При неожиданных соблазнах Вопросов лишних или праздных: От любопытства кровь бурлит, А вежество молчать велит!.. "Нет, любопытством не унижу Честь рыцаря!.. А то, что вижу, Мне объяснят когда-нибудь, Лишь надо подождать чуть-чуть..." Что ж, может быть иной вопросец Порой и вправду ни к чему... Но тут приблизился к нему С мечом в руках оруженосец, Меч Парцифалю преподнес, Великую радость ему принес. Сей радостный подарок Стоил бы тысячу марок: Вся из рубинов рукоять! А лезвие! Не устоять Врагу пред этой сталью!.. Тут с ласковой печалью Негромко вымолвил больной: "Был этот меч всегда со мной, Всегда служил мне верно. Теперь же дело мое скверно, Рука не в силах меч держать. И он тебе принадлежать Отныне будет: воздаянье За добрые твои деянья И нечто вроде возмещенья За скромность угощенья..." Как речь столь странную понять? Но Парцифаль молчит опять. Молчит! Хоть все, кто были в зале, Сейчас вопроса ожидали. Он, очевидно, нужен всем. Но Парцифаль, как прежде, нем... А почему бы не спросить? (Молчанья этого простить Я Парцифалю не намерен! Он в послушанье неумерен: Задай вопрос он хоть один, И сразу б ожил господин, Которого мне жаль до слез. Но на губах застыл вопрос У сына Гамурета. И я не делаю секрета, Что сим - какой уж тут секрет? - Не пользу он принес, а вред: Ведь только при одном условье Мог господин вернуть себе здоровье...) Меж тем закончен странный бал, И гости покидают зал, Как бы спеша скорей отсюда. И слуги кубки и сосуды Уносят с каждого стола. И кто последней в зал вошла, Уходит первой... Парцифалю, Владельцу замка и Граалю Отвесив царственный поклон... Герой понуро вышел вон. (Ах, неспроста он так печален...) Но вот в одной из ближних спален Он примечает старика. (Кто это? Помолчим пока. Потом, когда настанет время, Вы познакомитесь со всеми, Кто вам доселе незнаком: И с этим дивным стариком, Чья борода была, Как иней утренний, бела, И с этим королем несчастным, К моей истории причастным...) Пока же слышит наш пришелец, Как замка дивного владелец Сказал: "Должно быть, вы устали И, мнится мне, давно не спали. Ступайте же! Уж поздний час, Постель постелена для вас..." Гость был сражен такой заботой. Но сводит рот его зевотой, И сон уже смежает очи. Хозяин молвит: "Доброй ночи!" И в спальню входит наш герой. Клянусь, что не было второй Такой роскошной спальни чудной: Блеск золотой, свет изумрудный Волшебно падал на постель... Подумать только: неужель Богатство в мире есть такое? Не нахожу себе покоя, Дворец описывая сей При вечной бедности моей!.. Итак, он с королем расстался И в комнате один остался, Сказав послушной свите: "Я спать ложусь. Вы тоже спите..." Но тут пажи вбежали И обувь с ног его усталых сняли, И, скинув облаченье, Почувствовал он облегченье. Но сразу обомлел, узрев Четырех прекрасных дев, Возникших на пороге В таинственном чертоге... Он живо - шмыг под одеяло. Но так лицо его сияло, Что даже и не при свечах Он отражался в их очах. Смиренно девы попросили, Чтобы, дремоту пересиля, Он подкрепился перед сном Сначала тутовым вином,[91] Затем пленительным, прохладным, Пьянящим соком виноградным И чтоб отведал от плодов, Из райских присланных садов... . . . . . . . . . Чуть закусив, он сном забылся. Слуга тихонько удалился, А вслед за ним и девы - прочь... Так юный рыцарь встретил ночь. Он спал... Но скверно, неуютно. Из мрака выплывало смутно Одно виденье за другим... Храпит горячий конь под ним И все куда-то мчится, мчится, Не может приостановиться... (Я даже умереть готов, Чтоб не видать подобных снов.) Вот он немного покачнулся: Наверно, ранен?.. И очнулся. В окно чудесный день глядел. "Эй! Кто здесь? Кто меня раздел? А слуги где? И свита?.." В ответ - ни звука. Дверь закрыта. Он ничего не понимал И тотчас снова задремал. Когда же он опять проснулся, От удивленья ужаснулся: Ярчайший полдень на дворе, А у постели, на ковре, Доспехи красные лежали, Те, что ему принадлежали, И тут же - два меча. Причем Один меч - был его мечом, Испытанным и старым, Зато другой был - даром Владельца замка. Вот в чем суть!.. Герою в сердце вкралась жуть: "Сон, видимо, был в руку. Я обречен на муку, На испытание войной. Войну сулил мне сон ночной, И бой, возможно, грянет Скорей, чем снова ночь настанет!.. Что ж, я с охотой бой приму, В надежде угодить ему И в угождение жене, Чей дивный плащ сейчас на мне... Однако сердцем и мечтой Принадлежу не ей, а той, Кого супругою зову, Чьим светлым обликом живу, Кто красотою вешней Еще прекрасней здешней!.." Он сделал все, что долг велел: Доспехи бранные надел И, опоясавшись мечами, Сверкнул воинственно очами, Готовый встретиться с врагом, И вышел. Чуть ли не бегом Через дворцовые покои. Но диво, диво-то какое! Во всем дворце нет ни души, Все словно замерло в тиши. И за окном нет никого, Лишь быстроногий конь его Стоит, привязанный к перилам. Все выглядит мертвым и унылым. Наш рыцарь в дом вбегает снова - Молчанье, глуше гробового. Герой спешит из зала в зал: В оцепенении молчал Дом, где вчера еще шумели гости. Герой Парцифаль вскричал от злости; И с криком выбегает вон! Вдруг нечто замечает он: Распахнуты в саду ворота, Как если б распахнул их кто-то. Трава потоптана. Глядит - Да тут все сплошь следы копыт! Видать, ворота отворились, Чтобы гости удалились... Что ж, делать нечего. И он Дворец покинуть принужден, Причем без промедленья. Вдруг страж, стоявший в отдаленье, От посторонних скрытый глаз, Мост опустив, сказал: "Для вас Пусть день померкнет ясный! Пришелец вы злосчастный, Вас злобный рок сюда занес! Вопрос! Всего один вопрос Задать вам стоило, и круто Все изменилось бы в минуту. Но вы не для славы рождены И слыть глупцом осуждены!.." Герой Парцифаль чуть не плачет: "Страж, что же это все значит? Что за вопрос? Кому? Зачем?.." Но страж молчит. Он снова нем, Как если б сон объял его... Не называет никого. И понял Парцифаль в тот миг (Хотя всего и не постиг), Что он в полной изведает мере Печали, несчастья, потери, Судьбу беспредельно злую В оплату за радость былую... "Ну, а пока - вперед, вперед! К тем, кто, наверно, бой ведет, Предписанный всевышним. Я там не буду лишним, и Средь тех, кого я полюбил, Обласкан кем и принят был (Мне вечер памятен вчерашний), Драться я стану еще бесстрашней За дорогую госпожу, А господину докажу, Сколь я ему благодарен За меч, что мне им подарен..." Он разглядел следы подков, Сел на коня - и был таков, Души моей герой любимый, Бесчестья враг непримиримый. И я его не оскорблю Тем, что не скрою, сколь скорблю: Пошто он в замке не остался?.. ...Итак, сперва широкий стлался Путь перед рыцарем моим. Однако рок неотвратим, Чем глубже в лес, тем путь все уже, Смеркаться начало к тому же, Беда грозит со всех сторон. Вдруг женский голос слышит он: Дева на ветви древа сидела, Набальзамированное тело Убитого друга в объятьях держа. (Слушая это, от горя дрожа, Вы испытаете потрясенье - Иначе вам не видать спасенья...) Он сразу ее не смог узнать, Хоть у их матерей одна была мать... Верность!.. Но верность была здесь иная: Не земная верность, а неземная... И Парцифаль поклонился ей. "Госпожа, - он сказал, - душою всей Я сочувствую вашей печали безмерной. Повелите служить вам - слуга я ваш верный!.." Она благодарит с отчаяньем во взоре (Как все благодарят сочувствующих в горе): "Кто вы? Из какой вы земли? Как в эту чащу вы забрели? Люди чужие здесь редко бывали, А заблудившихся убивали. Мне приходилось видать самой Тех, кто уже не вернется домой: В крови лежали их тела. Ужасные здесь творятся дела. Скачите же прочь под покровом ночи! И путь постарайтесь найти короче. Вы молоды. И собой хороши. Что же вы делали в этой глуши." "Госпожа, обо мне не думайте худо. Но, пожалуй, не дальше версты отсюда Замок стоит за стеной крепостной. Странный случай вышел со мной... Оказался я в зале волшебно богатом, Где все жемчугами светилось да златом, А какие там яства! И вина! О, боже!.. Это было все только вчера. Не позже..." "Не шутите над девой несчастной. Вы шутник, да притом опасный, В этом я присягнуть готова. Здесь за тридцать верст нет жилья никакого, А не то чтобы за версту... Вы - по вашему видно щиту - Рыцарь явно не здешний, заезжий... Ну, а замок-то, замок-то где же? Клянусь, что ни ночью вчерашней, ни днем Вы в нем быть не могли, да и не были в нем. И, конечно, не тот вы имели в виду, Где, на счастье одним, а другим на беду, Всевозможнейших благ земных преизбыток: Любое блюдо, любой напиток. Но чтоб в замок этот попасть, Не нужны ни усердье, ни власть, Ни удача, ни разум могучий, - Лишь судьбой уготованный случай. В неведенье священном Приходят к этим стенам. Зовется замок Мунсальвеш,[92] А местность - Терредесальвеш,[93] Сия земля, которой Анфортас правит хворый...[94] Он смерти, говорят, бледней, Он скован ею, дышит ей, Болезнь его томит и гложет. Ни ходить, ни стоять он не может, Ни лежать, ни сидеть, ни скакать на коне, - Лишь полулежать, прислонившись к стене. Но если вправду вы попали В Мунсальвеш и в тронном зале Увидали бы короля, Воспряла здешняя земля, Поскольку ваше появленье И означало б исцеленье Анфортаса..." - "Я видел там, - Рек Парцифаль, - прекрасных дам Среди сверканья зала..." И тут она его узнала По голосу: "Ты - Парцифаль! Так, значит, видел ты Грааль И короля, что был столь мрачен? Высокий жребий тебе назначен! Спеши отраднейшую весть Мне в утешенье преподнесть И объяви: король спасен, А ты навеки вознесен, И с этого мгновенья В твоем повиновенье Весь мир, все земли, все и вся. Ты для чудесных дел родился И станешь королем Грааля!.." "Как вы меня узнали?" "Как?! Вспомни: это я была, Кто Парцифалем тебя нарекла... С тобой в родстве я состою, Я чтила матушку твою, Ей матушка моя - сестра, Вся - святость, вся полна добра, Она, оплаканная мной, Была венцом красы земной... Скажи, не ты ль мне сострадал, Узнав, что бедный друг мой пал, С кем я расстаться не могу И смертный сон его стерегу, Не ведая успокоенья. Нет! С каждым днем мои мученья Все тягостнее, все страшней!.." Герой Парцифаль ответил ей: "О, страшен мне твой лик усталый! Стал мертв и бледен рот твой алый. Ужель зовешься ты Сигуной, Которую знал я прекрасной, юной? Не в Бразельянском ли лесу Свою оставила ты красу? Кудри твои поредели, Жизнь в тебе - на последнем пределе, Лицо твое бескровно. Мне ясно одно безусловно: Предать земле сей труп должны мы! Воистину невыносимы Страданья, что познала ты, Смиренный ангел доброты!.." . . . . . . . . . Навзрыд Сигуна зарыдала: "Я долго, долго ожидала Предсказанного избавленья. Так вот оно: в твоем явленье! Коль тот страдалец исцелен, Мой дух, что птица, окрылен, И я упьюсь святой усладой. Так молви, так обрадуй Известием, что там, где был, Вопрос задать ты не забыл!.." "Спросить я не решился!.." "Знай: ты всего лишился!.. О я, распятая судьбой, Зачем я встретилась с тобой? Зачем не промолчала С самого начала? Подумать только, что видали Глаза твои в том волшебном зале! Копье, сочащееся кровью, Хозяина в странном нездоровье, Рубины, золото, хрусталь, Наконец, святой Грааль! Ты блюда дивные едал, Ты столько, столько повидал И доброго и злого - И не спросил ни слова?! О, гнусное отродье волчье! Душа, отравленная желчью! Узревши короля в несчастье, Вопрос, исполненный участья, Ты должен, должен был задать! Отныне ты не смеешь ждать Ни снисхожденья, ни пощады!.. Будь проклят! И другой награды Не жди, помимо этих слов!.." "Сестра, я искупить готов Свой тяжкий грех любой ценою. Поверь мне, помирись со мною..." "Нет, проклят, проклят, проклят будь! И о родстве со мной забудь. Забудь и Мунсальвеш, в котором Ты рыцарство покрыл позором!.." Так Парцифаль расстался с ней, С бедною сестрой своей... Он скачет далее... Одним Раскаяньем герой томим. Постигнув, сколь он грешен, Он вправду безутешен... А солнце жарит и печет, Пот по лицу героя течет. Дышать ему нечем стало, Стесняет дух забрало... Он это понимает, Свой тяжкий шлем снимает И едет, шлем держа в руке... Вдруг видит, там, невдалеке На тропке, - свежий след подков. Не видно только ездоков. И тут он замер, болью скованный: На старой кляче, неподкованной, Скакала женщина. Она Была бледна, была бедна, Куда-то поспешала, А кляча чуть дышала И не скакала, а плелась. И паутина ей вплелась В нечесаную гриву. А в дополненье к диву, Казалось, чуть ли не сползло С кобылы старое седло. Оно было без луки. Немыслимые муки Перенесла, должно быть, та, Чья бесподобна красота... Был на прекрасной даме Истерзанный шипами, Вконец изодранный наряд (Вы в нем узнаете навряд Роскошное когда-то платье). О, горе! О, проклятье! Несчастной нет защиты. На платье дыры не зашиты. И все ж сквозь рубище белело Прекрасное нагое тело... И рот по-прежнему пылал, Как прежде, жарок был и ал, Но - небо в том свидетель - Святую добродетель Она торжественно блюла, Хоть зло обижена была Напраслиной, наветом... Подумайте об этом!.. ...Я все о бедности твержу Затем, что радость нахожу Не в роскоши чванливых дам, Что вечно досаждают нам, А в неприкрытой плоти! (Вы меня поймете...) Но где ж красавец юный? Он, Отвесив женщине поклон, Был поражен ее словами: "К несчастью, мы знакомы с вами. Ах, слишком памятен тот час, Когда пришлось мне из-за вас, Несчастнейшей на свете, Надеть лохмотья эти. В измене я обвинена! И ваша, ваша в том вина..." Он на нее взглянул в упор: "Мной не заслужен сей укор, Поскольку, - верьте, я не лгу, - Обидеть даму не могу... Кто вы? Не угадаю... Но вам я сострадаю!.." Теперь она с ним рядом скачет И горько, безутешно плачет. Как градинки, как льдинки Из дивных глаз слезинки, Звеня, ей катятся на грудь... Однако стоило взглянуть Ей вновь на Парцифаля - Слезы бежать перестали... С нее он не спускает глаз И говорит: "Дозвольте, вас Плащом своим укрою С подкладкой меховою, Прекраснейшая госпожа!.." Всхлипнула она, дрожа: "Ваш плащ не смею я принять, Вы в том должны меня понять. Не жаль, что жизни я лишусь, Несчастный, я за вас страшусь: Коли на помощь мне придете, Вы под его мечом падете!.." Герой едва повел плечом: "Как так паду? Под чьим мечом? Мне сила господом дана, И вражья сила ни одна Меня не одолеет: А кто дерзнет, сам пожалеет!.. Так кто ж он, супротивник мой?.." "Он прежде звал меня женой. Теперь же, если б мое тело Его служанкою стать захотело, Он прочь бы оттолкнул меня, Измену мнимую кляня. В его груди угасла вера..." "Надеюсь, что найдется мера, Чтоб к вере возвратить его. Но много ль войска у него?.." "Нет, с ним пока что я одна. Но бойтесь! Месть его страшна! Супруг шутить не любит, Он вас в куски изрубит. Да, он изрубит вас в куски, А я исчахну от тоски, Злосчастная Ешута!.." Раздета и разута Она Орилусом была, И все же кротостью цвела, Воистину святою Женской чистотою... . . . . . . . . . . . . . . . . . . Герой тотчас свой шлем надел И словно ветер налетел На герцога, что страшным взглядом Смотрел, как некто скачет рядом С его печальною женой... Конь Парцифаля - вихрь шальной. . . . . . . . . . Герои копьями дрались. Ешута бедная, молись! И впрямь: подобного турнира Не знали с сотворенья мира. Здесь все гремело, все звенело. Они дрались осатанело. (Ах, крови, что ль, пролито мало?) Ешута руки ломала... Орилус храбрый был боец. Да что поделаешь? Юнец Его одолевает, Сдаваться повелевает. "Ах так? Не слушаться меня?!" Взял и стащил его с коня Могучими руками (Что было с герцогом, судите сами) И мигом, как мешок с овсом, Швырнул его на бурелом, Синяками лицо изукрасил И нос ему расквасил. Кровь из-под шлема льется. Одно лишь остается Орилусу: глаза смежить И умереть... "Ты хочешь жить? Все от тебя зависит. Раскаянье возвысит Тебя, и честь тебе вернет, И с сердца тяжкий снимет гнет. Проси же без смущенья У этой женщины прощенья! Свое доверье ей верни И подозреньем не черни. Тебе клянусь я свято: Ни в чем она не виновата!.." "Не виновата?! Кто?! Она?!" "Да. Знай: во всем - моя вина. В своей ребячьей дури Навлек я гнева бури На воплощенье чистоты... Ее подозреваешь ты В супружеской измене! Но нет на ней вины ни тени! Хочу, чтоб ты рассудку внял: Кольцо с нее я силой снял И, как бы в ослепленье, Поцеловал без дозволенья..." . . . . . . . . . Воскликнул герцог: "Я спасен! Ужели это все - не сон? Хоть я повержен и раздавлен, От худшей казни я избавлен. Мне пораженье принесло Усладу дивную. Спасло Меня сие известье. Что подозрение в бесчестье Отпало!.. Что моя жена Господним ангелам равна Своей небесной чистотою! Безумец! Я ее не стою... И все ж для ревности тогда Был повод... В том-то и беда. Она мне сердце разрывала Тем, что восторга не скрывала Перед твоею красотой. А у меня-то нрав крутой. Дурная мысль мне в мозг вонзилась: Моя жена в тебя влюбилась, Жена мне боле не верна!.. Из преопасного зерна Взросло слепое подозренье, Позор! Позор мне и презренье! Но о прощении молю Ее, что я, как жизнь, люблю!.." Рек Парцифаль: "Тебя я пощажу, Возблагодари же госпожу! Взбодрись душой, с земли восстань! Ты тотчас двинешься в Бретань. И - клятву в том с тебя беру: Придя к Артурову двору, На верность деве присягнешь! Какой? Сейчас меня поймешь: Прелестной деве, кротчайшей, О коей с болью, с тоской величайшей Я воздыхать не позабыл. Кей-сенешаль ее побил. Из-за меня случилось это! Удар остался пока без ответа. Найди ж ее, поведай ей, Что будет отомщен злодей, Что он за все заплатит кровью..." "Я рад твои принять условья, - Ответил герцог. - Но сперва к жене С повинною дозволь вернуться мне..." . . . . . . . . . И примиренье состоялось. Сердце Орилуса с горем рассталось. И вскоре они в пещеру зашли, Где с мощами святыми раку нашли, И копье разноцветное там лежало - Оно отшельнику принадлежало. Отшельник Треврицент был брат Анфортаса... (Так говорят Предания, по крайней мере. В ту пору не было его в пещере...) Над ракой вновь Парцифаль присягнул, Что ни разу в жизни не посягнул На честь иль достоинство герцогини, Однако он горько жалеет ныне О дерзком поступке (известном вам), И он резнул себя по губам, Что зло свершили, без спросу целуя, Дабы кровью с них смыть печать поцелуя. И, глядя герцогине в лицо, Он с поклоном ей возвратил кольцо... . . . . . . . . . И тут же доблестный рыцарь Орилус (Чья душа для добра отворилась) Супругу плащом драгоценным укрыл И о любви своей заговорил И о том, как виновен он перед ней, Кто всех любезней ему и родней... А Парцифаль с копьем разноцветным Стоит, глядит на них взглядом приветным, И радость его наполняет грудь... Он решает в дальнейший пуститься путь. Ах, напрасно супруг и супруга Приглашают младого друга С ними вместе в шатровый их град. Словно бы приглашенью не рад, Он простился с милой четою, Снова движимый целью святою... . . . . . . . . . А теперь я вам о том расскажу, Как Орилус, обретший свою госпожу, Ставши снова счастливым супругом, К своим вернулся слугам В шатровый город на лугу. И вправду молвлю, не солгу, В ту самую минуту, Когда народ узрел Ешуту, Восторга клики раздались. Из множества сердец рвались Те радостные клики: День наступил великий... Им поклонившись до земли, Обоих в баню повели. Двенадцать дев придворных, Прилежных да проворных, От грязи и от пыли Владычицу отмыли. И вот, умыта и свежа, Вновь почивает госпожа После скитаний длинных На пуховых перинах. Меж тем Орилус, в бане моясь И ни о чем не беспокоясь, Мечтает только об одном: О скором отдыхе ночном. Тут дорогому господину Необычайную картину Один старательный вассал В таких словах живописал: "Едва ты, герцог, удалился, Король Артур сюда явился. По обе стороны реки Стоят Артуровы полки, Кругом раскинуты палатки. Герои так и рвутся к схватке. Во имя доблести и славы Придумывает он забавы: Турниры, битвы без конца, Пылают женские сердца. Их здесь немало, дам прекрасных, Любительниц сих игр опасных!.." И герцог, словно бы в огне, Воскликнул: "Снаряженье мне! А герцогине - платье!.." Не в силах передать я, Как герцогине платье шло И как лицо ее цвело!.. Затем на ложе они вдвоем сидели И жареных пичужек ели... Да жаль, ей герцог есть не давал, Все беспрерывно целовал Уста своей Ешуты, Порвав раздора путы... . . . . . . . . . И вот они пустились вскачь. Конь под Орилусом горяч. Орилус, герцог, был при всем Вооружении своем, Однако в этот час он Не был подпоясан Испытанным своим мечом, Что говорило всем - о чем? О том, что пораженье Он потерпел в сраженье. Меч поперек седла лежал. Плененью герцог подлежал И крайне странной каре: Служенью Куневаре!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . Артур, приметив тех двоих, С большим почетом принял их, Как если б их давно здесь ждали. Пажи Ешуту сопровождали При въезде в лагерь, ко двору... И вдруг любимую сестру (О, возликуйте, божьи твари!) Узнал Орилус в Куневаре... Да и она, волнением объята, Признала в нем тотчас родного брата. Тут достославнейший Орилус Поведал ей, что с ним случилось. Не скрыл он также и того, Какую клятву взял с него Его бесстрашный победитель, Заступник добру, а злу - обвинитель, Который ему явиться велел Сюда, чтоб положить предел Бесчинствам сенешаля Кея... Затем он воскричал, бледнея: "Кей! Кей тебя ударить смог?! Но если есть на небе Бог, Обидчик твой не уйдет от мести! С героем величайшим вместе За каждую твою слезу Обрушим на него грозу!.." . . . . . . . . . А королева в это время С придворными своими всеми Спешит облобызать Ешуту... Артур пришел. Ну, а к нему-то Вассалы, слуги так и льнут. Все в умиленье слезы льют, Счастливейшую видя пару И вместе с ними Куневару, Что прежде, словно тень, брела, А нынче брата обрела И расцвела красою бесподобной... Но кто это с ухмылкой злобной Стоит угрюмо в стороне? Кей, ненавистный вам и мне! Счастливцев вид его бесил, И оттого он был без сил. Вдруг он Кингруна примечает, Править пиром ему поручает. "Пойми, - он говорит тайком, - При совпадении таком Я за столом сидеть не вправе, Душой и сердцем не лукавя. Скорей я со стыда помру! Ударив герцога сестру, Себя я виноватым Считаю перед братом. Надеюсь, ты меня заменишь И старой дружбе не изменишь. Всех угости отменно, вкусно: Ты это делаешь искусно. Не ты ль закатывал обеды, Когда одерживал победы Твой достославнейший Кламид?.. Я верю, что не утомит Тебя и это угощенье..." ...Отвесив герцогу поклон, Печально удалился он, Так и не заслужив прощенья... . . . . . . . . . ...Куневара всех потчевала на диво, Брата родного - особливо. Король Артур, скажу без лести, Высокой их удостоил чести, Когда, собравшись почивать, Он доброй ночи пожелать Соизволил недавним жертвам ссоры лютой. Итак, покуда день расцвел, Счастливейшую ночь провел Орилус со своей Ешутой. VI Узнайте, что Артур-король, Покинув замок Коридоль,[95] Расстался со своей страной... Среди рожденных стариной Поверий и сказаний Немало указаний На то, что он родную землю Покинул, гласу мудрых внемля, Мечтая в странствии, в пути Младого рыцаря найти, Того, кто звался Рыцарь Красный И подвиг свой свершил ужасный, Невольно Итера убив, Затем, Кингруна победив, Пленил Кламида без смущенья И был достоин восхищенья! Но что там слава и хвала! К героям Круглого стола Отважного причислить надо! Не это ль высшая ему награда? Но прежде чем пуститься в путь, Король на верность присягнуть Повелевает слугам И молвит: "Кто друг с другом Затеет драку или спор, Пусть ведает, что с этих пор Нам все решать придется миром - Не поединком, не турниром: Нам силы надобно сберечь Для дальних странствий и для встреч Негаданных-нежданных В нам незнакомых странах. Должны вы это понимать, Излишний шум не поднимать. В беде я не оставлю вас. Так исполняйте мой приказ! Мы своего добьемся!.." Все молвили: "Клянемся!.." . . . . . . . . . ...Однако где же наш герой?.. То было зимнею порой. Снегами скоро все покроется... Как?! Разве на дворе не Троица? Ведь все весной напоено И все цветет... А! Вот оно! О, стародавние поэты, Мне ваши ведомы приметы, У вас в стихах король Артур - Изнеженнейшая из натур. Зефирами он обдуваем, Он, как цветок: он дышит маем. Весенний, майский, неземной, Он только в Троицу, весной По вашим движется страницам, На радость голубым девицам... Но нет! У нас он не таков! С нас хватит "сладких ветерков"! Мы сей рассказ соорудили, Собрав бесчисленные были И вымыслы. И так хотим, Чтоб - пусть мороз невыносим - Герой наш, столь любимый мною, С Артуром встретился зимою... . . . . . . . . . Артур со свитой скачут вдоль Крутого берега Плимицоль.[96] Угрюм король и вся его свита Зело на сокольничего сердита. Случился нынче скверный случай: Артуров сокол, самый лучший, Был перекормлен до того, Что есть не стал он ничего При утреннем кормленье И, в дерзком устремленье, Рванулся, из виду исчез И улетел куда-то в лес. Ну, что тут делать станешь? Чем сытого заманишь?.. Меж тем бесценный сокол сей В лесу еловом средь ветвей Был рядом с Парцифалем. (За что его восхвалим!) Да, сокол, улетевший прочь, С героем рядом был всю ночь. Трясло их от озноба, И сильно мерзли оба. А утром, только рассвело, Герой увидел: замело Лесные тропы до единой. И этой зимнею картиной Наш друг безмерно потрясен. Он словно видит дивный сон... Но как сыскать дорогу? Он ощутил тревогу. Теперь он скачет наугад... Стволы, повалены, лежат. Кругом - камней нагроможденье. Так едет он в сопровожденье Красавца сокола того И сам не знает про него... Над лесом ярко солнце рдеет. Но постепенно лес редеет, И вот уж впереди видна Поляна белая одна, И диких тысяча гусей, Крича, проносится над ней... Но сокол кинулся на них: Какой-то гусь навек затих, А остальные улетели... Три капли на снегу алели, Три капли крови на лугу, Три алые капли на белом снегу... Герой наш в думу погрузился. И понял он, чей отразился Здесь образ!.. Перед ним возник Кондвирамур любимой лик. И в памяти все ожило: Как снег, ее лицо бело, Как кровь, красны ее ланиты!.. "Кондвирамур! Меня к себе верни ты! Beau Corps!.. Прекраснейшая телом, Ты алое смешала с белым. Твой лик, поклясться я готов, Есть сочетанье двух цветов, Двух красок: белой краски с красной! Конд-ви-ра-мур!.." И вдруг безгласный В сердечной боли он застыл, Лишившийся душевных сил, Как если б потерял сознанье... О, горемычное созданье!.. ...Застыл он, неподвижен, нем. А по дороге между тем В Лаланд стрелой летел Garcon (Был Куневарой послан он) И вдруг, смущением объятый, Увидел чей-то шлем промятый И щит, проколотый насквозь... Но, может, все бы обошлось, Когда бы не узрел гонец (Garcon - неопытный птенец) Героя Парцифаля, Что, погружен в свои печали, Пред ним возник невдалеке, Причем сжимал копье в руке... Да, весь в томленье погруженный, Он спал. Но спал вооруженный. Во сне таинственном застыв, Он спал, копья не опустив, Как если б он, задира, Здесь, в чаще, ждал турнира И вызывал на поединок Кого-то здесь, среди лесных тропинок... Garcon к Артуру в лагерь скачет. Могу сказать: он едва не плачет. "Беда! - кричит. - Беда! Беда! Дерзновеннейший рыцарь проник к нам сюда Он держит копье свое наготове. Клянусь: он жаждет чьей-то крови И, видимо, желает зла Героям Круглого стола! А вы тут дремлете! Нет - спите! Вы тут в бездействии сидите! Ах, ах! Позор, какой позор!.." ...Прекрасный, юный Сеграмор - Поистине судьбы избранник, Гиневры сладостной племянник, В шатер вбегает к королю: "О дядя! Об одном молю, Дозволь с тем рыцарем сразиться! Слыхал, он всех нас смять грозится! Он снаряжение надел... Однако есть всему предел!.." (Чтоб смысл понять сей пылкой речи, Скажу вам: юноша ждал сечи, Давно, давно он рвался в бой И оттого с такой мольбой, Столь пылко обращался к дяде, Одной лишь бранной славы ради...) Король ответить поспешил: "Мой мальчик, я бы разрешил Тебе в сражение вступить И славу доблестью купить. Но если ты откроешь бой, То, уверяю, за тобой Другие ринутся князья, А силу нам дробить нельзя. Мы Мунсальвеш должны найти, Но нам неведомы пути, И мы не знаем, как встречать Анфортаса нас будет рать..." . . . . . . . . . Тогда прекрасный Сеграмор К Гиневре лучезарной взор С мольбой смиренной обратил... И королеве уступил Король. И le Roi Сеграмор Уже летит во весь опор В огнем пылающей броне На схожем с молнией коне... . . . . . . . . . А Парцифаль был недвижим, Поскольку завладела им Любовь, которая не раз Пытала и меня и вас, С ума сводила, в бой звала И сердце пополам рвала. Ах, знаю я такую, О коей я тоскую. Я тоже безутешен И вроде бы помешан... Но все же вникнем в разговор, Который начал Сеграмор... "Высокочтимый господин, Вы здесь, как видите, не один. В чужие вторглись вы владенья. Мы вправе ждать от вас извиненья. Поверьте, жизнь я скорей отдам, Чем себе позволю потворствовать вам! Ответствуйте, из какой земли, С какою целью сюда вы пришли? И коль не хотите с жизнью расстаться, Вам предлагаю почетно сдаться!.." Однако Парцифаль молчал, Он ничего не замечал Да и не слышал ничего, - Так одурманила его Волшебница - госпожа Любовь... И на снегу он все видит кровь... Отъехал le Roi Сеграмор чуть-чуть, Дабы с налета его проткнуть. Но в этот миг Парцифаль проснулся: Господин Рассудок к нему вернулся... И Парцифаль-герой с улыбкою Наклонил копье свое пестрое, крепкое, гибкое, В пещере найденное им, В щит Сеграмора с расчетом таким Вонзив, чтобы выбить из седла Того, в ком жажда славы жила, И урезонить малость И чтоб при этом копье не сломалось... Вернулся в лагерь Сеграмор - Не нужен утешений хор. Он держится достойно И говорит спокойно: "Нет в жизни худа без добра. Бой, поединок - все игра, Коль проигрался в кости, То относись без злости К тебе назначенной судьбе. Я это знаю по себе. Бывает, что корабль и тот Крушенье терпит, течь дает... Удача ли, недоля - На все Господня воля... Однако супротивник мой Провел недурно этот бой, И я скажу без униженья, Что он достоин уваженья!.." ...Явился муж отважный - Кей К славнейшему из королей, Чтоб доложить о Сеграморе, Который пребывает в горе, Поскольку не повержен тот, Кто новых поединков ждет В лесу, на прежнем месте. "Неужто он избегнет мести? Дозвольте мне сразиться с ним! Иначе все мы посрамим Супругу вашу! Да, она Всех более оскорблена Сим беспримерным посещеньем! Нельзя отделаться прощеньем! Иль службу я с себя сложу, Хоть верой-правдой вам служу Не первый год!.. О, боже правый! Ужель с былой простится славой Ваш Круглый стол?! И так нелепо?! Да будь все глухи, немы, слепы, Вы быть не смеете слепым!.." И король Артур согласился с ним И дал ему соизволенъе На битву с тем, кто в отдаленье Застыл в прибежище лесном... Сейчас ему в бою честном Сойтись придется с мужем грозным Под снежным ветром, днем морозным. Но Парцифаль недвижен вновь. Героя госпожа Любовь Опять околдовала. Жертв ей, что ли, мало?.. ...Скажите, госпожа Любовь, За что вы пьете нашу кровь, Зачем вы к нам являетесь И нами забавляетесь? Вы, исцеляя от тоски, Нам сердце рвете на куски, Вы столь искусно лечите, Что насмерть нас калечите. Скажите, и не стыдно вам, Вняв самым пламенным словам, Куражиться над ними, Над чувствами святыми, И нашу боль не укрощать, Но беспощадно превращать Чистейшие стремленья В предмет увеселенья? Ужасна сила ваших чар Для тех, кто молод и кто стар, Мы все на этом свете Попались в ваши сети. Всем причинили вы беду. Мы из-за вас - в сплошном аду, Томимые нуждою, Гонимые враждою. Мы вас не в силах убедить, Мы вас не в силах победить, Напротив: вам в угоду Бежим в огонь и воду... Себе в служанки выбрав Честь, Все ж позабыли вы, что есть Угроза вашей власти В живой, в горячей Страсти!.. О госпожа Живая Страсть, Молю, не дайте мне пропасть В плену Любви холодной, Прекрасной, но... бесплодной!.. Другую б песню я сложил, Коль от Любви бы заслужил Расположенья крохи За слезы, стоны, вздохи, За все, что пережито мной... Из-за кого? Из-за одной... Но далее не смею Песнею своею, Весьма простонародной, Любви касаться благородной, Бессильный гнев свой изливать!.. Любовь достойно воспевать Лишь Генрих фон Фельдеке[97] умеет. Пред ним мой бедный язык немеет, Поэтому я приуныл. А Фельдеке Любовь сравнил, Вняв сладостным напевам, С большим, цветущим древом, Хоть лучше бы изображать, Как нам от нее бежать... А впрочем, от Любви уберечь Не могут нас ни щит и ни меч, Ни латы наши стальные, Ни стены крепостные. Не ускакать от нее на коне, От нее по морской не уплыть волне: На море и на суше Загубит наши души. . . . . . . . . . Но, госпожа Любовь, мне жаль, Что оказался Парцифаль, К великому несчастью, Под вашей строгой властью. Ах, право, в неурочный час Кондвирамур прислала вас К нему из Пельрапера. Скажу вам для примера (Прости, всемилостивый Бог!), Что я бы вынести не мог Подобного явленья... Теперь без промедленья Рассказ я продолжаю свой, Чтоб не томился наш герой Под сладким вашим игом, А пробудился мигом... ...Итак, могущественный Кей, Воинственнейший средь людей, Закованный в такие латы, Что столь надежны, сколь и богаты, Свой к Парцифалю держит путь. Не сомневаюсь я ничуть: Достойный отпрыск Гамурета Нашел бы способ для ответа, И Кей бы замертво упал... Но юный валезиец спал, Его всего сковала дрема (Которая и нам знакома), Он не подъемлет головы... О женщины! Виновны - вы! Зачем рассудки нам туманите? В какую вы нас пропасть тянете?.. Мне это видеть невтерпеж! Скажите, разве не похож Герой наш на самоубийцу?.. Кей подъезжает к валезийцу. "Я, - молвит, - требую суда! Вы нагло прибыли сюда. Чье привело вас наущенье? Неважно!.. Важно возмещенье Непостижимого урона! О, здесь оскорблена корона! Но крови мы не жаждем, нет. А посему благой совет Без возмущения примите: С себя оружие снимите, Затем, смирив свой нрав горячий, Ошейник - именно! - собачий Наденьте... Да... Я так велю! Я отведу вас к королю... Ах, не хотите? Что ж, мой милый, Тогда вас взять придется силой!" Вот что промолвил злобный Кей. Но госпожа Любовь сильней Трезвого Рассудка: Спит Парцифаль!.. Подумать жутко, Что с Парцифалем может стать... Кей закричал: "Ты смеешь спать, Когда я говорю с тобою?! Вострепещи перед судьбою!.." Его по шлему стукнул он Своим копьем... Раздался звон... Но валезиец не очнулся, Даже и не покачнулся. "Ну, ждать я больше не могу! Сейчас ты мертвым на снегу Навеки спать уляжешься, Коль следовать за мной откажешься!.. Тебя бы надобно кнутом Полосовать, дабы потом Мешки с мукой взвалить на спину! Тебя, ленивую скотину, Ничем иначе не проймешь! Не понял? Ну, сейчас поймешь! Избить! Избить до синяков! Осел - так не жалей боков! Тут не воздействуешь словами!.." ...О, боже! Что мы слышим с вами?! Такое и у мужика Слетает редко с языка, А тут вот вдруг - у паладина! Но кто ж во всем этом причина? Не вы ли, госпожа Любовь?.. Я знаю: вам не прекословь... Однако Парцифаль проснулся. Вновь господин Рассудок к нему вернулся Развеялся ужасный сон, И капель крови не видит он На поляне белоснежной, Готовый к битве неизбежной... . . . . . . . . . . . . . . . . . . Теперь поведать вам могу, Что приключилось на снегу: Сперва казалось, грозный Кей Героя нашего сильней Да и ловчей немножко. В его щите окошко Своим мечом он