журналистом, научусь писать статьи. Чем он привлек внимание Такацуки, Дзюнпэй понятия не имел. Как только выдавалось свободное время, Дзюнпэй уединялся в своей комнате, где мог до бесконечности читать книги и слушать музыку. Спортом не занимался, покой -- вот его стихия. Людей он сторонился и обширными знакомствами похвастаться не мог. Поэтому интересно, с какой стати Такацуки, едва увидев его, решил с ним подружиться? Он окликнул Дзюнпэя, слегка похлопал его по плечу и предложил где-нибудь вместе пообедать. Так они в один день стали друзьями не разлей вода. Дзюнпэй и он примерно так же познакомились и с Саеко. Слегка похлопали по плечу и предложили втроем пообедать. Так у них возникла небольшая тесная компания. Они все делали втроем: списывали друг у друга конспекты, обедали в университетской столовой, в кафе между лекциями болтали о будущем. Подрабатывали в одном месте, вместе смотрели кино в ночных кинотеатрах, ходили на рок-концерты и просто бесцельно бродили по Токио, напивались до чертиков в пивбарах, одним словом -- занимались всем, что не чуждо первокурсникам всего мира. 133 Саеко родом была из Асакусы1. Ее отец держал магазин аксессуаров кимоно, который его предки не одно поколение передавали по наследству. Его клиентами были известные актеры театра кабуки. Старшему из двух ее братьев достался этот семейный бизнес, а младший работал в проектном бюро. Перед поступлением в университет Васэда Саеко окончила Восточный женский колледж английского языка. В университете она тоже выбрала филологию -- хотела и дальше исследовать англоязычную литературу. Много читала. Дзюнпэй и Саеко часто обменивались книжками и всегда горячо обсуждали прочитанное. У нее были красивые волосы и умные глаза. Разговаривала она плавно, спокойно и прямо, но стержень в ней чувствовался. Об этом красноречивее слов говорил жесткий рот. Одевалась просто, не красилась, да и вообще ее нельзя было счесть девушкой привлекательной, однако чувством юмора она обладала бесценным и когда шутила, на лице ее мелькала плутовская улыбка. Дзюнпэю в такие минуты очень нравилось ее лицо. Он был уверен, что Саеко -- именно та женщина, которую он искал. До встречи с нею он не влюблялся ни разу. В школе для мальчиков не так-то много шансов свести знакомство с девчонками. Однако раскрыть Саеко свои чувства Дзюнпэй так и не смог. Боялся: слово -- не воробей. А вдруг он потеряет Саеко навсегда? Но даже если и нет, баланс отношений в их троице нарушится непоправимо. Пусть пока все будет как есть, думал Дзюнпэй. Посмотрим, что из этого выйдет. 1 Аса куса -- исторический квартал Токио, известный главным буддистским храмом города и кварталами мастеровых. 134 Первым начал действовать Такацуки. -- Неудобно обращаться к тебе с таким разговором как-то вдруг, -- сказал он Дзюнпэю, -- но мне нравится Саеко. Ты как, не против? Разговор об этом зашел в середине сентября. Пока Дзюнпэй ездил на летние каникулы в Кансай, между ними все и случилось, пояснил Такацуки. Дзюнпэй пристально вгляделся в лицо друга. Смысл до него дошел не сразу. И вдруг ему стало очень тяжело -- как от свинцового грузила. Выбора уже не оставалось. Не против. Ну и хорошо, -- улыбнулся Такацуки. -- Как-никак и тебя это касается. Не хотелось, чтобы мое решение повлияло на нашу дружбу. Но это, Дзюнпэй, рано или поздно все равно произошло бы. Пойми, не сейчас, так когда-нибудь это все равно должно было произойти. Думаю, друзьями мы втроем быть не перестанем, верно? Несколько следующих дней Дзюнпэй был сам не свой: не ходил на занятия, пропускал работу, вообще не выходил из своей шеститатамной1 комнатушки: подъедал оставшиеся в холодильнике продукты, а иногда, словно опомнившись, набрасывался на алкоголь. Всерьез подумывал бросить университет. Уехать далеко-далеко в незнакомый город с незнакомыми людьми, где можно будет истязать себя тяжким физическим трудом, а потом и вообще поставить точку в собственной одинокой жизни. Так, пожалуй, будет лучше всего, считал он. Через пять таких дней к нему пришла Саеко. На ней были темно-синяя фуфайка и белые хлопковые брюки, а волосы она сколола на затылке. 1 Около 9 кв. м. 135 Почему ты не ходишь в школу? Все уже беспокоятся -- может, ты умер там в своей квартире? Вот Кан и отправил меня посмотреть. Сам он трупов не переносит... как оказалось. Мне было плохо, -- ответил Дзюнпэй. Еще бы -- так исхудал, -- присмотревшись к нему, сказала Саеко. -- Давай что-нибудь приготовлю? Дзюнпэй покачал головой: -- У меня нет аппетита. Саеко отворила дверцу холодильника и, заглянув внутрь, скривилась: внутри стояли две одинокие банки пива, лежал скукоженный огурец и какой-то дезодорант. Девушка присела рядом с Дзюнпэем. Слышишь, Дзюнпэй, я не знаю, как сказать. Ты ведь не сердишься на нас с Каном, да? Не сержусь, -- ответил Дзюнпэй. И это правда: он не обижался и не сердился. Если и сердиться на кого -- только на себя. Разумеется, они стали любовниками. И это вполне естественно. Такацуки на это способен, а он сам -- нет. Можно я налью себе пива? -- спросила Саеко. Давай. Саеко достала из холодильника банку и разлила ее по двум стаканам. Один протянула Дзюнпэю. Они молча выпили. Саеко заговорила: -- Послушай, мне как-то неловко об этом говорить. Но мы ведь останемся друзьями, правда? Не только сей час, но и потом, когда состаримся. Мне нравится Кан, но в каком-то смысле мне нужен и ты. Извини за такие слова. Дзюнпэй толком не понял, но кивнул -- на всякий случай. 136 -- Что-то понимать и делать так, чтобы это было вид но, -- разные вещи. Если осилишь и то и другое, жизнь станет легче, -- продолжала Саеко. Дзюнпэй взглянул на ее профиль. Что она хочет этим сказать, понять он был не в силах. И лишь думал про себя: ну почему я такой нерасторопный? Он задрал голову к потолку и бессмысленно рассматривал там какое-то пятно. Как бы все сложилось, признайся он в любви Саеко раньше? Даже представить себе трудно. Он знал лишь один факт: этого бы не произошло, как ни старайся. Было слышно, как капают на татами слезы. До странности громко. На мгновение Дзюнпэю показалось, что плачет он сам. Но плакала Саеко. Уткнулась лицом в коленки, а плечи ходят ходуном. Дзюнпэй машинально протянул руку и положил ей на плечо. Затем тихонько прижал ее к себе. Девушка не сопротивлялась. Он обхватил ее за талию, прижался ртом к ее губам. Она закрыла глаза, и губы ее подались. Дзюнпэй ощущал солоноватый запах ее слез, дышал ее дыханием, грудью чувствовал мягкость грудей Саеко. Казалось, в сознании шелкнул какой-то рубильник. Дзюнпэй даже звук его услышал. Будто скрипнули все суставы мира. Но и только. Саеко, словно опомнившись, опустила голову и оттолкнула его. -- Нет, -- тихо сказала она и замотала головой. -- Так нельзя. Дзюнпэй извинился. Саеко ничего не ответила. Так они и сидели некоторое время. Через открытое окно ветерок принес к ним отзвуки радио. Какую-то популярную мелодию. Наверное, эту песню я не забуду до самой смерти, -- пронеслось у Дзюнпэя в голове. Од- 137 нако уже спустя несколько дней он, как ни силился, не смог вспомнить ни названия, ни мелодии. Тебе не за что извиняться. Ты ни в чем не виноват, -- сказала Саеко. Похоже, я совсем запутался, -- честно признался Дзюнпэй. Саеко протянула руку и положила поверх его: Ты же пойдешь завтра в школу? У меня никогда раньше не было таких друзей, как ты. Ты мне очень нужен. Пойми хотя бы это. Но разве только этого достаточно? Не в этом дело, -- в отчаянии вымолвила Саеко, опустив голову. -- Я не об этом. На следующий день Дзюнпэй пришел на занятия. С Саеко и Такацуки они дружили до самого выпуска. Как ни странно, Дзюнпэю больше не хотелось никуда исчезать. Стоило ему тогда обнять и поцеловать Саеко, и что-то в нем успокоилось. По меньшей мере, сомневаться больше не в чем, думал он. Решение уже принято. Путь даже это решение кто-то принял за него. Саеко познакомила Дзюнпэя со своими одноклассницами, и они время от времени устраивали свидания вчетвером. С одной из них Дзюнпэй впервые и переспал. Было это незадолго до его двадцатилетия1. Но душою к той девушке он не лежал. Его сердце принадлежало другой. Дзюнпэй всегда обращался с подругой вежливо, нежно и учтиво, но ни разу не был с нею пылок, не отдавая ей себя всего. Он был пылок и отдавал себя всего только своим рассказам. Девушка вскоре на- 1 В 20 лет японская молодежь считается достигшей совершеннолетия. 138 шла тепло в другом месте и покинула его. Так повторялось несколько раз. Лишь после университета родители узнали о том, что сын окончил филологический факультет, и разорвали с ним всякие отношения. Отец хотел, чтобы наследник вернулся на родину в Кансай и принял его дело, но у Дзюнпэя даже в мыслях этого не было. Он заявил, что останется в Токио и станет писателем. Дело закончилось грандиозным скандалом. С уст несколько раз сорвалось то, что обычно срываться не должно. Встреча эта оказалась последней -- с тех пор они с семейством не виделись. Дзюнпэй считал, что их отношения с самого начала оставляли желать лучшего. В отличие от умевшей подстраиваться под настроение родителей младшей сестры, Дзюнпэй с детских лет противился их воле. -- Что ж, выходит, разрыв, -- только ухмыльнулся он. Совсем как писатель эры Тайсе. Дзюнпэй не стал устраиваться на работу. Он кормился небольшими подработками, а все остальное время сочинял рассказы. В ту пору, заканчивая очередное произведение, он первым делом показывал его Саеко. Выслушивал, что она ему откровенно скажет. И, следуя ее советам, правил черновик. Он по несколько раз терпеливо переписывал текст, пока не слышал от нее: "Вот теперь хорошо". У него не было ни учителей, ни коллег. И лишь советы Саеко служили ему слабеньким маяком. Когда ему исполнилось двадцать четыре, один его рассказ получил приз литературного журнала для начинающих авторов, после чего его выдвинули на премию Акутагавы. За пять последующих лет его номинировали на эту премию четыре раза, что само по себе говорило о приличных успехах. Но в конечном итоге так ничего и 139 не завоевал, оставшись вечным многообещающим но-минантом. "Для начинающего писателя такого возраста уровень текста приличный, что-то есть в описании сцен, характеров, но местами просматривается тенденция сентиментальных отступлений, скрадывается повествовательная перспектива рассказа, теряется свежесть", -- часто писали рецензенты. Такацуки читал эти рецензии и хохотал: -- У них там с головой не все в порядке. Что такое "повествовательная перспектива рассказа"? Разве нормальный человек будет козырять такими словами? Так можно договориться до "скрадывания говяжьей перспективы в сукияки". На самом пороге четвертого десятка Дзюнпэй выпустил два сборника рассказов. Первый -- "Лошадь под дождем", второй -- "Виноград". "Лошадь" разошлась тиражом десять тысяч экземпляров, "Виноград" -- уже на две тысячи больше. Его редактор заметил, что для сборников короткой прозы молодого автора "чистой литературы" это показатель неплохой. Газетная и журнальная критика оказалась положительной, но энергичной поддержки замечено не было. Основной темой рассказов Дзюнпэя была безответная любовь молодых. Финал, как правило, -- мрачный, даже в чем-то сентиментальный. "Придумает же", -- говорили люди. Но ни в какое модное литературное течение его произведения, разумеется, не вписывались. Стиль у него был лирическим, сюжеты -- старомодными. Читатель его поколения жаждал куда более изобретательных форм и историй. Чего вы хотите -- времена рэпа и компьютерных игр. Редактор не раз предлагал ему попробовать себя в жанре романа. Продолжай писать одни рассказы -- и хочешь не хочешь, пойдут по- 140 вторы, оскудеет сам литературный мир писателя. Роман в такой ситуации часто дарит совершенно другой взгляд на мир. Фактически роман куда сильнее рассказа способен привлечь к себе внимание. И если хочешь продолжать писать профессионально, специализироваться в жанре рассказа будет непросто. Причина очевидна: сочинением одних рассказов жить нелегко. Однако Дзюнпэй был прирожденным сочинителем рассказов. Он запирался в комнате, отбрасывал все лишнее и, затаив в тишине дыхание, за три дня писал черновик. Затем четыре дня правил его, после чего, естественно, давал прочесть Саеко и редактору. По несколько раз переписывал, шлифовал шероховатости. Но судьба рассказа по сути решалась именно в первую неделю. Все важное нужно было облечь в форму именно в этот период. Такая работа была ему по душе. Предельная собранность в короткий промежуток времени. Рафинированные образы и слова. Но стоит взяться за роман -- и он окажется не в своей тарелке. Как я смогу несколько месяцев, а то и целый год концентрировать внимание, управлять им? -- думал Дзюнпэй. Настроиться на такой ритм он не мог. После нескольких провальных попыток написать роман он отступился. Хотелось ему того или нет, но его призвание -- рассказ. Рассказ -- вот его стиль. Как ни старайся, в чужую шкуру не влезешь. Талантливый вратарь никогда не станет хорошим нападающим. Дзюнпэй по-прежнему жил одиноко, и жизнь эта не требовала больших расходов. Брал он столько работы, чтобы хватало лишь на прокорм. Держал молчаливую трехцветную кошку. Иногда заводил нетребовательных подружек, а когда и они ему надоедали, отыскивал причину, чтобы расстаться. Иногда, примерно раз в месяц, 141 Дзюнпэй просыпался среди ночи в совершенном ужасе: он осознавал -- как ни рой землю, от судьбы никуда не денешься. В такие минуты он либо до посинения работал, либо так же до посинения пил. А в остальном вел спокойную безбедную жизнь. Такацуки же, как и мечтал, поступил на работу в престижную газету. Учился он постольку-поскольку, поэтому успехами особо похвастать не мог, но произвел неизгладимое впечатление на собеседовании. Комиссия приняла по нему единогласное решение. Саеко тоже, как и планировала, поступила в аспирантуру. Через полгода после выпуска они поженились. Свадьба прошла в духе Такацуки: пышно и шумно. В свадебное путешествие молодые отправились во Францию. Прямо "попутный ветер в паруса". Затем купили двухкомнатную квартиру в районе Коэндзи1. Два-три раза в неделю приезжал в гости Дзюнпэй, и они вместе ужинали. Молодые радовались каждому его приезду. Казалось, они получают больше удовольствия не от своей интимной жизни, а от времени, проведенного с ним. Такацуки наслаждался своей журналистской работой. Первым делом его определили в отдел городских новостей, и он едва поспевал от одного места происшествия к другому. Насмотрелся на всевозможные трупы и, по собственному признанию, перестал что-либо ощущать от их вида. Ему приходилось видеть трупы, раздавленные машинами и разрезанные поездами, обгоревшие, полуистлевшие, жуткого цвета раздутые тела 1 Коэндзи -- жилой квартал вокруг одноименного буддистского храма в трех станциях от терминала Синдзюку. Известен тем, что сегун Токугава устраивал в его окрестностях соколиную охоту, во время которой посещал этот храм. 142 утопленников, с простреленными мозгами, расчлененные топором. "При жизни люди чем-то отличаются, а мертвые все однолики -- отработанная плоть". Нередко он возвращался домой с работы лишь под утро. В такие дни Саеко часто звонила Дзюнпэю. Она знала, что до утра он никогда не спит. Ты сейчас занят? Можешь поговорить? Конечно. Я как раз перекуривал, -- всегда уверял ее Дзюнпэй. И они болтали о недавно прочитанных книгах, о своей жизни. Иногда касались и прошлого. Вспоминали молодость, когда были свободны и могли себе позволять беспорядок и глупости. О будущем почти не говорили. За этими разговорами Дзюнпэй рано или поздно вспоминал, как он когда-то обнимал Саеко. Ее свежие губы, запах слез, мягкость грудей -- все это будто произошло совсем недавно. Он даже видел те прозрачные осенние лучи солнца, впивавшиеся в татами его комнаты. Саеко едва исполнилось тридцать, когда она забеременела. В ту пору она работала ассистенткой в университете, ушла в декрет и родила девочку. Втроем они придумывали ребенку имя и остановились на том, что предложил Дзюнпэй: Сара. "Сара -- звучит великолепно", -- сказала Саеко. В ночь после благополучных родов Дзюнпэй и Такацуки выпивали, сидя друг против друга в квартире, одни, без Саеко. Давно они так не сидели -- за столом на кухне. И вскоре бутылка виски, которую Дзюнпэй принес в подарок, опустела. -- Почему время летит так быстро? -- расчувствовав шись, сокрушался Такацуки, что случалось с ним ред ко. -- Кажется, ведь совсем недавно поступил в универ ситет. Там познакомился с тобой, с Саеко... А уже и дети 143 пошли. Я стал папашкой. Как ускоренное кино. Какое-то странное ощущение. Но тебе такое вряд ли понять. Ты живешь словно еще в студенчестве. Даже завидно. -- Чему здесь завидовать? Но Дзюнпэй понимал, что Такацуки имел в виду. Саеко стала матерью. Это и Дзюнпэя ошеломило. Он в очередной раз понял, что колесо жизни крутится вперед, и прошлого уже не вернуть. Как к этому всему относиться, Дзюнпэй толком не знал. Только между нами: думаю, Саеко с самого начала ты нравился больше, -- сказал Такацуки. Он был сильно пьян. Но в глазах сверкала непривычная строгость. Не может быть, -- рассмеялся в ответ Дзюнпэй. А вот и может! Мне лучше знать. Хотя ты этого не понял. Писать красивые прочувствованные тексты ты умеешь, но в женском настроении разбираешься хуже утопленника. Как бы там ни было, мне нравилась Саеко. С ней никто не мог сравниться и променять ее ни на кого нельзя. Мне оставалось только одно -- заполучить ее. Я по-прежнему считаю ее лучшей женщиной в мире. Или ты думаешь, что у меня не было на нее никаких прав? -- Кто спорит, -- ответил Дзюнпэй. Такацуки кивнул: Но ты по-прежнему ничего не понимаешь. Почему? Потому что ты -- неисправимый идиот. Хотя какая в том разница, дурак или нет. Главное, чтобы человеком хорошим был. Вот -- придумал имя для моей дочери. При этом самое важное я так и не понял? Точно. При этом самое важное ты так и не понял. Ни-че-го. А еще писатель. Ну, рассказы тут, положим, ни при чем. 144 -- Вот, теперь нас стало четверо, -- слегка вздохнул Такацуки. -- Как ты считаешь, четыре1 -- нормальное число? 2 О крахе отношений между Такацуки и Саеко Дзюнпэй узнал накануне третьего дня рождения Сары. Об этом ему как бы виновато призналась сама Саеко. Она была еще беременна, когда муж завел себе любовницу. А те перь домой он почти не приходил. Любовница -- его коллега. Но как подробно ни объясняла Саеко, Дзюн пэй не смог понять, зачем Такацуки нужно было заво дить женщину на стороне. Разве не он заявил в ночь рождения Сары, что Саеко -- лучшая женщина в мире. Казалось, он говорил эти слова от всего сердца. Вдоба вок Такацуки до беспамятства любил дочь. Зачем при этом было бросать семью? Я часто приходил к вам на ужин. Ведь так? Но при этом ничего не замечал. Вы казались счастливой, чуть ли не идеальной семьей. Так-то оно так, -- мягко улыбалась Саеко. -- Но мы не врали и комедию не разыгрывали. Хотя -- что из того? Теперь у него есть она, и к прошлому возврата нет. Вот мы и решили разойтись. Только ты не принимай все это близко к сердцу. Так оно будет лучше. В разных смыслах. Она сказала: "В разных смыслах". Как все-таки мир полон труднообъяснимых слов, подумал Дзюнпэй. 1 Четыре -- по-японски "си". Также это слово означает "смерть". 145 Через несколько месяцев Саеко и Такацуки разошлись официально. Между ними оставалось несколько разных соглашений, но в целом расстались они без эксцессов. Ни обмена упреками, ни разногласий в требованиях. Такацуки ушел из дому и стал жить с любовницей, Сара осталась с матерью1. Раз в неделю Такацуки приезжал к Саре в Коэндзи. С общего согласия и по мере возможности при этом присутствовал Дзюнпэй. Проще ли так было? Сам Дзюнпэй считал, что он как-то сразу постарел, хотя ему едва исполнилось тридцать три. Сара звала Такацуки "папой", Дзюнпэя -- "Дзюн-тяном". Вчетвером у них получалась словно какая-то псевдо-семья. Когда они встречались, Такацуки обычно болтал без умолку, Саеко выглядела так, будто ровным счетом ничего не произошло. Дзюнпэю казалось, что она ведет себя естественнее, чем раньше. Что родители развелись, Сара пока не осознавала. Дзюнпэй безупречно выполнял отведенную ему роль. Они, как и прежде, обменивались шутками, вспоминали прошлое. Дзюнпэй понимал лишь одно: это необходимо для них всех. Слышишь, Дзюнпэй, -- сказал как-то на обратном пути Такацуки. Январская ночь, изо рта шел пар. -- Тебе есть на ком жениться? Нет, -- ответил он. А постоянная девчонка хоть имеется? Думаю, нет. Что если тебе сойтись с Саеко? Дзюнпэй посмотрел на него, как на что-то ослепительное: 1 В Японии во время развода, как правило, мать не может забрать себе детей. 146 Что с тобой? Что значит -- "что с тобой"? -- Такацуки в свою очередь удивился еще больше. -- Неужели не ясно? Кто, кроме тебя, может стать отцом для Сары? -- И только? Ради этого мне жениться на Саеко? Такацуки вздохнул и опустил на плечо Дзюнпэя мощную руку. Что, не хочешь на ней жениться? Занять мое место не хочешь? Я не в этом смысле. Я просто думаю -- неужели можно уладить это, будто какую-нибудь сделку? Это вопрос порядочности. Никакая это не сделка, -- сказал Такацуки. -- И порядочность тут ни при чем. Тебе нравится Саеко? Дальше -- Сару ты любишь? Разве нет? Или и это не самое главное? Пожалуй, ты думаешь как-то на свой лад. Это понятно. Но, по-моему, ты лишь собираешься снять трусы, не снимая брюк. Дзюнпэй молчал. Умолк и Такацуки. Молчал долго, что ему совсем не свойственно. Так, выдыхая белым паром, шагали они вместе на ближайшую станцию. В любом случае, ты круглый дурак, -- сказал напоследок Дзюнпэй. Может, ты и прав, -- согласился Такацуки. -- Если честно, ты и в самом деле прав. Не спорю. Я сам испоганил свою жизнь. Но тут уж, Дзюнпэй, ничего не попишешь. Остановиться было никак не возможно. Я сам не знаю, почему все так произошло. И не спрашивай. Произошло и все тут. Не сейчас -- где-то когда-то такое уже происходило. Дзюнпэй подумал, ему приходилось и раньше слышать эти слова. 147 Разве не ты говорил мне в ночь, когда родилась Сара, что Саеко -- самая прекрасная женщина в мире? Помнишь? Женщина, которую нельзя ни на кого променять. Это по-прежнему так. В этом смысле ничего не изменилось. Но именно поэтому есть в этом мире такие вещи, которые не удаются. Я не понимаю, о чем ты. Тебе этого никогда не понять, -- сказал Такацуки. И покачал головой. Поставил точку в этом диалоге именно он. После развода минуло два года. В университет Саеко больше не вернулась. Дзюнпэй попросил одного знакомого редактора, и ей дали кое-какую работу с переводами. Дело заспорилось. Помимо лингвистического таланта, она хорошо владела слогом. Работу выполняла быстро и аккуратно. Результат на редактора произвел такое впечатление, что через месяц ей доверили уже литературный перевод. Гонорар небольшой, но если прибавить алименты Такацуки, на безбедную жизнь матери с ребенком хватало вполне. Они по-прежнему собирались раз в неделю и вместе с Сарой где-нибудь обедали. Бывало, у Такацуки возникали срочные дела, и он не приходил. В такие дни Саеко, Дзюнпэй и Сара обедали втроем. Без Такацуки все проходило тихо и как-то буднично. Со стороны они казались самой что ни на есть семьей. Дзюнпэй продолжал идти своим путем. В тридцать пять выпустил четвертый сборник рассказов "Молчаливая луна", за который получил премию. По заглавному рассказу решили снять фильм. В перерывах между рассказами он выпус- 148 тил несколько томиков музыкальных рецензий, написал книжку по теории садоводства, перевел сборник Джона Аддайка. Каждая его работа имела успех. У него был собственный стиль и он мог простыми и убедительными словами легко передавать глубокие отголоски звука, еле заметные оттенки света. У него возник свой круг читателей, устоялся доход; постепенно Дзюнпэй утвердился в качестве профессионального автора. Он серьезно подумывал сделать Саеко предложение. Случалось, он размышлял об этом всю ночь напролет, наступало утро, а он все не мог уснуть. Бывало, работа валилась из рук. Но даже при этом окончательно решиться он так и не мог. Если задуматься, его отношения с Саеко с самого начала были кем-то предопределены. Его позиция так и осталась пассивной, ведь познакомил их между собой не кто иной, как Такацуки. Это он выделил их из всего курса, это он сколотил их троицу. А потом взял себе Саеко, женился, сделал ребенка, развелся. И сейчас предлагает жениться на Саеко ему, Дзюнпэю. Конечно, Дзюнпэй любил Саеко. Даже и спрашивать нечего. Сейчас идеальный шанс связать с ней свою жизнь. Пожалуй, она вряд ли откажется от такого предложения. Тоже очевидно. Но уж слишком все складывается хорошо, считал сам Дзюнпэй. Не задуматься об этом он не мог. Что подводит его к решению? Он по-прежнему сомневался. Так и не в силах решиться. И вот... землю залихорадило. Когда это произошло, Дзюнпэй был в Испании -- собирал в Барселоне материалы для журнала некой авиакомпании. Вернувшись вечером в гостиницу, он включил телевизор и в новостях увидел кадры разрушенного 149 города, клубы черного дыма над ним. Словно после бомбежки. Диктор говорил по-испански, и Дзюнпэй не сразу понял, что это за город. Судя по всему -- Кобэ. На глаза попалось несколько знакомых пейзажей. В районе города Асия завалилась скоростная автострада. -- Господин Дзюнпэй, вы, кажется, из пригорода Ко бэ? -- спросил работавший с ним фотограф. -- Да. Но домой он звонить не стал. Слишком уж долгим и глубоким оказался разрыв между ним и родителями, чтобы сохранились какие-то шансы на возобновление отношений. Дзюнпэй сел в самолет и вернулся в Токио -- к своей обычной жизни. Телевизор не включал, газеты почти не открывал. Заходил разговор о землетрясении -- замолкал. Для него все это было отголосками давно похороненного в душе прошлого. Окончив университет, он больше ни разу в свой город не возвращался. Однако возникавшие на экране пейзажи разрушений оголяли незажившую в глубине его сердца рану. Гигантское и смертоносное бедствие незаметно, но кардинально изменило весь стиль его жизни. Дзюнпэй чувствовал отчужденность, небывалую до сих пор. Во мне нет корней, думал он. Вот ни к чему и не тянет. Рано утром в тот день, когда они договорились пойти в зоопарк, позвонил Такацуки. Срочно понадобилось лететь на Окинаву. Ему устроили эксклюзивное интервью с губернатором этой префектуры. Тот наконец согласился уделить один час. -- Извини, но сходите в зоопарк без меня, -- сказал он Дзюнпэю. -- Медведь не обидится, если я не приду. И Дзюнпэй пошел в зоопарк с Саеко и Сарой. Посадив Сару себе на шею, показал ей медведей. 150 Это и есть Масакити? -- спросила Сара, тыча пальчиком в большого, черного как смоль гималайского медведя. Нет, не Масакити. Тот будет поменьше, и морда у него смышленей. А это -- дебошир Тонкити. Эй, Тонкити! -- несколько раз крикнула Сара медведю. Но медведь ее не замечал. Сара посмотрела на Дзюнпэя и попросила: -- Дзюн-тян, расскажи еще о Тонкити. Вот беда. Если честно, интересных историй о Тонкити мало. Медведь он заурядный. В отличие от Масакити, деньги считать и говорить на человеческом языке не умеет. Но хоть что-то хорошее в нем есть? Есть-то есть, -- сказал Дзюнпэй. -- Ты права. В любом заурядном медведе есть хоть что-то хорошее. Да, кстати, забыл. Этот самый Тонтики... Может, Тонкити? -- нетерпеливо поправила Сара. Извини... этот Тонкити умел мастерски ловить рыбу. Он прятался, стоя в реке за скалой, и ловил. А это могут делать только расторопные медведи. Тонкити особо умным назвать нельзя, но рыбы он ловил больше всех остальных медведей. Так много, что всю не переесть. Но по-человечески не говорил, поэтому пойти в город ее продавать тоже не мог. Но тут же все просто, -- удивилась Сара. -- Он мог бы меняться с Масакити на мед. Ведь у Масакити его тоже столько, что не переешь. Верно. Именно так. Тонкити подумал точно так же, как Сара. Они начали менять рыбу на мед и лучше узнали друг друга. Выяснилось, что Масакити совсем не задавака, а Тонкити совсем не дебошир. Так они и 151 подружились. Когда встречались, разговаривали о том о сем. Рассказывали друг другу, что знали сами, обменивались анекдотами. Тонкити изо всех сил ловил рыбу, Масакити из всех сил собирал мед. Но вот однажды -- как гром среди ясного неба -- из реки пропала вся рыба. Среди ясного неба? Как гром среди ясного неба. То есть внезапно, -- пояснила Саеко. Выходит, рыба вся вдруг пропала, -- огорчилась Сара. -- Почему? Вся рыба мира собралась на сходку и порешила в ту реку больше не заходить. Еще бы -- там живет маститый рыболов Тонкити. С тех пор Тонкити не поймал ни одной рыбины. Лишь изредка попадалась какая-нибудь исхудалая лягушка. Делать было нечего. Что в мире может быть хуже исхудалой лягушки? Бедный Тонкити, -- сказала Сара. И что, его отправили в зоопарк? -- поинтересовалась Саеко. О, это долгая история, -- сказал Дзюнпэй и откашлялся. Но, в общем, так оно и было, да? И что, Масакити ему не помог? -- спросила Сара. Конечно, он пытался помочь. Они ведь друзья не разлей вода. Друзья для того и нужны. И вот Масакити решил поделиться медом даром. Тонкити на это ответил: "Так не годится. Не стоит меня баловать". А Масакити сказал: "Мы же не чужие друг другу. Будь я на твоем месте, ты бы поступил так же. Разве я не прав?" Точно, -- удовлетворенно кивнула Сара. Но долго это не продолжалось, -- вставила Саеко. 152 Долго это не продолжалось, да, -- сказал Дзюнпэй. -- Тонкити сказал: "Мы должны оставаться с тобой друзьями. Когда один только дает, а второй -- получает, это уже не настоящая дружба. Я уйду из лесу, дружище Масакити. Испытаю себя еще раз на новом месте. Встретимся когда-нибудь с тобой, опять станем друзьями". Так они пожали друг другу лапы и расстались. Но стоило Тонкити выйти из лесу, как он, глупый, попался в западню охотника. Так он лишился свободы и очутился в зоопарке. Бедный Тонкити. А другого способа не было? Чтобы все жили счастливо? -- спросила потом Саеко. Пока не придумал. В тот воскресный вечер они втроем ужинали у нее на Асагая. Саеко, напевая "Форель", варила спагетти, размораживала томатный соус. Дзюнпэй готовил салат из фасоли и репчатого лука. Они открыли вино, налили по бокалу. Сара пила апельсиновый сок. Прибрав со стола, Дзюнпэй опять читал Саре книжку с картинками. А когда закончил, ей уже пришла пора спать. Но спать Саре не хотелось. Мама, сними лифчик! -- сказала она матери. Та покраснела: Нет. Что ты такое говоришь при госте? Странно. Какой же Дзюн-тян гость? В чем дело? -- спросил Дзюнпэй. Да так, один глупый трюк. Мама снимает лифчик прямо под одеждой, кладет его на стол и опять надевает. Одной рукой, а вторая лежит на столе. На время. У мамы здорово получается. 153 Ну ты даешь, Сара, -- проворчала Саеко, качая головой. -- В такие игры мы с тобой одни играем. Что же ты выдаешь семейные секреты? Звучит захватывающе, -- сказал Дзюнпэй. Мама, пожалуйста, покажи Дзюн-тяну. Ну хотя бы разик. Покажешь -- сразу пойду спать. Что с тобой поделать? -- сказала Саеко. Сняв с руки электронные часы, она передала их Саре. И сразу пойдешь спать. Считай по команде: "начали". -- На Саеко был толстый черный свитер без ворота. Она положила обе руки на стол и скомандовала: -- Раз... два... три... начали! Первым делом она втянула руку через рукав свитера -- как черепаха. Будто решила почесать себе спину. Вынув руку правую, теперь она проделала то же самое левой. Слегка повернула голову и вынула левую руку из рукава. В кулаке был зажат белый лифчик. Маленький, без косточек. Саеко перехватила его и опять сунула в рукав, откуда затем сначала выскочила левая рука. Затем нырнула правая, пробежала по спине и оказалась снаружи. Все. Обе руки легли на стол. -- Двадцать пять секунд, -- сказала Сара. -- Мама, новый рекорд! До сих пор самое быстрое было -- трид цать шесть. Дзюнпэй захлопал в ладоши: -- Прекрасно! Просто волшебство! Сара постучала руками по столу. Саеко встала: -- Все, шоу окончено. Марш в постель! Перед сном Сара поцеловала Дзюнпэя в щеку. Убедившись, что Сара спит, Саеко вернулась в гостиную и села на диван. 154 Должна тебе признаться. Я смухлевала. То есть? Я не надела лифчик обратно. Только сделала вид. Уронила его через рукав на пол. Какая жуткая мамаша, -- рассмеялся Дзюнпэй. Ну а что тут такого -- мне хотелось установить новый рекорд, -- сощурилась Саеко. Давно она не улыбалась так естественно. Словно ветерок колыхнул оконные занавески, в Дзюнпэе сдвинулась временная ось. Он опустил ей руку на плечо, и Саеко прижалась к ней. Не вставая с дивана, они обвили друг друга руками, губы их слились в поцелуе. Дзюнпэй поймал себя на мысли, что с девятнадцати лет ровным счетом ничего не изменилось: губы Саеко по-прежнему отдавали нежным ароматом. Мы должны были поступить так с самого начала, -- тихо сказала Саеко, когда они перебрались в постель. -- Только ты этого не понимал. Ничего ты не понимал тогда. Пока из реки не исчезла вся рыба. Они разделись и тихо обнялись. Неумелые ласки -- будто юноша и девушка впервые в жизни познавали друг друга. Потратив немало времени, чтобы друг в друге убедиться, Дзюнпэй медленно вошел в нее, а она его приняла. Словно заманивая. Но он никак не мог поверить, что все это -- взаправду. Будто он на ощупь шел в полумраке по безлюдному бесконечному мосту. Саеко подстраивалась под его каждое движение. Несколько раз Дзюнпэй хотел кончить, но удерживался. Боялся, кончит -- и сон улетучится, а все вокруг -- исчезнет. Но тут где-то за спиной послышался легкий скрип: дверь в спальню приоткрылась, и прямо на их скомканную постель упал свет из коридора. Дзюнпэй припод- 155 нялся, обернулся и увидел в дверном проеме Сару. Сае-ко тихо ахнула и легонько оттолкнула его. Прикрыла грудь простыней и поправила волосы. Но Сара не рыдала, истерику не закатывала. Она стояла, крепко держась за дверную ручку. И смотрела на них. И ничего не видела. Ее глаза вглядывались в какую-то пустоту. Сара, -- тихо позвала ее Саеко. Дядька сказал мне прийти сюда, -- монотонно произнесла Сара, будто ее вырвали из сна. Дядька? -- переспросила Саеко. Дядька-землетряс, -- сказала Сара. -- Пришел дядька-землетряс, разбудил Сару и отправил сказать маме. Мол, открыл крышку короба для всех и жду. Говорит, скажи так, она поймет. Той ночью Сара спала в постели Саеко. Дзюнпэй взял одно одеяло и завалился на диване в гостиной. Но уснуть никак не мог. Напротив дивана -- телевизор. Какое-то время он слепо смотрел в его мертвый экран. Там -- в глубине -- они. Дзюнпэй это знает. Ждут, открыв крышку короба. По спине пробежал озноб. Дзюнпэй ждал, но ощущение не уходило. Тогда он оставил попытки уснуть, пошел на кухню и приготовил кофе. Сидел и медленно тянул горькую жидкость, когда под ногой нащупал какой-то комок. Лифчик Саеко. Он так и валялся на полу. Подняв лифчик, Дзюнпэй повесил его на спинку стула. Без украшений, простой безжизненный белый предмет туалета. Совсем небольшого размера. Свисая со стула в предрассветном мраке, он казался анонимным свидетелем, затесавшимся из далекого прошлого. 156 г Дзюнпэй вспомнил ту пору, когда только поступил в университет. Опять услышал голос Такацуки при их первой встречи: "Сходим куда-нибудь пообедаем". Такой теплый голос. На лице сияет улыбка старого друга, когда он видит знакомое лицо: "Эй, расслабься, мир раз за разом становится все лучше и лучше". Куда мы тогда пошли? Вот этого вспомнить Дзюнпэй уже не мог. Хотя какая разница... Почему ты позвал меня пообедать? -- спросил тогда Дзюнпэй. Такацуки улыбнулся, уверенно постучал пальцами по вискам и сказал: У меня есть талант всегда и везде правильно находить себе друзей. Такацуки не ошибался, подумал Дзюнпэй, разглядывая кофейную кружку. У него действительно был такой талант. Но только этого недостаточно. Находить себе хороших друзей и продолжать кого-то любить всю долгую жизнь -- не одно и то же. Дзюнпэй закрыл глаза и задумался о прошедшем сквозь него времени. Не хотелось считать, что прошло это время совершенно бессмысленно. Саеко проснется, и я сразу сделаю ей предложение, наконец решился он. Дзюнпэй больше не сомневался. Больше ни минуты не стану терять. Осторожно, чтобы не шуметь, он открыл дверь в спальню и посмотрел на закутавшихся в одеяло Саеко и Сару. Сара спала спиной к матери, Саеко слегка обнимала ее за плечо. Дзюнпэй потрогал распластанные по подушке волосы Саеко, провел пальцем по розовой щечке Сары. Обе они не шевелились. Дзюнпэй уселся на ковер сбоку от кровати, откинулся на стену и начал свою вахту. Следя за стрелкой часов на стене, он придумывал для Сары продолжение истории. О Масакити и Тонки- 157 ти. Первым делом нужно найти какой-нибудь выход из этой ситуации. Тонкити не должны за здорово живешь отправить в зоопарк. Его должен кто-нибудь спасти. Дзюнпэй мысленно пробежался от самого начала повествования, и вдруг ему пришла в голову идея. Цветочки дали плод, постепенно проступила конкретная форма. Тонкити придумал печь пироги из меда Масакити. Немного потренировался и понял, что в нем дремал талант пекаря. А Масакити брал медовые пироги в город и там их продавал. Людям понравились медовые пироги, и они раскупали их молниеносно. Теперь Масакити и Тонкити не нужно было жить врозь. Они жили богато в своем лесу и оставались друзьями. Саре обязательно понравится новый конец истории. Саеко тоже. Напишу-ка я что-нибудь необычное, не похожее на то, что писал прежде, подумал Дзюнпэй. Историю о том, как ночью кто-то спит и во сне с нетерпением ждет, когда кончится ночь, чтобы скорее прижать к себе любимых людей в первых же лучах восходящего солнца. Но пока я должен сидеть здесь и стеречь сон двух женщин. Кто бы он ни был -- я не позволю этому кому-то засунуть женщин в какой-то короб. Пускай даже небо упадет сверху, пускай с ревом расползется земля... Содержание В Кусиро поселился НЛО 7 Пейзаж с утюгом 29 Все божьи дети могут танцевать 51 Таиланд 75 Дружище Квак спасает Токио 99 Медовый пирог 125 Литературно-художественное издание Харуки Мураками ВСЕ БОЖЬИ ДЕТИ МОГУТ ТАНЦЕВАТЬ Ответственный редактор Н. Косьянова Редактор М. Немцов Художественный редактор А. Мусин Художник А Бондаренко Компьютерная верстка К. Москалев Корректор Е. Ворфоломеева Подписано в печать с готовых диапозитивов 20.07.2004. Формат 84x108 1/32. Печать офсетная. Бум. тип. Усл. печ. л. 8,4. Тираж 85 000 экз. Заказ 832 ОАО "Тверской полиграфический комбинат" 170024, г. Тверь, пр-т Ленина, 5. Телефон: (0822) 44-42-15 Интернет/