венгерским акцентом). Хорошо, хватит. Теперь почитай из псалмов. Помнишь, где ты остановился в прошлый раз? Мальчик (перелистывает Библию, находит и читает сороковой псалом). "Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне и услышал вопль мой. Извлек меня из страшного рва, из тинистого болота; и поставил на камне ноги мои и утвердил стопы мои..." При этих словах снаружи слышатся три удара церковного колокола. Петкутин (постучав, входит в магазин). С первым ударом я был в Индии, со вторым - в Лейпциге, а с третьим снова вошел в свое тело... (Обращается к продавцу и мальчику.) Добрый вечер! Мальчик. Добрый вечер. (Во все глаза смотрит на Петкутина.) Продавец. Вы не ошиблись дверью? Вход к меховщику рядом. Все время путают. Сюда уже семь дней никто не заходил, кроме как по ошибке. Петкутин. Не найдется ли у вас маленькой виолончели для молоденькой барышни?.. Но только если это не очень дорого. Продавец (не обращая внимания на Петкутина, уводит мальчика за перегородку. Курица в этот момент встает в шапке и кудахчет, давая понять, что снесла яйцо. Продавец осторожно берет из шапки яйцо, что-то записывает на нем и прячет его в ящик комода). На что вам виолончель? У вас есть граммофоны и радио. А виолончель, да знаете ли вы, что такое виолончель? Отсюда и до Дуная все вспахать, засеять и сжать, и так каждый год. Вот сколько нужно обрабатывать маленькую виолончель этим орудием. (Показывает ему смычок, засунутый за пояс, как сабля.) Кому это нужно? Купите что-нибудь другое, купите ей велосипед или собаку... Ступайте, сударь, поищите другого счастья для вашей девочки. Это счастье для нее было бы слишком трудным. Да и запоздалым... Сколько ей лет? (Исчезает за занавеской, чтобы переодеться для выхода из дома.) Петкутин (смущенно). Пятнадцать. Продавец (вздрагивает, услышав эту цифру. Выходит и выбирает одну виолончель). Возьмите эту. Дерево старее нас с вами, вместе взятых. И лак хороший... Впрочем, послушайте! (Проводит пальцем по струнам.) Слышите? В каждой струне звук всех остальных. Но для того, чтобы это услышать, нужно одновременно слушать четыре разные вещи, а мы для этого слишком ленивы... Слышите? Или не слышите?.. Четыреста пятьдесят тысяч... Петкутин (радостно). Беру! Продавец. Как это - берете? Э-э, сударь, разве так покупают музыкальный инструмент? Неужели вы не испробуете? Петкутин ищет взглядом что-нибудь, кроме шапки, на что можно сесть. Не знаете, как без стула? Утка на воде сидит, а вы и на суше не найдете, куда присесть? Не знаете? (Выдвигает один из ящиков и садится на его угол.) Вот так! (Встает и протягивает Петкутину инструмент.) Петкутин берет его, садится на угол ящика и прекрасно исполняет отрывок из де Фальи. Завернуть? Петкутин. Да. (Берется за бумажник.) Продавец. Прошу, пятьсот тысяч. Петкутин (остолбенев). Вы же сказали четыреста пятьдесят? Продавец. Я именно так и сказал. Но это за виолончель. Остальное - за смычок. Или вы смычок не берете? Смычок вам не нужен? А я думал, музыки без смычка не бывает... (Вытаскивает смычок из свертка с инструментом и возвращает его в витрину.) Петкутин (как бы очнувшись от сна). Я просто забыл о смычке. И у меня нет денег на смычок. А виолончель без смычка... Сами понимаете... Продавец (надевая сюртук). Сударь, у меня нет времени ждать, пока вы заработаете на смычок. Тем более что вам это не удалось до сих пор. Лучше подождите вы, а не я. (Открывает входную дверь, останавливается.) Но мы можем договориться. Возьмете смычок в рассрочку? Петкутин. Вышутите? (Хочет выйти из магазина.) Продавец. Нет, не шучу. Я вам предлагаю серьезную сделку. Можете не соглашаться, но сначала выслушайте! Петкутин. Послушаем. Продавец. Вместе со смычком вы покупаете у меня яйцо... Петкутин. Яйцо? Продавец. Да, вы только что видели яйцо, которое снесла моя курица. О нем я и говорю. (Достает из ящика яйцо.) Вы даете мне за него столько же, сколько и за смычок, срок выплаты два года. Петкутин. Как вы сказали? Может быть, ваша курица несет золотые яйца? Продавец. Моя курица не несет золотых яиц, но она несет кое-что такое, что ни вы, сударь мой, ни я снести не можем. Каждое утро она сносит то пятницу, то вторник. Вот это, сегодняшнее яйцо содержит в себе вместо желтка четверг. В завтрашнем будет заключена среда. Из него вместо цыпленка вылупится один день жизни его хозяина. Петкутин. Какая жизнь! Продавец. Так что яйца содержат в себе не золото, а время. И я совсем недорого прошу. В этом яйце, сударь, содержится один день вашей жизни. Он заключен там, как цыпленок, и только от вас зависит, вылупится он или нет. Петкутин. Даже если бы я и поверил вашему рассказу, к чему мне покупать день, который и без того принадлежит мне? Продавец. Неужели, сударь, вы не умеете думать? Я вижу, вы не умеете думать! Вы что, ушами думаете? Да ведь все наши проблемы на этом свете происходят оттого, что мы не можем перескочить через самые плохие дни. В этом все дело! Имея в кармане мое яйцо, вы застрахованы от любой неприятности. Когда вы почувствуете, что наступает черный день, вы просто-напросто разобьете яйцо и избежите всех бед. Правда, под конец у вас останется меньше одним днем жизни, но зато вы сможете сделать из плохого дня отличную яичницу. Петкутин. Но если ваше яйцо действительно обладает такой ценностью, почему вы не оставите его себе? Продавец. Вы шутите? Как вы думаете, сколько у меня уже набралось яиц от этой курицы? Как вы думаете, сколько дней своей жизни может разбить человек, чтобы быть счастливым? Тысячу? Две тысячи? Пять тысяч? У меня сколько угодно яиц, но не дней. Кроме того, как и у любых других яиц, у этих тоже есть срок годности. Через некоторое время они станут тухлыми и ни на что не годными. Поэтому, сударь мой, я и стараюсь продать их, пока не кончился срок. А вам-то что думать? Пишите расписку, и дело в шляпе! (Карябает что-то на клочке бумаги.) Петкутин. Знаете что, лично мне ваше яйцо не нужно. Но скажите, оно может избавить целый народ от самого черного дня? Продавец. Разумеется, может, просто нужно разбить яйцо с тупого конца. Но в таком случае вы теряете возможность сами воспользоваться им. (Протягивает Петкутину записку, тот подписывает на колене. Продавец упаковывает виолончель вместе со смычком, заворачивает яйцо, и оба выходят на заснеженную улицу. Выходя, продавец еще раз задерживает Петкутина, попросив его придержать дверь, пока он ее закрывает на замок. Потом, не говоря ни слова, направляется в свою сторону и только на углу оборачивается и добавляет.) Имейте в виду, дата, написанная карандашом на яйце, - срок годности! Петкутин. Это совсем не важно. День, который я хочу изъять, вообще не из будущего. Он в прошлом. Причем очень давнем. Надеюсь, ваше яйцо, которое я купил в рассрочку, действует и назад, в прошлое? Продавец (заинтересованный, возвращается). Об этом меня не спрашивал еще ни один покупатель. Вы что, хотите стереть и изъять тем самым из времени какой-то плохой день своего прошлого? Петкутин. Да, я имел в виду именно это. Был у меня один такой день, от которого я хотел бы избавиться. Продавец. Интересно... Конечно, с помощью яйца можно и это сделать, но люди обычно больше боятся будущего, чем прошлого. Петкутин. Вот видите, а я наоборот. Если бы можно было убрать из прошлого тот день, то одна особа, которую я очень любил и люблю до сих пор, осталась бы жива. Та самая, для которой я купил виолончель. Продавец. Нам, кажется, по пути. (Делает несколько шагов вместе с Петкутином.) Может быть, вы расскажете мне об этих занимательных событиях, которые вам так хочется вычеркнуть из своей биографии? Вы говорите, это было очень давно? Петкутин. Да. Если хотите точно. то 17 апреля 1688 года, посреди развалин античного театра, недалеко от Дуная... (Продавец в страхе убегает. Петкутин остается один на заснеженной у лице, под фонарем, о который он разбивает яйцо.) Ах, Боже мой, голова! Моя голова! Как болит! Просто раскалывается! (Падает в снег. В тот же момент из тьмы появляется красный плащ Калины, тот самый, который был на ней в XVII веке в античном театре. Плащ нерешительно стоит в темноте перед Петкутином. Петкутин медленно поднимает голову и узнает Калину.) Калина, это я, твой муж, Петкутин! Неужели ты меня не узнаешь? (Протягивает ей упакованный в бумагу инструмент.) Калина. Это ты, любовь моя! Петкутин! Бросаются друг другу в объятия. Петкутин. Душа моя, душа моя! Наконец-то я тебя нашел. Останемся вместе вечность и еще один день. Калина. Как, накануне Страстной Пятницы? Оба заливаются смехом. Калина вскакивает на Петкутина, лицом к его лицу, по обе стороны его фигуры видны ее ноги, в любовной игре он носит ее по сцене. ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ ТОЖЕ ДЕЛУ ВЕНЕЦ Действующие лица: Калина (сначала как тень, а потом ожившая) Кир Аврам Бранкович 1-й каменотес 2-й каменотес Паша Масуди Коэн (спит в шатре) Действие происходит в развалинах античного театра недалеко от Дуная. На первом плане два надгробия - Калины и Петкутина. Два каменотеса при свете фонаря выбивают на надгробьях имена. 1-й каменотес. Ты остался мне должен одну букву. Причем женскую! Сейчас мог бы подсобить мне и вернуть долг. 2-й каменотес. Идет. Женские буквы я люблю больше, чем мужские. Да я, брат, и вообще женщин люблю. Умирать буду, и то болыпе всего мне жаль будет, что не каждый день бабу тискал. (Подходит к надгробью Калины.) Что за буква, давай, пора и кончать. 1-й каменотес. Буква "А" в конце имени Калина. Работают. Появляется тень Калины в красном плаще. Калина. Настало после смерти пробужденье, Мы сбросили движенья, как одежды. Из жизни выйдя, как из чащи, с удивленьем Увидели места, знакомые нам прежде. Мы мясом молодым их время угощали, Нас после пиршества в темницу посадили, Собакам будущего кости завещали И новый ход часов себе открыли. Не слышим мы теперь ни шорохи, ни толки, Хотя растут, качаясь, из травы Наших ушей зеленые метелки. 1-й каменотес. Вон какая-то женщина. Что-то бормочет. В такое-то время, видно тут дело нечисто. Что ей делать одной среди могил? 2-й каменотес. Я женской породы не боюсь. Эта-то, одно место открыла, другое не прикрыла. Калина (в стиле XX века). Привет, ребята! 1-й каменотес. Доброго здоровья, госпожа. Калина. Кто это тут лежит? 1-й каменотес. Госпожа Калина. А лежит она или стоит, это вам, госпожа, виднее, чем нам, убогим. 2-й каменотес. Говорят, она была молодой и красивой. Как зеленый луг. Такая, что если бы даже под бабу попала, и то бы понесла, а про нашего брата я и не говорю, у нас с этим делом быстро. Калина. А что ж она померла, такая молодая да красивая? 2-й каменотес. Ее на глазах жениха разорвали на куски мертвецы. Только так ей и надо, нечего ночью по театрам таскаться. И ты такая. Если мужика ищешь, считай, что нашла! (Подходит к Калине.) Калина вдруг начинает петь "Yesterday" Beatles. Каменотесы убегают со всех ног. Из темноты появляется кир Аврам Бранкович. Аврам. Ты звала меня? Калина. Конечно. Я самая большая ошибка твоей жизни. Аврам. Хочешь мне отомстить? (Заметно, что он напуган.) Калина. Нет, хочу предложить тебе небольшую торговую сделку. Хочу продать тебе свою смерть. Аврам (переборов страх.) Зачем мне это нужно? Калина. Мою смерть ты знаешь, а свою - нет. Давай поменяемся? Твоя может оказаться хуже моей. Аврам. А может и лучше. Калина. Лучше не может. Я уже знаю, как ты умрешь, и ты хорошо знаешь, что я это знаю. Так что, согласен или нет? Аврам. Я хочу знать, как я умру и когда, но не хочу покупать твою смерть. Мне и моя хороша. Какая будет, такая и будет, другой не надо. Калина. Хорошо. Иди за мной. Подходят к шатру, который стоит в темноте перед театром. Сейчас услышишь, как ты умрешь. Это будет в 1689 году, во время битвы при Кладове, где австрийцы и сербы сражаются против турок. Калина откидывает завесу на входе в шатер, видна его внутренняя часть, просторная, застеленная толстыми коврами. На ковре спит Коэн. Масуди и паша разговаривают, сидя на подушках. Тебе знаком кто-нибудь из них? Аврам. Я знаю младшего. Это мой слуга, Масуди. Калина делает знак Бранковичу, чтобы он молчал. Те, что в шатре, начинают разговор. Паша. Говорят, ты читаешь сны? Масуди. Да. Я могу охотиться на чужие сны, как ты на зайцев. Паша. Видишь того, кто спит здесь? Это мой конюх, он болен сонной болезнью и уже никогда не проснется. Можешь ли ты прочитать, что он видит во сне? Масуди. Разумеется, могу. Меня уже убивали в чужих снах. Он видит во сне человека по имени Аврам Бранкович. А так как в настоящий момент этот Бранкович умирает, человек, лежащий здесь, видит во сне его смерть. Паша. Значит, он может, видя во сне умирающего Бранковича, пережить смерть и остаться живым? Масуди. Да, но не может проснуться и рассказать нам об этом. Паша. Но зато ты, наверное, можешь видеть, как он видит во сне смерть Бранковича? Масуди. Могу, и я немедленно отчитаюсь перед тобой в том, как умирает человек и что он при этом чувствует. (Подходит к спящему Коэну и пристально смотрит на него.) Странно. Очень странно. Бранкович стоит не на земле. Паша. А где же он? Масуди. На каком-то высоком столбе. Паша. И что он делает? Масуди. Три турка целятся в него из луков. Ему обещано, что, если он не умрет после пятой стрелы, ему подарят жизнь. Они в него стреляют, а он считает. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять... Вот он упал со столба и перестал считать. Падая, он столкнулся с чем-то твердым, неподвижным и огромным. Но это не земля, это смерть. Но в той же самой смерти, между уколами стрел, он умирает еще одной, какой-то незрелой, детской смертью. Бранкович лежит за какой-то печкой, сложенной в виде небольшой разукрашенной церкви, и мочится. После того как из него выльется все его прошлое, он будет мертв. Смотри-ка, теперь он умирает еще и третьей смертью. Эта смерть Бранковича едва различима. Он как будто стоит сотни лет между двумя первыми и этой третьей смертью. А вот у него выпали сразу все волосы, как будто кто-то сбил шапку с уже мертвой головы... А сейчас сон твоего конюха пуст, как русло пересохшей реки. Калина (опускает завесу над входом в шатер). Не хочешь ли теперь купить мою смерть вместо своей? Аврам. Нет. То, что я видел, не мои смерти. Это смерти моих детей. Калина. Конечно. Каждый человек умирает смертью своих детей. Но претерпевает их сам, так же как и его дети должны будут претерпеть смерть своих потомков... Давай все-таки договоримся. Три твои смерти, чьими бы они ни были, я возьму на себя. Я умру снова, на этот раз вместо тебя. Ты своих трех смертей и не почувствуешь, их почувствую я. Аврам. Чего же ты требуешь взамен? Калина. Дай мне один день своей жизни в обмен на три смерти. Аврам. Хорошо. А на что тебе один день жизни? Калина. Я хочу еще раз переспать с одним человеком, которого я любила. Я хочу любить его вечность и еще один день. Аврам. Не думаю, что ты в выигрыше, Калина. Я знаю, что ты хочешь сейчас сделать и с кем хочешь встретиться. Тебе нужен Петкутин! Но прежде чем ты возьмешь себе три мои смерти, подумай о том, что этой встречи может и не получиться. Калина. Пусть тебя не заботят мои заботы. Аврам. На прощанье я открою тебе еще кое-что. Если на пути к Петкутину, а ведь ты ищешь его, вспыхнет синий огонь, ты его найдешь, но если полыхнет огонь красный, ты навсегда разойдешься с тем, кого любишь и ищешь по всем жизням и смертям. (Протягивает руку к Калине и дотрагивается до ее большого пальца своим большим пальцем.) Вот тебе твой день! В Калининой половине античного театра стремительно рассветает, рождается солнце, Калина преображается из тени в красавицу, ее лицо снова приобретает краски, тело предстает обнаженным во всей молодой красоте и блеске, а на половине Бранковича по-прежнему ночь с луной и звездами. Особенно бросаются в глаза роскошные волосы Калины, длинные и волнистые, такие же, как были у нее при жизни. Бранкович удрученно уходит в ночь. Калина (выносит на середину своего дня хазарский горшок, синий с золотом. Приносит воду и начинает из глины месить Петкутина. Кладет глину в горшок и шепчет сороковой псалом). "Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне и услышал вопль мой. Извлек меня из страшного рва, из тинистого болота; и поставил на камне ноги мои, и утвердил стопы мои..." Раздаются три удара колокола с ближайшей церкви. Калина палкой разбивает горшок, из него вырывается красный огонь, и на дне его не показывается Петкутин. Горшок пуст. Калина в отчаянии падает на землю и рыдает. "Ах, добрый мой ангел, неужели ты меня навсегда оставил?" (Ее день угасает, она встает и смотрит на солнце. После того как оно заходит. Калина три раза вскрикивает, и волосы спадают с ее головы, как шапка. Она снова превращается в такую же тень, какой и была.) "НАСТАЛО ПОСЛЕ СМЕРТИ ПРОБУЖДЕНЬЕ..." Действующие лица: Петкутин 1-й каменотес 2-й каменотес Актер (позже играет Яблоко) Актриса (на самом деле это мужчина, позже играет Богородицу) Река Иордан (актер) Златорунный баран (актер, у него на плечах золотое руно). Действие происходит в развалинах античного театра недалеко от Дуная в XVII веке. Два каменотеса выбивают на надгробиях имена Петкутина и Калины, они работают при свете двух маленьких фонарей. Работа затянулась допоздна. Надгробия находятся перед развалинами античного театра, на заднем плане видны скамьи для зрителей. 1-й каменотес. Длинное у тебя имя? Успеешь до ночи? 2-й каменотес. Не такое уж длинное. Калина. 1-й каменотес. Ясное дело, у тебя от рук всегда бабой пахнет. 2-й каменотес. Говорят, ее мертвецы на куски разорвали... 1-й каменотес. Да нет, они старше. Вначале была смерть. Древняя, древняя смерть, более старая, чем человек и рожденье до рожденья... 2-й каменотес. А у тебя сегодня длинное имя? 1-й каменотес. Мужское. А мужские имена труднее. Петкутин. 2-й каменотес. Что с твоим случилось? 1-й каменотес. Разное про него говорят. 2-й каменотес. А-а, он из тех, кто в дом не через дверь входит? А что же говорят-то? 1-й каменотес. Говорят, он не человек. 2-й каменотес. Исключено. 1-й каменотес. Почему исключено? 2-й каменотес. Потому что умереть может только тот, кто жив. Никто, кто неживой, умереть не может. Это невозможно. 1-й каменотес. А хочешь убедиться в том, что Петкутин не был человеком? 2-й каменотес. Не откажусь. А как? 1-й каменотес. Очень просто. Загляни в его могилу. 2-й каменотес. В могилу? Там черти свадьбу играют. 1-й каменотес. Его там нет. Могила Петкутина пуста. Как рот без вина. 2-й каменотес. Оборони, Господь! Да что же бывает с такими? Куда они деваются? Не может человеку достаться ни двух сокровищ, ни двух жизней. 1-й каменотес. Поэтому я тебе и говорю, что Петкутин не человек. Одно только тело без души. Говорят, что такие всегда снова возвращаются в мир живых. Стоит колоколу на церкви пробить три раза. Они блуждают в окрестностях и ищут душу своему телу. Оба испуганно озираются. 2-й каменотес. Я закончил и теперь уж пойду. Ты не успеешь. У тебя на две буквы больше. 1-й каменотес. Знаешь что, давай поделим их пополам. Сделай за меня одну букву, а я тебе ее в другой раз верну. 2-й каменотес. Значит, букву в долг? 1-й каменотес. В долг. 2-й каменотес. Но только, чур, женскую букву, а не мужскую. Я больше люблю выбивать женские имена. 1-й каменотес. Идет. Получай женскую букву. Давай-ка за дело. Но ты поостерегись! Из-за красоток многие погорели. Оба работают над одним надгробием, надгробием Петкутина. Появляются актеры, они несут шатер и реквизит для рождественского представления. Еще до их выхода по небу начинают двигаться две блестящие звезды, которые они держат за нитки, как воздушных змеев. Каменотесы застывают в изумлении. Актер. Найдутся ли здесь зрители для нашего представления? Мы актеры, и мы только что сюда прибыли. Завтра мы отправляемся дальше. 2-й каменотес. Счастливого вам пути! Актер. А есть ли здесь еще кто, кроме вас? 2-й каменотес. Не считая этих двух покойных, никого. Может, они вам закажут представление? (Щиплет актрису за грудь, засунув руку под ее блузку, и, удивленный, вытаскивает оттуда яблоко. Откусывает кусок яблока.) Актриса. Не все золото, что блестит. Не все счастье, что манит! Актер. Кто бы ни заказал, если он заплатит, может быть уверен, что сыграем мы. превосходно. 1-й каменотес. А кому нужна ваша игра? Я, например, служу мертвецам и за их счет живу. А вы? Актриса. Мы живем за счет мертвых писателей и живых зрителей. Таких, как ты, которые быстры на плевки и медленны на похвалы. Актер. У человека договор с Богом. От Него он получает только сорок частей своей жизни и может ими пользоваться, остальные шестьдесят уходят неиспользованными обратно к Богу. А мы, актеры, лицедеи и скоморохи, можем представить перед тобой те самые неиспользованные шестьдесят частей твоей жизни. 1-й каменотес. Мы уже кончаем. Осталось собрать инструменты, прочитать псалом - и в путь-дорогу, а вы тут читайте свое кому хотите. (Собирает инструменты.) Актер. Ну нет, так не пойдет! Вы должны заплатить за представление и посмотреть его, а не то познакомитесь с моей палкой! Оба каменотеса (в страхе падают на колени и начинают читать псалом). "Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне и услышал вопль мой. Извлек меня из страшного рва, из тинистого болота; и поставил на камне ноги мои и утвердил стопы мои..." С ближайшей церкви раздаются три удара колокола, и в античный театр входит Петкутин. Каменотесы и актеры смотрят на него, оцепенев от изумления. Петкутин. Настало после смерти пробужденье, Мы сбросили движенья, как одежды. Из жизни выйдя, как из чащи, с удивленьем Увидели места, знакомые нам прежде. Мы мясом молодым их время угощали... (Чихает. Актерам.) Вы уже здесь? Актер. Мы-то здесь, а вот ты откуда взялся? Петкутин. Когда колокол прозвонил в первый раз, я был в Индии, при втором ударе - в Лейпциге, а с третьим ударом вошел в свое тело. Актер. Осади, приятель! Кто здесь дает представление, ты или мы? Петкутин (подходит к Калининой могиле). "Я думаю, любовь моя, что это был низкий, нехороший поступок!" (Подходит к камню в центре театра, где он оставлял деньги до того, как был растерзан. Собирает монеты.) Я нанимаю вас и заплачу, как и положено. Вы можете сыграть представление, которое называется "Вертеп"? Актер. Ну, это другой разговор. Правда, вы выбрали странное место и время. "Вертеп" играют на Рождество, сейчас не время, но мы актеры, а раз так, то нам деваться некуда. Петкутин (дает актерам деньги). Один, два, три, четыре, пять марьяшей! Актриса. Что это с вами, вы такой бледный? Петкутин. Неужели вы не слышали? У нас умер один из членов семьи. Актриса. Нет, не слышали. А кто у вас умер? Петкутин. Как это кто? Вы что, не видите? Я. Уже и сорок дней прошло. А ведь я только-только женился. Актриса. И у меня была жена... В ее душе - весна, в моей - осень, и одна и та же птица пролетала через обе души... Она вас очень любила? Петкутин. Да. Но дело не в этом. Актриса. А в чем же дело? Петкутин. Она разорвала меня на куски и сожрала. Она, Калина, была единственным человеческим существом, которое я любил. Актриса. И не то бывает, говорят венгры... А почему? Может быть, вы были слишком сладким? Петкутин. Это было своего рода пари. Пари о том, человек я или не человек. Человеческое существо или нет. Актер (с опаской). И что же - да или нет? Петкутин. Похоже было, что человек, хотя и не человек. Вот, я здесь, а там моя могила. Меня зовут Петкутин. Я тот самый, с надгробия. Актер и каменотесы, крестясь, отступают от Петкутина с суеверным страхом. Сбиваются поближе друг к другу. Не бойтесь, я вам ничем не опасен. Актриса. Да? Кто же тогда опасен? Петкутин. Такие же, как вы сами. Все человеческие существа, живые и мертвые. Они сожрут вас, так же как сожрали меня! Заразят и уничтожат, как заразили и уничтожили меня! Актриса. Как это? Петкутин. Вы что, не играли "Вертеп"? Актер. Играли. Петкутин. А разве это не то представление, с двумя звездами, где новорожденному Христу вместо людей поклоняются дерево, вода и зверь? Актер. То. Петкутин. Ну так начинайте! (Широким взмахом руки делает им знак начинать.) На небе появляются две звезды, они движутся по небу до середины сцены, где поставлен шатер. В шатре сидит Богородица, в яслях новорожденный Христос. К яслям подходят Златорунный баран (актер в накинутом на тело куске материи), актер со стеклянным прозрачным сосудом с водой, то есть река Иордан, и актриса вся в листьях, с двумя яблоками на груди, символизирующими два первых плода. Богородица. Построю церковь звездную, Поставлю двери лунные, Иконы, взглядом писаны, А служба в снах привиделась. Верхом приеду в церковь я, Копьем открою дверь с коня... Река Иордан (поднимает книгу). Это Ветхий Завет, будущая кровь Христова. Кровь того, кто лежит, новорожденный, в яслях. У него есть на небе Отец, но нет Матери. Яблоко (поднимает вторую книгу). Это Новый Завет, будущее тело Христово. Тело того, кто лежит, новорожденный, в яслях. Здесь, на Земле, у него есть Мать, но нет Отца. Баран. Он искупит все будущие и прошлые грехи человека, искупит и его первородный грех! Петкутин (вмешивается в представление). Но это не значит, что он и меня спасет! Не спасет он и тебя, вода, и тебя, дерево, и тебя, животина! Баран. Что ты имеешь в виду? Петкутин. Мы не человечьей породы, на нас нет первородного греха, мы не были изгнаны из Рая. Христос воплотился не в яблоню, и не в воду, и не в золотое руно. Его вселенская задача искупления не для нас, потому что мы не значимся в книге грехов и должны жить своей собственной жизнью. Почему мы должны страдать за чужие грехи? Что мы здесь делаем? 1-й каменотес. Обожди, приятель! И я тоже, хоть я и человек, задаю себе вопрос: что мы здесь делаем? Ты только посмотри - человек тратит огромное количество хлеба, штанов, чулок и ненависти. И этого ему всегда не хватает. А всего остального - мудрости, красоты, - их на свете гораздо больше, чем мы можем потратить. Вот ты, который не человек, у которого на Земле есть отец, но нет матери, скажи нам, кто мы, люди, и зачем мы здесь? Петкутин. Вы здесь потому, что в этой части Вселенной время научилось останавливаться. Если вы поймете, что Вечность исходит от Бога, а время - от Сатаны, вам станет ясно, что в определенном месте есть "золотое сечение" Вечности и времени. Здесь время на мгновение замирает, чтобы получить благословение Вечности, это и есть ваш "настоящий момент". Вы, люди, находитесь здесь, на Земле, потому, что в этой части Вселенной время останавливается и тем самым делает возможной вашу жизнь. Но существует и загрязненное время, которому не удается пересечься с Вечностью, и оно лишено благословения и остановки, лишено вашего настоящего и потому бесплодно, пусто. В такой части Вселенной не может выжить никто. После того как вы преступно изгадили Землю, заразили растения, воды и зверей, вы хотите отправиться дальше, хотите изгадить и звезды. Мы прощаемся с вами. Мы пойдем за своей звездой, а не за вашей. Мы найдем свою новую душу. И будем любить ее вечность. И еще один день. Прощайте, люди! Петкутин берет у актеров сосуд с водой, яблоки, накидывает на плечи золотое руно и поднимается вслед за второй звездой, которая отделяется от Земли, и она, сверкая все ярче, уносит его в бесконечные дали Вселенной.