х ездили. Ни кассетников, ни прокладок, ни "синкансэна", ни
диетических продуктов. В общем, давно. Вот и все, что я о тебе знаю. Все
остальное - тайна, покрытая мраком.
- Это у меня в глазах написано? Про тайну?
- Ничего у тебя не написано. Это у меня написано, а у тебя в глазах
только отражается. Не волнуйся.
- Хадзимэ, - сказала Симамото. - Это, конечно, свинство, что я ничего
тебе не рассказываю. Правда, свинство. Но это от меня не зависит. Не говори
ничего больше.
- Ладно, не бери в голову. Это я так, про себя. Я ведь говорил уже.
Она поднесла руку к воротнику жакета и, поглаживая пальцами
рыбку-брошку, молча слушала джаз. Мелодия кончилась, она похлопала
музыкантам и пригубила коктейль. Потом, глубоко вздохнув, обернулась ко мне.
- Да, полгода - это много. Зато теперь я, может быть, какое-то время
смогу сюда приходить.
- Волшебные слова, - сказал я.
- Волшебные слова? - переспросила Симамото.
- Может быть, какое-то время...
Она с улыбкой посмотрела на меня. Достала из сумочки сигареты,
прикурила от зажигалки.
- Иногда я смотрю на тебя и думаю, что вижу далекую звезду, - продолжал
я. - Она так ярко светит, но свет от нее идет десятки тысяч лет. Может
статься, и звезды-то уже нет. А он все равно как настоящий. Такой
реальный... Реальнее ничего не бывает.
Симамото не отвечала.
- Вот ты пришла. Ты здесь. Или, по крайней мере, мне так кажется. Хотя,
может, это и не ты, а всего-навсего твоя тень. А ты на самом деле где-нибудь
в другом месте. А может, тебя уже нет. Может, ты исчезла давным-давно. Я
вообще перестаю что-либо понимать. Протягиваю руку - хочу убедиться, что ты
здесь, а ты опять прячешься за этими словечками - "может быть", "какое-то
время". Так и будет продолжаться?
- Боюсь, что да. Пока, - вымолвила Симамото.
- Своеобразный у тебя юмор, однако, - сказал я. И улыбнулся.
Она ответила своей улыбкой - словно после дождя тихо раздвинулись тучи
и сквозь них пробился первый солнечный луч. Улыбка собрала в уголках ее глаз
теплые маленькие морщинки, сулившие нечто необыкновенное.
- Хадзимэ, а я тебе подарок принесла.
С этими словами Симамото протянула мне большой конверт, обернутый в
красивую бумагу и перевязанный красной ленточкой.
- Похоже на пластинку, - предположил я, взвешивая конверт в руке.
- Диск Ната Кинга Коула. Тот самый, который мы с тобой тогда слушали.
Помнишь? Дарю.
- Спасибо. А ты как же? Память об отце все-таки.
- Ничего. У меня другие пластинки остались. А эта - тебе.
Я рассматривал упакованную в бумагу пластинку с ленточкой; и шум
голосов, и звучавшая в клубе музыка уплывали куда-то далеко-далеко, словно
их уносило стремительным течением. Остались только мы вдвоем. Все остальное
- иллюзия, зыбкие декорации из папье-маше. Настоящими были только мы - я и
Симамото.
- Послушай, давай поедем куда-нибудь и послушаем вместе, - предложил я.
- Было бы здорово.
- У меня в Хаконэ дача. Там никто не живет, и стереосистема есть.
Сейчас мы туда за полтора часа доберемся.
Симамото посмотрела на часы, перевела взгляд на меня.
- Ты прямо сейчас собрался ехать? - Да.
Она сощурилась, точно всматривалась куда-то вдаль.
- Уже одиннадцатый час. До Хаконэ, потом обратно. Когда же мы вернемся?
А как же ты?
- Никаких проблем. Ты как?
Еще раз убедившись который час, Симамото опустила веки и просидела так
секунд десять. А когда открыла глаза, лицо ее было совсем другим - словно за
эти мгновения она успела перенестись в неведомую даль и вернуться, оставив
там что-то.
- Хорошо. Едем.
Подозвав парня, который был в клубе за распорядителя, я сказал, что
ухожу, и попросил его сделать, что положено, когда заведение закроется, -
опечатать кассу, разобрать счета и положить выручку в банковскую ячейку,
куда у нас был доступ и ночью. Проинструктировав его, сходил домой за "БМВ",
который стоял в подземном гараже. Из ближайшего автомата позвонил жене и
сообщил, что еду в Хаконэ.
- Прямо сейчас? - удивилась она. - В Хаконэ? В такое время?
- Мне обдумать кое-что надо.
- Сегодня, выходит, уже не вернешься?
- Скорее всего, нет.
- Извини, Хадзимэ. Я долго думала и поняла, что глупость сделала. Ты
был прав. Акции я продала, все. Приходи домой, хорошо?
- Юкико, я на тебя не сержусь. Совершенно. Забудь ты об этом. Просто я
хочу подумать. Мне нужен всего один вечер.
Жена довольно долго молчала, пока наконец я не услышал:
- Хорошо. - Ее голос показался мне страшно усталым. - Поезжай. Только
будь осторожен за рулем. Дождь идет.
- Буду.
- Знаешь, я что-то запуталась, - говорила Юкико. - Я тебе мешаю?
- Совершенно не мешаешь, - отозвался я. - Ты тут ни при чем. Скорее,
дело во мне. И не переживай, пожалуйста. Мне просто подумать хочется. Вот и
все.
Я повесил трубку и поехал к бару. Похоже, все это время Юкико думала о
нашем разговоре за обедом, прокручивала в голове, что нами было сказано. Я
понял это по ее голосу - такому усталому и растерянному, - и на душе стало
тошно. Дождь все лил, не переставая. Я открыл Симамото дверцу машины.
- Ты никому звонить не будешь? - спросил я.
Она молча покачала головой и, повернувшись к окну, прижалась лицом к
стеклу, как тогда, когда мы возвращались из Ханэды.
Дорога до Хаконэ была свободна. В Ацуги мы съехали с "Томэя"
<Скоростная автомобильная дорога в центральной части о.Хонсю.> и по
местному хайвею помчались в сторону Одавары. Стрелка спидометра колебалась
между 130 и 140. Дождь временами превращался в настоящий ливень, но это была
моя дорога - я ездил по ней множество раз и знал каждую извилину, каждый
уклон и подъем. За всю дорогу мы едва обменялись несколькими фразами. Я тихо
включил квартет Моцарта и сосредоточился на дороге. Симамото, не отрываясь,
смотрела в окно, погруженная в свои мысли, и изредка поглядывала в мою
сторону. Под ее взглядом у меня начинало першить в горле. Чтобы унять
волнение, мне пришлось несколько раз сглотнуть слюну.
- Хадзимэ, - заговорила Симамото, когда мы проезжали Кодзу. - Что-то ты
не очень джаз слушаешь. Только у себя в клубе, да?
- Правда. Почти не слушаю. Классику предпочитаю.
- Что так?
- Потому, наверное, что джаза на работе хватает. Чего-то другого
хочется. Классики или рока... Но не джаза.
- А жена твоя что слушает?
- Ей как-то музыка не очень. Что я слушаю - то и она. Даже не помню,
чтобы она пластинки заводила. По-моему, она и проигрывателем пользоваться не
умеет.
Симамото протянула руку к коробке с кассетами и достала пару штук. На
одной из них были детские песенки, которые мы распевали с дочками по дороге
в детсад, - "Пес-полицейский", "Тюльпан"... Она с удивлением, как на
диковину, посмотрела на кассету с нарисованным на ней Снупи.
- Хадзимэ, - помолчав продолжала она, переведя взгляд на меня. - Вот ты
рулишь, а я думаю: сейчас бы взять и крутануть руль в сторону. Мы тогда
разобьемся, да?
- На скорости 130 - наверняка.
- Ты не хотел бы вот так умереть вместе?
- Не самый лучший вариант, - рассмеялся я. - И потом, мы еще пластинку
не послушали. Мы же за этим едем, правильно?
- Ладно, не буду. Иногда лезет в голову всякая чушь.
***
Ночи в Хаконэ стояли прохладные, хотя было только начало октября. На
даче я включил свет и зажег газовую печку в гостиной. Достал из шкафа бокалы
и бутылку бренди. Скоро в комнате стало тепло, мы уселись вместе на диван,
как когда-то, и я поставил пластинку Ната Кинга Коула. Огонь из печки
отражался в бокалах красноватыми отблесками. Симамото сидела, подобрав под
себя ноги, одна рука лежала на спинке дивана, другая - на коленях. Все, как
прежде. В школе она стеснялась показывать свои ноги, и эта привычка осталась
до сих пор - даже после операции. Нат Кинг Коул пел "К югу от границы". Как
давно я не слышал эту мелодию...
- В детстве, когда я ее слушал, мне страшно хотелось узнать, что же
такое находится там, к югу от границы.
- Мне тоже, - сказала Симамото. - Знаешь, как меня разочаровало, когда
я выросла и прочитала слова песни по-английски. Оказалось, он просто о
Мексике поет. А я думала, там что-то такое...
- Какое?
Симамото провела рукой по волосам, собирая их на затылке.
- Не знаю. Что-то очень красивое, большое, мягкое.
- Что-то очень красивое, большое, мягкое, - повторил я. - Съедобное?
Она расхохоталась, блеснув белыми зубками:
- Вряд ли.
- Ну, а потрогать-то можно хотя бы?
- Может быть.
- Опять может быть!
- Что ж поделаешь, раз в мире так много неопределенности, - ответила
Симамото.
Я протянул руку к спинке дивана и дотронулся до ее пальцев. Я так давно
не прикасался к ней - с того самого дня, когда мы улетали в Ханэду из
аэропорта Комацу. Ощутив мое прикосновение, она подняла на меня глаза и тут
же опустила.
- К югу от границы, на запад от солнца, - проговорила Симамото.
- А на запад от солнца - там что?
- Есть места. Ты слыхал о такой болезни - сибирская горячка?
- Не приходилось.
- Я когда-то о ней читала. Давно. Еще в школе, классе в
восьмом-девятом. Не помню только, что за книжка... В общем, ею болеют в
Сибири крестьяне. Представь: вот ты крестьянин, живешь один-одинешенек в
этой дикой Сибири и каждый день на своем поле горбатишься. Вокруг - никого,
насколько глаз хватает. Куда ни глянь, везде горизонт - на севере, на
востоке, на юге, на западе. И больше ничего. Утром солнце на востоке взойдет
- отправляешься в поле; подойдет к зениту - значит, перерыв, время обедать;
сядет на западе - возвращаешься домой и спать ложишься.
- Да, не то что бар держать на Аояма.
- Да уж, - улыбнулась Симамото и чуть наклонила голову. - Совсем не то.
И так каждый день, из года в год, из года в год.
- Но зимой в Сибири на полях не работают.
- Зимой, конечно, отдыхают, - согласилась она. - Зимой дома сидят, там
тоже работы хватает. А приходит весна - опять в поле. Вот и представь, что
ты такой крестьянин.
- Представил.
- И приходит день, и что-то в тебе умирает.
- Умирает? Что ты имеешь в виду?
- Не знаю, - покачала головой Симамото. - Что-то такое... Каждый день
ты видишь, как на востоке поднимается солнце, как проходит свой путь по небу
и уходит на западе за горизонт, и что-то в тебе рвется. Умирает. Ты бросаешь
плуг и тупо устремляешься на запад. На запад от солнца. Бредешь день за днем
как одержимый - не ешь, не пьешь, пока не упадешь замертво. Это и есть
сибирская горячка - hysteria siberiana.
Я вообразил лежащего на земле мертвого сибирского крестьянина и
поинтересовался:
- Но что там, к западу от солнца? Симамото опять покачала головой.
- Я не знаю. Может, ничего. А может, и есть что-то. Во всяком случае -
не то, что к югу от границы.
Нат Кинг Коул запел "Вообрази", и Симамото, как раньше, стала тихонько
напевать:
Пуритэн ню'а хапи бэн ню'а бру
Итизн бэри ха'то ду
- Знаешь, - заговорил я, - когда ты куда-то пропала в последний раз, я
столько о тебе думал. Почти полгода, каждый день, с утра до вечера. Пробовал
заставить себя не думать, но ничего не вышло. И вот что я решил. Не хочу,
чтобы ты опять уходила. Я не могу без тебя и не собираюсь снова тебя терять.
Не хочу больше слышать: "какое-то время", "может быть"... Ты говоришь:
какое-то время мы не сможем видеться, - и куда-то исчезаешь. И никому не
известно, когда же ты вернешься. Никаких гарантий. Ты вообще можешь не
вернуться, и что? Дальше жить без тебя? Я не выдержу. Без тебя все теряет
всякий смысл.
Симамото молча смотрела на меня с все той же легкой, спокойной улыбкой,
на которую не могло повлиять ничто. Но понять, что творится в ее душе, было
невозможно. Бог знает, что скрывалось за этой улыбкой. Перед ней я на
какое-то мгновение словно лишился способности чувствовать, лишился всех
ощущений и эмоций. Перестал понимать, кто я такой и где я. И все-таки слова,
которые надо было сказать, нашлись:
- Я тебя люблю. Правда. Так у меня ни с кем не было. Это что-то
особенное, такого больше никогда не будет. Я уже столько раз тебя терял.
Хватит. Я не должен был тебя отпускать. За эти месяцы я окончательно понял:
я люблю тебя, не могу без тебя жить и не хочу, чтобы ты уходила.
Выслушав мою тираду, Симамото закрыла глаза. Наступила пауза. В печке
горел огонь, Нат Кинг Коул пел свои старые песни. "Хорошо бы еще что-то
сказать", - подумал я, но больше в голову ничего не приходило.
- Выслушай меня, Хадзимэ, - наконец заговорила Симамото. - Внимательно
выслушай - это очень важно. Я уже тебе как-то говорила: серединка на
половинку - такая жизнь не по мне. Ты можешь получить все или ничего. Вот
главный принцип. Если же ты не против, чтобы все оставалось как есть, пусть
остается. Сколько это продлится - не знаю; постараюсь, чтобы подольше. Когда
я смогу, мы будем встречаться, но если нет - значит, нет. Я не буду являться
по твоему зову, когда тебе захочется. Пойми. А если тебя это не устраивает и
ты не хочешь, чтобы я опять ушла, бери меня всю, целиком, так сказать, со
всем наследством. Но тогда и ты нужен мне весь, целиком. Понимаешь, что это
значит?
- Понимаю, - сказал я.
- И все же хочешь, чтобы мы были вместе?
- Это уже решено. Я все время думал об этом, пока тебя не было. И
решил.
- Погоди, а жена как же? Дочки? Ведь ты их любишь, они тебе очень
дороги.
- Конечно, люблю. Очень. И забочусь о них. Ты права. И все-таки чего-то
не хватает. Есть семья, работа. Все замечательно, грех жаловаться. Можно
подумать, что я счастлив. Но чего-то недостает. Я это понял год назад, когда
снова тебя увидел. Что мне еще нужно в жизни? Откуда этот вечный голод и
жажда, которые ни жена, ни дети утолить не способны. В целом мире только
один человек может такое сделать. Ты. Только с тобой я могу насытить свой
голод. Теперь я понял, какой голод, какую жажду терпел все эти годы. И
обратно мне хода нет.
Симамото обвила меня руками и прильнула, положив голову на мое плечо.
Она прижималась ко мне тепло и нежно.
- Я тоже тебя люблю, Хадзимэ. И всю жизнь только тебя любила. Ты не
представляешь, как я люблю тебя. Я всегда о тебе думала - даже когда была с
другим. Вот почему я не хотела, чтобы мы снова встретились. Чувствовала - не
выдержу. Но не видеть тебя тоже было невозможно. Сначала мне просто хотелось
тебя увидеть и все. Я думала этим ограничиться, но когда увидела, не могла
не заговорить. - Ее голова по-прежнему лежала у меня на плече. - Я мечтала,
чтобы ты меня обнял, еще когда мне было двенадцать. А ты не знал?
- Не знал, - признался я.
- И как же я хотела сидеть так с тобой, обнявшись, без одежды. Тебе,
наверное, такое и в голову не приходило?
Я крепче прижал ее к себе и поцеловал. Симамото закрыла глаза и
замерла. Наши языки сплелись, я ощущал под ее грудью удары сердца -
страстные и теплые. Зажмурившись, представил, как в ее жилах бьется алая
кровь. Гладил ее мягкие волосы, вдыхая их аромат, а она требовательно водила
руками по моей спине. Пластинка кончилась, проигрыватель отключился и рычаг
звукоснимателя автоматически вернулся на место. И снова лишь шум дождя
наполнял комнату. Симамото открыла глаза и прошептала:
- Мы все правильно делаем, Хадзимэ? Я действительно тебе нужна? Ты в
самом деле собираешься из-за меня все бросить?
- Да, я так решил, - кивнул я.
- Но если бы мы не встретились, ты жил бы спокойно - никаких хлопот,
никаких сомнений. Разве нет?
- Может, и так. Но мы встретились, и обратного пути уже нет. Помнишь,
ты как-то сказала: что было, того не вернешь. Только вперед. Что будет - то
будет. Главное, что мы вместе. Вдвоем начнем все заново.
- Сними одежду, я хочу на тебя посмотреть, - попросила она.
- Ты что, хочешь, чтобы я разделся?
- Угу. Сними с себя все. А я посмотрю. Ты не против?
- Нет, почему же. Если ты так хочешь... - Я начал раздеваться перед
печкой - снял куртку, тенниску, джинсы, майку, трусы. Она попросила меня
встать голышом на колени. От охватившего меня возбуждения я весь напрягся,
отвердел и в смущении стоял перед ней. Чуть отстранившись, Симамото
рассматривала меня, а сама даже жакета не сняла.
- Чудно как-то, - рассмеялся я. - Что это я один разделся?
- Какой ты красивый, Хадзимэ, - проговорила она, подвинулась ближе,
нежно сжала в пальцах мой пенис и прильнула к моим губам. Положив руки мне
на грудь, долго ласкала языком соски, поглаживала волосы на лобке.
Прижавшись ухом к пупку, взяла мошонку в рот. Зацеловала всего - с головы до
пят. Казалось, она нянчится не со мной, а с самим временем - гладит его,
ласкает, облизывает.
- Ты разденешься? - спросил я ее.
- Потом. Я хочу на тебя наглядеться, трогать, ласкать вволю. Ведь стоит
мне сейчас раздеться - ты сразу на меня набросишься. Даже если буду
отбиваться, все равно не отстанешь.
- Это точно.
- А я так не хочу. Не надо торопиться. Мы так долго шли к этому. Мне
хочется сначала хорошенько рассмотреть твое тело, потрогать его руками,
прикоснуться губами, языком. Медленно-медленно. Иначе я не смогу дальше. Ты,
наверное, думаешь, что я чудачка, но мне это нужно, пойми. Молчи и не
возражай.
- Да я совсем не против. Делай, как тебе нравится. Просто ты так меня
разглядываешь...
- Но ведь ты мой?
- Конечно, твой.
- Значит, стесняться нечего.
- Нечего. Наверное, я еще не привык.
- Потерпи немного. Я так долго об этом мечтала, - говорила Симамото.
- Мечтала посмотреть на меня? Посмотреть, пощупать, а самой сидеть
застегнутой на все пуговицы?
- Именно. Ведь я столько лет мечтала увидеть, какой ты. Рисовала в
голове твое тело без одежды. Представляла, какой он у тебя большой и
твердый.
- Почему ты об этом думала?
- Почему? - удивилась Симамото. - Ты спрашиваешь "почему"? Я же люблю
тебя. Женщина воображает любимого мужчину голым. Что тут плохого? А ты разве
об мне так не думал?
- Думал.
- Меня представлял, наверное, когда мастурбировал?
- Было дело. В школе, - сказал я и тут же спохватился. - Хотя нет, что
я говорю? Совсем недавно.
- И я так делала. Представляла, какое у тебя тело под одеждой. У женщин
тоже такое бывает.
Я снова прижал ее к себе, медленно поцеловал и почувствовал, как во рту
движется ее язык.
- Люблю, - выдохнул я.
- Я тоже, Хадзимэ. Только тебя и никого больше. Можно еще посмотреть на
тебя?
- Конечно.
Симамото легонько сжала в ладони мои органы.
- Какая прелесть... Так бы и съела.
- С чем же я тогда останусь?
- Но мне хочется! - Она долго не выпускала мою мошонку, как бы
прикидывая, сколько она может весить. Медленно и очень аккуратно взяла
губами мой детородный орган и посмотрела мне в глаза.
- Можно я сначала буду делать так, как хочу? Разрешаешь?
- Я все тебе разрешаю. Только не ешь, пожалей меня.
- Ты не смотри на то, что я делаю. И не говори ничего, а то я
стесняюсь.
- Хорошо, - обещал я.
Я так и стоял на коленях; Симамото обняла меня левой рукой за талию, а
свободной рукой, не снимая платья, стянула с себя чулки и трусы и принялась
губами и языком облизывать мою плоть. Не выпуская ее изо рта, медленными
движениями стала водить рукой у себя под юбкой.
Я молчал. А что, собственно, говорить, если человеку так нравится. При
виде того, как работают ее губы и язык, как плавно ходит рука под юбкой, мне
вдруг вспомнилась та Симамото, которую я видел на парковке у боулинга.
Застывшая, белая словно полотно, и я по-прежнему ясно представлял
затаившуюся в глубине ее глаз непроглядную пустоту - такую же ледяную, как
скрытая под землей вечная мерзлота. Вспомнилась тишина, глубокая настолько,
что в ней без следа тонут любые звуки. И вымерзший, наполненный этой гулкой
тишиной воздух.
Тогда впервые в жизни я оказался с глазу на глаз со смертью. Терять
близких, видеть, как у тебя на глазах умирает человек, мне до сих пор не
приходилось, и я не представлял, что такое смерть. В тот день она предстала
передо мной во всем своем омерзении, распростерлась в каких-то сантиметрах
от моего лица. "Вот она, смерть!" - подумал я и услышал: "Погоди,
когда-нибудь наступит и твой черед". В конце концов, каждому из нас
предстоит в одиночестве пройти свой путь к этим бездонным глубинам и
погрузиться в источник мрака и пустоты, где никогда не прозвучит ни единый
отклик. Столкнувшись лицом к лицу с этой бездонной черной дырой, я испытал
парализующий дыхание ужас.
Заглядывая в леденящую душу темную бездну, я громко звал ее:
"Симамото-сан! Симамото-сан!", но голос растворялся в нескончаемом ничто.
Глаза ее никак не реагировали на мои призывы. Симамото дышала все так же,
чуть заметно, и это размеренное, легкое, как дуновение ветерка, дыхание
убеждало меня: она еще здесь, на нашем свете. Хотя, судя по глазам, смерть
одолевала ее.
Я вглядывался в затопивший глаза Симамото мрак, звал ее и не мог
избавиться от чувства, что все глубже проваливаюсь в бездну. Она засасывала
меня как вакуум, и силу ее я помню до сих пор. Она по-прежнему хочет достать
меня.
Я крепко зажмурился, прогоняя кошмар из головы.
Протянув руку, я погладил ее волосы, коснулся ушей, положил руку на
лоб. Тело Симамото было теплым и мягким. Она отдавалась своему занятию с
таким увлечением, что, казалось, собиралась высосать из меня саму жизнь. Ее
рука двигалась под юбкой между ног, не переставая, будто общаясь с кем-то на
особом языке. Наконец Симамото приняла в рот запас моей мужской энергии -
все, до последней капли. Рука замерла, глаза закрылись.
- Извини, - послышался ее голос.
- За что же? - удивился я.
- Мне так этого хотелось. Умираю от стыда, но без этого я бы все равно
не успокоилась. Это что-то вроде обряда для нас двоих. Понимаешь?
Я привлек Симамото к себе и легонько прижался щекой к ее теплой щеке.
Приподняв волосы, поцеловал в ухо, заглянул в глаза и увидел там свое
отражение. В открывшейся передо мной бездонной глубине бил родник и мерцало
слабое сияние. "Огонек жизни, - подумал я. - Сейчас горит, а ведь
когда-нибудь и он погаснет". Симамото улыбнулась, и в уголках глаз, как
обычно, залегли крошечные морщинки. Я поцеловал их.
- А теперь можешь меня раздеть, - сказала Симамото. - И делай, что
хочешь. Теперь твоя очередь.
- Может, у меня воображения не хватает, но я предпочитаю традиционный
способ. Ты как?
- Чудесно. И обычный подойдет.
Я снял с нее платье, лифчик, уложил на постель и осыпал поцелуями.
Изучил каждый изгиб ее тела, ощупал и поцеловал каждый сантиметр, убеждая
себя в том, что вижу, запоминая. Это заняло немало времени. Много лет прошло
до этого дня, и я, как и Симамото, не хотел спешить. Я сдерживал себя, пока
не пришел конец терпению, - и тогда медленно вошел в нее.
***
Мы любили друг друга снова и снова - то нежно, то с неистовой страстью
- до самого утра и заснули, когда уже начало светать. В один момент, когда
наши тела снова слились в единое целое, Симамото вдруг неистово зарыдала и,
как одержимая, заколотила кулаками по моим плечам и спине. Я крепко прижал
ее к себе. Мне показалось: не удержи я ее, и она разлетится на куски. Я
долго гладил ее по спине, стараясь успокоить. Целовал шею, разбирал пальцами
спутавшиеся волосы. Со мной была уже не та невозмутимая и сдержанная
Симамото, которую я знал прежде. Стывшая все эти годы в тайниках ее души
мерзлота начала понемногу таять и подниматься к поверхности. Я уловил ее
дыхание, издали ощутил ее приближение. Дрожь замершей в моих руках Симамото
передавалась мне, а вместе с ней приходило чувство, что она сама становится
моей, и мы никогда больше не расстанемся.
- Я хочу все знать о тебе, - говорил я. - Какая у тебя жизнь была до
сих пор, где сейчас живешь, чем занимаешься. Замужем ты или нет. Все - от и
до. И больше никаких секретов.
- Завтра, - отвечала она. - Наступит завтра, и я все расскажу. А пока
ни о чем не спрашивай. Сегодня ты ничего не знаешь. Если я все расскажу,
обратного пути для тебя уже не будет.
- Я и не собираюсь возвращаться обратно. И кто знает, а вдруг завтра
вообще не наступит. И я никогда не узнаю, что ты от меня скрываешь.
- Лучше бы завтра и вправду не приходило. Ты бы так ничего и не узнал.
Я хотел возразить, но она не дала мне сказать, закрыв рот поцелуем.
- Вот бы это "завтра" лысые орлы склевали. Подойдет им такая пища, как
думаешь? - спросила Симамото.
- В самый раз. Вообще-то они искусством питаются, но "завтра" тоже
подойдет.
- А грифы жрут...
- ...мертвечину, трупы человеческие, - сказал я. - Совсем другие птицы.
- А орлы, значит, едят искусство и "завтра"?
- Вот-вот.
- Меню что надо!
- А на десерт закусывают книжным каталогом "Вышли в свет".
- И тем не менее - до завтра, - улыбнулась Симамото.
***
Завтра все-таки наступило. Проснувшись, я обнаружил, что рядом никого
нет. Дождь кончился, и в окно спальни прозрачным ярким потоком вливалось
утреннее солнце. Часы показывали начало десятого. Симамото в постели не
оказалось; на лежавшей рядом подушке осталась небольшая вмятина от ее
головы. Я встал с кровати и вышел в гостиную. Заглянул в кухню, в детскую, в
ванную, но нигде не нашел ее. Вместе с ней исчезла одежда и туфли,
оставленные в прихожей. Я сделал глубокий вдох, чтобы вернуть себя к
реальности, однако реальность оказалась непривычной и странной - не такой,
как я думал. И совершенно меня не устраивала.
Одевшись, я вышел на улицу. "БМВ" стоял на месте - там, где я оставил
его ночью. А вдруг Симамото проснулась раньше и решила прогуляться? Я обошел
вокруг дома, потом сел в машину и поехал по окрестностям. Добрался даже до
соседнего городка Мияносита - безрезультатно. Вернулся на дачу - по-прежнему
никого. Обшарил весь дом, надеясь отыскать какую-нибудь записку, но так
ничего и не нашел. Ничего, напоминающего о том, что еще совсем недавно она
была здесь.
Без Симамото в доме стало ужасно пусто и душно. Воздух наполнился
шершавыми пылинками, от которых першило в горле. Я вспомнил о подарке -
пластинке Ната Кинга Коула. Ее тоже нигде не оказалось. Похоже, она унесла
ее с собой.
Симамото опять исчезла, на этот раз даже не оставив мне надежд, что
может быть через какое-то время мы встретимся снова.
15
В тот день я вернулся в Токио почти в четыре, просидев на даче до
полудня в надежде, что Симамото вернется. Чтобы ожидание не превратилось в
пытку, навел порядок на кухне, разобрал и разложил одежду. Тишина давила
своей тяжестью, доносившиеся время от времени птичьи голоса и шум
проезжавших автомобилей звучали как-то неестественно, не в такт. Будто
неведомая сила искажала окружавшие меня звуки, гнула, сминала их. А я все
сидел и ждал чего-то. Мне казалось: что-то должно произойти. Не могло же все
вот так кончиться...
Но не произошло ничего. Симамото - не такой человек, чтобы, раз что-то
решив, изменять потом свое решение. Надо было возвращаться. Маловероятно,
конечно, но если ей захочется дать о себе знать, она может прийти ко мне в
джаз-клуб. Сидеть дальше в Хаконэ, в любом случае, не имело смысла.
Возвращаясь в Токио, я тщетно пытался заставить себя сосредоточиться на
дороге - несколько раз не заметил светофора, проехал поворот, перестраивался
не в те ряды. Оставив машину на стоянке у клуба, позвонил из автомата домой
и сообщил Юкико, что вернулся и сразу иду на работу.
- Что же ты так долго? Ведь я волновалась. Позвонил хотя бы, - сухо
сказала она.
- Со мной все в порядке. Не беспокойся. - Я не представлял, как звучит
по телефону мой голос. - Со временем туго, поэтому я прямо в офис. Счета
надо проверить. А оттуда - в клуб.
В офисе я сел за стол и так и просидел один, ничего не делая, до
вечера. Сидел и думал о прошлой ночи. Скорее всего, Симамото вообще не
спала, а дождалась, пока я засну, и ушла на рассвете. Интересно, как же она
в город вернулась? До шоссе далековато, но даже если она дошла, сесть в
такой ранний час в автобус или поймать такси в горах Хаконэ - дело почти
невозможное. Да в придачу у нее туфли на высоких каблуках.
Почему ей пришлось вот так уйти? Этот вопрос мучил меня всю дорогу до
Токио. Мы же поклялись, что теперь принадлежим друг другу, и вспыхнули,
забыв обо всем. И все-таки после всего, что произошло между нами, она меня
бросила, сбежала, ничего не объяснив. Да еще и пластинку прихватила. А
говорила - подарок. Должен же быть во всем этом какой-то смысл, какая-то
причина... Ну не могла Симамото просто взять и ни с того ни с сего уехать. Я
ломал голову, прикидывал разные варианты, но логического объяснения ее
поступку не находил. Мысли разбегались, и от попыток собрать их вместе тупо
заныла голова. Я почувствовал страшную усталость, сел на офисную тахту и,
прислонившись к стенке, закрыл глаза. Открыть их сил уже не осталось.
Воспоминания - единственное, на что я был способен. Вместо мыслей в мозгу
раз за разом, словно на повторе склеенной в кольцо пленки, прокручивались
картины прошлой ночи. Я вспоминал, какое у нее тело, как она лежала с
закрытыми глазами возле печки, обнаженная. Ее шею, грудь, линию от плеча до
бедер, волосы на лобке, под которыми скрывалось самое интимное, спину,
бедра, ноги. Так близко, так ярко. Ближе и ярче реальности.
Сидеть в тесной комнате в окружении живых видений было невозможно. Я
вышел из офиса и какое-то время бродил по округе без всякой цели. Потом
зашел в джаз-клуб, побрился в туалете и вообще привел себя в порядок. Я ведь
с самого утра не умывался и не переодел куртку, в которой ездил в Хаконэ.
Никто в клубе ничего не сказал, хотя персонал и посматривал на меня с
недоумением. Домой идти не хотелось. Стоило предстать перед Юкико, и я бы во
всем сознался - что люблю Симамото, что провел с нею ночь, что собираюсь все
бросить - дом, дочерей, работу...
Конечно, следовало ей все рассказать, но я не мог. Не мог понять, что
правильно, а что нет. Не мог разобраться даже в том, что со мной происходит.
Потому и пошел в клуб, а не домой, и решил ждать Симамото, хотя знал
прекрасно, что она не придет. Просто ничего другого не оставалось. Я
наведался в бар, чтобы проверить, нет ли ее там, потом вернулся в "Гнездо
малиновки" и просидел за стойкой до самого закрытия. Как обычно, перекинулся
парой фраз с завсегдатаями. Поддакивал, с трудом улавливая, о чем речь, а у
самого перед глазами стояла Симамото, ее тело. Представлял, как мягко и
нежно оно принимало меня. Как Симамото зовет меня по имени. И стоило
зазвонить телефону, как сердце начинало колотиться в груди.
Клуб закрылся, гости разошлись, а я все сидел за стойкой, пил и
совершенно не пьянел. Скорее наоборот - в голове наступало просветление.
Домой я вернулся в третьем часу. Юкико не спала, дожидаясь моего прихода.
Сон меня не брал, я сел за стол в кухне и налил себе виски. Жена тоже
подсела ко мне со стаканом.
- Поставь какую-нибудь музыку, - попросила она. Взяв первую попавшуюся
кассету, я сунул ее в магнитофон и сделал потише, чтобы не разбудить детей.
Мы сидели друг напротив друга, пили виски и молчали.
- У тебя есть другая женщина? - спросила наконец Юкико, поглядев мне в
глаза.
Я кивнул. Сколько раз она повторяла про себя эти слова, прежде чем
произнести вслух? Они прозвучали очень отчетливо и серьезно.
- Что ж, значит, ты ее любишь. И у вас все по-серьезному?
- Да, - вымолвил я. - Это серьезно, но не совсем то, что ты думаешь.
- Откуда ты знаешь, что я думаю? Ты правда считаешь, что знаешь, о чем
я могу думать?
Я промолчал. Говорить было, в общем-то, нечего. Юкико тоже молчала.
Тихо играла музыка - то ли Вивальди, то ли Телеман. Кто-то из них двоих.
- Вряд ли тебе известно, о чем я думаю, - продолжала Юкико. Она
говорила медленно, четко выговаривая каждое слово, будто объясняя ребенку. -
Ты и понятия не имеешь.
Она кинула на меня взгляд, но, поняв, что возражать я не собираюсь,
взяла стакан и сделала глоток виски. Медленно покачала головой:
- Не такая уж я дура. Я с тобой живу, сплю с тобой. Уж такие-то вещи я
понимаю.
Я смотрел на нее и молчал.
- Ни в чем я тебя не виню. Ну полюбил другую, ничего не поделаешь.
Любишь, кого любишь. Со мною тебе чего-то не хватало. Я знаю. Жили мы до сих
пор нормально, и относился ты ко мне хорошо. Я с тобой была очень счастлива.
Наверное, ты меня все еще любишь. Но теперь все понятно: тебе одной меня
мало. Рано или поздно это все равно бы произошло. Поэтому я не обвиняю тебя,
что ты полюбил другую. И даже не сержусь, не обижаюсь. Странно, наверное, но
это так. Просто мне больно, очень больно. Я знала, что будет больно, но не
думала, что так сильно.
- Прости.
- Не надо просить прощения. Хочешь уходить - уходи. Я тебя не держу. Ну
что? Уходишь?
- Не знаю, - ответил я. - Я хотел бы объяснить...
- ...что у вас с ней было? - Да.
Юкико покачала головой:
- Я не хочу о ней ничего слышать. Не надо делать мне еще больнее. Меня
не интересует, какие у вас с ней отношения. Я знать этого не желаю. Скажи
одно: уходишь ты или нет. Мне ничего не нужно - ни дома, ни денег. Хочешь
забрать детей - забирай. Не сомневайся, я серьезно. Собираешься уйти -
только скажи. Больше ничего знать не хочу. И не надо ничего говорить. Только
"да" или "нет".
- Я не знаю.
- Чего ты не знаешь? Уходить или нет?
- Да нет. Я даже не знаю, смогу ли на твой вопрос ответить.
- А когда будешь знать? Я только покачал головой.
- Что ж, подумай хорошенько, - вздохнув, сказала Юкико. - Я подожду.
Думай и решай.
Теперь мое место было в гостиной на диване. Бывало, проснувшись ночью,
в гостиную пробирались дети. Им было интересно, почему папа здесь лежит. Я
начинал объяснять, что стал сильно храпеть и мешаю отдыхать маме, поэтому мы
решили спать в разных комнатах. Кто-нибудь из дочек залезал ко мне под
одеяло и крепко прижимался ко мне. Иногда я слышал, как плачет в спальне
Юкико.
Две недели я жил воспоминаниями, без конца прокручивая в голове
подробности той ночи с Симамото и пытаясь отыскать какой-то смысл в том, что
произошло. Или, быть может, сигнал, знак. Вспоминал, как обнимал ее,
представлял ее руки в рукавах белого платья. До меня доносился голос Ната
Кинга Коула, в печи полыхал огонь. И я повторял каждое сказанное ею в ту
ночь слово:
- Серединка на половинку - такая жизнь не по мне.
- Это уже решено, - слышал я свой голос. - Я все время думал об этом,
пока тебя не было. И решил.
Я видел глаза Симамото. Она смотрела на меня, когда мы ехали на дачу, и
я вспоминал какую-то напряженность в ее взгляде, словно опалившем мою щеку.
Этот взгляд я чувствовал до сих пор. Нет, то было нечто большее, чем просто
взгляд. Меня не покидало ощущение витавшего над ней призрака смерти. Она в
самом деле хотела умереть. Потому и поехала в Хаконэ - чтобы умереть. Со
мною вместе.
- Ты нужен мне весь, целиком. Понимаешь, что это значит?
Симамото нужна была моя жизнь. Вот что означали эти слова. Только
сейчас я это понял. Я сказал ей, что окончательно все решил. И она тоже
решила. Как это сразу до меня не дошло? Очень может быть, что после ночи
любви она собиралась убить нас обоих - по дороге в Токио на полной скорости
вывернуть в сторону руль "БМВ". Наверное, у нее не оставалось другого
выхода. Однако что-то ее остановило, и она исчезла, ничего не объяснив.
Что же случилось? Как она оказалась в тупике? Почему? Зачем? И главное
- кто загнал ее в этот тупик? И неужели смерть - единственный выход? Эти
вопросы мучили меня: я строил догадки, перебирал все возможные варианты, но
так ни к чему и не пришел. Симамото исчезла вместе со своей тайной. Тихо
ускользнула без всяких может быть. Я готов был на стену лезть. Мы идеально
подошли друг другу, наши тела соединились, но делиться со мной секретами она
не пожелала.
"Ты знаешь, как бывает, Хадзимэ? Что-то сдвинулось и все - обратно уже
не вернешь, - наверняка сказала бы она. Ночью я лежал у себя дома на диване
и слышал ее голос, каждое ее слово. - Как было бы здорово, если бы вышло,
как ты говоришь: уехать куда-нибудь вдвоем, начать новую жизнь... К
несчастью, я не могу вырваться. Это физически невозможно".
Передо мной предстала другая Симамото - в саду возле подсолнухов
сидела, застенчиво улыбаясь, шестнадцатилетняя девчонка.
"Все же не надо нам было встречаться. Я знала. С самого начала
чувствовала, что так получится. Но ничего не могла с собой поделать. Так
хотелось тебя увидеть, а увидела - сразу закричала: "Хадзимэ! Это я!" Ведь
не хотела, а все равно закричала. Я под конец всегда все порчу".
Больше я ее не увижу. Она останется только в моей памяти. Исчезла.
Была-была, а теперь нет и больше не будет. "Серединка на половинку... Такая
жизнь не по мне". Где теперь эти ее может быть? Может, к югу от границы?
Может быть. Или на запад от солнца? Нет, на запад от солнца никаких может
быть не бывает.
Я стал от корки до корки просматривать газеты - искал сообщения о
женщинах-самоубийцах. Оказывается, столько людей каждый день кончают с
собой, но это все были другие люди. Нет, та красивая 37-летняя женщина с
замечательной улыбкой, которую я знал, счетов с жизнью не сводила. Просто
она оставила меня навсегда.
***
На первый взгляд, в моей жизни ничего не изменилось. Каждый день я
отвозил дочерей в садик и привозил обратно. По дороге распевал с ними
песенки. Иногда у ворот детского сада останавливался поболтать с молодой
мамашей, которая приезжала на "мерседесе 260Е", и ненадолго забывал обо
всем. Говорили мы на те же темы - о еде, одежде, с удовольствием
обменивались новостями о том, что происходило у нас на Аояма, о натуральных
продуктах и тому подобной ерунде.
На работе все шло как обычно. Каждый вечер я нацеплял галстук и
отправлялся в одно из своих заведений. Вел разговоры с завсегдатаями,
работал с кадрами, выслушивая их мнения и жалобы, подарил какую-то мелочь на
день рождения одной из работавших у меня девчонок. Угощал наведывавшихся в
бар или клуб музыкантов, дегустировал коктейли. Следил, настроен ли рояль,
не напился ли кто и не мешает ли другим гостям. Чуть что, и я тут как тут.
Дела шли гладко, даже чересчур, но интереса к работе, которая раньше меня
так увлекала, уже не было. Хотя, думаю, никто этого не замечал. Внешне я
оставался таким же, как прежде. Может быть, даже стал приветливее, любезнее,
разговорчивее. Но сам я видел все другими глазами. С моего места у стойки
окружающее казалось совсем другим, не таким, как прежде, - ужасно плоским,
монотонным, выцветшим. Это был не воздушный замок, сияющий изысканными
яркими красками, а заурядная "сакаба" <В переводе с японского - "питейное
заведение", "кабачок", "бар".>, каких много, - искусственная, пустая,
убогая. Декорация, выстроенная, чтобы вытягивать деньги из любителей
приложиться к бутылке. Иллюзии, которыми была полна моя голова, рассеялись
сами собой. А все потому, что Симамото здесь больше не появится. Никогда не
сядет за стойку, не улыбнется, не закажет коктейль.
Дома тоже все оставалось по-прежнему. Я обедал в кругу семьи, по
воскресеньям ходил с дочками на прогулку или в зоопарк. Юкико - по крайней
мере, с виду - относилась ко мне как раньше. Мы общались, разговаривали.
Жили, как старые знакомые, оказавшиеся под одной крышей. Конечно, говорить
могли не обо всем, но напряженности или враждебности между нами не было.
Просто теперь мы не прикасались друг к другу. Спали отдельно - я в гостиной
на диване, Юкико в спальне. Пожалуй, только это в нашей семье и изменилось.
Иногда мне приходило в голову: а не игра ли все это. Не участвуем ли мы
в каком-то непонятном спектакле, где у каждого своя роль? И потому, даже
лишившись чего-то очень важного, проживаем день за днем как прежде, без
серьезных ошибок и промахов, лишь з