Сергей Худиев. Об уверенности в спасении --------------------------------------------------------------- © Copyright Сергей Худиев Email: hudiev@truesystem.ru Date: 30 Apr 2000 --------------------------------------------------------------- Верен Бог, Которым вы призваны в общение Сына Его Иисуса Христа, Господа нашего (1 Кор. 1:9). СОДЕРЖАНИЕ От автора 5 Общие понятия 11 Человекам это невозможно 14 Возмездие за грех -- смерть 22 Искупление во Христе Иисусе 28 Вера 37 Оправдание верой 41 Спасение как нынешнее состояние 54 Спасение как процесс 65 Господство Христа 69 О предопределении ко спасению 76 О соблюдении ко спасению 88 Внутреннее свидетельство Святого Духа 101 Об исходе души из тела 105 Заключение 114 Приложение: Каноны II Аравсийского (Оранжского) собора 120 Я мог бы отчаяться по причине бесчисленных моих грехов, пороков и преступлений, которые совершил и ежедневно не перестаю совершать сердцем, устами, делом, всеми способами, которыми может грешить человеческая немощь, если бы Слово Твое, Боже мой, не стало плотью и в нас не обитало. Но я не осмеливаюсь уже отчаиваться, так как Он был послушным даже до смерти, и смерти крестной, понес на Себе рукописание грехов наших и, пригвоздив его ко кресту, распял грех и смерть. И я обрел безопасность в Нем, сидящем одесную Тебя и ходатайствующем о нас. Уповая на Него, я желаю прийти к Тебе, Которым мы уже воскресли, и ожили, и взошли на небо. Тебе хвала, Тебе слава, Тебе честь, Тебе благодарение. Блаженный Августин ОТ АВТОРА Эта книга посвящена вопросу о том, может ли христианин быть уверен в своем личном спасении. За исследование этого вопроса меня побудили взяться две причины. Первая связана с моей личной проблемой -- я знаю, что я грешник и что умру, и мне важно выяснить, на что лично я могу надеяться. Вторая -- с повелением, которое Господь дает всей Церкви и каждому христианину: Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари (Мк. 16:15). Для того чтобы исполнить это повеление, необходимо четко определить, хотя бы для самих себя, в чем конкретно состоит та Благая Весть, которую нам поручено проповедовать. Ибо когда Апостол требует: Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением (1 Петр. 3:15), он определенно имеет в виду, что "наше упование" -- это что-то вполне выразимое в словах, что-то такое, что мы вполне можем (и должны) внятно объяснить любому нецерковному человеку. При этом, очевидно, имеется в виду не наша готовность сдать экзамен по догматике, литургике или истории Церкви, а готовность объяснить, какую надежду имеем мы как христиане и какую надежду мы хотим предложить нашим неверующим ближним. Как правило, когда в разговоре с неверующими -- устном или на страницах печати -- речь заходит о Церкви, люди обсуждают культурные, политические, экономические вопросы, каким-то образом связанные с христианством, но не христианскую надежду. Иногда в этом даже видят некую добродетель -- наша надежда, мол, это что-то слишком трепетное, слишком глубокое, чтобы мы могли кричать о ней с крыш. Это можно понять -- когда я делюсь с другим человеком самым дорогим, что у меня есть, я рискую столкнуться с непониманием и неуважением к тому, что для меня свято. Конечно, это весьма болезненно, и очень хочется от этого уйти. Но мне кажется, что было бы неправильно выдавать неумение "дать отчет" и страх перед возможной эмоциональной травмой за какое-то особенно глубокое благоговение. Господь обращается к нам с ясным повелением: Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях (Мф. 10:27). Я думаю, будет хорошо приложить все старания к тому, чтобы как можно яснее осознать как надежду, которую нам дает Господь, так и обязанности, которые Он на нас возлагает. Мне кажется, что будет неправильно довольствоваться какими-то смутными и невнятными представлениями в таких важных вопросах, как вопросы нашей надежды и нашей ответственности. Эта книга являет собой попытку исследовать Апостольское благовестие так, как оно представлено в Священном Писании. Я должен сразу сказать, что у меня нет ни священного сана, ни систематического богословского образования. И если кто-нибудь спросит у меня, а кто я, собственно, такой, чтобы рассуждать о столь важных вопросах, я сразу отвечу: никто. Я искал ответ на вопрос об уверенности в спасении не потому, что имел на это право или хорошо в этом разбираюсь, а потому, что мне было совершенно необходимо найти ответ. После тщательного, насколько это было для меня возможно, исследования Писания я пришел к выводу, что уверенность в спасении возможна. Мне хочется сразу сказать несколько слов тем из моих читателей, кто считает, что такая позиция неправославна. Никакого четко сформулированного и общеобязательного учения о спасении в Православной Церкви нет. Одно из важных достоинств Православия в том и состоит, что внутри четко определенных вселенскими соборами догматических рамок существует определенное пространство для разномыслий, которым, по слову Апостола, "надлежит быть" (1 Кор. 11:19). Попытки сформулировать такое учение предпринимались (напр., в книге митр. Сергия Старгородского "Православное учение о спасении"), но статуса каких-то общеобязательных догматических установлений они никогда не имели. Хотя у многих святых отцов можно найти высказывания, из которых явствует, что они считали уверенность в спасении невозможной, есть причина, которая не позволяет считать такую уверенность ересью. Эта причина -- та уверенность в спасении, которую высказывали Апостолы: Но мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они (Деян. 15:11). Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше (Флп. 1:23). А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его (2 Тим. 4:8). И избавит меня Господь от всякого злого дела и сохранит для Своего Небесного Царства; Ему слава во веки веков. Аминь (2 Тим. 4:18). Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть (1 Ин. 3:2). Если Апостолы -- не еретики, то уверенность в спасении -- не ересь. Объясню, почему я считаю нужным придерживаться такой позиции и отстаивать ее. Во-первых, цель жизни христианина состоит в прославлении Бога: мы призваны во всей полноте признавать Его милосердие, верность и всемогущество и открыто "возвещать совершенства Призвавшего нас из тьмы в чудный Свой свет" (1 Петр. 2:9). Уверенность в спасении существует не для нашего психологического комфорта, но "дабы во всем прославлялся Бог через Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь" (1 Петр. 4:11). На мой взгляд, сказать "Я уповаю на Христа и при этом не уверен в своем спасении" -- значит подать повод говорить о Христе как о ком-то сомнительном и ненадежном. Во-вторых, насколько я понимаю, Апостолы проповедовали именно уверенность в спасении. Человек, который говорит "желаю разрешиться и быть со Христом, ибо это несравненно лучше" (Флп. 1:23), определенно был уверен в спасении; и я не впаду в ересь, если последую ему. Конечно, возможно, что я абсолютно неправильно истолковал Писание; ну что ж, в таком случае это легко можно будет опровергнуть, представив другое, правильное толкование. В-третьих, у меня есть определенная личная причина: если единственно верным является такое представление о спасении, когда даже благочестивейший подвижник говорит "куда ввергнут сатану, туда ввергнут и меня", то у меня нет вовсе никакой надежды. Куда же тогда ввергнут меня? Ведь я далек от таких подвигов благочестия. Если спасение человека определяется его личными подвигами и добрыми делами, то я обречен, ибо не имею ни того, ни другого. В-четвертых, неуверенность в спасении весьма сильно подрывает миссионерские возможности Церкви -- ибо как же мы можем возвещать кому-либо спасение, если сами в нем не уверены? Как можем мы говорить кому-то "веруй -- и спасешься", если сами веруем и не знаем, спасемся или нет? Приведу пример: как-то, когда я еще не был уверен в спасении, я беседовал с одним неверующим человеком, и привел ему слова Писания "Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется" (Рим. 10:13). "Ну и как, -- поинтересовался он, -- ты призвал имя Господне?" "Да, -- ответил я, -- призвал и продолжаю призывать". "Ну и как, ты спасся?" -- задал он вопрос и, надо сказать, поставил меня в тупик. Если я не уверен, что это правда по отношению ко мне, то как я могу проповедовать это другим? В-пятых, иногда такая неуверенность может ослаблять нравственную волю -- ибо нет разницы между тем, кто пребывает в вере и благочестии, и тем, кто пребывает в нечестии и противлении: оба одинаково не могут быть уверены в спасении. Ты тут подвизаешься в тщетной надежде, а потом "куда ввергнут сатану, туда ввергнут и тебя". Зачем тогда вообще зря себя мучить, если Бог тебя все равно отвергает? Писание, насколько я понимаю, говорит о вере как о таких отношениях с Богом, которые, с одной стороны, делают человека причастником твердо известных благ, а с другой стороны, налагают на него твердо известные обязательства. Христианская этика не существует отдельно от христианской надежды. Если запрещать человеку верить в то, что он -- наследник Царства, то как можно требовать от него, чтобы он вел себя, как наследник Царства? Мне неоднократно доводилось беседовать с людьми, на которых ни малейшего впечатления не производили предостережения Апостола о том, что "поступающие так царства Божия не наследуют". Не производили потому, что эти люди (ну конечно же, по причине великого смиренномудрия) и не считали себя наследниками Царства. Кто не считает небесное наследие своим, тот и не боится его лишиться. Такой подход к спасению, который всем дает надежду и никому не дает уверенности, часто приводит к тому, что люди заявляют о своей православной вере, продолжая с полным пренебрежением относиться к тем нравственным и вероисповедным обязательствам, которые она налагает. Нет обетований -- нет и обязательств. Смутно-неопределенная надежда "на милость Божию" не дает никаких гарантий, зато и не налагает никаких обязательств. Цель этой книги -- по возможности устранить такую неопределенность. Главный источник, на который опираются рассуждения, приведенные в этой книге, -- Священное Писание. Ибо никакая Божественная и святая тайна веры никак не должна быть сообщена без Божественного Писания; ниже основываема на одном вероятии и отборных словах; даже не верь ты и мне, когда я просто говорю тебе о Нем; если на слова мои не будешь иметь доказательства из Божественного Писания. Ибо спасающая нас сила веры зависит не от выбора слов, но от доказательства Божественными Писаниями (св. Кирилл Иерусалимский. Огласительные поучения. Поучение четвертое, 17). В самом деле, человек, который дает отчет в своем уповании и говорит о недоступных наблюдению духовных реальностях, всегда должен быть готов ответить на вопрос: "А на чем, собственно, основаны Ваши утверждения?" По мнению св. Кирилла и многих других святых отцов, твердые основания учения, в котором мы наставлены, находятся именно в Священном Писании. Св. Амвросий Медиоланский пишет: О Боге должны мы рассуждать по собственным Его изречениям, а не по чужим (О покаянии, гл. 5). Сам Господь проводит четкую грань между Его словом и человеческими словами, на какой бы мистический опыт люди при этом ни ссылались: Пророк, который видел сон, пусть и рассказывает его, как сон; а у которого Мое слово, тот пусть говорит слово Мое верно. Что общего у мякины с чистым зерном? говорит Господь. Слово Мое не подобно ли огню, говорит Господь, и не подобно ли молоту, разбивающему скалу? (Иер. 23:28-29). Конечно, слово Божие должно интерпретироваться в рамках церковной традиции; соборный опыт Церкви должен быть защитой от произвольных и ошибочных толкований. Мне хотелось бы отметить в связи с этим два важных момента. Первое. В рамках церковной традиции признанные святые отцы и учители Церкви придерживались различных мнений по некоторым вопросам. Например, между тем же св. Кириллом Иерусалимским и блаженным Августином можно обнаружить очень серьезные расхождения по вопросу о соотношении свободы и благодати. У Антония Великого есть утверждения, которые Отцами II Аравсийского собора рассматривались как ошибочные. Иногда (это особенно видно на примере бл. Августина, который сам об этом говорит) взгляды того или иного учителя Церкви менялись со временем. Существуют вопросы (например, о божестве Христа и о Троице), которые четко определены и соборными постановлениями, и общим согласием святых отцов; существуют также вопросы, по которым церковная традиция допускает серьезные разномыслия, не объявляя ни то, ни другое мнение еретическим. Рамки церковной традиции -- четкие, но более широкие, чем людям иногда кажется; предание Церкви -- это скорее, живое, многоветвистое дерево (Мф.13:32), чем бетонная свая. Есть вопросы, в которых совесть отдельного христианина не связана ни соборными постановлениями -- потому, что по этим вопросам их нет, ни общим мнением Отцов -- потому, что они по этим вопросам придерживались разных мнений. Второе. Господь говорит, что ссылки на Предание ни в коем случае не должны использоваться для того, чтобы отвергать или игнорировать слово Божие (Мф. 15:1-9). Насколько я понимаю Его слова, там, где я вижу явное противоречие между тем, что говорит Писание, и тем, что утверждается от имени Предания, я должен сначала постараться выяснить, допускает ли Писание такое истолкование, при котором это противоречие было бы устранено. Если же преодолеть такое противоречие не удается, остается только предпочесть слово Божие любым другим словам. Библия проводит четкую грань между Преданием Апостольским, в отношении которого нам велено "стоять и держать" (2 Фес. 2:15), и "преданиями человеческими" или даже "негодными и бабьими баснями", которых нам те же Апостолы повелевают остерегаться (Кол. 2:8) и отвращаться (1 Тим. 4:7). В этой книге я много говорю от первого лица и вообще, может быть, слишком часто использую последнюю букву алфавита. Делаю я это по следующей причине. Люди, которым я давал рукопись этой книги, отметили, что местами она звучала несколько категорично и безапелляционно (чего я сам никак не хотел) и посоветовали говорить, например, не "очевидно, что", а "мне представляется очевидным, что", давая понять читателю, что я рассказываю о своем личном уповании, а не пытаюсь навязать собственную богословскую позицию в качестве единственно верной и возможной. Сделав такие предварительные замечания, перейдем к существу вопроса. ОБЩИЕ ПОН÷ТИ÷ Цель Бога в нашем спасении -- соделать нас "подобными образу Сына Его" (Рим. 8:29; 1 Ин. 2:3), чтобы мы, став участниками в святости Его (Евр. 12:10), были приняты в Его славу (Ин. 17:24; Пс. 72:24). Уверенность в личном спасении -- это уверенность в том, что Бог достигнет этой цели в отношении меня лично. Такая уверенность никоим образом не является некоей "страховкой", которую можно было бы положить в ящик стола и не вспоминать о ней до дня страшного Суда, когда она понадобится. Уверенность христианина в спасении подобна уверенности воина в победе или уверенности путешественника в благополучном возвращении домой. Уверенность в победе не отменяет необходимости сражаться; уверенность в благополучном возвращении не отменяет необходимости идти. Так и уверенность в спасении не отменяет необходимости "подвизаться против греха". Эта уверенность не означает, что можно пренебречь личным благочестием, общением с Церковью в таинствах и всеми теми средствами духовного укрепления и возрастания, которые Бог предлагает в Церкви. Уверенный в победе воин отнюдь не станет пренебрегать необходимым для победы оружием, снаряжением и питанием; уверенный в возвращении путник будет тщательно сверять свой путь с картой. Приведем пример: Бог твердо обещает Иакову Свое покровительство и защиту (Быт. 28:13-15). Делает ли это Иакова беспечным? Вовсе нет! В опасности он обращается к Богу с горячей молитвой (Быт. 32:9-12) и предпринимает благоразумные меры, чтобы избежать беды (Быт. 32:13-21). Так же и в 1-ой книге Царств (23:4) Бог обещает Давиду победу над филистимлянами; это слово Божие, и оно не может быть нарушено; однако Давид от этого не только не впадает в леность и беспечность, но идет на врагов и наносит им, по слову Господню, поражение. Так уверенность в благополучном исходе не только не делает людей ленивыми или беспечными, но, напротив, побуждает их к большему усердию. Но позволительно ли христианину иметь уверенность в своем вечном спасении? "Уверенный" скажет, что не только можно, но и должно -- ибо немыслимо допустить, чтобы Господь Иисус предал на погибель тех, кто доверился Ему и последовал за Ним. "Неуверенный" возразит на это, что Христос, конечно, верен, но сам верующий не может быть уверен в своей вере и твердости. На это "уверенный" скажет, что сама вера и твердость -- Божий дар, а не человеческое достижение, так что Христос силен сохранить в вере и послушании тех, кто доверился Ему (Ин. 10:28). Уверенность в спасении опирается прежде всего не на те или иные богословские построения, а на личность Христа: это не уверенность в той или иной богословской доктрине, а уверенность в верности и всемогуществе Бога: На Тебя, Господи, уповаю; да не постыжусь вовек (Пс. 70:1). Вообще, насколько я понимаю, суть разногласий вокруг уверенности сводится к тому, в ком, собственно, мы полагаем свою уверенность. Когда раньше я видел в уверенности в спасении "самонадеянность", я тем самым незаметно для себя самого исходил из того, что вечное спасение человека -- дело его собственных достоинств, и, таким образом, "уверенный", по тогдашнему моему мнению, слишком высоко думает о себе и своих добродетелях. Падший человек -- такой, как я, Вы или любой другой из потомков Адама -- настолько глубоко уверен, что "добьемся мы освобожденья своею собственной рукой", что может постоянно, и с большим чувством, говорить о своем уповании на Христа, в то время как на самом деле он полагается на себя, свои покаянные подвиги, свои добродетели и благочестие. Человек вновь и вновь склонен сползать к упованию на себя, отводя Христу в лучшем случае место "подвигоположника", образца и, в какой-то мере, помощника в спасении, которое человек совершает сам, своими личными усилиями. Корни спора об уверенности, на мой взгляд, лежат в конфликте между пониманием спасения как (полностью или частично) человеческого достижения, с одной стороны, и пониманием его как Божьего дара -- с другой. Суть этого конфликта ясно выражает блаженный Августин: чтобы они (верующие) не придерживались мнения поэтов, которое говорит "Каждый -- надежда для себя самого" (Вергилий. Энеида, кн. 11, ст. 309); а прибегли бы к тому, что не поэты, а пророки сказали "Проклят всякий, надеющийся на человека" (Иер. 17, 5) (О предопределении святых, 2). Вопрос о спасении -- это не вопрос о том, способен ли я спастись, а вопрос о том, способен ли Христос меня спасти. Но прежде всего, конечно, мы должны выяснить, что по этому вопросу говорит слово Божие -- ибо все остальные доводы потеряют всякую силу, если выяснится, что Писание учит другому. Поэтому я приглашаю читателя вместе исследовать этот вопрос с Библией в руках, чтобы постараться разобраться, что об уверенности в спасении говорят апостолы и пророки. ЧЕЛОВЕКАМ ЭТО НЕВОЗМОЖНО Одна из возможных причин неуверенности в спасении, насколько я понимаю, -- недооценка серьезности греха. Это может показаться парадоксальным, но это так. Приведем пример: допустим, для того, чтобы спастись от смерти, я должен заплатить 100 000 рублей. Это большая сумма, но, в принципе, я могу надеяться ее собрать -- я продам все свое имущество, буду тяжело работать 24 часа в сутки, буду со слезами умолять родственников и знакомых помочь мне, и в конце концов -- кто знает -- может быть, и наберу, сколько требуется. Пока я буду на это надеяться, я буду пропускать мимо ушей -- как явно фантастические -- утверждения о том, что некий благодетель готов выплатить за меня всю сумму сразу. Я буду видеть в этом какой-то подвох и обман. Более того, я буду с раздражением отвергать эту "благую весть" и видеть в ней опасный соблазн из-за того, что она может ослабить мою решимость добиваться спасения напряженными личными усилиями. Поскольку я буду считать, что мое спасение -- это вопрос моего личного подвига, я, конечно, не смогу быть в нем уверен. Теперь представим себе, что, оказывается, мне необходима сумма не в сто тысяч, а в сто миллиардов рублей. Поскольку я очевидно не в состоянии их собрать, все, что мне остается -- сдаться и положиться на обещание моего благодетеля. В этом случае моя уверенность в спасении будет основана на верности того, кто обещал -- и, если я считаю его заслуживающим доверия, я вполне могу быть уверен. Пока я сохраняю хоть какую-то надежду на себя, я не могу прийти к подлинному упованию на Иисуса Христа. Господь, как говорится в прекрасной церковной молитве, есть "Помощь беспомощным, Надежда безнадежным". Он не спасает тех, кто и сам силен себя спасать. Поэтому здесь мы рассмотрим, как слово Божие указывает нам на нашу беспомощность и безнадежность, уничтожая все наши притязания на то, чтобы спасать самих себя. Священное Писание, как и все учение Церкви, указывает на то, что человеческая природа была глубоко повреждена и изуродована в результате того, что человечество, в лице Адама, противопоставило себя Богу. Первородный грех -- не просто событие, имевшее место в прошлом, но продолжающееся состояние упорного противления Создателю, в которое вовлечены все потомки Адама. Блаженный Августин описывает катастрофу, постигшую человеческий род, следующими словами: Пользуясь свободой самоопределения ко злу, человек погубил и себя и свободу. Как, если кто убивает себя, то непременно убивает, будучи живым, а после самоубийства уже не живет, и, когда убьет себя, уже не будет в состоянии снова возвратить себя к жизни, так и когда грех совершился по свободному определению воли, то с победою греха утеряна была и свобода. Ибо, кто кем побежден, тот тому и раб (2 Петр. 2:19) (Энхиридион, гл. 30). Итак, человек смог разрушить себя, но восстановить себя уже не может. Библия описывает состояние падшего человека весьма мрачными красками: Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его? (Иер. 17:9) Ибо извнутрь, из сердца человеческого исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство. Все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека (Мк. 7:21-23). ...как Иудеи, так и Эллины, все под грехом, как написано: "нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути, до одного негодны: нет делающего добро, нет ни одного". "Гортань их -- открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их". "Уста их полны злословия и горечи". "Ноги их быстры на пролитие крови; разрушение и пагуба на путях их; они не знают пути мира". "Нет страха Божия перед глазами их" (Рим. 3:9-19). Ап. Павел подчеркивает, что до того, как Бог спас уверовавших, в них не было решительно ничего доброго: И вас, мертвых по преступлениям и грехам вашим, в которых вы некогда жили по обычаю мира сего, по воле князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления, между которыми и мы все жили некогда по нашим плотским своим похотям, исполняя желания плоти и помыслов, и были по природе чадами гнева, как и прочие...(Еф. 2:1-3). Ибо и мы были некогда несмысленны, непокорны, заблудшие, были рабы похотей и различных удовольствий, жили в злобе и зависти, были гнусны, ненавидели друг друга... (Тит. 3:3). Может показаться, что Апостол сгущает краски. Это не так, если мы вспомним, что в очах всесвятого Бога любое проявление ненависти и презрения к ближнему приравнивает нас к убийцам (Мф. 5:21-22; 1 Ин. 3:15), а циничные мысли -- к прелюбодеям (Мф. 5:28). Сам Господь говорит, что мы побеждены грехом и являемся рабами греха (Ин 8:34, см. также 2 Петр. 2:19, Тит. 3:3). Он также говорит, что пришел взыскать и спасти погибшее (Лк. 19:10), признает неуверовавших духовно мертвыми (Лк. 9:60, см. также Еф. 2:5; Кол. 2:13), говорит как об очевидном факте, что в силу нашей падшей природы мы злы (Лк. 11:13). Когда Господа спросили, кто же может спастись, Он ответил: Человекам это невозможно, но не Богу; ибо все возможно Богу (Мк. 10:27). Это звучит как окончательный приговор всем попыткам падшего человека спасти себя самого: человекам это невозможно. Но, может быть, эти слова надо понимать в смысле относительной невозможности: человеческие усилия бесплодны сами по себе, без помощи Божией, а вот при поддержке со стороны благодати человек может и должен совершить свое спасение личными усилиями? Но ведь прямой смысл слов Господа вполне ясен: человекам это невозможно. Господь не говорит "невозможно без помощи Божией", но просто "невозможно". Он не говорит "Богу это возможно при условии человеческого содействия", но просто "все возможно Богу". В этом речении нашего Господа спасение как плод человеческих усилий и спасение как деяние всемогущества Божия не дополняют друг друга, но противопоставляются друг другу. Не "и то, и другое", но "или то, или другое". Ту же мысль выражает и Апостол Павел: Не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим. 9:16). Блаженный Августин (Энхиридион гл. 32) подчеркивает, что в этих словах Апостола речь не может идти о том, что и Бог и человек вносят свой вклад в спасение. Напротив, Писание здесь в очередной раз указывает на полную беспомощность падшего человека и на то, что спасение есть дело только милости Божией. Никто не спасается иначе, как по незаслуженной милости (Августин. Энхиридион, гл. 94). Разрушенный и порабощенный грехом человек решительно ничего не может сделать для своего спасения: Что доброго сделает погибший, прежде чем будет несколько освобожден от погибели? (Августин. Энхиридион, гл. 30). Отцы II Аравсийского собора (529 г.) утверждали принцип Sola Gratia -- (спасение) только милостью Божией -- как исконную веру Церкви. Никто не спасается, кроме как по милости Божией (Канон 19). Заключение деяний II Аравсийского собора, составленное Цезарием, епископом Арелатским, гласит: Итак, согласно вышеизложенным речениям Священного Писания и определениям древних Отцов, по милости Божией должны мы проповедовать и веровать в то, что через грех первого человека так поникла и изнемогла свобода воли, что никто впоследствии или Бога любить, как нужно, или в Бога верить или творить добро ради Бога не может, если не предварит благодать божественного милосердия. Человек не может прийти к Богу (и оставаться с Ним) по своей воле именно потому, что как раз воля-то и поражена первородным грехом. Это как если бы мы посоветовали человеку с переломанными ногами прийти в больницу, чтобы ему там их вылечили. Он не может прийти за помощью по той же самой причине, по которой он в ней нуждается. Несмотря на то, что таково ясное соборное учение Церкви, доктрина о полной беспомощности падшего человека и о спасении только милостью Божией вызывала -- и продолжает вызывать -- сильное сопротивление. На мой взгляд, это неудивительно, ибо это учение поражает не листья, но самый корень человеческого противостояния Богу -- притязание падшего человека на самодостаточность. Неверующие люди обычно склонны энергично отрицать реальность первородного греха, а многие христиане -- преуменьшать его значение. Неверующие говорят, что учение о полной нравственной беспомощности человека подрывает желание и способность людей добиваться социального и морального прогресса; многие христиане опасаются, что это учение ослабляет чувство ответственности и, опять же, подрывает стремление верующих к духовно-нравственному совершенству. Внутри Церкви тенденция к отрицанию первородного греха наиболее ярко проявилась в учении ересиарха V века Пелагия, который учил, что человек может и должен достичь спасения своими личными усилиями. Как неверующие, так и пелагиане считают, что учение о первородном грехе мешает человеку спасать (в светском или религиозном смысле) самого себя. Нам будет легче разобраться в этом вопросе, если мы вспомним, что из себя представляет первородный грех. Грех -- это человеческая попытка обрести все необходимое вне и помимо Бога, в самом себе или в тварном мире, который человек думает подчинить своему господству. Пелагианство как учение о самоспасении -- не просто богословское заблуждение, но неизбежное порождение нашей падшей природы. Падший человек -- стихийный пелагианин. Спросите у первого встречного, и он ответит Вам, что спасение зарабатывается хорошим поведением и что человек (особенно такой хороший, как я), в принципе, способен его заработать. Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3:17). Все мы с великим упорством склонны отрицать свою полную нищету и беспомощность, свою отчаянную нужду, и приписывать себе некие заслуги, достоинства и добродетели, которые должны послужить нашим вкладом в спасение. Бл. Августин, вслед за Апостолами, восстает против такой иллюзии: Все, что имеем доброе, малое или великое, Твой дар, наше же только зло ("Цветы благодатной жизни", стр. 114). Отцы II Аравсийского собора выражаются еще более категорично: Никто не имеет ничего своего, кроме обмана и греха (Канон 22). О том же говорит и Павел: Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил? (1 Кор. 4:7). Ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя (Гал. 6:3). Блаженный Августин не смиренничает, а констатирует факт, когда говорит: Исповедую пред Тобою, что я не что иное, как всякая суета и смертная тень, и некая мрачная пропасть и сухая земля, которая без Твоего благословения ничего не произращает и плода не приносит, но только посрамление, грех и смерть. Если я когда-либо имел какое-нибудь доброе дело, то принял его от Тебя; что ни имею доброе, Твое и от Тебя получил. Если я стоял, Тобою стоял; но когда падал, падал собой: я бы всегда в грязи валялся, если бы Ты меня не восстановил; всегда был бы слеп, если бы ты не просветил меня... Если бы Ты не предохранял меня, я бы все грехи сделал. Но в чем я не согрешил, то Ты так сотворил; от чего воздержался, Ты повелел, и что я в Тебя верую, это Ты в меня вселил ("Цветы благодатной жизни", стр. 115-116). Итак, любое нравственное благо, проявляется ли оно в христианах или в нехристианах, есть дар Божий, а не человеческое достижение. Соломон молится: возбуди сострадание к ним в пленивших их, чтобы они были милостивы к ним (3 Цар. 8:50). См. также Пс. 105:46, 2 Пар. 30:9, а Ездра говорит: Благословен Господь, Бог отцов наших, вложивший в сердце царя -- украсить дом Господень, который в Иерусалиме, и склонивший на меня милость царя и советников его, и всех могущественных князей царя! (1 Езд. 7:27-28). См. также Езд. 9:9, Неем. 1:11, Тов. 1:13. Писание говорит, что именно Бог пробуждает в людях милость и сострадание; когда же Он оставляет людей на самих себя, они неизбежно приходят к ужасающему нравственному распаду: И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму -- делать непотребства (Рим.1:28). В предыдущих стихах апостол дважды утверждает, что "предал их Бог постыдным страстям". Это трудно понять иначе, как то, что, будучи оставлены Богом и предоставлены самим себе, люди впадают во всякое зло и безумие -- впадают с такой неизбежностью, что можно сказать не "предоставил Бог им самим выбирать", но "предал их Бог [их собственным] постыдным страстям". Тот уровень нравственности, который существовал среди язычников, поддерживался благодатью Божией; когда Бог ослабил Свой покров, от "римских добродетелей" ничего не осталось. Тот же смысл имеют слова Господа "я ожесточу сердце фараона" (Исх. 9:16; Рим. 9:17): оставить грешника на него самого значит ожесточить его. Итак, именно Бог есть Тот, Кто сохраняет христиан в вере и благочестии, а всех вообще людей -- на определенном уровне нравственности, который позволяет обществу существовать. Ибо зачем же мы молимся о мире и процветании нашей страны, когда то и другое зависит от доброй воли людей, по большей части неверующих, если и в неверующих добрая воля не является даром Божиим? Зачем же Апостол называет начальника "Божиим слугой", а гражданскую власть "Божиим установлением" (Рим. 13:1-6), если способность поддерживать порядок и справедливость присуща людям самим по себе, а не является даром благодати Божией? Писание также вполне прямо говорит, что мир и справедливость в обществе -- это дар Божий: Мною [премудростью Божией] цари царствуют и повелители узаконяют правду. Мною начальствуют начальники и вельможи и все судьи земли (Притч. 8:15-16). Было бы греховной неблагодарностью отрицать, что многие нехристиане могут быть высоконравственными людьми и совершать, несомненно, достойные всякого уважения дела справедливости и милосердия. Однако это свидетельствует не о том, что человек сам по себе, без Бога, сохраняет способность к нравственному добру, а о том, что Бог может являть Свою благодать и в тех, кто не знает Его (см., напр., Ис. 45:5). И махатма Ганди, и мать Тереза творили добро по благодати Божией; только мать Тереза признавала это, а махатма Ганди -- нет. Итак, не существует никакого блага, которое было бы "нашим собственным" и которое мы могли бы предъявить Богу как "наш собственный вклад в спасение": Не обманывайтесь, братия мои возлюбленные. Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены (Иак. 1:16-17). Писание ясно запрещает связывать надежду нашего спасения с чем-либо в нас самих: Так говорит Господь: проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своею опорою (Иер. 17:5). Августин подчеркивает, что это проклятие относится к человеку, который надеется на себя (Энхиридион, гл. 114). Если в каком-то аспекте своего спасения я в какой-либо мере надеюсь на себя и свои собственные деяния, то я навлекаю на себя это проклятие. Сразу же после этого проклятия пророк произносит благословение тому, кто надеется на Господа (Иер. 17:7). Невозможно как-то совмещать проклятие и благословение; приписывать свое спасение одновременно милости Божией и своим личным усилиям. Надеяться на Господа -- значит ни в какой мере не надеяться на себя. Ибо Он сам говорит: Я, Я Господь, и нет Спасителя кроме Меня (Ис. 43:11). А если я говорю или хотя бы подразумеваю, что это мои личные нравственные усилия вводят меня в Царство Божие, то я уже не спасаемый, а свой собственный спаситель. Уж не хочешь ли ты сказать, может возмутиться читатель, что путь спасения состоит в том, чтобы уповать на милость Божию, возлежа на диване? Никоим образом! И пелагианин, и тот, кто совершенно уповает на подаваемую ему благодать (1 Петр. 1:13), "со страхом и трепетом совершает свое спасение". Но пелагианин приписывает, полностью или частично, свою веру и послушание самому себе и поэтому никак не может быть уверен в том, что благополучно доведет свою работу до конца. Тот же, кто отрекается от всякой надежды на себя и вверяет все свое спасение без остатка в крепкие руки Божии, признает, что "со страхом и трепетом совершает свое спасение" потому и только потому, что "Бог производит [в нем] и хотение и действие по Своему благоволению" (Флп. 2:12-13). Мы трудимся над нашим спасением постольку, поскольку Бог над ним трудится. А Он доведет свою работу до конца (Флп. 1:6), ибо не для того искупил нас и призвал, чтобы бросить на полдороге. Но об этом мы подробнее поговорим в дальнейшем, а сейчас еще немного остановимся на катастрофических последствиях греха. ВОЗМЕЗДИЕ ЗА ГРЕХ -- СМЕРТЬ Св. Писание постоянно говорит о том, что люди несут ответственность за свое поведение; человек является нравственно ответственным существом -- иначе он не был бы и человеком. Бог провозглашает Свой закон и возлагает на человека ответственность за его выполнение. Вот, я предлагаю вам сегодня благословение и проклятие: благословение, если послушаете заповедей Господа, Бога вашего, которые я заповедую вам сегодня, а проклятие, если не послушаете заповедей Господа, Бога вашего, и уклонитесь от пути, который заповедую вам сегодня (Вт. 11:26-28). Здесь, я думаю, будет уместно рассмотреть некоторые затруднения, которые могут возникнуть в вопросе о том, как порабощенность человека грехом соотносится с его свободной волей и нравственной ответственностью. Бог обращается к человеку как нравственно ответственному существу. Это предполагает, что у человека есть реальный выбор. Зачем говорить человеку "избери жизнь", если он в принципе не может этого сделать? За что вообще может отвечать тот, кто утратил свободу? Эти недоумения вызваны путаницей между различными пониманиями свободы. В обычном нашем понимании свобода -- это возможность делать, что хочешь. Такую свободу человек никогда не терял -- она ограничена нашей слабостью и смертностью, но не утеряна. В библейском понимании свобода -- это свобода желать то, что угодно Богу и соответствует подлинному благу и предназначению человека, свобода от греха, свобода для праведности (см., напр., Рим. 6:20-22). Эта свобода и была утеряна в грехопадении. Падший человек делает то, что хочет, -- но вот хочет он того, что неугодно Богу и губительно для него самого. Приведу пример. Речевой аппарат богохульника устроен точно так же, как речевой аппарат благоговейного молитвенника. Нет никакой внешней преграды, которая помешала бы ему прекратить богохульствовать и начать молиться. Он богохульствует потому, что сам этого хочет и сам свободно это избирает. Когда падший человек грешит, он делает именно то, что сам хочет делать. У него есть свобода выбора, -- но он всегда выбирает неправильно. Он мог бы избрать жизнь, если бы захотел, но без благодати Божией он не способен захотеть этого. Порабощенность грехом -- это не внешняя скованность, а внутренняя испорченность, по которой грешник сам "делает всякую нечистоту с ненасытимостью" (Еф. 4:19) и, более того, видит в каждом, кто пытается его в этом ограничить -- будь то Бог или ближний, -- смертельного врага, покушающегося на его свободу. Поскольку в этом случае человек действует свободно и охотно, без всякого внешнего принуждения, он несет полную ответственность за свои действия, ответственность, которую налагает на него закон. Закон Бога не является каким-то набором пр