижды отставив ногу в сторону, он высоко подпрыгнул и заорал во весь голос: -- Полный кайф! Шайка откликнулась хохотом и криками "ура". -- А ну-ка стихните! -- приказал Фрейзер. -- Кислая харя! -- презрительно осклабился колесник. -- Говнюк! Его дружки разразились издевательским хохотом. -- Где ваши родители? -- не унимался Фрейзер. -- В такую погоду нужно сидеть дома. -- А ху-ху не хо-хо? -- фыркнул все тот же колесник. -- Вперед, моя бесстрашная команда! Вас ведет Пантера Билл! Он оттолкнулся палками и помчался. Остальные последовали за ним, вопя и улюлюкая. -- Слишком уж хорошо одеты для беспризорников, -- заметил Мэллори. Сорванцы отбежали на некоторое расстояние и теперь, судя по всему, готовились сыграть в "щелкни кнутом". Каждый из них схватил соседа за руку, образуя цепочку; мальчишка на колесах занял место в хвосте. -- Не нравится мне это, -- пробормотал Мэллори. Мальчишки помчались гуськом, все больше набирая скорость, затем передний из них резко свернул, и живая цепочка размахнулась по Камера-сквер, передавая импульс от звена к звену. В конце концов произошло то, из-за чего и затевалась эта игра: мальчишка на колесах набрал головокружительную скорость и оторвался от цепочки, как выброшенный из пращи камень. Ликующе вопя, он понесся по мостовой, но вдруг споткнулся о какую-то выбоину и вломился головой в витрину; гильотинными ножами посыпались осколки. Пантера Билл лежал на мостовой, не то мертвый, не то оглушенный; какое-то мгновение остальные потрясенно молчали. -- Сокровища! -- взвизгнул вдруг один из мальчишек. С безумными криками вся свора малолетнего хулиганья бросилась в разбитую витрину и принялась хватать все что ни попадя: телескопы, штативы, химическую посуду... -- Стой! -- крикнул Фрейзер. -- Полиция! Он сунул руку в карман, сорвал с лица платок и трижды свистнул в никелированный полицейский свисток. Мальчишек словно ветром сдуло. Они неслись по улице, как стая вспугнутых павианов, -- и уносили почти всю захваченную добычу. Фрейзер пустился в погоню; мгновенье спустя за ним последовал и Мэллори. Пробегая мимо разгромленного магазина, они увидели, что Пантера Билл приподнялся на локте и трясет окровавленной головой. -- Ты ранен, мальчик? -- резко остановился Мэллори. -- Не боись, все в поряде. -- Мальчишка с трудом ворочал языком, голова его была рассечена до кости, по лицу струилась кровь. -- Не трогайте меня, вы, замаскированные бандиты! Мэллори торопливо стянул с лица платок и попытался улыбнуться: -- Ты поранился, мальчик. Тебе нужна помощь. Они с Фрейзером наклонились над Пантерой Биллом. -- На помощь! -- заорал тот. -- На помощь, моя верная команда! Мэллори оглянулся. Может быть, кого-нибудь из этой шпаны удастся послать за помощью. Сверкающий треугольный осколок стекла вылетел, вращаясь, из тумана и вонзился Фрейзеру в спину. Полицейский рывком выпрямился, его глаза наполнились животным ужасом. Пантера Билл поднялся на четвереньки, затем вскочил. Где-то неподалеку вдребезги разлетелась очередная витрина -- из тумана донеслись грохот, звон и ликующие крики. Стеклянный осколок крепко засел в спине Фрейзера. -- Они же нас убьют! -- крикнул Мэллори, хватая инспектора за руку, и бросился бежать. За ними бомбами взрывались витрины, звенели осыпающиеся на тротуар осколки, иногда раздавалось резкое, короткое звяканье куска стекла, брошенного в стену. -- Вот же сволочи, -- пробормотал Фрейзер. -- Сокровища! -- звенел в тумане крик Пантеры Билла. -- Сокровища! -- Теперь держитесь, -- сказал Мэллори. Обернув руку платком, он выдернул осколок из спины Фрейзера. К великому его облегчению, осколок не разломался, вышел целиком. Инспектор всем телом передернулся от боли. Мэллори осторожно помог ему снять сюртук. Кровь пропитала рубашку Фрейзера до пояса, но все выглядело много лучше, чем можно было ожидать. Осколок вонзился в замшевый ремень, удерживавший подмышкой Фрейзера маленький многоствольный пистолет. -- В ремень попало, -- сказал Мэллори. -- Рана совсем неглубокая, нужно только остановить кровь... -- Полицейский участок, -- кивнул бледный, ни кровинки в лице, Фрейзер. -- Кингсроуд Уэст. Сзади снова посыпались стекла. Шли они быстро, каждый шаг заставлял Фрейзера морщиться отболи. -- Вам лучше остаться со мной, -- сказал он. -- Проведете ночь в полицейском участке. На улицах плохая обстановка. -- Да уж, -- согласился Мэллори. -- Но вы за меня не беспокойтесь. -- Я серьезно говорю, Мэллори. -- Разумеется. Два часа спустя Мэллори был в Креморнских садах. Подвергнутый экспертизе документ представляет собой письмо, написанное от руки на листе бумаги с оторванным верхним краем. Лист дважды сложен пополам, судя по всему -- в спешке. Дата отсутствует, однако экспертиза установила, что это подлинный автограф Эдварда Мэллори. Почерк торопливый, некоторые особенности почерка указывают на частичную утрату мышечной координации. Бумага среднего качества, типичная для официальных бланков середины 1850-х годов; исследованный образец сильно пожелтел от времени. Вероятное происхождение бланка -- полицейский участок Кингс-роуд Уэст. Текст, нанесенный сильно поблекшими чернилами и пером, сношенным от долгого пользования, гласит следующее: МАДАМ! Я никому не сказал. Но кому-то все же должен сказать. Я решил, что моей конфиденткой будете Вы, поскольку иных вариантов нет. Взяв на хранение Вашу собственность, я сделал это по доброй воле. Ваша просьба равносильна для меня королевскому приказу, и Ваши враги -- мои враги. Исполнять роль Вашего паладина -- высочайшая привилегия в моей жизни. Я прошу вас не беспокоиться о моей безопасности. Умоляю, не предпринимайте ради меня никаких шагов, могущих подвергнуть опасности Вас самое. Любой риск в этой схватке я принимаю с радостью, но есть и другой риск. Если со мной случится худшее, Вашу собственность едва ли когда-нибудь найдут. Я изучил перфокарты. Я смутно догадываюсь об их назначении, хотя смысл программы лежит далеко за пределами моих скудных познаний. Простите меня, если я позволил себе лишнее. Я надежно обернул перфокарты в полотно и собственноручно запечатал их в герметичный гипсовый контейнер. Контейнер этот -- череп бронтозавруса, выставленного в Музее практической геологии на Джермин-стрит. Ваша собственность сейчас пребывает в полной безопасности на высоте тридцати футов от пола. Об этом не знает ни одна живая душа, за исключением Вас и смиреннейшего слуги Вашей светлости, Эдварда Мэллори, Ч.К.О., Ч.К.Г.О. ИТЕРАЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ СЕМЬ ПРОКЛЯТИЙ Объект, массивный фаянсовый овал, представляет собой патриотическую мемориальную табличку. Выпуском подобных табличек отмечали смерть членов королевской семьи и глав государства. Под первоначально бесцветной глазурью, потрескавшейся и пожелтевшей от времени, можно различить черты лорда Байрона. После смерти премьер-министра в Англии было продано несколько десятков тысяч таких предметов. Фаянсовые заготовки производились массовым способом и постоянно хранились на складах на случай кончины достаточно заметной персоны. Портрет Байрона, окруженный гирляндами, свитками и картинами из ранней истории Промышленной радикальной партии, отпечатан на прозрачной пленке, а затем перенесен на фаянс, покрыт глазурью и обожжен. Слева от Байрона, среди пышных свитков, венценосный британский лев поднялся на задние лапы над кольцами поверженного змея, символизирующего, нужно понимать, луддитское движение. Как до, так и после прихода Байрона к власти многие авторы отмечали, что одно из первых его выступлений в Палате лордов -- февральская речь 1812 года -- было посвящено защите луддитов. Согласно широко распространенной легенде сам Байрон высказался по этому поводу следующим образом: "Но ведь были луддиты, сэр, и были луддиты". При всей апокрифичности этой фразы она полностью соответствует тому, что известно о личности премьер-министра и отчасти объясняет крайнюю жестокость, с какой он подавил массовое антипромышленное движение Уолтера Джерарда, вспыхнувшее позднее в Манчестере. Ведь этот луддизм боролся не со старым режимом, а с новым, с тем, который был установлен самими радикалами. Настоящий объект был в свое время собственностью Эбенезера Фрейзера, инспектора Особого отдела Боу-стрит. Мэллори околачивался рядом с Фрейзером, наблюдая, как полицейский врач орудует сомнительной чистоты губкой и бинтами, пока не убедился, что инспектор полностью ушел в свои страдания. Чтобы еще более усыпить его подозрения, Мэллори позаимствовал у стражей закона лист бумаги и уселся за составление письма. Тем временем участок на Кингс-роуд понемногу наполнялся горланящими пьяницами и дебоширами. Как социальный феномен это представляло несомненный интерес, однако Мэллори был далеко не в настроении провести ночь на топчане в шумной мужской компании. Он наметил совершенно иную программу действий и упорно ее придерживался, а потому вежливо расспросил запыхавшегося и издерганного сержанта о дороге, аккуратно записал его указания в блокнот и выскользнул из участка. Креморнские сады он нашел без труда. Царящая здесь атмосфера отлично демонстрировала динамику кризиса. Никто в садах, казалось, не сознавал, что творится чуть дальше, ударные волны локализованного разложения не распространились еще по всей системе. И воняло здесь не так сильно. Сады располагались в Челси, намного выше самого грязного участка Темзы. Вечерний бриз приносил с реки легкий, даже приятный запах рыбы; древние раскидистые вязы почти скрывали от глаз завладевший городом туман. Солнце село, и на радость почтеннейшей публики в сгущающейся тьме смутно замерцали мириады газовых фонарей. Мэллори без труда мог представить себе пасторальное очарование садов в более счастливые времена. Здесь были клумбы яркой герани, ровно постриженные лужайки, оплетенные виноградом беседки, причудливые павильоны и, конечно же, знаменитый "Хрустальный круг". А еще "Слоновий выгон" -- огромный танцевальный зал, крытый, но без стен, где на деревянном, с выбоинами от каблуков настиле могли вальсировать или отплясывать польку тысячи танцоров одновременно. Внутри имелись прилавки со снедью и напитками; огромный, с конным приводом панмелодиум лихо наигрывал попурри из модных опер. Однако сегодня упомянутые тысячи отсутствовали. На помосте вяло толклись три, не более, сотни народу, и не более сотни из них можно было бы назвать людьми респектабельными. Эта сотня, как думалось Мэллори, состояла из тех, кто устал от сидения в четырех стенах, а также влюбленных парочек, отважно переносящих любые трудности. Из оставшихся две трети составляли мужчины -- более или менее опустившиеся, а треть -- проститутки, более или менее наглые. Мэллори подошел к бару и выпил две рюмки виски. Виски оказалось паршивым, да и запах у него был странноватый -- то ли из-за смрада, то ли кто-то попытался улучшить грошовый самогон поташем, или нашатырем, или кассией. Да нет, скорее уж индейской ягодой, вон какой у этой отравы густой цвет, прямо как у портера. А в желудке-то, в желудке как жжет, словно и не виски это вовсе, а серная кислота. Танцевали немного, лишь несколько пар пытались изобразить что-то вроде вальса. Мэллори и в лучшие-то времена танцевал редко, поэтому он принялся рассматривать женщин. Высокая молодая женщина с хорошей фигурой кружилась в паре с пожилым бородатым джентльменом. Джентльмен был тучен и явно страдал подагрой, зато женщина танцевала с профессиональным изяществом; в искусственном свете то и дело поблескивали медью каблуки французских ботинок. Кружение ее нижних юбок давало некоторое представление о форме и размере бедер под ними. И никаких турнюров, никакого китового уса. У нее были красивые лодыжки, обтянутые красными чулками, а юбки кончались дюйма на два выше, чем то допускали приличия. Лица женщины он не видел. Панмелодиум начал новый мотивчик, но джентльмен уже явно выдохся. Пара остановилась и отошла к группе друзей, состоявшей из пожилой, приличного вида женщины в капоре, двух молоденьких девушек вполне определенного свойства и еще одного пожилого джентльмена, чье унылое лицо явно указывало на иностранное происхождение. Голландия или какая-нибудь из Германий. Танцевавшая девушка заговорила с подружками; время от времени она запрокидывала голову, как будто смеялась. У девушки были великолепные темные волосы, шляпка, подвязанная на шее лентами, висела у нее за спиной. Красивая крепкая спина и тонкая талия. Мэллори начал медленно пробираться в ее сторону. Девушка что-то горячо втолковывала иностранцу, однако на его кислой физиономии не отражалось ничего, кроме брезгливого высокомерия. Девушка небрежно изобразила что-то вроде книксена и отвернулась. И тут Мэллори впервые увидел ее лицо. У нее был необычно длинный подбородок, густые брови и широкий улыбчивый рот с чуть подведенными помадой губами. Лицо не то чтобы уродливое, но простенькое, заурядное, разве что серые глаза его немного скрашивают да волосы. И все же было в этой девушке нечто привлекательное, бесшабашно дерзкое и чувственное. А еще - изумительная фигура. Это было особенно заметно, когда она шла -- плавно покачиваясь, почти скользя -- к бару. Снова эти восхитительные бедра и плавный изгиб спины. Девушка облокотилась о стойку и начала любезничать с барменом; подол ее юбки задрался почти до середины икр. Мэллори вздрогнул, словно получив пинок этой мускулистой, обтянутой красным чулком ногой. Он подошел к бару. Девушка не любезничала с барменом, а спорила, сварливо и слегка жалобно, чисто по-женски. Ей хотелось выпить, но у нее не было денег, заплатят ее друзья, чуть попозже. Бармен не верил, но не говорил этого прямо. Мэллори постучал по стойке шиллингом: -- Бармен, налейте даме, что она просит. Девушка взглянула на него с раздраженным удивлением, но тут же взяла себя в руки, кокетливо опустила ресницы и улыбнулась. -- Ты знаешь, Николас, что я люблю больше всего, -- сказала она бармену. Тот принес высокий бокал с шампанским и освободил Мэллори от его денег. -- Обожаю шампанское, -- сказала девушка Мэллори. -- Когда пьешь шампанское, танцуешь потом как перышко. Вы танцуете? -- Кошмарно, -- ответил Мэллори. -- Могу я пойти к тебе домой? Она оглядела его с головы до ног, уголок широкого рта приподнялся в чувственной усмешке. -- Подожди секунду. -- Девушка поставила пустой бокал на стойку и направилась к своей компании. Мэллори не стал ждать, решив, что она попросту вильнула хвостом. Он неспешно зашагал вокруг гигантского помоста, рассматривая других женщин, но тут увидел, что недавняя знакомая призывно машет рукой, и вернулся к стойке. -- Я могу отвести тебя домой, но тебе это может и не понравиться, -- сказала она. -- Почему? -- удивился Мэллори. -- Ты мне нравишься. -- Не в этом дело, -- рассмеялась девушка. -- Я живу не здесь, в Бромптоне, а в Уайтчепеле. -- Далеко. -- Поезда не ходят. И кэба сейчас не найти. Я боялась, что мне придется ночевать прямо в парке! -- А как же твои друзья? -- поинтересовался Мэллори. Девушка тряхнула головой, словно говоря: "Да пошли они, эти друзья". От резкого движения в ямке у ее горла мелькнул краешек машинных кружев. -- Я хочу вернуться в Уайтчепел. Ты меня доведешь? У меня нет денег. Ни гроша. -- Хорошо. -- Мэллори предложил ей руку. -- Пять миль пешком, но ноги у тебя чудесные. Девушка взяла его под локоть и улыбнулась: -- Мы еще успеем на речной пироскаф от Креморнской пристани. -- А-а, -- протянул Мэллори. -- Это чуть ниже по Темзе, да? -- Это совсем не дорого. -- Они спустились по ступенькам гигантского настила в мерцающую светом газовых рожков темноту. -- Ты ведь не из Лондона? Коммивояжер? Мэллори покачал головой. -- Ты мне дашь соверен, если я с тобой пересплю? Мэллори не ответил, несколько шокированный такой прямолинейностью. -- Ты можешь остаться на всю ночь, -- продолжала девушка. -- У меня очень симпатичная комната. -- Да, так я и хочу. Он споткнулся о камень и чуть не упал. Девушка помогла неустойчивому кавалеру сохранить равновесие и взглянула ему в глаза. -- Ты немного под градусом, да? А так ты вроде ничего. Как тебя звать? -- Эдвард. Но все называют просто Нед. -- Но это же и мое имя тоже! -- воскликнула она. -- Харриэт Эдвардес, не Эдвардс, а Эдвардес, с "е". Это мой сценический псевдоним. А друзья зовут меня Хетти. -- У тебя божественная фигура, Хетти. Я ничуть не удивлен, что ты играешь на сцене. -- Тебя нравятся нехорошие девушки, Нед? -- В полутьме серые глаза Хетти казались почти черными. -- Надеюсь, да, потому что у меня сегодня настроение делать очень нехорошие вещи. -- Конечно, нравятся. -- Мэллори обнял левой рукой ее туго стянутую талию, прижал правую руку к объемистой груди и буквально впился в ее губы. Девушка чуть взвизгнула от удивления, а потом закинула ему руки на шею. Поцелуй растянулся на несколько минут; Мэллори чувствовал ее язык у себя на зубах. Затем Хетти чуть отстранилась. -- Нам ведь нужно попасть домой, Нед. Ты понимаешь? -- Понимаю, -- ответил он, тяжело дыша. -- Но только ты покажи мне свои ноги, прямо сейчас. Покажешь? Девушка оглянулась по сторонам, приподняла нижние юбки до колен и тут же их опустила. -- Идеальные! -- восхитился Мэллори. -- Ты могла бы позировать художникам. -- Позировала, -- усмехнулась Хетти. -- Только на этом не заработаешь. От пристани донесся гудок пироскафа. Они побежали со всех ног и успели взлететь по сходням за какую-то секунду до отхода. После суматошного бега виски снова ударило Мэллори в голову. Дав девушке шиллинг, чтобы та заплатила четыре пенса за проезд, он отыскал на палубе парусиновый шезлонг. Кораблик развел пары, его колеса зашлепали по черной воде. -- Пошли в салон, -- сказала Хетти. -- Там есть что выпить. -- Мне хочется посмотреть на Лондон. -- Не думаю, что тебе понравится. -- Понравится, если ты останешься со мной. -- Как ты интересно говоришь, Нед! -- рассмеялась девушка. -- Забавно, я сперва подумала, что ты фараон, такой ты был строгий и важный. Но фараоны так не говорят, хоть пьяные, хоть трезвые. -- Тебе не нравятся комплименты? -- Нет, очень нравятся. Но и шампанское мне тоже нравится. -- Подожди минутку. -- Мэллори был пьянее, чем ему хотелось бы. Тяжело поднявшись, он отошел к ограждению носа и крепко его стиснул, стараясь вернуть пальцам чувствительность. -- Темнотища-то какая в городе. -- Слушай, а ведь точно, -- удивилась девушка. От нее пахло соленым потом, чайной розой и шахной. Мэллори задумался, много ли у нее там волос и какого они цвета. Ему очень хотелось их увидеть. -- А почему это, Нед? -- Что почему? -- Почему так темно? Это что, из-за тумана? -- Газовые фонари, -- объяснил Мэллори. -- Правительство отключило все газовые фонари в городе, потому что от них дым. -- Ловко придумано. -- А теперь люди шляются по темным улицам и громят все, что ни попадется. -- Откуда ты знаешь? Он пожал плечами. -- Так ты точно не фараон? -- Нет, Хетти. -- Не люблю фараонов. Они всегда так разговаривают, будто знают чего-то, чего ты не знаешь. И не говорят, откуда они это знают. -- Я бы мог тебе рассказать, -- вздохнул Мэллори. -- Даже хотел бы. Но ты не поймешь. -- Пойму, Нед, -- сказала Хетти голосом тусклым, как шелушащаяся краска. -- Я люблю слушать, как говорят умные мужчины. -- Лондон -- это очень сложная система, выведенная из равновесия. Это как... Как пьяный мужик, вдребезги пьяный, в комнате с бутылками виски. Виски спрятано -- поэтому он ходит и ищет. Найдет бутылку, глотнет и отставит, и тут же о ней забудет. А потом снова ходит и ищет -- и так раз за разом. -- А потом у него кончается выпивка, и ему приходится бежать в лавку. -- Нет. Спиртное никогда не кончается. Есть еще демон, он постоянно доливает бутылки. Это у нас открытая динамическая система. Человек бродит и бродит по комнате вечно, никогда не зная, каким будет его следующий шаг. Совершенно вслепую и ничего на зная наперед, он выписывает круги, восьмерки, любые фигуры, какие только можно придумать, катаясь на коньках, но он никогда не выходит из комнаты. А потом однажды гаснет свет, и человек сломя голову выбегает наружу в кромешную тьму. И тогда может случиться все, что угодно, ибо тьма кромешная есть Хаос. Вот и у нас там Хаос, Хетти. -- И тебе это нравится, да? -- Что? -- Я не очень понимаю, что ты там сейчас говорил, но вижу, что тебе это нравится. Тебе нравится об этом думать. -- Легким, совершенно естественным движением Хетти приложила руку к его ширинке. -- Колом стоит! -- Она отдернула руку и торжествующе усмехнулась. Мэллори боязливо оглянулся. На палубе было с десяток пассажиров. Никто, похоже, не смотрел, но разве в этой темноте что разберешь. -- Ты дразнишься, -- обиженно сказал он. -- Вот вытащи и увидишь, как я умею дразниться. -- Я уж подожду более подходящих времени и места. -- Вона как мужики заговорили, -- рассмеялась Хетти. Мерное шлепанье внезапно зазвучало по-иному; к нему примешался треск лопающихся пузырей. От черной воды пахнуло невыносимым смрадом. -- Гадость какая! -- воскликнула Хетти, зажимая рот ладонью. -- Пошли в салон, Нед, пошли, ну, пожалуйста! Но Мэллори удерживало странное любопытство. -- А что, бывает еще хуже? Ниже по реке? -- Гораздо хуже, -- пробубнила Хетти сквозь пальцы. -- Я видела, как люди шлепаются в обморок. -- Тогда почему паромы еще ходят? -- Они всегда ходят, -- объяснила Хетти. -- Это же почтовые. -- Ясно, -- кивнул Мэллори. -- А могу я тут купить марку? -- Внутри.-- Хетти настойчиво тянула его за локоть.-- И марку, и что-нибудь еще, для меня. Хетти зажгла в крошечной, тесно заставленной прихожей масляную лампу; Мэллори, несказанно довольный, что вырвался наконец из душной жути закоулков Уайтчепела, протиснулся мимо нее в гостиную. На квадратном столике громоздилась пачка иллюстрированных газет, все еще доставлявшихся по домам, несмотря на смрад. Жирные, различимые даже в полутьме заголовки стенали об очередном ухудшении здоровья премьер-министра. Старик Байрон вечно симулировал какую-нибудь болезнь: то у него отнималась нога, то отекало легкое, то барахлила печень. Хэтти внесла в гостиную горящую лампу, и тут же на пыльных обоях расцвели поблекшие розы. Мэллори уронил на стол золотой соверен. Он ненавидел неприятности в подобных делах и всегда платил вперед. Хетти услышала звон и улыбнулась. Потом она сбросила грязные ботинки, прошла, покачивая бедрами, в конец комнаты и распахнула дверь, из-за которой доносилось приглушенное мяуканье. В комнату вбежал большой серый кот. Хетти подхватила его на руки, погладила, приговаривая: "Соскучился, Тоби, соскучился по мамочке",-- и выпроводила на лестницу. Мэллори терпеливо ждал. -- Ну а теперь займемся тобой, -- сказала Хетти, встряхивая темно-каштановыми локонами. Спальня оказалась довольно маленькой и убогой, здесь стояли дубовая двуспальная кровать и высокое помутневшее трюмо, стоившее когда-то немалых денег. Хетти поставила лампу на ободранную прикроватную тумбочку и начала расстегивать кофточку; вытащив руки из рукавов, она чуть ли не с ненавистью отбросила ни в чем не повинную одежду в сторону. Переступив через упавшую на пол юбку, девушка начала снимать корсет и туго накрахмаленную нижнюю юбку. -- Ты не носишь кринолина, -- хрипло заметил Мэллори. -- Терпеть их не могу. Хетти расстегнула нижнюю юбку, сняла ее и отложила в сторону. Ловко расстегнув крючки корсета, она распустила шнуровку, стянула его через бедра и с облегчением вздохнула; теперь на ней осталась только коротенькая кружевная рубашка. Мэллори освободился от сюртука и ботинок. Ширинка у него чуть не лопалась. Очень хотелось выпустить зароговевший орган на волю, но при свете было как-то неудобно. Хетти с размаху запрыгнула на постель, громко скрипнув пружинами. Мэллори не мог позволить себе такой порывистости; он осторожно присел на край кровати, насквозь пропитанной запахами апельсиновой туалетной воды и пота, аккуратно снял брюки и "неупоминаемые", сложил их и положил на стул, оставшись -- по примеру хозяйки дома -- в одной рубашке. Затем Мэллори наклонился, расстегнул кармашек нательного пояса и вытащил пакетик "французских дирижаблей". -- Я воспользуюсь защитой, дорогая, -- пробормотал он. -- Ты не против? -- Дай-ка мне поглядеть. -- Хетти приподнялась на локте. Мэллори продемонстрировал ей скатанный колпачок из овечьей кишки. -- Этот не из тех, хитрых, -- облегченно сказала девушка. -- Делай, как тебе нравится, дорогуша. Мэллори осторожно натянул приспособление на член. Так будет лучше, думал он, довольный своей предусмотрительностью. "Защита" давала ощущение, что он контролирует обстановку, к тому же так безопаснее, и деньги, -- те, отданные сутенеру, -- не зря выкинуты. Крепко обвив шею Мэллори руками, Хетти намертво присосалась к нему влажным широким ртом. Мэллори вздрогнул, почувствовав на деснах кончик скользкого, верткого, как угорь, языка. Необычное ощущение резко подстегнуло его пыл. Он забрался на девушку; ее плотное тело, чуть прикрытое непристойно тонкой рубашкой, наощупь было восхитительно. После некоторых трудов ему удалось задрать подол почти до талии. Дальше пришлось искать дорогу во влажных густых зарослях; Хетти поощряюще вздыхала и постанывала. Потеряв наконец терпение, она без особых церемоний взяла дело в свои руки и довела заплутавшего путника до желанного приюта. Теперь она перестала сосать рот Мэллори, оба они дышали как пароходы, кровать под ними тряслась и скрипела, как расстроенный панмелодиум. -- О, Нед, дорогой! -- внезапно взвизгнула Хетти, вонзив ему в спину восемь острых ногтей. -- Какой он большой! Я сейчас кончу! -- Она начала судорожно извиваться. Мэллори давно не слышал, чтобы женщина говорила во время совокупления по-английски; совершенно ошарашенный, он резко кончил, как будто бесстыдное раскачивание гладких, упругих бедер насильно вырвало семя из его плоти. После короткой паузы, когда оба они переводили дух, Хетти чмокнула Мэллори в щеку и сказала: -- Это было прекрасно, Нед. Ты действительно знаешь, как это делается. А теперь давай поедим, давай? До смерти жрать хочется. -- Хорошо, -- отозвался Мэллори, вываливаясь из потной люльки ее бедер. Его переполняла благодарность к ней -- как, впрочем, и всегда, к каждой женщине, которая была к нему благосклонна, -- благодарность с некоторой примесью стыда. Но все заглушал голод. Он не ел уже много часов. -- В "Олене", это трактир внизу, могут сообразить для нас вполне приличный пти-супе*. Попросим миссис Кэрнз, она сходит и принесет. Миссис Кэрнз -- это жена хозяина дома, они живут тут прямо через стенку. -- Прекрасно, -- кивнул Мэллори. -- Но тебе придется заплатить и за еду, и ей тоже надо будет дать что-нибудь. Хетти скатилась с кровати -- и только потом одернула задранную рубашку; вид роскошных округлых ягодиц наполнил Мэллори благоговейным трепетом. Хетти выбила по стене резкую дробь; через несколько долгих секунд раздался ответный стук. -- Твоя подружка что, по ночам не спит? -- удивился Мэллори. -- Она у меня привычная, -- сказала Хетти, забираясь в кровать; пружины снова жалобно скрипнули. -- Не обращай на нее внимания. По средам наша миссис Кэрнз так обрабатывает своего несчастного мистера, что никто в доме спать не может. Мэллори осторожно снял "французский дирижабль", несколько растянувшийся, однако не получивший пробоин, столь губительных для воздухоплавательных аппаратов, и брезгливо уронил его в ночной горшок. -- Может, откроем окно? Жарко тут, сил нет. -- Ты что, дорогуша, хочешь впустить сюда смрад? -- Хетти усмехнулась и с наслаждением поскребла себя между лопаток. -- Да и вообще окна тут не открываются. -- Почему? -- Все рамы наглухо забиты. Девушка, которая жила здесь раньше, прошлой зимой... Странная была, очень уж спесивая и держала себя -- будто из благородных, но всю дорогу жутко боялась каких-то там врагов. Вот она, наверное, и заколотила все окна. Да заколачивай не заколачивай, все равно до нее добрались. * Petit-souper (фр.) "перекусить -- Это как? -- поинтересовался Мэллори. -- Она никогда не водила сюда мужчин, я такого ни разу не видела, но в конце концов за ней пришли фараоны. Из Особого отдела, слыхал, наверное? И на меня тоже, ублюдки, насели, а откуда мне знать, чем она там занималась и какие у нее друзья. Я даже фамилию ее не знала, только имя, то ли настоящее, то ли придуманное, поди разберись. Сибил какая-то. Сибил Джонс. Мэллори подергал себя за бороду. -- А что она такого сделала, эта Сибил Джонс? -- Родила вроде бы ребенка от члена парламента, когда была совсем еще молоденькой, -- пожала плечами Хетти. -- От мужика по фамилии... да ладно, тебе это ни к чему. Она крутила всю дорогу с политиками и еще немножко пела. А я вот зато позирую. Коннэсеву поз пластик?* -- Нет. Мэллори совсем не удивился, заметив на своем колене блоху. Изловив насекомое, он безжалостно его раздавил; на ногтях больших пальцев остались маленькие пятнышки крови. -- Мы одеваемся в облегающее трико, точно под цвет кожи, разгуливаем за стеклом, а мужики на нас глазеют. Миссис Уинтерхолтер -- ты видел ее сегодня в садах -- за нами присматривает, она, как это называется, мой импресарио. Народу сегодня было кошмарно мало, а эти шведские дипломаты, с которыми мы пришли, они жмоты, как не знаю что. Так что мне повезло, что ты подвернулся. * Connaissez-vous poses plastiques? (фр.) -- Знаете ли вы пластические позы? В наружную дверь коротко постучали. -- Донне-муа* четыре шиллинга,-- сказала Хетти, вставая. Мэллори взял со стула свои брюки, покопался в кармане и вытащил несколько монет. Хетти вышла в прихожую и через пару секунд принесла на ободран