я всегда немного побаивалась тяжелых людей. Часть третья Ненависть и спасение 8 Когда позже, став взрослым, Том Пасмор вспоминал тот год, который провел один дома, он не мог четко представить себе лица всех сиделок, которых нанимали, потом увольняли и прогоняли вон. Он не мог также вспомнить всех учителей, которые пытались заставить его прервать чтение и выучить уроки. Родители проводили с ним не слишком много времени, и единственное, что Том помнил четко, это как он лежал один в пустой гостиной и читал. Год этот можно было условно поделить на три части: когда он лежал в постели, когда ездил в инвалидном кресле и когда начал передвигаться на костылях. За этот год Том перечитал все книги в доме и все книги, которые приносил его отец из городской библиотеки. Том читал все без разбора, не пытаясь оценивать прочитанное, а иногда даже не понимая смысла. Он перечитал старые детские книжки, прочел любимых авторов отца -- Зейна Грея, Эрика Амбера и Эдгара Райса Берроуза, потом книги Глории Пасмор -- С.С.Вандайна, Е.Филлипса Оппенгейма, Майкла Арлена, Эдгара Уоллеса и "В поисках Брайди Мерфи". Он прочитал Сакса Ромера, Х.Ф.Лавкрафта и "Мифологию Булфинча". Потом пошли романы про собак Алберта Пейзона Терхуна и про лошадей -- Уилла Джеймса, "Зов свободы", "Черная красота" и "Лягушка" полковника С.П.Микера и роман о Галилее какого-то венгерского писателя. Потом Том стал читать романы о гонщиках, особенно ему понравились "Уличные гонки", где мальчик погибал в автомобильной катастрофе. А когда отец стал приносить книги из библиотеки, Том жадно глотал все -- Агату Кристи, Найо Марша, Дэшилла Хэммета и Раймонда Чандлера. Он прочел книгу "Корпорация убийц" о карьере Луиса "Лепке" Бучалтера и Эйба Рилза. А однажды раздраженный до предела Виктор Пасмор появился в гостиной с полной сумкой книг, которую вручил ему во дворе и велел передать Тому Леймон фон Хайлиц. Это были романы Рекса Стаута о Ниро Вульфе, и Том прочел их, не отрываясь, один за другим. Он прочитал примерно треть Библии и половину пьес Шекспира, потом увлекся приключениями Шерлока Холмса, Ричарда Хэнни и лорда Питера Уимси. Затем были "Юрген", "Первый" и "Слан", а потом, -- бесчисленное количество романов, в которых молоденькие гувернантки приезжали в старинные французские поместья и влюблялись там в молодых дворян, которые вполне могли оказаться контрабандистами, но почему-то не оказывались. Том прочитал "Дракулу", "Высоты Вазеринга" и "Холодный дом", после чего пристрастился к Диккенсу и стал читать подряд все его романы -- "Большие ожидания", "Записки Пикквикского клуба", "Мартин Чаззлуитт", "Домби и сын", "Тайна Эдвина Друда", "Наш общий друг", "Повесть о двух городах". Потом по совету озадаченного библиотекаря Том перешел от Диккенса к Уилки Коллинзу и буквально проглотил в один присест "Лунный камень", "Без имени", "Армадейл" и "Женщину в белом". Потом, тоже по рекомендации библиотекаря, он увлекся произведениями Эдит Уортон, но быстро переключился на Марка Твена, Ричарда Генри Дана и Эдгара Алана По. Затем Том прочитал, хотя уже и не так быстро, "Замок Отранто", "Монаха" и "Великую книгу ужасного и сверхъестественного". Мистер фон Хайлиц снова остановил на улице его отца и передал Тому еще несколько книг -- "Дом стрелы", "Последнее дело Трента" и "Несносный Фэррар". До того, как Том попал в аварию, книги были для него возможностью ускользнуть из мира обыденности, теперь же в них была вся его жизнь. Иногда -- очень редко -- к Тому заходили бывшие одноклассники, и во время этих визитов Том узнавал, что время за стенами его дома вовсе не остановилось -- Бадди Редвингу подарили на день рождения "корвет", а Джеми Тилмана исключили из Брукс-Лоувуд за то, что он курил за школьной сценой, футбольная команда выиграла восемь игр подряд, а баскетбольную преследовала полоса неудач. Но друзья заходили редко и уходили довольно быстро, и Том, которого гораздо больше, чем школьные сплетни, интересовал огромный мир за пределами Истерн Шор-роуд и Милл Уолк, читая книги, забывал о своих увечьях и о своем одиночестве. Погружаясь в книги, он оставлял позади свое немощное тело и бесполезный гнев и бродил по лесам и городам в компании героев и героинь, которые жили ради денег, ради любви, ради мести, которые убивали, воровали, спасали Англию от заговоров, пускались в опасные путешествия и преследовали, словно тени, своих двойников по туманным улицам Лондона прошлого века. Он ненавидел свое тело и инвалидную коляску, хотя плечи и руки его стали мускулистыми, как у штангиста, а когда встал наконец на костыли, молча проклинал неуклюжую имитацию ходьбы, в которой вынужден был участвовать: настоящая жизнь -- его настоящая жизнь -- проходила на страницах сотен романов, прочитанных за этот год. Все остальное было сплошным ужасом -- бесконечные падения, ползание на четырех точках, крики раздраженных учителей, а главное, сны -- по ночам ему снились лужи крови, расплющенные или расчлененные тела. Через год после аварии Том отбросил костыли и стал снова учиться ходить самостоятельно. К тому времени Том Пасмор очень сильно отличался от мальчика, который выпрыгнул год назад из молочного фургона. И Том, и его родители объясняли изменения, происшедшие в его характере, чтением книг. Родителям Тома казалось, что странноватый, почти незнакомый мальчик, который бродит по дому, держась за столы и стулья, подобно полуторагодовалому ребенку, сознательно отдалился от реальной жизни, выбрал для себя мир теней, мир таинственного и непознанного. Сам Том считал совсем иначе -- он был уверен, что только за этот год понял, что такое настоящая жизнь, чтение не только спасло его от безумия, вызванного гневом и скукой, оно помогло ему бросить взгляд на взрослую жизнь -- он словно был невидимым участником сотен драм и, что гораздо более важно, слышал тысячи разговоров, узнал множество оценок тех или иных событий, наблюдал человеческую глупость, жестокость, хитрость, дурные манеры и двуличие, которые почти всегда осуждались. К тому же он проникся красотой английского языка, ощущением его корней, и в голове Тома навсегда засела мысль, что красноречие само по себе является благом и добродетелью. И еще -- он стал лучше понимать мотивы, двигавшие поступками людей. Книги, которые читал Том, и были для него настоящим образованием, гораздо в большей степени, чем уроки приходящих учителей. Иногда во время чтения Тому становилось вдруг жарко, ему казалось, что герои, действующие в книге, вот-вот сделают великое открытие, которое будет принадлежать и ему, -- откроют царство скрытого смысла, таящегося за оболочкой видимого мира. Поступив в высшую школу Брукс-Лоувуд, Том способен был заставить половину класса содрогаться от смеха репликой, которую вторая половина обычно не понимала или не хотела понимать. Том вскакивал с места, слыша громкие звуки, и надолго уходил в себя -- окружающие называли такие периоды "трансами". У него была репутация "нервного" мальчика, потому что он никогда не сидел спокойно более нескольких секунд -- тут же начинал дергаться, потирать подбородок или болтать с кем-нибудь, кого угораздило оказаться рядом. Тома мучили кошмары, и иногда он ходил во сне. Если бы Том действительно учился в школе так хорошо, как должен был, судя по показателям его тестов, его эксцентричное поведение списали бы на причуды интеллектуально одаренной личности, и совет попечителей школы наверняка предложил бы ему поступить в медицинский колледж -- на Милл Уолк вечно не хватало врачей. Но Том не хотел учиться, поэтому его считали странным мальчиком, и поэтому он получал от опекунского совета лишь брошюры с предложением третьесортных колледжей в южных штатах. Девять месяцев, проведенных в инвалидной коляске, не прошли даром -- у Тома были широкие плечи и развитые бицепсы, которые не исчезли даже тогда, когда тело его выросло до шести футов четырех дюймов. Баскетбольный тренер, пребывавший в отчаянии после нескольких неудачных сезонов, организовал встречу с Томом и его отцом в присутствии директора школы, который давно втайне считал Тома Пасмора симулянтом. Том вежливо отказался иметь что-либо общее со спортивными командами школы. -- Я вырос таким высоким по чистой случайности, -- заявил Том в кабинете директора троим мужчинам с непроницаемыми каменными лицами. -- Почему бы вам не представить себе, что я ровно на фут короче? Том не имел в виду ничего плохого, но тренеру показалось, что Том издевается над ним, директор тоже почувствовал себя оскорбленным, а Виктор Пасмор пришел в ярость. -- Будь любезен разговаривать по-человечески! -- пророкотал он. -- Ты должен участвовать в жизни школы! Ты не можешь больше целыми днями сидеть в своей берлоге! -- Звучит так, словно баскетбол стал обязательным школьным предметом, -- тихо, словно самому себе, сказал Том. -- Для тебя -- да! -- не унимался отец. И тогда Том бросил реплику, которая привела в ярость всех присутствовавших в кабинете директора. -- Я ничего не знаю о баскетболе, кроме того, что прочитал у Джона Апдайка. Кто-нибудь из вас читал "Кролик, беги!" Конечно, никто из них не читал Апдайка -- тренер вообще подумал, что речь идет о какой-нибудь книге про животных. Том прозанимался баскетболом примерно месяц. Тренер быстро обнаружил, что его новый игрок просто не способен удержать мяч или отдать пас, не говоря уже о том, чтобы забросить мяч в корзину. Он не смог запомнить даже названия баскетбольных позиций. Тому удалось заинтересовать одного из своих друзей, Фрица Редвинга, романом "Кролик, беги!", описав ему сцену орального секса, встречающуюся на страницах книги. Книга, взятая в аптеке Ан Дай Блумен (ни один Редвинг никогда не заплатил бы деньги за такую смешную вещь, как книга), так поглотила Фрица, что это вызвало беспокойство у его родителей, и через три дня, взяв из рук сына книжку, они с ужасом и удивлением обнаружили, что она открыта именно на том абзаце, который описал Фрицу Том Пасмор. Редвингам было бы намного легче, если бы они застали сына за занятием теми самыми вещами, которые описывались в книге. Но то, что Фриц читал об этом, было просто ужасно. Сексуальные эксперименты можно было бы отнести за счет переходного возраста, но читать о таком -- это уже попахивало извращением. Фриц тут же признался, что узнал об этой книге от Тома Пасмора. И поскольку Редвинга были самой богатой, влиятельной и уважаемой семьей на Милл Уолк, репутация Тома были серьезно запятнана. Его считали теперь не вполне благонадежным. Том предпочитал быть именно таким, каким его считали. Его вовсе не прельщала перспектива стать жалким подобием одного из Редвингов, хотя именно такой была заветная мечта почти всех членов высшего общества Милл Уолк. Благонадежность Редвингов состояла в отсутствии мыслей и приверженности привычкам, которые выдавались почему-то за единственно возможную манеру поведения, хотя на самом деле это были просто хорошие манеры и не более того. Настоящий представитель их круга обязательно опаздывал на пять минут на деловые встречи и на полчаса -- на вечеринки, старался как можно лучше играть в теннис, поло и гольф. Пил виски, джин, пиво и шампанское -- поскольку мало что знал о других спиртных напитках; носил шерсть зимой и хлопок летом. (Признавая при этом одежду определенных фирм) Они улыбались и обменивались последними шутками, никогда не высказывали прилюдно своего неодобрения по тому или иному поводу и никогда ничего не хвалили. Они делали деньги (или жили на проценты, как в случае с Редвингами), но считали дурным тоном обсуждать это. Они скупали произведения искусства, но не носились с ними, как с писаной торбой, -- картины, в основном пейзажи и портреты, предназначались для того, чтобы украшать стены, подниматься в цене и свидетельствовать о хорошем вкусе своих владельцев. (Когда Редвинги или другие члены их кружка решали подарить "что-нибудь из искусства" музею Милл Уолк, они обычно требовали, чтобы зал, где повесят картины, сделали точной копией с их гостиной, иначе картины не будут смотреться). Они читали романы, предназначенные для удовольствия женщин во время летнего отдыха, поэзия существовала в их жизни либо в виде безукоризненно зарифмованных детских стихов, либо в виде длинных произведений, содержание которых было многозначительно и туманно. "Классической" музыкой считались хорошо знакомые всем мелодии, под которые они обычно веселились и появлялись на людях в своих лучших костюмах и платьях. Они старались, пока было возможно, закрывать глаза на любые неудобства, которые приходилось иногда испытывать. Эти люди проводили лето в Европе, где в основном ходили по магазинам, на курортах Южной Америки, где ходили по другим магазинам, или "на севере", лучше всего на озере Игл-лейк, где пили пиво, ходили на рыбалку, устраивали роскошные пиршества и заводили интрижки с чужими женами и мужьями. Никто из них не знал иностранных языков -- сама идея казалась им просто смешной, однако здесь вполне допускались зачаточные знания немецкого языка, на котором говорил дедушка, владевший когда-то собственностью на востоке острова и сумевший нажить на ней состояние. Дети их посещали школу Брукс-Лоувуд, участвовали по возможности во всех спортивных состязаниях, игнорировали или высмеивали некрасивых и непопулярных учеников, презирали бедных и коренное население острова, считали все части Восточного полушария кроме Игл-лейк и его окрестностей глухой провинцией. После школы они отправлялись в колледж, где шлифовались их хорошие манеры, при этом они не позволяли испортить себя интересными, но не имеющими значения для жизни на Милл Уолк идеями и воззрениями, а потом возвращались на остров, чтобы жениться и продолжить свой род, а также наживать и проживать богатство. Никто из них не выказывал на людях беспокойства и ни разу не произносил ничего такого, чего окружающие не слышали бы раньше. Они становились членами клуба основателей, яхт-клуба, одного или обоих существующих на острове кантри-клубов, оставаясь при этом членами клуба выпускников своего колледжа и, если речь шла о молодых бизнесменах, вступали в клуб организации Кивание, чтобы не показаться снобами. И, конечно же, все они принадлежали к англиканской церкви. Что касается внешности, это были обычно молодые люди выше среднего роста с белокурыми волосами, голубыми глазами и безукоризненными зубами. (Хотя сами Редвинги были низенькими, коренастыми, темноволосыми и с большими щелями между зубов). Один из многочисленных членов семейства Редвингов попытался когда-то ввести на острове новое развлечение -- псовую охоту на лис, но у него ничего не получилось. На острове не было лисиц, а местные хорьки и дикие кошки быстро научились убегать от завезенных на Милл Уолк борзых, изнывающих от жары в непривычном климате. Поэтому увлечение охотой свелось постепенно к посещению Охотничьего бала, на который мужчины являлись в кожаных сапогах и розовых охотничьих куртках. Попытка внедрить этот обычай ясно показывает, что члены высшего общества Милл Уолк были преимущественно англофилами, хотя выражалось это в основном в пристрастии к пышным драпировкам, тканям в цветочек, консервативной манере одеваться, кожаной мебели, стенам, отделанным деревянными панелями, маленьким собачкам, званым обедам, на которых обязательно подавали дичь, "красноречивым" портретам любимых зверюшек, а также в полном равнодушии ко всему, что касалось интеллектуальной жизни, жизнерадостном бескультурье, врожденном чувстве собственного превосходства над окружающими и прочих подобных вещах. И конечно, они считали, что все части Милл Уолк, кроме восточной, где жили Редвинги, их родственники, друзья и знакомые, и, пожалуй, Бухты вязов, хотя она и находилась к западу от гольф-клуба Глен Холлоу, не принадлежат к цивилизованному миру. Частью этого мира признавались также Бермуды, Мастик, Чарльстон, определенные части Бразилии и Венесуэлы -- особенно те, где отдыхали обычно Редвинги, -- некоторые районы Ричмонда, Бостона, Филадельфии, Нью-Йорка и Лондона, Игл-лейк, горы Шотландии и Аляска, где находился охотничий дом Редвингов. Представители их круга имели право доехать в любое из этих мест, но считалось опасным вольнодумством оказаться в каком-нибудь из мест, не включенных в этот список, олицетворявших для любого здравомыслящего человека все, к чему стоит стремиться в этой жизни. Все, к чему должен стремиться благонадежный юноша. 9 Том стал интересоваться убийствами, которые случались иногда на Милл Уолк, он вырезал и хранил вырезки из журнала "Свидетель", в которых сообщалось об этих убийствах. Он не мог бы сказать, почему так интересуется этим, но после каждого убийства, совершенного на природе или в помещении, оставалось тело, безвременно оставленное душой, тело, которое при других обстоятельствах осталось бы полным жизни. Глория была очень удручена, когда нашла альбом с этими вырезками, который выглядел вполне обычно -- обложка из коричневого картона, толстые желтые страницы, -- и это покоробило Глорию еще больше: в таком альбоме должны были храниться этикетки от спичечных коробков или фотографии из летнего лагеря, а вместо этого она увидела там вырезки с чудовищными заголовками: "Тело найдено в грузовике", "Сестра министра финансов убита при попытке ограбления". Она хотела унести альбом из комнаты Тома и отругать его за пристрастие к подобным вещам, но потом решила притвориться, что не видела его, и оставить все как есть. В конце концов альбом Тома был всего лишь, одной из многих вещей, которые угнетали, тревожили или расстраивали Глорию Пасмор. Большая часть убийств, случавшихся на Милл Уолк, были такими же обыденными, как альбом, в который Том складывал вырезки с сообщениями о них. Фермера, разводившего свиней, ударили кирпичом по голове и бросили в загон для скота, где он был затоптан и наполовину съеден собственными домашними животными. "Свидетель" назвал это: "Жестокое убийство фермера с Центральных равнин". Спустя два дня в газете появилось сообщение о том, что сестра фермера созналась в убийстве: "Он сказал, что собирается жениться и я должна покинуть ферму, где родилась и выросла". В старой части города убит при попытке ограбления местный бармен. Один брат убил другого в канун Рождества -- "Спор из-за Деда Мороза привел к смерти". Темнокожая женщина заколота в своей хижине на Могром-стрит -- "Сын убивает мать из-за денег, спрятанных в матраце, -- более трехсот тысяч долларов!" Глория решила исповедаться в своих бедах человеку, готовому к сочувствию. Учитель английского языка Брукс-Лоувуд Деннис Хэндли, мистер Хэндли, или просто "старик Хэнд", как звали его между собой ученики, приехал на Милл Уолк после университета, прельстившись солнечным пейзажем, жалованьем, способным обеспечить вполне приличное существование, квартирой с видом на океан и относительно спокойной жизнью. Поскольку мистер Хэндли любил свою работу, рад был вырваться из школы в Нью-Гемпшире, где царили чересчур строгие нравы, был человеком спокойным и дружелюбным и практически не знал, что такое сексуальное желание, жизнь на острове была как раз для него. Он считал, что плата за квартиру могла бы быть и поменьше, но во всем остальном жизнь в тропиках устраивала его целиком и полностью. Когда Глория Пасмор рассказала ему об альбоме с газетными вырезками, Деннис согласился поговорить с мальчиком. Он не мог бы объяснить, почему, но пристрастие Тома к подобным вещам казалось ему нездоровым. Конечно, вырезки могли быть материалом для будущих рассказов, но от всего этого веяло какой-то извращенной, болезненной одержимостью. Ведь Том Пасмор не собирается писать криминальные романы или детективы? И Деннис пообещал Глории, которая выпила в тот день на два коктейля больше, чем обычно, что попытается что-нибудь выяснить. Незадолго до этого Деннис сказал Тому, что еще в университете начал собирать редкие издания книг некоторых авторов -- Грэма Грина, Генри Джеймса, Ф.Скотта Фицджеральда -- и если Том захочет полистать эти книги, он может прийти в любое время. В пятницу, на следующий день после разговора с Глорией Пасмор, Деннис спросил Тома, не хочет ли он зайти к нему после школы, чтобы ознакомиться с книгами и, если ему захочется, взять что-нибудь почитать. Деннис сказал, что сам отвезет Тома к себе, а потом домой, и Том с удовольствием согласился. Они встретились перед кабинетом Денниса и спустились, пробираясь сквозь толпу мальчишек, по широкой деревянной лестнице, мимо витража с изображением герба Брукс-Лоувуд. Деннис был очень популярен среди учеников, поэтому многие останавливались, чтобы поговорить с ним, пожелать ему приятного уик-энда, а некоторые даже здоровались с Томом, почти не глядя при этом в его сторону. Если не считать здорового цвета лица, Тома вряд ли можно было назвать красавцем, хотя в нем и было более шести футов роста. У него были такие же шелковистые белокурые волосы, как у матери, и плечи его красиво проступали под помятым твидовым пиджаком (В этот период жизни Тома абсолютно не волновало, что он надел на себя утром -- он просто не замечал этого). На первый взгляд он напоминал очень молодого профессора колледжа. Некоторые здоровались с ним, остальные же вели себя так, словно Том был пустым местом. Они стояли посредине лестницы, пока закончившие учиться мальчики спускались вниз, и Деннис объяснял Уиллу Тилману задание на выходные, внимательно разглядывая Тома, на лице которого играли разноцветные блики, отбрасываемые цветными стеклами витража. Деннис видел, что Том старался изо всех сил слиться с толпой -- он словно заставлял себя быть одним из учеников. И, несмотря на общительность и чувство юмора, которые всегда отличали Тома, Деннису вдруг стало неприятно стоять с ним рядом. Вскоре они вышли из школы и оказались на стоянке, где Деннис обычно ставил свой черный "корвет" с откидным верхом, который выглядел немного высокомерно среди потрепанных пикапов, старых велосипедов и напоминавших подводные лодки "седанов", на которых ездили остальные преподаватели. Тому пришлось сложиться пополам, чтобы поместиться в машине, колени его оказались примерно на уровне носа. Он улыбнулся, и улыбка тут же сгладила неприятное впечатление, возникшее у Денниса несколько минут назад. Улыбнувшись в ответ, Деннис сообщил Тому, что он, наверное, самый высокий пассажир, которого ему приходилось возить в своей машине. Выезжая на Скул-роуд, Деннис прибавил скорость. Ветер трепал волосы и галстук Тома, и у учителя было такое чувство, словно он посадил рядом с собой на сиденье добродушного большого пса. -- Тебе, наверное, тесно, -- сказал он. -- Можешь подвинуть сиденье назад. -- Я уже подвинул, -- улыбнулся Том. Сейчас он был похож на циркового акробата. -- Потерпи, осталось недолго, -- успокоил его Деннис, сворачивая на Калле Бергофштрассе. Они проехали мимо дорогих магазинов и оказались на Калле Дроссельмейер с четырехполосным движением, миновали новый торговый центр "Дос де Майо" и статую Дэвида Редвинга, первого премьер-министра Милл Уолк, оставили позади несколько кузниц, палаток предсказателей судьбы, автомастерских и магазинчиков, где продавали питонов и гремучих змей. Они двигались, как обычно, в потоке велосипедов и конных упряжек. Дорога их вела мимо консервной фабрики и сахарного завода дальше на юг, через район под названием Уизел Холлоу, где была убита собственным сыном женщина, "спавшая на королевских сокровищах" ("Свидетель"). Деннис свернул на Маркет-стрит, умело объехал фургоны с продовольствием, припаркованные перед "Остенд-маркет", вылетел на последних секундах желтого света на Калле Бурле и после этого свернул наконец на запад. -- Где вы живете? -- спросил Том. -- Рядом с парком. Том кивнул, считая, что речь идет о парке на берегу океана, и Деннис, должно быть, решил заехать по дороге домой в какой-нибудь магазин. -- Готов спорить, это мама попросила вас поговорить со мной, -- сказал он. Деннис повернул голову и удивленно посмотрел на своего ученика. -- Почему ты так думаешь? -- Вы знаете почему. Деннис не знал, что ответить Тому. Он должен был либо признаться, что Глория Пасмор рассказала ему об альбоме с газетными вырезками, и тем самым дать Тому понять, что мать рылась в его вещах, или же отрицать, что Глория как-то причастна к их сегодняшней поездке и предстоящему разговору. Если он станет все отрицать, то вряд ли сможет потом упомянуть об альбоме с вырезками. К тому же Деннис понимал, что, отрицая участие Глории, будет выглядеть глупо, а это было против его правил. И он, безусловно, отстранится от Тома, невольно встав на сторону его родителей, а это тоже не в его правилах. Следующая фраза Тома только усилила его замешательство. -- Мне жаль, что вы так расстроились из-за моего альбома, -- сказал он. -- Конечно, это не может вас не волновать. -- Что ж, я... -- Деннис замялся, не зная, что сказать дальше. Он вдруг почувствовал себя виноватым, а Том был достаточно смышленым мальчиком, чтобы это не заметить. -- Расскажите мне о ваших книгах, -- попросил Том. -- Мне нравятся редкие издания и все такое. Облегченно вздохнув, Деннис начал рассказывать о своей главной удаче -- о том, как нашел в букинистическом магазине в Блусбери рукопись "Потерь при Пойнтоне". -- Как только я зашел в этот магазин, у меня тут же возникло чувство, что я найду там что-то необычное, -- сказал Деннис. -- Я не мистик и не очень-то верю в предчувствия, но, войдя в тот магазин, я почувствовал, что мною овладела какая-то неведомая сила. Я сразу вспомнил сцену из "Золотого котла" Генри Джеймса, когда Шарлотта и принц заходят в антикварный магазин, чтобы купить Мэгги свадебный подарок -- ты ведь читал эту книгу? Том кивнул. Он внимательно выслушал перечень книг, выставленных на продажу в антикварном магазине, описание его владельца и мистического чувства Хэндли, которое усиливалось по мере того, как он переходил от полки к полке, о восторге, охватившем его, когда он набрел в задней части магазина на стеллаж со старыми книгами и наконец обнаружил на нижней полке между атласом и словарем ящичек с отпечатанными на машинке листами. Деннис открыл ящик, почти догадываясь, что увидит внутри. -- Страницы начинались с середины книги. Прочтя несколько предложений, я сразу догадался, что передо мной -- "Потери при Пойнтоне". Эта книга была самой первой, которую Джеймс диктовал, причем диктовал не всю, а только часть. У него стала болеть рука, и он нанял секретаря по имени Уильям Макалпин. Я сразу понял, что нашел рукопись, отпечатанную Макалпином позже, в которую он включил также главы, написанные Джеймсом от руки, чтобы послать ее издателям. Я никогда не смогу это доказать, но мне и не хочется это доказывать. Я и так знаю, что именно нашел. Я отнес рукопись владелицу магазина, дрожа, как осиновый лист, и он продал мне ее за пять фунтов, очевидно, решив, что я сумасшедший, которому все равно, что покупать. Он, конечно же, решил, что я покупаю рукопись ради ящичка. Деннис сделал паузу -- отчасти потому, что на этом месте слушатели обычно начинали хохотать, но еще и потому, что давно не пересказывал никому эту историю, и теперь на него снова нахлынули чувства, испытанные в тот день -- триумф и бесконечное ликование. Слова Тома вернули его на землю. -- Вы читали об убийстве Мариты Хасслгард -- сестры министра финансов? -- Том снова повернул разговор в прежнее русло. -- Конечно, читал, -- ответил ему Деннис. -- Ведь не думаешь же ты, что я живу, засунув голову в мешок. -- Он взглянул на Тома с некоторым раздражением. Мальчик успел положить ноги на приборный щиток и теперь посасывал шариковую ручку, держа ее наподобие сигары. -- Но оказалось, тебе неинтересно, о чем я говорю. -- Мне очень интересно все, что вы говорите. Так что же, по-вашему, с ней случилось? Деннис вздохнул. -- Что случилось с Маритой Хасслгард? Ее убили по ошибке. Нападавший считал, что в машине находится ее брат. Это ведь случилось поздно ночью. Обнаружив ошибку, убийца засунул ее тело в багажник и быстро покинул остров. -- Значит, вы согласны с тем, что написано в газетах? Большинство жителей Милл Уолк придерживались теории, пересказанной только что Деннисом Хэндли. Та же версия была изложена на страницах "Свидетеля". -- В общем, да. Думаю, да, -- сказал Деннис. -- Я не помню точно, что написано в газете, но, думаю, они правы. Но не можешь ли ты сказать мне, какое отношение имеет убийство этой женщины к находке рукописи "Потерь при Пойнтоне". -- А как вы думаете, откуда появился этот убийца? -- Наверное, его нанял кто-нибудь из политических противников Хасслгарда -- из тех, кто против его политики. -- Каких-то определенных политических действий? -- Это может быть все что угодно. -- А вам не кажется, что теперь ему надо быть бдительнее -- нанять охрану и все такое? -- Что ж, попытка убить министра провалилась, убийца скрылся. Полиция ищет его, и, когда найдет, он обязательно расскажет, кто его нанял. Если кому-то и надо чего-то бояться, так это человеку, заплатившему убийце. Все это, конечно же, были прописные истины. -- Но почему, как вы думаете, он засунул тело сестры министра в багажник? -- О, какая разница, куда он засунул несчастную Мариту. Это ведь не играет роли. Убийца заглянул в машину и увидел, что убил сестру предполагаемой жертвы. Тогда он спрятал тело в чемодан. Но тебе не кажется, что мы обсуждаем слишком уж мрачные вещи? -- А вы не помните, что это была за машина? -- Конечно помню -- "корвет", точно такой же, как этот. Надеюсь, мы покончили наконец с этим вопросом. Наклонившись к Деннису, Том вынул изо рта ручку. -- Почти покончили. Марита была крупной женщиной, не так ли? -- Я не вижу смысла продолжать... -- У меня осталось всего два вопроса. -- Честное слово? -- Вот первый. Откуда, по-вашему, женщина, убитая в Уизел Холлоу, взяла деньги, которые она спрятала под матрац? -- А второй? -- Откуда, по-вашему, взялось то, чувство, которое охватило вас на пороге антикварного магазина, -- чувство, что вы обязательно найдете что-то важное. -- Мы ведем разговор или просто фантазируем на свободную тему? -- Вы хотите сказать, что не знаете, откуда взялось это чувство? Деннис только покачал в ответ головой. Впервые с тех пор, как они свернули на Калле Бурле, Том обратил внимание на окружавшие их высокие дома. -- По-моему, мы едем вовсе не к парку на берегу. -- Я живу вовсе не у парка на берегу -- с чего ты взял? А, -- Деннис улыбнулся Тому. -- Я живу возле другого парка -- Парка Гете. Рядом с кварталами, где раньше торговали рабами. Девяносто процентов домов в этом районе построены в двадцатые или тридцатые годы. Это добротные солидные дома с крылечками, арками и другими интересными деталями. Люди напрасно недооценивают этот район. -- К Деннису вновь вернулось хорошее расположение духа. -- Не знаю, почему бы школе Брукс-Лоувуд не открыть здесь свой филиал. Том медленно повернул голову и заглянул в лицо Деннису. -- Хасслгард не учился в Брукс-Лоувуд. -- Знаешь, я никак не могу понять, какое это имеет отношение к убийству его сестры, -- выражение лица Тома почему-то вызвало у Денниса смутную тревогу. Взгляд мальчика словно обратился вдруг внутрь, а кожа стала бледной, почти серой, под покрывавшим ее загаром. -- Не хочешь отдохнуть немного? -- спросил Деннис. -- Я могу остановиться у парка -- посмотрим на зиггураты. -- Мне нельзя дальше, -- сказал вдруг Том. -- Что? -- Сверните к тротуару и высадите меня здесь. Меня немного тошнит. Не беспокойтесь обо мне. Пожалуйста. Деннис остановил машину. Том наклонился вперед и положил голову на приборную панель. -- Ты что, действительно думаешь, что я брошу тебя здесь одного? -- удивился Деннис. Том потерся лбом о панель. Жест этот был таким детским, что Деннису тут же захотелось погладить мальчика по волосам. -- Ну, конечно же, нет, Том. Я довезу тебя до своего дома, и ты полежишь немного. Он помог Тому откинуться назад и положить голову на спинку сиденья. Глаза его напоминали сейчас два блестящих камушка. -- Поедем ко мне, -- сказал Деннис. Том медленно покачал головой и закрыл лицо руками. -- Не могли бы вы отвезти меня в другое место? Деннис удивленно поднял брови. -- В Уизел Холлоу. Том внимательно посмотрел на Денниса, и у того возникло вдруг ощущение, что он разговаривает не с семнадцатилетним подростком, а с сильным взрослым человеком. Он повернул ключ и снова завел мотор. -- В какое-то определенное место в Уизел Холлоу? -- спросил он. -- На Могром-стрит. -- Могром-стрит, -- машинально повторил Деннис. -- Что ж, это, пожалуй, не лишено смысла. В какое-то определенное место на Могром-стрит? Том закрыл глаза, и Деннису показалось даже, что он задремал. Культура и цивилизация коренного населения Милл Уолк практически исчезла к началу восемнадцатого века. Единственное, что от нее осталось, не считая самих туземцев с бессмысленными лицами и гнилыми зубами, -- это две зиггураты на открытом поле, где устроили потом Парк Гете. На основании одной из пирамид было написано: "Могром", на другой -- "Рамбишур". Хотя никто давно не помнил значения этих загадочных слов, местные жители относились к ним с огромным уважением. В одном конце Уизел Холлоу находилась Могром-стрит, пересекавшая Калле Рамбишур, в другом -- кафе "Могром" и пицца "Рамбишур". "Скобяные товары Рамбишур" и "Кузница Могром" соседствовали с "Ломбардом Рамби-Мог". На Калле Рамбишур находилась школа для детей туземного происхождения под названием "Зиггурата", аптека "Зиг-Рам", книжный магазин Могром и магазин "М-Р -- искусственные конечности". Деннис молча проехал вверх по Калле Бурле, свернул на Маркет-стрит и снова проехал мимо "Остенд-маркет", затем миновал небольшой подъем, известный под названием Стрелка Форшеймера. Сбоку от дороги виднелись серые контуры консервной фабрики Редвингов и сахарного завода Тилманов. Уизел Холлоу лежал в низине, за высоким холмом. Том по-прежнему сидел с закрытыми глазами. Деннис направил машину к Могром-стрит. -- Ну что ж, -- Том резко выпрямился, словно кто-то невидимый потянул за ниточку, привязанную к его голове. Он весь дрожал от нетерпения. Деннису показалось, что, если он не прибавит скорость, Том выпрыгнет из машины. Могром-стрит начиналась у подножья холма, пересекала Калле Рамбишур и вела к самому центру Уизел Холлоу. Западный конец улицы терялся среди трущоб, состоявших из хижин, а то и навесов из старых одеял, натянутых на деревянные столбы. Изредка здесь попадались более добротные дома, сложенные из розового или белого камня, но гораздо больше было домиков, сложенных из прислоненных друг к другу фанерных листов. В двух кварталах от дороги посреди улицы лежала, тяжело дыша, большая черная собака. Козы и куры гуляли по пожухлой траве между покореженными машинами и разрушенными загонами для скота. Деннис тщетно пытался сосредоточиться на мелодии рок-н-ролла, звучащей из динамиков. Том наклонился вперед и внимательно рассматривал номера домов. -- Поверните направо, -- попросил он. -- Ты хоть понимаешь, что я понятия не имею, что происходит? -- Поезжайте помедленнее. Деннис повиновался. Том внимательно изучал дона и хижины на ближайшей к нему стороне улицы. Одна из коз повернула голову в их сторону, а куры беспокойно забегали по траве. Машина доехала до перекрестка с написанным от руки указателем "Калле Фридрих Хасслгард". Рядом со знаком вдруг выросли словно из-под земли двое туземных ребятишек с грязными личиками -- один был одет к коричневые шорты и держал в руках игрушечное ружье, другой -- абсолютно голый. Они угрюмо и в то же время дерзко рассматривали машину Денниса. -- Следующий квартал, -- сказал Том. Деннис медленно повел машину мимо не сводящих с него глаз ребятишек. Собака равнодушно подняла голову. Деннис объехал пса, который, тяжело вздохнув, принял прежнюю позу. -- Стоп, -- сказал Том. -- Приехали. Деннис остановил машину. Том наклонился в сторону, чтобы лучше разглядеть деревянный домик. От рифленой жестяной крыши исходил жар. Домик казался пустым. Том открыл дверцу машины и пошел к дому. Деннис ожидал, что Том заглянет в окно, прежде чем войдет в дверь, но мальчик скрылся за углом дома. Сидя за рулем "корвета", Деннис чувствовал себя чересчур заметным. Ему было жарко. Ему показалось вдруг, что кто-то карабкается сзади на машину, но, высунув голову в окно, он увидел что это просто собака во сне скребет землю задними лапами. Деннис посмотрел на часы -- с того момента, когда Том исчез за углом дома, прошло четыре минуты. Он закрыл глаза и застонал. Но тут снова раздался шелест травы и, открыв глаза, Деннис увидел Тома Пасмора, идущего обратно к машине. Том шел очень быстро, и на лице его ничего нельзя было прочесть. Он снова сложился пополам и упал на сиденье рядом с Деннисом, ни разу не взглянув на него. -- Заверните за угол, -- сказал он. Деннис включил зажигание, отпустил сцепление, и машина двинулась вперед. Из домика напротив доносилась мелодия "Ла бамбы", и Деннис подумал вдруг, как здорово было бы сейчас растянуться на диване и сделать хороший глоток джина с тоником. -- Поезжайте вон туда, -- командовал Том. -- Помедленнее. Деннис свернул на узенькую улочку. -- Стоп, -- сказал Том. Они подъехали к полуразрушенной стене, и Том высунулся из машины, пристально вглядываясь в высокую желтую траву, растущую по другую сторону. -- Дальше! -- Машина снова двинулась вперед, и через несколько метров оказалась перед зелеными дверями конюшни, переоборудованной в гараж. Два затянутых паутиной пыльных окошка уныло глядели на узкую улицу. -- Здесь! -- Том выскочил из машины. Приставив ладони к стеклу, он заглянул в одно из окон, потом в другое, потом снова в первое. Затем Том выпрямился и закрыл лицо руками. -- Теперь наконец все? -- спросил Деннис. Том вернулся в машину. -- Я везу тебя домой! -- Мистер Хэндли, вы должны повозить меня по кварталу. Мы должны прочесать все улицы в этой части Уизел Холлоу. "Нет, я должен отвезти тебя домой!" -- ясно звучало в мозгу Денниса, но вместо этого он произнес: -- Что ж, если хочешь... -- и "корвет" двинулся дальше. Они свернули еще на одну улочку, где рядом с хижинами стояли ржавеющие машины, а за высохшими желтыми газонами виднелось несколько домов побольше. Козы равнодушно щипали травку рядом с палатками из старых одеял. Том пробормотал что-то невнятное, напоминавшее кошачье мяуканье. В двадцати ярдах впереди, по другую сторону улицы стоял точно такой же черный "корвет", как у Денниса, почти незаметный под кучей мусора -- консервные банки, пустые бутылки, гниющая луковая шелуха, кусочки облепленного мухами мяса. Из-под всего этого выглядывала отполированная до блеска машина. -- Высадите меня здесь, -- Том открыл дверцу, прежде чем Деннис успел остановить машину. Том подбежал к "корвету" и положил руки на капот. На секунду -- на одну секунду, показавшуюся ему бесконечно долгой, -- Тома посетило чувство, напоминавшее дежа вю, скорее это было даже эхо настоящего чувства. Тому показалось, что он стал невидимым, несуществующим для мира реальных вещей и вступил в мир, где каждая деталь была преисполнена великого смысла -- он сло