омкам? Через эту жажду соития приходит чело-век к искусству; оставляет себя вечности, попирает смерть. Прекрасное - есть мир, который творит человек, - хотя не все Прекрасное есть творение человеческое, - на этом стоит Античность, Возрождение, гуманизм. Миры, сотворенные человеком, есть время, преодоленное человеком. Если искусство (в широком смысле) есть новый, человеком сотворенный мир и преодоление времени и смерти, то оно как ничто другое связывает нас с Творцом. В искусстве живо только то, что одухотворено, то, в чем есть Дух. Творчество как духовный акт абсолютно человечно, но одухотворен-ность - то, что дано человеку Богом. Божественная одухотворенность, переходя от Бога через человека в произведение искусства, делает его бессмертным, но если этого нет, то нет и бессмертного произве-дения. Сколь ни совершенны формы - без Духа они мертвы. "Книга Иова" как произведение искусства уникальна тем, что она впервые показывает, что попытка обратиться от человека к человеку - не-состоятельна. Через две с половиной тысячи лет, в XX веке н.э., мы вновь поняли, что "человек и человек" - это формула одиночества, неприкаянности, непонимания, потому что нет чего-то связующего. Недаром Иов отвечает с горечью на речи друзей своих: Доколе вы будете мучить душу мою И сокрушать меня речами? Все искусство модернизма, особенно литература и философия экзистенциализма, начиная с Кьеркегора, раскрывает как беспредельно одинок человек, лишившийся Бога. Объективно человек всегда одинок в высочайшие моменты бытия - рождения и смерти. Здесь никто дру-гой не может участвовать, но если в течение жизни человек утерял Бога, и Бога в душе нет, то зачем жизнь перед лицом такой бездны одиночества? Субъективно это выражено в сне Раскольникова на каторге: ему снилось, что все люди поражены неки-ми трихинами. Болезнь заключается в том, что люди перестают пони-мать друг друга. Каждый кричит, что именно он знает истину, и не слышат друг друга. Это болезнь нашего времени, болезнь нетерпи-мости и абсолютного одиночества, незнания Высшей Истины, о которой Лев Толстой говорил, что "только там, где есть Бог, там есть Добро, Красота и Правда", ибо Бог во всех своих проявлениях есть Любовь, есть объединение единичных истин. Поэтому состоятельна только связующая триада: "Человек - Бог - человек", - причем в этой триаде не может отсутствовать ни одно звено, иначе рухнет самая устойчивая модель Мироздания - треугольник, и человек погибнет в пучине собственного одинокого "Я". Выстраивая линию "человек - человек", мы в конце кон-цов лишаемся духа и приходим к одиночеству, войнам и гибели. Современное искусство, начиная с Достоевского и Ницше, показало нам страшную опасность - попытку вместо Бога поставить сверхчеловека. Сверхчеловек не нуждается в Боге. Он устанавливает свои законы, отсутствующие в мироздании: "Убивайте, убивайте, убивайте! Я беру на себя ваши грехи" (Герман Геринг). "Сверхчеловек" лишен понятия о человеке, ибо он лишен Духа, как будто не было тысячелетий ра-боты Духа над плотью, как будто плоть устала от напряженней духовной работы. Кроме того, обычному человеку, то есть тому, кто обла-дает Духом Божьим, сверхчеловек предназначил роль раба. Добиться этого он может только силой. В таком деле ему, кроме орудий циви-лизации в виде автоматов и танков, помогают и заменяющие Дух поня-тия: нация, каста, партия, класс. Несостоятельно и другое убеждение: нет ничего, кроме Бога. В этом случае мы приходим к инквизиции и крайнему экстремизму ис-ламского фундаментализма, ибо тогда жизнь человека - не высочай-шее таинство, не высочайшее воплощение Духа, а ничто, нечто, не имеющее цены и ценности. Будем благодарны Достоевскому, Кьеркегору, Камю, Сартру, Фрейду, Фромму, Ясперсу, показавшим ужас того, к чему мы пришли. Выявив истинную цену, которую мы заплатили, отка-зываясь от Духа и самих себя, дойдя до краха самоуничтожения, надо попытаться вернуться к великой триаде: Человек - Бог - человек. Полная ее расшифровка, наверное, невозможна. Конец Света еще не наступил, и понять замысел Божий до конца нам не дано. Дано априори две вещи: вечное движение к Истине и полная свобода в выборе между Добром и Злом. Мы не можем дать определение: что есть Бог. Повторим слова Владимира Соловьева - Бога нельзя познать, Бога можно почувствовать в своей душе. Это тоже тройст-венная формула, выраженная другими словами. Можно попытаться найти какие-то определения божественного начала, которые в ходу со времен Авраама до современных научных изысканий. Бог есть бесконечное, всеобъемлющее, во все времена сущее, из себя творящее, все собой одухотворяющее, всезнающее, во времени и пространстве бесконечное, любящее и созидающее начало. ОтБогалюбовь, созидание и гармония. От другого начала - зло, раз-рушение, хаос. И совершенный Бог созидает человека. Зачем? Какая сила любви, нам недоступная, требует сотворить сущее, огра-ниченное, как и все во вселенной, во времени и в форме, но имеющее то, чего нет во всей вселенной - Частицу Духа. Разве без человека вселенная не была бы полна? Может быть, через человека Бог тоже познает что-то, хотя бы самоощущение сотворенного существа. Тогда каждый из нас есть драгоценность в сущном мире. Теология говорит, что в каждом человеке отражен лик Божий. Причиняя друг другу боль, сея смерть, мы создаем зло, и чем больше мы творим зло, тем больше оно обрушивается на нас, отодвигая от Бога. Свобода в выборе между Добром и злом есть главный дар Бога в человеческой жизни, и самое тяжелое бремя. Иов тем и потрясает, что перед лицом абсолютного зла абсолютно свободно выбирает Добро. За две с половиной тысячи лет плоть, кажется, устала от поиска Добра. Достоевский устами Ивана Карамазова говорит о том, что человек слаб. В "Легенде о великом инквизиторе" высказана фи-лософская идея, которая в голову не пришла бы древнему иудею или античному греку. Идея XХ именно столетия: "Нет заботы беспре-рывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться". Мы только сейчас начинаем понимать, что человек не оставлен Богом, а автономен, свободен. Самое страшное в том, что человек боится свободы, он и зло-то творит по большей части длдя того, чтобы заглушить чувство свободы; он постоянно совершает бегство от свободы и отдает ее - самый святой дар Бога - любому конкретному физическому лицу, лишь бы не чувствовать гнета свободы, ибо свобода не есть индивидуальный произвол личности, не считающейся ни с чем, а жизнь по совести. Перефразируя Канта,можно сказать, что свобода - это совесть внутри нас, сверенная с Богом. Отказавшись от Бога, мы отказываемся и от свободы. Парадокс заключается в том, что без Бога нет свободы. На наших глазах происходит сокрушительное падение духовности, предсказанное в Апокалипсисе. А счет за все происходящее предъявляется Богу. И Достоевский показал почему: земля переполнилась страданиями. Приходится констатировать диагноз: нравственная старость человечества. Отсюда и казуистика взаимоотношений с Богом. Современный человек (Иван Карамазов) может и веровать в Бога; но так сострадать человеческим мукам, что мира Божьего не принимать. ". . . И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины; то я ут-верждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены. Не хочу я наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим ее сына псами! Не смеет она прощать ему! Если хочет, пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное страдание свое; но страдания своего ребенка она не имеет права простить, не смеет простить их ему!А если так, если они не смеют простить, где же гармония? Есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу. Я хочу оставаться лучше со страданиями неотомщенными. Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном него-довании моем, хотя бы я был и неправ. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек,то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю".1 Драма в том, что вместе с Иваном мы все готовы "билетик" Богу вернуть. За две с половиной тысячи лет чаша страданий человеческих переполнилась настолько, что объяснить и оправдать прошлые и настоящие страдания человека будущей вечной гармонией - невозможно, через край пере-лилось. Человек устал верить, и потому всей душой чувствуем - Апокалипсис близко . Парадоксальность заложена во всех взаимоот-ношениях человека и Бога. Трагедия бытия в том, что человеку дана возможность услы-шать ответ Бога только в момент предсмертной боли. Тому, кого Бог отметил, Он дает вторую жизнь. Иов рассказал нам о своих страда-ниях, потому что выжил. Неважно, что он говорит о Боге, неважно, что Бог говорит ему; важно, что говорит Иов о человеке, что Бог даровал Иову вторую жизнь в благоденствии - в этом заключается от-вет Бога. Иов праведен и, пройдя страдания, был услышан. А миллиарды страдальцев сошли с лица земли, не рассказав нам, что испы-тали они и что ответил им Бог. Бог услышал Иова - и в этом был залог пришествия Христа. Высшая нравственность воплотилась в том, что говорил Иов о человеке,и Высшее Начало преисполнилось состраданием к человеку, поэтому повторим тривиальную истину: главное сокровище человека - мудрость его. Иов, прокаженный, в язвах и ранах, сидящий в рубище на пепе-лище дома своего, оплакивающий смерть детей ипотерю богатства, говорит: А мудрость - где она обретается, И где оно, разума место? Не знает человек дороги к ней, И не находится она на земле живых. . . . Бог один знает дорогу к ней, И Он лишь ведает место ее. . . . "Вот страх Господень - это и есть мудрость, И удаление от зла - разум". Если бы человечество поверило этим словам, почувствовало ра-дость от осознания Истины, то не появилась бы формула зла: "уби-вайте, убивайте, убивайте - я беру на себя ваши грехи". Сверхчело-век - вне Бога, вне человека. Удаление от зла - разум. Но человек не услышал Бога, потому и не знает - зачем страдание. Если мудрость приходит через страдания, то все страдания человеческие можно понять и объяснить. Вопрос Ивана Карамазова страшнее: страдания детей зачем нужны Богу, страдания матерей их, несущих двойную боль - и за себя и за ребенка, - чем оправданы? Иван Карамазов говорит от имени самых невинных: там, в бесконеч-ности и вечности, они свидетельствуют перед Богом, а здесь на земле, кто в ответе за их страдания? Неужели смысл их страдания в том, чтобы Бог именно их услышал? Иван Карамазов бросает Богу самый страшный ответ человека - не хочу, чтобы в конце времен, когда все воскреснут, восстанут и поймут друг друга, не хочу, чтобы мать прощала убийцу своего сына. Бог простит, убиенный, если может, простит, а мать не должна простить. С человеческой точки зрения гораздо справедливее погрузиться в вечную тьму, превратить-ся в прах, смешаться с пылью вселенской, чем простить то, что простить невозможно. Карамазовский вопрос весьма актуален, но его можно поставить по другому: нужно ли было человека создавать свободным, чтобы на вершине цивилизации в самой образованной стране мира совершенно свободно "по совести" поощрялась смерть трех миллионов детей? Три миллиона еврейских детей, умерших в гетто от голода и побоев, сложенные штабелями скелетики, сожженные в одной яме; поезда детей в Дахау, Освенциме, Треблинке, где малышей раздевали, аккуратно отбирая платьица, кос-тюмчики, ботинки, стригли и вели в газовые камеры. Что услышал Бог в их криках за пять минут до смерти? Какой ответ Он даст челове-честву? И вместе со страданиями всех детей, о которых говорит Иван, неискупленными страданиями, что за мир сотворится? Понадобилось пятьсот лет, чтобы праведный Иов, засвидетельствовав-ший о человечестве, вызвал сострадание Всевышнего и воплощение Его на родине Иова, в Иудее, в образе правоверного еврея Иисуса, ко-торый провозгласил одну крамольную по тем временамистину: все человечество достой-но сострадания и спасения. Воплощение Христа было предвозвещено возвращением Иова к новой жизни и зафиксировано в Библии рас-сказом Иова о падении и возрождении человека с Божьей помощью. Но из трех миллионов маленьких страдальцев не спасся ни один, ни один не рассказал нам, что ему ответил Бог, и дух их, соприкос-нувшись с Вечным Бытием, что засвидетельствовал о человечестве? Богу все равно, к какой расе вы принадлежите, к какому народу, к какой конфессии. Бесконечное Всеобъемлющее Начало ждет от человечества общего подвига духа - приятия Добра. Судьба еврейства свидетельствует об ином, ибо, вечно гонимые, они неуклонно исполняли избранничество Божье. Недаром Адольф Гитлер говорил: "Чтобы убить совесть, нужно убить хотя бы одного еврея". Тот, кто уверен в избранничестве своего народа, готов ли заплатить за разговоры с Богом тремя миллионами хладнокровно сожженных детей? Избранность состоит только в том, чтобы пять тысяч лет нести миру идею Единого Бога. Выполнив свою миссию, пережив холокост, евреи вернулись на землю обетованную, как и было предсказано. Перед предыдущими поколениями у нас есть одно преимущество: мы можем воочию узреть ответ Бога на крик тех миллионов убитых, погубленных душ, на предсмертное вопрошание малышей, погибших не только в лагерях, но и под бомбежками, при обстрелах и пожарах во всех странах мира, гибнущих и сейчас, не сотнями, не тысячами, а миллионами. Мы видим перед собой реальное воплощение Апокалипсиса, когда технотронная цивилизация вот-вот погубит сама себя.Спасение измученного человечества, стоящего, как Иов, на пепелище своего дома, потерявшего в немыслимых жертвах, принесенных "прогрессу" в ходе войн и экологических катастроф огромную часть населения земли, больного и измученного эпидемиями и болезнями - спасение его, - как пишет Хайдеггер, - в умении вопрошать. "Чем ближе мы подходим к опасности, тем ярче начинают светить-ся пути к спасительному, тем более вопрошающими мы становимся. Ибо вопрошание есть благочестие мысли" (Хайдеггер). Иов - прообраз, символ современного человека, не знающего Истины, но перед смертельной опасностью, затронувшей все его бытие, вновь вопрошающего: "Что есть Истина?" И в этом вопрошании человек обретет спасение. "Книга Иова" - книга о пути к спасению челове-чества. Ибо вопрошание Бога - есть высшая форма Бытия. 1 Ф.М.Достоевский "Братья Карамазовы"
2 3
"ГАМЛЕТ" ИЛИОПРАВДАНИЕДОБРА
Мы привыкли говорить о драматизме человеческого существования, однако само появление человека, история как таковая, является драмой вселенского масштаба. История, воспринятая как драма, дает нам понять, что первыми и главнейшими вопросами, которые встали перед осознавшим себя человечеством, были вопросы нравст-венные, вечные вопросы отношения человека к человеку, человека ко всей вселенной, и, наконец, человека к Богу. В разные времена эти вопросы то отходят на второй план, то выступают вперед и заставляют вновь и вновь искать ответы, которые заведомо не могут быть даны раз и навсегда. Если рассматривать историю с точки зрения проблем бытия, то можно говорить о некоем нравственном времени, которое не идет поступательно, а как бы делает виток по спирали, постоянно возвращая человечество к вечным вопросам, чтобы оно пыталось приблизиться к истине, изначально заложенной в систему развития человека во вселенной. На спирали нравственного времени совпадают исторически весьма отдаленные эпохи. Приходится согласиться со словами Эриха Фромма о том, что наше время во многом совпадает с эпохой рефор-мации, когда пошатнувшаяся история заставила людей пересматривать сложившиеся представления и догмы. Волею провиденья и исторической судьбы на пороге XXI века мы оказались современниками Шекспира. Эпоха глобальных потрясений и мировых войн дала нам ощутить, что рухнуло то нравственное самосознание, которое называлось европейским или христианским, и которое должно быть переосмыслено, чтобы выявить источник нового ощущения нравственной силы христианства. В "Гамлета" мы всматриваемся как в зеркало, показывающее наше нравственное будущее. Действие трагедии о Гамлете проходит под знаком события, начинающего историю человечества, и эта общечеловеческая трагедия - фон для жизни и смерти человека, протестующего против первоубийства. Две темы все время повторяются в "Гамлете": тема Каина, первоубийцы, убийцы брата, первого нарушившего мировую гармонию, первого подчинившегося злу, и тема человека, сопротивляющегося злу, жертвующего собой во имя спасения мироздания. Искушение зла одержало победу над Клавдием, как и над первоубийцей. "Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу. И Авель также принес от первородного стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его. А на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лицо его. И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? И отчего поникло лицо твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего и убил его. И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: разве я сторож брату моему? И сказал: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей".
(Бытие, глава 4)
Всякий, восставший на брата своего, проливает кровь, но ни одна капля крови не пропадает бесследно. Упав на землю, кровь как бы перерождает ее, земля каменеет, ибо ее покидает благосло-вение Господне. "Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя..."
(Бытие, глава 4)
Почти по Библии, кровь короля Гамлета взывает к отмщению. Отныне любое дело, задуманное Клавдием, любое начинание терпит крах; любое дело требует новой крови. "Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли..." . Ненастной холодной ночью призрак короля Гамлета является принцу, чтобы поведать тайну своей кончины: . . .Когда я спал в саду В свое послеобеденное время, В мой уголок прокрался дядя твой С проклятым соком белены во фляге И влил в притвор моих ушей настой, Чье действие в таком раздоре с кровью, Что мигом обегает, словно ртуть, Все внутренние переходы тела, Створаживая кровь, как молоко, С которым каплю уксуса смешали. Так было и со мной. Сплошной лишай Покрыл мгновенно пакостной и гнойной Коростой, как у Лазаря, кругом Всю кожу мне. Так был рукою брата я во сне Лишен короны, жизни, королевы... О ужас, ужас, ужас! ... Прощай, прощай и помни обо мне!
(пер. Б.Пастернака)
А вот другой перевод: И в миг один рукою брата Я был лишен супруги и венца, и жизни, Погиб во тьме греха, без покаянья! О ужас, ужас, ужас! Позабудь природы голос, Избавь позора честь мою и трон! Страшись вознесть на матерь руку, Оставь ее терзаньям горести и скорби - Отмсти убийце...2 Король убит во сне без причастия и покаяния, и оттого душа его обречена на муки. Он не только лишен жизни и всех благ земных, которые принадлежали ему по праву рождения и благородству души, но и в потустороннем мире нет для него успокоения. Убийца дважды убил - и душу и тело. Гамлет спешит на похороны отца, а попадает на свадьбу матери. Он теряет не только отца, но и мать. Ужас и отчаяние, поселившиеся в его душе, подсказывают ему правду. . . .Дядя мой! О ты, души моей предчувствие, сбылось! Предчувствие души, предчувствие страшной тайны переходит в знание правды, потрясает душу и переворачивает ее, превращает печаль в гнев, страдание - в самоотречение и самопожертвование. С этой минуты начинается противостояние двух основных начал бытия - добра и зла, Гамлета и Клавдия. Их поступки полны загадок, психологических тайн, и все же превалирующее тяготение к тому или иному началу диктует их поступки, фатально определяя жизнь и судьбу одного и другого. Нам, зрителям и читателям Шекспира, известны все сюжетные перипетии, разгаданы все тайные пружины действий и событий. За несколько столетий "Гамлет" стал фактом духовной жизни мира, одной изсоставляющих, формирующих ноосферу. Но внутри пространства трагедии все происходит впервые. Преступая все законы божеские и человеческие, один человек предательски убивает другого, брат убивает брата, и, совратив его вдову, становится ее мужем, хозяином страны, властелином на троне. К такому убийству нужна тщательная подготовка: найти средст-во, а главное, весомые мотивы оправдания. Средство найдено, не оставляющее следов преступления. Но мотивы? Брат короля обладает достаточной властью, но не абсолютной. И это мучительно. Возникает то, что можно назвать комплексом Брута. Близость к власти вызывает жажду всевластия, уверенность, что именно ты достоин благ властелина и сможешь руководить народом куда лучше нынешнего пастыря. Захватив власть, Клавдий начинает ее реализовать поспешно и жестко. Клавдий должен утвердиться как король, чтобы не было сомнения в истинности его власти. Перемена власти, тем более кровавая, - это изменение мира ранее существовавшего, а главное - смена нравственных ориентиров. Король умер, но никто не кричит: "Да здравствует король!" Народ безмолвствует, и его безмолвие означает, что интуиция народа подсказывает ему незаконность новой власти, это безмолвие - приговор. (Вспомним "Бориса Годунова"). Хотя Клавдий предприни-мает энергичные шаги с первых дней своего правления, но они безнадежны, и он, чувствуя бессилие, подавлен и удручен; он готов к борьбе со всем светом, но не может бороться с собой. Теперь, когда Клавдий - король, любой его жест меняет мир, за малейшим вздохом следит государство. На троне каждый день необходимо доказывать, что ты - король. Усмиренные прежним королем распри вспыхивают вновь: . . .смелый Фортинбрас, Не уважая силы нашей, может быть, Помыслив, что кончина брата, короля, Дает ему права быть дерзким Прислал посольство к нам, и смеет Обратно требовать отца наследство, Приобретенное войны законом... Король готовится к войне, король вершит чужие судьбы, но нравственный потенциал, заложенный в его деяниях, отрицателен и тем самым является разрушительным для всех его начинаний. Яд безнравственности проникает почти во всех людей, с которыми он соприкасается. Король - точка отсчета для своих подданных. Человеческий конформизм, соприкасаясь с безнравственной властью, приходит к полному имморализму, к потере нравственных ориентиров. Сам Клавдий, не обладая истинным величием души, надеялся, что трон подарит ему величие, но остался коварным шутом на троне. То, что не дает Бог, не может дать власть земная. Изначально Клавдий как бы ненаказуем. Он охраняется силами зла. Он знает, что у него есть дело, которое он должен воплотить - убить короля; тем самым он достигает желанной цели: короны, власти, королевы, - и никогда не отказывается от них. Вообще, тема "дела", своего пути, - огромна. Кто исполняет свое дело - неуязвим, - неважно на какой путь он вступил - добра или зла, - но важно, что он верно угадал свое предназначение. Путь добра сложен и связан с высшими мирами тонкой интуицией и упорным трудом души. Путь зла проще - он дает немедленный результат. Его можно остановить, только сознательно разрушив либо человека, несущего зло, либо путь, который он создал. Тогда возникает масса препятствий или верная гибель того, кто хочет противостоять злу. Силы зла напрямую связаны с нашим миром. Силы добра исходят от Бога. Бог, явленный во всем, но скрытый завесой бесконечности от мира, предоставляет свободу выбора своему прекрасному творе-нию - человеку. Клавдий выбрал зло. Свободный в своем выборе Гамлет становится на пути зла. "Времен порвалась нить, И я рожден, чтоб их соединить" Ценой его жизни соединяется не только время, но и путь человека к добру, к Богу. Восстанавливается то нравственное время, которое и составляет медленное движение человека к истине. Тот, кто становится на пути зла, обречен на гибель и сознательно приносит себя в жертву. Без этой жертвы - от Сократа, Иисуса Христа до Гамлета - не было бы пути к добру. Камень человеческой жизни, лежащий в фундаменте нормального существования людей и вынутый Клавдием, обрушил целое здание, и нужен титанический труд, чтобы заполнить возникшую пустоту. Если бы не было противостояния Гамлета, то, быть может, возник бы новый мир, замешанный на крови, отринувший совесть и Бога. Это мир катастрофичный, в конце концов пожирающий себя, втянувший в беду всю страну и народ, предчувствовавший недоброе при воцарении Клавдия. (Марцелло: "Я бедствия Отечества предвижу"). Поддавшийся соблазну зла, пошедший на преступление Клавдий прерывает все связи с Богом. Желая молиться, он не может произ-нести слова молитвы, ибо знает, что все, сказанное им Богу - пустой звук. Нет цели во имя которой можно пролить кровь, нет оправдания убившему. Король: Злодейства пар кровавый, Страшного злодейства, Достиг небес. Ужасно преступленье, Мной совершенное . . . первоначальный грех . . . Злодейство Каина . . . Убийство брата! Я не могу молиться,хоть порывы Раскаянья терзают душу мне - Вина моя раскаянья превыше . . . Вина выше раскаяния. Душа болит, но ум и воля не подчиняются ей. Преступление начинается с зависти. Потом приходит искренняя уверенность, что он более достоин и трона, и королевы, чем соперник; потом совершается само преступление, может быть, по мысли преступника, ради "восстановления справедливости", как о том бредово мечтал Раскольников. Таким образом свершается судьба, и отречение от преступления есть отречение от собственной жизни. Вот почему злая воля и злой ум не подчиняются душе. . . .Какими же словами Молиться тут? "Прости убийство мне?" Нет, так нельзя. Я не вернул добычи. При мне все то, зачем я убивал: Моя корона, край и королева. За что прощать того, кто тверд в грехе?
(Пер. Б.Пастернака)
Гамлет все время тревожит душу Клавдия. Безумные речи Гамлетабередят его совесть, они - он чувствует это - угрожают ему. Король и властелин Клавдий больше всего боится не потерять власть, а боится той правды, которую предчувствует, осознает душа Гамлета. Правда страшна Клавдию, она грозит ему гибелью. Клавдий: Нет! Это не любовь, и то, что говорил он, Как ни было нескладно - не безумство! В душе его таится что-то, и его печаль Скрывает гибель . . . Для Клавдия нет ничего страшнее, чем тайна и печаль гамлетовой души. Кровавыми руками можно создать власть, но нельзя создать мир. Кто близко подпускает к себе зло, тот гибнет, не только физически, но в первую очередь нравственно, отравляя все вокруг себя. Гибельна сама любовь Клавдия. Королеву убивает Клавдий в первую очередь, сначала развратив, потом убив. Королева - одиниз мотивов убийства, но она идет за убийцей, подчиняется ему, его лести, его соблазну. Тень: Волшебством разума и лестью как Умел прельстить мою супругу, королеву . . . . . .Она поверглась в пропасти разврата. Но Тень завещает Гамлету: Страшись поднять на матерь руку, Оставь ее терзаньям горести и скорби - Отмсти убийце . . . Эта любовь, которая даже после смерти защищает и оберегает предавшую душу, эта любовь была забыта так быстро, так легко. Месяца не прошло, а подвенечное платье сменило траур. Гамлет: . . .Провиденье Такого брака не могло благословить! Быть худу, быть бедам . . . Гамлет пытается вернуть себе мать, открыть ей глаза, вновь вознести на те вершины благородства духа, на которые возносил ее первый брак и которые она утратила в бреду второго замужества. Гамлет пытается добиться покаяния, то есть того главного, что может спасти заблудшую душу, заставить вглядеться в себя. Гамлет: . . . Цвет любви Ты облила смертельным ядом; клятву, Пред алтарем тобою данную супругу, Ты в клятву игрока преобратила; Ты погубила веру в душу человека; Ты посмеялась святости закона, И небо от твоих злодейств горит; Да, видишь ли, как все печально и уныло, Как будто наступает страшный суд! Королева: Ах! Что такое? Говори! Что хочешь Ты высказать в безумном исступлении? Гамлет: А вот они, вот два портрета - посмотри: Какое здесь величие, краса и сила, И мужество и ум - таков орел, Когда с вершины гор полет свой к небу Направит - совершенство Божьего созданья - Он был твой муж! - Но, посмотри еще - Ты видишь ли траву гнилую, зелье, Сгубившее великого - взгляни, гляди . . . Или слепая ты была, когда В болото смрадное разврата пала? Говори: слепая ты была? Не поминай мне о любви: в твои лета Любовь уму послушною бывает! Где ж был твой ум? Где был рассудок? Королева: Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, И я увидела ее а таких кровавых, В таких смертельных язвах - нет спасенья! Стыд после слов Гамлета разбередил душу Гертруды. По словам Владимира Соловьева - стыд, одно из основных качеств совести, показатель наличия Божьего дара добра в человеке. Если человеку смертельно стыдно за какой-либо поступок, то значит он готов раскаяться, готов любой ценой искупить свой стыд, вплоть до смерти; стыд подсказывает путь к покаянию. Раскаянье еще не покаяние. Покаяние - это действие против самого себя, своего греха. Гамлет подсказывает Гертруде путь к покаянию. . . .Не оскверняй себя Прикосновеньем дяди! И если ты не добродетельна - притворствуй, Притворись, что добродетель любишь! Грех Гертруды тройной: скоропалительный брак, брак с прямым родственником мужа, брак по страсти, разрушивший всякие понятия о добродетели, и невольный грех, но от того не менее страшный, - брак с убийцей мужа. Взглянув в глаза правды, она ужаснулась. Покаяние - крайняя степень стыда, когда душа осознает весь ужас своего поступка, всю гнусность его и, осознав, пытается искупить грех. Молитва покаяния есть просьба о прощении Богом, но это не само покаяние, это только осознание вины перед Богом и перед своей совестью. Недаром в иудаизме в Судный день Бог прощает чело-веку грехи перед Ним, но не может простить грех человека перед человеком. Вину человека перед человеком может простить только человек. Искупление - покаяние истинное - это поступок, дающий возможность исправить грех, либо, если это невозможно, - публичное признание вины. Никто не осознавал это так глубоко как русские писатели, русская литература. Раскольников кается на площади, как Соня велела, - ведь другого пути нет для спасения; Иван Карамазов пытается покаяться на суде; Нехлюдов своим поступком хочет исправить грех. Русская литература с безмерным презрением отвергла стремление погрешить и покаяться, лбом об пол в церкви постучав, ибо это не покаяние перед Богом и человеком, а попытка задобрить свою совесть. Пошлость души, выраженная таким подходом, приспособленность к любым требованиям времени, наиболее ярко выражена в Розенкранце и Гильденстерне. Существует экологическая ниша нравственности. Подлинно нравственно то, что выверено Богом и совестью, остальное же есть не нравственность, а приспособленность к порядкам более или менее большой группы. Розенкранц и Гильденстерн подчинены всей душой порядкам государственнымиещеуже - придворным. Это их нравственная ниша, на большее они не способны. Такие понятия как дружба и любовь для них пустой звук. Относящееся к области чувств, облагороженное духовным умом, - это от Бога, ничего общего не имеющее с областью установок той или иной группы. Неглас-ная или гласная групповая мораль, подчиняя себе членов своего сообщества, накладывает на них свои оковы. Королева (встречая Розенкранца и Гильденстерна): Он часто вспоминал вас, господа. Я больше никого не знаю в мире, Кому б он был так предан. Это ближайшие друзья, друзья детства, кому любовь и дружба. Однако для них важнее всего приказ короля. "В королевской воле приказы отдавать, а не просить". Приказ короля - нравственный критерий. Подчинение своей воли и мысли какой-либо силе, кроме Бога, - образец тоталитарного сознания. Тоталитарное сознание не нуждается в Боге, оно отдает свою совесть, свою честь и духовный суд на откуп вышестоящей человечес-кой силе или общепризнанным в группе правилам. Моей совести, моей прямой связи с Богом нет. Я свои нравственные решения передаю другому. Бог для такой души не существует. Бог для них - общеобязательная формальность. Тоталитарное сознание одинаково спокойно относится и к формализации понятия Бог, и к полному атеизму, а еще лучше - языческие начала (Гитлер и Сталин были, как известно, очень мистичны), ибо тут подчинение касте и роду обязательны и это позволяет ориентироваться не на заповеди Божьи, а на установку группы. Розенкранц и Гильденстерн предают спокойно и расчетливо, подчиняясь воле короля, и в сжатом времени трагедии расплачивают-ся жизнью за предательство, ибо у трагедии нет времени, рассчитанного на жизнь; жизнь - драма, трагедия -это смерть. Гамлет противостоит той кровавой безнравственности, которая, как чума, охватывает страну, когда Клавдий утвердил имморализм на троне. Главное чувство Гамлета после встречи с Тенью - гнев и стремление к мести. Стремление, но и сомнение, и раздумье. S (22:57 Tue 8/12/1998) Но почему же не мгновенная месть, не безудержный гнев, а размышление об убийстве, а вглядывание в убийцу? Как часто, особенно романтики, упрекали Гамлета в безволии и нерешительности. И как странно, что только теперь мы можем понять все величие этой необыкновенной души. Самое естественное в человеке - это колеба-ния перед тем как вынести приговор живой душе. Человек один на один с Богом решает важные вопросы бытия, и при решении этих проблем между Богом и человеческой совестью не должно быть посредника. Вся тяжесть за сотворение добра или зла ложится лично на человека. Нет ничего более высокого и ценного в мире, чем человеческая жизнь. Пока человек жив, есть надежда на то, что он повернет свою душу к добру. Каждая душа в мире - самоценна. Она занимает место в мироздании. Отсутствие какой-либо души в мире, смерть души, при невыполненной на земле работе, искусственное уничтоже-ние души - трагедия для мира, катастрофа, потому что душа человека соединяет в себе множество миров. В ней, как в фокусе, Бог сосредоточил весь космос, разные миры и разные аспекты существования добра и зла, познания и неведения, нравственности и бездуховности. Изымая из мира живых одну-единственную душу, преступник как бы рассыпает стройную картину мироздания. Бог создал мир. Еще Филон Александрийский писал, что прямой необходимости сотворения у Того, Кто есть Все - нет. Мир тварный сотворяется только от любви, потому что все хочет быть воплощенным, но воплощается только потому, что Бог - это любовь. Все сотворе-ние - добро, все разрушение - зло. Нет более страшного разрушения, чем отъятие жизни, и нет страшнее преступления, чем отъятие жизни человеческой. Сотворив такое зло, Клавдий вызывает обвал сотворенного мира. Мир вообще хрупок. Если из обихода человека изымается любовь - он деградирует и гибнет, еслиуходитБог - уходят все нравственные критерии, теряются все подлинные связи человека с миром, их место в той или иной степени занимает сугу-бо тварный мир, который либо легко наталкивается на ошибки, либо вовсе подсказывает путь ко злу. Соотношение человека с Богом проходит через несколько точек: любовь, во всех ее проявлениях, в первую очередь духовная любовь ко всему живому; совесть, или то, что философы называют искрой Божьей в человеке; и, наконец, смерть и бессмертие. Все три грани выявляются у Шекспира как неотъемлемые части человеческого бытия. Вот почему для Гамлета отомстить и убить - почти непосильная работа. Он не ищет оправдания своей нерешительности, он презира-ет себя за нее, он ненавидит Клавдия, и все же сомневается, имеет ли право. Гамлет сомневается в правдивости своего знания. Ведь весть об убийстве он получил от тени, от того, кто в другой жизни, в другом мире, и неизвестно, правда ли это или смущение человека потусторонней силой. Только в конце приходит уверенность, но и уверенность еще не действие. Гамлет не смеет мстить до того предела, когда зло само выходит наружу, уничтожает все вокруг, придя в мир в обли-чии Клавдия, подчинив себе и уничтожив его личность. В момент всеобщей погибели поднимается на убийцу рука Гамлета. Собственно, он уже не мстит, он останавливает зло, которое, обретя челове-ческую плоть, грозит разрушить весь мир. Образ человека, начавше-го преступление во имя определенной цели и идеи, вынужденного логикой событий уничтожать все вокруг, - прообраз нашего времени. Тень короля Гамлета есть кровь, воззвавшая от земли. Принц Гамлет вынужден нести бремя добра, которое к нему воззвало. Он с тревогой наблюдает, как сжимается круг, как стягивается петля на его шее. Онобъявляет себя сумасшедшим и под этим покровом приглядывается к убийце, пытаясь уяснить степень его виновности, степень раскаяния или готовность к новому злодеянию. Каиново преступление - фон, накоторомразыгрываетсядрама жизни - драма духа, одиночества; трагедия попранной жизни, преда-тельства самых близких людей, отказ от любви и мучительный поиск истины. Каин - предтеча, предсказание искаженного убийствами мира. Там, где убийство, предательство, там рушится мир, погребая под собой все новые и новые жертвы. Для человека моральная точка отсче-та всегда была главным критерием и отличием от всего сущего. Напрямую связывает человека с Богом только его попытка осознания добра и зла. Бессмертие не нужно человеку, если он не может распознать добро и зло. В смутные времена эти понятия смешиваются, становятся как бы неразличимыми или уходят на второй план, лишая человеческое существование основного смысла бытия. Добро требует от человека большого внутреннего напряжения, верного чувства правды, тонкой интуиции. Познать от Древа Добра и Зла, осознать - что есть добро и что есть зло. Когда в душе человека происходит смешение, неразличение, непонимание противо-полагающих основных нравственных начал мира, то начинается деформация души, приятие формального взаимоотношения существования в рамках неких групповых законов, часто противоположных законам Божьим. Мораль группы позволяет и даже требует иногда идти на подлость и предательство, забыть законы правды и добра. Вглядываясь в историю последних десятилетий, мы обнару