ньям жалобным детей моих внимаю, Их тени бледные летают предо мной: Они беседуют печально меж собой. Лишь мне несчастному они не отвечают, И чуть послышится им голос их отца, Безмолвны, прочь летят и взоры отвращают... И горести моей нет меры ни конца. Так Сельмы во стенах глас бардов раздавался. Фингал согласьем арф и песней любовался; В собрании вождей он сильных заседал И повестям времен задумчиво внимал. Там часто и меня венчали похвалами, И первым славили меня между певцами; Но ныне охладел и Оссианов глас, Огонь души его с закатом дней угас. Услышу ль бардов песнь, и дух мой оживает. И память прежних лет опять к себе зову; Но старость хладные мне руки простирает И силится во гроб склонить мою главу: Зачем, мне говорит, еще ты воспеваешь? И снова ль жизнь свою начать располагаешь? Могила хладная давно тебя зовет, И ни единый бард тебя не воспоет. - Катись чредой своей, безжалостное время! И радость коль навек рассталася со мной, Сложи с меня скорей печальной жизни бремя И в гробе мне пошли желаемый покой. Уже лишился я и бодрости и силы; Друзья-сотрудники лежат в земле сырой, И тихим дремлют сном в объятиях могилы. Один остался я; и голос слабый мой Есть шорох тростника, чуть слышимый в пустыне, Когда улягутся ряды валов седых, Замолкнет водопад, затихнет ветр в долине, И только древ верхи колеблются густых. 1810 А. С. Пушкин КОЛЬНА ПОДРАЖАНИЕ ОССИАНУ Источник быстрый Каломоны, Бегущий к дальным берегам, Я зрю, твои взмущенны волны Потоком мутным по скалам При блеске звезд ночных сверкают Сквозь дремлющий, пустынный лес, Шумят и корни орошают Сплетенных в темный кров древес. Твой мшистый брег любила Кольна, Когда по небу тень лилась; Ты зрел, когда, в любви невольна, Здесь другу Кольна отдалась. В чертогах Сельмы царь могущих Тоскару юному вещал: "Гряди во мрак лесов дремучих, Где Крона катит черный вал, Шумящей прохлажден осиной. Там ряд является могил; Там с верной, храброю дружиной Полки врагов я расточил, И много, много сильных пало; Их гробы черный вран стрежет. Гряди - и там, где их не стало, Воздвигни памятник побед!" Он рек, и в путь безвестной, дальней Пустился с бардами Тоскар, Идет во мгле ночи печальной, В вечерний хлад, в полдневный жар. - Денница красная выводит Златое утро в небеса, И вот уже Тоскар подходит К местам, где в темные леса Бежит седой источник Кроны И кроется в долины сонны. - Воспели барды гимн святой; Тоскар обломок гор кремнистых Усильно мощною рукой Влечет из бездны волн сребристых, И с шумом на высокой брег В густой и дикой злак поверг; На нем повесил черны латы, Покрытый кровью предков меч, И круглый щит, и шлем пернатый И обратил он к камню речь: "Вещай, сын шумного потока, О храбрых поздним временам! Да в страшный час, как ночь глубока В туманах ляжет по лесам, Пришлец, дорогой утомленный, Возлегши под надежный кров, Воспомнит веки отдаленны В мечтаньи сладком легких снов! С рассветом алыя денницы, Лучами солнца пробужден, Он узрит мрачные гробницы... И, грозным видом поражен, Вопросит сын иноплеменный: "Кто памятник воздвиг надменный?" И старец, летами согбен, Речет: "Тоскар наш незабвенный, Герой умчавшихся времен!"" Небес сокрылся вечный житель, Заря потухла в небесах; Луна в воздушную обитель Спешит на темных облаках; Уж ночь на холме - берег Кроны С окрестной рощею заснул: Владыко сильный Каломоны, Иноплеменных друг, Карул Призвал морвенского героя В жилище Кольны молодой Вкусить приятности покоя И пить из чаши круговой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Близь пепелища все воссели; Веселья барды песнь воспели; И в пене кубок золотой Кругом несется чередой. - Печален лишь пришелец Лоры, Главу ко груди преклонил; Задумчиво он страстны взоры На нежну Кольну устремил - И тяжко грудь его вздыхает, В очах веселья блеск потух, То огнь по членам пробегает, То негою томится дух; Тоскует, втайне ощущая Волненье сильное в крови, На юны прелести взирая, Он полну чашу пьет любви. Но вот уж дуб престал дымиться, И тень мрачнее становится, Чернеет тусклый небосклон. И царствует в чертогах сон. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Редеет ночь - заря багряна Лучами солнца возжена; Пред ней златится твердь румяна: Тоскар покинул ложе сна; Быстротекущей Каломоны Идет по влажным берегам, Спешит узреть долины Кроны И внемлет плещущим волнам. И вдруг из сени темной рощи, Как в час весенней полунощи Из облак месяц золотой, Выходит ратник молодой. Меч острый на бедре сияет, Копье десницу воружает; Надвинут на чело шелом, И гибкий стан покрыт щитом; Зарею латы серебрятся Сквозь утренний в долине пар. "О юный ратник! - рек Тоскар, - С каким врагом тебе сражаться? Ужель и в сей стране война Багрит ручьев струисты волны? Но все спокойно - тишина Окрест жилища нежной Кольны". "Спокойны дебри Каломоны, Цветет отчизны край златой; Но Кельна там не обитает, И ныне по стезе глухой Пустыню с милым протекает, Пленившим сердце красотой". "Что рек ты мне, младой воитель? Куда сокрылся похититель? Подай мне щит твой!" - И Тоскар Приемлет щит, пылая мщеньем. Но вдруг исчез геройства жар; Что зрит он с сладким восхищеньем? Не в силах в страсти воздохнуть, Пылая вдруг восторгом новом... Лилейна обнажилась грудь, Под грозным дышуща покровом... "Ты ль это?.." - возопил герой, И трепетно рукой дрожащей С главы снимает шлем блестящий - И Кольну видит пред собой. 1814 А. Л. Крылов ОСКАР И ДЕРМИД ПОДРАЖАНИЕ ОССИАНУ Почто, сын Альпина, почто отверзаешь Источник рыданий моих? О смерти Оскара почто вопрошаешь, Расцветшего к жизни на миг? Мне время главу сединами покрыло, Потухнули очи от слез; Но сердце несчастья сего не забыло, Свирепого гнева небес! Оскар! не сойдешь с облаков отдаленных, Чтоб слезы отца отереть! Венчанного славой, в доспехах военных, Тебя мне уж боле не зреть! Ты скрылся от взоров, как солнце златое, В час полдня объятое мглой; Ты скрылся, как в тучах мерцанье ночное, Протекшее быстрой стрелой! Один я оставлен судьбою жестокой! Так дуб средь могильных холмов, Склонившись уныло, стоит одинокой Без ветвий, без юных листов. Отрады не вижу я в жизни сей слезной; Скорее, желанная смерть! Что в мире печальном? Оскар мой любезной, Тебя мне уж боле не зреть!.. Герой в буре брани не так исчезает, Как былие наших полей: В крови сопостат он свой меч обагряет Под блеском их грозных мечей; Орлиным полетом парит меж полками С перунами смерти в руках, И падши, сраженный противных стрелами, Он гибнет на вражьих телах. Но сын мой! не пал ты во брани со славой, Дни верного друга пресек, И друг неразлучный стезею кровавой Тебя за собою повлек! Оскар и Дермид украшением были Героев Морвенской страны И нежное дружество в сердце хранили Средь ужасов грозной войны. Подобно двум камням, летящим с вершины Арвена, покрытого мхом, Они устремлялись на вражьи дружины - И все повергали кругом. При виде их сильные в страхе дрожали, Предчувствуя смертный удар. "Спасайтесь, о други! - они восклицали, - Пред нами Дермид и Оскар!" Они поразили, отмщеньем пылая, И Дарга, могущих царя! Дочь грозного Дарга Мальвина младая Прекрасна была, как заря; Скромна, как светило стыдливое ночи,. Низведшее взор в океан, И кротко сияли прелестные очи, Как звезды сквозь легкий туман; А грудь волновалася тихим дыханьем, Как снег, низлетевший с небес, Колеблемый нежным Зефира лобзаньем На ветвиях зыбких древес. Герои узрели ее - и пленились; Повергли оружье пред ней, И пленнице робкой они покорились, Забыв о победе своей. Мальвина в невинной груди ощущала Дотоле безвестный ей жар; Взглянула - и пламенным взором сказала, Что мил ее сердцу Оскар! Сколь все ей в Оскаре казалось прекрасно: И юные розы ланит, И речи, как арфы игра сладкогласной, И меч его бранный и щит. Власы из-под шлема его развевались, Как черного врана крыле; С любовию слава и дружба сливались На светлом героя челе. Улыбкою, взглядом, присутствием милой Пред ним озарен целый свет; Для друга его все мертво и уныло, Надежды и радости нет! "О друг мой! я Даргову дщерь обожаю, - Оскару вещает Дермид, - Ты любишь ее, ты любим - я страдаю. Что ж горесть мою исцелит? Где счастье найду, изнуренный тоскою?.. Одна мне отрада - твой меч! Оскар! удостой ты своею рукою Печальную жизнь мне пресечь!" - "Оскару ли кровью твоей обагриться И друга во гроб низвести?" - "Кто ж смеет с Оскаровым другом сразиться И смертный удар нанести? - Я с честью паду, побежденный тобою, С весельем явлюсь в облаках, И если почтишь ты Дермида слезою, То слава осветит мой прах!" - "К чему ты меня преклоняешь, несчастной? Я должен тебя умертвить! Но после могу ли владеть я прекрасной, Могу ли без друга я жить? Как ночью с пути совратившийся странник, Я буду блуждать средь могил; А ты - и в небесной отчизне изгнанник, Без друга все будешь уныл! Нет! вместе мы кончим сердечные муки Со славой от наших мечей! Пойдем и погибнем! Не будет разлуки И в гробе для нежных друзей". Герои в долине мечи обнажают, Доспех их булатный гремит; Стремятся, отходят, разят, отражают - И пал злополучный Дермид! Вотще победитель лобзаньем, слезою Мнит к жизни Дермида воззвать, И рану сжимает дрожащей рукою, Чтоб крови поток удержать; Дермид угасает с улыбкою ясной! В отчаяньи стонет Оскар; Склоняся главою над жертвой несчастной, Уж поздно клянет свой удар! Для взоров его золотая денница Покрылась туманом густым; Все в мире вещает ему: ты убийца! И всюду Дермид перед ним! То бурей одеян, перуны отмщенья И пламенник гнева несет; То нежной улыбкой, лучом примиренья В чертоги воздушны зовет. Трепещет Оскар и в безлюдной пустыне Блуждает, как призрак ночной. С раскаяньем в сердце предстал он к Мальвине И с мрачной во взоре тоской. Бледнея от страха, она вопрошает: "Почто столь печален, мой друг?" - "На ловле и в битвах, - Оскар отвечает, - Был прежде ужасен мой лук, И стрелы мои пролетали дубравы Быстрее небесных огней; Но ныне затмились дни юныя славы: Нет силы во длани моей! Напрасно старался пронзить я стрелою На древе повешенный щит; Упорствует лук перед слабой рукою И к цели стрела не летит!" - "Позволишь ли мне испытать свои силы, Могу ли я луком владеть? - Веди меня к цели! ты будешь, мой милый, Пред слабою девой краснеть!" С колчаном и луком пришли на долину, Где все улыбалось кругом. Оскар, неприметно оставя Мальвину, Сокрылся в кустах за щитом. Звенит тетива - и стрела засвистела, И щит раздробленный упал! С веселием к другу Мальвина летела, Но он уж пронзенный лежал. Увидя ее, он при дверях кончины С улыбкою ей говорит: "Мне смерть не ужасна! рукою Мальвины Отмщен мой любезный Дермид! На этой долине повержен он мною: Предай ты нас вместе земле!.." Сказал - и ко праху поникнул главою, И смерть разлилась на челе! Так пал мой Оскар - и уже не восстанет! Погасла надежда моя! Кто нежно на старца несчастного взглянет? Кто в землю положит меня?.. Прелестная смотрит, дрожит, цепенеет: Нет друга - нет счастья для ней! Для ней все погибло! и солнце бледнеет, И скрылась земля от очей! Извлекши стрелу, она грудь поражает, Вослед за любезным летит! - Несчастных могила одна заключает, И древо над нею шумит! Над мрачной гробницею витязей сильных Покоится робкая лань; И точит железо на камнях могильных Воитель, готовясь на брань. На гробе несчастных, восседши с тоскою, Я слезы сердечные лью. Склоняются милые тени над мною, В воздушном блуждая краю. Я, мнится, их вижу черты незабвенны, Я внемлю призывный их глас. Ответствуйте: скоро ли, тени священны, Наступит последний мой час? На вас я взираю с немым ожиданьем, За вами душою несусь: Когда ж я расстануся с жизнью, с страданьем, И скоро ль я к вам преселюсь?.. 1818 А. А. Никитин ОТРЫВОК ИЗ ОССИАНОВОЙ ПОЭМЫ КАРТОН Кдессамор, сын Тавдов и брат Морны, Фингаловой матери, находясь в войске Фингала, рассказывает сему герою приключение своей юности. Застигнут бурею, Балклуту я узрел. В раздранных парусах ужасный ветр свистел, И мой корабль, носясь в пучине разъяренной, Примчался к берегам страны иноплеменной. Там в Рютамировых чертогах, о Фингал, Спокойный, сладкий сон три ночи я вкушал. Младая дочь его мой взор очаровала; И страстию душа к Моине запылала - И Рютамир, склонясь на брак ее со мной, Моины сердце мне вручил с ее рукой. Как пена бурных волн, вздымалась грудь прелестной; Как звезды светлые на высоте небесной, Покрыты сумраком, горят во тьме ночной, Так очи девы сей блистали предо мной. Спокойна и ясна была душа Моины, Как сребряный поток цветущия долины, Едва струящийся под тению ветвей! Иноплеменных вождь, горя любовью к ней, В чертог ее отца вступает дерзновенно, Бросает на меня взор, гневом распаленный, И мощной дланию схватя булатный меч, "Где он? где вождь Комгал? - ко мне простер он речь. - Где ратоборец сей, в боях неутомимый? Ведет ли воинство с собой непобедимо, В Балклутскую страну простря свой жадный взор, Или один притек ты, дерзкий Клессамор?.." - "Познай, - вещаю я, - познай, пришлец нежданный, Что Клессамор - супруг, Мойною избранный, Что он бестрепетен средь тысячи врагов, Хоть рать его от сих далеко берегов! Как победитель мой ты в сей чертог вступаешь И одинокому мне смертью угрожаешь; Но, витязь, не забудь, что меч еще со мной, Который был в боях один защитник мой! Престань, о Клуты сын, воспоминать Комгала!" Вдруг раздраженная в нем гордость воспылала, И тяжкий меч его со свистом засверкал; Но я отвел удар - и враг надменный пал. Как отдаленный гром, паденья звук раздался: Внезапно копий лес в долине показался. Горя отмщением, питомцы чуждых стран Хотели влечь меня, как пленника, в свой стан. Спасаясь от врагов, стесненный их толпами, Узрел я свой корабль над клутскими водами; Я бросился в него под тучей вражьих стрел И по зыбям морским в отчизну полетел. Моина притекла за мной на берег дикий; Ветр бурный разносил ее печальны клики И черные власы прелестной развевал. Я в горести средь волн к ней руки простирал, И возвратиться к ней стократно порывался; Но тщетно! Мой корабль стрелой по бездне мчался. С тех пор я никогда Моины не встречал И жить для счастия с тех пор я перестал. Уже сразила смерть ее в стенах Балклуты! Я видел тень ее в те страшные минуты, Как Лоры на волнах, одетых черной мглой, Скитались призраки воздушною толпой. Она подобилась луне новорожденной, Печальным сумраком от взоров сокровенной, Когда из бурных туч пушистый снег летит И ветер меж дубов поверженных свистит! "Воспойте вы хвалы возлюбленной Моине, О барды! - рек Фингал. - Да ваши песни ныне Исполнят радостью блуждающую тень И призовут ее чертогов горних в сень; Да с блеском явится она в надзвездном мире, Как полная луна в безоблачном эфире, И встретит праотцев с весельем пред собой. Я зрел Балклуту сам... Увы, соратник мой!.. Она казалась мне гробницей древней славы; Разрушились ее чертоги величавы; Глас человеческий не раздается в ней; Течение реки среди пустых полей Уже совращено упадшими стенами, И терн обвил столпы колючими ветвями, И на развалинах желтеет мох густой, И только слышится зверей пустынных вой. Моины нежныя жилище опустело; Молчанье мертвое чертогом овладело, Где дни счастливые отцов ее текли! О барды славные Морвенския земли! Вы падшим братьям в честь на арфах возгремите; Иноплеменников судьбу слезой почтите. Они, как злак полей, увяли прежде нас; Но скоро прозвучит и наш последний час! Почто ж, о смертный, ты чертоги воздвигаешь, Когда в отверстый гроб безвременно вступаешь? Ты наслаждаешься счастливою судьбой; Но смерть всему конец, и все умрет с тобой! И скоро восшумит пустынный ветр уныло В разрушенных стенах и над твоей могилой, И над дубравою печально засвистит, Где истлевает твой осиротелый щит!.. Но пусть бушует ветр над нашими гробами, Друзья! мы будем жить великими делами! Так! имя храброго наполнит целый свет; Покажет поле битв следы моих побед, И буду я внимать в надоблачных селеньях О подвигах своих в бессмертных песнопеньях. Утешьтесь, о друзья! героя торжеством, Да чаша пиршества обходит нас кругом; Да радость чистая вождей воспламеняет! О други! звук побед в веках не умолкает... О солнце, гордое светило в небесах! Когда назначено вселенныя в судьбах Исчезнуть и тебе, божественно созданье, И если и твое здесь временно сиянье, То слава дел моих тебя переживет!" 1820 Ф. И. Бальдауф ПЕСНЬ УЛЛИНА НАД ГРОБОМ КОНАЛА Угрюмая осень в покровах печальных Спустилась на горы - и глухо ревут Свирепые бури в ущелинах дальних, И мутные воды лениво текут. Там древо на холме стоит одиноко, Где спит непробудно могучий Копал, И ветер, подъемля прах серый высоко, Иссохшими листьями гроб обметал. Там тени почивших в унылом мерцанье Являются часто на лунных лучах, Когда звероловец в безмолвном мечтанье Блуждает на ближних высоких холмах. Конал! ты ужасен был в брани кровавой; Твой род, знаменитый герой, возрастал Под бурями жизни, как дуб величавой, И, гордый, перуном сраженный, упал! - Он пал!.. Кто заменит собою Конала? Здесь бурные громы ревели кругом. Сколь пагубны брани владыки Фингала! (Здесь юный воитель склонился челом). - Конал! ты сокрылся, как призрак мгновенный, Блеснувший в долине в час ночи глухой; Твой меч был противным - перун разъяренный; Ты тверд был, как камень Арвена седой. И очи, как уголь горящий, блистали, Как бурь завыванье - могучего глас. Противные робко друг другу вещали: "Настал наш последний, погибельный час!" И скрылись, как тени, герой! пред тобою - Как в злачной долине терновника цвет, Сраженный младенческой, слабой рукою. Исчезли!.. Кто смеет?.. Но Дарг восстает, Как черная туча, облекшись громами; Во взорах кровавых огнь мщенья сверкал; Он громко поводит густыми бровями - И с витязем сильным сразился Конал. Младая Кримора на битву взирала, В оружии бранном, как юный герой, О жизни Конала она трепетала - И в Дарга пустила пернатой стрелой. Стрела отклонилась... и друга пронзает, И брызнула быстро могучего кровь!.. Кримора героя вотще призывает К оставленной жизни... Погибла любовь! Погибли надежды, души обольщенье! Без милого друга печален и свет. Прелестная дева страдала в мученье - И скоро увяла, как сорванный цвет! Здесь гробы несчастных! Высокой травою И терном колючим они поросли. Здесь часто сижу я с крылатой мечтою. Все быстрые годы с собой унесли! 1820 М. П. Загорский МОРНА ИЗ ОССИАНА У шумного ручья, при мшистом дуба корне, Под Дюкомаровым пал Каитбат мечом, И гордый Дюкомар, вступая с торжеством В пещеру Турскую, вещал прелестной Морне: "Почто, Кормака дщерь, краснейшая из дев, Сидишь, уединясь в расселине кремнистой? С печальной томностью журчит источник чистый, Разносит бурный ветр стенание дерев, Нахмурясь, озеро вздымается волнами, И небо серыми одето облаками. Но ты бела, как снег на высоте горы, И волосы твои, как легкие пары, Когда, озарены последними лучами, Над гордой Кромлою висят они кудрями, И грудь прелестная, подобно двум холмам Близь ясных Браннских струй, является очам". - "Отколе ты притек? - прекрасная вещает. - Отколе ты притек, мрачнейший из людей! Ужасен вид твоих нахмуренных бровей, И тусклым пламенем твой мрачный взор сверкает. Или уже Сваран претек стези морей, И гордый Дюкомар несет известье браней?" - "О Морна! я низшел с крутого холма ланей! Трикраты гибкий лук звенел в руке моей: Три лани легкими постигнуты стрелами, И три изловлены еще моими псами. О дщерь Кормакова! давно мне вид твой мил. Оленя юного я в дар тебе сразил: Многоветвистыми он красился рогами И ветер обгонял проворными ногами". - "Суровый юноша, я не люблю тебя! Для девы черных глаз твоих ужасен пламень, И сердце лютое в груди твоей, как камень. А ты, Торманов сын, прелестный Каитбат! К тебе любви моей желания летят; Ты мне любезнее, чем солнце золотое, Когда, прогнав грозу, в торжественном покое, Оно является на тверди голубой. Скажи, не встретился ль с тобою ратник мой? Здесь Морна ждет его желанного возврата". - "И долго Морне ждать младого Каитбата! Уж сталь моя в его обагрена крови; Близ Браннских струй его рука моя сразила, На Кромле витязю воздвигнется могила. Но, дева, отвечай на жар моей любви: Сильна моя рука, как ветер океана". - "Итак, уж нет тебя, прекрасный сын Тормана! - И Морны ясный взор наполнился слезой. - Итак, уже погиб, любезный ратник мой! Любил предшествовать ты звероловцам горным, Враждебным пришлецам был страшен твой удар... И ты его сразил, свирепый Дюкомар! Злодей, ты навсегда разрушил счастье Морны! Но сжалься надо мной: вручи мне сталь твою, Да кровь любезную слезами оболью". Смягченный горькими отчаянной слезами, Он ей вручает меч; и дева с торжеством Пронзает грудь его холодным острием. Как камень, от скалы отторгнутый громами, Он пал и руки к ней дрожащие простер: "О Морна! смертный мрак уже покрыл мой взор; Я чувствую в груди жестокий холод стали. Отдай, молю, мой прах Моине молодой; Меня ей одного мечты изображали; Она могильный холм возвысит надо мной; Ловец узрит и дань заплатит мне хвалой... Но, дева юная, почувствуй сожаленье: Уж льется по костям моим оледененье, Теки на помощь мне, прекрасная, теки, И сталь кровавую из груди извлеки". Она приближилась и слезы проливает, И сталь кровавую из груди извлекает: Коварный Дюкомар, собрав остаток сил, Исторгнул меч из рук и грудь ее пронзил. Она падет, как цвет, повергнутый грозою; Прекрасные власы расстлались по земле; И закипела кровь багровою струею Вдоль груди, снежною блестящей белизною, И бледность томная явилась на челе; Пещера смертное узрела содроганье, И камень повторил последнее стенанье. 1823 П. П. Шкляревский ПЕСНЬ ОССИАНА В долине сокровенной Блистает красотой Цветочек серебренный Небесною росой; Пустынный ветр, играя, В его листах шумит, И он, главу склоняя, Так ветру говорит: "О ветр, крылом свистящий! Зачем играешь мной?.. Дай прохладить блестящей Главу мою росой! Сим перлом окропила Ночь тихая меня!.. Увы! судьба решила!.. Увяну скоро я!.. И стебель мой склонится На сей пустынный прах!.. Не буду веселиться Я солнцем в небесах, Ни кроткою луною, Ни юностию дня, Ни светлою росою, Сребрящею меня!.. И стебель мой истлеет, Увянет цвет в листах, И ветер их развеет В долинах и полях... И зверолов с зарею Напрасно в луг придет; Пленявшего красою Цветка он не найдет! Напрасно будет в поле Смотреть со всех сторон - Меня не будет боле, Меня не узрит он. "Где ты цветочек милый - Краса долины сей?" И слез поток унылый Покатится струей!.." Так некогда увянет И старец Оссиан, И арфы песнь престанет Пленять героев стран!.. "Где славный сын Фингала, Так скажет зверолов, - Чья песнь воспламеняла Героев на врагов!.. Что персты не летают По пламенным струнам?.." И слезы заблистают, Струяся по щекам!.. И там, где арф струнами Я битвы воспевал, Где ты, Фингал, с сынами В день брани пировал, Где кубки круговые Стучали по столам, Там будут вепри злые Скитаться по лесам; Умолкнет глас гремящих Фингалу бардов гимн; Не будет от горящих Дубов взвеваться дым; И башни наклоненны Оденет мох с травой, И терн уединенный С крапивою седой; И ветр, играя листом, В чертогах восшумит; "Нет барда!" - эхо с свистом Уныло повторит! Лишь небо озлатится Янтарною зарей - На гроб придут резвиться Лань и олень младой; Лишь зверолов, стрелами Спешащий серн разить, С играющими псами Могилу посетит. 1823 В. Е. Вердеревский КОННАЛ И ГАЛЬВИНА ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ "ФИНГАЛ" Свершив труды войны счастливой, Минутный гость родных лесов, Коннал со стаей резвых псов Бродил в пустыне молчаливой; На высоты угрюмых скал Взбирался дикою тропою И там внезапною стрелою Свирепых вепрей поражал. В ловитве, в поле грозных боев Нигде Конналу равных нет: Его стремленье - ряд побед, Его десница - смерть героев! Но взор, как небо, голубой, Уста и свежие ланиты, Румянцем девственным покрыты, Гальвины нежной и младой Пленили дикого Коннала; Дщерь Комла, цвет морвенских дев, Душой героя овладев, Сама любовь к нему познала. С тех пор их радостные дни Текли в беспечности невинной; Так меж цветов ручей пустынный Катит прозрачные струи. Но враг Коннала дерзновенный, Грумал их счастье отравил, Он взор на деву устремил, Безумной страстью воспаленный. Бродя с утеса на утес И протекая гор вершины, Он ждал застенчивой Гальвины, Как серны ждет коварный пес. Однажды в густоте тумана, Коннал, сокрывшись от друзей, Притек с подругою своей В пещеру храброго Ронана. Там, на разрушенных стенах Висели копья, стрелы, латы, В углу лежал шелом косматый И щит, поверженный во прах. Коннал Покойся здесь, моя Гальвина! На высоте кремнистых скал Я видел серну... Гальвина А Грумал?.. Сей грозный сын снегов Ерина? Он часто знойною порой Приходит здесь искать прохлады; Меня страшат Грумала взгляды... Улыбкой отвечал герой Роптанью девы боязливой, Взял лук - и к серне полетел. Среди мечей, кольчуг и стрел Одна в пещере молчаливой Гальвина думала о нем И молча вслед ему взирала; Потом надела шлем, забрало, Сокрыла перси под щитом И гордо витязю явилась. Едва узрел врага Коннал, Он вспыхнул, гневом запылал, И вмиг стрела его вонзилась Гальвине в грудь, сквозь крепкий щит: Он кровью девы обагрился, С главы шелом ее скатился, Копье из рук ее скользит, - И кто ж, сей мнимый сын Ерина, Терзаясь, плавает в кр