бы ему самому. После "Расколотого надвое" он принимался еще за две или три книги. И все их забросил. Тим окончательно слетел с катушек -- они с Онг Пином стали угрожать издателям судебным преследованием. Он хотел получить сразу кучу денег и расплатиться со всеми долгами. Когда эта шикарная идея не сработала, Тим очень быстро устал от Онг Пина. Он выставил его из квартиры -- он вообще не хотел никого видеть. К тому же этот сумасшедший избил бедного парня. Потом Тим исчез. Никто не мог его найти. После этого про него ходили разные слухи. Андерхилл останавливался в разных отелях и задолжав кругленькую сумму, съезжал под покровом ночи. Однажды я узнал, что он должен ночевать под одним из городских мостов, и отправился туда с несколькими знакомыми, чтобы посмотреть, не удастся ли нам что-нибудь из него вытянуть или хотя бы поколотить его за все эти художества. Но Тима там не оказалось. Я слышал, что он проводил целые дни у курильщиков опиума. Потом дошла информация, что он окончательно сошел с ума -- ходит и сообщает каждому встречному-поперечному, что этот мир полон грязи, что я -- демон, Билли -- демон, и Бог уничтожит нас. Тут я испугался, доктор. Кто знает, что может прийти в голову этому психу. Тим ненавидел самого себя, я знал это. А люди, которые ненавидят себя, которые никак не хотят смириться с тем, чем они стали, могут сделать все что угодно. Его вышвыривали по очереди изо всех баров в разных концах города. Никто не видел его, но до всех доходили слухи. Он нашел дно, не зря искал так долго. Пул молча застонал. Что же случилось с Андерхиллом? Может, наркотики, которые он принимал, довели его до такого состояния, что он не мог больше написать ничего стоящего? Пока Лола рассказывал, Майкл вспомнил вдруг, как однажды в Вашингтоне он отправился со знакомой женщиной-юристом на концерт джазового пианиста по имени Хэнк Джоунс. Он приехал в Вашингтон давать показания по делу "Эйджент Оранж". Пул очень мало что знал о джазе, и теперь он не мог вспомнить ни одного произведения, которое играл Джоунс. Но что он помнил, так это исходившие от музыканта спокойную грацию и светлую радость, казавшуюся одновременно абстрактной и почти физически ощутимой. Он вспомнил, как Хэнк Джоунс, который был негром средних лет с седеющими волосами и симпатичным, слегка мефистофельским лицом, высоко подняв голову, сидел за клавиатурой, улавливая волны накатывавшего на него вдохновения. Музыка пронизывала Майкла Пула насквозь. Страсть, легкая, как дуновение ветерка. Поющая страсть. Пул был уверен, что то же слышит и сидящая рядом с ним молоденькая женщина-юрист. После представления, когда Джоунс стоял у рояля и беседовал со своими поклонниками, Пул заметил, что сам музыкант пребывает в неописуемом восторге по поводу того, что только что сыграл. От этого человека с изящными манерами исходила такая жизненная сила, что Пулу он показался похожим на огромного льва, преисполненного сознанием собственной силы и значимости. И Майклу подумалось тогда, что из всех, кого он знает, наверное, только Тиму Андерхиллу знакомо подобное состояние. Но у Андерхилла, видимо, было всего несколько лет на то, на что Хэнку Джоунсу отводились десятилетия. Он сам украл у себя все остальное время. Последовала долгая пауза. -- Вы читали его книги? -- спросил Лола. Пул кивнул. -- Они хорошие? -- Первые две -- очень. Лола поморщился. -- А я думал, все они окажутся ужасными. -- Где он сейчас? -- спросил Майкл. -- Вам что-нибудь известно? -- Собираетесь убить его? Что ж, наверное, в один прекрасный день кто-нибудь должен убить его и положить конец всем бедам Тима, пока сам он не прикончил кого-нибудь. -- Он в Бангкоке? В Тайпее? Вернулся в Штаты? -- Такие, как он, никогда не возвращаются в Америку. Он подался куда-нибудь еще -- как сумасшедшее животное в поисках безопасного укрытия. Я уверен в этом. Я всегда думал, что он переберется в Бангкок. Бангкок -- идеальное место для таких, как он. Но сам он чаще упоминал Тайней, так что, может быть, отправился туда. Тим так и не вернул мне ни цента из того, что я ему одолжил, вот что я скажу вам. -- Во взгляде Лолы читалась теперь откровенная злость. -- Тот сумасшедший, о котором Тим собирался написать, был он сам. Но Андерхилл не понимал этого, а люди, которые так мало про себя знают, они очень опасны. А ведь когда-то я любил его. Любил! Доктор Пул, если вы найдете своего друга, пожалуйста, будьте осторожны. 16 Библиотека 1 Майкл Пул и Конор Линклейтер вот уже два дня были в Бангкоке, а Гарри Биверс в Тайпее, когда Тино Пумо сделал открытие, посетившее его во вполне прозаической обстановке кабинета микропленок главного отделения Нью-йоркской Публичной библиотеки. Приземистому мужчине с бородкой лет шестидесяти в хорошем черном костюме Пумо объяснил, что пишет книгу о событиях во Вьетнаме, точнее, о трибунале по делу Я-Тук. Какие газеты ему нужны? Копии всех ежедневных газет Нью-Йорка, Вашингтона, Лос-Анджелеса и Сент-Луиса, а также журналы с политическими обозрениями за ноябрь шестьдесят восьмого года и март шестьдесят девятого. А так как Пумо собирался просмотреть еще и некрологи жертв Коко, он попросил "Лондон Таймс", "Гардиан" и "Телеграф" за всю неделю, включавшую двадцать восьмое января восемьдесят второго года, газеты Сент-Луиса за пятое февраля и ближайшие дни и ежедневные парижские газеты, выходившие в районе седьмого июля. Бородатый служащий объяснил Тино, что обычно на подборку столь обширных материалов уходит довольно много времени, но что у него есть для Пумо одновременно хорошие и плохие новости. Хорошие заключались в том, что все микрофильмы с материалами по происшествию в Я-Тук уже были собраны воедино. Плохая же новость состояла в том, что все эти материалы еще не поступили обратно в хранилище, потому что не только Пумо интересовался Я-Тук, -- журналист по имени Роберто Ортиз затребовал ту же самую информацию тремя днями раньше, изучал ее в понедельник и все утро вторника, который, как известно, был вчера. "Сегодня среда -- день "Виллидж Войс", -- автоматически подумал Пумо. Тино никогда ничего не слышал о Роберто Ортизе и испытывал сейчас по отношению к этому человеку лишь чувство благодарности за то, что не придется ждать несколько дней, пока будут разыскивать нужные ему микрофильмы. В конце концов, повторял Тино самому себе, он ведь просто проводит дополнительные исследования, чтобы заглушить в себе сознание, что он упустил в жизни что-то важное, не отправившись с друзьями в Сингапур. Если обнаружится что-ни-5удь, что им необходимо знать, он всегда может позвонить им в отель "Марко Поло". Пока искали и подбирали статьи, Тино изучал, что было написано по поводу событий в Я-Тук в "Нью-Йорк Таймс" и других журналах. Он сидел на пластмассовом стуле перед пластиковым столом, причем стул был неудобный, а аппарат для просмотра микрофильмов занимал на столе столько места, что блокнот для записей Пумо приходилось держать на коленях. Но через несколько минут все это перестало иметь значение. То, что случилось с Тино Пумо через несколько минут чтения статьи, озаглавленной "Я-Тук: позор или победа", напоминало разве что происшедшее с Котором Линклейтером в момент, когда Чарльз Дейзи положил перед ним альбом с фотографиями, отснятыми Коттоном. Он тут же забыл обо всем, что происходит вокруг. "Ньюсуик" приводила слова лейтенанта Гарри Биверса: "Мы здесь, чтобы убивать врагов всех видов и размеров. Лично на моем счету уже тридцать трупов вьетконговцев". "Убийца детей?" -- вопрошал "Тайм", где лейтенант Биверс описывался как "исхудавший человек с ввалившимися глазами и выступающими скулами, отчаявшийся человек на грани срыва". "Действительно ли они невиновны?" -- спрашивала "Ньюсуик", в которой дальше утверждалось, что лейтенант Биверс -- такая же жертва Вьетнама, как и дети, убийство которых вменяется ему в вину. Тино помнил поведение Биверса в Я-Тук. "На моем счету тридцать мертвых негодяев, давайте, если вы хоть что-нибудь соображаете, нацепите медаль мне на грудь", -- казалось, говорило выражение лица лейтенанта. Лейтенанта буквально распирало, он никак не мог заткнуться. Когда вы стояли рядом с ним, то могли почти почувствовать, как в бешеном темпе бежит кровь по венам Гарри Биверса. И было ясно, что вы обожжетесь, если решитесь прикоснуться к нему. "На войне все одного возраста, -- заявил он репортерам. -- Вы, придурки, думаете, что на этой войне есть дети, вы думаете, что дети вообще существуют во время этой войны? Знаете, почему вы так Думаете? Потому что вы -- невежественные гражданские крысы, вот почему. Здесь нет детей!" Были статьи, где предлагалось чуть ли не повесить Биверса, а вместе с ним и Денглера. Например, заголовок статьи в "Тайм": "Я заслужил эту проклятую медаль". Интересно, подумалось Тино, почему это, вспоминая о тогдашних событиях, Гарри всегда утверждает, что говорил журналистам, будто остальная часть взвода тоже заслуживает медалей. Пумо казалось, что кругом царит мертвая, какая-то неземная тишина. Пумо вспоминал, какими взвинченными, доведенными до предела чувствовали они себя в те дни, после того как довелось узнать, какая зыбкая грань отделяет совесть и нравственность от готовности совершить убийство. Все они сплошь состояли из нервов, из кончиков собственных пальцев, недавно нажимавших на курок. Он вновь слышал запах рыбного соуса и дыма, поднимающегося над котлом. На пологом склоне холма лежала девушка, вернее, бесформенная груда синего тряпья рядом с упавшим коромыслом. Если деревня была пуста, кто же, черт возьми, готовил еду? И для кого? Кругом было тихо, но спокойствие окружающей природы напоминало спокойствие тигра перед прыжком. Хрюкнула свинья, Пумо вздрогнул, сжал винтовку и чуть было не изрешетил пулями чумазого ребенка, стоявшего в той же стороне. Потому что никто никогда не знает, в каком облике придет смерть -- может, в облике улыбающегося ребенка с протянутой рукой, она проникает тебе в мозг и медленно поджаривает его, и ты либо начинаешь палить без разбора во все подряд, либо стараешься спрятаться, как тигр прячется в траве перед прыжком -- спасти свою жизнь можно только став невидимым. Пумо продолжал рассматривать фотографии -- лейтенант Биверс, исхудавший и вымотанный, с изможденным лицом и ускользающим взглядом. М.0. Денглер с усталыми глазами, сверкающими из-под тропического шлема. И эта лужайка, на которой они стояли, от воспоминания о которой Пумо бросало в дрожь. И вход в пещеру, "похожий на кулак", как заявил на заседании трибунала Виктор Спитални. Потом он вспомнил, как лейтенант Гарри Биверс извлекает из какой-то канавы девочку лет шести-семи, перепачканного грязью голенького ребенка, хрупкого, как все вьетнамские дети, с косточками, напоминающими цыплячьи, поднимает ее над головой и бросает в огонь. Все тело Пумо покрылось холодным потом. Захотелось встать и отойти от аппарата. Пытаясь подвинуть стул, он двинул с места стол, вытянул ноги, поднялся и вышел на середину кабинета микрофильмов. Что ж, хорошо, они шагнули за грань. Коко родился по ту сторону, там, где они увидели слона. Маленький улыбающийся ребенок приближался к Пумо, неся смерть в сложенных чашечкой ладонях. Пусть этот парень с испанским именем изучает Я-Тук, подумал Пумо. Появится еще одна книга. Он подарит ее на Рождество Мэгги Ла, девушка прочитает и сможет наконец объяснить ему, что же там произошло. Открылась дверь, и в комнате появился парень с всклокоченной бородой и серьгой в одном ухе. В руках он нес множество футляров с микрофильмами. -- Вы Пума? -- спросил парень. -- Пумо, -- поправил его Тино, беря из рук коробки. Он вернулся на свое место, вынул из аппарата кассету со статьями из журнала "Тайм" и засунул туда другую -- с копиями "Сент-Луис Пост-Диспэтч" за февраль восемьдесят второго года. Он довольно быстро нашел заголовок: "МЕСТНЫЙ БИЗНЕСМЕН С ЖЕНОЙ УБИТЫ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ". Однако в статье содержалось гораздо меньше информации, чем Пумо уже получил в свое время от Биверса. Мистер и миссис Уильям Мартинсон, проживавшие в доме номер три тысячи шестьсот сорок два по Бреканридж-драйв, респектабельная, состоятельная пара, стали жертвой очень странного убийства в Сингапуре. Тела их были обнаружены оценщиком недвижимости, приехавшим оценить пустующий дом в одном из жилых районов города. Убийство совершено предположительно с целью ограбления. Мистер Мартинсон, будучи вице-президентом и директором отдела маркетинга фирмы "Мартинсон Тул энд Эквипмент лтд", часто путешествовал по Дальнему Востоку, обычно в сопровождении жены, также весьма почитаемой жительницы Сент-Луиса. Мистер Мартинсон, шестидесяти одного года, закончил одну из самых престижных средних школ Сент-Луиса, Кэньон-колледж и Колумбийский университет. Его прадед, Эндрю Мартинсон, основал компанию "Мартинсон Тул энд Эквипмент лтд" в тысяча восемьсот девяностом году. Джеймс Мартинсон, отец убитого, руководил фирмой с тысяча девятьсот тридцать пятого по тысяча девятьсот пятьдесят второй год, а также являлся президентом "Клуба основателей Сент-Луиса", "Союзного клуба" и "Спортивного клуба", одновременно занимая ответственные посты в различных муниципальных, образовательных и религиозных учреждениях. Мистер Мартинсон присоединился к семейному бизнесу, находившемуся с семидесятого года под контролем его старшего брата -- Керкби Мартинсона, и использовал свое знание Дальнего Востока и опыт в ведении переговоров, чтобы увеличить годовой доход компании по приблизительным оценкам на несколько сот миллионов долларов. Миссис Мартинсон, урожденная Барбара Хартсдейл, выпускница Академии Франсез и Брин Маур-колледжа, долгое время являлась довольно заметной фигурой в социально-культурной жизни города. Ее дед, Честер Хартсдейл, кузен поэта Т.С.Элиота, основал сеть универмагов "Хартсдейл", пятьдесят лет удерживавшую лидирующую позицию в своей отрасли в западных штатах. После Первой мировой войны Хартсдейл был послом США в Бельгии. Чету Мартинсонов хоронила их многочисленная родня: брат мистера Мартинсона -- Керкби, сестра -- Эмма Бич, постоянно проживающая в Лос-Анджелесе, братья миссис Мартинсон -- Лестер и Паркер, руководящие дизайнерской фирмой "Ля Бон Ви" в Нью-Йорке, и трое детей -- Спенсер, сотрудник Центрального разведывательного управления, постоянно проживающий в Арлингтоне, Паркер, Сан-Франциско, и Орлетт Монаган, художница, живущая в данный момент в Испании. Внуков у покойных не было. Тино изучил фотографии двух образцовых граждан. Уильям Мартинсон оказался обладателем близко посаженных глаз и копны седых волос, обрамляющих симпатичное умное лицо. У него был вид человека, преуспевшего в этой жизни. Барбару Мартинсон засняли в тот момент, когда она смотрела куда-то в сторону с едва заметной улыбкой на губах. Вид у нее был такой, как будто ей только что пришло в голову что-то очень смешное и, скорее всего, непристойное. На третьей странице того же номера красовался заголовок: "ДРУЗЬЯ И СОСЕДИ ВСПОМИНАЮТ МАРТИНСОНОВ". Пумо начал читать через строчку небольшую статью, ошибочно полагая, что ему уже известны все изложенные в ней сколько-нибудь значимые Факты. Конечно, Мартинсонов любили, ими восхищались. Естественно, их смерть явилась трагической утратой для общества. Супруги были красивы, умны и щедры. Но чего никак нельзя было предсказать, так это того, что мистер Мартинсон был до сих пор известен своим старым почитателям по псевдониму "Фафи", которым он пользовался, сотрудничая в "Кантри Дей". Было также сказано, что Уильям Мартинсон проявил свои замечательные деловые способности после того, как решил оставить журналистику и присоединиться к семейному бизнесу в тот момент, когда "Мартинсон Тул энд Эквипмент" переживала кризис. "Журналистика? -- удивился Пумо. -- Фафи?" В статье был подзаголовок: "Две карьеры мистера Мартинсона". Уильям Мартинсон, оказывается, специализировался в журналистике еще в Кэньон-колледже, а позднее получил степень магистра на факультете журналистки в Колумбийском университете. В сорок восьмом году он стал штатным сотрудником "Сент-Луис Пост-Диспэтч" и вскоре приобрел репутацию репортера исключительных способностей. В шестьдесят четвертом году, после еще нескольких престижных журналистских постов, он становится корреспондентом журнала "Ньюсуик" во Вьетнаме. Мистер Мартинсон присылал репортажи из Вьетнама до самого взятия Сайгона, после чего он стал шефом одного из отделений журнала. В семидесятом году в его честь был дан обед, на котором отмечался особый вклад Мартинсона в информационное обеспечение американцев по вопросам, касающимся войны во Вьетнаме. В особенности это касалось его репортажей о происшествии близ некой вьетнамской деревушки, поначалу показавшемся всем героическим актом... Пумо перестал читать. Какое-то время он ничего не видел и не слышал вокруг -- Я-Тук вновь ослепила его. Постепенно Тино обнаружил, что руки его как бы сами собой вынимают из аппарата кассету с информацией из Сент-Луиса. -- Проклятый Биверс, -- повторял он про себя. -- Чертов дурак. -- Успокойтесь, приятель, -- послышался голос над головой Пумо. Тот попытался развернуть стол и так ударился при этом ногой, что наверняка заработал синяк. Потирая бедро, он поднял глаза на все того же бородатого молодого человека. -- Пума, так? -- спросил тот. Тино вздохнул и кивнул. -- Вам все еще нужно это? -- он протягивал Пумо еще одну стопку микрофильмов. Пумо взял пленки и снова обернулся к аппарату. Он не понимал, на что смотрит и что ищет. Он чувствовал себя так, будто его только что ударила молния. Этот чертов Биверс, который поднял такой шум вокруг своей колоссальной работы по сбору информации, не потрудился копнуть дальше поверхности преступления Коко. Тино почувствовал, что его вновь захлестывает волна гнева. Он с такой силой впихнул в аппарат кассету с копиями лондонской "Таймс", что стол задрожал. Из-за перегородки, отделяющей его от соседнего монитора, послышались возмущенные возгласы. Пумо просматривал текст, пока не нашел нужный ему заголовок: "ПИСАТЕЛЬ И ЖУРНАЛИСТ МАККЕННА УБИТ В СИНГАПУРЕ". И подзаголовок: "Приобрел известность во время войны во Вьетнаме". Клив Маккенна занял первую страницу "Таймс" двадцать девятого января восемьдесят второго года, через шесть дней после своей смерти и через день после того, как был обнаружен его труп. Маккенна работал на агентства "Рейтор" в Австралии и Новой Зеландии в течение десяти лет, затем перебрался в сайгонское отделение, где быстро приобрел известность. Он был первым английским журналистом, освещавшим блокаду Хе-Санх, события в Май Лей и военные действия в Хью, и был единственным английским журналистом, побывавшим в Я-Тук непосредственно после событий, вызвавших расследование военного трибунала и последующее признание невиновными двух американских солдат. Маккенна расстался с журналистикой в семьдесят первом году, вернувшись в Лондон, чтобы написать первый из серии приключенческих триллеров, сделавших его одним из самых известных и преуспевающих авторов. -- Он был в том чертовом вертолете, -- вслух произнес Пумо. Клив Маккенна был одним из пассажиров вертолета, доставившего репортеров в Я-Тук, Уильям Мартинсон был в том же вертолете и французские журналисты, наверняка, тоже. Тино поменял кассету на другую, с французской периодикой. Пумо не понимал по-французски, но слова "Вьетнам" и "Я-Тук" в одной из статей на первой странице "Экспресс" читались одинаково по-английски и по-французски. Сбоку кабинки Пумо появилась огромная голова с карими глазами за стеклами огромных очков в серой оправе. -- Извините, -- произнесла голова, -- но если вы не в состоянии контролировать себя и свой словарь, я буду вынужден попросить вас удалиться. Пумо захотелось ударить этого высокопарного осла. Тем более что на нем был галстук-бабочка, напомнивший ему о Гарри Биверсе. Нимало не сомневаясь в том, что на него смотрит весь кабинет микрофильмов, Пумо взял со спинки стула пиджак, сдал у стола пленки с микрофильмами и вышел из кабинета. Тино сломя голову сбежал по лестнице и выбежал за дверь библиотеки. Падал снег. Пумо шагал по улице, засунув руки в карманы, в твидовой кепке из какой-то банановой республики на голове. Было очень холодно, и это успокаивало. В такой холод, когда все думали только о том, как бы скорее добраться до дома, практически исключалась возможность нападения на улице. Пумо попытался вспомнить лица репортеров, побывавших в Я-Тук. Это была только часть более многочисленной группы, прибывшей в Кэмп Крэнделл из дальней провинции Кванг-Три, где они осматривали места сражений, дабы поведать человечеству об ужасах Вьетнама. После того как журналисты выполнили обязательную программу, они могли выбрать для второстепенных историй не столь знаменитые места. Большая часть группы решила послать эту возможность к чертовой матери и вернулась в Сайгон, где можно было спокойно шататься по барам и курить опиум. Все телерепортеры отправились в Кэмп Эванс, чтобы потом добраться до Хью, где можно было стоять на красивом мосту на фоне живописного пейзажа, подняв к губам микрофон, и вещать миру: "Я говорю с вами, стоя на берегу реки Паудер, протекающей через древний город Хью, история которого исчисляется столетиями". Из них некоторые застряли в Кэмп Эванс, ожидая случая, пролетев несколько миль на север, написать захватывающие репортажи о прибытии вертолетов в зону высадки Хью. И совсем небольшая горсточка журналистов решила посмотреть, что же все-таки случилось в деревне под названием Я-Тук. От посещения журналистов у Пумо осталось лишь воспоминание о том, как все эти репортеры в пижонски скроенной полувоенной одежде окружили вполне довольного собой Гарри Биверса. Они напоминали свору собак, лающих друг на друга и судорожно заглатывающих перепавшие им куски пищи. И вот из всех, кто обступил в тот день Гарри Биверса, четверо мертвы. А сколько осталось в живых? Опустив голову, Пумо брел сквозь снегопад по Пятой авеню и старался мысленно пересчитать людей, окружавших Биверса. Но ничего не выходило -- они представлялись Тино бесформенной кучей, никак не поддающейся пересчету. Тогда он попытался представить, как они сходят по трапу вертолета. Спэнки Барредж, Тротман, Денглер и он сам, Тино Пумо, несут мешки с рисом, добытые в пещере, и складывают их под деревьями. Биверс был такой радостный еще и потому, что обнаружили под рисом ящики с русским оружием. Биверс прыгал по этому поводу, как заводной болванчик. -- Выведите детей, -- кричал он. -- Поставьте их рядом с этим рисом и направьте на них оружие. -- Он жестом указал на вертолет, стоящий рядом. -- Выводите их! Выводите! Пумо вспоминал, как люди выпрыгивают из вертолета и, пригнувшись, бегут в направлении деревни. Все журналисты пытались походить на Джона Уэйна или Эрола Флинна, и сколько же их все-таки было? Пять? Шесть? Если бы Пул и Биверс скорее добрались до Андерхилла, они могли бы спасти еще по крайней мере одну жизнь. Пумо поднял глаза и обнаружил, что дошел почти до конца Тридцатой стрит. Глядя на дорожный знак, он сумел наконец восстановить в голове четкую картину людей, выпрыгивающих из вертолета и бегущих через лужайку, трава на которой напоминала кошачью шерстку, зачесанную не в ту сторону. Сначала вылез один человек, за ним -- двое, потом еще один, припустивший так, словно у него болели ноги, а за ним какой-то совершенно лысый коллега. Один из репортеров попытался заговорить на мягком, слащавом испанском с солдатом по имени Ля-Лютц, который лишь пробормотал в ответ что-то недружелюбное, и журналист отвернулся. Ля-Лютца убили примерно через месяц. На снегу лежали холодные белые тени, а рядом с ними искрился серебром снег. Каким-то образом Коко вытаскивал их всех в Сингапур и Бангкок, этих репортеров, умел найти способ заставить их попасться в расставленные сети. Он -- самый настоящий паук. Маленький ребенок с протянутыми руками, полными смерти. Мигнули уличные фонари, и секунду машины и автобусы, сгрудившиеся на Пятой авеню, выглядели бесцветными, поблекшими. Пума почувствовал на языке вкус водки и повернул на Двадцать четвертую стрит. 2 Пока Пумо не выпил две порции, он обращал внимание только на ряд бутылок, выставленных за спиной бармена, на руку, протягивающую ему спиртное, -- бокал, полный льда и какой-то прозрачной жидкости. Наверное, в какой-то момент Пумо даже закрыл глаза. Сейчас перед Пумо появилась уже третья порция выпивки, а он только выходил из этого состояния. -- Да, я был в "АА", -- произнес голос рядом с Пумо, явно продолжая разговор. -- И знаешь, что я сделал в один прекрасный момент? Послал все к чертовой матери, вот что я сделал. Пумо услышал, как человек говорит, что выбрал преисподнюю. Как любой человек, выбравший ад, он всячески рекламировал свой выбор. Не так страшен черт, как его малюют. У собеседника его было багровое лицо, на котором кожа висела складками, и неприятно пахло изо рта. Демоны притаились за его впалыми щеками и зажгли желтый огонь в его глазах. Он положил тяжелую грязную руку на плечо Пумо и сообщил, что ему нравится стиль Тино -- он любит людей, которые пьют с закрытыми глазами. Бармен хмыкнул и удалился в прокуренную пещеру в глубине бара. -- Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь? -- спросил Пумо его новый приятель. -- Представь себе, что мы на телевидении, и ты должен рассказать мне всю правду. Укокошил кого-нибудь хоть раз в жизни? Что-то подсказывает мне, что да. -- Мужчина сильнее сжал плечо Пумо. -- Надеюсь, что нет, -- сказал Пумо и залпом осушил половину бокала. Человек рядом с ним шумно дышал в ухо. Внутри его прыгали демоны, размахивая своими острыми вилами для пыток, приплясывали и подбрасывали хвороста в свой костер. -- Узнаю этот ответ -- ответ бывшего вояки. Я прав, а? Пумо сбросил с плеча руку мужчины и отвернулся. -- Вы думаете, это имеет значение? Нет, не имеет. Только в одном смысле. Когда я спрашиваю, убивал ли ты кого-нибудь, я имею в виду, приходилось ли тебе отнимать чужую жизнь так же легко, как ты пьешь виски или ходишь помочиться. Я спрашиваю, убийца ли ты. И тут все берется в расчет -- даже если ты убил, когда на тебе была форма твоей страны. В техническом смысле убийцей все равно был ты. Пумо сделал над собой усилие, чтобы опять повернуться лицом к этому человеку: -- Отвали. Оставь меня в покое. -- Или что? Ты убьешь меня, как убивал их там, во Вьетнаме? А это ты видел? -- Человек-демон поднял кулак, по размеру напоминавший мусорный бак и почти такой же грязный. -- Когда я убил его, я убил его этим кулаком. Пумо почувствовал, что стены пещеры как бы смотрят на него, будто линзы огромной камеры. От человека-демона к Пумо плыли обволакивающий дым и зловоние. -- И где бы ты ни был, помни одно: ты не можешь чувствовать себя в безопасности. Я-то знаю. Ведь я тоже убийца. Ты думаешь, что можешь победить, но ты не можешь победить. Я знаю, как это. Пумо обернулся к двери. -- Все будет исполнено, -- продолжал демон. -- Где бы ты ни был. Помни об этом. -- Я знаю, -- сказал Пумо, торопливо вытаскивая из кармана деньги. Вылезая из такси, Пумо заметил, что окна второго этажа ярко освещены. Слава Богу, Мэгги была дома. Пумо поглядел на часы и очень удивился, обнаружив, что уже почти девять часов. Несколько часов просто-напросто испарились из его дня. Сколько же он просидел в баре на Двадцать четвертой улице и сколько раз заказывал выпивку? Пумо вспомнил явившегося ему человека-дьявола и решил, что, видимо, много. Цепляясь за стены, Пумо поднялся кое-как по узкой белой лестнице, отпер дверь и очутился наконец в тепле. -- Мэгги. В ответ ни звука. -- Мэгги! Пумо расстегнул свое тяжелое пальто и кое-как пристроил его на одну из вешалок. Потянувшись за кепкой, он коснулся собственного голого лба и тут же мысленно увидел, как кладет кепку рядом с собой на сиденье в такси. Он зашел в гостиную и сразу увидел Мэгги, сидящую за столом на платформе, положив руки на телефон. Губы девушки были плотно сжаты, как будто она поймала ртом какое-нибудь насекомое, которое не хочет выпускать на волю. -- Ты напился, -- сказала она. -- Я только что обзвонила три больницы, а ты, оказывается, был в баре. -- Я знаю, почему он убил их, -- выпалил Пумо. -- Я даже видел их всех в Наме. Я помню, как они выпрыгивали из вертолета. И известно ли тебе, что я тебя люблю? -- Никому не нужна такая любовь, -- сказала Мэгги, но, даже будучи пьян, Пумо заметил, что черты лица ее смягчились: теперь за плотно сжатыми губами уже не томилось в плену крошечное насекомое. Пумо начал объяснять, что удалось выяснить о Мартинсоне и Маккенне и как он встретил демона в преисподней, но Мэгги уже подходила к нему. Она раздела Пумо и, взяв его одной рукой за член, повела в спальню, как кораблик на веревочке. -- Мне надо позвонить в Сингапур, -- бормотал Пумо. -- Они еще не знают. Мэгги скользнула в постель и пристроилась поудобнее рядом с Пумо. -- Чем скорее мы начнем, тем лучше, -- сказала она. -- А то я вспомню все, что передумала, пока ждала тебя, и опять разозлюсь. -- Мэгги обняла Пумо и прижалась к нему всем телом. Затем она откинула голову назад. -- О, от тебя странно пахнет. Где еще ты успел побывать? В паровом котле? -- Это был человек-демон, -- сказал Пумо. -- Я пропитался его запахом, когда он положил руку мне на плечо. Он сказал, что в аду не так уж плохо. В конце концов привыкаешь. -- Американцы ничего не понимают в демонах, -- сказала Мэгги. Пумо подумал, ему бывает так хорошо с Мэгги, потому что, должно быть, она и сама демон. И поэтому так хорошо в них разбирается. Дракула была демоном, человек в баре был демоном, и, если бы Пумо умел отличать демонов от обычных людей, он бы наверняка увидел множество демонов, снующих туда-сюда по улицам Нью-Йорка. Гарри Биверс -- еще один демон. На этом месте то, что проделывала с ним Мэгги Ла, окончательно лишило Пумо возможности сосредоточиться на чем-либо, кроме мысли о том, что, когда он женится на этой девушке, жизнь его обещает быть очень интересной, потому что он женится на демоне. Через два часа Пумо проснулся с головной болью, сладким привкусом поцелуев Мэгги во рту и сознанием того, что какое-то важное дело осталось невыполненным. На Пумо накатило знакомое ощущение ужаса, сопровождавшее обычно его ресторанные неприятности, и он находился во власти этого чувства, пока не вспомнил, как провел сегодняшний день. Он посмотрел на часы: без пятнадцати одиннадцать. В Сингапуре сейчас без пятнадцати одиннадцать утра. Есть шанс, что ему удастся застать Майкла в номере. Пумо вылез из постели и накинул халат. Мэгги сидела на кушетке, держа в руке карандаш и любуясь на что-то нарисованное ею на желтом листочке из блокнота. Она подняла глаза на Пумо и улыбнулась. -- Я думала о твоем меню, -- сказала она. -- Раз уж ты все решил переделать, почему бы не поработать над меню. -- А что не в порядке с меню? -- Ну что ж, -- начала Мэгги, и Тино понял, что она говорит вполне серьезно. Он поднялся на платформу и подошел к столу. -- Во-первых, эта уродская распечатка на матричном принтере. Меню выглядит так, будто твоей кухней управляет компьютер. И бумага -- бумага хорошая, но очень быстро пачкается. Надо что-нибудь пошикарнее. Да и макет так себе, а такие длинные описания блюд вообще ни к чему. -- А я-то думаю, что же это не так с моим меню, -- сказал Пумо, начиная шарить по столу в поисках номера отеля в Сингапуре, где остановились его друзья. -- Мэр любит читать вслух эти описания, когда приходит в ресторан. Таким образом он смакует как бы все блюда. -- Все это вместе напоминает подгоревшую яичницу. Надеюсь, дизайнер немного содрал с тебя. Пумо, конечно же, делал макет меню сам. -- Он чертовски дорого мне обошелся, -- пробормотал Тино. -- О, наконец-то... Пумо соединился с оператором и сказал, что ему необходимо позвонить в Сингапур. -- Посмотри, насколько лучше могло бы выглядеть твое меню, -- Мэгги поднесла листок к глазам Пумо. -- Что это там за каракули? Наконец Пумо соединили с отелем "Марко Поло". Клерк сообщил ему, что в отеле не проживает доктор Майкл Пул. Нет, ошибка исключена. У них также нет постояльцев по имени Гарольд Биверс и Конор Линклейтер. -- Но они же должны быть там, -- в голосе Пумо вновь зазвучало отчаяние. -- Позвони его жене, -- посоветовала Мэгги. -- Я не могу позвонить его жене. -- Почему ты не можешь позвонить его жене? Прежде чем Пумо успел ответить, перезвонил клерк из отеля "Марко Поло" и сообщил, что доктор Пул и остальные действительно останавливались в отеле, но выехали два дня назад. -- Куда они поехали? -- Кажется, мистер Пул договаривался об организации своего путешествия в конторе консьержа в вестибюле. Клерк пошел узнать, что известно в конторе о маршруте Майкла Пула. -- Так почему ты не можешь позвонить его жене? -- вновь спросила Мэгги Ла. -- У меня нет записной книжки. -- А почему у тебя нет записной книжки? -- Ее украли. -- Не смеши. Ты просто вредничаешь из-за того, что я сказала по поводу меню. -- Во первых, ты не права. Я... Вернулся клерк и сообщил, что мистер Пул и мистер Линклейтер купили авиабилеты до Бангкока, а мистер Биверс заказал билет до Тайпея. Поскольку джентльмены не воспользовались службой отеля, ему неизвестно, где они собирались остановиться в этих городах. -- Кому и зачем понадобилось красть твою записную книжку? Кто вообще станет красть чью-нибудь записную книжку? -- Мэгги остановилась. Глаза ее расширились. -- О, тогда, когда ты встал ночью?.. Когда ты рассказал мне ту ужасную историю? -- Да, она ее и украла. -- Прямо мороз по коже пробирает. -- Вот и я говорю. Короче, у меня нет теперь домашнего телефона Майкла. -- Пожалуйста, извини, я говорю совершенно очевидные вещи... но телефон Майкла почти наверняка можно узнать в городской службе информации. Пумо набрал номер справочной Уэстчестера и попросил телефон Майкла Пула. -- Джуди должна быть дома, -- сказал он. -- Ведь ей завтра с утра в школу. Мэгги довольно мрачно кивнула. Пумо набрал номер Майкла. После второго гудка подключился автоответчик, и Пумо услышал голос друга: "Я не могу в настоящее время разговаривать по телефону. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение, и я перезвоню вам, как только появится такая возможность. Если вам необходима помощь, наберите номер 555-0032". "Это, наверное, номер одного из врачей в фирме Майкла", -- подумал Пумо и сказал: -- Это Тино Пумо, Джуди. Ты слышишь меня? -- Молчание. -- Я пытаюсь связаться с Майклом. Необходимо передать ему кое-какую информацию. Он выехал из отеля в Сингапуре. Пожалуйста, перезвони мне, как только тебе станет известен его новый номер. Это очень важно. Пока. Мэгги положила листочек с меню на столик. -- Иногда ты ведешь себя так, будто женщин на свете вовсе не существует, -- сказала она. -- А? -- удивился Пумо. -- Тебе надо поговорить с Джуди Пул -- и чей же номер ты спрашиваешь в справочной? Майкла Пула. И чей номер ты набираешь? Майкла Пула. И тебе даже не приходит в голову узнать номер Джудит Пул. -- Да брось ты. Они же муж и жена. -- А что ты знаешь о семейной жизни? -- О семейной жизни я знаю то, что Джуди Пул нет дома. Скоро Тино начал думать, что Мэгги, возможно, права. И у Майкла, и у его жены была работа, которая требовала частых телефонных переговоров, в любой момент могло возникнуть что-то срочное. Поэтому у супругов вполне могли быть разные телефонные линии. Тем не менее, Пумо сопротивлялся этой идее, поскольку она пришла в голову не ему. На следующий день, после того как он целый день общался с плотниками и осмотрел практически каждый сантиметр обшивки стен в поисках хотя бы малейшего намека на тараканов и пауков, Пумо поймал себя на том, что практически уверен: Джуди Пул не было дома в тот вечер. Автоответчик устанавливают обычно в пределах слышимости -- особенно если его подключают, находясь в это время дома. Так что не так уж страшно, что он не отреагировал на замечание Мэгги, что у Джуди может быть свой номер. Будь у Пулов хоть дюжина телефонных линий и обзвони Пумо их все, эффект был бы тот же самый. Когда Мэгги вновь спросила его, не попытается ли он все-таки узнать, нет ли в Уэстчестере номера, зарегистрированного на имя Джудит Пул, Пумо сказал: -- Может быть. У меня сегодня много дел, это подождет. Мэгги улыбнулась и глаза ее сверкнули. Она понимала, что одержала победу, и была достаточно умна, чтобы не продолжать обсуждать этот вопрос. Все шло более или менее нормально до семи часов вечера следующего дня. Они с Мэгги промотались весь день в такси и на метро по разным делам, побывали в конторе архитекторов, стены которой были увешаны литографиями Давида Салле и Роберта Раушенберга, где Лоури Хэпгуд, партнер Молли Уитт, флиртовал с Мэгги, объясняя ей новую систему стеллажей. Они вернулись домой часов около семи. Мэгги спросила Тино, не хочет ли он чего-нибудь съесть и растянуться на кушетке. Тот устало плюхнулся в кресло перед столом и сказал, что, пожалуй. -- И что же мы придумаем? Пумо взял со стола утренний номер "Таймс". -- А я-то думал, что многие женщины обожают готовить, -- сказал Тино. -- Давай отправимся в Чайна-таун и закажем утиных ножек. -- Ты впервые решила так разгуляться с тех пор, как поселилась у меня. Мэгги зевнула. -- Я знаю. Извини, я тебе наскучила. Это просто ностальгия по тем временам, когда я еще была тебе интересна. -- Давай, давай, -- пробормотал Пумо, разглядывая небольшую статейку на последней странице. Внимание его привлек заголовок: "ОРТИЗ, ЖУРНАЛИСТ, НАЙДЕН УБИТЫМ В СИНГАПУРЕ". Тело Роберто Ортиза, сорока семи лет, одного из выдающихся представителей современной прессы, найдено вчера полицией в пустом доме в одном из жилых районов Сингапура. Мистер Ортиз и неизвестная женщина умерли от стреляных ран. Ограбление, похоже, не могло послужить мотивом преступления. Роберто Ортиз родился в Тегусиальпе, Сингапур, получил образование частным образом и в Университете Беркли (Калифорния), происходит из семьи центральноамериканских газетных магнатов. Являлся нештатным репортером, сотрудничавшим со многими испано- и англоговорящими изданиями. С тысяча девятьсот шестьдесят четвертого по тысяча девятьсот семьдесят первый год Роберто Ортиз работал во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже, освещал для множеств различных журналов события вьетнамской войны. Позднее его впечатления об этом времени вылились в книгу "Вьетнам: впечатления от личной поездки". Мистер Ортиз был известен своей эрудицией, сообразительностью и большим личным мужеством. От полиции Сингапура получена информация, что смерть мистера Ортиза, по всей видимости, связана с еще несколькими нераскрытыми убийствами, совершенными в городе в последнее время. -- Что-то отвлекло твое внимание от твоей маленькой подружки-наркоманки, -- произнесла Мэгги. -- Прочитай вот это, -- Пумо подошел к кушетке и дал Мэгги газету. Она прочитала половину статьи лежа, затем села, прежде чем дочитать до конца. -- Ты думаешь, это был еще один из них? Пумо пожал плечами -- ему неожиданно захотелось, чтобы Мэгги со своими я