в последний раз обернулся. От билетной стойки на них смотрели оба швейцарских полицейских. Один из них, тот, что выручил их у виллы Цаугга, поднял руку. Марш махнул в ответ. В последний раз объявили номер их рейса: "Пассажиров рейса 227 "Люфтганзы", следующего в Берлин, просят немедленно явиться...". Он опустил руку и двинулся к выходу. 2 На этот раз никакого виски, только кофе - много черного крепкого кофе. Шарли взялась было за газету, но задремала. Марш был слишком возбужден - не до отдыха. Он вырвал из записной книжки десяток чистых листков, разорвал их пополам и еще раз пополам. Разложил перед собой на пластиковом столике. На каждый нанес фамилию, дату и происшествие: С сигаретой в зубах, окутанный дымом, Марш без конца менял их местами: эту - в конец, эту - с конца в середину, эту - вперед. Пассажирам, а некоторые бросали на него любопытные взгляды, видимо, казалось, что он раскладывает лишенный всякого смысла пасьянс. _Июль 1942 года. На Восточном фронте вермахт начал операцию "Синее небо" - наступление, которое в итоге приведет Германию к победе. Америка получает трепку от японцев. Англичане бомбят Рур, ведут бои в Северной Африке. В Праге Рейнхард Гейдрих поправляется после покушения. Итак: хорошее время для немцев, особенно на завоеванных территориях. Роскошные апартаменты, девочки, взятки. Домой идут посылки с награбленным. Коррупция сверху донизу, от ефрейтора до комиссара, тащат все - от спиртного до церковных алтарей. Булеру, Штукарту и Лютеру досталось особенно выгодное дельце. Булер реквизирует произведения искусства в генерал-губернаторстве, тайно переправляет их Штукарту в министерство внутренних дел - дело вполне надежное, ибо кто осмелится совать нос в почту таких могущественных служителей рейха? Лютер контрабандой переправляет вещи на продажу за границу - опять-таки надежно: никто не прикажет главе германского отдела министерства иностранных дел открыть его чемоданы. В пятидесятые годы все трое уходят в отставку богатыми и почтенными людьми. А потом, в 1964 году, - катастрофа_. Марш снова и снова перекладывал свои листочки. _В пятницу, 11 апреля, трое заговорщиков собираются на вилле у Булера - первое свидетельство паники_... Нет. Неверно. Он пролистал свои заметки и вернулся к рассказу Шарли о ее разговоре со Штукартом. Вот, конечно же! _В четверг, 10 апреля, за день до встречи, Штукарт стоит на Бюловштрассе и записывает номер телефона в будке напротив дома, где живет Шарлет Мэгуайр. В пятницу он едет на виллу Булера. Им угрожает нечто настолько ужасное, что все трое помышляют о немыслимом - бежать в Соединенные Штаты Америки. Штукарт излагаете план действий. Посольству нельзя доверять, потому что Кеннеди нашпиговал его "умиротворителями". Им нужна непосредственная связь с Вашингтоном. У Штукарта она есть - через дочь Майкла Мэгуайра. Решено. В субботу Штукарт звонит девушке, чтобы договориться о встрече. В воскресенье Лютер летит в Швейцарию, но не за картинами или деньгами, которых у них вполне достаточно в Берлине, а чтобы забрать что-то такое, что оставалось там со времени трех поездок в Цюрих летом 1942-го и весной 1943-го года. Но уже слишком поздно. К тому времени, когда Лютер побывал в банке, дал знать об этом из Цюриха сообщникам и приземлился в Берлине, Булер и Штукарт уже мертвы. Поэтому он решает скрыться, забрав с собой что-то, взятое им из хранилища. Марш откинулся в кресле, обдумывая свою полуразгаданную головоломку. Это лишь одна из версий, такая же правомерная, как и любая другая_. Шарли вздохнула и пошевелилась во сне, положив голову ему на плечо. Он поцеловал ее волосы. Сегодня пятница. День Фюрера в понедельник. У него оставалось всего два дня. "О, дорогая фрейлейн Мэгуайр, - пробормотал Марш про себя, - боюсь, мы ищем не там". "Дамы и господа, скоро мы начнем снижаться перед посадкой в аэропорту имени Германа Геринга. Пожалуйста, поднимите спинки ваших кресел и сложите столики..." Осторожно, чтобы не разбудить Шарли, он освободил плечо, собрал клочки бумаги и, нетвердо шагая, направился в хвост самолета. Из уборной появился паренек в форме гитлерюгенда и вежливо придержал дверь. Март кивнул, потел внутрь и запер за собой дверь. Мерцал слабый свет. В крошечном отсеке поняло бесконечное число раз пропущенным через кондиционер спертым воздухом, дешевым мылом и дерьмом. Он поднял крышку металлического унитаза и бросил туда клочки бумаги. Самолет кинуло вниз и встряхнуло. Зажегся предупреждающий сигнал: "ВНИМАНИЕ! ВЕРНИТЕСЬ НА СВОЕ МЕСТО!" От качки его замутило. Не так ли чувствовал себя Лютер перед посадкой в Берлине? Металл был на ощупь холодный и влажный. Он нажал на педаль, и его записки исчезли в воронке голубой воды. В туалетах "Люфтганзы" не было полотенец, их заменяли влажные бумажные салфетки, пропитанные какой-то тошнотворной жидкостью. Март протер лицо, чувствуя сквозь скользкий материал, как оно пылает. Снопа встряска, словно удар глубинной-бомбы. Они стремительно снижались. Он прижался пылающим лбом к холодному зеркалу. _Ниже, ниже, ниже_... Шарли уже проснулась я с усилием расчесывала свои густые волосы. - А я уж было подумала, что ты выпрыгнул. - Верно, такая мысль приходила мне в голову. - Он пристегнулся к креслу. - Но ты, может быть, станешь моим спасением. - Тебя так приятно слушать. - Я сказал "может быть". - Март взял ос за руку. - Послушай, ты твердо уверена?.. Штукарт действительно сказал тебе, что приезжал записать номер телефона напротив твоего дома именно _в четверг_? Она на мгновение задумалась. - Да, уверена. Помню, я еще подумала: этот человек не шутит, он готовился к этому шагу заранее. - Вот и я так думаю. Вопрос в том, действовал ли Штукарт сам по себе, пытаясь найти возможность бегства только для себя, или же звонил тебе, обсудив план действий с другими? - Это имеет значение? - Большое. Подумай. Если он обговорил это с ними в пятницу, то это значит, что Лютеру известно, кто ты такая и как тебя найти. Шарлет от неожиданности отдернула руку. - Но это же было бы безумием. Он ни за что мне не доверится. - Ты нрава, это безумие. - Они провалились через один слой облаков, под ними виднелся другой. Сквозь него проглядывал, словно верхушка шлема, купол Большого зала. - Но представь, что Лютер еще жив. Куда ему деваться? Аэропорт под наблюдением. Как и порты, вокзалы, граница. Он не рискнет явиться прямо в американское посольство, особенно в связи с предстоящим визитом Кеннеди. Не может прийти к себе домой. Как он поступит? - Попытается связаться со мной? Я не верю в это. Он мог бы позвонить мне во вторник или среду. Или в четверг утром. Зачем ему ждать? Но в ее голосе чувствовались нотки сомнения. Он подумал: ты _не хочешь_ этому верить. Решила, что ты очень умная, когда охотилась за материалом в Цюрихе, а все это время материал, возможно, сам искал тебя здесь, в Берлине. Она отвернулась от него, глядя в окно. Марш внезапно почувствовал, что из него словно выпустили воздух. Ведь, по правде говоря, несмотря на все, он ее практически не знал. Он сказал: - Лютер медлил потому, что пытался найти что-нибудь получше, ненадежнее. Кто знает? Может быть, и нашел. Она не ответила. Самолет приземлился в Берлине почти в два часа. Моросил мелкий дождь. Когда "юнкерс" развернулся в конце посадочной полосы, влага мелкими каплями разбежалась по стеклу. Над зданием аэровокзала проглядывали очертания свастики. У стойки паспортного контроля образовались две очереди: одна из немцев и граждан Европейского сообщества, другая - для остального мира. - Здесь мы разойдемся, - объявил Марш. С большим трудом он уговорил Шарли позволить ему поднести ее чемодан. - Что собираешься делать? - Поеду домой и, думаю, буду ждать телефонного звонка. А ты? - Видимо, устрою себе урок истории. - Она непонимающе поглядела на него. Он сказал: - Позвоню тебе позже. - Обязательно позвони. Вернулись остатки былого недоверия. Он видел его в глазах Шарли, чувствовал, как она пытается найти что-то подобное в его глазах. Ему захотелось сказать что-нибудь, успокоить ее. - Не беспокойся. Договор остается в силе. Она кивнула. Неловкое молчание. Потом девушка внезапно поднялась на цыпочки и прижалась щекой к его щеке. Прежде чем он подумал, как ответить, она исчезла. Очередь возвращавшихся немцев, шаркая ногами, в молчании по одному втягивалась в рейх. Марш, заложив руки за спину, терпеливо ждал, пока его паспорт подвергался тщательной проверке. В эти последние дни накануне дня рождения фюрера проверки на границе всегда были более строгими, а пограничники - более нервными. Глаз пограничника из-под козырька фуражки не было видно. - У господина штурмбаннфюрера в запасе три часа. - Он перечеркнул визу жирной черной чертой, нацарапал на ней "погашена" и вернул паспорт. - Добро пожаловать домой. В полном народу таможенном зале Марш искал глазами Шарли, но так и не увидел. А вдруг ей отказали в возвращении в страну? Он почти надеялся, что так оно и есть: это безопаснее для нее. Пограничники открывали каждый чемодан. Никогда еще он не был свидетелем такого строгого контроля. Царил настоящий хаос. Пассажиры, словно на восточном базаре, толкались и ссорились в окружении рассыпанной кругом одежды. Он стал ждать своей очереди. Был уже четвертый час, когда Март добрался до камеры хранения оставленного багажа и забрал свою сумку. В туалете он снова переоделся в форму. Проверив "люгер", сунул его в кобуру. Выходя, оглядел себя в зеркале. Знакомая фигура в черном. Добро пожаловать домой. 3 Когда светило солнце, в партии называли это "фюрер-погода". Для дождя имени не было. Тем не менее, независимо от того, моросит ли дождь или нет, было предписано после полудня начинать трехдневные праздничные торжества. Поэтому с упрямой национал-социалистской решимостью люди принялись за празднование. Марш в такси двигался к югу, пересекая Веддинг. Это был рабочий Берлин, оплот коммунистов в двадцатые годы. Фабричные гудки по случаю праздника раздались на час раньше обычного. На улицах уже было полно вымокшей гуляющей публики. Ответственные за квартал постарались. На каждом втором или третьем доме - флаг, в большинстве своем со свастикой. Изредка попадались лозунги, натянутые между железными балконами похожих на крепости многоквартирных домов: "РАБОЧИЕ БЕРЛИНА ПРИВЕТСТВУЮТ ФЮРЕРА ПО СЛУЧАЮ ЕГО 75-ЛЕТИЯ!", "ДА ЗДРАВСТВУЕТ СЛАВНАЯ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!", "ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАШ РУКОВОДИТЕЛЬ, И ПЕРВЫЙ ТОВАРИЩ АДОЛЬФ ГИТЛЕР!". В переулках буйство красок и гул барабанов и труб оркестров местных штурмовиков. А ведь сегодня только пятница. Интересно, что намечают власти Веддинга на сам праздничный день, подумал Март. Ночью на углу Вольфштрассе какой-то бунтарь написал на стене белой краской: "КАЖДЫЙ ЗАМЕЧЕННЫЙ В ТОМ, ЧТО НЕ ВЕСЕЛИТСЯ, БУДЕТ РАССТРЕЛЯН". Пара испуганных коричневорубашечников пыталась стереть надпись. Марш доехал на такси до самой Фриц-Тодтплатц. Его "фольксваген" по-прежнему стоял около дома Штукарта, где он его оставил позапрошлой ночью. Он посмотрел на четвертый этаж. Кто-то задернул все шторы. На Вердершермаркт он поставил чемодан в кабинете и позволил дежурному офицеру. Мартина Лютера не нашли. Краузе сказал: - Между нами, Марш. Глобус, мать его, нас всех загонял. Является к нам каждые полчаса, рвет и мечет, угрожает всех пересажать, если не получит своего. - Герр обергруппенфюрер - очень преданный делу офицер. - О, конечно. - В голосе Краузе послышался испуг. - Я не имел в виду... Марш положил трубку. Кто бы его ни подслушивал, это даст пищу для размышлений. Он перетащил пишущую машинку к себе на стол и вставил один лист бумаги. Закурил. "Имперская криминальная полиция, оберстгруппенфюреру СС Артуру Небе. От штурмбаннфюрера СС К.Марша. 17.4.64 г. 1. Имею честь сообщить, что сегодня в 10:00 утра я посетил банк "Цаугг и Си" по адресу Баннхофштрассе, Цюрих. 2. Номерной счет, о существовании которого мы говорили вчера, открыт заместителем государственного секретаря министерства иностранных дел Мартином Лютером 8.7.42 г. Было выдано четыре ключа. 3. В дальнейшем сейф вскрывался трижды: 17.12.42 г., 9.8.43 г., 13.4.64 г. 4. При личном осмотре в сейфе..." Марш откинулся на стуле и выпустил к потолку два аккуратных колечка дыма. Мысль о том, что картина попадет в руки Небе, окажется в его коллекции напыщенной слащавой мазни, вызывала отвращение, казалась кощунственной. Лучше оставить ее покоиться во мраке. Он на мгновение задержал руки на клавиатуре, потом отстучал: "...ничего не обнаружено". Вынул бумагу из машинки, подписал, положил в конверт и запечатал его. Позвонил в канцелярию Небе. Ему было приказано доставить отчет немедленно и лично. Он положил трубку и долго глядел на кирпичную стену за окном. _А почему бы и нет_? Встал и прошел вдоль полок, пока не нашел телефонный справочник Берлина и окрестностей. Снял с полки и нашел номер, по которому, чтобы не подслушали, позвонил из соседнего кабинета. Мужской голос ответил: - Имперский архив. Десять минут спустя его сапоги утопали в нежной трясине ковра в кабинете Артура Небе. - Вы верите в совпадения, Марш? - Никак нет. - Значит, нет, - продолжил Небе. - Хорошо. Я тоже не верю. - Он положил лупу и отодвинул в сторону докладную Марша. - Я не верю, что два отставных государственных служащих одного возраста и одинакового положения _случайно_ решили совершить самоубийство. Они предпочли покончить с собой, только бы их не уличили в коррупции. Боже мой! - Он хрипло, отрывисто засмеялся. - Если бы все чиновники в Берлине встали на этот путь, на улицах высились бы горы покойников. _Не случайно_ также их убили в дни, когда американский президент объявляет о том, что удостаивает нас визитом. Отодвинув кресло, он заковылял к небольшому книжному шкафу, заставленному священными трудами национал-социализма: тут были "Майн кампф", "Миф XX столетия" Розенберга, "Дневники" Геббельса... Он нажал на кнопку, и передняя стенка шкафа распахнулась, открыв бар с напитками. Теперь Марш увидел, что на деревянной панели были наклеены корешки книг. Небе плеснул себе изрядную порцию водки и вернулся к столу. Марш продолжал стоять перед ним не по полной стойке "смирно", но и не полностью расслабившись. - Глобус работает на Гейдриха, - продолжал Небе. - Все просто. Глобус не пошевелит задницей, если Гейдрих не скажет, что надо заняться делом. Штурмбаннфюрер промолчал. Небе поднес к губам тяжелую стопку. Он смаковал водку, опуская в нее длинный, как у ящерицы, язык. Немного помолчав, спросил: - Знаете ли, Марш, зачем мы подмазываемся к американцам? - Никак нет. - Потому что сидим в дерьме. Скажу вам то, что вы не прочтете в газетах нашего коротышки доктора. Двадцать миллионов поселенцев на Востоке к 1960 году - таков был план Гиммлера. Девяносто миллионов - к концу столетия. Прекрасно. Переселили их как полагается. Беда в том, что половина хочет вернуться обратно. Представьте, Марш, эту глупость космических масштабов - жизненное пространство, в котором никто не хочет жить. Терроризм. - Он взмахнул стаканом, звякнув льдом. - Мне нет нужды говорить офицеру крипо, в какую серьезную опасность превратился терроризм. Американцы дают деньги, поставляют оружие, обеспечивают подготовку. Они двадцать лет снабжают красных. А у нас - молодые не хотят воевать, пожилые не хотят работать. Он покачал седой головой, осуждая такое безрассудство, выловил кубик льда и стал шумно сосать. - Гейдрих помешался на своей проамериканской политике. Он готов убивать, лишь бы ее сохранить. Не в этом ли дело, Марш? Булер, Штукарт, Лютер - не угрожали ли они ей с какого-нибудь боку? - Небе изучающе уставился на Марша. Тот стоял навытяжку. - Вы, Марш, в некотором смысле являетесь насмешкой над самим собой. Когда-нибудь задумывались над этим? - Никак нет. - Никак нет... - передразнил его Небе. - Подумайте как следует над этим теперь. Мы задались целью создать сверхчеловека, вывести поколение, способное управлять империей, не так ли? Мы учили его руководствоваться суровой логикой, безжалостно, даже жестоко. Помните, что однажды сказал фюрер? "Мой самый большой подарок немцам состоит в том, что я научил их ясно мыслить". И что происходит? Не многие из вас, возможно, лучшие из вас, начинают обращать это беспощадно ясное мышление в _наш_ адрес. Признаюсь, я рад, что уже стар. Я в страхе перед будущим. Старик с минуту молчал, погруженный в собственные мысли. Наконец с разочарованным видом взял лупу. - Выходит, коррупция. Шеф крипо еще раз прочел докладную Марша, потом разорвал и бросил в мусорную корзину. На страже имперского архива стояла Клио, муза истории, - обнаженная амазонка работы Адольфа Циглера, "имперского мастера по части лобковых кудрей". Она грозно глядела на Солдатский мемориальный зал на той стороне бульвара Победы, где стояла длинная очередь туристов, жаждавших увидеть останки Фридриха Великого. На покатостях ее необъятной груди, словно альпинисты на поверхности ледника, сгрудились дикие голуби. Позади музы над входом в архив в полированный гранит врезан символ - золотой лист. На нем высечена цитата из фюрера: "ДЛЯ ЛЮБОЙ НАЦИИ ПРАВИЛЬНАЯ ИСТОРИЯ РАВНОЦЕННА СТА ДИВИЗИЯМ". Рудольф Хальдер провел Марта внутрь и поднялся с ним на третий этаж. Он распахивал двустворчатые двери, пропуская его вперед. Коридору с каменными стенами и каменным полом, казалось, не было конца. - Впечатляет, да? - У себя на работе Хальдер говорил тоном профессионального историка, сочетавшим гордость с иронией. - Мы зовем этот стиль шутовско-тевтонским. Ты удивишься, узнав, что это самое большое здание архива в мире. Над нами два административных этажа. На этом этаже кабинеты исследователей и читальные залы. Под нами _шесть этажей_ документов. Ты, друг мой, попираешь ногами историю своего рейха, историю фатерланда. А вот здесь, за светильником Клио, присматриваю я. Они попали в монашескую келью: тесную, без окоп, стены сложены из гранитных блоков. На столе на полметра высились стопки бумаг, часть рассыпалась по полу. Всюду книги - сотни книг. Из каждой торчали бесчисленные закладки: разноцветные клочки бумаги, трамвайные билеты, обрывки сигаретных пачек, обгоревшие спички. - Призвание историка - создать из хаоса еще больший хаос. Хальдер убрал с единственного стула стопку старых военных депеш и, стряхнув пыль, жестом пригласил Марша сесть. - Руди, мне снова нужна твоя помощь. Хальдер примостился на краешке стола. - То месяцами от тебя ни слуху ни духу, а то вдруг появляешься дважды на неделе. Предполагаю, опять что-то связанное с делами Булера. Некролог я видел. Марш кивнул. - Должен предупредить, что теперь ты разговариваешь с отверженным. Даже просто встречаясь со мной, ты, возможно, подвергаешь себя опасности. - Так даже интереснее. - Хальдер сложил вместе длинные пальцы и хрустнул суставами. - Валяй. - Это действительно очень трудное дело. - Помолчав, Марш собрался с духом: - Итак, Булер, Вильгельм Штукарт и Мартин Лютер. Первых двух нет в живых, третий в бегах. Все трое, как тебе известно, высокопоставленные государственные служащие. Летом 1942 года они открыли банковский счет в Цюрихе. Сначала я считал, что они запрятали там кучу денег или произведений искусства, - как ты и предполагал, Булер по уши погряз в коррупции, - но теперь я думаю, что, скорее всего, это были документы. - Что за документы? - Точно не знаю. - Деликатного характера? - Вероятно. - Одна проблема возникает сразу. Ты ведешь речь о трех разных ведомствах - министерствах иностранных дел, внутренних дел и генерал-губернаторстве, которое вообще не является министерством. Это тонны документов. Зави, я не преувеличиваю - буквально тонны. - Архивы хранятся здесь? - Министерские здесь. Генерал-губернаторские - в Кракау. - У тебя есть к ним доступ? - Официально - нет. Неофициально... - Он потряс костлявой кистью. - Может быть, если повезет. Но послушай, Зави, даже бегло просмотреть их - это займет всю жизнь. Что ты мне предлагаешь? - Там должен быть ключ к разгадке. Возможно, отсутствуют какие-то документы. - Но это же немыслимая задача! - Я говорил тебе, дело очень трудное. - И когда надо отыскать этот "ключ"? - Мне нужно найти его сегодня до конца дня. Хальдер взорвался, в его голосе перемешались скептицизм, ярость, издевка. Марш тихо сказал: - Руди, они грозят через три дня поставить меня перед судом чести СС. Ты знаешь, что это значит. _Я должен найти его сейчас_. Хальдер поглядел на него, не веря своим ушам, потом отвернулся, пробормотав: "Дам подумать..." Марш спросил: - Можно закурить? - В коридоре. Не здесь - сам понимаешь, бумаги... Стоя за дверью, Марш слышал, как Хальдер метался по комнате. Посмотрел на часы - шесть часов. Длинный коридор был пуст. Большинство сотрудников, должно быть, ушли по домам - начался праздник. Марш подергал пару дверей - обе заперты. Третья открылась. Он снял трубку телефона, послушав тон гудка, набрал девятку. Тон изменился - городская линия. Шарли ответила сразу. - Это я. У тебя все в порядке? Она сообщила: - У меня все хорошо. Я тут кое-что нашла - маленькую штучку. - Не сейчас. Поговорим попозже. Он хотел сказать ей что-то еще, но она положила трубку. Теперь по телефону говорил Хальдер, его бодрый голос эхом отдавался в каменном коридоре. - Эберхард? Добрый вечер... Верно, кое-кому из нас никакого покоя. Небольшой вопрос, если можно. Группа министерства внутренних дел... О, вот как? Хорошо. По отделам?.. Понял. Отлично. И все это сделано?.. Марш, закрыв глаза, прислонился к стене, стараясь не думать о бумажном море у себя под ногами. Ну давай же, Руди! Давай! Он слышал, как звякнул телефон, когда Хальдер опустил трубку на рычаг. Спустя несколько секунд Руди появился в коридоре, натягивая пиджак. Из нагрудного кармана торчало множество авторучек. - Небольшая удача. Мой коллега сказал, что на дела министерства внутренних дел по крайней мере есть каталог. Он стремительно зашагал по коридору. Марш не отставал от него. - Что это значит? - Это значит, что там должен быть основной указатель, по которому мы определим, какие документы побывали на столе Штукарта и когда. - Он постучал по кнопкам у лифта. Никакого результата. - Похоже, они отключили эту штуку на ночь. Придется спускаться пешком. - Пока они гремели ногами по широкой винтовой лестнице, Хальдер громогласно объяснял: - Понимаешь, мы нарушаем все правила. У меня допуск к военным архивам, архивам Восточного фронта, но не к документам правительственных органов, внутренним делам. Если нас остановят, тебе придется наплести охране что-нибудь такое о полицейских проблемах, чтобы им потребовалась пара часов для проверки. А что до меня, то я так просто, оказываю тебе услугу, понял? - Понимаю, на что ты идешь. Долго еще? - До самого низу. - Хальдер покачал головой. - Суд Чести! Ради Бога, Зави, в чем дело? В шестидесяти метрах под землей циркулировал прохладный сухой воздух, свет был затенен - все для того, чтобы сберечь архивы. - Говорят, что здание выдержит прямое попадание американской ракеты, - заметил Хальдер. - А что там? Марш показал на стальную дверь, покрытую предупреждающими объявлениями: "ВНИМАНИЕ! ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН! ВХОДА НЕТ! ПРЕДЪЯВИТЕ ПРОПУСКА". - "Правильная история равноценна сотне дивизий", помнишь? А сюда попадает неправильная история. Дерьмо. Осторожно, не споткнись. Хальдер потянул Марша за собой в дверь. Навстречу им, словно шахтер в забое, толкая металлическую тележку, двигался охранник. Марш подумал, что он наверняка их увидел, но тот проехал мимо, кряхтя от напряжения. Остановился у металлической перегородки, отомкнул дверцу. Мелькнула печь, послышался рев пламени, и дверь за ним с лязгом захлопнулась. - Пошли. По пути Хальдер объяснял процедуру. Архив работал по складскому принципу. Запросы на архивные дела на каждом этаже поступали-в центральную зону обработки документов. Здесь в гроссбухах в метр длиной и сантиметров двадцать толщиной велся главный каталог. Перед названием каждого дела ставился номер стеллажа. Сами стеллажи располагались в отходящих от зоны обработки документов защищенных от огня хранилищах. Секрет состоит в том, сказал Хальдер, чтобы разбираться в каталогах-указателях. Он прошел вдоль темно-красных кожаных корешков, постукивая по каждому пальцем, пока не нашел нужный. Затем перетащил его на стол ответственного за этаж. Маршу однажды довелось побывать в трюме авианосца "Гросс-адмирал Редер". Он вспомнил о нем здесь, в недрах имперского архива: низкие потолки с гирляндами ламп, ощущение давящего сверху чудовищного веса. Рядом со столом - фотокопировальный аппарат, редкое явление в Германии, где их распределение строго контролируется, чтобы воспрепятствовать выпуску подрывными элементами нелегальной литературы. У дверей лифта десяток пустых тележек. На всем этаже ни души. Хальдер торжествующе воскликнул: - "Государственный секретарь, дела канцелярии с 1939-го по 1950 год". Черт возьми, четыреста коробок. Какие годы тебе нужны? - Счет в швейцарском банке открыт в июле 1942 года. Скажем, первые семь месяцев этого года. Хальдер, бормоча что-то, перевернул страницу. - Так. Вот что они сделали. Рассортировали документы по четырем разделам: переписка, протоколы и докладные записки, законодательные акты и постановления, кадры министерства... - Я ищу что-нибудь такое, что связывает Штукарта с Булером и Лютером. - В этом случае лучше начать с переписки. Это должно дать нам представление о том, что происходило в то время. - Хальдер быстро делал пометки: - "Д/15/М/28-34". Прекрасно. Поехали. Хранилище "Д" было в двадцати метрах слева по коридору. Стеллаж пятнадцатый, секция "М" размещались в самой середине помещения. - Слава Богу, только шесть коробок, - произнес Хальдер. - Ты берешь с январе по апрель, я, с мая по август. Коробки из картона, каждая размером с ящик большого письменного стола. Стола не было, они уселись на полу. Опершись спиной о металлическую полку, Марш открыл первую коробку, вытащил пачку бумаг и принялся читать. В жизни нужно немного везения. Первым документом было датированное 2 января письмо заместителя государственного секретаря министерства авиации относительно распределения противогазов в организации противовоздушной обороны. Второе, от 4 января, было из управления четырехлетнего плана и касалось недозволенного потребления бензина высшими должностными лицами. Третье было от Рейнхарда Гейдриха. Марш сначала увидел надпись - угловатый небрежный росчерк. Затем взгляд переместился на бланк - "Главное управление имперской безопасности, Берлин, Ю.-З.11, Принц-Альбрехтштрассе, 8", - потом на дату: 6 января 1942 года. И только потом на текст: "Сим подтверждается, что межведомственное обсуждение и завтрак, первоначально намечавшиеся на 9 декабря 1941 года, переносятся на 20 января 1942 года и состоятся в помещении Международной комиссии криминальной полиции, Берлин, Ам Гроссен Ваннзее, 56/58". Марш перелистал другие документы из этой коробки: копии на папиросной бумаге, кремовые оригиналы; внушительные бланки - имперская канцелярия, министерство экономики, организация Тодта; приглашения на завтраки и встречи; просьбы, требования, циркуляры. Но от Гейдриха - больше ничего. Он передал письмо Хальдеру. - Что ты об этом скажешь? Хальдер нахмурился. - Я бы сказал, что для Главного управления безопасности весьма необычно созывать совещание государственных ведомств. - Мы можем отыскать, что они обсуждали? - Должны. Попробуем заглянуть в раздел протоколов и докладных записок. Давай посмотрим: 20 января... Хальдер сверился со своими пометками, встал и пошел вдоль стеллажа. Достал еще одну коробку, вернулся с ней и сел, скрестив ноги. Марш следил, как тот быстро перелистывал содержимое, но внезапно запнулся и медленно произнес: - Боже мой... - Что там? Хальдер передал ему единственный листок бумаги, на котором было напечатано: "В интересах государственной безопасности протоколы межведомственного совещания от 20 января 1942 года изъяты по требованию рейхсфюрера СС". Хальдер бросил: - Взгляни на дату. Марш посмотрел. 6 апреля 1964 года. Протоколы изъяты Гейдрихом одиннадцать дней назад. - Может он это делать? Я имею в виду, на законном основании. - Под предлогом безопасности гестапо может изымать все, что угодно. Они обычно переносят документы в хранилище на Принц-Альбрехтштрассе. В коридоре послышался шум. Хальдер поднял палец. Оба молчали и не двигались, пока охранник не прогромыхал мимо пустой тележкой, возвращаясь из помещения для сжигания бумаг. Они слушали, пока звуки не замерли в другом конце здания. Марш прошептал: - Что теперь будем делать? Руди почесал в затылке. - Межведомственное совещание на уровне государственных секретарей... Маршу было ясно, о чем он думал. - Булер с Лютером тоже могли быть приглашены? - По логике - да. В таких чинах к протоколу относятся весьма ревниво. Чтобы от одного министерства присутствовал государственный секретарь, а от другого - только чиновник низкого ранга, такого не могло быть. Который час? - Восемь. - В Кракау на час больше. - Хальдер на миг прикусил губу, потом решился. Поднялся на ноги. - Я позвоню приятелю, который работает в архивах генерал-губернаторства, и узнаю, не вынюхивали ли что-нибудь эсэсовцы в последние пару недель. Если нет, я, может быть, уговорю его завтра посмотреть, не осталось ли протоколов в бумагах Булера. - А нельзя проверить здесь, в архивах министерства иностранных дел? В документах Лютера? - Нет, там слишком много бумаг. Проверка может занять несколько недель. Поверь мне, это самый лучший путь. - Руди, будь поосторожней, подумай, что сказать. - Не беспокойся. Понимаю, чем это пахнет. - Хальдер задержался в дверях. - И ради Бога, не кури, пока меня нет. Это самое огнеопасное место во всем рейхе. "Вернее не скажешь", - подумал Марш. Подождал, пока уйдет товарищ, и стал нервно расхаживать взад и вперед между стеллажами. Страшно хотелось курить. Руки дрожали. Он сунул их в карманы. Это место поистине было монументом германской бюрократии. Герр А, желая что-то предпринять, спрашивал разрешения у д-ра Б. Д-р Б для перестраховки направлял бумагу выше, министериаль-директору В. Министериаль-директор В спихивал ее рейхсминистру Г, тот отвечал, что оставляет вопрос на усмотрение герра А, который, естественно, возвращался к д-ру Б... Эти металлические стеллажи были со всех сторон опутаны сговорами и соперничеством, ловушками и интригами, накопившимися за тридцать лет господства партии; прохладный воздух пронизан крепкой паутиной, сплетенной из бумажных нитей. Не прошло и десяти минут, как вернулся Хальдер. - Гестаповцы, само собой разумеется, побывали в Кракау две недели назад. - Он нервно потирал руки. - Память у них хорошая. Важный гость. Сам обергруппенфюрер Глобоцник. - Куда ни повернусь - везде Глобоцник! - воскликнул Марш. - Он прилетал из Берлина на гестаповском самолете с особыми полномочиями, подписанными лично Гейдрихом. Видно, им там крепко всем досталось. Орал, ругался. Точно знал, что искать, - одно дело изъято. К обеду уже уехал. Глобус, Гейдрих, Небе. Марш приложил руку ко лбу. Кружилась голова. - Итак, на этом конец? - На этом конец. Если, на твой взгляд, в бумагах Штукарта нет чего-нибудь еще. Марш посмотрел на коробки. Их содержимое представлялось ему прахом, костями покойников. Сама мысль о том, чтобы копаться в них, была ему отвратительна. Хотелось свежего воздуха. - Забудь об этом, Руди. Спасибо тебе. Хальдер нагнулся и взял в руку циркуляр Гейдриха. - Интересно, что совещание перенесли с девятого декабря на двадцатое января. - Какое это имеет значение? Хальдер бросил на него полный сожаления взгляд. - Неужели ты в самом деле до такой степени закупорился тогда в нашей долбаной консервной банке? Неужели туда совершенно ничего не Проникало из внешнего мира? Так слушай же, дурья голова - седьмого декабря 1941 года вооруженные силы Его Величества императора Японии Хирохито напали в Перл-Харборе на тихоокеанский флот США. Одиннадцатого декабря Германия объявила войну Соединенным Штатам. Ну что, веская причина отложить совещание? Лицо Хальдера расплылось в ухмылке, но скоро на нем появилось более серьезное выражение. - Интересно... - Что? Он постучал пальцами по бумаге. - Должно еще быть первое приглашение, полученное до этого. - Ну и что? - Не скажи. Порой наши друзья из гестапо не так уж ловко пропалывают неприятные для них мелочи, как им хотелось бы, особенно если спешат... Марш уже стоял перед стеллажами, глядя на коробки. От подавленного настроения не осталось и следа. - Какую брать? С чего начнем? - О совещании такого уровня Гейдрих должен был бы уведомить участников, по крайней мере, недели за две. - Хальдер заглянул в свои записи. - Это означает, что нам нужна папка с перепиской канцелярии Штукарта за ноябрь 1941 года. Дай подумать. По-моему, это двадцать шестая коробка. Он подошел к стоявшему у стеллажей Маршу и стал считать коробки, пока не отыскал нужную. Сняв с полки, покачал ее, словно младенца. - Не хватай, ее хватай, Зави. Всему свое время. История учит терпению. Встав на колени, Руди поставил коробку перед собой, открыл ее я вытащил охапку бумаг. Разглядывая поочередно каждую, он складывал их кучкой слева от себя. - Приглашение на прием к итальянскому послу - скучища. Совещание в министерстве сельского хозяйства у Вальтера Дарре - еще скучнее... Так продолжалось, возможно, минуты две. Все это время Марш стоял, нервно похрустывая пальцами и наблюдая за процедурой. Вдруг Хальдер застыл на месте. - О, черт! - Он перечитал найденную бумагу еще раз и поднял глаза. - Приглашение от Гейдриха. Боюсь, что совсем не скучное. Совсем не скучное. 4 В небесах царил хаос. Все туманности разлетелись на куски. По небу носились кометы и метеоры, исчезали на мгновение, а затем взрывались на фоне зеленого океана облаков. Над Тиргартеном фейерверк приближался к своей кульминации. Спускавшиеся на парашютах яркие ракеты освещали Берлин как во время воздушного налета. Марш притормозил, ожидая левого поворота на Унтер-ден-Линден, когда перед машиной выросла компания еле державшихся на ногах штурмовиков. Двое, обхватив друг друга за плечи, в свете фар исполняли что-то вроде пьяного канкана. Остальные барабанили по кузову и заглядывали в стекла, выпучив глаза, высовывая языки, - нелепо кривляющиеся обезьяньи рожи. Марш включил первую скорость и, развернувшись, умчался прочь. Раздался глухой стук, и один из танцоров завертелся волчком. Он возвращался на Вердершермаркт. Все полицейские оставались на службе. Во всех окнах горел свет. Кто-то окликнул штурмбаннфюрера в вестибюле, но Марш не обратил на него внимания. Стуча сапогами по ступеням, он поспешил в подвал. Банковские хранилища, подвалы, подземные склады... Я превращаюсь в троглодита, подумал Марш, пещерного жителя, отшельника, грабителя бумажных могил. Архивная Горгона все еще сидела в своей норе. Спала ли она когда-нибудь? Он предъявил удостоверение. У главного пункта выдачи развалились на стульях двое детективов, лениво листавших приевшиеся папки. Марш уселся в дальнем углу комнаты. Включил настольную лампу, наклонив абажур к самому столу. Вынул из-под мундира три листа бумаги из имперского архива. Это были плохие фотокопии. Аппарат был плохо настроен, оригиналы в спешке заталкивались косо. Он не винил в этом Руди. Руди вообще не хотел снимать копий. Он был страшно напуган. Когда он прочел приглашение Гейдриха, с него слетела вся его мальчишеская бравада. Марш был вынужден в буквальном смысле притащить его к фотокопировальному аппарату. Едва закончив, историк метнулся обратно в комнату, быстро сгреб документы обратно в коробки и поставил их на место. Он настоял на том, чтобы они вышли из архива через заднюю дверь. - Зави, я думаю, что нам теперь нужно подольше не встречаться. - Разумеется. - Знаешь, как бывает... Хальдер стоял жалкий и беспомощный, а над их головами проносились и разрывались ракеты праздничного фейерверка. Марш обнял его. - Не расстраивайся: знаю, прежде всего боишься за своих. - И быстро зашагал прочь. Документ первый. Первоначальное приглашение Гейдриха, датированное 19 ноября 1941 года: "31.7.1941 г. рейхсмаршал Великого германского рейха поручил мне совместно со всеми другими имеющими к этому отношение центральными ведомствами провести все необходимые приготовления в отношении организационных, технических и материальных мер по полному решению еврейского вопроса в Европе и в ближайшее время представить ему всеобъемлющий проект предложений по данному вопросу. Фотокопия текста этого поручения прилагается. Ввиду чрезвычайной важности, которую следует придавать этим вопросам, и в интересах достижения единого мнения среди имеющих отношение к делу центральных ведомств касательно дальнейших задач, связанных с остающейся работой по этому окончательному решению, я предлагаю сделать эти проблемы предметом общего обсуждения. Это особенно необходимо, поскольку начиная с 10 октября евреи непрерывно эвакуируются эшелонами на Восток с территории рейха, включая протекторат. Посему я приглашаю вас принять участие вместе со мной и другими лицами, список которых прилагается, в обсуждении, за которым последует завтрак, 9 декабря 1941 года в 12:00 в помещении Международной комиссии криминальной полиции, Берлин, Ам Гроссен Ваннзее, N_56/58". Документ второй. Фотокопия с фотокопии, местами почти неразборчивая, слова стерты, словно, надписи на древнем надгробье. Адресованная Гейдриху директива Германа Геринга от 31 июля 1941 года: "В дополнение к заданию, порученному вам 24 января 1939 года, которое было связано с наиболее приемлемым решением еврейского вопроса посредством эмиграции и эвакуации, сим возлагаю на вас ответственность за все необходимые организационные, технические и материальные приготовления к полному решению еврейского вопроса в германской сфере влияния в Европе. Там, где к этому имеют отношение другие государственные органы, они обязаны сотрудничать с вами. Прошу вас в ближайшее время представить мне всеобъемлющий план, включающий организационные, технические и материальные мероприятия, необходимые для окончательного решения еврейского вопроса, к чему мы стремимся". Документ третий. Список из четырнадцати персон, приглашенных Гейдрихом на совещание. Штукарт был третьим в списке, Булер шестым, Лютер, седьмым. Марш увидел еще пару знакомых имен. Он вырвал листок из записной книжки, написал на нем одиннадцать фамилий и подошел с ним к столу выдачи дел. Двое детективов ушли. Хранительницы не было видно. Он постучал по столу и крикнул: "Эй, где вы там!" За рядами шкафов послышался предательский звон стакана о бутылку. Так вот в чем ее секрет. Она, должно быть, забыла о его присутствии. В следующий миг она приковыляла на место. - Что у вас есть на этих одиннадцать человек? Он попытался вручить ей список. Она скрестила свои толстые ручищи на засаленном мундире. - Не более трех дел одновременна без особого разрешения. - Не ваше дело. - Нельзя. - Нельзя пить на работе, а от вас так в разит. Давайте-ка сюда дела. На каждого мужчину и каждую женщину заведен номер, под каждым номером - личное дело. На Вердершермаркт дела держали не на всех. Т