Оцените этот текст:



     РОМАН
     Перевод с сербского Л. САВЕЛЬЕВОЙ
     ╘ Горан Петрович, 1993
     ╘ Л. Савельева. Перевод, 1997

     О Горане Петровиче, травинке из рукописи и нездешних мечтах
     Горан Петрович не похож на человека, родившегося в 1961 году в Кралеве,
маленьком сербском городке,  сильно  пострадавшем  во  время  второй мировой
войны. Тем более он не похож на того, кто закончил там школу. Горан Петрович
пишет   не   так,   как   написал   бы   человек,   работающий  на   местном
вагоностроительном заводе. Он  не похож на того, кто пишет на сербском языке
и  считает литературным  образцом  для себя  Данилу  Киша. Поколение  Горана
Петровича не похоже на землю, на которой оно выросло, оно стало, может быть,
одним из самых  странных  явлений конца XX века. На  своей фотографии  Горан
Петрович не похож на писателя, сказавшего: "Даже самая маленькая травинка не
может вырасти в рукописи просто так, без последствий".
     Его книги, особенно две последние -  роман  "Атлас, составленный небом"
(1993),  который русский читатель  найдет  в этом номере журнала, и  сборник
"Остров и  рассказы его окрестностей" (1996), - можно назвать самыми редкими
по своему вкусу плодами, выросшими сегодня в саду сербской литературы. В них
проявилась  сила и  фантазия того поколения, которое  беззлобно  и  радостно
сопротивляется  данной  ему  реальности   мира   и   противопоставляет  себя
разрушению и смерти, что завладели Балканами и нашими судьбами в начале 90-х
годов этого столетия. Сегодня такие книги подобны  горсти  соли, оставленной
на черный день и найденной тогда, когда пришло время трудностей и нищеты.
     В  этих  книгах  звучат  лучшие  из  интонаций,  свойственных  прозе, -
лирический   юмор   и   поэтическая   фантазия,   не   нарушающие,   однако,
повествовательной  концепции автора. Сам писатель так говорит о себе:  "Я не
из тех, кто думает, что  мы  заплатили слишком большую цену за наши мечты. Я
скорее думаю, что мы втридорога расплатились за чужие".
     Беженцем из абсурда XX века назвала Петровича критик  Ясмина Михайлович
в своей большой статье о его творчестве. Вот что она, в частности, пишет:
     "Дом  -  главный  герой романа "Атлас, составленный  небом"  - это, как
сказал бы Баш-лар, волшебное  пространство  застывшего детства. Оно  застыло
так  же, как застыла праистория. Дом  населяют заговорщики  духа, защищающие
свое время, вечные юноши, доблестно сражающиеся за свою  территорию - страну
грез и мечты.  Снаружи, за пределами дома,  зияет бесплодная, всепоглощающая
пустота.  Книга борется  с этим  чудовищем пустоты.  Кроме того, это каталог
фольклорных  мотивов сербского  и других славянских народов, это миниатюрная
антропологическая  энциклопедия  и  справочник  существующих  и  вымышленных
растений, минералов, животных,  предметов. И  наконец,  "Атлас, составленный
небом" -  это  своего  рода  манифест  постмодернистского  восприятия  мира,
человека, уставшего от обыденности и, следовательно, от политики".


     Достоин кубка, наполненного искренней признательностью,  обычай  старых
картографов,  прежде  чем  приступить  к   работе   над  картами,   прилежно
"опробовать"  на первом листе свое перо. Понятно  - не  только затем,  чтобы
приноровиться к нему  и "разогреть" руку, но и чтобы как-то  помочь будущему
обладателю  этих карт  сориентироваться  в том,  что  его ожидает. Если перо
оказалось  хорошим  -  вот  радость!  -  трусливая  Пустота,  поджав  хвост,
отступает, и  становится ясно (разумеется, не  до  конца), какие мысли ведут
это перо. Их не так уж много, все  поместятся на раскрытой ладони: пятьдесят
две  надземные  главы,  пятьдесят  два  коридора  катакомб  комментариев   и
пятьдесят две  иллюстрации в скромных рамах образуют не  просто пространство
для  чтения.  В  этом   пространстве  желающий   может   перемещаться  вдоль
обозначенных  и необозначенных  дорог, через  существующие и  несуществующие
края, ныряя, чтобы  увидеть  дно  под водой,  наклоняясь,  чтобы  разглядеть
привлекшую внимание травинку, приподнимаясь на цыпочки, чтобы  всмотреться в
тихое облако...  Здесь  реки  когда-то  были каплями, а дороги - тропинками,
поэтому тот, кто захочет, может на ходу  составить небольшой Атлас. Конечно,
дело самого составителя,  как  он распорядится имеющимся материалом, в каком
порядке  будет класть  стены, где устанавливать  опоры, оставлять проемы для
окон,  насколько  украсит  этот  Атлас  его собственная фантазия.  Картограф
надеется, что из  его материала можно построить надежное пристанище,  откуда
открывался бы широкий и роскошный вид: Однако радость  его не  станет  ни на
одну улыбку меньше, если  из всего предложенного  составитель устроит  пусть
временное,  но  удобное  и  теплое место для ночлега,  в котором  он  сможет
провести хотя бы одну ночь.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 1. Картограф, "Проба пера", чернила, бумага, 21x12 см, 1991
год, Архив Тайного  объединения  развеянных по  всему  миру  сот Вавилонской
библиотеки.


     Пространство в самом  начале,  когда глаза читателя  еще  не  утомлены,
картограф хотел бы  использовать в качестве подходящего  места и момента для
благодарения. Весенняя ветка сердечной благодарности - самое  малое из того,
что  заслуживают  все, кто помог  в подготовке материала,  внесенного в этот
Атлас.
     Пространство, открывающееся впереди,  заботливо расширили или пополнили
те,  кто  был  предложен  составителю   как  связующие  звенья:  Королевское
географическое   общество  в   Лондоне,  Национальная  библиотека  Сербии  в
Белграде,  Галерея  Уффици  во  Флоренции,  Музей   текстиля  в  Вашингтоне,
Китайская коллекция Восточного института в Чикаго,  Третьяковская  галерея в
Москве,  Государственный  архив  в  Венеции, Зал  свежести  дворца Эскориал,
Метрополитен-музей  в   Нью-Йорке,  библиотека  Гази-Хусревбека  в  Сараеве,
Галерея  зеркал  в  Женеве, Королевский музей  изящных искусств в  Брюсселе,
Астрономическая  обсерватория  в Белграде, Музей Топкапы  в  Стамбуле, Музей
стекла  в  Мурано,  Югославская кинотека  в Белграде, Институт колдовства  в
Лагосе,  Прадо   в  Мадриде,  Ботанический  отдел   Академии   невидимого  в
Ленинграде, Музей путешествий в Дели, Комиссариат парков, травы и памятников
в Граде, Кабинет карт и глобусов Национальной библиотеки Сербии  в Белграде,
Общегосударственный  легат  снов  в Париже,  Музей игрушек  в  Михельштадте,
Национальная  портретная  галерея  в  Лондоне,  Египетский  музей  в  Каире,
Университетская библиотека в Риме, монастырь  Грачаница,  Еврейский музей во
Франкфурте,  НАСА  -  Национальное  управление  по  аэронавтике - в Милуоки,
Собрание   Государственной  музыкальной  консерватории  в  Берлине,  Галерея
художников-примитивистов   в   Светозареве,    Министерство   древностей   в
Аддис-Абебе, Читальный зал Британского культурного центра в  Белграде, Музей
сербской православной церкви в Белграде, Галерея Нуньо Гонсалеса в Лисабоне,
Музей  прикладного   искусства   кочевников  в   Алжире,  Картотека   одного
министерства  в Париже,  Галерея каллиграфии  в  Сремски-Карловцах,  Великий
музей  бумажного  кружева, фонариков  и воздушных  змеев в  Пекине  и  Архив
Тайного объединения развеянных по всему миру сот Вавилонской библиотеки.
     Разумеется, богатство всех  этих  собраний  нельзя  было  бы  с  толком
использовать,  если  бы  не  доброжелательная  и  сердечная помощь  музейных
смотрителей, алхимиков,  собирателей карт, историков, шаманов,  музыковедов,
астрономов,  фотографов,  орнитологов,  звездочетов,   археологов,   ткачей,
каббалистов,   вышивалыциц,   ювелиров,   географов,   гончаров,   спиритов,
архивариусов,   библиотекарей,  космографов,  демонологов,  документалистов,
журналистов,  жрецов,   реставраторов,   рисовальщиков,  толкователей  снов,
негроманов,  биологов,  архитекторов,  землемеров и  других  людей,  которые
своими профессиональными  советами направляли картографа  на  истинные  пути
изучения перечисленных музеев.
     К  этому, безусловно, следует добавить и особую благодарность  всем тем
владельцам   частных  коллекций,  которые   любезно   позволили   картографу
ознакомиться с содержанием своих собраний.
     Также  картограф воздает должное терпению, проявленному  переводчиками,
доброжелательным  советам  своих  коллег,  словам  одобрения  друзей,  столь
необходимой помощи семьи  - все это имело  огромное, а иногда  даже решающее
значение в преодолении трудностей, возникавших по ходу работы.
     И под конец  все тот  же картограф отдельно благодарит составителя, или
пользователя  (как ему  больше  нравится), потому  что без  него  весь  этот
материал  так и остался бы лишь материалом; он не превратился бы в  какое-то
целое - ни в Атлас,  ни в пристанище, продолжая быть простым собранием глав,
комментариев  и иллюстраций, среди которых растут листья папоротника и мох и
где  в  одиночестве,  в  морозной безвидности  проходят  дни грустных  слов,
которые никогда не цветут. Весной
     Картограф



     Невзирая  на  серьезное  Сашино предупреждение, что  было  бы  разумнее
подождать и узнать мнение отсутствующих, в то же утро мы бросили якорь шкалы
нашего  радиоприемника  среди  журчания музыки, выпили по  рюмке абрикосовой
наливки за удачное начало и приступили к осуществлению нашей идеи. Не успели
у мужчин сползти засученные рукава, а вся мебель из комнат второго этажа уже
стояла  на  первом.  Женщины  сновали вокруг,  заботливо  пряча  все хрупкие
предметы: посуду,  вазы, декоративные тарелки, бутылки, картины, кувшины для
воды,  настольные  лампы,  зеркала,  медальоны, цветочные  горшки,  графины,
фарфоровые фигурки, - в общем,  все, что не  приучено менять место и в таких
случаях (даже при малейшем  перемещении) имеет обыкновение нарочно  ломаться
или, что еще подлее, давать трещину.
     Всецело охваченные  уверенностью, что взялись за очень  важное дело, мы
даже  не смогли  всего  упомнить  -  и  потому  об  усталости просто забыли.
Возможно, поэтому  чердак  был  разрушен  еще  до того,  как  утро  расцвело
полуднем. Одним словом, капельки пота еще стекали по нашим лбам, тонкая пыль
от штукатурки лепилась к ресницам, треск  досок крыши едва успел затихнуть в
ушах, а  возле  нашего  дома  уже  краснели  высокие стопки  снятой с  крыши
черепицы.
     Снизу, с  улицы, доносился шум  голосов взволнованных  сограждан.  Люди
стояли,  обмениваясь  мнениями и показывая руками то  на нас, то на довольно
крупный  кусок чердачной  тьмы  , которая лениво,  со скрипом  прощалась  со
стропилами   и   балками,  пока  наконец   не  исчезла   бесследно  вдалеке,
подхваченная  мощным потоком  воздуха.  Хотя  собравшаяся толпа была  объята
слоем недоумения толщиной в аршин (даже самый сильный ветер беспомощен перед
тяжестью непонимания) и никто не  мог сказать, что же происходит, никто ни о
чем и не  спрашивал (неужели бы мы не ответили!)  до тех пор,  пока из массы
строгих  и  озабоченных  лиц не  выделилось  одно,  по улыбке  более  других
запоминающееся, постоянная собственность почтальона Спиридона.
     -- Эй,  наверху! - крикнул он в нашу сторону, приподнявшись на носки. -
Соседи, помогай вам бог, что у вас с крышей?
     --  И  тебе того  же!  Хотим сменить цвет! -  Богомил показал  рукой на
стропила. - В этом году крыша у нас будет, так сказать, голубая!
     Почтальон   Спиридон   в   сердцах   шлепнул  себя   по   лбу,   видимо
раздосадованный  тем, что не  понял столь очевидную  цель  наших  действий и
после недолгого наблюдения опустился до уровня изумленных свидетелей.
     - Люди, дело ясное, они просто  меняют крышу! - с  гордостью объявил он
непосвященным то,  что  ему удалось узнать, поднявшись на  цыпочки.  -  Была
красная,  теперь  голубая.  Вместо  черепицы будет  небо. Больше  не на  что
смотреть, можете спокойно идти по домам.
     Так  что  ближе   к   вечеру,  когда  лепестки  дня  начали  потихоньку
закрываться,  а мы выносили строительный мусор и оставшиеся  куски чердачной
тьмы,  чистили  паркет  и  возвращали на  старые  места мебель,  народ  стал
расходиться,  разводя руками, пожимая плечами, злобно  комментируя глупость,
свидетелем которой он стал, или презрительно отводя взгляд от нашего дома2.
     А наверху, на втором этаже, всего лишь в нескольких  метрах над уровнем
непонимания,  мы заканчивали  свое  дело. Все  приняло такой  же вид,  как и
утром,  после  того как старинный  комод,  на  который мы  поставили обычные
солнечные  часы, занял свое прежнее  место. (Все приняло совершенно такой же
вид, как и утром, - только у нашего дома больше не было крыши.)
     Чем  больше  взгляд  наш  насыщался  новым  видом  жилья,  тем  сильнее
разбегалась по телу волна приятных жарких мурашек. Успех  всего предприятия,
правда  с  оговоркой, что  все  же  было  бы лучше подождать  отсутствующих,
признала даже Саша. Торжества по случаю окончания работ, устроенные  в самой
большой комнате  второго этажа, она сделала  еще более пышными, распустив по
плечам  волосы.  Чуть  позже  полная   луна,  похожая  на  роскошное  колесо
старинного  парохода, вплыла  в синий квадрат  нового  потолка. Только после
того, как ее серебряные лопасти перебрались за середину ночи, мы отправились
на  покой,  который,  безусловно, заслужили.  Прислушиваясь к  плеску  неба,
полный решимости бдеть до утра, в комнате с открытым потолком остался только
Подковник.



     Кажется просто невероятным, как человек добровольно соглашается большую
часть своей короткой жизни  проводить между двумя  тьмами. Наивно уверенный,
что его надежно охраняют внизу прочный пол, а наверху балки потолка, он даже
не  думает о  пагубности такого образа жизни. Конечно, редко  случается, что
люди  проваливаются  в подвальную  тьму или им  на голову обрушивается  тьма
чердачная. У смерти по имени Грызодуша медленные туфли, пелерина из тишины и
лицемерная маска. Дело в  том, что  коварные магнитные  силы,  царящие между
этими  тьмами,  вызывают их  медленное, но  неумолимое сближение. С течением
времени уютное для человека жилье превращается в пожизненную ловушку. Тогда,
пришпиленный  к  собственной коробке,  он ясно  осознает фатальность  своего
заблуждения,   однако,  как  правило,  не   находит  достаточно  сил,  чтобы
освободиться, а  его душа  отчаянно трепещет и  бьется, попавшись в страшный
капкан, пока  не  окончится  жизнь.  (См.  Энциклопедию  Serpentiana,  главу
"Общепринятый образ жизни и смерти".)



     Через три дня после того,  как была снята крыша, один из наблюдавших за
этим обратился в  "Городской газете" (No  1748) на странице, предназначенной
для   писем  читателей,   в  строительную   инспекцию.   Свидетель  события,
конспиративно  подписавшийся  как   "Добронамеренный  гражданин",   высказал
глубокое негодование:
     "<...>  Хотелось  бы задать  компетентным товарищам  вопрос: как  долго
собираются   они  смотреть  сквозь   пальцы   на   это   и  подобное   этому
безответственное  поведение отдельных лиц?!  У  нас в  городе,  естественно,
каждое здание  имеет крышу, таким образом, этот дом портит внешний вид всего
Предместья.  Еще  более  странно утверждение наших  сограждан, что они всего
лишь изменили цвет крыши. Сейчас это якобы  голубой, хотя  крыша  и вовсе не
видна. Пусть даже и так, однако ввиду  того, что  у всех других домов  крыши
нормального красного цвета, нельзя не согласиться с тем, что голубой на этом
фоне  выделяется  не  только своим  цветом, но и  своего  рода дерзостью  по
отношению к соблюдению устоявшихся принципов <...">
     Под   письмом   "добронамеренного  гражданина"  редакция   опубликовала
короткий  ответ  строительной инспекции, в котором была выражена решительная
готовность детально изучить неприятный инцидент и дать общественности (а как
же иначе!) самую исчерпывающую информацию относительно  мер, принятых против
нарушителей порядка.
     Печалъные-препечальные ряды домов, вереницы  стен, редкая зелень, улица
пересохла, людей нет, длинная нить паутины, свисающая с крыши, ветер, дующий
низко,  над самой землей, бесконечный  хоровод  бумажного мусора,  настоящие
утро  и  вечер   сюда  не  заглядывают,  среди  немногих  цветов  доминирует
сумрачный,  безвольные  снопы вечно  параллельных  линий, лишенных,  даже  в
бесконечности, оправдывающей жизнь надежды на встречу.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 2. Вид  Видосавлевич,  "Вид Предместья перед сносом крыши",
сериография, 84x80 см, 1989 год, собственность Еленки Утьешинович.



     Люди этой странной разновидности встречаются по всей Европе, чаще всего
они живут в равнинных  местах.  Рост их всего несколько сантиметров,  а кожа
красновато-коричневого   оттенка.   Их   интересуют  все   виды   искусства,
формулирование вопросов  (и  другие  виды  исследовательской  деятельности),
коллекционирование бабочек, старинных  рукописей, будущих успехов и взглядов
любимых  женщин. Они нервозны и легко  впадают в пограничные состояния. Чаще
всего их можно встретить  на берегу  реки  в послеполуденные часы, когда все
остальные  томятся в своих коробках-ловушках. Там, прямо на  месте, под ивой
или тополем, среди ракушек, улиток, волн и гальки, они внимательно следят за
природой, пытаясь определить свою роль и степень своего участия в реализации
ее  законов.  Ввиду  того  что  этим  наблюдениям  они  предаются  настолько
самоотверженно, что по нескольку  дней могут провести без  пищи  и воды,  их
почти никто не  замечает,  так как,  находясь  в таком особом состоянии, они
почти  невидимы и еще менее понятны и без того невнимательной  окружающей их
среде.
     Крыланов   можно   легко   узнать   не  только  по   характерному  рту,
напоминающему  своей  линией  подкову,  но  и  по  постоянной,  а  иногда  и
совершенно  полной  погруженности  в собственные,  необычайно разветвленные,
наподобие кроны дуба, растущего посреди поляны, сны.



     Как  говорит  одна  древняя  легенда,   сам  Бог  внедрил  в  сны  рода
человеческого,  перенося  из  поколения  в  поколение,  один  Завет,  тайную
формулу,  имеющую  для человечества  важнейшее  значение. (Более подробно  о
феномене  переноса  снов  из   поколения  в  поколение  см.  в  исследовании
"Вывернутая  перчатка"  историка эзотерии  М.Павича.) Считается,  что  Завет
невелик по объему и хорошо спрятан в снах  - никто точно не  знает, в  каком
именно.  То,  как   он  выглядит,  уже  веками  представляет  собой  предмет
всевозможных домыслов. Одни говорят, что он написан на клочке бумаги; другие
- что выгравирован  на  медной пластинке;  по словам третьих,  существует  в
устной форме - его должен произнести Старик, явившийся во сне. Тем  не менее
эти и многочисленные другие теории о том, как выглядит Завет, кажутся просто
сосновой иголкой по сравнению  с целым бором предположений  относительно его
содержания.   Приобретет  ли   тот,   кто   найдет  Завет,   вечную   жизнь,
неограниченную половую мощь, абсолютное знание или какую-то особую четвертую
силу, остается невыясненным до сих пор. (Поэтому так прискорбно долог список
тех храбрецов,  которые расстались с жизнью  в  своих собственных,  а чаще в
чужих снах.  Так же реально, как  пахнет снящийся цветок, может сорваться  с
кручи настоящей; из некоторых снов очень трудно найти выход, но, кроме всего
прочего, в снах обитает необыкновенно страшное существо по имени Морь.)
     Время   от   времени   забывавшаяся,   иногда   на   протяжении   годов
запрещавшаяся, снова  всплывавшая и  опять предававшаяся забвению  легенда о
Завете  постоянно  жила  лишь в  кругу рода крыланов-Подковников. Упорный во
всем, этот род людей упорно держался и за свои представления в этом вопросе:
тот, кто  увидит Завет,  приобретет возможность  изменить свой рост,  сможет
неограниченно  вырасти. Поэтому,  желая  коснуться звезд и  оттуда  взглядом
исследователя посмотреть на Смысл,  крыланы-Подковники всегда много спали, и
видели  много снов, и, невзирая  на опасности, всегда тщательно  исследовали
их. Погруженные в поиски Завета, они и наяву, уже проснувшись,  оставались в
сетях своих снов.
     Разумеется, надежды, связанные с возможной находкой магической формулы,
не  могли  не коснуться  и  нашего Подковника. Движение  воды,  даже  в  тех
случаях,  когда она  вышла  из  берегов, все равно определяет основное русло
реки. Для Подковника найти Завет было равнозначно вопросу существования. Как
и  весь  его вечно погруженный  в  сновидения  род, он верил, мечтал  и ждал
момента, когда сможет войти в круг посвященных. Именно он был одним из самых
горячих сторонников разрушения чердака - ведь тогда, в час,  когда откроется
тайна, ничто не помешает ему расти, сколько душа пожелает.
     Несколько раз,  убежденный,  что  напал на след Завета,  Подковник всех
нас, а в особенности Сашу, приглашал к себе, в свой сон,  присутствовать при
эпохальном открытии.  "Готовьте  корзины, я  соберу  для вас самые сияющие и
самые крупные звезды!" - возбужденно кричал он (да  что там кричал - орал он
еще в постели). К сожалению, ни слова из  Завета не было. Обычно выяснялось,
что  просто сон натер  себе  мозоль записками  об  изученных  и  неизученных
областях, камешком, зернами, крошками или еще чем-то столь же несущественным
и скучным.
     Среди  аргументов  Подковника единственным  более или  менее  серьезным
доказательством   существования   Завета   и  его   чудотворного   действия,
единственным ясно вырисовывавшимся  следом  на  песчаной  дороге  надежды на
возможность изменения роста  был фрагмент  из путевых записок "До Кавдака  и
обратно"  известного Мусафира Хамида, выдающегося путешественника, одного из
семи сыновей  арабского географа Идриси,  который вместе со  своими братьями
стал великим мучеником некогда святого дела картографии.
     В 1139 году от Рождества Христова в славную гавань Палермо из туманного
осеннего утра вошло большое судно. Не успели еще все его паруса освободиться
от ветра, а  по городу уже разнеслась весть, что по  приглашению Роджеро  II
"для того, чтобы осветить  все пространства и  границы  королевства", прибыл
географ Идриси. На землю Сицилии высадилось еще семь молодых магометан, семь
сыновей  Идриси,  зачатых в одну ночь семь лет назад  семью женами географа,
происходящими  из  разных краев Света. До  следующего  утра под  изумленными
взглядами  граждан  Палермо  продолжалась  выгрузка  арабских,  греческих  и
латинских   книг,   инструментов  для  измерения  земли,  инструментов   для
наблюдения  за  небом  и тюков сухих  листьев,  из которых  позже иностранцы
приготовляли себе напиток, который  они называли словом "чай". Знатные  дамы
потом в течение нескольких дней ходили  на прогулку вдоль причала,  надеясь,
что их парчовые платья пропитаются

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 3.  Ди  Паоло, триптих "Географ Идриси и сыновья",  картина
первая, та, что с левой стороны, темпера на дереве (по мотивам неизвестной в
настоящее  время  мозаики XII  века), 343x148  см, 1481 год, Галерея Уффици,
Флоренция.
     пьянящим  ароматом  этих  листьев,  если  в  спешке или  по  недосмотру
носильщиков несколько тюков осталось в утробе судна географа. Король Роджеро
II  встретил  гостя  со всеми  почестями,  которые  приличествуют  тем,  кто
обучался в далеком городе Кордове. Иностранцев поместили во дворце, где была
самая  близкая  к  звездам  башня. В  помощь  им  были  выделены  слуги  для
приготовления напитка "чай", слуги для  стряпни по магометанским правилам  и
слуги  для  ловли насекомых  (светлячков), которыми  географ  наполнял  свои
стеклянные   лампы.  Так  несколько   следующих  лет  прошло   в   спокойных
приготовлениях, которым  никто не  мешал.  Сыновья Идриси еще из колыбельных
песен знали языки  своих матерей,  а  из  других их песен  многое  узнали  и
выучили об  обычаях и  чудесах семи краев Света.  Отцу на Сицилии оставалось
лишь познакомить  их с знаниями,  приобретенными в  западных  Афинах, -  как
наблюдать за высотой, облаками, ветрами,  горами, водами, травами, камнями и
огнем в глубине земли. Мальчики росли, читая до  полудня Мирина  Тирского  и
Страбона,  а  после полудня Птолемея и  Ибн  Эзру, прилежно рассматривая  по
ночам во сне мифическую  горную цепь Кавдак -  горы, которые окружают  Свет.
Город  Палермо  вообще забыл  бы  о тихих иностранцах, если  бы каждый  день
незадолго  до наступления сумерек их слуги не выходили на поиски светлячков,
а из самой близкой к  звездам башни не разносился бы постоянно  запах чая. В
те времена знатные дамы города  Палермо с  их платьями, напоенными  ароматом
волшебного  напитка,  превосходили  в  изысканности даже  знатных дам города
Сиена.  По прошествии  десяти  лет  со дня  прибытия географа настал  момент
начать задуманное предприятие. Король Роджеро II оснастил суда, выбрал самые
надежные  команды  и торжествами,  подобных которым не помнила вся  Сицилия,
отметил день их  отплытия.  Наутро  семь сыновей  Идриси на  семи одинаковых
судах вышли  в море.  Граждане Палермо  после  выпитого  накануне  вина, еще
туманившего их взгляд,  не заметили,  а король, глаза которого были не столь
остры,  как  у  тех,  кто  по  ночам  читает  при свете  лампы,  наполненной
светлячками, не увидел того, что не укрылось  от  географа: в  открытом море
суда отделились друг от друга, и каждый из его сыновей взял курс на тот край
Света,  откуда происходила его мать, каждый  своим путем направился к  горам
Кавдак, горам,  стоящим на краю Света. Молчаливыми шагами вернулся  Идриси в
самую близкую к звездам  башню, открыл все лампы, выпустил рои светлячков и,
даже не потребовав, чтобы  ему приготовили напиток под названием "чай", стал
ждать.  Знатные  дамы города  Палермо  испугались,  что  они  потеряют  свою
привлекательность,  если  пьянящий  аромат  напитка "чай" выветрится  из  их
платьев.  Тем  не  менее очень  скоро, еще до того,  как  созрели маслины, в
Палермо  начали  стекаться сведения о небе, течениях, городах,  дорогах. Рои
светлячков сами слетались в лампы, и Идриси принялся тщательно  записывать и
зарисовывать все, что  содержалось в отчетах  его сыновей. Король Роджеро II
был удивлен -  юноши вели  себя  как  опытные  путешественники.  Для  них не
существовало быстрых течений,  крутых троп, непроходимых лесов,  кровожадных
зверей, опасных  разбойников. Они  продвигались вперед,  каждый своим путем,
пешком или верхом, на судне или в лодке. Настырные демоны малодушия осаждали
их, искушая волю, но все семь упорно шли к цели и обо всем виденном сообщали
своему отцу на  Сицилию. Довольны были и знатные дамы города Палермо - снова
приготовлялся чай, и их платья снова благоухали волшебным ароматом.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  4. Ди  Паоло, триптих "Географ Идриси  и сыновья", картина
вторая,  та, что в пя на  дереве  (по мотивам неизвестной в настоящее  время
мозаики ХМ века)

     А в самой близкой к  звездам башне рукопись "Географии" становилась все
толще,  карты  пополнялись,   свет  теперь  падал  на   многие  до  сих  пор
скрывавшиеся  во мраке края Света. Проходили  осени,  зимы, весны,  лета, ив
1154 году, после того  как  поступили последние  сообщения непосредственно с
горы Кавдак, Идриси передал своему покровителю  законченную книгу (названную
в честь короля "Kitabu al Roggero"),  все карты Мира, разбитого на семьдесят
секций ("Tabula Roggeriana"), и одну  большую карту Мира, выгравированную на
листе  серебра  (высотой  в  восемь  и шириной  в  шестнадцать  венецианских
локтей).  С  края Света,  с  мифической горы,  увенчанные  славой,  к Идриси
вернулись все сыновья. Все они получили почетное имя  Мусафир. Один  из них,
Мусафир Хамид,  описал  свое волнующее  путешествие в  ста  пятидесяти шести
главах рукописи "До Кавдака  и обратно". Вместе со всеми остальными братьями
он  погиб  однажды  ночью  в  1160  году,  отважно,  но  безуспешно  защищая
серебряную карту Мира, которую пытались растащить по кускам солдаты-мародеры
во время одного из военных набегов на Сицилию. И если  бы несчастные сыновья
Идриси не  получили  коварных ударов ножами, их,  несомненно,  убил  бы  вид
грабителей,  жадно  расчленявших небо, горы,  реки и травы. В ту же ночь рои
светлячков покинули Сицилию. Платья знатных дам города  Палермо превратились
в  обычную парчу,  а первенство в манере одеваться в запах имбиря перешло  к
знатным дамам городов Неаполь, Рим, Флоренция, Генуя и Венеция.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  5.  Ди Паоло, триптих "Географ Идриси и сыновья",  картина
третья, та, что с правой стороны, темпера на дереве  (по мотивам неизвестной
в настоящее время мозаики XII века), 343x148 см, 1481  год,  Галерея Уффици,
Флоренция.

     13.  <...>  На  одном  из  судов, на третьей Великой  воде,  был  и тот
человек, о котором я слышал, что он может  сам  изменять  собственный  рост.
Делал он  это так: раздевался догола и  вставал  на носу, в то время как вся
команда  ждала  в  гробовой  тишине.  Спустя  недолгое  время морские  птицы
опускались  на его  плечи и голову - они рассказывали ему о том, что видно в
пределах  их горизонта, а он, получив  знания о неведомых ему пространствах,
начинал тянуться к небу,  бодро,  как  утренний  тростник.  Благодаря  этому
капитан  судна  всегда  вовремя мог узнать, не  приближается ли  суша и  чьи
паруса показались вдали  -  пиратов  или  торговцев. А  с наступлением ночи,
рассказывали мне,  этот  человек  постепенно  уменьшался и  к  приходу  зари
возвращался  в  свой старый рост. Если  же капитану снова требовалась помощь
впередсмотрящего,  все  повторялось  так  же,  как  и  в предыдущие  разы. И
поскольку я все-таки не мог в это поверить, мне рассказали, что этот человек
относился к роду  крыланов-Подковников. Этот вид вообще-то во многом схож  с
другими  человеческими видами,  однако среди них время  от времени рождаются
счастливцы, которым удается раскрыть  тайну особого Завета - Завета, дающего
посвященным в него возможность изменять собственный рост. Но когда я захотел
увидеть  сам  этот  Завет, все тут же стали клясться  своим  Богом, что  это
невозможно.  Завет  хранят даже  не  так,  как  остальные  ценности,  а  еще
тщательнее -  во  сне. И  из  сна в  сон  передают, словно  из  поколения  в
поколение.  Я  тогда  решил  подробно известить обо всем  отца и  потребовал
встречи с этим человеком. Я хотел  упросить его,  невзирая на  все возможные
опасности,  принять меня в свой сон - вдруг мне повезет  и  я  увижу  там то
чудо, которое одаряет божественными  возможностями. Между тем  я  неожиданно
получил письмо с Сицилии,  которое содержало требование ввиду необходимости,
возникшей в связи с составлением "Географии",  незамедлительно направиться в
сторону Страны  зеркал, что  я и  сделал,  с  тяжелым сердцем отказавшись от
своего намерения <...>)

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 6. Мусафир  Хамид, сохранившийся фрагмент тринадцатой главы
путевых  дневников   "До  Кавдака  и  обратно"  (единственного   письменного
подтверждения  существования Завета,  который дает  посвященным  возможность
изменять  собственный  рост), около 1150  года, fol. 2, No  Н-14, библиотека
Гази-Хусревбека из Сараева.



     С первыми лучами солнца  господин  Половский входит в парк.  Садится на
свою любимую  скамейку  и ждет.  Обычно  он  сидит  вполоборота к  памятнику
Орфелину, стоящему  на берегу  аллеи, посыпанной белым  щебнем.  Рождающееся
солнце делает этот пейзаж  необыкновенно красивым, однако господин Половский
находится здесь  не  для  того,  чтобы  наслаждаться  пропорциями памятника,
чарующей игрой  мягкого утреннего света или свежестью воздуха. Он  здесь для
того, чтобы ждать.
     Стоит солнечным лучам засверкать более решительно, появляются голуби, а
вскоре  после них - старики. Позолоченные зернышки привлекают веселье  птиц.
Щебет  перемещается из крон деревьев  на  клумбы с цветами. Однако  господин
Половский  находится в парке и не для того, чтобы кормить  голубей,  как это
делают его сверстники. Он здесь для того, чтобы ждать.
     Чем старше становится  день, тем больше  людей в парке.  Сейчас здесь и
дети, и те, кто выгуливает собак, и  влюбленные пары. Фонтанами журчат сотни
голосов, брызжут  капли  искристого  смеха.  Однако  и  променад радости  не
представляет  интереса  для  господина Поповского. Он здесь  для того, чтобы
ждать.
     А  затем, после  десяти  часов,  глубокий  вздох  -  господин Половский
взволнован. Он поворачивается лицом  к  памятнику Орфелину, вокруг которого,
танцуя в воздухе, неутомимо кружит, как он заметил, и  летом и зимой одна  и
та  же бабочка. Как  и годы  назад, он  на миг удивляется этому,  но  тут же
смотрит на часы, проводит рукой по  волосам, поправляет лацканы пиджака безо
всякой нужды, приглаживает  бородку, разглаживает  брови, пощипывает щеки  и
совершенно перестает моргать.
     Замечает ее  господин  Половский еще издали,  сразу же,  как только она
появляется из-за  стволов лип. Вот,  в  развевающемся костюме цвета букетика
цикламенов она подходит  к памятнику и вступает на  аллею, где одиноко стоит
его  скамейка Высокая, с распущенными волосами, стройной  фигурой. А как она
идет! Юбка и: тонкой ткани волнующе очерчивает  линию ее ног. Ветер свободно
играет прядям! ее волос.  Все в ней приковывает  к себе взгляды гуляющих. Но
она - она идет прямо к нему. Белый щебень крошится под ногами!  Белый щебень
шуршит под нога ми! Вот чего ждал господин Половский!
     Разумеется,  он  знает,  что  эта  девушка  и  не  думает  спешить  ему
навстречу.  Он <  ней даже незнаком.  На  после  того как загадочная девушка
проходит  мимо него каждый день  около одиннадцати часов, господин Половский
встает со  скамейки с счастливым выражением лица, с сердцем,  переполненным,
как весной  бывает переполнена многоводная река,  направляется к  выходу  из
парка. "Да, - думает он этот момент, - чертовски приятно кого-нибудь ждать".

     19января  1785  года  Захария   Стефанович   Орфелин,  поэт,   учитель,
секретарь, путешественник, автор богословских и  научных трудов  и  школьных
учебников, живописец,  редактор, печатник, гравер, каллиграф,  бессребреник,
виноградарь,   физик,   историк,  первый  сербский   картограф,  составитель
календаря, человек, изучавший  медицину,  музыку  и  геральдику,  сломленный
нуждой и  неблагодарностью, истерзанный лихорадкой, заснул где-то  на хуторе
неподалеку  от  Нови-Сада сном,  из  которого  уже  не вернулся.  Приснилось
измученному Захарии, хотя  на дворе трещал мороз,  что  он  находится  среди
роскошного  парка.  Приснилось  убогому  Орфелину,  как он  прогуливается по
ухоженным аллеям, посыпанным мелким белым камнем, а мимо него мелькают  люди
с  веселыми  лицами  и  солнце  благословляет деревья,  траву и его  самого.
Приснилось  бедному  Захарии,  как  он  идет (хотя он не понимал,  как может
двигаться, не обладая весом), приснилось,  как подходит к высокому памятнику
из  блестящей бронзы,  как  дивится  работе  мастера  и  статности  отлитого
человека  с умным лбом. Приснилось всеми покинутому Орфелину, как он читает,
потому  что он знал буквы, как читает слова на плите  у  подножия памятника:
"Захария Стефанович  Орфелин. 1726-1785". И еще приснилось честному Захарии,
как он пробуждается и  с легкостью такой, которой не было у него при жизни и
какая пристала  праведникам, отпускает  свою  душу,  словно бабочку,  в явь.
Улыбнулся трудолюбивый Захария Орфелин  в своей  освященной постели, всегда,
мол, ему снились сны, объемлющие многое, а вот сейчас смог увидеть и большее
- во сне обнял и сон, и явь.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  7. Сава  Й.Тодорович, "Памятник  Орфелину", бронза, высота
258 см, 1926 год, Липовый парк, Град.


РАБОТЫ
     Время  от  времени   в  одной  трети  Северного  зеркала  '  появляется
Богомилова тетя  - Деспина. Сначала слышится стук,  как это обычной  бывает,
когда приходят гости, потом доносится тонкий голос: "Хозяева, есть ли  здесь
кто?!" - и после  этого часть зеркала  становится прозрачной и  показывается
лицо.  Тетя  Пина всегда в  хорошем настроении, а  перемены  можно  заметить
только в ее одежде, в зависимости от того, из какой страны она нам является:
на ней  то шляпа "сафари",  то шуба  из  горностая, а  то и  костюм в мелкий
цветочек,  а  как-то  раз  (когда  она явилась  нам  в  большой  спешке) она
"прибыла"  в  розовой  ночной рубашке.  Разговаривая  (изрядная часть  семьи
назвала бы  ее болтливой),  она  и  не  ждет, чтобы  мы все  собрались перед
зеркалом, она интересуется семейными новостями, рассказывает всякую всячину,
обязательно  описывает  свой  новый  роман  и  обязательно  раскаивается   в
предыдущем, расспрашивает, пишут ли у нас о ее последнем предприятии, просит
своего племянника  поберечься  от  простуды  и  столь же  неожиданно,  как и
возникла, исчезает из зеркала, оставляя нас в  изумлении  своим упорством, с
которым она занимается невероятно странными делами. Из рассказов Богомила, а
отчасти и от нее самой мы знаем, что в Китае она интересовалась скрещиванием
бабочек с хризантемами,  вместе  с сибирскими  шаманами превращала облака  в
добрых  джиннов,  участвовала в  экспедиции  по  поискам  миража  к  югу  от
Маракеша, в лесах Бразилии уничтожала тарантулов, в Эр-Рияде выучилась ткать
ковры-самолеты... В настоящее время она находилась в одной заморской стране,
где  с  помощью  рогатины  пыталась  отыскать  границу  между   всеми  тремя
временами.
     Появления  тети Пины  имеют огромное,  даже  не  было бы преувеличением
сказать, величественное значение  для всех нас. У кого в памяти не  остались
такие ее слова: "Послушайте внимательно, что я вам скажу,  реальность -  это
всего лишь  слишком тщательно причесанная фантазия!"  Важнейшей помощью  для
нас  стал и  ее совет  о том, как выбрать наиболее  благоприятный момент для
начала дел, связанных с талисманами:  "Если вам нужен талисман, в котором вы
совершенно уверены, то выберите для его изготовления такое время, когда тают
снега,  солнце  обещает  конец   зимы,  а  мрачным  силам  так  пекут  пятки
пробуждающиеся  растения,  что  те  почти  не  высовываются, пока  буйствует
природа".
     Так что все последние годы под бдительным взглядом Богомиловой тети  мы
выбираем для приготовления талисманов один из весенних  месяцев. Разумеется,
для того  чтобы талисман  против  зол и бед был эффективен, необходимо точно
придерживаться и непростых правил  его изготовления. Например, нужно собрать
за чрезвычайно  короткое  время  целых пятьдесят два составных элемента2.  И
всего должно быть ни много и ни мало, иначе все дело окажется загубленным.
     В день изготовления талисманов наш дом бурлит. Тетя Деспина не покидает
своей  трети  Северного зеркала,  внимательно следит  за ходом  процесса. Мы
пересчитываем, приносим,  уносим,  высыпаем,  собираем, снова пересчитываем,
запеваем, умолкаем,  отмериваем. Из  Северного  зеркала слышится  голос тети
Деспины:  "Осторожней  взвешивайте!"  Мы  внимательно  взвешиваем, режем или
берем одним куском, погружаем, высушиваем, прислушиваемся, пробуем языком на
вкус, пожалуй,  хватит, еще вот это,  еще вон то, посматриваем  на часы и за
несколько минут до полуночи помещаем  все  в широкую посудину (лучше всего в
один из тазов для варки варенья). Затем в это глухое время, когда магические
свойства становятся самыми сильными, мы аккуратно переносим посудину во двор
и  какой-нибудь ложкой побольше  или половником  мешаем  под светом Вечерней
звезды.  В Северном зеркале тетя  Пина бормочет заклинания против  инородных
тел:  "Отсюда,  оттуда, подальше  от  всех нас  - крик совы,  косой  взгляд,
солома, запах болиголова..." На рассвете, а  если ночь была ясной, то и чуть
раньше, когда  уже получилась масса приблизительно одного цвета и одинаковой
туманной структуры, мы делим  ее на восемь равных частей  и  кладем в восемь
непромокаемых  мешочков, которые заранее сшила и по образцу, полученному  от
тети Богомила, украсила вышивкой Молчаливая Татьяна.
     Когда мы с новыми  талисманами против всех зол  и бед собираемся  перед
Северным  зеркалом, тетя Деспина  сладко  чмокает губами: "Талисманы  на вас
отлично  смотрятся,  гораздо  лучше,  чем прошлогодние".  И  перед  тем  как
уступить  нам для прихорашивания  ту треть зеркала,  которую  она  занимает,
перед тем как вернуться в свою заморскую  страну и  продолжить там очередное
важное    предприятие,   добавляет   торжественным   тоном:   "Помните,   не
причесывайтесь слишком тщательно!"



     В нашем  доме есть два  главных зеркала: Западное и Северное.  Оба  они
находятся в гостиной, висят на стенах, соответствующих этим сторонам света.
     Западное зеркало  служит для  наблюдения за  ложью  и  правдой. Ложь  и
правда в  нем разделяются и предстают каждая сама по себе,  не смешиваясь, и
так их можно  ясно рассмотреть. На левой стороне  кристаллизуется ложь того,
кто находится  перед  зеркалом,  на правой -  правда. Так что уже из  одного
только этого  понятно,  что  процесс отражения в Западном  зеркале  проходит
очень болезненно. Неживые объекты ломаются, трещат и скрипят,  живые потеют,
их  бросает то в жар, то в  холод, дыхание затрудняется, начинаются страшные
головные боли.
     Благодаря всему этому  Западное зеркало за свою  историю сменило  много
хозяев, и его  происхождение бесследно затерялось  в многочисленных складках
перемен.  Легенды  говорят, что для  некоторых  своих хозяев  оно  было даже
смертоносным  - люди чаще всего не  в  состоянии пережить  разделение  лжи и
правды.  Что же касается относительно безобидных  последствий (постоянные  и
временные  формы  безумия,  исчезновения,   судороги,  вывихи   челюсти  как
следствие крайнего изумления, постоянно вытаращенные глаза, временные утраты
смысла   жизни),   то   их  перечислять  просто   бессмысленно.  Поэтому   и
неудивительно,  что  дольше  всего  зеркало задерживалось  в руках тех,  кто
соткан  или  из  чистой  лжи, или  из  чистой правды.  Естественно, для  них
отражаться в таком зеркале было вовсе не так мучительно. В силу того что они
видели себя  лишь  в  какой-то  одной половине зеркала,  им  не  приходилось
переживать болезненное раздвоение своего лица.
     Определенные  проблемы, вызванные  обладанием такой неудобной вещью, мы
решали  с помощью того, что  старались как  можно чаще смотреться в Западное
зеркало - так мы не позволяли лжи и правде переплестись в нас настолько, что
их  разъединение стало  бы слишком затрудненным и  болезненным. Со  временем
пользоваться этим зеркалом сделалось для нас гигиеническим навыком - так же,
как  следует  регулярно чистить  зубы, следовало  и  регулярно анализировать
актуальное соотношение лжи и правды в каждом из нас отдельно. В любом случае
это  было  полезно  делать  хотя бы для того,  чтобы какой-нибудь случайный,
непреднамеренный взгляд,  брошенный на поверхность зеркала, не  стал роковым
для владельца лица.
     Из  своих интересных  путешествий тетя  Деспина присылала  нам не менее
интересные подарки.  Мы  получали почтовые марки  стран, территория  которых
была  меньшей, чем две стопы, старые карты и книги,  листья и  корни  редких
растений,  ракушки  с морских  отмелей,  влажные  носовые  платки,  все  еще
хранившие  запах  воды далеких рек.  Одним из  первых подарков было странное
Северное зеркало  (купленное  во  время  поездки  по древнегреческим  местам
прорицаний). Оно  было  странным  по  крайней  мере по  трем  причинам:  его
поверхность была составлена из трех разных частей, трех кусков с изломанными
краями,  которые  совпадали  столь  точно,  что не возникало  сомнений - так
соединить  может  только  судьба, но  никак не  рука  человека. Первая часть
Северного зеркала постоянно запаздывала, она отражала прошлое -  и  когда на
дворе уже  вовсю бурлил день, в зеркале едва лишь проглядывало утро.  Вторая
часть была  обычной,  она отражала настоящий момент  - в  полдень там  царил
полдень и так далее, по порядку. (Единственная странность этой части зеркала
состояла в том, что, даже  находясь от нас за тысячи и тысячи  километров, в
нем время от времени показывалась тетя Пина.) Третья часть Северного зеркала
всегда спешила, она отражала будущее -  в полдень  эта сторона зеркала  была
уже окутана тьмой ночи, которая еще только должна была наступить.
     И  кроме  того,  будто  всех его странностей и  так было  недостаточно,
история,  связанная с Северным зеркалом, еще и усложнялась его своенравием -
иногда оно  скрывало прошлое,  иногда утаивало что-то из будущего, а судя по
пробелам  в  отражении,  кое-что не существовало и в  настоящем. Однако  при
других  обстоятельствах  все  безукоризненно  переливалось  из  одной  части
зеркала  в другую,  проходя через  все  времена (лишь незаметно запинаясь на
швах), -  таким образом Подковник в один и тот  же момент мог себя видеть  с
утра, когда он ошалело рассматривал в зеркале свое лицо (пока спросонья  тер
глаза) и до вечера (пока сонно зевал, лежа в постели).
     Солидные усилия, приложенные к тому, чтобы обнаружить закономерности, с
помощью которых можно было бы  управлять своенравным зеркалом,  "увенчались"
нашей  безоговорочной капитуляцией. Может быть, проблема состояла не в самом
Северном  зеркале,  а  в отражавшихся  в  нем предметах, которые  привыкли с
легкостью получать подтверждение своего существования из отражений в других,
обычных зеркалах.
     Кроме двух этих описанных нами главных зеркал, в  нашем доме существуют
и  другие, так  называемые Туалетные зеркала.  Однако и  при пользовании ими
никто не был застрахован от разных неожиданностей.



     Для восьми  талисманов против  всех зол и  бед следует взять: из левого
глаза отражение  буквы Альфа; меньший круг из тех, что описывает стрекоза на
поверхности  воды;  щепотку   нежности  цветочной  пыльцы;  скорлупку  свода
размером с ноготь большого  пальца; самый короткий шум роста молодого дерева
тиса;  вечный запрет  оборачиваться;  по  своей мере  силу  семени;  вдвойне
надежды;  пару  крыльев  красивого  сна;  подмышку  порхания  голубя;  точку
пересечения  углов зрения; столько  снежинок, сколько может  поместиться  на
длинных ресницах;  слов  любви в таком  количестве, какое уместится  во рту;
ноздрю запаха душицы; по  хорошему  вдоху  всех  четырех  ветров; как  можно
больше  весеннего  света;  неизмеримое  упорство тайны; любую  часть радуги;
полстакана  блеска  белого  камня  на  дне  ручья;  два ингредиента, которые
всплывают  в  памяти  лишь  в  день   приготовления  талисманов;  на  глазок
разноцветной пыльцы дневной бабочки; связку магии ключей; зернышко  шуршания
скарабея; постоянную мысль о влаге перепонок; по желанию песни сверчка; клуб
дыма из домашнего очага; на  кончике  ножа пламени; пядь  длины пера облака;
осколок  сверкания  молнии; обычную  капельку знания  воды; докуда  достанет
взгляд  полета сокола;  вертикаль по крайней мере до пятой небесной сферы; в
другую ноздрю  запаха земли; много  смеха, которого  никогда не  много;  для
серьги  жужжания пчел;  пока  не  заплутает  среди  стволов,  взгляд на лес;
заносчивость травы  под названием "упрямство";  вязанку послеполуденной тени
смоковницы; нанизанные  на нитку поцелуи;  немного  шума  деревянной прялки;
горсть  тепла  птичьего  пуха;  широкий  взмах  букетом  базилика; искусство
наблюдать  квадрат;  вокруг  всего  линию  окружности  и  из  правого  глаза
отражение буквы Омега.
     На  склонах  вечного  Парнаса, недалеко  от  известнейшего святилища  в
Дельфах, в маленьком приморском городе Итея живут три очень  старые сестры -
Клото,  Лахесис  и  Атропос  Триполис.  Родственников,  которые   могли   бы
подтвердить, были ли они  когда-нибудь  молодыми, у них  нет, замуж:  они не
выходили,  а если и выходили, то этого уже никто, в том числе и они сами, не
помнит. Они  проводят  всегда одинаковые,  неумолимо  одинаковые дни каждого
года и веками повторяющиеся годы. С раннего утра  и до полудня они наблюдают
за  Океаном, который здесь называют Коринфским заливом. Они сидят на балконе
прохладного белого дома, молчат и смотрят, время от времени вытягивая тонкие
шеи, чтобы лучше рассмотреть душу  Мира. С полудня и до  сумрака  три сестры
делают необычные зеркала. Необычно в них то,  что каждое составлено из  трех
разных кусков, безукоризненно точно соединяющихся изломанной  линией границы
с таким совершенством, с  каким может  соединить  вещи один только рок. Тот,
кто  купит  зеркало сестер Триполис, может на нем (на каждой трети отдельно)
встретиться с тем, что было, что есть и что  будет. С полуночи и до зари три
старухи сидят  над  картами. Каждая  сама  с  собой с величайшим  вниманием,
которое не парушили ни годы, ни ослабевшее зрение, играет в игру одиночества
- пасьянс. Клото по картам  синего  цвета толкует прошлое. Лахесис по картам
красного цвета читает настоящее. Атропос по картам зеленого цвета  прорицает
будущее. До той поры,  пока солнечные лучи  не скользнут вниз по Парнасу  и,
пройдясь по выбеленным  Дельфам, на  рассвете не постучат в жалюзи, три дамы
раскладывают карту на карту, карту к карте, терпеливо выполняя доверенную им
древнюю работу. Утром Клото, Лахесис и Атропос снова заплетают длинные косы,
снова выходят на балкон  и снова наблюдают за Океаном, который люди, живущие
в  этих местах, называют Коринфским заливом. Дни и ночи сменяют  друг  друга
так же, как на ближайшей отмели сменяют друг друга приливы и отливы. Наверху
в солнечном или лунном свете, безразлично, покоится вечный Парнас.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 8. Морье(?), "Дельфийское  зеркало", 90x60 см, год создания
неизвестен (рама XX века), Галерея зеркал, Женева.



     Эту  девушку зовут  Эстер.  Она среднего роста,  цвет  лица  -  кофе  с
молоком1. Сидит и ходит ровно. Любит фиолетовый  цвет. В верхней, внутренней
части бедра,  там,  где кожа  исключительно  богата нежностью, у  Эстер есть
родинка, имеющая  форму зернышка  граната. Сейчас зернышка  не  видно -  оно
скрыто  шелковым   чулком  и  юбкой.   Ладонью   левой  руки  девушка  часто
дотрагивается до верхней части  своего бедра, желая  убедиться,  что родинка
все еще на  месте. Обо  всем этом Богомил может лишь догадываться, поскольку
по счастливой случайности сидит рядом с ней. Из  окна пышет зноем.  На столе
посреди комнаты стоит низкая  плетеная  корзина. Аугусто лениво  протягивает
руку,  берет  один  плод,  нащупывает самое мягкое место и  продавливает его
большим пальцем. Брызжет сок. Другой рукой Аугусто отрывает кожуру, небрежно
бросая ее  на пол.  Мокрые рубиновые зерна стремительно исчезают у  него  во
рту, очень  чувственном. По  подбородку испуганно сползает  пара красноватых
капель. Аугусто  обтирает  влажные  руки о грудь, снова  садится  на стул и,
наполовину сократив дыхательную деятельность, продолжает  превозмогать жару.
По счастливой случайности  Богомил сидит  рядом  с ней в  кино.  Идет фильм.
Девушка ерзает на своем месте. Без каких-либо видимых причин она то подается
телом вперед к экрану, то откидывается назад . Родинка на ее бедре не видна.
В зале  жара.  Побелка на  стенах с  легким  потрескиванием  отшелушивается.
Монотонно жужжит кинопроектор. Происходит что-то странное - зернышко граната
начинает пахнуть.



     Цвет лица "кофе с молоком" - это тот вид цвета лица, по которому взгляд
скользит легче, чем обычно.


     3
     Зернышко граната  (punica  granatum)  имеет диаметр в  полсантиметра, и
дотрагиваться до него лучше всего тремя пальцами.
     До родинки в форме зернышка граната  лучше всего дотрагиваться  губами,
ее  диаметр  также составляет полсантиметра, и  она,  так  же  как и  другие
родинки, является  проявлением  души.  Когда  душа  блуждает,  родинки  тоже
(вопреки  существующему  представлению)   блуждают  по  человеческим  телам,
появляются, исчезают наподобие  знамений, которые подтверждают или  отрицают
решения  внутреннего мира. В отдельных случаях  родинки  могут менять  своих
хозяев. У  некоторых народов  мира бытует  мнение,  что люди без  родинок не
имеют  души и в силу этого являются вампирами.  Поэтому в некоторых краях до
сих пор существует обычай на веках умерших делать татуировки в форме Креста,
Полумесяца   или  звезды  Давида,  символизирующие  родинки.  Цыгане,  народ
несколько больше, чем другие, посвященный в тайны природы, татуируют родинки
на  теле  еще при  жизни.  Человека  с  родинкой,  вытатуированной  в  форме
Лабиринта, злая  сила  не возьмет,  она там заблудится или просто не посмеет
подступиться.



     Тихо, еле слышно, совсем  тихо  ее шелковые чулки соприкасаются один  с
другим,  левый скользит по  правому, правый  трется о левый, уши  у Богомила
закладывает от мощного стука поднимающейся страсти.
     Леди  Элен Хаггард  влюбилась в  молодого  поручика  Огастеса  Хоупа  в
полдень  своей зрелости.  Два часа  назад они вернулись с  прогулки  верхом.
Волосы  Элен были полны его  шепота, а изгибы ушных раковин Огастеса хранили
ее  вздохи. Освежая горящие  щеки только что принесенной из  колодца  водой,
леди  Элен  заметила   на   своей  стройной  шее   родинку  поручика  Хоупа,
напоминавшую цветок вереска.  Ей  сразу  стало  ясно: их объятия были  столь
страстны и безрассудны, что родинки на их телах поменялись  местами. Правда,
ее супруг,  лорд Николас Хаггард, ничего не понимал в родинках, а еще меньше
он  понимал в страсти,  однако глаз у него был острый - он помнил, где лежит
каждая соломинка в его  поместье. О судьба! Ни один воротник или пластрон не
были так высоки, чтобы прикрыть знамение любви поручика Хоупа. Рассказывают,
что лорд Хаггард заметил это во время ужина, когда подали пудинг. Несчастный
юноша все отрицал,  однако  когда  под дулом револьвера  ему  пришлось снять
верхнюю часть формы, на его  груди была обнаружена родинка леди Элен в форме
листика  анемона.  Присутствовавший при  этом доктор Уолкот,  домашний  врач
Хаггардов,  письменно  подтвердил  мистический   обмен  родинками,  который,
несомненно, произошел вследствие "акта прелюбодеяния между достойными нашего
презрения леди Хаггард и гостем дома Хаггарда Огастесом Хоупом".
     Тем же летом  поручик  Огастес Хоуп был  переведен в Британскую Гвиану.
Там, через два дня после Рождества, он  умер. Одни говорят,  от  тропической
лихорадки, другие - от болезни, которая называется далекой любовью. Вместе с
ним  увяла и родинка в форме листика анемона. Окруженная  суровым презрением
пуританского  общества,  леди  Элен  прожила  еще  десяток мучительных  лет.
Единственным утешением для  нее было  рассматривать цветок вереска на  своей
стройной шее. С тела лорда Хаггарда со  временем исчезли все  родинки, и без
того немногочисленные.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  9. Эдвин  Оливер  Вебб,  "Леди  Элен  Хаггард  с  родинкой
поручика  Огасте Хоупа", масло на холсте, 110x90 см, 1887  год, Национальная
портретная галерея, Лондон.



     Протерев  зеркала от ночной тьмы,  отнеся завтрак Андрею и полив цветы,
Саша стала  готовиться к своей утренней прогулке.  Зачем и куда она идет, мы
никогда не спрашивали,  однако стало уже хорошо известным обычаем - с десяти
до двенадцати дома ее никогда нет.
     Единственным  из  всех нас,  кто  не хотел  мириться с  молчанием,  был
Подковник  - он  громко комментировал  свои  подозрения,  что Саша  ходит на
свидания с каким-то мужчиной. Причиной тому  была его тайная влюбленность, а
поводом - Сашины тщательные приготовления.
     -Как,  неужели  вы  действительно не видите? - прыгал он  вокруг нас  и
старался  навязать  свое  видение ситуации.  - Вы не можете не  заметить, ей
хочется выглядеть  так, чтобы бросаться в глаза. Как тщательно она выбирает,
что надеть! А как долго  красится и причесывается! Она даже  украшает волосы
Лунной заколкой !
     Поначалу  Саша  не  раз  принималась  объяснять   Подковнику,   что  он
ошибается, просто ей необходима ежедневная двухчасовая прогулка. Но, похоже,
она  сама  не  верила  собственным  словам и  в своих  воспоминаниях  упорно
отыскивала знак, который навел бы  ее на истинную цель этих  прогулок.  Даже
частое  заглядывание  в  Западное  зеркало  не  давало  никаких результатов.
Казалось, в Саше вообще нет лжи - все ее лицо в целости находилось с крайней
левой стороны, там, где пребывала кристально чистая и вообще-то весьма редко
встречающаяся правда.
     Ясно, что огромная ревность  Подковника, конечно  же, не могла растаять
от такого слабого  утешения. То краснея, то  бледнея,  он изображал на своем
лице комбинации страдания и озабоченности и непрестанно стенал:
     -Необходимость прогулки, вы слышали? Как же! Уходит гулять каждый день,
а ко  мне  в  сон  ни  ногой! Даже  на пять  минут!  Ох-ох, я  чувствую, как
уменьшаюсь  в размерах! Вместо того чтобы расти, как написано в Завете,  - я
уменьшаюсь!
     Потом,  утомленный  собственным ворчанием,  он проводил  время Сашиного
отсутствия сидя в кресле, попеременно то похлопывая  себя ладонями по бокам,
то измеряя длину  рук и ног желтым плотницким метром. Все это сопровождалось
жалобным покачиванием головой, отмечавшим особенно удручающие параметры.
     И такой сложившийся сценарий без единой ошибки, без единого отступления
в репликах повторялся  каждый день. Когда Саша возвращалась и  слышался звук
закрывающейся входной двери,  из-за дивана всегда звучал нетерпеливый  голос
Андрея:
     - Эта? Это ты, моя Эта?
     - Нееет,  это вернулась с прогулки  особа, из-за которой  я каждую ночь
становлюсь ниже ростом! - отвечает всегда одно и то же Подковник.
     Тем  не менее Саша не обижалась  на едкие замечания. Нисколько не злясь
на Подковника, потому что у нее не было дара злости, она  напевая занималась
домашними делами или терпеливо объясняла Андрею, что нигде не встречала Эту.
     А потом, в то утро, когда мы по совету  тети Деспины  со второго  этажа
нашего   дома   развеивали    уже   истраченное   содержимое    прошлогодних
мешочков-талисманов, Саша задержалась с нами и отправилась на прогулку  лишь
около  полудня. Вернулась  она очень быстро, заметно  взволнованная. На наши
вопросы  не  отвечала  и  только грустными  взглядами с  отсутствующим видом
разматывала  запутанную  далью  линию  горизонта.  В  этот  момент  зазвонил
телефон. Саша без звука выслушала  сообщение. Когда она положила трубку,  мы
увидели, что по щекам ее пара за парой сползают слезы:
     -- Умер господин Половский.
     -- Какой господин Половский? - спросили мы в один голос.
     -- Не знаю, - ответила она, продолжая плакать.
     С этого дня Саша больше не ходила  на свои утренние прогулки. Наверное,
для того чтобы хоть на время воспрепятствовать появлению грустных сообщений,
Молчаливая Татьяна спрятала под телефоном зубчик чеснока.



     Как-то  раз  из-за  сквозняка  выходящее  во двор окно захлопнулось так
неожиданно  и быстро, что застигнутый врасплох кусочек лунного луча не успел
проскользнуть  на волю и,  переломившись, упал на пол в гостиной.  В течение
следующей недели Богомил, самый умелый из всех нас, сделал из этого  кусочка
лунного света заколку  для  волос и  пять аквариумных  рыбок, а остатки,  не
более  двух  горстей, ссыпал  в  маленькую стеклянную банку от  маринованных
огурцов  и  плотно закрыл ее целлофаном,  стянутым резинкой. Лунную  баночку
получил Андрей, чтобы у  себя за  диваном иметь лунный  свет даже в облачные
ночи. Заколка досталась Саше, а Лунные рыбки считались общей собственностью.



     Через  несколько  дней,  истерзанный  острой  формой ревности,  которая
проявлялась   точно   между  четвертым  и  пятым  ребром,  Подковник  провел
расследование  о  господине Половском.  Однако  он не смог похвастать ничем,
кроме  пары  все еще  свежих  мыслей вроде  такой,  как  "чертовски  приятно
кого-нибудь ждать", которые он разыскал  в  парке  среди травы. Тем не менее
Подковник  принес  домой  даже   эти  весьма  туманные  следы  существования
господина  Половского с  тем,  чтобы ночью,  очистив их от волнующего запаха
травы  и наносных  смыслов,  изучить  их истинное значение.  Неожиданно  ход
расследования был  резко прерван  получением голубого конверта, содержавшего
короткое письмо:
     "Уважаемый господин,
     ожидание любви  препятствует  приходу смерти. Когда  человек  перестает
ждать любовь, ее место восполняет  смерть, именно так, как это и произошло в
случае со мной. Наряду с необходимыми извинениями, что я невольно вмешался в
Вашу любовь  к Саше,  хотел бы просить Вас  вернуть  на  то место, где Вы их
нашли,  мои мысли,  которые я оставил на том свете. Ожидая появления Саши, я
пытался препятствовать приходу смерти, представляющей собой, кстати  говоря,
всего  лишь  формальный  и  не  столь  уж  важный акт,  после которого время
проходит или в дальнейшем ожидании, или в жизни, исполненной любви. Так что,
как видите, у Вас нет причин не только ревновать, но и продолжать копаться в
моих мыслях.  С  надеждой,  что Вас  не  затруднит выполнение моей  просьбы,
заранее благодарный
     Ваш Половский".
     Дочитав  письмо,  Подковник  тотчас же  завернул имевшуюся  у него пару
мыслей господина  Половского в салфетку  и покаянно вернул их в  траву возле
памятника Орфелину. К сожалению, несмотря  на то что  его весьма интересовал
целый ряд подробностей, связанных с жизнью и смертью, продолжить переписку с
господином Половским он не мог - покойник забыл написать на  задней  стороне
конверта обратный адрес.
     Дороже  всех  других жен, происходивших  из  благородных  семей греков,
франков  и сельджуков, Баязиду I (известному также под именем Йычдырым) была
самая  младшая  дочь князя Лазара  -  Оливера (ее называли  также Деспиной).
Баязид, искусный в  боях и неискусный в словах любви, желая выказать ей свою
особую благосклонность  и  чем-то  выделить  среди  других  султанских  жен,
пригласил к себе из города Бухары известного далеко за его пределами ювелира
по  имени Тарик,  чтобы  тот  сделал  для  Оливеры  украшение,  достойное ее
красоты. Мастер оказался в  страшном затруднении:  золото, серебро, слоновая
кость,  рубины,  жемчуга,  эмаль,  кораллы, яшма  -  все  это  уже  украшало
заточенных в гареме  в Бурсе  жен  Баязида, и  ничто из этого великолепия не
могло  сравниться  с дивной  красотой  новой  жены. Срок,  который  назначил
Йылдырым  ювелиру, неумолимо  приближался  к  концу. И когда Тарик  уже ясно
представлял себе, как  станет на голову ниже, потому что еще никому  из тех,
кто не  выполнил повеление султана,  не  удавалось  прожить долго; он  вдруг
как-то  на  рассвете,  наблюдая,  измученный бессонницей, за игрой угасающих
лунных  и  нарождающихся   солнечных  лучей,  понял,  что  ему  делать.  Под
великолепными знаменами из Бурсы в страну Рашку отправился караван. Вернулся
он  вполовину меньшим после долгого  и опасного пути, но  доставил с отрогов
какой-то  горы  (которую  неверные  называли  Копаоник)  сплетенные  в  косу
утренние  лучи луны  и  солнца.  Тарик  хорошо знал,  что  природу не  нужно
поправлять,  поэтому он  просто приделал застежку,  и  любимая жена  султана
получила в подарок такую диадему, которая была достойна ее красоты.
     В хронике "Записки янычара",  написанной  Константином Михайловичем  из
Островицы, говорится,  что, когда в  1402 году  татары победили  в битве при
Ангоре,  Баязид  I  выпил  яд, не  в силах смотреть, как  его  любимую  жену
вынудили прислуживать на пиру Тамерлану. Диадема из лунных и солнечных лучей
с Копаоника досталась турку Айдину в награду за то, что он  вызволил Оливеру
из плена.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 10. Тарик из Бухары, "Диадема жены султана Оливеры", лунные
и солнечные лучи  с северо-восточных склонов горы Копаоник, 1393  год, Музей
Топкапы, Стамбул.



     "Кто  бы  мог в этом разобраться?"  - спрашивал себя Андрей, морща лоб.
Может, это действительно  было, а может, до сих пор продолжается мучительный
сон.  Первой пряталась Эта. Я быстро нашел ее  за дверью. Потом она встала в
угол, который образовывали шкаф с  разложенными  на нем яблоками и шкаф,  на
котором  лежала  айва.  Я  спрятался  за  диваном.  И как только она кончила
считать: "Двадцать пять, сто, я иду искать!" - незнакомец постучал  в дверь.
Вот, я ведь до  сих пор не могу понять,  как она могла  забыть об игре? Тому
человеку она сказала: "Хорошо, сейчас иду!" - и в гот же момент вместе с ним
покинула дом.
     Я сидел за диваном и раздумывал, что  же мне делать. Разве честно будет
воспользоваться ее отсутствием и таким образом выиграть?  Нет,  до  тех пор,
пока  Эта  не  придет и  не продолжит  игру, у меня нет  выбора мне придется
прятаться'.



     А разговор и не был собственно разговором - говорил один Андрей. Все мы
молчали, также прячась за диваном, просто так, чтобы составить ему компанию.
Сумрак  наслаивался  на сумрак -  ночь крепчала. Лунная  баночка, Богомилово
изобретение из двух горстей сверкающих лучей,  храбро  боролась  с темнотой.
Андрей спросил:
     - Как вы думаете, не накрыть ли  ее платком? Если Эта вернется,  она же
сразу найдет меня по этому свету.
     Боже, мы просто не знали, что на это сказать.
     В  понедельник, после  того как Андрей пять  недель без всякого  отдыха
прождал возвращения Эты, он наконец заснул таким  крепким сном, что Драгор и
Богомил сумели, не  разбудив  его,  вынести  диван  из  дома. Наши  опасения
подтвердились. Несмотря  на то что  ненавистный  предмет мебели оказался  за
пределами  гостиной, его серая  тень по-прежнему  покрывала спящего  Андрея.
Страшные подозрения, таким  образом, стали реальностью - прямоугольная  тень
на полу была вовсе  не отражением дивана (хотя и имела его  очертания),  она
была отражением души Эты с  резко  очерченными границами, под сенью  которой
Андрей неосторожно спрятался и теперь не сможет оттуда выбраться до тех пор,
пока хозяйка не вернется за принадлежащей ей собственностью.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  11.  Подковник,  "Этина  тень",  в  зависимости  от  места
нахождения  солнца  естественные  размеры  объекта  изменяются  в   границах
приблизительно   от  полутора  до   двадцати  квадратных  футов  (фотография
опубликована вместе с текстом под заголовком "Разыскивается  хозяйка с целью
окончания  начатой  игры. Срочно  сообщить  в  редакцию  или  по  указанному
телефону"), приложение "Объявления" (No 152), "Городская газета" (No1757).



     У  гостя  была  кожа  цвета   акациевого  меда,  сверкающе-белые  зубы,
длинно-ловкие пальцы и ежевично-черные волосы, достигавшие плеч. Нос его был
тонким, немного крючковатым, глаза каштановые,  живые. Улыбался он искренне,
и по всему этому  было  видно,  что имя  его Драгор. На подбородке  он носил
ямку, которая  защищала  его от пули и грома,  а  одежду  застегивал  не  на
пуговицы, а на засушенные головки цветов разных  оттенков. Между тем то, что
привлекало к нему долгие взгляды, находилось  не на  нем, а возле него.  Это
были три огромных  морских сундука, из  которых только третий  имел свойства
нормальных предметов. Первый - вот чудо-то! - парил сантиметрах в десяти над
полом. Второй - еще большее чудо!  - несмотря на то, что паркет в этом месте
обладал вполне достаточной прочностью, был погружен в  пол ровно  настолько,
насколько был приподнят над ним первый1.
     Посетитель рассказал нам, как он работал в  цирке, а потом ему надоело,
как случайно проходил по нашей улице и его привлекла необычность того, что у
дома нет крыши. Он поинтересовался, как мы решили проблему дождя.
     - Черт возьми,  об этом  ведь  мы и не подумали! - только тут сообразил
Богомил.
     Драгор  для раздумья заплел волосы, оглядел гостиную, посмотрел в окно,
заглянул  нам в глаза, сказал, что это  он решит, и  попросил  позволения на
некоторое время  остаться у  нас. Никто  не возражал, а  после  того, как он
узнал в Северном зеркале трехстворчатое зеркало времени (в отличие от многих
других, он не подумал, что это просто треснувшее стекло), мы поняли, что его
присутствие среди нас уже давно было предопределено.
     Потом в честь нашего знакомства  мы долго  нанизывали на нить разговора
рассказы  о всякой  всячине, сидя за бутылкой домашней абрикосовой  наливки.
Оказалось, что  Драгор побывал во многих странах, видел и знал много  разных
занятных  вещей.  Разглядев  в  наших  глазах  холод   недоверия,  он  решил
продемонстрировать одно из известных ему чудес.
     - Переверните ваши рюмки  с наливкой вверх дном! - распорядился он.  Мы
только головами замотали, стараясь вытряхнуть из ушей Драгоровы слова.
     - Не бойтесь, переверните рюмки! - настаивал он.
     В  прошедшее время  возврата  не было: мы послушались его вопреки своей
воле,  хотя  даже еще не  успели  решить, чего нам  жаль  больше -  отличной
наливки или ковра. Но вот так сюрприз -  жидкость как приклеенная продолжала
оставаться в рюмках. Драгор смеялся, на его пиджаке подрагивали пуговицы  из
цветов горного лютика:
     -  Ничего   особенного,  маленькое   чудо,  дорогие  мои   друзья.  Моя
уверенность  в  том,  что наливка  не прольется,  была  сильнее,  чем земное
притяжение и  ваша  вера  в него. Вы  тоже  это можете, нужно только немного
поупражняться, минут по десять в день, не больше.
     После того  как мы около  получаса изумленно понаблюдали  за  Драгором,
началась  разработка общего плана  верований, в соответствии с которым  даже
самая жестокая непогода не смогла бы навредить нашему дому без крыши.



     Первый сундук, тот, что  парил в десяти сантиметрах над полом, содержал
внутри элементарную  Легкость. Второй,  который  стоял, погрузившись  в пол,
имел  в  себе  элементарную  Тяжесть.  Третий  морской  сундук, единственный
отличавшийся нормальным  поведением, был  наполнен  воздухом с горы  Арарат,
книгами, самыми обычными камнями, разным хламом, всякой  мелочью, заснувшими
птицами,   зверюшками  из   пластилина,  пузырьками  с  водой,  коробочками,
свертками,  пакетиками,  горшочками  с сушеной  травой  валерианы  (средство
против дурного  глаза), горшочками,  наполненными разноцветными  засушенными
цветами  фиалки,  которыми  Драгор застегивал  рубашки,  мыльными  пузырями,
шариками  из муранского  стекла, свернутыми  в  трубку  географическими  (?)
картами, небольшими  облаками  и еще целой  кучей "вещей" такого рода. Кроме
того, там были зеркало, кое-какая одежда, предметы и средства личной гигиены
и одна особенно толстая книга.
     Элементарную  Легкость  и  Тяжесть,  лежавшие   сейчас  в  двух  первых
сундуках,  Драгор собирал  всю  жизнь,  следя  за тем,  чтобы они  постоянно
находились в строго  определенном соотношении. Ни в коем  случае нельзя было
допускать, даже на  самое  короткое время, чтобы  Легкости было больше,  чем
Тяжести. Если бы так произошло, то человек стал бы добычей ураганных ветров,
вроде воздушного шарика, оборвавшего нитку.  И наоборот,  если бы равновесие
оказалось серьезно нарушено в пользу Тяжести, то хозяин сундука потонул бы в
земле так же, как медная ступка стремительно погружается в пресную воду.
     На  вопрос,  как он решился  выбрать такое  опасное хобби,  Драгор  нам
ответил:
     -  Неужели  вы думаете, что занимаетесь чем-то  другим? Разве  и вы  не
собираете  то же? Вся разница, может быть, только в том, что я свою Легкость
и Тяжесть держу в морских сундуках.



     Драгор объяснил нам,  что верование мы можем очень хорошо реализовывать
просто с помощью одной из  его личных вещиц - дорожного зеркала. Его следует
повесить на стену, а лицо, которое хочет верить, должно встать перед ним.
     - Ничего  особенного!  -  разочарованно  проворчал  Подковник,  который
предложил   себя  в  качестве  первого   участника  испытания  действенности
инструкции.
     - Это уж как скажешь, друг, но только мне так не  кажется, когда я стою
передним! - усмехнулся  Драгор. - Я высоко ценю ваши  чудесные  зеркала -  и
Западное и Северное, - однако сила моего зеркала состоит как раз в том, что,
как  высказали,  оно самое обыкновенное. Если  бы оно не  отражало  реальный
образ, это было бы ложным верованием.
     Мы все согласились с этим. Зеркало Драгора было объявлено главным Южным
зеркалом,  и в соответствующую стену в гостиной был вбит гвоздь. Кроме того,
мы поставили  там столик, на который  положили тетрадь и шариковую ручку. На
обложке  тетради  Богомил  торжественными  буквами  вывел:  "Тетрадь   учета
отражений", а ручку веревочкой привязал  к ножке столика. Наряду  с  ключами
злые  духи больше  всего  любят воровать  (кто  его знает,  почему?)  еще  и
шариковые ручки.
     Мало  кто  знает, что  король  Людовик  XIV  был  не  только  любителем
ароматных  надушенных носовых платков и париков  с завитыми локонами,  но со
всей  страстью  предавался  обычнейшей  игре  в  стеклянные  шарики.  Особый
секретарь его  двора отвечал  за  площадку для игры в самой  красивой  части
парка роскошного Версаля (король особым  указом  определил  длину площадки в
сто собственных  шагов),  кроме того он следил  за регулярностью  закупок  в
Венеции  драгоценных  шариков  (король   играл   исключительно  шариками  из
оранжевого  муранского  стекла), и  он же  отвечал  за правильность размеров
лунок в земле (предписанный диаметр должен был составлять два больших пальца
короля, ничуть не меньше и не больше).
     Тем не менее во время майского турнира по игре в шарики Людовик XIV был
невесел. Клир  с презрением отказался участвовать в пыльной плебейской игре.
Среди дворян не было чистосердечного и гордого противника -  каждый надеялся
поражением  заслужить хотя  бы небольшую королевскую милость. От толстопузых
министров никакой  пользы,  их  чрезмерная  лесть, которую  они  произносили
хором,  вызывала тошноту ("Voila!  Bravo,  bravo C'est magnifi-que! C'est le
coup de roil").  Придворные  дамы  - о них даже не стоило  и  вспоминать!  -
интересовались только своими декольте.
     Вечером  в  одном из позолоченных и  наполненных  одиночеством  салонов
Версаля  Людовик  XIVрассматривал  свои веселые оранжевые шарики.  Складывая
шарики  в  бархатный мешочек, один  из  самых  всемогущих  властителей  мира
грустил.  В каком удивительном равновесии  находились чаши невидимых весов -
несмотря на  то что он был всем  (а государство ничем), ребенком  он быть не
мог.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 12. Мастерская  братьев Цанкино, "Стеклянные  шарики короля
Людовика XIV стекло с оранжевым отливом,  диаметр 2 см, вторая половина XVII
века, Музей стекла, Мрано.



     -  Эстер,  знакомая  по кинотеатру, - коротко сказал  Богомил, войдя  с
девушкой в гостиную.
     -- Привет, Эстер! Добро пожаловать, Эстер! -  сердечно здоровались мы с
ней.
     -   Я   правильно   понял,   из   кинотеатра?   -   спросил   Подковник
многозначительным тоном.  -  Значит,  юная дама  разбирается в  искусстве. Я
благодарю Бога, мои  молитвы услышаны,  я больше  не буду так одинок  в моих
привязанностях, которые я так ценю.  Вы  меня понимаете, я  думаю?  Любители
прекрасного должны помогать друг другу.
     - Да,  - сказала гостья несколько смущенно. -  Но  я не вполне уверена,
что смогу  быть  вам  полезна,  из  всего  искусства я люблю только  одно  -
известного артиста Аугусто.
     -- Это хорошее занятие? - включилась в разговор и Саша.
     - Кино, можно сказать, потомственная профессия  в моей семье. Мать  моя
тоже из этой области, - объяснила гостья.
     -  Ваша  мать   была  актрисой?  -  снова  поинтересовался  неисправимо
любопытный Подковник.
     - Не  в буквальном смысле этого слова, моя мать любила  "Бал на воде"1,
вы ведь  знаете эту известную  историю, там плавают среди букетов орхидей, -
встрепенулась Эстер. -  А вот я люблю Аугусто. Это великий артист, настоящая
звезда. Я смотрела все его фильмы раз по десять, я знаю о нем все. На правом
бедре у меня родимое пятно  в форме зернышка  граната. Точно такой же формы,
как и в фильме"Лето в ноябре".
     -  Любить артиста -  это очень хорошее занятие,  -  разнеженно произнес
Подковник.
     -  В  этом фильме есть одна  сцена,  очень известная, когда Аугусто ест
гранат  и ужасно страдает, потому  что  влюблен в замужнюю женщину. Она тоже
его любит, но не может бросить детей...
     - Как это грустно! - загоревал Подковник, а глаза у него просто полезли
на лоб, так высоко он поднял брови.
     -  Очень  грустно!  -  согласились  все мы,  закивав головами. Возникла
небольшая пауза.
     Лунные рыбки невидимыми плавали в аквариуме (ведь был день).  Андрей за
диваном  шуршал  страницами  "Расписания наземного,  морского  и  воздушного
транспорта  средиземноморских  стран".  Он хотел запомнить время  прибытия в
Град всех поездов. Надежда не  оставляла  его - Эта вернется, возможно даже,
одним  из  этих  поездов. Драгор  постукивал пальцами по  переплету  толстой
книги. Подковник  уставился в свою Воображаемую  точку.  Молчаливая  Татьяна
молчала. Богомил встал, чтобы принести кларнет. Саша повернулась к Эстер.
     - И в горе, и в радости мы обычно предлагаем музыку, - объяснила она.
     - Спасибо, не откажусь, - сказала Эстер и убрала волосы за уши.
     Богомил вернулся с инструментом в руках. Ногами он крепко уперся в пол,
а глазами в потолок гостиной. Он заиграл...



     Даже слабо информированный  знаток узелков без труда обнаружит завязку,
которую составляют нить известного произведения Джорджа Сиднея "Бал на воде"
(с  Эстер  Уильяме  в  главной  роли) и  нить  имени  знакомой  Богомила  из
кинотеатра. Действительно, нетрудно догадаться, что Марлен одарила свою дочь
именем Эстер в честь актрисы, игравшей в мелодраме,  которую она так любила.
Тем не  менее этот  узел называется "Бал на воде" вовсе  не  для того, чтобы
привлечь  внимание  к  оде тех лет.  Он получил это название, он схлестнулся
таким  образом  (как вода  захлестывает ноги)  тогда, когда однажды весенним
утром  Марлен,  покинутая своим супругом,  отцом тогда еще маленькой  Эстер,
решительно вступила в воды Широкой реки.
     Два  случайных свидетеля,  два  рыбака,  которые и  вытащили Марлен  из
перехлеста волн,  позже в один голос утверждали, что по  первому же движению
этой  женщины можно  было  догадаться,  что  она  не  пловчиха.  Правда,  на
самоубийцу  она тоже не походила. Первый рыбак даже считал, что  утопленница
хоть и тонула,  но  (добавил он с  проницательностью человека,  живущего  на
берегу  реки) в то же самое  время и  плыла  на облаках, что было  видно  по
отражению в воде.
     - Когда мы наконец распутали клубок из воды  и тела, когда вытащили  ее
на отмель, было уже поздно, -  сказал  тот, кто был поразговорчивее.  - Раки
связали  ее взгляд  намертво, помочь здесь  было  нельзя.  В левой  руке она
сжимала ракушку, а  это верный  знак,  что  она побывала  на  дне  и  видела
хрустальный дворец Водяного, который никто из живых увидеть не может.
     - Это  почти вся история, - закончил первый рыбак. - Единственное, чего
мы не поняли, откуда в  правой  руке у несчастной  взялся фиолетовый  цветок
орхидеи.
     На эту небольшую загадку не смогла  пролить  свет даже группа известных
ученых-биологов, которая  в  течение  трех  последующих  месяцев  безуспешно
разыскивала упомянутый экзотический цветок.  Разумеется, никогда, ни  до, ни
после того утра, орхидеи в этих краях не росли.



     Воображаемая  точка -  это крохотная исходная точка  всех отсутствующих
взглядов,  исходная  точка, от  которой начинаются бескрайние фантастические
просторы. Она есть у каждого человека, но многие не  в состоянии ее увидеть.
Поэтому для  них эти широкие  просторы остаются  навсегда недоступными.  Для
первых же,  однако, пространства  следуют одно за другим. По  ним  блуждают,
исследуют  их  или просто  пользуются ими для прогулки.  Группы воображаемых
точек  составляют одноименную галактику, которая своими размерами  превышает
любую  из  известных  до  настоящего  времени  звездных  систем. (По  данным
Энциклопедии Serpenti-аnа, глава "Человек вне тела". )
     Осенью 1936 года решили переместить около  пяти сотен "перевоспитуемых"
в  другой  трудовой лагерь.  Изнуренные трехдневным переходом  по промерзшей
тундре, мы наконец добрались до парома на берегу Енисея. С криками и побоями
нас разделили  на  несколько групп.  Я оказался  рядом  с  одним  пареньком,
которого  мы называли  Иванушка  из Крыма. Он  был худощавый и тихий,  перед
охраной  не пресмыкался,  а  самые бывалые говорили, что  долго он  здесь не
протянет.
     Енисей  сердито  пенился. Северный ветер  беспощадно выдувал  последнее
тепло, которое  мы вынесли за  пазухой из  барака  последнего  лагеря. Когда
паром  был где-то на середине реки, этот парнишка, Иванушка  из  Крыма, снял
свои рукавицы и сунул их мне, прошептав: - Вот, художник, бери, пригодятся.
     Все остальное произошло мгновенно. Он перемахнул через низкую загородку
у  края парома,  шагнул в воду, несколько раз взмахнул  руками, будто  хотел
защититься от того, кто мог помешать ему спастись. Сначала казалось, что его
тело  слишком легкое для тяжелой воды. Но тут же вода расступилась,  накрыла
его, закрутила и потащила вниз.
     Пока мы  дожидались,  когда переправится девятая  или  десятая  группа,
своенравный  Енисей  вышвырнул  Иванушку  из Крыма  на  берег.  Он  лежал  в
нескольких  шагах от  нас  и в  одной  руке  сжимал  ракушку  -  неоспоримое
доказательство  того, что ему  удалось достичь  дна  и  увидеть  хрустальный
дворец Водяного. В  другой руке - и  этого я  никогда не  забуду - он держал
чайную розу  (бутон  с бархатными  лепестками, из тех, что  растут в Крыму и
которых никогда не было и не будет в Сибири). Кто-то вполголоса, будто читая
молитву, говорил:
     - Милые мои, не  плачьте. Милые мои, не растворяйте слезами желтый цвет
этой розы. Милые мои, не плачьте, но помните.
     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  13. Константин А.  Тарасьев, "Сибирская  роза",  акварель,
60x40 см, 1949 год, собственность семьи Егоровых, Одесса.



     Навсегда  осталось тайной,  знала  ли вообще Татьяна наш язык. Воистину
никто и никогда не  заметил на ее губах ни слова. То там, то здесь она могла
кивнуть головой или в знак  неодобрения помахать слева направо рукой.  Когда
мы были грустны или веселы, вместе с нами грустила или веселилась и  она. Но
она  лишь внимательно  слушала, никак  не  участвуя  в  разговоре, во всяком
случае общепринятым образом. Она разговаривала с нами продолжительностью или
выражением  взгляда, покоем или  беспокойством рук, положением  тела,  своим
незаметным присутствием или тем, как ее не хватало, когда она отсутствовала.
Она разговаривала  учащенным  или  спокойным  дыханием, гладкостью  лба  или
морщинами на нем. Время от времени она говорила и песней.
     Дело в том, что иногда Молчаливая Татьяна пела. Слова этих  песен  были
из какого-то чужого языка, и несмотря на то, что мы не понимали ни полслова,
нам казалось, что на свете нет и никогда не было лучшего способа найти общий
язык. Татьяна  пела так, что бокалы для вина не выдерживали  силы ее голоса.
Где бы  ни находилась в тот  момент  тетя Деспина,  она  старалась как можно
скорее оказаться в  своей трети  Северного зеркала,  чтобы послушать  пение.
Левая сторона  Западного зеркала, та, в которой пребывала ложь, на мгновение
слепла. У мыслей вырастали  крылья  с живописнейшими  перьями. Люди обретали
способность выходить за рамки своих обычных возможностей. И так далее...
     Татьяна  пела величественно.  Во время торжеств по случаю сноса чердака
она  вышла на  середину только  что  оставшейся  без потолка комнаты второго
этажа, закинула голову и  запела. Она смотрела на небо,  на ее округлом лице
сияла  улыбка, такая  легкая,  как огромное счастье, ее крупное тело рождало
песню.  Может быть,  скептикам это покажется  преувеличением,  но  мы  точно
знали, что  благодаря  Татьяниной  песне  над  нашим  домом  без  крыши роем
собираются звезды.
     Несмотря  на то  что, в  соответствии  со все еще  остающимися  в  силе
данными Международного астрономического союза, со всех широт можно наблюдать
лишь 53 созвездия,  Астрономическая обсерватория в Белграде отметила недавно
изумивший  всех  феномен: когда  поет  Молчаливая  Татьяна,  на  нашем  небе
собираются  все 88 созвездий.  Это  явление еще недостаточно изучено, однако
есть предположение, что в его  основе лежит так  называемый эффект "сжатия".
Речь  идет  о  процессе,  известном  в  области теории  музыки,  - благодаря
композиции произведения у слушателя создается впечатление, что внутри у него
возникает  космос. Поэтому многие мировые авторитеты считают: если возможно,
что в человеке под действием музыки  сгущается космос, то не  исключено, что
по  этой же  причине  и  на  небе могут  собираться  все  созвездия. И  хотя
официальных  результатов  изучения этого  явления еще  нет, уже сейчас (и  с
этого   расстояния)   просматривается   новая,   чрезвычайно   важная  нить,
связывающая человека и звезды.
     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  14.  "Феномен 88", ситуационная карта  созвездий над домом
без крыши, 1991 год, Астрономическая обсерватория, Белград.



     Забавно наблюдать  за Подковником, охваченным  страстью художника. Весь
красный, он то  и  дело облизывает  пересохшие губы, руки  заметно дрожат от
творческого вдохновения.
     -  Скорость  крови  у  меня  сто километров  в  час!  -  восклицает  он
возбужденно,  время  от  времени  нащупывая  свой пульс  и  продолжая  затем
широкими мазками наносить на полотно краски.
     Далекооблачнобелые,           морскодонносиние,          ужаскакчерные,
мокрогазоннозеле-ные,   закатносолнечножелтые  -   только  брызги  летят  по
сторонам. Рабочий уголок художника  похож на изначальный  хаос. Между тем из
этого  беспорядочного скопления  элементов  вовсе  не  рождается  новый мир,
неразбериха все более усугубляется и в конце концов непоправимо превращается
в   мазню.  Подковник   изранен   болью.  Его   рабочий   халат   окровавлен
резаносвеклокрасной  краской.  Глаза  кажутся  заплаканными,  а  вся  фигура
заметно уменьшившейся.
     - В доме мне тесно, - решает он. - Завтра возьмусь за пейзажи.
     Ранним утром следующего дня самозваный маэстро, оснащенный мольбертом и
всем  необходимым  инструментом,  решительно  направляется в  сторону  реки.
Возвращается  он рука об руку с последними вздохами уходящего  дня еще более
мрачным,  чем   тьма  надвигающейся   ночи.  Пейзаж,  написанный  им,  можно
воспринимать только как изображение нефтяного пятна.
     -  Этот  день  я  назову  "Титаник"!  в  отчаянии стонет он, держась за
голову.- Я погиб, пошел ко дну, это мое окончательное поражение!
     -  Глупости!  -  откликается  Драгор,  перелистывая  толстую  книгу.  -
Простоты  не  можешь  выразить  себя  через  живопись.  Вот  в  Энциклопедии
Serpentiana' главе "О пропускной способности души человека" говорится: "И до
настоящего  времени еще  не  раскрыты закономерности  пропускной способности
человеческих душ. В  то время как у  одних, как через трубу, выливается все,
что вошло,  не оказав  облагораживающего воздействия  ни на  единую  частицу
души, у других все в нее впитывается, никогда не  просачиваясь наружу, будто
закрыто гранитной плитой.
     Некоторые  человеческие   души  пропускают  только   что-то  совершенно
определенное  и  ничего  другого,  причем  эта  способность  не  объясняется
какими-то закономерностями,  во  всяком случае  нам они неизвестны. Механизм
третьих  основывается на кристаллизации квинтэссенцией  входящих  явлений  и
отторжении всего  периферийного. Четвертые выпускают наружу именно сущность,
а  в себе, никто  не  знает  почему, ревниво  берегут совершенно  не  важные
элементы.   С   помощью   многочисленных   синтезов,   анализов,   благодаря
таинственным  процессам  души  что-то  пропускают  через   себя,  а   что-то
задерживают в себе. Это и делает людей отличающимися друг от друга".
     Слова   Драгора   возрождают   в   глазах   Подковника  цвета  надежды.
Успокоившись  на  один  оттенок весенненебоголубого  цвета,  он  раскуривает
трубку и принимается складывать разбросанные принадлежности.
     Проходя мимо Северного  зеркала,  того самого,  которое всегда держит в
сборе все три времени, как будто это букет обычных полевых цветов, Подковник
на  мгновение останавливается. Вместо всего в целом бывшего художника  в той
части   зеркала,  результатом  существования   которого  является  отражение
настоящего  времени, где-то в районе  нахождения души  виден миниатюрный, но
очень красивый пейзаж.



     Энциклопедия Serpentiana  представляет собой сравнительно толстую книгу
в пестром кожаном переплете. На обложке каллиграфическими буквами изображено
только  ее название, имя автора, год и место  издания не  приводятся. Тем не
менее в тот момент, когда книгу открывают, ее внешняя заурядность лопается с
треском, как огромный дирижабль. Несмотря на то что на вид Serpentiana имеет
конечное количество  страниц,  содержание  некоторых  ее статей  бесконечно.
Энциклопедия всегда сама раскрывается в  том месте, где находится важная для
читателя  глава. Тогда  не  без  изумления -  ох!  ох! ох! - делается вывод:
Serpentiana  не  имеет  начала! у нее нет и  середины! и конца! Она содержит
только то, что читается в настоящий момент. В ней необъятный и невообразимый
ряд понятий течет в соответствии с истинным стремлением читателя к знанию.
     Пока  хозяин  пробирался к нему из-за целой горы свитков и книг, Драгор
имел  достаточно  времени,  чтобы  осмотреть часть  шестиугольного помещения
книжной лавки, в которой он оказался. Здесь, в  окружении тридцати полок (по
пять  на  каждой  стене), находились груды  пергаментов, папирусов  и бумаг,
сломанные  гусиные перья, а также перья Жар-птицы,  флакончики  из  матового
стекла, керамические  посудины, рамы,  на которых сушились  растянутые куски
пестрой   кожи,   связанные   в  пучки   тростниковые  ручки   со  вставными
металлическими перьями, костяные скребки, шила,  иглы, нитки,  сотни клочков
бумаги с записями... (В путевых заметках "Сад расходящихся тропок"  паломник
X.  Л. Борхес не отметил существование перечисленных предметов, однако, судя
по некоторым деталям, небезосновательным  является подозрение - а не было ли
описанное помещение в свое время одним  из шестиугольных залов развеянных по
всему миру сот Вавилонской библиотеки?)
     - Ты заметил, я все еще работаю по-старому? - сказал в глубине комнаты.
Старик и не спеша направился к Драгору.
     Две  слабо  мерцавшие лампы давали  бедный  свет,  при котором, однако,
можно было хорошо рассмотреть, что он весь от простых сандалий до седовласой
головы был  перепачкан коричневой и красной краской.  Если бы не его  милое,
старчески  розовое  лицо  и  добрый  дрожащий  голос,  Драгор  мог  бы  даже
испугаться и убежать.
     - К счастью,  нынешняя техника  печати  совсем не так  уж совершенна, -
сказал  Старик,  приблизившись  к  нему.  -  Да  и  как  сделать  на  машине
палимпсест!
     - Палимпсест? - повторил Драгор.
     - Да, палимпсест, - улыбнулся Старик. - Книга с бесчисленным множеством
текстов, написанных  один поверх другого, но всегда так, что и предыдущие, и
будущие слова могут быть прочитаны. Правда, ты должен знать,  что кое-что из
этого содержания можно  найти и в других  местах, например в обычных книгах,
но нигде не найдешь такого, чтобы все было в одном месте, как в  этих томах,
переплетенных в пеструю кожу.
     -  В  этих?  Они  что,  все одинаковые? -  тут  только  Драгор  заметил
удивительную  тождественность размеров и вообще внешнего  вида всех  книг на
полках.
     -  И  да и  нет. У  всех у  них одинаковый переплет, все они называются
Энциклопедия Serpentiana. Если я  только не ошибся при переписывании, то все
они имеют и одинаковое, бесконечное содержание. Но у каждой  есть и какие-то
свои отличия, по крайней  мере они отличаются друг от  друга  настолько  же,
насколько различаются  и  изучающие их читатели. Такое все  еще умею  делать
только я, - с гордостью отвечал Старик и шагнул к одной из полок.
     Воздух   в  книжной  лавке   был  дурманящим,   насыщенным  испарениями
препаратов,  запахом  выделываемой кожи  и щелока, замешенного на  пепле  от
дубовой коры. Казалось,  Старик забыл  о Драгоре, так долго  он рассматривал
ряды "тождественных" книг.
     - Вот и твоя!  -  воскликнул  вдруг он,  повернувшись с одной из книг в
руках.- Вот эта принадлежит именно тебе, вот  твоя Энциклопедия Serpentiana.
Некоторые  из  ее статей ты понять не сможешь, некоторые покажутся  тебе  до
банального простыми, а некоторые ты истолкуешь только много лет спустя.  Это
не так уж важно, отправляйся в путь с ней, а взамен пошли мне книгу, которой
у  меня нет и которой нет еще и у тебя, однако не заносись  слишком сильно и
не  думай,  что  в  каком-либо  облике  она  не  содержится  в  Энциклопедии
Serpentiana.
     Произнося  последние  слова, Старик сунул Энциклопедию в  руки Драгору,
повернулся  и исчез  в  сумраке шестиугольной комнаты.  Слабый свет  ламп не
позволял ничего разглядеть, но было ясно слышно, как он поскрипывающим пером
продолжает писать начатую страницу.
     Позже,  не  находя  удовлетворения  в  одних  только  воспоминаниях   о
разговоре со Стариком,  Драгор сообразил, что объяснение бесконечности и все
охватности  текстов Serpentiana он может найти в ней самой. После длительных
усилий  с целью  истолкования многих  туманных  статей, после  бесчисленного
количества  таинственных страниц  он случайно наткнулся (случайно ли?) на не
очень ясную иллюминацию, из которой он смог понять лишь небольшую часть:
     под пальцами чувствуя холод змеиной кожи
     уробора,
     держа эту книгу,
     чьей главой являешься и ты сам,
     тот, кто это читает,
     тот, кто ищет себя,
     тот, кто отправился в путь за собой,
     но при этом не понял,
     что он и сам хвостогрыз,
     не знающий ни своего начала,
     ни своего конца...

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 15.  Неизвестный Старик с  розовым лицом  и добрым голосом,
"Узор змеи  уро-бор", деталь иллюминации из Энциклопедии  Serpentiana,  6x13
см, год неизвестен, собственность Драгора.



     В обмен на посланное нами второе, значительно расширенное и дополненное
лионское издание "По всему миру на воздушном шаре" (от 1892 года) наконец-то
прибыло знаменитое  "Международное расписание"  Эдуарда  Сама, раритет среди
публикаций   такого   рода,  мечта   любого   более  или  менее   серьезного
коллекционера.  Таким образом,  с поступлением  этого  исключительно ценного
экземпляра,  украшенного  символическими  изображениями  вагона, парохода  и
самолета,  количество  книг  в  библиотеке Андрея  возросло ровно до  тысячи
трехсот пятнадцати названий.
     Можно с уверенностью утверждать, что на земном шаре не было такого хоть
чем-то  известного  места,  которое  не  было  бы  указано  в одном  из этих
многочисленных   томов,   охватывавших   область   отправления  и   прибытия
транспортных  средств.  Его не  столь  уж большая,  однако  со  знанием дела
подобранная   библиотека   путеводителей,   портулаков,   маршрутных   схем,
расписаний  движения  поездов,  пароходов,  самолетов,  вариантов  возможных
пересадок,  списков  стоянок,  источников питьевой  воды  и речных  переправ
охватывала самые отдаленные края и  даже вроде бы исчезнувшие и  вымышленные
города  и государства. Из  карманных и энциклопедических изданий, инкунабул,
брошюр и современных  путеводителей  можно  было узнать,  как  добраться  до
Саутгемптона,  Атлантиды,  Гербиополиса,  Ура,  Львова, Маконда  или  любого
другого  населенного пункта,  расположенного на любой географической широте.
Караван   до  Хартума  отправлялся  по  средам,  ночью   на   Море  Ясности,
расположенное на Луне, можно было попасть на  ладье из бумаги с парусами, на
которых написаны стихи,  а как утверждалось в  одной средневековой рукописи,
рассказывающей о  древних обычаях и законах,  лодка Харона  пересекала  реку
Стикс каждые четверть часа (поэтому, чтобы душе не пришлось ждать на берегу,
окна  в  комнате  умершего   следовало   открывать  с  таким   же  временным
интервалом).
     Сидя  за  диваном  посреди  царства  цифр  и  названий  далеких мест, в
окружении холодных на вид книг, Андрей неутомимо читал, изучал, подчеркивал,
подсчитывал  этапы,  повторял  вслух  факты и  пытался связать их.  Ему было
известно уже более десяти  миллионов способов добраться до  Града  из разных
концов  света. И он надеялся на такое  же количество возможностей,  что  Эта
вернется  к  нему.  Ежеминутно  где-то  отчаливал какой-то  пароход, взлетал
какой-то самолет,  прибывал на станцию какой-то поезд. Ежеминутно Эта  имеет
возможность  отправиться в  путь,  к нему, поэтому,  естественно, ежеминутно
можно ожидать - хоть сейчас! - ее  появления  на пороге дома без крыши. Если
она движется с востока - здесь увидит росу,  если приближается с запада - не
разминется  с полуднем, со стороны  юга -  значит, приедет  послушать закат,
если же  ехала  с севера - может быть,  она уже  прячется  здесь,  продолжая
начатую игру в прятки.
     Андрей не  только изучал возможности Этиного возвращения  в город, но и
особым образом расположил  книги своей библиотеки.  За  диваном  возвышались
мощные   пирамиды  томов  в  твердых  переплетах,  тянулись  стены  печатной
продукции  в  глянцевых  суперобложках,  смело возносились  вверх  башни  из
роскошных изданий  с позолоченными обрезами. Нужно ли повторять, что к этому
укреплению вело по меньшей мере десять миллионов широких путей надежды'.



     Разумеется, для того чтобы поближе подойти к любому человеку, требуется
преодолеть  фортификации, каналы, тропы, подъемные и  обычные мосты, скрытые
проходы,  парки,  широкие  дороги,  сады...  Много выводов  можно  сделать о
человеке  на  основании  того, чем  он себя окружает. Некоторые люди большое
внимание  обращают на оборону - такие даже знакомого не подпустят к воротам.
Другие же, наоборот, не думая о возможной опасности, живут "на  ветру" - без
прикрытия,  без  заслона,  не  скрывая  даже  от  случайных  прохожих  самых
потаенных уголков своей личности.
     В  соответствии с тем, что  изложено выше, развивается  и  многовековая
дискуссия  между  сторонниками  закрытых   и   открытых   подходов.   Первые
предостерегают,  напоминая  рассказ об одном властелине города Хайдельберга.
Этот  наивный вошел в историю благодаря тому,  что  приказал  разрушить  все
укрепления вокруг своего  замка  для того,  чтобы  расширить  парк.  За свою
храбрость  он  заплатил смертью  в  плену у соседа-феодала, который  коварно
напал  на него,  воспользовавшись  таким  необдуманным  шагом.  Другие  тоже
ссылаются на  эту историю, однако говорят о хайдельбергском властелине как о
человеке  с  открытым  сердцем,  любителе  природы  и  свободной  жизни  без
ограничений.
     Наряду  с этим  и в интересах истины,  требующей стремиться к как можно
более полной картине,  следует  упомянуть  и совсем не  малочисленную группу
тех, кто  окружает себя закамуфлированными подходами.  Так,  нередко бывает,
что за  посеревшими и обросшими  терновником стенами  толщиной  в  несколько
метров  стоит   роскошный  дворец  в  стиле  барокко,   богатый   кружевными
украшениями  и раскрытыми окнами. Разумеется,  многие знают, что  нередко  и
после двухкилометровой прогулки  через  безукоризненно  ухоженный  парк,  со
множеством  фонтанов  и позолоченных  статуй,  можно встретить развалины, по
виду которых  почти невозможно представить  себе, как выглядело когда-то то,
чем они были.
     Жар солнца плескался о борта ладьи, сверкавшей  посреди поля. Многие из
собравшихся  здесь  и раньше делали бумажные кораблики,  чтобы, нагрузив  их
дарами для бога воды Варуна,  пустить вниз по реке.  Однако никто до сих пор
не видел такой огромной ладьи из бумаги, как эта, в которой хватило бы места
для двадцати слонов  и которая была стройнее  столбов Ашока и  белее  молока
коровы, родившей первого теленка. Тысячи глаз с любопытством ожидали прихода
ночи  - часа, когда было назначено отправление. На судно  уже были погружены
пища,  карты,  цветы   -  одним  словом,  все  необходимое  для  длительного
путешествия.  Добровольцы  прощались с родней.  Оставалось  только поставить
бумажный  парус, на  котором  самые искусные  каллиграфы в течение  полугода
писали любовные  стихи  лучших поэтов.  Как  предполагали  создатели  ладьи,
благодаря этому парус становился шире, чем был на самом  деле, и мог принять
в себя больше  ветра. Когда  луна посеребрила день, разожгли костры.  Голоса
затихли,  бьло слышно,  как в соседней долине зреет ячмень. Моряки на  борту
ладьи  разом потянули снасти, и  парус со звуком, похожим на шорох  крыльев,
развернулся. Ветер коснулся написанных на нем стихов, ладья качнулась влево,
потом  вправо,  державшие ее подпорки упали, корпус приподнялся на полметра,
нерешительно застыл - и  ладья из бумаги тронулась в путь. Кто-то заиграл на
сит  аре, зазвучали барабаны и гонги, собравшийся народ махал на прощанье, а
путешественники, стоявшие на палубе, горстями бросали лепестки цветов.
     Судно поднималось  все выше  и  выше.  Нос его был обращен  к созвездию
Пушья, примерно  туда, где расположена Нандана, небесный лес верховного бога
Индры.  Бумажная  ладья решительно рассекала  волны свода. И даже  когда она
была уже  почти не  видна в синеве, даже когда уже исчезла за горизонтом, до
самого утра откуда-то сверху на поле продолжали падать лепестки цветов.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  16. Кангра школа, "Отплытие", миниатюра из  справочника "О
путешествиях по  небу", 7x4 см, приблизительно 1700 год,  Музей путешествий,
Дели. Что  же скрывается  в шкатулке  Драгора?  Должно быть,  там  находится
что-то особенно ценное, раз даже с расстояния в три взгляда видно, что и она
сама выглядит как драгоценность.
     Действительно,  такой   предмет  сейчас   встретить   трудно,   даже  в
антикварных магазинах, специализирующихся на восточных  вещах ручной работы.
Золотая  проволока  и   мелкие  камешки  коричневого,  красного,  желтого  и
оливкового  цвета,  инкрустированные   в  розовое  дерево,   создают  на  ее
поверхности сложный растительный  узор. Орнаментика, переплетения, сплетения
и вплетения стилизованных  веточек  и листочков ясно говорят, что перед нами
произведение искуснейшего мастера.  Что же может  находиться  внутри  такого
шедевра?
     Драгор,   разумеется,   заметил  огромные  размеры  нашего   нетерпения
познакомиться с содержимым  шкатулки. Он  даже развлекается, подогревая наше
любопытство, - рассказывает о трудностях ее  изготовления, о  предположении,
что сделана она в одной известной багдадской мастерской, прославившейся этим
ремеслом во  времена правления династии Аббасидов. Камни  в  обмен на жемчуг
получали с  Балкан  (только  эти камни  не выцветали на  солнце), а  розовое
дерево выращивалось во дворах гаремов  халифа  (его поливали взглядами самые
страстные из жен).
     Мы  стараемся внимательно  слушать Драгора,  но  с каждой  минутой  это
становится  все  труднее и труднее - от любопытства закладывает  уши: что же
содержит арабская шкатулка?  Подковник нервно  постукивает пальцами, женщины
просто   пожирают   взглядами  предмет  своих  мук,  даже   Андрей,  вопреки
обыкновению, выглядывает из-за дивана. Что же скрывает проклятая шкатулка?
     А затем на нижнем краю второй половины дня, там, где солнечные часы уже
начинают останавливаться, Богомил не выдержал. Проходя мимо стола и стараясь
держаться совершенно равнодушно,  он вдруг  шагнул к нему,  такой бледный от
волнения,  будто  ему предстояло лицом к  лицу  встретиться  с  циклопом,  и
дрожащей  рукой   поднял  крышку.  В   тот  же  миг,  пренебрегая  возможной
опасностью, к столу подскочили и мы...
     Ох!  Ох! Какое разочарование! В шкатулке ничего нет! Правда, внутри она
обита пурпурным шелком, но в ней лежит самое обыкновенное ничего!
     Пока мы негодуем, Драгор улыбается: О!
     - Ах так!
     -- Боже мой!
     -- Обман, вот что в этой шкатулке!
     Продолжая улыбаться,  Драгор объясняет: шкатулка  не была пустой, в ней
находилась Тайна, вот, смотрите, шелк немного примят, он даже еще теплый, но
после  того как мы ее открыли...  Однако, к счастью,  у него  есть еще  одна
шкатулка.
     При   последних  словах  все   мы,   стоявшие  повесив  нос,  несколько
приободряемся.  Драгор  убирает  арабскую и  из  обычного  морского  сундука
достает  другую  шкатулку.  На  ней  изображены  какие-то  неизвестные   нам
письмена. Мы обмениваемся многозначительными взглядами.
     Что же скрывается в новой шкатулке?!



     В 1892 году, запомнившемся по исключительно ясной погоде, богатый купец
П.  М. Третьяков  подарил  городу Москве свое собрание предметов  искусства,
после чего  там была основана галерея, которая и по сей день  носит его имя.
За более чем сотню лет  своего существования Третьяковская галерея приобрела
славу одной из известнейших в мире. Коллекцию, содержащую более сорока тысяч
экспонатов, ежедневно осматривают многочисленные отечественные и иностранные
туристы, но  дольше всего посетители задерживаются в самом  охраняемом  зале
галереи,  том самом,  в  котором,  в соответствии  с  завещанием основателя,
выставлены картины, закрытые большими покрывалами из ткани лазурного  цвета.
Поверхностным людям это кажется абсурдом - самое большое внимание привлекают
именно те полотна,  которые на самом деле нельзя увидеть. Покрывала с картин
не снимают даже ради  искусствоведов,  смотрители  залов  тоже не знают, что
скрывается под ними. Тем не менее это  тот раздел Третьяковской  галереи, об
экспонатах  которого  написано  больше всего  научных  трудов  -  сборников,
иконографических исследований и критических  статей.  Картины  под Лазурными
покрывалами  волнуют  воображение не  только  обычных,  так сказать  рядовых
граждан,  но  и ученых,  более того,  они нередко вдохновляют художников  на
создание  других  произведений.  Поэтому  можно   только   радоваться   тому
обстоятельству, что в результате бурных  полемик о судьбе картин - открывать
их или  нет - возобладало мнение, что значение  и  ценность экспозиции будут
гораздо  большими,   если  она  останется  под   Лазурными   покрывалами.  О
неизмеримой  ценности  этой  коллекции,  может  быть,  лучше  всего  написал
французский искусствовед Э. Фуше. В  предисловии к каталогу, выпущенному  по
случаю проведения выставки Лазурных покрывал в Париже в  октябре-ноябре 1930
года, он подчеркивает:  "Ясно, что во времена этого  благотворителя не могло
быть и речи о концептуализме, тогда еще ничего  не создал и Казимир Малевич,
однако  П.  М. Третьяков, обязав  и  все  последующие поколения  не  снимать
покрывал,   проявил   именно   концептуалистский    подход:   Тайна   должна
существовать, без ее купола этот мир был бы выжженной пустыней, в которой не
смогло  бы  плодоносить самое важное  древо -древо животворящей человеческой
способности задаваться вопросами".
     С распространением христианства культ богини Исиды постепенно утрачивал
свое значение  и  терял опорные  пункты  по всему Средиземноморью. К IV веку
исчезли  последние  храмы,  остававшиеся на  прародине культа в  Египте. Его
последователи, отступая перед новой религией вниз по течению реки Нил, до IV
века находили пристанища в Нубии, но были изгнаны и оттуда, сначала в страну
Куш, а затем  в Пунт, то есть  нынешнюю Эфиопию. В конце концов те немногие,
кто  выстоял перед испытаниями  изгнания и опасностями  пути,  приютились на
скудной земле, но под родным небом - на далеком плоскогорье Огаден.
     В последующие века  лишь  изредка забредший  сюда  миссионер,  искатель
приключений,  заблудившийся  торговец  пряностями  или  охотник  за  редкими
бабочками  подтверждали  существование изолированной  общины,  поклоняющейся
идолу - богине Исиде. По дошедшим до нас сведениям, это племя отличают жизнь
в единстве  с  природой, пренебрежение материальными  ценностями,  искусство
общения со звездами и мастерство игры на систре. Гостеприимные, какими часто
бывают те, кто вкусил горьких трав изгнания, они встречают пришельцев водой,
охлажденной в лунном свете, и лепешками, посыпанными солнцем. В знак особого
уважения  гостям  показывают главную  святыню  племени. Последователи  этого
древнейшего  культа уже тысячи лет из  поколения в поколение  передают кусок
полотна,  который  остался  у  богини  Исиды после  того,  как  она  соткала
покрывало, разделяющее (или  соединяющее) землю  и космос. Описывают его как
длинный пояс шириной в пару  саженей, вытканный из сгущенного синего  цвета,
украшенный  перламутровыми  нитями  и подрубленный  золотыми  и  серебряными
переливами.  Эта реликвия  имела  не только  загадочный вид, но  и  обладала
удивительным   действием.  Тот,  кто  получал  возможность  полюбоваться  ее
красотой, снова становился ребенком.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  17.  Богиня  Исида,  "Небесный  пояс  -  лицевая сторона",
озоносфера, 900x82 см,  между  3200 и 2900 годами до нашей эры, Министерство
древностей, Аддис-Абеба.

     Однако  всякая вещь имеет  свою оборотную сторону, и приверженцы культа
богини  Исиды  в течение  XX века  не смогли устоять перед  соблазнительными
предложениями  и  губительными   болезнями,  которые   приносили   им  толпы
докучливых пришельцев, охваченных навязчивой  идеей раскрыть  тайну  тканого
пояса. Всего лишь  за несколько десятков лет почти все  племя  было поражено
болезнью,  признаками  которой  стало  пренебрежение  к  природе,  лихорадка
алчности, бледность звезд, являвшихся им во снах,  онемевшие систры, то есть
все,  что  раньше здесь было неведомо. Последний  представитель этой общины,
последний жрец  и хранитель  пояса богини Исиды умер с  выражением печали на
лице 12  апреля 1961 года, то есть в тот день, когда несчастный Юрий Гагарин
в "Востоке-1"  нанес  первый удар  космосу.  Тысячи раз повторенные анализы,
сделанные Министерством  древностей Эфиопии,  неопровержимо доказывают,  что
состав  ткани  пояса  богини  Исиды  абсолютно,  с  точностью  до  молекулы,
идентичен  составу  одного из слоев  земной атмосферы,  известному науке под
названием озоносферы.  Теми  же  самыми  анализами  установлено  и  то,  что
сгущенное синее, украшенное перламутровыми нитями  и подрубленное золотыми и
серебряными  переливами,  от года  к году необъяснимо  сужается и тает.  Тот
момент,  когда  наступит  Пустота,  можно  предсказать  с  большой  степенью
точности.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 18.  Богиня  Исида, "Небесный пояс  - изнанка", озоносфера,
680x60  см, между 3200 и 2900 годами до нашей эры, Министерство  древностей,
Аддис-Абеба.



     Пока  не  появился  Драгор, мы  и  представить  себе  не  могли,  какое
богатство  есть  у  нас  во  дворе. Траву,  цветочные клумбы,  пару  кустов,
персиковое  дерево, дикий  каштан,  сирень  и  три  тиса вряд ли можно  было
считать чем-то особенно ценным.
     - Бедняк - это тот,  кто видит не дальше, чем ему видно! - сочувственно
покачал  головой  Драгор,  после  чего  принялся   листать  толстую   книгу,
поглядывать  на небо,  на часы,  внимательно слушать  прогноз погоды, что-то
отмечать в записной книжке.
     Каждые два часа  он выходит  во  двор  и с  испытующим  выражением лица
обходит вокруг персикового деревца,  чья кора от  ласкового весеннего солнца
уже начала  снова приобретать  здоровый, красноватый оттенок. Но что же  тут
удивительного?  В конце марта  морозы  прекращаются,  погода становится  все
лучше и лучше и соки земли устремляются во все растения. Вряд ли для Драгора
это  первая  встреча с  феноменом  пробуждения  природы. Даже жители  Града,
которые  редко  и  неохотно вылезают  из  своих домов-коробок, знают об этом
явлении. Почему же тогда  Драгор так  себя ведет? Уж не  имеем ли  мы дело с
пресловутой весенней  болезнью?  '  И если это так,  то ее  развитие приняло
опасный  характер  -  Драгор  все  чаще по  целым  дням остается  во  дворе.
Маленьким молоточком  постукивает по стволу  персикового дерева,  с  помощью
посеребренных   инструментов   определяет   положение   солнца,   карандашом
вычерчивает  кружочки, линии  и углы  на  картах,  изображающих ни  небо, ни
землю2.
     Дни пролетают так же,  как пролетают стаи диких уток.  И как раз  в тот
момент, когда  мы,  собравшись  в  гостиной,  обсуждаем  Сашино  предложение
отправить Драгора  в  горы,  где  пока  еще зима,  чтобы спасти  больного от
разрушительного для  него  воздействия  весны,  он появляется  на  пороге  с
радостным возгласом:
     -  Друзья  мои, если  нам  хоть  чуть-чуть  повезет,  в понедельник  на
персиковом дереве созреют бриллианты!
     Сошел с ума,  - вырывается у Подковника, и он тут же начинает бить себя
по груди, потому что подавился кофе.
     - Но, разумеется, если выпадет дождь,  -  усмехается Драгор и  сует нам
поднос бумаги с какими-то расчетами, записанными мелкими цифрами.
     - Где это видано,  чтобы  на деревьях росли бриллианты! Ясное дело - он
болен, и мы должны ему помочь! - скрестив пальцы бормочет Подковник.
     - Многим  цивилизациям  была  известна  эта  игра природы. Например,  у
мавров  в окрестностях  Гранады  была  целая  плантация.  На эти  бриллианты
строилась  Альгамбра.  Из  росы  горицвета  народ  майя получал изумруды.  В
Черногории  снимали иней с бороды  и волос и делали из него чистое  серебро,
японцам была известна тайна получения янтаря из сложенных в  несколько слоев
листьев осины, а в отрогах  горы Рудник живет семья, которая умеет  добывать
яшму  исключительной  красоты,  высушивая  растение,  известное   как   мята
обыкновенная. Вообще подобных примеров очень много, - защищается Драгор.
     Все это, однако,  ни у кого не вызывает доверия. Поэтому  в воскресенье
вечером,  как раз когда  начинается  дождь, Эстер получает  задание завтра с
утра пойти в Град и оплатить десятидневное пребывание в горах.
     Бессонная  ночь  тянется  долго.  Дождь  не  стихает.  Мы наблюдаем  за
Драгором, который нервно  шагает от  стены к  стене,  бессильные хоть как-то
помочь ему. С облегчением отмечаем первые  признаки утра, которые появляются
по краям постепенно проясняющегося неба.
     После восхода солнца  Драгору все же удается уговорить Богомила, Сашу и
Подковника выйти из  дома. Воздух освободился от бремени  пыли. Дождь совсем
перестал. Небольшая  экспедиция пускается в  обход  вокруг дерева,  но кроме
сверкающих  остатков  вчерашнего  дождя не  обнаруживает  ничего  достойного
внимания.
     -  Обтрясти следует в нужный момент... - объясняет  Драгор и  утыкается
носом в свои бумаги.
     Болезнь   прогрессирует,  -   шепчет  Подковник.   -   Эстер   надо  бы
поторопиться.
     - Да, - соглашаются Саша и Богомил. - Пусть прямо сейчас и идет.
     Но как  раз тут,  в тот  момент,  когда благодаря  расположению  солнца
казалось,  что весь утренний свет сконцентрировался в  маленьких  капельках,
покрывавших  персиковое деревце, Драгор неожиданно и  резко  ударил ногой по
стволу  почти у  самого корня.  Деревце дрогнуло. Капли сорвались  с веток и
веточек.  Сотни  крошечных  ручейков  устремились вниз.  Капли  соединялись,
разбивались  и  снова  соединялись. Вдоль  веток по  молодой  коре скользили
осколки  солнца.  Весенние  бусы   персикового  дерева  разорвались.  Дождем
брызнули искры. В траву посыпались бриллианты.
     На  следующей  неделе  под  впечатлением   этого  невероятного  события
Подковник  начал готовиться к следующей зиме. Периода в  семь месяцев должно
было хватить  для  того,  чтобы  добиться гибкости пальцев.  Снимать иней  и
делать из  него серебро - это мастерство, для овладения  которым  необходима
большая ловкость.



     Весенняя болезнь
     Так  же  как змея сбрасывает старую  кожу, человек  обновляет эпидермис
души и из-за  этого становится  на некоторое время чрезвычайно  ранимым,  не
способным  защитить  себя от мало-мальски сильных эмоций  и позволяющим им в
полной мере овладеть собой.
     Летняя болезнь
     Тепло вызывает  выделение  через поры  избытка жидкости,  тело  гораздо
лучше понимает себя, движения делаются более определенными, взгляд твердеет,
и кожа покрывается позолотой страсти.
     Осенняя болезнь
     Меланхолическая  влага  собирается  где-то  в  недрах человека,  а  сам
человек  делается  похожим  на  высохший лист, очень  красивым,  но и  очень
хрупким, и окружающие и он сам должны быть крайне внимательны к нему.
     Зимняя болезнь
     Все   впадает  в  приятную  дремоту  воспоминаний  или  забвения,  душа
принимает округлые формы и становится похожа на мячик, которым можно играть,
но который может погубить хозяина, застряв у него в горле.



     Известные еще с античных времен карты, изображавшие ни небо, ни  землю,
изготавливавшиеся лишь в  нескольких экземплярах и ревниво  оберегавшиеся от
копирования, в наше время заполонили мир.  На них большой спрос, и  печатают
их на  всех видах  материала, от  самой дрянной  газетной бумаги до тиснения
золотом  на  драгоценных  тканях,  гак что  они  стали серьезным  источником
доходов крупных корпораций, обладающих монополией на их производство. Тем не
менее, сколь привлекательной  ни  казалась бы их  упаковка  -  хоть  пестрая
пластиковая, хоть  футляр, сделанный  из  дорогих  пород  дерева,  -  карты,
изображающие  ни  небо,   ни  землю,  покупать  не  следовало  бы.  Их  надо
изготавливать собственноручно, отмечая на них собственные пути, причем таким
образом, как владельцу это  подсказывают его чувства. В  конечном счете, это
единственный способ избежать множества ошибок, или произвольностей, которыми
столь богаты нынешние карты.
     "Тайме".  Означает ли это, что  новые карты далеко  не столь точны, как
это пытаются представить общественности?
     Сэр Грей.  Правильный  ответ  надо  искать в  типичной для  журналистов
погоне  за   сенсациями.   Действительно,  все  современные  карты  содержат
общепринятую погрешность,  о которой и вы слышали. Отступление в 0, 2-0, 4мм
при масштабе  1: 50 000 в  реальных  условиях местности составляло бы 10- 20
метров.  Если принять  во  внимание деформацию бумаги, то  погрешность может
достигнуть максимально "реальных" 25 метров, или 25 квадратных метров. Но, я
хотел бы это особо подчеркнуть, современные стандарты это допускают.
     "Тайме".  Тем  не  менее  некогда  картография  стремилась  описать все
неописанное пространство, а сейчас создается впечатление,  что она двинулась
в  обратном  направлении.  На  не  учтенной картой  площади  размером  в  25
квадратных метров может поместиться  целый дом.  в  котором  живет несколько
семей,  это может  быть  и  частью парка  с  десятком деревьев  или же тихой
морской бухтой. Не слишком ли это жестоко - упустить пусть даже  и небольшое
пространство?
     Сэр Грей. Воспринимайте  это как цену современной картографии. "Тайме".
Осмелимся  заметить,  это  негуманно высокая  цена.  Сэр  Грей.  Прошу  Вас,
оставьте  такие  детали  для  более  чувствительных   дисциплин,  таких  как
литература,    изобразительные    искусства,   музыка.   Идеал   картографии
сегодняшнего дня ясен  - дать быструю  информацию. И то, что эта  информация
иногда может быть  слишком общей, вовсе не значит, что современное  общество
должно вернуться к романтичному и отжившему гуманизму деталей.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ   19.   "О   дисциплинах    немилосердных   и   дисциплинах
чувствительных",  ксерокопия  фрагмента  беседы  с сэром  Мортимером  Греем,
председателем  Королевского географического  общества в Лондоне, "Тайме" (26
октября 1985 года), Читальный зал Британского культурного центра, Белград.



     Я могу  рассказать тебе  о  многих  местах  на  Свете. Куда  только  не
садились все горлицы с моей шали. Как тяжела вода священных рек. Каково море
в крошечных рыбацких  поселках. Песчинка песка в  пустыне. В чем особенность
взгляда с глетчера. Почему в степи стебель травы кажется более стройным, чем
сосна. Где больше неба, здесь или там.  Каков ты между сводами ясной ночи. И
куда расти до Великой колесницы. Я могу рассказать  тебе о  многих местах на
Свете. Но ты лучше поймешь, если я тебе об этом спою.



     "Песню о  пении" Молчаливой Татьяны  перевел Драгор. Песня переведена с
помощью Энциклопедии Serpentiana,  сыгравшей  в процессе  перевода  решающее
значение,  причем особо важное -  глава "Понимание  с помощью  чувств  языка
вещей, животных  и  растений, а также других забытых языков". Интересно, что
под  названием  этой  статьи  Энциклопедии  не   было  никакого  текста  или
объяснения.
     Молчаливая Татьяна, стоя на втором этаже дома без крыши, крошит кусочек
зачерствевшего  хлеба. Над ней - свод неба, на ней - небрежно наброшенная на
плечи  шаль  белого  цвета.  Шелковую шаль украшают  вышитые горлицы. Крошки
хлеба падают на пол. Две птицы отделяются от ткани шали и слетают к крошкам.
Ловко  прицеливаются  маленькими  клювами,   оживленно  толкаются,  а  затем
вспархивают и, трепеща крыльями, исчезают в небе. Молчаливая Татьяна смотрит
им  вслед. Оставшиеся горлицы перемещаются  по шали, чтобы расположиться  на
ней  более  равномерно. Позже,  ложась  спать,  Молчаливая  Татьяна  настежь
раскрывает окна своей комнаты и  вешает  шаль  с птицами  на  спинку  стула,
который стоит на видном месте. Две беглянки возвращаются ночью, приглушенным
щебетом  будят  других птиц,  и наконец все распределяются  по своим местам.
Молчаливая Татьяна улыбается во сне, она слышит их даже тогда, когда спит.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 20. "Шаль с горлицами", ручная работа из Югославии, золотое
шитье на  муслине,  113x116 см, вторая  половина XX  века,  Музей  текстиля,
Вашингтон.



     Никто и не утверждает, что мы особенно разбираемся в музыке. Подковник,
например, полностью  лишен слуха. (Он сам неопровержимо доказал это в период
своего  увлечения искусством  композиции.  )  Радио  больше  других  слушает
Андрей, но музыка его внимания почти не привлекает, самое важное для него  -
это сообщение о состоянии на транспорте. Эстер, разумеется, выше всего ценит
мелодии из кинофильмов. Саша поет, только находясь в ванной. Драгор, правда,
часто  дирижирует,  но  всегда  воображаемым  оркестром (это,  кстати, самый
удачный   из  всех  известных  способов  привести  свои  мысли  в  состояние
гармонии).  Таким  образом,  из всего, посеянного  музыкой,  прорастают лишь
зерна, брошенные Богомилом или Молчаливой Татьяной.
     Однако  часы,  когда  музицирует  Богомил,  дают  возможность  получить
истинное наслаждение даже тем,  кто не  одарен  этим благородным талантом. В
такие минуты мы просто собираемся все вместе, иногда  утром, иногда вечером,
а то и ночью, и внимательно слушаем веселые или грустные композиции, которые
Богомил на своем кларнете исполняет так (во всяком случае, как нам кажется),
что бурьян Пустоты тут же вянет.
     В зависимости  от того,  с чьей  кожей1  и  как интенсивно эти  мелодии
соприкоснулись,  они потрясают или,  наоборот, нежно убаюкивают. Но особенно
сильное впечатление  на  всех  нас  производит  Богомилова  манера  игры  на
инструменте из мистического  эбенового дерева. После каждых нескольких тонов
кларнетист   должен  вдохнуть  воздуха,  чтобы   продолжать  играть.   Вдох,
естественно,  должен  быть тихим и быстрым, а  пауза -  не  слишком длинной.
Наверное  потому,  из-за желания сократить ее,  она и становится  похожей на
всхлип.
     Когда  играет  Богомил,  описанный  шум вовсе не так  уж незаметен.  Он
напоминает   вздохи  человека,  охваченного  отчаянием.  Кажется,  будто  он
приносит какую-то огромную жертву, необходимую  для того, чтобы музыка могла
продолжаться.  Кажется,  что   это  буквально  последний  вдох,  доставшийся
невероятно мучительно и потом великодушно подаренный изящному телу кларнета.
     Но  достаточно просто оглянуться  вокруг, чтобы увидеть, что  страдания
Богомила  не  остаются  безрезультатными,  в  них  есть  смысл.  Так же  как
Молчаливая Татьяна своим пением приводила в порядок небесные пути, Богомил с
помощью кларнета  делал более красивым  окружающее его  пространство. И  без
того музыкальные объекты  (морской сундук с элементарной  Легкостью,  Сашины
глаза, пуговицы Драгора, сделанные из цветков, Лунные рыбки... ) становились
абсолютно музыкальными, а  те объекты, которые по своей природе  таковыми не
были  (морской  сундук с элементарной  Тяжестью,  угрожающие  письма2, Этина
тень...  ), демонстрировали  признаки добровольного  намерения расстаться со
всем зловещим в них.
     Закончив украшение гостиной, Богомил выходил во двор, а ночью продолжал
это важное дело на улицах Предместья. Он шагал от перекрестка до перекрестка
и играл так, как будто расшифровал старейшую нотную запись, запись настолько
старую, что даже нельзя было  сказать, относится ли она  к эпохе  мифа или к
эпохе истории. То, что он делает доброе  дело, подтверждает само небо  - оно
благословляет  его труд дождем. Музыка  под  сочными каплями зреет,  мелодии
бурлят,  звук пахнет  полем,  поросшим  молодой травой.  Усталый,  до  нитки
промокший,  с  кларнетом под  мышкой,  Богомил  возвращается  лишь под утро.
Прежде чем  лечь, он  со второго этажа  дома без крыши  еще раз  осматривает
окрестности: теперь в некоторых местах серые стены  лабиринта  Предместья не
видны - может, их даже больше уже и нет.



     В  отдельных  ситуациях  (промокая под  дождем,  ныряя,  слушая музыку,
занимаясь любовью или терпя боль) человек  чаще всего чувствует только своей
кожей. Разумеется, с давних пор хорошо  известно, что кожа может быть тонкой
- как прозрачное утро,  средней  толщины  - похожей на спокойные  сумерки, и
толстой - вроде облачной ночи. От этого зависит и  степень  чувствительности
человека. В  то время  как первых может свалить с ног даже снежинка,  вторым
нипочем  целый  град  метеоров.  Однако  первые  знают,  что  такое движение
бабочки, лунный  свет или  страсть прикосновения, а для вторых это остается,
как пи грустно, тайной.



     С тех пор как  крышей нашего дома стало небо, самый частый гость  у нас
почтальон Спиридон.  Он приходил любоваться голубой  конструкцией, вместе  с
нами  наблюдал  за   рассадой   музыки,  разглядывал  Лунных  рыбок  или  же
соревновался  в знании  географии  с тетей  Деспиной, которая всегда как  бы
случайно оказывалась в Северном зеркале, когда он как  бы случайно заходил к
нам как раз в  тот момент, когда она как бы случайно  оказывалась в Северном
зеркале, а он как бы случайно к нам заходил, и так далее.
     Но  сказать по  правде,  Спиридон  часто  приходил  и для  того,  чтобы
передать  нам многочисленные письма тех, кто требовал от нас вернуть на  дом
старую крышу. Сначала нас убеждали, потом от нас требовали, и в конце концов
эти  анонимные письма  переросли  в  прямые  угрозы,  так что  Саша  разумно
предложила  вскрывать неподписанные конверты  только в  солнечные дни, когда
наблюдение за природой не оставляет нам времени на чтение.
     Мудростью  славились  строители   древней  Атлантиды,  находившейся  за
Геркулесовыми   столбами.   Зная,  что  каждому  городу   грозит   опасность
превращения  s  лабиринт,   в   котором   будут   исчезать  люди,  они  свои
многочисленные поселения привели в порядок с помощью песен. В течение долгих
лет вдоль улиц, на  перекрестках и на площадях  по всей Атлантиде  музыканты
оставляли зерна  музыки. Только  музыку нельзя завязать в  узел,  а  дороги,
обсаженные  песнями,  никогда не превратятся в  бездорожье. Эту  премудрость
знала Атлантида, и оттого невозможно понять,  что заставило ее о ней забыть.
Мелодии  затихли и  совсем увяли,  а города превратились  в поросшие  травой
лабиринты и погибли под тяжестью тишины. Ищущие, их знают, что они находятся
там, за Геркулесовыми столбами, под вздымающимися  немыми волнами.  Пусть не
забудет тот, кто  воздвигает новые  города  на земле, что,  если не  посеять
семена музыки, стены разбухнут и изовьются лабиринтами нижнего мира.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 21. Теохарес  из  Атлантиды, "Расцвет и падение Атлантиды",
частично  восстановленная  нотная запись  с  глиняной таблички,  найденной в
Угарите  И  (Рас  Шамра, Сирия),  10x15 см,  около 2000 года  до нашей  эры,
Собрание Государственной музыкальной консерватории, Берлин.



     Боже! Как же мы перепугались, когда перед нами прошествовал Подковник с
двумя бумажными сумками, до отказа набитыми кусками мыла в пестрых обертках.
Serpentiana в руках Драгора закрылась сама собой, Богомил подавился кусочком
абрикоса  из  наливки  (это  его  любимый  десерт),  Сашин  талисман зловеще
зарокотал, как будто он состоял из одних только ингредиентов грозы, у Андрея
прервалась нить сюжета сочиняемой им сказки, а Таня  замолчала так гранитно,
что стали слышны даже непроизнесенные вопросы. Что же случилось? Не сошел ли
он с ума? Откуда вдруг столь неожиданная чистоплотность?
     Однако мы  так и  остались при  своем  любопытстве  - без единого слова
объяснения Подковник удалился  в свою комнату.  Вскоре оттуда по  всему дому
пополз тяжелый запах сирени.
     -- Может, он купается? - подумала вслух Эстер.
     -- Что, без воды? - спросили мы в один голос.
     - Почему  бы  и  нет,  уж от него-то  чего угодно можно  ждать, туг  же
ответили мы  сами  себе в  один голос,  повскакали со своих мест, подошли  к
дверям комнаты Подковника и осторожно постучали.
     Никто  не отвечал, мы  постучали  снова, и наконец Подковник  (с сухими
волосами,  в сухой  одежде и совсем не намыленный)  открыл дверь, беспощадно
выпустив на нас целое облако запахов.
     -- Что такое, что вы здесь столпились?! - - спросил он враждебно.
     -  Ничего,  ничего,  -  Эстер  попыталась  сделать  вид,  что ничего не
произошло,  стараясь  заглянуть  через  его  плечо  в  таинственную  глубину
комнаты. Ничего, просто хотели узнать, как у тебя дела.
     Нисколько  не растроганный нашим вниманием, Подковник сделал шаг  назад
и, прежде чем у нас под носом захлопнуть дверь, рявкнул:
     - Я занят ваянием! Прошу вас оставить меня в покое!
     На свои  места мы вернулись притихшими.  Испуганное  выражение на  всех
лицах говорило  о том, что мысли наши занимает одно и то  же. Как мы  сможем
пережить  новый припадок увлечения  искусством? А главное  как выдержать все
эти запахи?
     Действительно, назавтра весь  дом  (подвал,  первый этаж,  второй этаж,
крыша,  которой нет,  и сами небеса) пропитывается ароматами  разных  сортов
мыла. Из комнаты скульптора доносятся нежные звуки поскребывания, потирания,
постругивания...  Время  от времени  Подковник  выходит  на  свежий  воздух,
наверное,  чтобы придать новый импульс творческому  процессу.  По  утрам  он
отправляется  в  магазин  за  новым  материалом.  Так  проходят  четыре  дня
интенсивного труда маэстро и  наших стараний нейтрализовать немыслимый букет
запахов.  Для этого мы порезали пополам всю нашу айву,  лежащую на шкафах, и
постоянно в огромных количествах завариваем чай из ромашки.
     А на пятый день, когда половинки айвы уже превратились в четвертинки, а
от запасов ромашки  осталось всего  каких-нибудь  две  ложки,  Саша сообщила
Подковнику, что в ванной кончилось мыло, причем как раз  в тот момент, когда
его  не было дома,  и она для того, чтобы умыться, воспользовалась  одной из
фигурок.
     - Что?! - не поверил он своим ушам. - Что ты сказала?!
     - Я  сказала,  что мне  надо было  умыться и  я  взяла  розового  льва,
спокойно повторила Саша.
     -  Льва?!   Чтобы   умыться?!   -  От  гнева  Подковник  отяжелел,  как
набрякшаягубка в мыльной воде.
     Но Саша нисколько не  смутилась. Напротив, сердитым шагом она сходила в
ванную и принесла кусочек розового мыла.
     - Забирай, жадина! - убийственно кратко сказала она.
     Лев на ее ладони, вымытый и принявший более плавные очертания, похож на
мышь. Подковник тайно влюблен в Сашу, и тепло его  любви потихоньку начинает
растапливать  гнев.  Скользя  взглядом  по  ее  мягкой   коже,  он  начинает
чувствовать  определенное   удовлетворение  от   того,  что  его  скульптура
послужила  такой цели. С  каждой  секундой глаза его  становятся  все  более
мирными, и  в конце концов  в  них  появляются  даже  какие-то  трогательные
переливы.
     - Ничего,  оставь его себе, - говорит он примирительным тоном. - Я тебе
еще дам и белого слона. Да вообще-то, берите кому что нравится.
     Так  что дело  закончилось вполне  благополучно.  К влюбленным взглядам
Подковник  добавил  в  свой  арсенал  и особое,  любовное вдыхание  запахов,
сопровождающееся   угадыванием   того,  какой  фигуркой  Саша  пользовалась,
принимая в  очередной раз ванну  или  душ. Все  остальное  время он посвятил
работе  над эссе  с длинным  и  довольно напыщенным  названием  "Характерные
особенности   нового   предпринимательского   искусства,   с   примерами   и
доказательствами его возвышеннейших достоинств".
     Покончено с эксгибиционистским искусством. Пришел конец его примитивным
попыткам навязать себя  вниманию публики в  тщетной  надежде пробудить  хоть
какие-нибудь, пусть далее самые скромные, эмоции. Покончено с этой постыдной
и  недостойной  потребностью  обнажаться  перед   чужими  глазами  и  чужими
сердцами. Грядет новая  эпоха!.  Воцарятся новые отношения! На сцену вступит
новое  искусство  -   искусство  вуайеризма!  Произведения  искусства  будут
рассматривать публику. Они,  подобно  вирусам, беспрепятственно проникнут во
все доступные им места через поры и слабо защищенные участки. Теперь публика
станет объектом,  выставленным для обозрения. Слова литературы будут следить
за  человеческими душами,  а  музыка  расставит сети,  в  которых запутаются
чувства. Картины в головах посетителей  галерей будут рождать новые картины.
Произведения  искусства  будут любить,  наказывать,  насиловать,  загонять в
глубины или возносить на  высоты человеческие тела и души с такой легкостью,
будто они не тяжелее птичьего  пуха. Человеческому  роду не  остается ничего
другого,  кроме как подписать капитуляцию  перед искусством, которое  тысячи
лет собирало силы для  совершения  этого переворота. В противном  случае его
настигнет грозная судьба - окончательная и бесповоротная Пустота.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ    22.    Подковник,    "Характерные   особенности   нового
предпринимательского   искусства,  с   примерами  и   доказательствами   его
возвышеннейших достоинств", факсимиле части заключительной главы, графитовый
карандаш на бумаге, 20x10 см, 1991 год, собственность автора.



     После  долгих  обсуждений  и оценки, как из  близкой,  так и из далекой
перспективы, многих предложений мы наконец решили,  каким  образом потратить
деньги,  полученные  от продажи  части  бриллиантов, которые  мы  собрали  с
персикового  дерева.  А  так   как  любую  медлительность   всегда  догоняет
какая-нибудь   быстрота,   то   относительно   человека,   подходящего   для
осуществления нашей идеи, слишком долго раздумывать не пришлось. Предложение
почтальона  Спиридона о  том, чтобы  им  стал известный  нам  Арон  Хартман,
поддержали все  единодушно.  Биография этого  господина  была  блестящей. До
недавнего времени и  сам  служащий почты, коллега Спиридона,  Арон Хартман в
начале  прошлого  года  был уволен из-за того, что вскрывал  чужие  письма с
печальным содержанием и подменял их веселыми. Доводы защиты, в которых особо
подчеркивалось,  как  много радости  принесли действия  Хартмана,  в  расчет
приняты  не  были. Те, чьи сердца слушаются  того,  что продиктует им  рука,
объявили  господина  Хартмана виновным  в том,  что  он  позволил своей руке
послушаться голоса сердца.
     В том, что  мы  не ошиблись, нас убедила первая же встреча. Страстный и
вечный поклонник  всех видов  любви, господин Хартман внимательно  глянул на
нашу идею, взял ее  под мышку, прогулялся с ней  по  двору  и,  вернувшись в
гостиную, торжественным тоном заявил:
     - Она весьма привлекательна. Даю слово, что не расстанусь с ней до  тех
пор, пока не облеку  ее в реальность,  самую прекрасную  реальность, какая и
подобает ее гармонично задуманному облику.
     И несмотря на то  что  в знак доверия мы  не хотели обязывать господина
Хартмана  принятием данного  нам слова, он  взялся  за  осуществление  нашей
договоренности столь энергично, словно всей своей жизнью поклялся в верности
нам.  Он  сплел  в  сеть  все свои  силы,  бесстрашно  взял  курс  в  унылую
безысходность Града  и  адрес  за адресом начал составлять  список одиноких,
разведенных, вдовцов, вдов, покинутых детьми родителей, брошенных родителями
детей, забытых и других несчастных людей.
     Спустя два месяца, когда список фамилий был готов, когда был обследован
самый  дальний  закуток,  этот  неутомимый  человек  на  деньги,  полученные
благодаря  персиковому деревцу,  основал специальную службу, задачей которой
было посылать каждому, чье имя значится в списке, в день его  рождения самые
лучшие  пожелания,  запрятанные  (чтобы  дольше   сохраняли  силу)  в  букет
лекарственных трав,  которые  глазами  собрал один  художник-примитивист. Из
своего домика, со всех сторон окруженного  цветами, судьба которого каким-то
чудом  разошлась  с  судьбой  всего,  что было  красиво и  потому  оказалось
разрушено,  господин  Хартман  отечески  руководил персоналом  своей службы,
подобранным на основе тестирования искренности почерка.
     Руководствуясь  красиво  написанными  и  систематизированными  списками
адресов, составленными  Ароном Хартманом, несколько его  служащих  ежедневно
посылали  в  унылую  безысходность   Града   сотни  букетов,  состоявших  из
поздравлений  и  трав.  И как радостно бились  сердца одиноких людей,  когда
среди лепестков они находили подтверждение того, что кто-то подумал и о них,
а наша идея тем самым превращалась в редкую по красоте действительность'.



     Конфиденциально. Недавно на одном из тех особнячков, которые выделяются
своим внешним видом и ухоженностью, появилась небольшая, но не скрывшаяся от
моего острого глаза бронзовая табличка с загадочной надписью "Голубые сети".
Осторожно наведя справки о том, что скрывается за столь необычным названием,
я,  во-первых,  убедился  в оправданности  своих  подозрений,  а  во-вторых,
раскрыл  личность основателя этой  организации заговорщиков.  Его зовут Арон
Хартман,  и он  известен  тем,  что  его руки слушаются голоса  сердца. Этот
опасный поклонник всех видов любви, один из тех, кому хотелось бы  воплощать
в жизнь красивые  идеи, на сей раз сплел сеть поздравлений  с  днем рождения
всех одиноких,  используя в  качестве вспомогательного  средства репродукцию
картины  одного  не  менее опасного травника  и  одновременно художника.  Не
хотелось  бы  перегружать  это  сообщение  многими ужасающими подробностями,
которые  стали  мне  известны в  ходе  предпринятого  расследования, такими,
например,  как  ухоженный  домик,  якобы  благотворительное  финансирование,
лекарственные растения, искренность  почерка  и  тому  подобное...  Все  это
отдельные фрагменты грозящей  нам  голубизны.  Тем не  менее  кое-что  я  бы
подчеркнул: Арон  Хартман  уже распространяет свои Голубые сети и на  другие
города и страны, надеясь на то, что его служба вскоре доберется до некоторых
международных  организаций,   которые  насаждают   голод,   сглаз,  саранчу,
несправедливость, малярийных  комаров, крыс, печаль, болезни и разные другие
страдания.  Поэтому  я надеюсь, что  в  ответ  на это письмо последует  ваша
незамедлительная реакция, которая позволит,  пока  еще  не поздно, разорвать
Голубые сети и восстановить добрые старые порядки.
     Шалфей,  ирис,  подорожник,  переступень,   марьянник,  ромашка  белая,
черника, примула, душица, мелисса, чудо-цвет, амми, ромашка полевая, рябина,
яснотка, крестовник, медуница, зубчатка, пион, лютик, сумах, белена, клевер,
шафран,  росянка,  колокольчик,  дурман,  репейник, молочай,  тысячелистник,
барвинок,  льнянка,  вьюнок,  базилик,  чернокорень,  мак,  фиалка,  щавель,
мать-и-мачеха, осот, повой, пикулъник, чертополох, чернушка, марена, очанка,
дуб, зверобой, цикорий, ландыш, дурнишник, пупавка, василек, заячья капуста,
пижма, бирючина, белладонна,  иглица, мята, мальва, дремлик, крапива, бодяк,
лаванда,  чина,  кипрей, хохлатка, дубравник,  паслен, ракитник,  могильник,
нарцисс, одуванчик, водосбор, жасмин, валериана, лядвенец, красавка, анютины
глазки,  безвременник,  хвощ,   молодильник,  любка,   наперстянка,  гранат,
золототысячник, горечавка, можжевельник,  полевой мак,  горицвет, настурция,
петров  крест,  купена,  лунник,  повилика,  очный  цвет,  розмарин, ясенец,
медуница,  воронец,  чистотел,   дымянка,   земляника,   сирень,  бересклет,
мыльнянка,  ноготок,  марь, куколь, копытень, плаун, аир, смолевка,  спаржа,
волчий   аконит,   зубянка,   брусника,   перуника,   вербейник,   погремок,
разрыв-трава,  остролист,  пузырник,  хрустальная  трава,  бузина,  вербена,
вероника, тмин, любисток и живучка.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 23. Видан  Ковачевич  из села Травице,  "Букет",  масло  на
стекле, 120x110 см, 1978 год, Галерея художников-самоучек, Светозарево.



     Это  была  одна  из тех  ночей, по  горло  погруженных во  тьму,  когда
мелководье  превращается в  водную  бездну  и  пускаться  в путь  становится
опасно, а еще опаснее переправляться с одного берега на  другой. Одна из тех
ночей,  когда  необыкновенно  активны  призраки,  Кикиморы,   упыри,  лешие,
оборотни,   нехристи,  вурдалаки,  трехголовые  чудища,   колдуны,  водяные,
чертенята, домовые,  ведьмы и всякая другая нечисть  и  поэтому  не  следует
делать вообще  ни шага. Но зато в такие ночи (чтобы успокоить волнение души)
к  человеку  приходят  длинные и  разветвленные сны,  и  в  этих снах  можно
забраться так далеко, куда тело не доберется никогда:
     Эстер - Пока киномеханик меняет пленку
     Дверь  зала  кинотеатра  неожиданно распахнулась,  и  в  волне  легкого
воздуха желтые лампы,  освещавшие помещение, казалось,  разгорелись сильнее.
Дорожка из кадров скрутилась  и  исчезла. Сеанс прервался. По залу  пронесся
легкий  шум.  Зрители  завертели  головами,  послышались отдельные  реплики.
Некоторые даже тихо вскрикивали. Кое-кто привстал. Послышались аплодисменты.
По проходу между рядами шел он - Аугусто.
     -  Простите, вы Эстер?  - спрашивал он,  поворачиваясь  то  налево,  то
направо и расточая улыбки.
     Сердце забилось  у меня, как у  усталой птицы. Вдох  комком  застрял  в
груди, так  что  мне стало трудно дышать. Боже, он ищет  меня, пронеслось  в
голове. Неужели это возможно?  Неужели просто  так, как во сне, безо всякого
предупреждения?
     - Извините,  вы  Эстер?  - спросил  он меня. Блеклые  светильники  зала
отбрасывали на  его  лицо мягкие тени. Он был таким же прекрасным, как  и на
экране, улыбающимся, с чувственными губами.
     Я хотела закричать: да! да! - но пересохшее горло не издавало ни звука.
Хотела  подтвердить это  кивком  головы,  но  шея  словно окостенела. Хотела
поднять  к  нему руки, но  кто-то привязал  к ним два  тяжелых металлических
шара. Хотела встать, но неведомая мне сила крепко держала меня за ноги.
     - Барышня,  не вы  ли Эстер?  - спросил  Аугусто  девушку,  сидевшую  в
следующем  ряду. Она отрицательно замотала головой, и он двинулся  дальше. А
потом и дальше. И еще дальше.
     - Посмотреть бы  на эту счастливицу! - восхищенно прошептала толстушка,
сидевшая рядом со мной.
     Боковое освещение в зале неожиданно увяло.  Зрители, довольные тем, что
увидели   великого  артиста  Аугусто,  снова   заговорили,  но,   когда   от
кинопроектора  через  весь зал опять  пролегла  светлая  дорожка,  замолкли.
Побелка на стенах  продолжала понемногу отслаиваться, монотонно потрескивая,
а может быть, это  зрители тихо зашагали по световой дорожке,  протянувшейся
над их головами.
     Молчаливая Татьяна - Каменоломня песен
     После  долгой   и  утомительной  дороги,   проходившей   по  живописным
окрестностям, обрамленным  густыми  лесами, дороги, пересекаемой прозрачными
ручьями и осененной небесной далью, я добралась до каменоломни песен. Обеими
руками,  пальцами,  израненными  в  предыдущих  снах,  я  расширяю  трещины,
образовавшиеся  в склоне горы,  и  в  мешок  из лунного света  собираю куски
камней.  Этот  тяжкий груз будет постепенно уменьшаться в  течение следующих
дней - тогда, когда я буду петь свои песни.
     Саша - Визит
     В  жилище  Подковника я попадаю по коридору  с воздушными  стенками. На
первом перекрестке нужно повернуть налево, потом немного попетлять, а  после
этого все время  прямо  - пока  не попадешь  на  поляну,  заросшую  корявыми
кустами и пожелтевшей травой. Подковника я застала врасплох. Похоже, он и не
надеялся на мой приход.
     -  Прости, я  не успел  украсить сад, -  говорит он и опускает на землю
рядом с собой коробку с  разноцветными ленточками,  которые он минуту  назад
привязывал к кустам.
     Я  смотрю на  него молча.  Он такого же роста, как всегда.  Два пестрых
бантика смешно торчат  на кусте возле него. И что же, это все? Неужели это и
есть тот самый сон, в который он меня так упорно приглашал?
     - Гораздо  лучше выглядит, если украсить... - бормочет  он запинаясь. -
Вообще-то трава здесь значительно гуще. А кусты очень даже хорошие...
     Я молчу.  Не знаю, что  бы ему сказать. Подковник  через силу, уголками
рта пытается  изобразить  улыбку.  Но  даже это  ему не  удается.  Глаза его
затуманиваются, как запотевшие стекла.
     - Да-да! - больным голосом  восклицает он. - Такова истина! Завет моего
рода  - это  или апокриф, или его вообще не существует.  Заблуждение! Чья-то
неудачная  шутка,  гнусная  фальсификация... Я  остался таким, каким  и был,
такого же роста. Теперь и ты это знаешь!
     - Тсс! - шепчу я, подходя к нему ближе.
     Заглядываю в коробку. Там еще много  всяких украшений. Вынимаю бумажный
китайский  фонарик и  подвешиваю его  на ветку.  Потом поправляю  один  полу
развязавшийся бантик.
     Подковник смотрит  на  меня с благодарностью.  Нагибается  и осторожно,
кончиками пальцев распрямляет поникшую траву.
     Неизвестная путница - Вдоль нити
     Опасно здесь идти. Гибелью грозит любой неверный шаг. Пропасть зияет  и
с той  и  с другой стороны, пропасть настолько глубокая,  что  взгляд  может
падать в нее целую вечность. Никто еще не слышал, чтобы что-нибудь ударилось
о ее дно. Может быть, дна даже и нет.
     Дорога  узка.  Она шириной с  нить.  Трудно  держать равновесие, мешает
дорожная сумка в левой руке, хотя зонтик в правой немного помогает.
     Идти можно только миллиметровыми шагами. Смотреть не стоит,  да  и  что
увидишь  - бесконечность всего  и  ничего. Слушать не  стоит,  ничего, кроме
хриплого  скрипа  вечности,  не  услышишь. Нужно  только  идти, миллиметр за
миллиметром.
     Тончайшая дорожка перламутрового цвета больно врезается в ступни.  Тело
коченеет,  особенно вытянутые  руки.  Но точка  отсчета все  ближе  и ближе.
Подтверждает это и все большая сила притяжения к ней. Подтверждает это и все
большее натяжение нити пути.
     Когда кончики пальцев дотронутся до цели,  когда длина нити Ариадны (по
которой идешь) будет  измеряться  досягаемостью руки,  сон  прервется и  явь
(из-за которой и  весь этот сон и вся эта мука) окажется здесь, совсем рядом
с губами.



     Дальше так продолжаться не могло. Объявление, напечатанное в "Городском
еженедельнике", не дало результатов. По картам ничего не было видно. Голубая
сеть  Арона  Хартмана оставалась пустой.  Магия  не помогала.  Казалось, все
добрые  духи  на  эти  дни  вдруг разом  попали за  решетку,  а Энциклопедия
Serpentiana, всегда хорошо помогавшая в трудные часы,  упрямо не поддавалась
переводу.  Поэтому  Подковник,  не  ставя  об  этом  в  известность  Андрея,
отправился в  Град, надеясь  отыскать хоть какой-нибудь  след Эты. Правда, с
момента  ее исчезновения прошли месяцы, но должен же быть где-то  свидетель,
человек, запомнивший женщину без тени, запомнивший хоть приблизительно запах
ее духов, или, может быть, звук шагов, или еще что-нибудь.
     Поставив  перед своими  глазами  задачу быть проницательными, Подковник
кружил по улицам не моргая. Было много  людей без тени, без туманной грусти,
без  светящегося  счастья в облике,  лица  прохожих  осаждались  на  стеклах
витрин. Было здесь всякое. Но не было даже малейшего следа Эты.
     Чувствуя, что в  нем  начинает  преобладать  северная сторона личности,
Подковник, шагая по  Западной  авеню, терял последнее тепло надежды. Ночь не
должна  застать его  в Граде  без этого тепла. Ведь так  можно и замерзнуть,
подумал он.
     И  как  раз  тогда,  когда,  прежде  чем  развернуться и  пойти  домой,
Подковник  позволил инерции  увести себя еще на несколько шагов  вперед,  он
заметил  огромную вывеску "Универсальный  магазин Тамаза -  это  самый-самый
магазин в Граде".
     Может быть, именно это мне и нужно! - сверкнуло у него в голове,  и, не
теряя  времени  на  разговоры  с  продавцами   и  заведующими  секциями,  он
потребовал встречи с владельцем магазина.
     Тамаз был крупным  усатым человеком с впалыми  глазами, тремя лицами' и
роскошными перстнями на  пальцах. Он  молча выслушал  рассказ  Подковника об
Андрее  за диваном и (воспользовавшись необходимостью  вытереть лоб  носовым
платком)  заменил на  лице выражение  самодовольства на  выражение глубокого
сострадания.
     - Я очень сочувствую вашему другу. Действительно незавидная ситуация. Я
хорошо понимаю вашу обеспокоенность в связи с этим. Сегодня немного найдется
людей,  готовых помочь  ближнему, - размышлял вслух Тамаз, лукаво поглаживая
при  этом своей левой  рукой правую,  ведь  выражение  рук  изменить  не так
легко,как выражение лица. -Да... да... Как это благородно. Именно благородно
помочь другу закончить игру.  Не очень-то приятно  за диваном. Наверное, там
холодно. А может, и темно. Да и почти не видно, что происходит в мире.
     -- Итак? - спросил Подковник.
     - Итак, видишь ли, дорогой друг, ведь я могу обращаться к тебе на "ты"?
Итак, дорогой друг,  "Универсальный магазин Тамаза" еще никого не оставил ни
с чем.  Для  нас важно не только заработать. Деньги для нас не всегда  самое
главное. Найдется у нас и симпатичная молоденькая дама, зовут ее, правда, не
Эта, но и такое,  дело  можно уладить. - Тамаз снова провел платком по лицу,
на сей раз сменив его выражение на полнейшую почтительность.
     - Боюсь,  вы меня  неправильно поняли,  мне нужна Эта, -  запротестовал
Подковник.
     - Но, друг мой, почему же именно  Эта, а не кто-нибудь  другой? Большой
разницы нет, тем более что цена совершенно символическая. Девушка, которую я
тебе предлагаю, идеально подходит для того, чтобы закончить игру в прятки. -
Тут Тамаз совершенно открыто, уже  не пользуясь носовым платком, вернул себе
на лицо выражение самодовольства.
     -- Я же сказал; Эта! - повысил голос Подковник.
     -  Ох, какой же ты упрямый! - еще больше повысил голос Тамаз и нажал На
кнопку  в  столе, трепетно прислушавшись  к тому, как  его перстень тихонько
стукнул  по  ореховой поверхности стола (было очевидно, что  это один из тех
звуков,  которые наполняют блаженством его  сердце и  вызывают хищный  блеск
глаз).
     Почти тут же, как будто она  ждала под дверью, в кабинет вошла девушка.
Из-за слишком обильного  макияжа она была похожа на  пластмассовые  фрукты с
витрины.
     -  Это Розика. Или, если тебе больше нравится, Эта. Высший  сорт. Можно
на час, или  на  день, или насовсем.  -Твой друг останется  доволен. - Тамаз
сделал широкий, великодушный жест рукой.
     Подковник хотел было снова протестовать, но передумал.  Он заплатил  за
"насовсем" и вместе с девушкой вышел из Большого универсального магазина. На
улице он сказал:
     - Можешь  идти куда  хочешь. Эта есть  Эта.  Ты  же  должна  оставаться
Розикой. Тоже красивое имя.
     Девушка   ничего   не  могла   понять.  Народ   толпой  валил  в  двери
"Универсального магазина Тамаза".


     Сколько  есть  людей,  столько и  имеет  по  нескольку  лиц, причем  их
истинное лицо  можно установить  без особых проблем,  это так же легко,  как
распознать  в  тарелке  с супом  кусочки  мяса.  Для того чтобы  это узнать,
следует просто внимательно посмотреть в глаза. Дело в том, что из глаз ничем
не изгонишь то, что в них поселилось. Если в глазах волки, то их не заменишь
порхающими пташками, зайцев не поселишь  вместо змей, акул - вместо ягнят, а
устриц - вместо лисиц.
     Так же как и глаза, незаменяемы и руки, живот  и те части тела, которые
обычно  стараются скрыть.  Это  же почти  всегда относится и  к  ногам.  Все
вышеперечисленное человек изменить не  может, как бы ему ни хотелось придать
себе такой вид, которого у него на самом деле нет.
     Таким  образом,  число  метаморфоз  можно  было  бы  записать  в  одной
небольшой записной книжке, если бы не  бесчисленное множество выражений рта,
которые  люди  непрестанно  меняют  и  таким  образом  не только  запутывают
процесс,  но  и в значительной  мере подвергают  большой  опасности конечный
результат  идентификации личности. Внешний вид  губ,  похожих  то на сладкие
съедобные  или  на  ядовитые  грибы,  то  на  наивные  фиалки, меланхоличный
папоротник,  жадные  мухоловки,   грустные  морские  водоросли  или  веселые
ландыши,  разумеется, значения  не имеет.  Беда и Гордиев узел  человеческой
личности - это слова, которые выходят из таких ртов, поэтому лучше вообще не
принимать  их  на  веру,  а  попытаться  отыскать  контуры   истины  в   уже
упоминавшихся выше глазах.
     Это   жена  фараона  Аменхотепа,  властелина  земли  Кемт,   наместника
властелина неба Атона, Его верховного жреца. Шея ее -  мера стройности, кожа
ее -мера нежности, губы ее-мера чувственности, глаза ее-мера красоты, имя ее
- Нефертити.  Царица  эта, украшение престольного города империи  Ахетатона,
приносит Творцу жертву (хлебы и оливковое масло), но Единственный солнечными
руками  на горизонте не принимает дары. Атон желает, чтобы его  блеск  искал
покоя в  огромных глазах Нефертити. Богу  известно  то, что неведомо простым
смертным, - по стае ласточек в каждом глазу царицы будут переносить Его свет
в пространстве  и времени. Таким образом, и  там вдалеке, за пределами земли
Куш,  и за пределами земли Нубии, и за пределами вод моря,  много лет спустя
даже  непосвященные,  глядя  в  ее глаза,  поймут,  что солнце  -  это  мера
вечности.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  24. "Глаза  царицы  Нефертити",  рельеф с восточной  стены
дворца фараона Аменхотепа в Тель-эль-Амарне, алебастр, 110x90 см, XIV век до
нашей эры, Египетский музей, Каир.



     Дело было так. Сначала грянула  пятница, потом  мы  завтракали, а потом
позвонил менеджер Аугусто. Он спросил, не против ли мы,  чтобы лицо, которое
он представляет, посетило Эстер, и требуем ли мы за эту услугу  какой-нибудь
денежной компенсации.
     -  Доброе  утро. Нам было  бы  очень приятно. Какую услугу? -  смущенно
отвечал Подковник. - Эстер бы так хотелось познакомиться  с  Аугусто. А  что
касается денег, то, по-моему, я вас не совсем понял.
     - Отлично, - обрадовался человек на той стороне провода. - Тем не менее
уж вы не обижайтесь, давайте все же подпишем контракт.  Знаете, у нас  был и
очень неприятный опыт в этом смысле.
     Таким образом, очень быстро, не успели мы толком отдохнуть после обеда,
нам принесли телеграмму от импресарио Аугусто, которая содержала контракт из
нескольких  пунктов.  Подписав  его,  мы  тем самым  обязывались  никогда не
предъявлять никаких денежных  требований, не задерживать великого артиста  в
нашем  доме более  чем на один час и в  случае возникновения  спора признать
правомочность того суда, название которого никак не поддавалось расшифровке.
     Все  это  было удивительно.  С  чего  бы  нам  требовать  денег?  Зачем
контракт?  И  в  конце концов, откуда  это  Аугусто узнал про Эстер? Однако,
увидев, как она  очарована возможностью предстоящей встречи, как мечтательно
накручивает на указательный палец прядь волос (потом Саше потребовался целый
вечер, чтобы ее распутать), мы безоговорочно согласились. Все же, ставя свою
подпись, Драгор Выразил общее мнение:
     - Только большим  усилием воли мне удается  прогнать от себя мысль, что
дело здесь нечисто.
     Прошло немного времени, примерно столько, сколько нужно человеку, чтобы
забыть, что он ел за ужином, как мы получили ответ. Импресарио сообщал нам о
визите своего клиента, назначенном на следующий понедельник.
     Нетрудно  представить   себе,  каковы  были  приготовления  к   приезду
прославленного  гостя.   Подковнику  пришлось   забрать   из  гостиной  свой
устрашающий пейзаж - нам не хотелось  пугать свежего человека. Богомил купил
полки  для  принадлежащего Андрею собрания расписаний  движения транспортных
средств  - стройные башни  и  мощные стены  были  демонтированы  и  временно
превращены  в  невыразительные  ряды  холодных  многоэтажек.  Драгору   были
доверены оформительские работы. На  шкафах разместились самые крепкие яблоки
и самая крупная айва. Аквариум с Лунными рыбками, чтобы не мерцал среди бела
дня, переместили в более темное место. Для угощения сварили сливовое варенье
(по старинному рецепту - с лепестками герани и палочкой ванили). Разумеется,
в подготовку входило и то, что Молчаливая Татьяна постоянно напевала на  ухо
Эстер  свои  самые нежные  и самые романтичные  песни.  Саша  шила  вечернее
платье,  а  Андрей великодушно одолжил ей несколько крупиц  лунного света из
своей  банки, потому  что  в  журнале  мод  эта  модель  была  изображена  с
блестками.
     Если Эстер не репетировала и не слушала песни, она подолгу смотрелась в
Южное зеркало веры, чтобы приобрести перед такой  важной  встречей как можно
больше уверенности в себе.
     А потом в понедельник действительно приехал Аугусто.  Передвигался он в
слишком широком  белом кабриолете и  носил слишком узкую,  вызывающе пеструю
рубашку с  пальмами.  Если быть  уж  совсем  честными -  никто его не узнал.
Заметно  пожилой,  с  избытком  килограммов,  с  неприятно тонкими  губами и
постоянно отводящий взгляд  в сторону, он был тенью  того Аугусто, каким  мы
видели его на экране.
     Несмотря на небольшой рост, он спросил Сашу свысока:
     -- Это вы та самая особа, которая видит меня в прекрасных снах?
     - Нет,  - ответила она. - Наша Эстер будет вот-вот готова.  Прошу вас в
гостиную.
     Краткий визит Аугусто прошел под знаком  его надменности. О разрушенном
чердаке он отозвался похвально,  но на его лице можно было прочесть, что  на
самом деле он  считает, что  у нас  просто  не  хватило  денег на завершение
строительства дома. Он  потребовал  стакан  минеральной воды, а от сливового
варенья отказался. Делал вид, что не  замечает  за диваном Андрея (хотя раза
два с любопытством  покосился на него краем глаза). Айву он смерил взглядом,
сопровождавшимся циничной усмешкой, а на  аквариум посмотрел  с таким глупым
выражением,  что  мы подумали: для Эстер лучше всего  было  бы не появляться
вовсе.
     Однако было поздно. Она вошла с улыбкой,  немного бледная  от волнения,
походкой более легкой,  чем  то,  что можно взвесить. Все  вокруг  нее стало
чувствительно-нежным.  Сладкое  предвосхищение  счастья увлажнило ее кожу, а
приятное  тепло  так  быстро  распространилось повсюду,  что воздух  утратил
подвижность  и  стал  густым, как сон. Она  действительно была прекрасна как
никогда.  Тем  более  казалось  странным холодное  выражение  лица  Аугусто,
который, видимо, тем самым хотел сообщить нам, что привык к обществу гораздо
более привлекательных женщин.
     Как  проходил  разговор  в гостиной,  мы  никогда  не  узнали. Не желая
мешать,  мы  поднялись  на второй  этаж  и  принялись  наблюдать  за  всегда
увлекательным движением облаков. Отсюда нам был виден Аугусто, выходивший из
нашего дома, причем пальмы на  его рубашке зловеще покачивались. Что-то было
не так.  Человек, покидавший  сейчас  наш дом, был не  тем,  который в  него
вошел. Этот, который сейчас открывал  дверцу кабриолета,  был, без сомнения,
более  сухощавым, с красивыми  губами, с более определенными  движениями, он
был даже моложе.  Несколько мгновений мы пребывали в уверенности, что любовь
нашей Эстер переродила Аугусто,  но потом  Саша,  которой Эстер рассказывала
свой сон, вдруг вскрикнула, догадавшись, в чем дело:
     - Боже! Скорее вниз, скорее! Он украл ее сон! Это же Аугусто из ее сна!
     Мы помчались на первый этаж не помня себя. Эстер, смертельно белая, как
бумага, на которой не принимается стихотворение, сидела за столом.
     -- Он тебя обокрал?! - спросила Саша.
     -  Кажется,  да, -  прошептала  она и провела рукой  по  верхней  части
правого бедра.
     Платье  все скрывало, но мы знали, что  родимого пятна в форме зернышка
граната больше нет.
     -  Что ты  теперь будешь делать?  Хочешь,  я напишу тебе стихотворение?
-попытался помочь делу Подковник.
     Эстер глубоко вздохнула и подняла голову:
     - Переменю род занятий. Полюблю кого-нибудь другого'.



     Позже,  прежде чем выздороветь,  Эстер еще раз десять видела сон  "Пока
киномеханик  меняет пленку".  Аугусто  там был именно  таким,  с  каким  она
познакомилась  наяву,  -  отяжелевшим,  надменным,  холодным  и  неприятным.
Аугусто из  ее  старого сна  - красивый, улыбающийся, с  чувственным ртом  -
снялся в новом фильме,  имевшем  большой  успех. Затем о нем некоторое время
ничего не было  слышно.  Вероятно, он искал новую жертву.  Жертву, благодаря
сну которой он сможет опять помолодеть.
     Все время, пока Эстер снились кошмары, мы дежурили у ее постели. В одну
из  таких  ночей Драгор, решив чем-то  скрасить бдение,  листал Энциклопедию
Serpentiana и обнаружил там статью "Похитители снов".
     Под  этим  названием стояло: "Самый худший из  всех  видов воров. Могут
высосать из человека даже всю  жизнь. Такому  несчастному они оставляют одну
пустую оболочку,  которая  может  передвигаться.  Тем  самым  они  формально
избегают ответственности за совершенное убийство".
     Независимо  от того,  находится ли легион  в  гарнизоне  или в  походе,
наступает он или отступает, разумный префект  не оставит без внимания вопрос
о  здоровом  сне  своих войск. Афиняне, спартанцы и  наши славянские  предки
прекрасно понимали, какое значение имеет хороший сон, и не оставляли на волю
случая  это важное  слагаемое успеха. Армии, которая видит во сне победу над
врагом, достаточно наяву просто приставить  к  этому сну правую ногу. Армия,
которой  снится  собственное  поражение,  левой  ногой  уже  стоит  в   этом
поражении.
     Из всего этого с необходимостью вытекает, что  в каждой когорте следует
иметь по одному хранителю снов в ранге трибуна, а в самой большой, тысячной,
когорте таких хранителей должно быть двое. В их задачи входит заботиться обо
всем, что  способствует хорошему сну,  - от  удобных  изголовий и до  самого
содержания снов. Кроме того, хранители снов должны обеспечивать безопасность
лагеря  на привале, потому что легион, оставшийся без части обоза, копий или
кожаных   щитов,   все-таки  может   победить,   но   легион,  у   которого,
воспользовавшись темнотой ночи, похитят сны победителей, может  рассчитывать
только  на поражение. И несмотря  на  то, что похитители снов,  как правило,
люди низкой морали, нелишне иметь в своих  рядах человека, владеющего  таким
ремеслом.  Известно,   что  некоторые  осады  оканчивались  успехом   именно
благодаря  похитителям снов.  Лишить защитников укреплений сна  об  успешном
исходе боя - это гораздо полезнее для победы, чем лишить их воды.
     Военачальник, обеспечивший  все  это,  и сам может без страха  ложиться
спать. Тот  же, кто этим пренебрег,  пусть вспомнит, что одна из двух колонн
триумфальной арки - это всегда сон.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  25.  Вегеций  Флавий  Ренат, "О  хранителях  и похитителях
снов", часть  вторая книги  "Краткое изложение  военного дела", переписано с
утраченного  оригинала  V  века  Поджио   Браччолини  в  1427  году,  LL217,
Университетская библиотека, Рим.



     Зимой день часто слезится, ночь обычно сверх меры сильна, а случается и
так, что, если  вечер начинается в полдень, утро бывает забывчивым. И каждое
из этих обстоятельств,  а тем более все они разом свидетельствуют о том, что
пришло время играть в тени.
     Мы решаем играть,  Таня и Драгор расставляют по гостиной  свечи. Первую
свечу"  мы  зажигаем  искрой  из аквариума с Лунными рыбками,  вторую  -  от
первой, третью -  от  второй,  четвертую  - от третьей  и так далее,  до сто
пятьдесят шестой. Потом все разом и очень энергично раздуваем  электрическое
освещение и рассаживаемся. Немного выжидаем, чтобы тишина удобно  устроилась
во всех углах комнаты; и начинаем.
     Само название игры говорит о том, что в ней все выражается тенями. Все,
что сейчас здесь не поддается описанию, это лишь тень теней, и словами более
точно не выразить. Например, Саше очень хорошо удается показывать птиц. Тени
ее рук скользят по верхней части стен так плавно, как будто мы действительно
видим полет стремящихся к  своим  домам  перелетных птиц. Неподвижный Андрей
выглядит  на стене как мощная гора.  Он и во  время игры  надеется, что  Эта
вернется к  нему, поэтому  его тень почти не дышит,  ждет звука шагов. Эстер
подражает рыбам. Встреча стаи птиц и стаи рыб молчалива. Они удивляются друг
другу. Немного ниже Подковник препирается сам с собой - быть ли  ему  зайцем
или павлином. По поверхности стен растет лес. Кое-где трава ростом переросла
деревья.  С верхушками колосьев  соприкасаются  облака Богомила.  Раскаты их
смеха будят  тени  Татьяниных шестикрылых  бабочек. Усталые рыбы отдыхают на
лепестках   Драгоровых   цветов.   Слева  от  них   все   еще   продолжается
препирательство зайца  и павлина, но его заглушает  смех облаков. Одна птица
выпускает что-то из клюва. Там, куда падает эта тень, появляется струя воды,
она течет вверх, вверх и еще вверх, за ту самую стаю рыб, вот и небо. Облака
спускаются ниже, кажется, что  стены ползут вверх. Компанию  покинутой траве
составляют  тени  бабочек.   Андрей  настораживает  уши,  гора  содрогается,
шелестят  деревья  в лесу, Подковников павлин  распускает  перья, тень зайца
убегает, выглядывает  из  цветов. Облака снова  смеются, на этот раз  просто
так, без причины, ха-ха, ха, ха...
     Чем больше наполняется дом, тем больше похоже, что  ночь  лопнет. Когда
начинают разъезжаться швы темноты, свечи теряют свой смысл,  а  тени - силу.
Запыхавшиеся,  истощенные,  мы засыпаем там,  где нас  застал рассвет, и  не
слышим тишину, когда она начинает возиться по углам '.



     Бывает так:  какая-нибудь история на своем пути сталкивается  с  другой
историей.  Привившись,  как  черенком,  малозначительной  или   даже  весьма
значительной деталью, первая история начинает тянуть за собой вторую, вырвав
ее таким образом из близкого ей более широкого контекста.
     Иногда, кроме почтальона Спиридона, в  игру  теней с нами играла еще  и
Корнелия. Она жила в  Граде, одна, и приходила к  нам раз в три  или  четыре
дня,   всегда  в   пять   часов,   принося  с  собой   благородный   взгляд,
собственноручно высушенные  цветы для Драгоровых  рубашек и вино из ежевики,
которое она делала особым,  солнечным  способом.  Не  успевали еще затихнуть
шаги  ее  прихода, а  она  уже охватывала взглядом и  всех  нас, и гостиную,
складывала  цветы-пуговицы в вазу из прозрачного стекла  и, налив  ежевичное
вино в стаканы и чашки, ласково обращалась ко всем нам:
     - Ох, какие же вы все  бледные. Нет  ничего полезнее  этого вина. Синие
ягоды и зрелое солнце - сразу станете как новенькие!
     Похоже,  что она всех нас считала детьми.  Но и сама  она была  немного
ребенком. Сладко  смеялась надо всем на  свете, широко раскрывая глаза,  как
будто  боясь что-то  упустить  и  не заметить.  Время  от  времени она,  как
ребенок, задавала вопросы:
     -  Сашенька, простите, я вам  не  помешаю?  А что, Эта,  из-за  которой
Андрей все время сидит за диваном, она плохая какая-нибудь женщина? Когда же
вы опять споете нам, дорогая Татьяна? Кто это угрожает вам за голубую крышу?
Сегодня опять будем проводить ночь среди теней?
     С  нашей же стороны вопросы никогда  не  задавались. Мы  знали,  что  в
каком-то  другом городе  Корнелия была замужем.  И еще мы знали, что это был
страшный брак. Ее муж  по имени Александр  не хотел, чтобы у  них были дети.
Бог его знает почему, может  быть, и  ему самому это не было ясно, но только
детей  он не хотел.  Дни  жизни  Корнелии  проходили в  мрачном, наполненном
грустью пространстве.  Но причиной ее страданий был вовсе не супруг. Она без
труда  подавила в себе  разочарование  судьбой, которая  послала  ей  такого
спутника жизни. Однако постоянная боль из-за  несостоявшегося материнства не
могла не отразиться на настроенности ее сердца. Возможно, именно поэтому она
так  часто повторяла  с  грустью:  "Дитя  мое,  дитя  мое!" - и  осыпала нас
подарками, как будто пришла навестить малышей.
     Но  вдруг однажды в начале  охваченного весной осеннего месяца Корнелия
появилась  в последний  раз.  Она  получила письмо от  своего  бывшего мужа,
который тяжело заболел, и  решила вернуться в свой город, чтобы ухаживать за
ним. Расставаясь, мы молча смотрели друг на  друга, разговаривать  никому не
хотелось.
     Так  же как бабочка,  пролетевшая  через  первый свет зари, до  полудня
носит  его  на  своих  крыльях,  наши  истории  оказались  распутаны  сотней
рассветов  позже, благодаря приходу одного болтливого коммивояжера. Вместе с
подарком  (две бутылки вина из ежевики) он принес нам и вести о Корнелии. Ее
муж действительно оказался тяжело болен. Врачи установили, что  в его случае
речь  шла  о  редком заболевании  костей  с  необычными  симптомами.  Говоря
дилетантски, у Александр начали  ссыхаться  кости. Сначала ему стало  трудно
двигаться, затем он перестал вставать с постели:  Но и это еще было  не все.
Очень  скоро  и без того низкорослый  супруг  Корнелии стал ниже  сначала на
пятнадцать сантиметров, а по мере развития болезни и на целых тридцать. Боли
и  неподвижность,  которые ему  приходилось  переносить,  сделали  его  речь
совершенно невнятной  -  неразборчивое  бормотание  было  всего  лишь жалкой
попыткой хоть что-то произнести.
     Корнелия   усердно  ухаживала   за   больным.  То  ли  из   болезненной
потребности,  то  ли из  ненависти  -  этого  мы  никогда  не  узнали  - она
относилась к нему как к ребенку. Пела ему колыбельные, перекраивала  костюмы
в костюмчики, учила его говорить.
     Коммивояжер рассказал нам, что Корнелия и Александр так  дальше и живут
- недавно он доставил заботливой матери каталог детских игрушек.
     Летом (неразборчиво) года я  вылил  чернила из всех  своих  чернильниц,
пустил по  ветру все свои рукописи, под мышку правой руки  взял пачку листов
белой бумаги, под мышку левой руки - перо, обулся и пустился в путь. Я шел и
шел. Я  прошел все пространства, которые раньше видел  из своего окна, затем
те,  о  которых  мне  рассказывали,  потом пространства  снов,  а  после них
пространства, удаленные  настолько, что  в  дороге  каждый о них  забывал, и
наконец дальше уже идти мне было некуда, я оказался посреди неведомого, куда
до меня  не  проникала даже человеческая фантазия.  Здесь, между  источником
воды  и устьем долины, в  горе  я  устроил  свой дом.  Днем  я добывал  себе
пропитание.  Мед  диких пчел, ежевику, раков из ручья (неразборчиво). Ночью,
если она была лунной, я доставал из-под мышки  правой руки  листы  бумаги, а
из-под мышки левой вытаскивал перо. Сидя на  камне между луной и собственной
тенью, я  макал перо  в  отражение и,  положив  бумагу на колени,  исписывал
страницу за страницей. Радость, охватывавшая меня, не могла сравниться  ни с
чем. Слова,  написанные тенью, казались  мне в тысячу раз  более правдивыми,
чем те, что написаны чернилами. Так я работал из ночи в ночь (неразборчиво).
Я  знал - чистых  листов много, а тень моя мала, я израсходую ее прежде, чем
пачка  подмышкой станет заметно тоньше. Тем  не менее я ни  о чем не  жалел.
Тот, кто  по  дороге  к этому пространству найдет мои  бумаги,  переночует в
тепле и на следующий день сможет идти за собой дальше.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ   26.   Неизвестный  одиночка,  "Ночлег",   титульный  лист
одноименной  рукописи,  тень  на  бумаге  29,  5x20,  5  см,   год  создания
неизвестен, Кабинет карт и глобусов Национальной библиотеки Сербии.



     Дом номер 78 на этой улице последний. Взгляд на ухоженный сад и особняк
говорит  о  том,  что  небольшое  хозяйство  ведется с любовью  и терпением.
Входную дверь Саше открывает  загорелый мужчина с банкой пива в руке. За его
спиной видна не менее приятная женщина, светлая на вид. Ни ему,  ни ей никак
не больше сорока лет.
     -- Добрый день, я вас слушаю, - любезно произносит мужчина.
     -- Добрый день, могу ли я видеть Михаэла? - отвечает Саша.
     - Михаэла? - изумляется мужчина. - Михаэла в настоящее время здесь нет.
По сути дела, он еще не родился. Нашему сыну всего тринадцать лет, а женится
он  после  того,  как  ему  исполнится  двадцать. Михаэл  будет  его  вторым
ребенком.
     -- Ох! - У Саши вырывается вздох разочарования.
     -  Не  расстраивайтесь,  - включается в разговор  женщина. -  Приходите
через две недели в конце дня, Михаэл тогда будет как раз вашего возраста.
     - Спасибо, - смущенно произносит Саша. - Означает ли это, что мы больше
не...
     - Да,  -  прощается  с ней мужчина улыбкой и жестом  свободной руки.  -
Очень рад был с вами познакомиться. Прощайте!
     -- Прощайте! - взмахивает волосами Саша, выходя за калитку.
     Странно,  через  две недели отыскать  дом номер 78  оказалось ничуть не
легче.  Улица выглядит  совершенно иначе.  Только  недавно,  на  позапрошлой
неделе,  посаженные молодые сосны  превратились теперь  в полные достоинства
деревья. Саше помогает только то, что она помнит - дом Михаэла был последним
домом на улице.
     Дверь открывает он сам. Не говоря ни слова, отступает на шаг в сторону.
Саша  проходит  в  коридор,  затем  в  комнату  с  белыми  стенами,  красиво
меблированную  запахом  корицы и  коньяка.  Михаэл обнимает Сашу  за  талию.
Теперь она  чувствует  и  его  запах.  Через  Сашино  тело,  песочные часы1,
струится желание, сначала медленно,  потом все  быстрее,  быстрее и быстрее,
как горная лавина. Михаэл  дотрагивается  своими губами до Сашиных.  Поцелуй
прост,  он  похож на пирожное,  посыпанное  сахарной  пудрой. Сашины  пальцы
погружаются в волосы Михаэла. Руки  Михаэла  двигаются по Сашиному телу. При
встрече  ее  ниспадающей мягкости травы  с  его  восходящей  горячей  лаской
начинает дрожать огонек, пламя,  пожар. Огонь стремительно распространяется,
он везде, где кожа соприкасается с кожей. Тем не менее  ожогов нет. Только в
комнате, пахнущей корицей, царит ужасная жара.
     -- Саша, Саша... - шепчет он.
     -- Михаэл, Михаэл... - шепчет она. - Пойдем...
     - Нет, это было бы нехорошо, - тихо говорит он. - Мы с тобой два разных
мира. Здесь дерево  вырастает из  семени в течение одной  ночи.  Все события
происходят с молниеносной. быстротой. Ты должна без меня вернуться туда, где
ход времени соответствует ходу твоих ступней...
     Саша выходит из  дома номер 78. Вечер стеклянно тих, видимо,  поэтому в
нем есть  что-то зловещее.  Только бы не поднялся ветер. Не сдул бы сахарную
пудру с  губ. Не развеял бы запах  корицы и коньяка из волос.  Не остудил бы
тепло тела.



     Общей для всего человеческого рода является зернистая структура каждого
индивидуума. Правда, существуют различия между тем, как выглядят те или иные
"зерна". Состав по  виду может быть следующим:  порошок, песок,  гравий  или
блоки из камня. А еще одно общее - это то,  что абсолютно все, независимо от
размеров своих "зерен", проходят через собственные песочные  часы  или через
песочные   часы   времени.   Некоторые  тихо  и  стыдливо,  а   некоторые  с
помпезностью, с шумом и раскатами грома, как летняя гроза.


ПУДРОЙ
     Именно на это и похож.


     Наряду с обычными, устоявшимися способами существования, слишком хорошо
известными,  чтобы ради  их описания  просеивать  мелкие  слова,  есть и два
таких,  которые  встречаются довольно редко, -  медленное  и быстрое. Такими
способами могут жить отдельные люди, группы людей,  целые населенные пункты,
нации, а иногда и вся страна.
     И если человеку, который живет медленно, от рождения и до  смерти нужна
целая  вечность,  быстро  живущие люди  проносятся  по жизни стремительно  и
страстно, как кометы, расплачивающиеся за свою огнедышащую скорость смертью.
Разумеется, было  бы неправильно  думать, что медленно живущие люди страдают
или  мучаются. Говоря  без  лишних словесных украшений,  они просто долго  и
основательно переживают каждое мгновение своей жизни.
     В   истории  цивилизации  найдется  множество   примеров  существования
народов, которые принадлежат как к одному, так и  к  другому способу прожить
жизнь.  И  первые,  подобные  столетним  черепахам,  и  вторые,  похожие  на
бабочек-однодневок, никогда не  сожалеют о своем пути.  Напротив, в сомнения
чаще  всего  погружены  те,  кто  находится где-то посредине, те, кто боится
любой формы существования, хоть самую малость отличающейся от общепринятой и
устоявшейся.
     Орел пролетел  половину горизонта,  он не  знал, опускается ли вниз или
вверх,  на  заре  небо  слишком велико, чтобы,  помнить; одинокое бамбуковое
дерево  в стороне, сквозь жар разгорающегося дня слышно, как решительно  оно
тянется из  земли; солнце в полдень вонзило  в землю свои лучи,  прикованные
поля не могут шевельнуться; вода в реке поменялась несколько  раз,  утренняя
уже достигла  сумерек в  конце долины; луна  появилась  из-за  горы, оковала
чистым  серебром вечернее  мычание буйвола; юноша  посмотрел на девушку, она
лицом почувствовала легкую тяжесть жары.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 27.  Неизвестный автор, "Любовники", ИЛЛЮСТРАЦИЯ медленного
способа существования, препарированный шелк времен династии Сун,  28x10  см,
датировка между  960 и 1279 годами, Китайская коллекция, Восточный институт,
Чикаго.

     Сербы -  народ, который не удовлетворяется одной жизнью, поэтому они ее
удваивают или даже умножают в десятки раз. Затем, как будто и этого им мало,
они с  упорством продолжают  свое существование  в  собственных, снах или же
одновременно живут в нескольких местах,  причем  везде  одинаково  бурна и с
жаром.  Поэтому  неудивительно  -растрачивая  себя столь  беспощадно,  сербы
умирают легко, поспешно  и жадно, так же как жили.  Несомненно, такой обычай
можно было бы назвать и хорошим, если бы этим  все дело  и кончалось, но это
не так. Похоже,  что в  смерти  сербы  опаснее всего, как будто  они и в ней
продолжают жить. И дело не  только в  том,  что их борода и ногти становятся
длиннее,  как  и  у  остальных мертвецов,  у  сербов растет  и  тело,  и они
заставляют  говорить о себе  еще больше  и подробнее,  чем тогда, когда были
живы.
     Здесь среди наших людей  господствует мнение,  что  необходимо помешать
этому дикому и опасному народу жить в снах или проводить по нескольку жизней
в  одном и  том же месте. Особенно  хорошо было бы  перевести их из быстрого
образа жизни  в медленный, чтобы усмирить их непокорный нрав и таким образом
получить спокойное течение воды, которое можно перегородить плотиной.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 28.  Донато  де  Ледже, "Как отгородить  сербов  плотиной",
ИЛЛЮСТРАЦИЯ быстрого способа  существования, отрывок из письма венецианского
информатора  из  города  Брскова,  1328 год,  Liber  Impressionum  4788-328,
Государственный архив, Венеция.


     Это  была  одна  из  тех  ночей,  по горло погруженных во  тьму,  когда
мелководье превращается  в  водяную  бездну  и пускаться в  путь  становится
опасно, а еще опаснее переправляться с  одного берега на другой. Одна из тех
ночей,  когда  необыкновенно  активны  призраки,   кикиморы,  упыри,  лешие,
оборотни,  нехристи,  вурдалаки,   трехголовые  чудища,   колдуны,  водяные,
чертенята, домовые,  ведьмы и всякая  другая  нечисть и  поэтому не  следует
делать вообще ни шага. Но зато в такие ночи (чтобы  успокоить волнения души)
к  человеку  приходят  длинные  и разветвленные  сны,  и  в  этих снах можно
забраться так далеко, куда тело не доберется никогда.
     Богомил - Regressus ad uterum
     Солнечный  день похож  на  золотой  стог  в  полдень.  Мы играем  возле
дровяного  сарая.  Нас  пять-шесть  мальчиков  и девочек, которые изображают
самолеты, бегают кругами, расставив руки, и издают звуки, напоминающие треск
пулемета, свист и разрывы бомб.
     В разгар "боя" из-за угла  появляется мать. Она в черном, огромная  как
дом,  огромная как гора, медленно  и устало идет  по направлению  к  воротам
двора. Заметив ее, я  делаю вид, что  подбит.  Сгибаю одну руку в локте. Это
мое сломанное  крыло.  Начинаю сипеть  и урчать, как самолет, резко теряющий
высоту. Стремительно несусь к земле, а на самом деле бегу к матери.
     - Его подбили, подбили! - кричат остальные дети.
     Со сломанным крылом, на последнем дыхании мотора лечу к матери. За пару
шагов  до  нее  я умышленно  спотыкаюсь. Мой летательный аппарат врезается в
гору.  Со всего размаха я  влетаю прямо в подол материнской юбки. Она теряет
равновесие, но удерживается на ногах. Изумленно говорит:
     -- Богомил, сынок.
     -- Его подбили, подбили! - кричат дети.
     -- Я спасся! - отвечаю я, обвитый подолом.  - Спасся!∙∙∙  Одна девочка,
которой я нравлюсь, подтверждает:
     - Да-да,  самолет уничтожен,  но  пилоту удалось спастись!  Мать гладит
меня по голове и ласково прижимает к себе.
     Андрей - Сны на месте
     Только по ночам я покидаю свое  место  за диваном. Хожу на поляну, куда
раньше приходила Эта.
     Широкая, сонная  равнина позволяет вовремя заметить любое движение. Тем
не  менее я постоянно  оглядываюсь вокруг, я должен контролировать  взглядом
весь горизонт. Хочу увидеть, что она (как в былые времена) издалека бежит ко
мне.
     Здесь, на месте, где я поворачиваюсь вокруг, трава примята, здесь  даже
земля немного утоптана. Время идет.  Эта не появляется. Иногда мне  начинает
казаться, что точка, едва  заметная вдалеке, - ее силуэт, но потом вижу, что
это кто-то другой задел  горизонт. Тем не менее я не отступаю. Поворачиваюсь
на месте и внимательно слежу за всеми изменениями.
     Мне страшно, что сон может истончиться, что я из него попаду в явь, что
тень реальности  через эту щель может просочиться  в  сон, и  тогда  мне уже
действительно некуда будет деться. Тем не  менее  я поворачиваюсь  на месте,
потому что  хочу увидеть, как  она (как в  былые времена)  издалека бежит ко
мне.
     Драгор - Вдоль нити
     Мне снится: сижу в гостиной в том же самом доме без крыши и читаю ту же
самую Энциклопедию Serpentiana,  переплетенную  в  пеструю  змеиную кожу.  К
большому   пальцу   моей  правой   ноги  привязана  нить.  Красивая   нитка,
перламутрового цвета, средней толщины. От меня нить идет  к дверям  соседней
комнаты, затем через окно и во двор, а  из двора на улицу, оттуда на  другую
улицу, потом через весь Град и дальше, по дороге вдаль.
     Сижу читаю какую-то интересную главу.  Вдруг нить натягивается, пальцем
чувствую, как  она дрожит, дергается. Кто же это тянет за нитку? любопытный?
может быть, вор?  Невольно  откладываю в сторону Serpentiana  и  краем глаза
наблюдаю,  как  нить  через равные промежутки времени приподнимается и снова
падает  на пол, как  она то натягивается,  то ослабевает,  как или  дрожит в
воздухе, или покоится внизу.
     -  Эй, кто это дергает мою нитку?!  - кричу  я  как  можно громче и как
можно сердитее, надеясь отпугнуть безобразника.
     Никто не отвечает.
     -  Кто  дергает  нитку,  три  тысячи  чертей?!  -  Я стараюсь не только
показать, что сержусь, но и вселить страх.
     По-прежнему никто не отвечает. Я быстро встаю и иду в соседнюю комнату.
Тот,  кого  я  ищу, натягивает  нить  еще сильнее.  Поэтому, сделав страшное
выражение лица;  я высовываюсь в окно.  Мне не потребовалось потратить много
зрения, чтобы понять, в  чем  дело.  В какой-нибудь сотне  метров  от меня и
метрах в десяти над землей по нити шаг  за шагом  идет  девушка. В вытянутой
левой руке у нее солнечный зонтик,  в вытянутой  правой - дорожная сумка. От
страха из меня высыпается целая пригоршня слов:
     - Эй, зачем ты забралась сюда, слезай! Ненормальная, ты же упадешь! Это
опасно, слезай!
     Девушка словно и не слышит меня. Продолжает осторожно идти дальше. Нить
начинает раскачиваться.  Она  останавливается.  Взмахивает зонтиком.  Делает
шаг. Останавливается. Взмахивает зонтиком.  Перламутровая  нить  все  больше
натягивается.  Она  еще  далеко  от меня,  но наши губы приближаются друг  к
другу.
     Подковник-Визит
     Саша попала в мой сон по коридору с воздушными стенками. Для ее прихода
нельзя было придумать более  благоприятного момента. Сад был в своей  полной
силе  - буйная  трава, пестревшая разноцветными  цветами, разросшиеся кусты,
украшенные  люминесцентными ленточками,  весь  день залит солнечным  светом,
зрелый, как рассеченный пополам арбуз.
     Я  сидел в  центре  всей этой  красоты, спокойный, освещенный солнцем и
счастливый, что она наконец-то убедится в правильности Завета, данного моему
роду. Удивленная моим ростом, очарованная видом сада, с  побледневшим лицом,
она  смотрела на меня молча, было  слышно только,  как с ее ресниц осыпается
пыль недоверия.
     -  Значит, так! - как, думаю,  сказала она. -  Ты такой  высокий. Здесь
просто чудесно.
     Я ничего не ответил. Только посмотрел на нее и набрал букет собственных
улыбок.
     -- Сплети по венку, для  тебя и  для меня,  - шепнул я  ей,  протягивая
букет.
     -  Сейчас, -  сразу же согласилась она и минуту спустя уже плела - одна
моя улыбка, одна ее, одна моя, одна ее...



     Он  не нуждался  в том, чтобы  представляться. По безликому  выражению,
обрамленному костюмом строгих линий, можно было безошибочно  заключить,  что
пред  нами стоит  строительный  инспектор, один из  тех людей, которые ходят
только на поводке,  думают исключительно готовыми  формулами и  свои мнения,
сформулированные другими, носят в черных портфелях.
     Едва  войдя  в  гостиную,  посетитель  так  зачастил  словами,  что  мы
испугались, останется ли место для воздуха:
     - Ваш дом без крыши резко отличается от той среды, где он находится. Он
нарушает  ее  целостность,  портит  вид  и   вызывает  негодование  граждан.
Строительная  инспекция  предписывает вам дернуть  объекту  прежний  вид.  В
противном случае против вас будет возбуждено дело, крышу вам так  или  иначе
придется поставить на место, да к тому  же вы понесете значительные судебные
расходы.
     Мы обменялись взглядами. Подковник поежился. Эстер сидела не мигая, а у
нее это было признаком крайнего смущения. Андрей на мгновение перестал ждать
Эту.  Незнакомка  с  солнечным  зонтиком,  приближение  которой  сейчас  уже
предсказывало и  гадание на кофейной гуще, не сделала ни  одного нового шага
по  перламутровой  дороге к нашему  дому. Что-то нарушилось  и  в равновесии
между  двумя  нашими   морскими  сундуками,  и  тот,  в  котором  находилась
элементарная Тяжесть,  под страшный звук трещащего паркета погрузился в  пол
значительно глубже.
     Инспектор,  однако, заученными  движениями, не глядя  и всячески  давая
понять, что к нему все это  не имеет никакого отношения,  открыл портфель  и
вынул оттуда сложенный лист бумаги.
     -  Ре-ше-ни-е, - резко выговорил он это короткое  слово, будто желая им
кого-то ранить.
     -  Будьте  разумны,  наш  дом может только  украсить  город. Разве наша
голубая крыша  не  освежает  вид?  - сохранил присутствие духа Драгор,  один
среди нас всех.
     -  Крыша?-Инспектор приподнялся на цыпочки, тем самым как  бы вытянув и
подчеркнув строгие линии своего костюма. - Об этом вы расскажите кому-нибудь
другому.  Кто  согласится с тем,  что небо - это крыша?  Вы  должны  вернуть
наместо  и  балки,  и  черепицу.  Это  и  будет  крышей!  Что вы  умничаете,
провоцируете  общественность. Кроме того, подумайте и  о том, что  во  время
дождя дом под крышей не протекает.
     Нам  стало   ясно,  что   убеждать  посетителя  бесполезно.  Он  мыслил
геометрически  и был  просто не в состоянии понять,  что при дожде наш дом и
так  не протекает,  что  такая  крыша,  как  у  нас,  позволяет нашему  дому
простираться до самого неба, что наш дом, такой как он есть, это Вавилонская
башня высотой в два этажа.
     Драгор  отбросил  в  сторону терпение  и нервным почерком  расписался в
получении.  Инспектор  удовлетворенно  кивнул,  повернулся  и  направился  к
выходу.  Шел он  невыносимо  правильно,  на  каждом  шагу  распространяя  по
гостиной восхищение самим  собой (позже  нам  с  большим трудом  удалось его
вымести).
     - Ты что, действительно считаешь,  что нам придется снова делать крышу?
-вскричали мы все в ужасе, стоило посетителю оказаться за дверью.
     -  Мы   должны   что-то  придумать,  -   задумчиво  отвечал  Драгор.  -
Единственный наш шанс -  это бороться  их же оружием. Мы  сделаем  вид,  что
делаем  крышу.  Иллюзорный характер наших действий' они не разгадают, потому
что они и сами уже толком не знают, что реально существует, а что нет.
     -- Я  ничего не понимаю, - сказала Эстер. -У нас будет  крыша или ее не
будет?
     - Нет, крыши не будет. Просто днем одни из нас будут делать вид, что ее
строят. Однако поскольку каждый,  кто упорно сеет несуществующее семя, имеет
шанс дождаться реального урожая, то по ночам другие из нас будут делать вид,
что разбирают то, что якобы сделано первыми.
     Ничего  больше  он  нам  не  объяснил.  Все  же,  судя   по  тому,  что
музыкальность2 начала возвращаться к тем, кто ее утратил, а морской сундук с
элементарной Тяжестью стал постепенно  подниматься на свой прежний  уровень,
мы  сделали вывод,  что благодаря  плану  Драгора  мы  можем рассчитывать на
несколько горстей надежды.
     Так что вплоть  до осени одни из нас днем делали вид, что строят крышу,
а другие  ночью  делали  вид,  что  уничтожают  плод  трудов  первых.  Народ
некоторое  время  собирался  на  улице  возле  нашего   дома,  с   известным
удовлетворением наблюдая за тем, как мы  жарим на солнце спины, но поскольку
работы  подзатянулись,  этот вид  развлечения  быстро  оброс  густой скукой.
Несколько  раз  появлялся  и  тот  самый инспектор.  Он  молча  наблюдал  за
работами. То ли  он заметил  обман, то ли,  и  сам  опутанный  целым клубком
иллюзий,  не  мог  отличить  существующее от  несуществующего,  только когда
начались дожди, он тоже потерял интерес к нашему дому. Как бы то ни было, мы
добились самого важного для нас - ничего похожего  на крышу  над нашим домом
не появилось, ни одной плитки  черепицы, наша Вавилонская башня сохранилась,
и покрыта она была лишь видимой возможностью простираться вдаль.


НОВЫХ ГИПЕРБОРЕЙ

     Еще в  древних хрониках  и дневниках  путешественников отмечалось,  что
отдельные  люди,  группы  людей и  даже  целые  страны предпринимали попытки
создать впечатление,  что ими что-то  построено. Сегодня многие считают, что
последний  пример настоящего,  серьезного строительства  -  это  Вавилонская
башня  и что  с  тех  далеких  времен человечество не построило ничего более
реального.  Несомненно, однако, что и  тогда лишь натренированный взгляд мог
заметить различия между  фальшивым миром и  настоящим, тем, который  реально
существует. Причины  многовекового недоразумения кроются прежде всего в том,
что цель  иллюзорного способа строительства никогда  точно не известна, хотя
сущность обычно состоит в искусно скрываемом желании обладать неограниченной
властью и, следовательно, строго контролировать чужую свободу. Отмечено, что
еще древние  египтяне  воздвигали массивные обелиски истории, вытесанные  из
глыб  гранита,  сформировавшегося  из  живого  песка  мифов   (подвергшегося
давлению времени). Впрочем, этот обычай сохранился  до наших дней,  и именно
благодаря   ему  места,  где   проживают   люди,   в  изобилии   разукрашены
всевозможными   памятниками.   Другие   "строили"   несуществующие   дороги,
несуществующие  города,  которые потом  уничтожались  "варварами"  во  время
несуществующих  набегов,  после  которых  легионы  "подвергшихся  нападению"
отправлялись в реальные, вошедшие  в  историю, благодаря  своей  жестокости,
карательные походы.
     Хотя  "воздвижение" городов  было  и остается  любимым  занятием многих
цивилизаций, причем  в таких случаях  часто используются ловкие комбинации с
какой-нибудь  реальной стеной  из  настоящего камня или окном,  из  которого
открывается    прекрасный    вид,   строители-иллюзионисты    на   этом   не
останавливаются.  Они  начали создавать целые государства.  Неизвестно, кому
первому пришло в  голову назвать  одно из таких государств Новая Гиперборея.
Число таких стран начало бурно расти, они  множились быстрее вшей,  и вскоре
их стало столько, что даже сами "творцы" уже не могли разобраться в том, как
их правильно  определять. Целые  народы жили  и даже продолжают жить до  сих
пор, убежденные в том, что  именно они - это те, кто проживает по ту сторону
Северного  ветра. В отличие  от  них,  те, кто  понял эту ложь, кто знал  не
только  то, что  Гиперборея одна, но и что  на самом деле ее не  существует,
были объявлены предателями или людьми, повредившимися, в уме.
     Организованность  государственного аппарата во всех странах, называющих
себя Новыми Гипербореями, отличается завидным уровнем.  (Этой теме посвящено
серьезное исследование  С.  Басары  "Фальшланд",  опубликованное  в сборнике
"Феномены". ) Общим для всех Новых Гиперборей является то, что они фальшивы,
но при этом каждая из этих стран утверждает,  что лишь она одна истинна. Все
различия относятся к  формам "строительства". Одни  действительно воздвигают
целые города,  но, правда,  на несуществующей земле;  другие до  высочайшего
уровня  совершенства развили  технику  ретуширования и  фотомонтажа, так что
нелояльные граждане и даже  целые неугодные части страны могут возникать или
исчезать  в  зависимости от потребностей момента;  третьи  вложили  огромные
средства  в   развитие   сети   институтов,   которые   занимаются   научным
доказательством  истины, причем истина  определяется интересами  и желаниями
правящих  кругов;  четвертые  все   силы  вкладывают   в   развитие  системы
образования,  где главное место  отводится таким дисциплинам, как наивность,
забывчивость и убежденность в том, что именно их время - это aurea aetas.
     Собственно,  даже  этого краткого  исторического обзора  достаточно для
вывода,  что  иллюзорный  способ  строительства  развился просто  чрезмерно.
Никто.  больше  не в состоянии определить масштабы  такого "зодчества", а уж
тем более выступить против него. Некоторые надежды на то, что вся планета не
превратится вскоре в одну грандиозную иллюзию, возлагаются на так называемые
Западные зеркала, которые разделяют ложь  и правду, но и они  не могут много
помочь, потому что их действие ослаблено ложью серийно выпускаемых зеркал, в
которые еще на фабрике закладывается программа, что и как отражать.



     Так  же  как  невозможно  найти  двух  людей с одинаковыми  отпечатками
пальцев, невозможно найти и  двух людей с  одинаковой музыкальностью. Каждый
отдельный человек обладает определенным  видом музыкальности. У  одного  это
гибкие пальцы,  у  другого - крупные глаза, у  третьего - нежные  волосы,  у
четвертого
     --  бархатистая кожа...  Женщины,  как  правило, более  музыкальны, чем
мужчины. Музыкальная грудь, бедра, мышцы (или колени и локти, как заметил М.
В. Льоса)
     -- в этом нет ничего удивительного, если речь идет о женщине.
     Тем  не   менее   не  было  бы  ничего   ошибочнее,   чем  отождествить
музыкальность  с красотой.  Гармоничные  черты  лица  какого-нибудь человека
вовсе не являются гарантией  его  музыкальности.  Часто  даже бывает  именно
наоборот.  Без  музыкальности (которую так легко почувствовать и так  трудно
описать)  красота   была  бы  лишь  самобытной   особенностью,  определяемой
сомнительными законами эстетики.
     И  увидел  Господь, что  сыны человеческие  в  земле Сеннаарской  башню
строят из кирпичей и глины.  И увидел Господь, что сыны человеческие комнаты
этой башни книгами наполняют, этаж за этажом воздвигают, все выше и  выше, и
не  собираются  останавливаться  и покрывать башню  кровлей.  И  еще  увидел
Господь, когда  башня уже  высоко  поднялась, что  сыны  человеческие  небом
умываются.
     Но  когда сыны  человеческие  стали небо ведрами  черпать  и  на  землю
больным  и старым продавать, разгневался Господь. - Когда  сыны человеческие
на небе  стали  ангелов ловить  ради перьев их мягких, разгневался  Господь.
Когда  сыны человеческие  возгордились настолько,  что  стали небо  на части
канавами делить, разгневался Господь.
     И к подножью  башни послал  Господь великое  смятение и сделал так, что
языки  сынов человеческих стали  различаться, и они перестали понимать  друг
друга.  А  на верх  башни  Господь  наслал  ветры,  которые этаж  за  этажом
разрушали  башню,  комнаты,  полные  книг, сдували, а книги  по всей равнине
Сеннаpc Kou развеивали.
     С развалины разошлись в разные стороны  сыны человеческие, унося каждый
свое. Снова умыться небом они смогут  лишь  тогда, когда забудут о  гордыне,
слова приведут в согласие и развеянные книги к голубой выси воздвигнут.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  29. Андреа Палладио,  "План Вавилонской башни-библиотеки",
чертежи  фундамента, общего вида, сечения и идеальной реконструкции (сделаны
для  трактата "Четыре книги  об архитектуре"),  20x10 см, 1566 год,  частное
собрание, Виченца.
     Золотой век (лат. ).



     Так же как и повсюду, все пространство вокруг нас населено духами. Даже
точнее было бы сказать перенаселено - этих  созданий просто полно, на каждом
шагу,  в каждом углу, за любым явлением,  в основе каждого события, есть они
(те, что поменьше и плоские) даже между этими строками. Точно так же как и в
любом другом пространстве (а также и времени), в доме без крыши духи делятся
на  злых,  шутников  и добрых, так  же как человек, перебирая  лесные орехи,
делит их на три кучки -  скорлупки на выброс,  шляпки для украшения и ядра в
пирог.
     Если разобраться, злые духи стоят за плохим настроением, темными часами
и невеселыми  событиями. С неслыханным упорством  они пытаются протолкнуть в
дом  через  щель под  дверью как можно больше  частиц  Пустоты.  Тех  самых,
которые забиваются в одежду, обувь, между людьми,  а в глазах  образуются от
не брошенных  взглядов. Злые  духи управляют и  ветрами, которые  опустошают
души.  Они   вызывают  сквозняки,  запутывающие  волосы,   мысли  и  пальцы.
Сбрасывают яблоки  и  айву  со  шкафов. Каждую ночь ломают  солнечные  часы.
Демоны,  эта  особо  опасная разновидность  злых  духов,  подкармливают наши
страхи, обучая их тому,  каким  образом  пресекается связь между сном и явью
(при этом для человека в равной мере губительно остаться как на одном, так и
на  другом  берегу).  Другая, еще  более  опасная  разновидность злых  духов
повсюду  вокруг себя  сеет  семена  Несчастливки,  растения,  которое  легко
принимается и с трудом истребляется.
     Несколько  более безобидные  злые  духи  находят удовольствие в  ночных
прогулках по потрескивающему паркету и в  том, как  мы,  вооружившись тупыми
ножами из  столовых приборов, теннисными ракетками  и  свернутыми  в  трубку
газетами, гоняемся за ними по всему дому. Особым нравом отличаются духи (эти
скорее шутники, чем злые), которые занимаются перемещением предметов. Трубка
Подковника, бывало, оказывалась утром в  банке сливового варенья, в  початой
бутылке с абрикосовой наливкой мы, случалось, находили  сухофрукты  (?), а в
холодильнике  -  отломанные  головки  спичек. Один  из  таких  "злых  духов"
(которому  мы  даже симпатизируем)  оставляет  нам письма,  описывающие  его
ночную деятельность: "Я  курил на  втором этаже. Пожалуйста, выкиньте окурки
из  пепельницы. Я  выпил  весь малиновый  сок.  Пожалуйста,  купите  еще.  Я
споткнулся о кресло в гостиной. Пожалуйста, поставьте его на старое место".
     Естественно,  в отличие  от  таких духов  добрые духи стараются сделать
что-нибудь хорошее.  Своим дыханием они  перелистывают страницы Serpentiana,
открывая ее  всегда  на нужном месте, таком, которое помогает  нам разрешить
очередную проблему. По ночам они  поправляют на нас сбившиеся одеяла,  чтобы
мы не простудились. От Андрея они отгоняют сомнения и подозрения, Молчаливой
Татьяне подсказывают шепотом, как  звучит забытая строка;  каждое утро, пока
мы еще спим, исправляют солнечные часы, а из початых бутылок с нашей любимой
наливкой упорно  вылавливают и кладут на блюдечко кусочки  сухофруктов  (?).
Ветры,  находящиеся в их власти, распутывают наши волосы,  проясняют мысли и
удлиняют  пальцы.  Добрые  духи  старательно  освобождают  дом  от  частичек
Пустоты,  отыскивают и усердно уничтожают ростки Несчастливки и  сеют семена
Счастливки, растения, которое пышно цветет цветами невиданной красоты.



     Долгое время  вокруг нас кружил целый хоровод вопросов: где живут духи?
куда они исчезают, когда не заняты тем, что обычно делают? прячутся ли они в
доме или где-то снаружи?
     Чувствуя себя призванным распутывать все, что запутано, Подковник начал
расследование с целью найти начало этого клубка. По  утрам он каждого из нас
подвергал допросу. Не заметили ли мы что-нибудь странное? В какой части дома
было слышно движение? Если кто-то из нас сотрудничает с ними, то пусть лучше
сразу признается, потому что он  все  равно все раскопает... Наши  ответы он
аккуратно записывал и сравнивал. Перед тем как улечься спать, он посыпал пол
мукой, на которой остался бы даже след муравья, а уж что говорить о стольких
духах. Тем  не менее добиться  ничего не удавалось. Тайна  упрямо продолжала
оставаться  тайной.  Захватывающий детектив, главным  героем которого должен
был стать Подковник, превращался в юмористический сериал.
     А затем, когда мы уже решили, что этот запутанный случай не распутаешь,
когда клубок начал  застревать в уголках воспоминаний, все вдруг стало  ясно
так же, как, например, ясно был бы  виден на ладони  любой предмет,  который
меньше ладони.
     Занимаясь уборкой  в доме, Саша на втором этаже в  коробке, где  лежала
целая  куча поломанных и полузабытых  вещей, нашла  дамское  зеркало в литой
латунной  раме  фабричной  работы.  Им можно было  пользоваться,  но особого
интереса  оно  не  представляло.  ("Ах, сколько  иллюзий  нас  окружает, как
обманчива внешность, что  только  не скрывается  под  покровом  обычного!" -
напевала Молчаливая Татьяна в другом конце дома, занятая резкой петрушки.  )
Желая  рассмотреть, что еще содержит  коробка  с хламом,  Саша нагнулась над
ней, и прядь ее волос упала прямо на зеркало; То есть она должна была упасть
на зеркало, а упала в зеркало! Волосы шлепнулись в эллипс латунной рамы так,
будто  шлепнулись  в  чашку с водой.  Саша  сначала, конечно, испугалась, но
затем с любопытством дотронулась до поверхности  странного предмета. Кончики
всех ее  пяти пальцев  погрузились во что-то, что позже она описала как крем
для торта "Озеро из миндаля, шоколада и изюма".
     Сашино открытие стало настоящей сенсацией. Охваченный исследовательской
лихорадкой Подковник  бросил в зеркало  карандаш. Светлая  поверхность пошла
легкой рябью, и карандаш исчез, будто его никогда и не было. С этого момента
сомнений больше  не оставалось - зеркало  в латунной раме было живым, в него
можно было сунуть руку, как в колодец с водой, а  потом вытащить ее обратно,
как будто  вода оказалась слишком холодной. Зеркало  все отражало, его можно
было поставить  вертикально, его можно было даже повернуть  к себе  обратной
стороной, но того, что в нем отражалось, вне его пределов не было. ,
     -  Дьявольская штука,  - прошептала Эстер, не отдавая себе  отчета, что
держит в зубах узелок, которым завязана тайна... - Попахивает духами!
     -Духи!? - воскликнул Подковник  и тем самым потянул за нитку. - Дорогая
моя Эстер, умница! Сейчас  мне все ясно! Это и  есть та единственная  дверь,
через которую они могут перебираться из одного мира в другой.
     - Возможно, Подковник и прав. Не смотритесь  в него слишком долго. Если
это  действительно  проход  из одного мира  в  другой,  то  пространство  за
поверхностью  зеркала бесконечно.  Взгляд  может просто вытечь  в зеркало, а
тот, кто  стоит перед  ним, останется  навсегда слепым, - внес  свою долю  в
распутывание клубка и Драгор. Все разом отшатнулись от зеркала.
     - Оно слишком маленькое, чтобы человек мог в нем потеряться, рука  и та
еле влезет, - возразил кто-то после нескольких минут ожидания. :
     -  Но человеческая  душа здесь  шутя пройдет, кроме того,  тело  и  так
всегда  остается  на  этом  свете,  -  продолжали  мы  распутывать  загадку,
одновременно наматывая ее нить на ножки перевернутого стула.
     После того как все было  распутано,  мы опять  аккуратно смотали нить и
положили в тот  ящик, где  храним загадки в клубках, после чего приступили к
поискам решения. Для  того чтобы договориться,  нам  не потребовалось  много
времени. Зеркало действительно опасно, но ведь опасно любое зеркало. Богомил
вбил  в  расщелину восточной  стены гвоздь.  Маленькое  дамское зеркало было
повешено рядом с главным Восточным зеркалом.
     Вечером  и утром,  когда духи  наиболее активно  курсируют между  двумя
мирами,  поверхность  Восточного зеркала бурлит,  как богатый форелью ручей,
она  морщинится,  невидимые  духи  снуют  туда-сюда  так  часто,  будто  это
центральный проход в  царство потусторонности для  всего  нашего Предместья.
Иногда и  какое-нибудь  самовлюбленное насекомое вдруг сталкивается  на этой
границе миров со своим двойником, и оба исчезают по ту сторону.

     НЕСЧАСТЛИВКА  (infelicitas infe-lix) -  многолетнее невидимое растение,
высота  ствола  от  нескольких  миллиметров  до  нескольких  метров;  листья
большие, мясистые, по краям обильно обросшие волосками; края с неправильными
зубцами. Несчастливка размножается очень быстро, независимо от времени года.
Обладает   способностью   регенерации,   поэтому   из  мельчайшего   кусочка
Несчастливки может  вырасти  целое  новое растение.  Содержит ядовитый  сок,
действующий  медленно,  но   болезненно,   вызывая   язвы,   которые   затем
растрескиваются и образуют трудно залечиваемые раны.

     СЧАСТЛИВКА  (felicitasfelix)-  однолетнее  невидимое  растение  (иногда
встречается  многолетнее), высота может быть самой  разной;  листья  мягкие,
закругленные, тонкие  и  шелковистые. Счастливка растет на всех континентах,
но  в  отличие  от  Несчастливки  нуждается  в  благоприятных  климатических
условиях  и заботливом уходе. Сок Счастливки обладает лечебными свойствами и
известен  с  древнейших   времен  как  эффективное  средство  против  многих
болезней. Пышные цветы Счастливки так красивы, что  придают красоту и всему,
что находится в их ближайшем окружении. Запах их очень приятен.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 30.  "Несчастливка  и Счастливка",  из гербария  "Невидимая
флора", folio 10284 /  folio 36477,  Ботанический отдел Академии невидимого,
Ленинград.



     По мере того как дни постепенно скользили из будущего в прошлое, мы все
больше верили в  то, что удалось перехитрить строительную  инспекцию: трюк с
якобы заново поставленной черепичной крышей полностью удался.  И когда стало
совершенно ясно, что инспектор больше не появится, в один из солнечных дней,
которые иногда  случайно  забредают  в осенние дождливые  недели, мы  решили
отпраздновать  победу над врагами нашей голубой  крыши. Все сошлись на  том,
что  самым  достойным для  этого  местом  будет "Гарден", один  из  наиболее
шикарных ресторанов.
     Чтобы  соответствовать  месту,  обладающему  такой  репутацией  (что  и
приличествовало нашему  возрасту), мы решили вести себя подобающим  образом.
Дамы к изысканным прическам добавили вечерние платья и ожерелья из капель  с
персикового  дерева,  мужчины  повязали  галстуки,  Драгор  одолжил  каждому
запонки   для   манжет  из  засушенных  цветков  садовой  ромашки.  Все,  за
исключением  Андрея,  который  наотрез  отказался  покинуть  свое  место  за
диваном,  обещало  нам   прекрасный  вечер,  украшенный   многими  приятными
моментами.
     В  изысканной атмосфере,  царившей  в  роскошном  зале  "Гардена", наши
желания исполняли метрдотель  и три официанта.  Богомил выбирал вина, Драгор
заказывал блюда. Приглушенный свет, пышные  цветы на  столах,  посетители  в
безукоризненных туалетах, тихая музыка  струнного квартета и почти неслышный
шелест голосов, сопровождающийся  позвякиванием  ножей и вилок. Тем не менее
тот, кто хоть  чуть-чуть  знал нас, сразу бы заметил паутину скуки,  которая
цеплялась за края наших улыбок.
     Дичь (в  каком-то особенном соусе, приправленном розмарином) нам подали
с  гарниром из  картошки,  морковки  и горошка.  Тут-то  все и произошло.  У
Подковника, видимо из-за того, что он неосторожно засмотрелся на даму, глаза
которой напоминали двух аквариумных  рыбок,  убежала сначала из-под вилки, а
потом и с тарелки зеленая горошина. Зеленое на белом видно прекрасно, но все
мы (включая и пожилого метрдотеля, который упорно висел над нашими головами)
делали  вид, что  ничего  не  замечаем. Изящным движением,  претендующим  на
незаметность, двумя  пальцами,  с  лицом, покрытым легким  румянцем смущения
из-за собственной неловкости, Подковник попытался устранить компрометирующую
его горошину. Но  беда не  приходит  одна,  и именно  в  тот  момент,  когда
казалось,  что  он  успешно исправил  ошибку, бодрая горошина снова от  него
улизнула и,  сделав  красивую дугу,  шлепнулась  Драгору  в  бокал  с водой.
Послышалось тихое "буль!". Ближайшему к Драгору официанту все это показалось
очень веселым,  и  он стыдливо заулыбался.  Хлестнув  его строгим  взглядом,
убийственно серьезный метрдотель склонился над Драгором:
     - Позвольте, господин.
     Непринужденным  движением,  свидетельствовавшим  о  привычке овладевать
любой, даже самой непредвиденной ситуацией, метрдотель попытался убрать этот
несерьезный бокал с предательской горошиной. Это,  несомненно, и  удалось бы
ему, если  бы не  Эстер,  которая  своим нежным,  особенным голосом  (таким,
который ни  одного мужчину  не оставлял равнодушным,  создавая иллюзию, что,
подчиняясь ему, он получит в свое распоряжение его хозяйку) сказала:
     - Будьте любезны, оставьте так.
     Метрдотель  смутился,  рука  его  дернулась, бокал  на  высокой  ножке,
который  он  слегка задел,  покачнулся  и  упал.  Лицо  метрдотеля  омрачило
отчаяние. Вода из бокала, напоминая  высокую волну морской бури, разливалась
по скатерти, неся на своем пенистом гребне неукротимую горошину.
     -   О,  господа,  простите,  -  промычал  метрдотель,  а  некоторые  из
посетителей уже  стали  с  любопытством посматривать на наш стол, где в луже
воды важно плавала горошина яркого зеленого цвета.
     К нам рысью подбежали два  молодых  официанта. Пока первый ловко убирал
со стола посуду, второй  буквально набросился  на горошину. Тут уж  никто из
нас  больше не  стал  сдерживаться,  просто  не  было  больше  сил.  Мы  все
чувствовали  такую  симпатию к  свободолюбивой  горошине, что  Богомил после
быстрого  общего  обмена  взглядами  сделал  то,  чего  нам всем  уже  давно
хотелось. Легким, едва заметным движением он оттолкнул официанта, тот рухнул
прямо  на  наш  стол  лицом в  букет. Это была просто  катастрофа.  Фарфор и
серебро взвизгнули. Посетители  повскакали со  своих  мест.  Квартет  умолк.
Несколько  последних  звуков  мелодии,  подобно  брошенной  шелковой  ленте,
мгновение парили над полом, после чего в ресторане воцарилась полная тишина.
     Метрдотель оглянулся  по сторонам. Его лицо было чернее самого  черного
юмора. Руки  дрожали. Тяжело дыша, как  будто  глотая камни, а не воздух, он
поднял вверх  меню в переплете из телячьей кожи и изо всех  сил ударил им по
виновнице скандала. Саша испустила немой крик:
     MI,
     Было,  однако,  поздно. Несчастная горошина,  не успев даже дрогнуть, в
мгновение   ока  превратилась  в  пятно  на  скатерти.  Эстер  направила  на
метрдотеля  указательный  палец  и с  заплаканными  глазами, голосом, полным
горя, проговорила:
     - Убийца!
     Персонал  ресторана  и  посетители  смотрели  на   нас   молча,  Драгор
потребовал  счет. Перед  рестораном,  пока  ветер  самым  мягким  платком из
нежнейшего  своего  края отирал  слезы со щек нашей Эстер,  мы обернулись  к
сверкающей  вывеске   с  огромными   буквами  "Гарден"  и  взглядом,  полным
презрения, вычеркнули это слово из списка приятных воспоминаний.
     В  течение  1586  года  на причалы Малаги, Кадиса и Валенсии из  трюмов
более чем  тридцати каравелл большого  водоизмещения  были  выгружены  сотни
тысяч  метров кромок ветров, дующих  над островами  Карибского моря. Это был
апофеоз той мотовской  моды,  которая почти целый  век безраздельно  владела
Испанией.  Пожалуй,  невозможно было  представить  себе  даму  того  времени
(разумеется, при условии, что она знала себе цену), которая не имела бы, как
минимум, целого сундука платочков, сшитых из кромок заокеанских ветров. Даже
у строгого короля  Филиппа  II  их было столько, как  отвечено  в  дворцовых
инвентарных книгах,  что  по дворцу  Эскориал постоянно  гуляли сквозняки. В
летнюю  жару,  в  дни  печали,  вообще  при  самых  разных   обстоятельствах
маленькими  кусочками свежести охлаждали лбы, вытирали слезы или  даже капли
вина с губ. Драгоценные порывы дыхания ветров часто служили залогом верности
любовников. Поэт Франсиско де  Фигуэрда писал: "Ветром ты  жар  утолила, мне
платок подарила, ношу его на груди, сердце к нему так и льнет".
     Но тот, кто  хочет идти быстрее  природы,  часто топчет ногами пустоту.
Вдали  от Испании, во  многих  днях  и  ночах  плаванья от  нее,  на далеких
островах,  где  конкистадоры  беспощадно отсекали  своими  острыми  клинками
малейшее дуновение воздуха, ветры начали один за другим  увядать.  В  языках
народов  тех краев  остались  лишь названия, по которым  можно догадываться,
каковы были  их прикосновения: Ночная ласка, Молодой  поцелуй,  Шум ракушки,
Колыхание, Взгляд луны, Нежность, Прикосновение,  Улыбка звезд, Колыбельная,
Взмах  цветка...  С  конца XVII века уцелевшие на Карибских островах  ветры,
нежные  кромки которых  были  теперь  грубо обкусаны, задули  резко,  бешено
завывая, как  будто  хотели сбросить долго  обременявший  их груз  обид.  Из
торнадо  уже  нельзя  было сшить платков, однако  человечество  это  уму  не
научило.  Просто переменилась мода, и в сторону  Европы направились корабли,
алчно  нагруженные  неизвестными в  настоящее время  птицами  с  несколькими
парами крыльев.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 31. "Платок", часть кромки Карибского ветра  Прикосновение,
18x16 см, приблизительно 1590 год, Зал свежести, Эскориал.


ВОСЬМЕРКАМИ

     Подковник  с   интересом  разглядывал  коллекцию  собственных   будущих
успехов'.  Из  кухни  доносилось  бряканье  и  звяканье посуды,  там  делали
заготовки  на зиму.  Со второго этажа слышались звуки  кларнета, это Богомил
составлял для  холодных  дней  венки  из  мелодий.  В  затемненной  гостиной
виднелось мерцание Лунных  рыбок  -  они весело кружились в аквариуме, делая
восьмерки. В  кресле дремал Драгор с раскрытой Энциклопедией Serpentiana  на
груди и  загадочной улыбкой на  губах. По дому с тихим плеском волн спокойно
текло послеполуденное время. Вдруг во сне Драгор начал дергать правой ногой,
большой палец на ней выгнулся, казалось,  нить перламутрового цвета натянута
до предела. Саша,  Эстер и Таня выглядывают из кухни, Богомил спускается  со
второго этажа, Подковник уже объясняет Андрею, что это не Эта. Нить, которая
от большого  пальца Драгора  ведет в соседнюю  комнату, а  затем  через окно
уходит вдаль, натянута как струна, и хотя она всего лишь  часть сна Драгора,
мы ясно видим, как она дергается,
     -- Она, - шепчет Саша. - Я чувствую запах незнакомых духов.
     -- Кто? - изумляется Эстер.
     -  Что  за  вопрос? - удивлена Саша. - Она, девушка с дорожной сумкой и
солнечным зонтиком. Девушка, которая ходит по нити.
     И действительно, стоило сну  Драгора  сгуститься  до состояния яви, как
через окно  соседней комнаты по тонкой перламутровой дорожке в наш дом вошла
окутанная туманом  женская фигура,  с  закрытыми глазами,  вытянутыми вперед
руками,  с  дорожной сумкой и  раскрытым солнечным зонтиком.  Мы ошеломленно
наблюдали, как она шагает на высоте не менее метра над полом.
     -- Это мне снится?! - потер глаза Подковник.
     -  Тише,  -  дала ему  подзатыльник Саша. -  Снится. Только не тебе,  а
Драгору.  Тише, а то разбудишь его,  сон  развеется,  нитка  лопнет, девушка
исчезнет...
     Страх,  однако,  был  излишним.  Девушка все  ближе к спящему. Чем ниже
опускается  нить,  чем  ближе  Драгоров  большой  палец,  тем  увереннее  ее
движения,  вот она уже спрыгивает с  нити,  пробует прочность  пола,  ставит
сумку, складывает зонтик и  снова  вытягивает вперед  руки - теперь уже  для
того, чтобы обнять спящего Драгора.
     - Люсильда! - просыпается Драгор. - Откуда ты взялась? Представляешь, я
только что видел во сне, как...
     - А я из  сна и пришла, - просыпается и девушка. - Если бы ты,  Драгор,
не видел меня во сне, я бы к тебе и не пришла.
     -  Она  настоящая,  я   хочу  сказать,  реальная!  -   Подковник  вслух
подтвердил-то, что происходило перед нами.
     -  Люси,  моя  подруга из цирка, артистка на  воздушной  трапеции...  -
успевает объяснить нам между двумя поцелуями Драгор.
     - Рада с  вами познакомиться. - Люсильда делает легкий реверанс и снова
обнимает того, кто снился ей и одновременно видел во сне ее.
     После  сотни поцелуев, когда первое возбуждение от  встречи уже немного
улеглось, мы  расселись в гостиной. Люсильда,  туман вокруг  которой  теперь
совершенно  рассеялся,  оказалась девушкой с  длинными ресницами и короткими
каштановыми волосами.  Она  рассказала, что искала Драгора.  В сущности, она
рассказывала о  том,  как видела его  в своих  снах.  Все началось  примерно
полгода назад, когда она в лунатическом  сне  покинула  цирковой вагончик, в
котором  жила;  путешествуя вместе с бродячим цирком,  и двинулась по  своей
нити Ариадны, влекомая силой притяжения.
     -- Ты что, не просыпалась шесть месяцев? - спросил потрясенный Богомил.
     - Да, - ответила  Люси.  - Но, к счастью,  все  кончилось благополучно.
Некоторым не удается пробудиться от своих снов и  закончить поиски в течение
всей жизни.
     - Полгода - это немало. Как же ты выдержала без еды и воды, с закрытыми
глазами,   в   постоянной   опасности   сбиться   с   такого   узкого  пути,
поскользнуться, разбиться? - Подковник предложил целый ворох вопросов.
     -  Действительно,  полгода -  это  немало.  Однако  если  человек вдруг
оказывается в такой разновидности сна, то он уже не  просыпается, даже  если
захочет, до тех пор,  пока этот сон не перейдет в агрегатное состояние яви2.
Кроме того,  в обычной  жизни  я ходила  по проволоке, поэтому  мне  не было
особенно трудно. И большое облегчение я почувствовала тогда, когда заметила,
что у меня время от времени не хватает  некоторых частей лица, это означало,
что  я  в такие  моменты  появлюсь  в  чьей-то  кофейной  чашечке,  то  есть
приближаюсь к цели.
     - Верно,  мы  видели  твое приближение  в кофейной  гуще, - подтвердила
Саша.
     - Как это романтично.  Быть лунатиком целых полгода. Подвергаться таким
опасностям. Но почему же ты вместе с Драгором не ушла из цирка?
     -Люси не замечала, а может быть, не хотела замечать того, что мне  было
ясно,
     - ответил Драгор. - Цирк перестал быть тем, чем он должен быть. Публика
непросто не  верила больше  в  чудеса,  которые  я ей показывал,  она  стала
воспринимать их как  самые  обычные трюки.  А  когда я  увидел,  что  клоуны
мучаются под своими веселыми масками, что они после представления плачут, то
решил навсегда, бесповоротно покинуть цирк.
     - Да, я все это заметила гораздо позже, - добавила  Люсильда. -  Тогда,
когда стало еще хуже.  Акробаты  начали  гибнуть  (обрывались шнуры, которые
связывали  их  с   небом),  а  директор  цирка,  вместо  того  чтобы  что-то
предпринять, стал приглашать на  работу  совершенно неопытных людей, которые
на каждом представлении падали, ломали руки и ноги,  даже погибали.  Правда,
народ  из-за  этого  к  навалом  валил.  Но  цирк  превратился  в  огромную,
разноцветную  ложь,   освещенную   неоновыми  огнями,  одетую  в  сверкающий
блестками костюм, под которым скрывались усталость,  ушибы, страдание. Ложью
была  и наша  на  первый взгляд восторженная публика, которая на  самом деле
приходила для того,  чтобы  увидеть, не ошибется ли  кто-то из артистов,  не
уронит ли  жонглер  мячик,  не разъярятся  ли тигры  и не  нападут ли они на
укротителя, не  подведет  ли  акробата  глазомер и  не  свалится ли он  вниз
головой в опилки на арене.
     Драгор и Люси до  позднего вечера (солнечные  часы не  показывали время
уже семь  часов)  разговаривали  о цирке и  о своей  жизни в нем.  Потом  мы
рассказывали  Люсильде  о  нашем  доме,  о преимуществах жизни в  здании без
крыши,  о  свойствах  зеркал,  Лунных  рыбках, печальной  судьбе  Андрея,  о
страшном  похитителе  Аугус-то,  о попытках  Подковника  вырасти, о деньгах,
вложенных  в  "Голубые сети", и  о многом, многом  другом. Уже под утро Саша
отправилась  за  постельным  бельем для Люсильды,  но  гостья  сказала,  что
теперь, после полугодового сна, она намеревается шесть месяцев не спать. Нам
показалось, что это невозможно, однако, когда  мы утром проснулись, на столе
нас  ждал завтрак, а гостиная  была  наполнена удачно  размещенными  по  ней
улыбками с лица Люсильды.
     1 РЕДКО ВСТРЕЧАЮЩИЕСЯ ВИДЫ КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЯ
     Люди   всегда  любили   что-нибудь   собирать.  Любили  окружать   себя
чем-нибудь. Хорошо известно, что и в  доме  без  крыши существовало  большое
число  различных  коллекций.  Некоторые из  них сохранились, от некоторых не
осталось и следа, от иных осталось только название.  Отдельные  предметы  из
этих коллекций попали в фонды известнейших музеев, другие привлекли внимание
лишь непрофессиональной публики,  а  некоторые,  к  сожалению,  окончательно
утрачены во всех трех временах.
     Из множества  коллекций, в существовании которых можно быть обоснованно
уверенными,  в  доме без крыши  нам известны  следующие: коллекция  молочных
зубов,  коллекция  взглядов  на  закат  солнца,  коллекция  будущих  успехов
Подковника,  коллекция  всегда  новых впечатлений,  возникающих при слушании
музыки,  собрание способностей  задаваться  вопросами, собрание Воображаемых
точек, коллекция запахов, салфеток, теней, оттенков голубого  цвета, записок
для памяти,  собрание сравнений, собрание скульптур из цикла "Форма и мыло",
коллекция  загадочных  событий,  фиалок,  клочков  шерсти   против   сглаза,
использованных  спичек,  клубков загадок, коллекция не  распакованных  карт,
которые не изображают ни небо, ни землю, и собрание миниатюр, имеющих  форму
сердца. (По данным журнала "Музеелогический магазин", No 3-4, Нью-Йорк, 1992
г. )



     С точки зрения сгущенности действительности можно выделить три основные
формы  существования,  через которые  проходит тело: газообразное,  жидкое и
твердое агрегатное состояние.
     Ярко выраженная  воздушная  форма,  а  по сути  дела отсутствие  формы,
является важнейшей отличительной чертой газообразного агрегатного состояния.
У людей классическую форму такого  способа  существования представляет собой
сон.   Молекулы  действительности,  отдельные  частицы  зернистой  структуры
человека (см. Анатомику IV), во время сна находятся друг от друга  на  таком
расстоянии, что взаимная сила притяжения между ними чрезвычайно мала. Во сне
человеческое "тело"  безгранично  расширяется, достигая немыслимой  высоты и
занимая необъятные пространства.
     В  другой основной  форме -  жидком агрегатном состоянии  - сгущенность
действительности значительно  возрастает.  Человек  находится между  явью  и
сном.  Он  одновременно и  ограничен и неограничен,  способен на  взлеты,  а
иногда вынужден уподобляться  беспомощной стоячей  воде.  Известные  примеры
такого  способа  существования -  это состояние  лунатизма,  кома,  у женщин
беременность.
     Полная сгущенность молекул действительности-это характеристика твердого
агрегатного  состояния. Человек  при этом  предстает в таком виде, какой  он
имеет наяву. Он теряет  легкость и свободу движения и  приобретает тяжесть и
хрупкость, поэтому в такой форме он чаще всего ломается.
     Достойно  сожаления, что  большая часть человечества  упрямо продолжает
существовать только в одной форме (как правило  -  в третьей),  отвергая две
первые как несерьезные  и опасные.  К счастью, правда, такую ошибку эволюции
исправляет небольшая  группа  людей, которые,  без страха  меняя  агрегатные
состояния, пользуются в жизни всеми преимуществами воздуха, воды и камня.
     Татьянин голос был похож на горный ручей, который летит впереди  самого
себя, прыгает с камня на камень, вздымается вверх, падает вниз, разбрасывает
брызги и сверкает тысячами семян света, из которых где-то вдалеке прорастает
разноцветный сноп радуги.
     а)
     Пена, которая получалась из мыла-скульптуры  Подковника, укрыла  Сашины
плечи  подобно мягчайшему меху,  и  она наконец  поняла: человеку бывает так
мягко только тогда, когда он окутан любовью.
     б)
     Эстер как можно выше поднимала свои веки, стараясь уместить  Богомила в
своих огромных глазах, так же как моряки поднимают паруса, надеясь на ветер,
который увлечет их в сторону теплых морей.
     в)

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  32.  Из коллекции  сравнений: а)  "Строительство  радуги",
комбинированная техника, 300x900 см, 1991 год, Метрополитен-музей, Нью-Йорк;
б)  "Мягкость",  пастель,  21x38  см,  1991 год,  Королевский музей  изящных
искусств,  Брюссель; в) "Плаванье",  витраж,  18x62  см,  1992  год, частное
собрание, Вена.



     На  Сашу он  напал  в  ванной.  Дождался момента,  когда  она  проявила
неосмотрительность (вместе  с  одеждой сняла с себя и  амулет, состоящий  из
пятидесяти  двух составных  частей), и устремился  на нее волной  искушения.
Неожиданно,  несмотря на то что все краны  были  еще закрыты, ванную комнату
заполнило  облако  пара.  Водопроводные  трубы застонали и  заревели.  Сашу,
оставшуюся обнаженной, охватил жар. На груди, под мышками, вокруг  талии, на
сгибах  рук  и   ног,  над  щиколотками  появилось  ровно  (она  быстро   их
пересчитала)  666 капелек  пота.  Она  тут же  схватила полотенце  и  начала
стирать каплю за каплей, но стоило ей избавиться от  одной, как  на ее месте
появлялась  новая.  Голова у нее кружилась то  справа  налево,  то наоборот,
тепло одурманивало, колени ослабели, а ступни покалывало, будто она стоит на
полу, посыпанном зернами проса. На поверхности туалетного, обычного зеркала,
висевшего  над раковиной,  прежде чем и оно начало запотевать от  пара, Саша
видела только  себя, а это было верным знаком того, что и Он находится рядом
с  ней. Кроме  того, она явственно  чувствовала  на шее его горячее дыхание,
вдоль спины скользил сверху вниз жар его прикосновения.
     Не будь Саша  совершенно  обнаженной,  она безусловно  выскочила бы  из
ванной  и позвала бы  нас  на  помощь, но  так,  в таком  виде,  она  стояла
абсолютно беспомощная, не двигаясь ни туда, ни сюда, почти смирившись с тем,
что стала жертвой.
     Это,  видимо,  понимал  и Он. Неторопливо, без  спешки, крутился вокруг
нее, понимая,, что бежать ей некуда (да ведь, в конечном счете, от него и не
убежишь). Тысячелетний опыт говорил ему, что если она кому и принадлежит, то
только ему.
     Чем-то, а это  наверняка была его рука,  Он провел по ее  волосам, даже
дотронулся до плеча. Сашина кожа покрылась мурашками, язык как будто распух,
в  горле застрял комок, грудь часто вздымалась, живот стал твердым,  вниз по
нему и по всему телу стремительно распространились ужасный страх  и не менее
сильное возбуждение.
     - Ты моя, ты моя... - хрипло шептал Он.
     Она отрицательно  покачала  головой, налево-направо.  Напрасно,  ее уши
продолжал наполнять его шепот.
     -  Ты  моя, ты  моя...  - повторял  голос, опутывая  ее,  как  молочная
паутина, покрывал ее плечи, как мокрыми листьями, поцелуями, дотрагивался до
нее прикосновениями  сухого морского  песка, окутывал запахом смолы растущих
на островах сосен, колыхал все ее тело, будто длинные водоросли.
     -  Да, я твоя,  -  согласилась Саша, и тут  послышался знакомый  звук -
кто-то стучал в дверь ванной.
     - Саша, открой, пожалуйста, мне нужна расческа, ресницы запутались, - с
трудом разобрала она голос Люсильды.
     Тут же, будто  кто-то разбил окно,  жара неожиданно исчезла.  Его шепот
затих, прикосновения прекратились, что-то  зашуршало, зашипело, заклокотало,
как будто  вода  полилась  через сливную трубу. Порыв свежести разорвал нити
молочной  паутины и очистил пол от  проса. Саша, все  еще  трепеща, нащупала
ручку двери и повернула ключ, Люсильда открыла дверь.
     Последствия  нападения  в  ванной  комнате   были  следующими:  комочки
извести,  образовавшиеся  на  стенах  из-за  большой  влажности,  постоянная
запотелость зеркала над раковиной и ровно, мы их тщательно пересчитали,  666
крохотных красных точек,  как от  укола  сосновой иголкой, повсюду, вдоль  и
поперек Сашиного тела. Комочки извести мы трогать не  стали (они  показались
нам  даже симпатичными), зеркало заменили, а следы уколов залечили оливковым
маслом. Кроме всего этого, Богомил заткнул пробками все сливные отверстия, а
позже залил  в них воду, в которой два часа варилась осиновая кора. Всем нам
Драгор прочел короткую нотацию:
     - Заклинаю вас, никогда не расставайтесь с амулетами!
     И если  не считать нескольких  разговоров обо всем, что произошло, этим
все и кончилось, точнее - этим все и кончилось для нас.
     Для Саши же все продолжалось, правда теперь по-другому. Каждую ночь она
играла в очень опасную игру. Уже лежа в постели, перед тем как заснуть, она,
бросая  вызов судьбе (а как  иначе  это  назовешь?), быстро  снимала с  себя
вышитый мешочек,  содержащий  одну  восьмую  часть  смеси из пятидесяти двух
ингредиентов. Ее тело обливал жар, кто-то прикасался к ее шее, плечам, бокам
и ногам, грудь и живот твердели, а знакомый голос шептал:
     - Ты моя, ты моя...
     Испуганная, в мокрых простынях, Саша быстро возвращала амулет на место,
и все исчезало, оставался только сладкий страх или, может быть, возбуждение,
которое заставляло  ее  и следующей ночью отдать свои  длинные  водоросли во
власть приливу искушения.



     В последнее  время среди тех, кто  занимается  изучением мифологии, все
большее  распространение получает мнение, что  Эрос  и  Танатос представляют
собой одну и ту же "персону" двойного характера. Однако на беду приверженцев
такого  утверждения,  никто  еще  не  установил,  каков  внешний  вид  этого
странного "соединения", а если  такие и существуют, то у них  нет желания, а
может, и  смелости, описать его, и  пока что неизвестны  атрибуты  создания,
которое,  как предполагают многие, с незапамятных  времен управляет  людьми.
Какое оно: золотые  или черные у него  крылья,  легкие или  тяжелые  одежды,
добрые или злые глаза, нежное или резкое прикосновение, а может, все сразу -
это вопросы, перед которыми пока еще не открылась дверь знаний.
     Еще  более  загадочной  делают  проблему  весьма  скудные  источники  и
литература,  содержащие  совершенно  необъяснимые  "подсказки".  Чуть  более
внятные намеки содержит Энциклопедия  Serpentiana. В главе  "Посредник между
жизнью и смертью" под единственной поддающейся переводу фразой "Вся сила его
лежит  в мече обоюдоостром" находится  ИЛЛЮСТРАЦИЯ,  узкая, как щель над той
самой дверью:
     Одной стороной
     острия Он
     отделяет пол от
     ума, другой -
     голову от тела.
     Замахнется
     первой - рождается
     страсть.
     Взмахнет
     другой -рождается
     страх.
     Никогда не
     известно, какой
     стороной ударит, и поэтому
     люди по земле
     ходят, в равной мере
     страстно желая и
     боясь встречи с
     его нежными или злыми глазами.
     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 33. "Меч посредника между жизнью и смертью", иллюминация из
Энциклопедии  Serpentiana,  15x3  см, год создания неизвестен, собственность
Драгора.


НЕБО

     После того  как  Богомил расставил стулья и кресла  в два ряда,  а Саша
принесла  в комнату на втором этаже кувшин с лимонадом, сливовый джем,  вино
из ежевики,  абрикосовую  наливку  и  некоторые другие вкусные  вещи, каждый
выбрал  себе  место,  откуда   собирался   смотреть  представление,  которое
приготовила для нас  Люсильда. Босоногая, в  облегающем  белом костюме,  она
сейчас  на миг закрыла  глаза,  чтобы сосредоточиться.  Мы  подбадривали  ее
теплыми аплодисментами, на которые  она ответила  легким поклоном  и  первым
прыжком.  Прыжок  был самым обыкновенным -  такой был бы  под  силу каждому.
Потом, не оставив  нам  времени для того,  чтобы  разочароваться  в ней, она
подпрыгнула снова.  Этот  прыжок оказался гораздо  выше,  он выглядел  почти
невероятным,   однако   артистка   снова   опустилась   на  пол.  А   затем,
сгруппировавшись и несколько раз моргнув, Люсильда снова устремилась вверх и
вопреки нашим ожиданиям там и осталась. Одну или две минуты, паря, как будто
она не обладает ни малейшей примесью тяжести, она "стояла" метрах в двух над
нашими головами, а  затем сделала колесо назад и взвилась к небу. Моргая все
быстрее  и быстрее,  так  что  казалось,  что она остается в  воздухе именно
благодаря движению своих длинных и густых  ресниц1, Люсильда поднималась все
выше и выше.
     -- Ух ты! - тер глаза Подковник.
     -- Браво, браво! - кричали мы снизу.
     - Магия! - Подковник уже  начал вслух разрабатывать свою новую  теорию.
-- Итак, поздней осенью хорошо плодоносит и магия.
     А  наверху  Люсильда летала.  Она  все больше  и  больше  удалялась  от
поверхности земли, потом вдруг  камнем падала  вниз, заставляя нас  охать от
ужаса, затем стремительно взмывала ввысь, где только  одни  мы  и  могли  ее
разглядеть.  Стая  птиц  застыла  на  горизонте, от  удивления  забыв махать
крыльями. Два облака, рассыпавшись от изумления на мелкие облачка,  бежали с
неба,  широкой  дугой облетев Люсильду,  выполнявшую  в  небе  самые  разные
фигуры. Она кружила, раскинув руки, выпрямляясь, и ходила, как будто отыскав
ту  самую  мифическую тропу,  которая  соединяет  землю и небо, потом делала
пируэты, звезды, повороты, спирали, сальто.  Взлетала вверх,  как пушинка от
одуванчика,  и  спускалась,  покачиваясь  вправо-влево  наподобие  падающего
березового листа.
     Когда  Люсильда  мягко  спустилась на  паркет  нашей комнаты  на втором
этаже, ее ресницам  пришлось смириться  с обычной скоростью движения и она с
широко раскрытыми  глазами  и улыбкой на лице  смотрела  на наши  изумленные
лица.
     -  Браво,  браво!  -  выкрикивали  мы,  а  наши  ладони  уже  болели от
аплодисментов.
     На краях ее босых ступней светилась пыль, как будто там, где она только
что побывала, где-то на небе, она проходила по тропе, хорошо замаскированной
среди буйных солнечных лучей.



     "Ресницы - волоски, расположенные  по  краям век,  служат  для полета и
защиты  глаз,  например  от   пыли.  Слипшиеся   ресницы  свидетельствуют  о
воспалении, которое следует лечить глазными мазями. Выщипывание ресниц может
привести  к  проникновению инфекции,  а  нанесение  на  них  краски  вызвать
воспаление роговицы и глазной соединительной ткани. Ухаживают за ресницами с
помощью маленьких расчесок или щеток, рекомендуется наносить мягкие  масла".
("Энциклопедия здоровья". Белград, 1936 г., с. 782. )
     Когда  Габриэла  спустилась,  два  солдата,   вооруженных   арбалетами,
схватили   ее   за  руки,  а  третий   грубыми  ножницами,   такими,   какие
использовались для стрижки овец, отхватил ее длинные волосы и ресницы, чтобы
с их помощью она снова не улетела в сторону неба. Увидев, как падают в грязь
ее локоны, собравшаяся толпа устрашающе заревела:
     - Ведьма! На костер эту ведьму!
     Следствия здесь не требовалось. Ересь была столь очевидной, что солдаты
. позволили стоявшим  в первых рядах разорвать  на Габриэле платье,  а затем
потащили ее, осыпаемую камнями и оскорблениями, к месту казни, где сброд уже
подбрасывал хворост на сложенные поленья.
     В  разодранной  одежде,  с  лицом   и  телом,  испачканными   грязью  и
ругательствами, с остриженными волосами  и почти без  ресниц,  Габриэла тихо
смотрела на окружившую ее беснующуюся толпу и не понимала, в чем же ее грех.
Костер  подожгла собственноручно  донья  Мануэли. Низкорослая, с  маленькими
глазками, распираемая злобой, она с бешенством прошипела, поднося к поленьям
факел:
     -- Вот тебе, голубка!
     --  Голубка, голубка! - выкрикивала толпа, хохоча и ругаясь, в то время
как плясали языки пламени, трещали  дрова и разбушевавшийся огонь источал из
своих недр запах жареного человеческого мяса.
     Увлеченная столь желанной картиной смерти,  толпа не  замечала, как над
площадью из густого дыма, возможно благодаря порыву  ветра, а  может быть, и
чему-то  еще,  соткалась  белая  фигура ангела  с  распростертыми  крыльями,
волнистыми волосами и длинными-длинными ресницами.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  34.  Хуан  Мануэль Ридруэхо, "Sanctum officium",  гравюра,
175x130 см, XVII век, музей Прадо, Мадрид.



     (Восстановленное   по   воспоминаниям   начало   пасторали   Подковника
"Похищение  пастушки",  премьера  которой  должна  была  быть  приурочена  к
празднованию годовщины проживания  в доме без крыши,  но которая  никогда не
была закончена  по причине, описанной на задней стороне этого куска  вощеной
бумаги.  Рукопись  была уничтожена, воспоминание о ней находится  в  коробке
из-под конфет "Fruit Drops", той, на которой написано "Номер сто четыре, где
живет театр"'. )
     ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
     ПОДКОВНИК - молодой пастушок Саша - молодая пастушка
     БОГОМИЛ - злой сатир ДРАГОР - мудрый старец ЭСТЕР - богиня зари
     АНДРЕЙ - бог ночи и тьмы
     ТАТЬЯНА- богиня не только тишины, но и сладкозвучного птичьего пения
     ЛЮСИЛЬДА - богиня ветра
     Действие происходит на лугу и в лесу


     ПОДКОВНИК. Что за скрип я слышу?
     САША. Это пробуждается заря.
     ЭСТЕР (обращаясь к публике). Я - заря.
     ПОДКОВНИК.  О, как я счастлив, ведь нас покинул  мрак. ( Смотрит вдаль,
то есть в сторону дивана, который скрывает Андрея, играющего мрак. )
     Через сцену пробегает Люсильда.
     ПОДКОВНИК. Вот и благодатный ветер освежает наши лица.
     САША  (повернувшись  к Молчаливой Татьяне).  А  сколь приятна  утренняя
тишина.
     ПОДКОВНИК. А самое приятное - это то,  что ты рядом со мной!  (Обнимает
ее и целует. )

     (В соответствии  с  авторским замыслом в  дальнейшем  развитии действия
Сашу должен был украсть сатир  Богомил,  а  затем,  преодолев многочисленные
трудности,  ее  освобождал  с  помощью  мудрого  старца  молодой   пастушок.
Подковник  прервал работу  над текстом пасторали "Похищение пастушки" в знак
протеста  против  высказанных  нами  предположений, что все  действие  пьесы
подчинено главной задаче - поцелую главных героев в финале. )



     Сначала нам не приходило в головы складывать воспоминания в коробки. Мы
разбрасывали их повсюду, куда-то засовывали, перепрятывали, время от времени
забывали, где какое находится. Мы хранили их  в трещинах стен,  под коврами,
среди всякого старья, в карманах пальто,  которые давно уже не носили, между
страницами  книг, в  шкафах и  букетах  засохших  цветов. А потом, когда все
"потайные"  места  уже  были  заполнены,  мы  ежедневно натыкались  на  них,
случайно находили во время уборки или тогда, когда искали, куда бы  спрятать
новые воспоминания.  Вскоре нам  стало ясно,  что  такой  беспорядок  дольше
переносить невозможно, кроме того, казалось вполне  вероятным, что  какое-то
важное воспоминание может вообще затеряться, стать жертвой моли или плесени.
Поэтому  как-то  раз  в одну  из суббот мы устроили  генеральную уборку. Все
воспоминания  были  извлечены   на   свет  дня,  почищены  платяной  щеткой,
проветрены  на  солнце, завернуты  в вощеную  бумагу и  сложены  в  жестяные
коробки из-под печенья к чаю, трубочного табака или конфет.  Ни одного (даже
самого неприятного) воспоминания мы не выбросили,  потому что воспоминаниями
не бросаются -  ведь тогда однажды на  помойке может оказаться  большая, чем
та, что осталась дома, часть тебя самого.
     В плохую погоду или просто тогда, когда нам захочется, мы развлекаемся,
рассматривая содержимое  жестяных коробок. Осторожно разворачиваем пакеты из
вощеной бумаги и показываем  друг другу  то, что делает нас такими, какие мы
есть. В холодные дни мы выбираем особенно теплые воспоминания и затыкаем ими
щели в оконных рамах или накрываемся ими перед тем, как улечься спать.
     Когда Райчета ушел на войну, Миросава собрала все, что помнила о нем, и
Положила в  небольшое  деревянное  корытце,  которое  купила  на ярмарке  во
Врачеве.  Поженились  они всего-то  за  неделю  до  начала  войны,  так  что
воспоминаний было не так уж  много, примерно столько, сколько наберется ягод
ежевики по пути от  ручья до дома, но ягод  крупных,  полных силы  и  тепла,
таких, что  и одной  хватит, чтобы пережить целую зиму. Выбрав самый  лучший
кусок  льняного  полотна  из  сундука  с  приданым, Миросава  сшила  из него
наволочку, наполнила  ее воспоминаниями и  вышила по краям узор из листьев и
веток. И с тех пор только  на этой подушке она проводила бессонные  ночи или
спала.  Ничего  больше не хотела  она подкладывать под голову, пусть даже из
шелка и  бархата. Так,  прильну в к  воспоминаниям о Райчете,  проводила она
свою  вдовью  жизнь,  ночами  скрашивала горькие  дни, разговаривала с  ним,
вспоминала  а  его ласках,  щекой согревала воспоминания, ухом  слышала  его
шаги,  удалявшиеся  от  дома,  в  сторону горы Цер, через  албанские  горные
ущелья, над водой, которая кружит вокруг далекого  острова Корфу... Чтобы  и
ребенок помнил отца, которого он  не запомнил, давала  она ему днем подушку,
наполненную  воспоминаниями,  но всегда  снова  обнимала ее,  стоило  солнцу
расстаться с луной.  В тот  год, когда  от горестной смерти  Райчеты  прошло
столько  лет, сколько можно набрать  ягод ежевики  по пути от дома до ручья,
Миросава преставилась и предстала  перед добрым Богом,  оставив свою душу на
подушке из воспоминаний. Те, кто в этом понимает, говорят, что она там так и
осталась навсегда, в гнезде, свитом из пуха воспоминаний.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 35.  Миросава Райчетова, "Подушка из воспоминаний", льняное
полотно,  нитки  и  воспоминания,  42x38 см, 1914  год,  собственность семьи
Вучич, село Цветке под Кралевом.


     С той стороны зеркала, октябрь
     Уважаемый господин Подковник, продолжительное путешествие, предпринятое
мною с целью посещения  отдельных частей  того интересного мира, в котором я
оказался,  помешало   мне  исполнить   намерение  написать  Вам   раньше  и,
воспользовавшись  этим, выразить благодарность  за то,  что Вы  вернули  мои
мысли в траву, на газон возле памятника  Орфелину.  Откровенно говоря,  я не
думаю, что Вы ожидали получить письмо от меня, однако я пообещал самому себе
обязательно  черкнуть  Вам  несколько слов, как только я  вполне устроюсь на
новом месте.  Между  тем  выяснилось, что  переселение  на тот свет вовсе не
такое простое дело. Но об этом позже. Мне очень хотелось  бы узнать: как  Вы
поживаете? как обстоят дела с  Вашей любовью к Саше? как протекает  жизнь  в
доме без крыши?
     Я здесь располагаю  очень хорошими новостями о Вас и Вашей компании. За
это  я должен  быть  благодарен  одному  доброму духу, который  раз в  месяц
отправляется навестить  "живых", кстати,  именно благодаря  его любезности я
имею возможность послать Вам эту весточку.  От  него  я  узнал, что Вы нашли
зеркало, сделанное из воды с горы Ахаггар, которое представляет собой проход
из одного  мира  в  другой,  с того  света в  этот,  хотя,  думается,  более
правильно  было бы  говорить,  что речь  идет об  одном  мире,  одном свете,
разделенном  невидимой  границей  и  сообщающемся  через  отверстия  в  этой
невидимой   преграде  (отверстиями  наподобие   Вашего  главного  Восточного
зеркала).
     Что написать  Вам о моей "жизни" здесь? Должен признаться,  меня мучает
ностальгия.  Я часто думаю о Вас. Вспоминает ли меня Саша? Вспоминаете ли Вы
о той Вашей  детской  ревности?  А  может  быть, я забыт,  как и  многие  из
окружающих меня здесь? Все успокаивают меня, что это в порядке вещей  -  все
вновь  прибывшие  думают  так  же,  как  и  я  сейчас,  видимо,  берет  свое
сентиментальность.
     Если  бы не  это,  здесь  было  бы  очень  приятно.  Я встретил  многих
интересных  и  даже очень  известных людей. Климат здесь  вполне подходящий.
Кроме  того, со мной произошло нечто такое, из-за  чего, собственно, я Вам и
взялся писать. Хотя наша с Вами дружба была не совсем обычной, у меня на том
свете  не было никого ближе Вас, поэтому  именно Вам и хотелось  бы в первую
очередь  сообщить  эту грандиозную новость. Дело в том, что у меня завязался
многообещающий  роман  с  некоей   госпожой  Варварой  Леонидовной,  она  из
Санкт-Петербурга, русская, очень милая, искренняя женщина,  именно о такой я
и мечтал,  когда  был "жив". У меня  есть  все основания надеяться, что  мои
отношения с ней будут развиваться успешно. Варвара Леонидовна  испытывает ко
мне  самые теплые чувства. Таким  образом,  господин  Подковник, я  радостно
восклицаю: наконец-то и я дождался любви!
     Известную  опасность  для  нашего  счастья представляет  супруг Варвары
Леонидовны, царский генерал, крутой  и упрямый  человек,  который еще на том
свете  мучил свою  бедную жену.  Но  мы с моей дорогой Варюшей до говорились
бежать.  Поэтому я и предпринял то  самое путешествие,  о котором упомянул в
начале письма,  в  надежде найти  подходящий  уголок, где мы сможем в  покое
свить наше гнездо новой "жизни".
     Дорогой мой  друг,  вскоре  мы  вместе с Варварой Леонидовной отбудем в
довольно отдаленный, но очень красивый край этого света. Туда, куда мы хотим
отправиться, не добирается  тот  добрый дух, который должен передать Вам это
письмо. Так что  вполне  возможно, у  нас  больше  не  будет оказии, которая
позволит  нам узнать что-то  друг о друге. От  всего сердца желаю Вам  всего
самого хорошего.
     Искренне Ваш Половский.


     С этой стороны зеркала, ноябрь
     Уважаемый господин Половский,
     можете ли Вы  представить  себе, с каким волнением я читал Ваше письмо?
Понимаете,  ведь люди не каждый  день переписываются  с  мертвыми (простите,
если выражение "мертвый"  кажется  Вам обидным). С того момента, как  мы под
главным Восточным зеркалом нашли Ваше письмо, мы все только о Вас и говорим.
Хочу особо подчеркнуть, что  всех нас приятно удивило Ваше  письмо. Особенно
обрадовало нас сообщение о Вашей связи с Варварой Леонидовной. Передайте  ей
наши самые искренние приветы.
     Но, господин Половский, Вам следует быть осторожным.  Мой друг  Драгор,
большой знаток истории, утверждает, что ему приходилось в свое время  читать
о личности  этого царского  генерала, супруга  Варвары Леонидовны.  Он очень
опасен. В Санкт-Петербурге в конце  прошлого века он всего лишь за один  год
убил на дуэлях семерых, и всех из-за каких-то мелочей.  Не  знаю, можете  ли
Вы, уже мертвый, стать его жертвой, но советую Вам поостеречься этого  злого
человека.
     Спасибо за  Ваш интерес ко  мне, я  поживаю  хорошо, так же  как  и все
остальные  в доме без  крыши. Правда, любовь  к Саше развивается не совсем в
том направлении, как мне  бы этого хотелось. Я думаю,  что все  дело в  моем
росте, поэтому прошу Вас там, где Вы находитесь, а  я уверен, что Вы сможете
найти кого-нибудь, кто это знает, поищите и расспросите,  как обстоит дело с
моим Заветом? когда он исполнится? вырасту ли я когда-нибудь?
     Господин Половский,  если  Вы еще не уехали,  заклинаю Вас именем Бога:
проясните, как обстоят все эти дела. А в  Вашем следующем письме, которого я
уже  жду  с самым большим нетерпением, напишите  мне обо всех  подробностях,
связанных  с жизнью и смертью, потому  что мне бы  очень хотелось узнать  об
этом как можно больше.
     Вы  не  посоветовали  мне,  каким образом переслать Вам  ответ, но  мне
кажется, будет достаточно просто забросить мое письмо, в зеркало, которое Вы
назвали отверстием в невидимой границе. Надеюсь, что добрый дух разыщет Вас,
если Вы еще не  уехали, и Вы сможете снова написать  мне. Еще  раз шлю Вам и
госпоже  Варваре Леонидовне  мой сердечный привет  и желаю Вам  в дальнейшем
ничем не омрачаемого счастья.
     Подковник.

     Предание  берберского племени туарегов  гласит, что давным-давно, еще в
те  времена,  когда  даль   от  близи  отделяла  тысяча  переходов  каравана
верблюдов, в сердце Сахары  находилось  огромное  озеро,  называвшееся Врата
миров.  Вода этого озера была удивительной не только тем, что по  ее берегам
разрастались  буйные оазисы,  но и тем, что она  была единственным покровом,
закрывавшим  единственный в  мире  проход из  Верхнего в Нижний мир. Сюда со
всех сторон спешили души умерших, чтобы погрузиться в другое царство,  здесь
же, на берегах озера, собирались и живые,  которые хотели  передать весточку
кому-нибудь из своих  близких,  оказавшихся в том мире.  Так было  всегда, и
казалось,  что   так  всегда  и  будет,  но  поскольку  чудеса  со  временем
истончаются  и  воспринимаются  как  выдумки,  множество  любопытных  начали
собираться на берегах озера и бросать в него камни, пытаться сетями выловить
души  умерших или же  пробовать осушить  Врата миров, чтобы живыми попасть в
Нижний  мир.  Властитель  Всего,  вначале  благосклонный  к  людям,  страшно
разгневался и  решил отнять у людей  знание того, где находится  переход  из
одного в  другой. Однажды ночью Ширококрылая птица выпустила из своих когтей
столь  огромный ком земли, что, когда рассвело, люди увидели на  месте озера
высокую гору, которую они назвали  Ахаггар, а вокруг горы  на месте  оазисов
выросла тайна о том,  куда  теперь переместился проход из  Верхнего в Нижний
мир.  Туареги, народ, который защищает свою память чалмами, оберегающими уши
от ветров забвения, были единственными, кто сохранил  воспоминания об озере.
На крутых склонах Ахаггар в нескольких  скудных  источниках они  зачерпывают
воду, в  блеске которой читают то,  что сообщают им их предки, или же делают
из этой  воды зеркала - узкие проходы из одного  мира в другой,  обрамленные
латунными берегами.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 36. "Легенда о Вратах миров", изображение ручной  работы на
глиняном  кувшине  племени туарегов, высота  27  см,  до исламизации,  Музей
прикладного искусства кочевников, Алжир.



     Предместье утопает в снегу вдоль и  поперек. Снежинки падали  и падали,
они падали  так густо, что стало казаться,  будто  с неба  на  землю свисает
множество длинных, аккуратно скрученных белых  нитей.  Будто  кто-то наверху
сматывал  и  разматывал  мягкие хлопчатобумажные  нити снега,  предлагая нам
снова  связать  из них старые свитера, те самые  свитера,  которые прекрасно
можно носить даже тогда, когда из них давно вырос.
     Снег всех нас очень обрадовал. Недоволен  был только Андрей.  Для  него
снег означал нарушение  в  расписании  движения поездов, пробки  на дорогах,
нелетную погоду и полную неразбериху в и без того мучительных предположениях
о том,  когда  же  вернется Эта. По своему  обыкновению он не хотел, а может
быть, и не  мог выйти  во двор. Поэтому, пока мы во дворе фотографировались'
на еще не тронутом свежевыпавшем снегу, а потом играли  в снежки, за диваном
с ним сидел известный своей педантичностью  Подковник  и пытался помочь  ему
хоть как-то привести в порядок ожидания.
     Зимние дни проходили тихо,  исполненные маленьких радостей; мы попивали
чай, рассказывали сказки, варили компот, рассматривали снежинки. Кроме того,
каждый  из  нас  занимался и своими  личными  делами, теми  делами,  которые
приносили самое большое успокоение. Молчаливая  Татьяна вышивала. Еще осенью
она, неосторожно вытряхивая шаль у окна, взмахнула ею так энергично, что три
горлицы вспорхнули с нее и больше не вернулись. Сейчас она хотела возместить
потерю с  помощью золотых и  серебряных ниток  '. Драгор пытался  отыскать в
Энциклопедии  Serpentiana   тайный  рецепт,   который  позволил  бы   Андрею
освободиться от  тени Эты2. Богомил с  карандашом  в  руке господствовал над
временем 3. Эстер все больше и больше вникала в новое занятие - влюблялась в
Богомила. Люсильда учила Сашу летать с помощью ресниц.
     Единственное, что отчасти нарушало  нашу идиллию, были  усилия соседей,
которые после первого же снега стремились сорвать нежный белый покров с улиц
и  крыш.  Используя  целый  арсенал метел,  лопат,  совков и  скребков,  они
бездушно нарушали белизну, нанося черные  раны, испуганно поглядывая на небо
(шепча:  "Смотри-ка, так  и  валит!"), не замечая,  что  небо прядет снежные
нити,  не  понимая,  что  из них можно связать старые  свитера  из  детства,
свитера,  которые  прекрасно  можно носить  даже тогда, когда  из них  давно
вырос.



     "Что  осень распорет, весна  заново  соткет", говорит  старая пословица
ткачей.  В начале апреля вернулись три беглые  горлицы. А так как муслиновая
шаль Молчаливой Татьяны была заполнена новыми, вышитыми ею зимой птицами, то
путешественницы поселились у нее в волосах. И так  приятно было слушать, как
три  беглянки  с  банта  на  ее  голове песней,  выученной  где-то  на  юге,
перекликаются с песней, которая перезимовала на шали.



     Надеясь  на  превосходство  своих   технологий,  западные   цивилизации
высокомерно отбросили знания, которыми обладает оккультизм. Полные решимости
объяснить с  помощью  математики  все,  что их  окружает, они забыли  старые
умения:  как  снять  сглаз,  как приготовить приворотное  зелье,  превратить
свинец  в  золото, изгнать зло,  призвать духов. Поэтому  Драгор обоснованно
сделал вывод, что необходимый рецепт может быть найден только у тех народов,
которые   все   еще  верят  в  силу  магии.  Развитая  медицина  современных
цивилизаций не только  не смогла бы освободить Андрея от тени  Эты,  но  она
вообще усомнилась бы  в возможности существования такого не столь уж редкого
явления.  А  то,  что  это  действительно так,  подтвердила  и  Энциклопедия
Serpentiana в главе "Перемещение тени":
     "Члены племени бауле  (Берег Слоновой Кости) утверждают,  что отдельные
люди и  даже группы людей могут  надолго попасть в чужую тень  какого-нибудь
колдуна или даже  обычного человека.  При этом следует различать Синюю тень,
которая сопровождает  хозяина, защищая  его от действия зла, и  Серую  тень,
которая  не  движется, вследствие  чего  неподвижным  остается  и  тот,  кто
оказался  под ней  и  кто погибает через некоторое  время,  как в  одиночной
камере, от голода или от безумия.
     С помощью особых обрядов можно переместить тень на другого хозяина. Так
у врага похищают  Синюю  тень и помогают другу избавиться от  Серой. Обрядом
обычно руководит глава племени или колдун. В сопровождении ритуальных танцев
он  просит бога неба Ниание зажмуриться - для  перемещения  тени  необходимо
полное  затмение и Солнца,  и Луны, и звезд. В зависимости от степени своего
мастерства  колдун  рано или  поздно вызывает  кратковременное затмение всех
источников  света.  После  исчезновения  света  тени  теряют свою  форму,  и
невольник Серой тени может без труда, просто шагнув в сторону, выйти из нее.
В такой ситуации не трудно похитить и Синюю тень (надо только еще при  свете
дня запомнить, где она находилась). Когда снова станет светло, каждому будет
принадлежать та тень,  в  которой  он  оказался (умышленно  или случайно), а
тени,  оставшиеся без хозяина или пленника, отправятся как призраки блуждать
по свету, надеясь на новое затмение".



     - Зачем ты  зачеркиваешь числа  на  календаре? - спросила Саша Богомила
как-то ночью.
     - Так  нагляднее, точнее видно, сколько дней прошло и сколько осталось,
-ответил он ей.
     -- Прошло от чего и осталось до чего?
     -- От года, - удивился Богомил ее незнанию.
     -- Ты что, шутишь? Разве это важно? - опять спросила Саша.
     - Да,  это очень важно. Вот смотри. Здесь черное, это зачеркнутая часть
года, она у меня за спиной. Здесь белое, это дни, которые еще только придут.
На границе  между  черным  и  белым стою я. Вот так, когда  я зачеркиваю,  я
всегда точно знаю, где нахожусь. Здесь и здесь.
     Саша смущена  этим ответом. Богомил представлялся ей в виде  тончайшей,
пульсирующей  перепонки,  которая  отделяет  черное  от  белого  и   которая
испытывает давление с одной стороны  от прошедших, а с  другой - от грядущих
дней.
     -- Человек как перепонка, - раздумывала вслух Саша.
     -- Что? - не расслышал Богомил.
     - Ничего, ничего, - махнула  рукой Саша, прислушиваясь, как ночь бурлит
в водосточных трубах Предместья.



     Чем  больше  Эстер  предавалась  своему  новому  занятию,  тем  сильнее
чувствовала  она странное  волнение.  Любить  Богомила было  делом,  которое
вызывало  слабость в руках и  ногах,  легкую  влажность кожи  и затрудненное
дыхание.  Уже  одно только это  свидетельствовало о том, что  тело дает свое
согласие на ее новый выбор, а когда на левом плече появилось родимое пятно в
форме ягоды земляники(fragaria vesca),  стало ясно, что  и душа одобрила это
решение. С того момента  Эстер полностью  отдалась во  власть влюбленности в
Богомила, в чем проявила себя чрезвычайно талантливой и прилежной особой.
     Когда невероятно густое и большое облако саранчи удалилось, мы увидели,
что на этом  наши  беды  не  кончились. Испуганно  суетясь в полной  темноте
(саранча  полностью  затмила солнечный свет), мы  перепутали все  наши тени.
Юный Фабиан теперь  отбрасывал тень палатки,  к  мадам Обер прицепилась тень
курицы,  а  тень масличной пальмы стала тенью месье Обера. Поднялся страшный
крик, в котором яснее всего слышался истеричный голос мадам Обер:
     -- О!  Что  это  с моей тенью?! Месье  Поль, почему у меня  под  ногами
вертится какая-то курица?!
     -- Без паники, - хладнокровно отреагировал  наш проводник, месье  Поль,
который  все время, пока  длилось  затмение,  не двигался с места и который,
единственный  среди нас, по-прежнему сохранял свою  собственную тень. -Воюют
два племени. Здешнее племя просит своих богов  на короткий срок оставить мир
в полной темноте. Если боги остаются глухи к их просьбам, то с помощью магии
они сами создают большие и густые облака из того, что лежит под рукой, - это
может быть  саранча, поднятые порывом ветра сухие листья, цветы или термиты.
Важно только, чтобы  такое облако не пропускало свет, потому  что в короткий
период абсолютной  темноты  они стараются похитить у своих врагов нечто, что
они  называют  Синей  тенью и что  представляет собой своеобразную защиту от
всякого зла.
     -- Дикая  страна!  - продолжала  верещать  мадам Обер,  тщетно  пытаясь
пинками ноги отбросить от себя тень курицы. - Что за дикая страна!  Жорж! Мы
немедленно возвращаемся во Францию.
     --  Мадам,  боюсь,  с  такой  тенью  вам  будет  нелегко  в  Париже,  -
расхохотался месье Поль. - Но не  волнуйтесь так. Я  приглашу  из  соседнего
села  колдуна. За пару франков он  вызовет новое затмение, и каждый  получит
свою тень обратно.
     Мадам Обер беспомощно посмотрела вниз и впервые с начала путешествия не
нашла что сказать.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 37.  "Белая женщина с  тенью курицы", частично раскрашенный
дагерротип,  18x15  см,  снято  на берегу реки  Комоэ,  1894  год,  Институт
колдовства, Лагос.



     С той стороны зеркала, декабрь
     Мой уважаемый друг,
     я до глубины  сердца тронут твоим письмом, а также тем, что  вы помните
меня, желаете успешного развития моего  романа и  заботливо предупреждаете о
возможной опасности.
     В своем  первом  письме я  упустил из  виду  сообщить,  что  нам строго
запрещено  раскрывать какие бы то ни  было детали здешней "жизни" (или, если
тебе так удобнее, "смерти"). Кроме того, нам не разрешается переписываться с
"живыми", однако создается впечатление,  что  вода для  вашего  зеркала была
взята из какого-то весьма  отдаленного источника, оставшегося от озера Врата
миров, поэтому его  не контролируют уж очень строго, так что надеюсь, никому
из нас не грозят какие-то неприятные последствия.
     Твое письмо я получил, как говорится, без одной минуты двенадцать. Мы с
Варюшей отложили  отъезд для того, чтобы попытаться хоть  что-то разузнать о
делах, которые так тебя мучают.
     Чьи же  слова могут  быть для тебя авторитетны? - думал  я  и  старался
найти  того,  кто сумел  бы ответить на твои  вопросы, связанные  с ростом и
Заветом.  Мне порекомендовали  нескольких  умных  людей,  но мне не  удалось
поговорить со  всеми,  потому что человек я здесь новый и не имею  всех  тех
знакомств и  связей,  которые  позволили  бы  мне встретиться с  "мертвыми",
жившими  в самые  разные  эпохи.  Тем  не менее,  благодаря семейным  связям
Варвары  Леонидовны  с  влиятельной  и  знатной  семьей  Романовых,  я  смог
увидеться  и поговорить кое с кем из тех, кто еще на том свете славился тем,
что умел добыть знание, просеивая незнание через мельчайшее сито.
     Так, в частности, китайские мандарины сообщили мне, что как вода всегда
течет  в  сторону  еще  большей  воды,  так  и  человек  стремится  расти  в
направлении  более  высокого,  просто  ему  нужно  иметь  как  можно  больше
притоков, знакомых  с горами.  Великий алхимик Парацельс считает,  что  твои
попытки  заполнить  Пустоту  в  пространстве   не  только  своими   мыслями,
чувствами, художественными произведениями, но  и собственным  телом, то есть
ростом,  - это  часть исконной  и общей  задачи человеческого  рода бороться
против Пустоты. Он советует тебе смириться со своим ростом, его не изменишь,
но никогда не мириться  с  Пустотой, потому что  от успешности  борьбы с ней
зависит твое выживание, а в сумме с миллиардами таких же усилий других людей
и  выживание человечества. Другие,  в  частности историк  искусства  Джордже
Вазари,  утверждают, что ты страдаешь болезнью, называемой  horror  vacui, и
тебе  следует  по утрам принимать вместе  с  медом и  водой как  можно более
крупные кусочки  воздуха лазурного  цвета.  Третьи советуют  ознакомиться  с
главой "Общий рост" из книги Serpentiana,  представляющей собой энциклопедию
с бесконечным содержанием, которую мы  можем отчасти, причем с очень большим
трудом, истолковывать и в которую вписываем и свои собственные статьи с тем,
чтобы облегчить  путь следующим  поколениям. В колонии  древних вавилонян  я
слышал, что твой  рост  не имеет  никакого значения, он ни на что не влияет,
так  же как и рост других людей, до  тех пор, пока  снова не будут собраны в
одно  целое  развеянные  ветром  комнаты  башни-библиотеки.  Кроме  того,  я
выслушал  массу  других  мнений  и, мне  кажется,  скорее дождался бы смерти
здесь, где не умирают, чем сумел бы распутать этот клубок объяснений.
     Дорогой друг, поняв, что все эти ответы никак тебе  не помогут, я решил
сделать еще  одну попытку, несмотря на то что мои изыскания  и так  затянули
наш с Варварой отъезд,  тем  самым ставя под угрозу успех задуманного нами в
целом.  В этой  последней попытке важнейшую помощь оказал  мне  наш  Захария
Орфелин, ведь картографы - это настоящий клан, очень тесно  связанный здесь,
на этом свете. Несмотря на  то что их разделяет несколько веков, Орфелин, не
успел истечь даже  один  день,  разыскал  Мусафира  Хамида,  сына известного
географа  Идриси,  великого  мученика,  пострадавшего  за дело  картографии,
единственного человека, который может подтвердить существование  Завета. Ты,
думаю, помнишь, что Хамид во время путешествия к  горам Кавдак, горной цепи,
стоящей  на  границе  мира,  встретил   человека,  обладавшего  способностью
изменять свой рост  благодаря Завету, который из сна в сон, как из поколения
в  поколение,  передает его  род. Доподлинно известно  тебе  и то, что Хамид
высказал желание посетить сон этого необычного человека. Однако дорога звала
его вперед, не давая  возможности задерживаться. Итак, все это ты  знаешь. А
теперь перейдем  к тому, чего ты не знаешь: на пути  к Сицилии волны третьей
Великой воды  заставили корабль  картографа снова причалить  к пристани того
города, где жил необычный человек. Пока моряки латали  дыры в парусах, Хамид
нашел его и после долгих  уговоров получил разрешение  посетить его сон  для
того, чтобы наконец лично убедиться  в существовании  Завета. После того как
оба  заснули, гость  перешел в сон хозяина и начал поиски. Хамид шел  и шел,
преодолевал расстояния  большие, чем человек перетирает своими  ступнями  за
весь свой век, ведь во сне можно забраться гораздо дальше, чем представляешь
себе наяву. Картограф  шагал и шагал  по сну, но ничего похожего на Завет не
встречал.  Правда,  вдоль дороги он встречал все,  что только  может быть во
сне: звездные цветы,  парящие в воздухе дворцы, мельницы, работающие от силы
солнечных лучей, страшилищ с четырьмя  носами, только  что  пролетевших мимо
ангелов, единорога с телом  девушки, русалку с  водяными  волосами, -  но от
Завета не было и следа. Все, кого он расспрашивал, показывали вперед, дорога
плутала  среди осеней  и весен,  он то  переходил по  мосту  через зиму,  то
проползал  под летом.  Уже под самое  утро,  когда нужно  было  возвращаться
(пробуждение в чужом сне  очень опасно), глаз Хамиду кольнул конец  пути. Он
сделал последнее  усилие, бегом пробегая каждый  третий шаг,  и  оказался на
обочине дороги.  Несмотря  на  то что  он вдоль и поперек прошел весь свет и
видел  всевозможные  чудеса,  то, что открылось перед ним с  этого  момента,
изумило  его больше, чем все известное и неизвестное ему до сих пор. Дорога,
по которой двигался Хамид целую  ночь, вливалась в широкий путь, который  по
отношению к своему притоку располагался вертикально. От этого протянувшегося
ввысь  пути отделялись, сплетались и переплетались с ним вверху и внизу  еще
тысячи и тысячи дорог  и дорожек. Они тянулись во все стороны или к подножью
вертикального  пути (которое невозможно было  увидеть), или к  его  верху (о
котором  можно  было  только  догадываться).  Картограф снова  подумал,  что
находится  где-то  в  Сердцевине  дорог  (о  которой  он  слышал как-то одну
легенду), но вскоре начал различать в этом хаосе некоторые закономерности. А
когда он увидел на развилке у себя  над головой гнездо тех самых, только что
пролетевших  ангелов, ему тут же стало ясно, что весь  сон он ходил по одной
из веток  Вселенского  дерева.  Чувство того, что он  находится где-то среди
бесконечной  кроны, такой  кроны, у которой познаваемо одно только  начало -
семя,  брошенное  Творцом, заставило  его  испытать раскаяние,  что потратил
жизнь на путешествия по яви,  причем в основном по ее краям и обочинам. Но и
для сожалений уже не оставалось времени, спавший человек проснулся, а вместе
с ним, чувствуя боль в груди, проснулся и Мусафир Хамид.
     Вот таким  образом  картограф  увидел Завет,  вернее,  одну его  часть.
Прощаясь со мной, он просил  передать, чтобы ты внимательнее  присмотрелся к
ветвям Вселенского  дерева,  которые, несомненно, дотягиваются  и до  твоего
сна, они вообще достигают всех  человеческих снов, просто у одних они чахнут
в пустыне Пустоты  (и такие люди  не могут никак выйти за пределы яви), а  у
других  разрастаются все  новыми  и  новыми  ветвями, тянутся  и  тянутся  в
бесконечность, повсюду от осени и до весны, через зиму и под летом.
     Дорогой мой, мы  с Варюшей  уезжаем,  как только я закончу  это письмо,
больше  откладывать мы не можем, похоже, что ее супруг нас  уже разыскивает.
Поверь,  мы испробовали все  возможности помочь тебе. Но мы надеемся, что ты
сумеешь  вырастить  свое  Вселенское  дерево. В  любом  случае  желаем  тебе
счастья.  К  моим приветствиям  тебе и всем твоим  друзьям  в доме без крыши
присоединяется и Варвара Леонидовна, которая над моим плечом  дует на буквы,
чтобы они лучше высохли. Шлем вам самое сердечное "прощай".
     Половский.
     Все  существующее  имеет  свой  сон,  и  только в  сумме  со  сном  все
приобретает свои истинные размеры.  Безразлично, идет  ли речь о видимом или
невидимом, оно неполно, если рассматривать его оторванным от сна. В конечном
счете, не будь сна,  ничего бы не существовало, кроме Пустоты - единственной
известной формы, не обладающей своим сном.
     Величина отдельных  снов переменна. Она колеблется от практически почти
незаметных экземпляров до  снов столь пространных,  что их  нельзя не только
изучить, но далее  и понять. Полу увядшие сны, атрофировавшиеся в результате
постоянного отравления нынешним образом жизни, мы встречаем у представителей
современной  цивилизации. Эти  сны  столь  печально малы, что их  владельцам
лучше даже  и не добавлять их к тому,  что  видимо.  С  другой  стороны, сны
роскошной  ширины и  высоты  свойственны  людям  (народам), более близким  к
природе.  Хорошо  известен  пример  аборигенов  (с  позиции  Запада,  весьма
примитивного  племени)  с  их  буквально  безграничными снами.  Для  примера
достаточно привести  хотя  бы одно то, что  крона  сна  годовалого ребенка у
этого народа достигает звезды Alfa Centauri (4,  3 световых года от  Земли),
то есть созвездия, о котором вообще-то аборигены "не знают".
     В  течение   жизни   (а  также  после  нее)   сны  могут   уменьшаться,
увеличиваться, их можно передавать, терять, брать  и давать в долг,  дарить,
красть.  Их нужно  тщательно беречь. От них  зависит  не  только  общий рост
каждого отдельного человека, но и в сумме со всеми  другими снами общий рост
человечества.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  38.  "Общий  рост",  глава Энциклопедии  Serpentiana,  год
написания неизвестен, собственность Драгора.



     Тяжкий груз осознания того, что его личный рост не подлежит изменениям,
всем  своим весом обрушился на волю  к жизни Подковника.  От встречи  с этим
жестоким  фактом взгляд  его подернулся серой  пеленой скорби, так что  Саше
пришлось  приготовить ему  чай из ромашки, чтобы  несчастный  смог промывать
глаза. В придачу  к этому  для  большей надежности мы  дали  ему смотреть на
прекрасную  средневековую  молитвенную  иллюминацию,  применявшуюся   против
нарушений  зрения.  Кроме  того,  постольку  поскольку  страдалец  постоянно
молчал,  мы,  напуганные  возможностью  того,  что  его  рот  зарос   травой
Несчастливкой  и  теперь он онемеет  навсегда, замолчали и сами,  разделяя с
Подковником безмолвие.
     Разумеется, и  нас всех сильно задело то обстоятельство, что  Подковник
навсегда простился с надеждой подрасти. Эстер выкроила всем в знак траура по
нашивке  из черного шелка, и каждый из  нас, разумеется  всякий сам по себе,
переселился  на  теневую  сторону  собственной  личности,  чтобы  тем  самым
выразить соболезнование перенесшему страшный удар Подковнику. Богомил накрыл
черной  шалью сундук с  элементарной Легкостью, и  тот,  как  будто  на него
поставили  что-то  очень  тяжелое,  опустился  со своей радостной  высоты на
мучительно низкий  уровень паркета. Еще до того, как в день начали вливаться
сумерки,  мы  включили  электричество,  чтобы  не  было видно  Лунных рыбок,
представлявшихся  нам  слишком   веселыми   для  столь  печального   момента
созданиями.
     Наши  глубочайшие  соболезнования  Подковник  принимал  со вздохами.  В
полной тишине  мы открыли бутылку с абрикосовой наливкой, выпили по рюмочке,
а Эстер даже не смогла удержаться от пары слезинок. Затем  все поднялись  на
второй этаж и под звуки  кларнета Богомила стали смотреть на звезды. Было ли
это действием их света, лекарственного чая или молитвенной миниатюры, только
пелена  скорби  в глазах  Подковника  постепенно  превращалась  в  выражение
грусти.
     - Не  высотой, так  сном,  но  я все равно  достигну  их, - сказал  он,
задумчиво глядя в высокий и ясный зимний свод.
     Обильно пропитанное синим цветом,  небо  казалось совсем  далеким, но в
Завете Подковника никто не усомнился. Ветер  веял широкими взмахами.  Внизу,
на  первом  этаже,  черная  шаль   соскользнула  с  сундука  с  элементарной
Легкостью, сундук  слегка  дрогнул и,  покачиваясь, начал подниматься вверх.
Наверху шелестела крона невидимого Вселенского дерева.
     В  ночи слышался скрип  чьих-то удаляющихся шагов. Видимо, это  скрипел
снег под ногами отступающей Пустоты.



     Воображаемая и  при этом вовсе не существующая линия,  проходящая через
каждого человека, делит его личность на теневую и солнечную сторону.
     Теневая  сторона  человеческой личности - это та не освещенная солнцем,
заслоненная от ветров,  выметающих тьму и туман,  сторона, где мучаются мхи,
грибы и  плесень. Здесь  влага  набирает такую силу, что иногда в  виде слез
добирается до глаз. Здесь живут прошлое, безнадежность, меланхолия и грусть.
     На  солнечной  стороне  все  совсем  по-другому,  сюда  гораздо  раньше
приходит  весна.  Кроме  того,  солнечная  сторона человека вообще всегда по
крайней  мере на одну улыбку раньше попадает в  будущее,  чем ее хозяин.  Ее
продувают  приятные  ветры,  она   освещена  солнцем,  населена   здоровьем,
беззаботностью и изобилием.
     Хотя  в  начале  жизни обе  эти  стороны  человеческой  личности  имеют
приблизительно одинаковые размеры, со временем одна из них увеличивается, но
всегда за счет  другой. Если не посещать или же посещать очень редко одну из
этих сторон, она  может  уменьшиться, растаять, совсем исчезнуть.  Даже тот,
кто  всего  лишь  поверхностно  знает  анатомию, может дать правильный совет
непосвященному относительно того, в каком  направлении  следует осуществлять
изменение личности.
     Господи,  помилуй,  Боже,  аминь.  Отправилось  семеро   странников  по
путям-дорогам, и,  встретив их,  Иисус  сказал им:  "Куда  вы идете,  семеро
странников?" Они отвечали: "Господи, идем мы  к  рабу Божьему (имя) очистить
глаза  его  от слез и заразы, болезни, косоглазия, ветра, сора и пыли. Пусть
глаза  будут  чистыми, как жемчужины в золотой чаше,  чистыми, как солнечная
заря над  всем светом. Пусть  улетит болезнь из  глаз, как вихрь над землей,
как облако с неба, во имя Отца и Сына и Святого Духа, и ныне и присно".

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ   39.  "Молитва  для  глаз,  которые  слипаются  и  болят",
миниатюра из Требника конца  XII  века,  6x13 см, конец XII века, Рукописный
сборник  Радослава  Груйича  3-1-65,  Музей  Сербской  православной  церкви,
Белград.



     Понедельник
     Узок понедельник, тесен, в нем мало света, день наступает  поздно, ночь
рано, еле успеваешь протиснуться.  За  этот  промежуток времени нам  удается
позавтракать  яичницей  с  беконом,  пришить  на  зимние  пальто  отлетевшие
пуговицы  из сухих цветков  садовой  ромашки,  рассмотреть со второго  этажа
место  ночлега, посидеть и обсудить, что с  нами уже произошло в этом только
что  начавшемся  путешествии,  сварить  на обед  суп с кружочками  морковки,
приготовиться к продолжению  поисков, упаковать все то, что оказалось нужным
в течение первой же ночи, а именно: бумажные фонарики и воздушных змеев, для
того  чтобы  отмечать направление  движения,  более удобную  одежду,  обувь,
лунные часы,  сказки для подбадривания,  гербарий, зонтики, ветер в волосах,
меховые шапки и бумажные зонты от солнца (ведь дорога петляет между весной и
осенью, через зиму и под летом).  Мы подкрепляем силы вином  из ежевики. Наш
ужин содержится в кларнете Богомила, вечером будем питаться мелодиями.
     Среда
     На место ночевки  мы прибываем  в среду, вторник  -  это  слишком узкий
проход, а среда  -  широкий, светлый  зимний день, белый снег залит солнцем.
Завтракаем мелодиями, оставшимися с понедельника, даем отдых глазам и ногам.
Во второй половине дня нас наконец  находит  почтальон Спиридон  (безуспешно
разыскивавший нас  во  вторнике). Он  принес еще одно письмо  с угрозами,  в
котором от нас требуют вернуть на дом крышу. Чтение письма мы откладываем на
четверг.  Вместе со Спиридоном  ждем  появления  тетки  Деспины  в  Северном
зеркале. Известно, что она  появляется,  стоит только Спиридону зайти, а  он
заходит тогда, когда она вот-вот появится, а появляется она сразу, стоит ему
только зайти,  и  так  далее,  пока у  нас не  закружится  голова  от  этого
невероятного романа. И  действительно, не  успели  мы описать  Спиридону наш
план  поисков  Вселенского  дерева, как  тетя  Деспина  возникла  в Северном
зеркале, укутанная гневом:
     --  Что  вы мне голову морочите? Где вы находитесь, во  вторнике или  в
среде?
     - Тетя,  простите нас,  мы  так устали от  поисков  Вселенского дерева.
Вторник нам  показался  каким-то  узким,  и мы его перепрыгнули,  отдыхаем в
среде, - оправдывался Богомил.
     - Какая чушь! - Тетка и не собиралась сдаваться  и подобреть. - Что это
значит - перепрыгнуть через день?! Да у меня некоторые дни годами длились.
     - Не  сердитесь, госпожа  Деспина, вы же сами советовали не причесывать
действительность  слишком  тщательно,  -  вступил  в  разговор  и  почтальон
Спиридон.
     - О, вы, оказывается, здесь, -  делает вид, что удивлена, тетя Деспина,
и мы знаем, что буря миновала.
     - Добрый день, каким бы он ни был,  - улыбается почтальон.  - Я смотрю,
вы прекрасно выглядите.
     -- Приятно, что вы это заметили, - краснеет тетя.
     До конца среды осталось очень  мало времени, которое мы хотим потратить
на отдых. Потом мы продолжаем сон.
     Четверг и пятница
     На заре  мы оказываемся в  четверге,  но,  вспомнив, что  нам  придется
читать то самое  письмо  с угрозами,  связанное с нашей  крышей,  немедленно
принимаем новое решение. Мы перескакиваем  через четверг. Продолжаем путь до
пятницы, в которую мы опаздываем - солнце уже прошло добрую половину  своего
пути. Мы быстро распаковываем наш багаж снов и переживаем явь, рассматриваем
небо,  поем  песни,  консультируемся в Энциклопедии  Serpentiana  по вопросу
поиска Вселенского  дерева,  гладим друг  другу  ступни павлиньими  перьями,
чтобы ноги получше отдохнули, нам осталось не так уж далеко, подбадриваем мы
друг друга, оно где-то здесь,  совсем близко,  Саша говорит, что слышала шум
его  кроны, мы  обещаем  друг  другу,  что выдержим  до конца, не  отступим,
Богомил  предлагает  вооружиться чесноком,  он  слышал, что  вокруг  дерева,
охраняя подходы,  кружат кикиморы,  упыри, лешие  и  ведьмы, мы соглашаемся,
исполненные решимости, покидаем  место стоянки,  сначала мелководье подушек,
потом глубину снов.
     Суббота, не вполне настоящая суббота
     Ночью  с  пятницы  на  субботу  уши  у  нас  наполнены  шелестом  кроны
Вселенского  дерева.  Чувствуется и  подрагивание  обходных  тропок. Решение
принимает  единогласно:  никакого пробуждения до тех  пор, пока не  нащупаем
пусть даже самый узкий путь. Поэтому мы весь  день спим, на  субботнее место
стоянки  отправляется одна Саша - полить цветы и принести какой-нибудь  еды.
Она сообщает нам о том, что мы очень громко храпим.
     - Нас  душит волнение от предстоящего вскоре  открытия, - объясняет это
явление Драгор.
     Мы спешим.
     Воскресенье
     Из последних остатков сил, шатаясь от усталости, мы с трудом добираемся
до воскресенья.  Ох, как  гудят  ноги,  как  горят  уши, пересыхают  слова и
чешутся глаза. Тем  не менее  на  лицах у нас улыбки. Нам удалось, мы смогли
отыскать одну ветку, тропинку Вселенского дерева. Пусть не  дорогу и даже не
дорожку, но все  же тропку, по которой мы сможем продолжить путь.  Во сне мы
привязываем к ее  обочине бумажного воздушного змея,  следующей ночью нам не
придется  плутать  в  поисках  места,  на  котором  мы  остановились.  После
торжественного   праздничного  обеда   мы   рассматриваем   разные   мелочи,
привезенные из путешествия, волшебные травы, маховое перо ангела, шум воды и
мельничного колеса,  работающего  от лунного  света...  Мы  почти  не  можем
говорить, Молчаливая  Татьяна поет песню о храбрых путешественниках. Один из
куплетов звучит так: "Выше мелководья подушек, глубже снов, сквозь голубое в
бумажной ладье до гавани бескрайности".
     В семи храбростях к  юго-западу  от Манауса, точно вдоль линии  восьмой
параллели  южного полушария,  через  район самых  густых  тропических  лесов
долины  Амазонки,  по  возвышенностям  и низменностям,  через  бешеную  реку
Мадейру,   пенистый   Тапажос   и   мощную  Шингу,  сквозь  дикую   природу,
сохранившуюся здесь  с времен  сотворения мира, пролегает загадочная  дорога
длиной более  девятисот миль и  шириной,  достаточной для того, чтобы смогли
разойтись  стая  летящих  и  стая  идущих  пешком попугаев.  Эта  дорога  не
строилась  руками человека, она неожиданно  начинается, еще более неожиданно
продолжается  и столь же неожиданно исчезает, а увидеть  ее  можно только  с
воздуха,  и  она  представляет  собой  загадку  для всех интересовавшихся ею
ученых. Что за разум смог  столь безошибочно  проложить ее, с какой целью и,
наконец,  если она  и имела какое-то назначение,  то как удалось осуществить
среди  непроходимых  зарослей это  строительство, сравнимое  по сложности со
строительством Великой  Китайской стены? Итак, на одной стороне бесчисленные
вопросы, а на другой - всего лишь одна легенда индейских племен из  бассейна
Амазонки. По  этой легенде, дорога представляет собой не что иное,  как одну
из веточек Вселенского дерева, которая когда-то давно во  время сильной бури
отломилась  от  сна одного  великого  волшебника  и упала  в  явь.  То,  что
действительно так и бьло, подтверждают многочисленные сопутствующие явления,
такие,  как встречающиеся  только в этом районе существа и  предметы, обычно
знакомые нам по снам. Это ангелы, парящие в  воздухе дома, уродцы с четырьмя
носами, женщины с водяными  волосами,  мельницы, работающие от  силы лунного
света. Местные племена уверены в том, что передвигаться  по дороге сна могут
только  совершенно искренние люди. Другим же лучше на  нее даже не вступать,
им остается пробираться через окружающие джунгли яви.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 40. "Дорога сна", аэрофотоснимок, 1: 10, 000 000, 28x20 см,
1990 год, NASA, Национальное управление по аэронавтике, Милуоки.



     После того как было найдено Вселенское дерево, Подковник разделил  свой
день на три равные  части. Первую он отдал сну, а  во сне посещал изумлявшие
его области,  исследовал дороги, пути и  тропы, которые вели  его все выше и
выше. Вторая  часть  дня, как и прежде, была  посвящена Саше и любви  к ней.
Остальные восемь часов  Подковник занимался изучением Пустоты  и поиском как
можно более успешных методов заполнения ее.
     Ему не пришлось  дарить часам много времени для того, чтобы установить,
что  Пустота  относится  к  мало  изученным  областям и  что  посвященная ей
литература заросла многовековой паутиной забвения  или страха перед знанием.
Однако главное Подковник  открыл  быстро. Пустота существовала всюду  вокруг
нас,  она  распространялась  и  тянулась,  соединялась  в  большие  Пустоты,
разделялась и  дробилась  на тысячи маленьких  Пустот,  осуществляла дерзкие
нападения или же с деланным равнодушием кружила вокруг своей будущей жертвы,
выжидая  подходящего  момента  для  удара.   Люди  когда-то   осознавали  ее
существование,  иногда боролись  против  нее, а  бывало, и легкомысленно  не
обращали  внимания на грозящую опасность.  Страшные примеры пострадавших  от
Пустоты  говорили Подковнику  о том,  что  он  имеет дело  с весьма  опасным
противником. А кроме всего прочего,  главной особенностью  Пустоты  было  ее
коварство -  она могла смириться,  выжидать  даже  не дни,  а годы, потом  с
яростью  набрасываться  на новые территории, захватывая  их  с  молниеносной
быстротой.  Чаще  всего она  завоевывала  память,  зрение (хотя пострадавший
оставался зрячим), а самым страшным и болезненным было  ее внедрение в душу.
Те, кто пытался защищаться, выдумывали разные способы: затыкали щели паклей,
обносили сеткой, заливали  смехом, украшали золотом,  покрывали драгоценными
камнями,  даже  отсекали вместе с зараженной  частью.  Некоторые  малодушные
вообще  не сопротивлялись - сдавали  рубеж за рубежом до конца, до последних
остатков собственной личности.
     Тем не менее, чем яснее становилось Подковнику, против кого он борется,
тем больше у него прибавлялось сил, он все время  находил все новые  и новые
стимулы  для постоянных и весьма многочисленных стычек.  Богомила и Эстер он
попросил взять  на себя самые маленькие частицы  Пустоты, размером не больше
зерна.  Их  только что расцветшая любовь  шутя дробила такие Пустоты в прах.
Опытные  Люсильда и  Саша,  которая уже  научилась  летать с помощью ресниц,
успешно контролировали Пустоту средних размеров, они сообщали о направлениях
движения  таких  Пустот или  же  своими  полетами расчленяли их  на  меньшие
сегменты,  с которыми  бороться было проще.  Что же  касается  самых больших
частей Пустоты,  то  за  них отвечали Молчаливая  Татьяна (так как ее  песня
достигала даже звезд), Драгор (так как он лучше  всех других истолковывал по
Энциклопедии  Serpentiana  непостижимые статьи) и сам Подковник  (так как он
просто-напросто считал себя призванным быть самым страшным,  заклятым врагом
Пустоты).
     И  хотя эта борьба  была (и не вызывало сомнений,  что и впредь  будет)
делом  мучительным,  постоянно  чреватым  самыми  неожиданными поворотами  с
непредсказуемыми   результатами,   делом,   конец   которого   было   трудно
предугадать,  -  все мы  отметили  определенное  улучшение с того  дня,  как
Подковник взялся  за уничтожение Пустоты. Трава и цветы в нашем дворе всегда
были  свежими  и  буйными,  любовь  в   доме  шла  вперед  большими  шагами,
рассказывать  сказки  стало  еще приятнее  и легче, на  небе луна появлялась
гораздо чаще,  чем месяц,  а  Лунная  заколка,  Лунные  рыбки и Лунная банка
блестели  еще  ярче.  Кроме  того,  пусть  только  никто не  поймет это  как
преувеличение, время от времени нам казалось, что Пустота так далека от дома
без крыши, что все мы, восемь человек, слились всего в два человека.
     С грустью взирая на то, как Пустота воцарилась над людьми, Государь наш
повелел по всей стране своей  воздвигнуть новые  храмы,  а  те, что пришли в
запустение, восстановить  - чтобы  вернуть  им  прежнее  величие  и красоту.
Поднявшиеся повсюду прочные стены, сверкающие купола и высокие колокольни не
давали теперь Пустоте спуститься на землю, поэтому она осталась наверху, где
ветры разодрали ее в клочья и развеяли. И народ весь начал славить  Государя
своего и нашего,  хваля  мудрость  его, по  которой  он освободил их  от той
напасти  и спас их тела и души. А в стране (тогда) наступил расцвет красоты,
земля с каждым годом родила все щедрее, женщины становились все плодовитее и
всеобщая любовь, почтение  и разум  стали  приумножаться,  а  мне,  грешному
иноку, выпало счастье все  это видеть и в  сем камне запечатлеть. В добротой
освященные  дни святородно-го  и великого Государя Стефана  Милутина, короля
сербского, и архиепископа нашего Никодима. Богу слава во веки. Аминь.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 41. Грешный инок,  "Столпы", ИЛЛЮСТРАЦИЯ одного из способов
борьбы  с Пустотой,  надпись, вырезанная  на  свежей штукатурке центрального
наоса церкви  Успения  Богородицы,  60x50 см,  1320  или 1321 год, монастырь
Грачаница, Грачаница.

     СКАЗКИ (ИЗБРАННОЕ)

     Сказка Богомила об отце, двух сыновьях и пустыне
     Жил-был царь. И было у  него два сына. Как-то раз он позвал их и сказал
так:
     - Дети мои, я уже  стар, пора мне и  отдохнуть перед смертью. Задумался
я,  кому из  вас двоих  отдать мою  корону. Но так  как  вы  оба  дороги мне
одинаково, ничего  не  решил.  Поэтому  лучше  всего  будет,  если  вы  сами
договоритесь. Завтра позову вас, чтобы узнать ваше решение.
     Услышав отцовские слова, царевичи отправились  в поле подумать  о  них.
Посреди поля росло старое дерево, под которым они еще в детстве играли. Сели
братья под деревом и молчат. Первым тишину нарушил младший:
     - Пусть царем станет тот, кто первым заберется на вершину дерева.
     Брат  его  согласился  с  таким  предложением, и оба  поспешно  полезли
наверх.
     У обоих царевичей была приблизительно равная  сила  и ловкость, поэтому
оба быстро и вместе  оказались у самой  вершины. Выше  было  не забраться  -
ветки могли не выдержать их веса.
     Переведя дух, старший царевич сказал:
     - Я -  наследник моего отца,  ветка,  на которой я стою, выше твоей. Но
его брат, который был выше ростом, думал иначе:
     - Это  правда, что  твоя ветка выше,  но  к вершине  дерева  ближе  моя
голова. Царство мое.
     Так братья препирались весь день и всю ночь. Утром царь увидел, что его
сыновей нет, забеспокоился  и послал людей на  поиски.  Придворные без труда
нашли их, но царевичи отказывались спуститься вниз до тех пор, пока не будет
решено, кто же из них победил. Увидев  это, один из приближенных вернулся во
дворец  к царю и рассказал  ему,  что  произошло. Выслушав его, царь глубоко
задумался и сказал:
     - Правы оба.  Поэтому  передай моим сыновьям, что я отдам царство тому,
кто первым спустится на землю.
     Придворный вернулся в поле  и повторил слова царя.  Услышав, что сказал
их  отец, братья  начали  поспешно спускаться  вниз.  В спешке младший  брат
поскользнулся на ветке и начал падать. Старший, увидев это, подумал, что тот
хочет решить спор прыжком, и тоже прыгнул, чтобы не отстать.
     Так что оба царевича одновременно достигли  земли, а так как высота, на
которую  они забрались, была  слишком большой, оба  остались лежать на месте
мертвыми. Придворные в смятении вернулись во дворец к царю.
     Узнав все это, царь так  загоревал, что  приказал срубить все деревья у
себя в стране.  Вскоре, тоскуя по сыновьям,  он и сам умер.  На его царство,
оставшееся  без  наследника,  напал соседний государь и разорил  его.  Народ
бежал,  разрушенные  города  заросли  бурьяном,  а ветер, которому теперь не
мешали  деревья, нанес  много песка, и на месте царства образовалась большая
пустыня.
     Сашина сказка о водяной мельниие существования
     Жил-был мельник, о  котором говорили, что он может предсказать, сколько
кому суждено прожить. Поэтому  к  нему каждый  день со всех сторон приходили
люди, просившие предсказать,  когда пробьет их  час. Для  того чтобы  узнать
это,  гость должен  был  бросить под жернов событий горсть кукурузных  зерен
жизни, а мельник по  времени  перемолки определял,  сколько лет еще осталось
ему прожить.
     Услышав  обо всем этом, царь той страны решил  посетить пророка. Но так
как  ему хотелось  прожить  как можно  дольше,  он решился  на  обман.  Царь
приказал своим  каменотесам обточить  самые твердые  камешки  и  сделать  их
похожими по  форме на кукурузные  зерна. Подготовившись  таким  образом,  он
появился на мельнице.
     Мельник принял высокого  гостя  с почтением. В тот  момент,  когда надо
было определять длительность оставшейся жизни, царь бросил  под  жернов свои
камешки. Жернов тут же заскрипел и со скрежетом стал разламываться на куски.
Поддельные кукурузные зерна оказались для него слишком твердыми.
     -- Похоже, я долго проживу, - сказал царь сквозь смех.
     - А ведь и верно, государь, судя по зернам жизни, ты вообще никогда  не
умрешь, - ответил мельник.
     Однако прошло совсем  немного времени,  как царь тяжко заболел и  стало
ясно,  что вскоре он  простится с жизнью. Неясно только было,  когда  точно.
Лежа на смертном одре, он приказал позвать к себе мельника.
     - Ты сказал, что я никогда не умру. Зачем ты меня обманул? - спросил он
гневно.
     -- Обманул не я, а твои кукурузные зерна, - ответил мельник.
     -- Но разве жернов перемолол мои зерна жизни? - удивился царь.
     -- Нет, государь, ни одного, - покачал головой мельник.
     -  Но если  все  так,  как  ты  говоришь,  то  почему же  я  умираю?! -
рассвирепел царь.
     - Потому, государь, что жернов событий от твоих зерен  разломился.  Вот
теперь ты  и  сам  понимаешь,  что в  кукурузных  зернах без жернова  смысла
немного, так же как и в жизни без событий, - спокойно возразил мельник.
     Царь  печально улыбнулся.  Увидев, что судьбу не обманешь, он  приказал
каменотесам сделать новый жернов.
     Вот  и  по сей  день этот жернов, несмотря на то что  был  сделан в  те
далекие времена, продолжает медленно-медленно вращаться.
     Однако прошло совсем немного времени, как царь сильно заболел, и  стало
ясно, что вскоре  ему предстоит проститься с  жизнью. Лежа на смертном одре,
он приказал придворным как можно скорее позвать к нему мельника.
     -- Ты  сказал, что я никогда не умру. Зачем ты меня обманул? -  спросил
он гневно, когда мельника подвели к его постели.
     -- Обманул не я, а твои кукурузные зерна, - поклонился ему мельник.
     -- Но разве жернов перемолол все зерна жизни?-удивился царь, а вместе с
ним, как камыш под порывом ветра, удивилась и вся свита.
     -- Нет  государь, ни одного, -  мельник  мотнул  головой в направлении,
противоположном ветру.
     --  Но  если  все  так, как ты  говоришь,  то почему  же  я умираю?!  -
рассвирепел царь так, что у придворных дыбом встали парики.
     -- Потому, государь, что жернов событий от твоих, зерен разломился. Вот
теперь  ты  и сам понимаешь,  что  в кукурузных зернах  без  жернова  смысла
немного, так же как и в  жизни без событий, - ответил мельник так  спокойно,
что ни одна крупинка муки не упала с его одежды.
     Царь погладил себя  по бороде.  Потом  печально улыбнулся. Увидев,  что
судьбу не обманешь, он приказал каменотесам сделать новый жернов.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 42.  Подковник, "Царь  и мельник",  ИЛЛЮСТРАЦИЯ к "Сказке о
водяной  мельнице существования",  уголь  на  бумаге,  12x10  см, 1992  год,
собственность автора.



     Так  же  как  волк  чувствует  погоню,  львица  -  опасность для  своих
детенышей,  а улитка - приближение лесного пожара,  так и мы  почувствовали,
что  должно  случиться что-то  плохое. Что? Этого мы  не  знали.  Но  что-то
ужасное,  что-то тяжелое висело в воздухе. Богомилу приснилось, что на нашем
доме выросла крыша. Прямо из кровати, в пижаме с рисунком из нотных знаков и
скрипичных ключей,  он  влетел  на  второй  этаж и только  после  того,  как
столкнулся с небом, освободился от этого кошмара. Андрей постоянно натыкался
на   опечатки  в  своих  книгах  с  расписаниями.  Erratum  в  беллетристике
представляет  собой известную опасность,  так как вводит  действительность в
заблуждение,  однако  ошибка  в  расписании  поездов,  в  историографическом
исследовании или в газете может быть просто фатальной, так как в заблуждение
вводит действительность '. В волосах Татьяны поселились одни только грустные
песни. Каждодневное расчесывание оказалось бесполезным - грустные песни вьют
свои гнезда гораздо быстрее, чем движется  проворнейшая рука. Эстер  на  дне
чашки в кофейной гуще видела дорогу из дома  без крыши.  Несмотря на то, что
картография  такого рода не  вполне признана, отрицать ее достоверность было
бы началом легкомыслия. Подковник выпустил из  рук уже сформировавшуюся идею
романа,  страницы,  еще не  взятые  в  переплет,  разлетелись по  всем  трем
временам.  У  Люсильды выпало две ресницы. Ввиду того, что потеря  коснулась
правого  верхнего  века, во время  полета  ее  угрожающе  заносило  в  левую
сторону.  Саша  была  уверена,  что  все   Счастливки  завяли.  Из-за  этого
Несчастливки должны  были начать цвести буйным цветом.  У Драгора  появились
подозрения, что  в  нашем  доме  поселилась какая-то особо  опасная Пустота.
Из-за этого предположения мы перевернули вверх дном весь дом. Куда только мы
не заглядывали - за мебель, по углам, в вазы,  под ковры. Во  дворе мы  тоже
все  пересмотрели. И хотя нигде  не  обнаружили эту давящую Пустоту, нас  не
покидало  ощущение близости  чего-то  очень  неприятного.  И это ощущение  с
каждой минутой усиливалось.
     Мы перестали выдумывать и рассказывать сказки, перестали играть и петь,
слушать мелодии, задержавшиеся  в складках штор, перестали разыгрывать  друг
друга и  шутить, перестали  наблюдать за игрой  земных и небесных узоров, мы
даже перестали разговаривать, настолько нам было страшно,  что у кого-нибудь
вырвется зловещее слово. В первый вторник начавшегося месяца марта все  наши
нехорошие  предчувствия сгустились  настолько,  что  просто  стало  темно  в
глазах.
     Несколько  мгновений  никто из  нас не  видел  ничего,  кроме черноты2,
сопровождавшейся завыванием ветра  и  страшным треском  паркета. Когда  мрак
рассеялся, мы обнаружили, что сундук с элементарной Тяжестью едва  виднеется
из дыры  в  полу  нашей  гостиной. Мы  тоже отяжелели  от  мрачных мыслей  и
обменялись медленными и испуганными взглядами.



     Перед  праздником Пасхи 1980 года  во  всех двадцати  парижских округах
рано утром  две  тысячи разносчиков  газет бесплатно  раздали жителям Города
света  почти  полмиллиона  экземпляров первого  номера газеты  под названием
"Errata   corri-ge".  На  первой  странице  газеты  была  небольшая  статья,
подписанная ее  редактором,  профессором  этики  Сорбонны  Надин Моэн, а все
остальные страницы  были  заполнены  рядами  колонок  под  общим  заголовком
"Исправления" и  отдельными  заголовками "Где",  "Написано" и "Должно быть".
Привыкшие к  многочисленным авангардным изданиям жители Парижа,  возможно, и
не обратили бы внимания на новую газету, если бы в набранной крупным шрифтом
статье  редактора  не  содержались следующие слова: "Дорогие  сограждане,  в
течение прошлых  веков, а также в  нашем веке, и  в  особенности в последнее
десятилетие,  авторы  газетных  публикаций, картографы, историки,  политики,
службы  пропаганды  и   публицистики   породили  столь  огромные  количества
неслыханной лжи,  что это  нельзя  объяснить ничем другим,  кроме  опечаток.
Хотелось бы верить, что это так, поэтому, соглашаясь  на такую игру, которая
на самом  деле является  чем-то большим,  чем игра, мы публикуем список этих
опечаток и предлагаем их  вашему суду  вместе  с  исправлениями,  как  это и
принято делать в конце любой серьезной книги".
     За несколько следующих часов в Париже  произошло больше событий, чем их
запомнили  знаменитые  улицы и  дворцы за последний  десяток лет. Содержание
расхватанной газеты распространилось  по всему  городу,  послы разных  стран
требовали  принять  их, папский нунций выразил  протест,  Правительство было
созвано  на экстренное заседание, спешно собрались  на совет члены Академии,
по  всему  городу  кучками  толпились  граждане,  со  всех  сторон  сыпались
опровержения, беспокойство воцарилось в секретных службах, возникла паника в
правлениях   крупных   корпораций,   неразбериха  охватила   министерства  и
ведомства. За всем этим шумом  из  обвинений и оправданий никто  не  услышал
револьверного выстрела в благополучном и  тихом особняке на улице Лафайет, в
результате которого  на  груди  Надин Моэн, которая  сидела склонившись  над
"Этикой" Аристотеля, образовалось красное пятно.
     Как обычно  бывает  перед праздниками, в Париже был отмечен взлет числа
краж  и  ограблений. На  этот раз  перед  Пасхой 1980  года из  подвергшихся
нападениям грабителей квартир и автомобилей загадочно исчезали лишь толстые,
отпечатанные на бумаге желтоватого цвета номера газеты, называвшейся "Errata
corrige".  Потом говорили, что специально созданные комиссии уничтожили весь
ее тираж. Другие газеты уже в  дневных выпусках превратили весь шум в глухое
молчание.  И в полной тишине чья-то рука в замшевой перчатке вытащила из-под
безжизненного тела Надин Моэн "Этику" Аристотеля. И закрыла ее. Париж утопал
в своем свете.



     Так же как  даже  на  самом черном  куске гранита  можно встретить хоть
крошечную жилку белизны, так и во всем этом зле обнаружилось что-то хорошее.
Когда от мрачных предчувствий  у всех нас потемнело в  глазах, то вследствие
того, что исчез свет, исчезли  и все тени. В эти недолгие мгновения  никто и
ничто из находящегося в нашем доме  не имело своего отражения, в том числе и
тень  Эты,  принявшая очертания дивана, больше не падала на Андрея. В полной
темноте он после многих месяцев заточения просто встал и впервые после того,
как в  тот раз щелкнул замок, сделал  шаг и  вышел  из своей  темницы. Когда
вернулся день, мы  даже не сразу  заметили, что  Андрей стоит  возле стола и
жмурится,  как человек, проведший много  времени в  темноте,  а  подушечками
пальцев  ощупывает ткань воздуха.  Сначала нам бросился в глаза  утонувший в
полу  сундук с элементарной  Тяжестью и  только потом его  улыбка.  Тогда мы
увидели и четырехугольную тень Эты, которая выбиралась из  нашего дома через
приоткрытое окно. К  счастью, во  время затмения никто не двинулся с  места,
так  что  она не зацепила новую  жертву. Волочась по  подоконнику и осыпаясь
серой  краской,  тень  навсегда  покидала нас.  Оказавшись  снаружи,  она на
некоторое время застыла в неподвижности, а затем, уносимая воздушной струей,
исчезла вдали.
     - Добро пожаловать, добро пожаловать!  - радостно восклицали мы. Андрей
ощупывал себя, протирал глаза, пересчитывал свои руки и ноги - будто
     не мог поверить,  что это именно  он. Мы  все расцеловались с ним как с
человеком, неожиданно вернувшимся после долгого и опасного путешествия.
     - Добро пожаловать, добро пожаловать! -  Радость била ключом. Смущенный
неожиданной  свободой,  Андрей  улыбался  и  с  любопытством  делал шаги  по
гостиной.
     Где: везде
     везде везде
     везде везде везде везде
     везде
     Написано: Должно быть:
     деньги широко распространенный вид идолов
     на каждом перекрестке
     политики танцоры, танцующие на обочине
     кадриль
     церковь компания по распространению,
     сохранению и продаже веры вдоль дороги
     города препятствия на дорогах
     государство большое препятствие на дорогах
     технология вершина холма миража
     картография  земли  идеология,  которая  реки,  леса,   ущелья  и  горы
представляет как препятствия, а дорожные указатели как дорожные указатели
     картография неба идеология, которая с помощью
     технологии пытается достигнуть так называемого препятствия высоты
     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  43.  Надин  Моэн, "Некоторые  общие исправления,  фрагмент
страницы газеты "Errata corrige",  напечатано вручную, 15x10 см,  1980  год,
досье М45621-7, Картотека одного министерства, Париж.



     То,  что Андрей освободился от тени Эты, заметно освежило наше  увядшее
настроение. По  этой же причине и  сундук  с элементарной Тяжестью несколько
всплыл (приподнялся) из углубления  в паркете. Правда, совсем  ненамного, но
все же этого хватило для того, чтобы  протащить под ним две толстые, крепкие
веревки и совместными усилиями извлечь оттуда этот предмет, попавший в такое
жалкое  положение. Более  серьезные результаты  могли  быть  достигнуты нами
только  во сне  -  наяву  нас  по-прежнему преследовали дурные предчувствия,
которые  были  столь  тяжелы,  что беспомощным оказался  бы  даже  рычаг, до
возможности применения которого додумался Драгор.
     Тем не менее  жизнь в  доме без крыши  постепенно  возвращалась  в свое
русло, правым берегом которого была земля, а левым - небо.  Мы сами тоже все
чаще  принимались  за свои прежние  дела:  собирали камешки на том и  другом
берегу,  искали способы, как справиться  с  опасными  водоворотами  и обойти
стороной  затхлые тишины. На  середине,  там,  где струящееся  течение можно
преодолеть, только  завязав его мертвым  узлом, мы дивились упорству Андрея,
стремившегося  нагнать общее  движение. По характеру  склонный к точности  и
пунктуальности (особенность, которая  развилась у него благодаря длительному
изучению расписаний движения транспорта), вооружившись пинцетом и кисточкой,
он успешно отыскивал и уничтожал даже самые мелкие кусочки  Пустоты, которые
особенно  опасны, потому  что  обладают способностью  проникать  в отношения
между людьми,  где сперва просто натирают мозоли, а потом, соединяясь друг с
другом, превращаются в настоящие пропасти'. Кроме того,  Андрей замечательно
показал себя, рассказывая зимние  сказки  и подолгу  гуляя по снегу,  однако
особый  талант проявил  он в  умении  ориентироваться среди множества статей
Энциклопедии  Serpentiana 2. Это было  просто маленькое  огромное чудо,  как
быстро и полностью он ожил после стольких месяцев заточения.
     Об Эте он упомянул только один раз, когда высказал  пожелание, чтобы ее
тень  нашла  свою  хозяйку  (ведь  людям, не  имеющим  отражения,  наверняка
приходится  нелегко).  Игру  в прятки  он  закончил  в  тот  день,  когда мы
устраивали торжественный обед по случаю его возвращения. Так же  просто, как
всегда ставится точка на запутанных делах, он подошел  к углу, образованному
шкафом, в котором лежала айва, и шкафом с разложенными на полках яблоками, и
коротко сказал:
     - Чур-чура, кончайся, игра!
     После чего сел за стол. Место, которое мы отвели ему, находилось  между
Богомилом и Эстер. Их влюбленные взгляды предотвращали образование  над  его
головой  высокой  концентрации   разочарования  в  любви,  чего  можно  было
опасаться, имея в виду его скорбный жизненный опыт в этом вопросе.
     Жизнь текла  дальше, вдоль  своих  берегов.  Волны  соприкасались  и  с
землей, и с небом, тихо обкатывая камни и облака.



     Любой  индивидуум,  в  сущности,  представляет  собой  определенное   и
неповторимое целое, составленное  из большого числа личностей. И несмотря на
то  что получить  реальное представление о  нас трудно, известно,  что таких
личностей может быть от всего лишь нескольких  до  двух сотен. Точное  число
установить  нелегко  еще  и  из-за  того,  что  оно  переменно -  в  течение
человеческой  жизни  в  человеке  более  десятка  раз  рождаются или умирают
отдельные личности.
     Разнообразие  личностей в каждом из  нас представляет  собой  настоящий
букет сюрпризов.  Тем  не менее нисколько не  удивляет  то, что они так  или
иначе  выживают в относительном согласии  друг с другом.  Тайна, разумеется,
кроется в гармонии - принципе, который трудно объяснить, но который при этом
понятен, принципе,  на котором покоится все и который  лежит  в основе всего
существующего и несуществующего.
     Любое  нарушение  упомянутой  выше гармонии  влечет за собой целую цепь
тяжелых   последствий.  Игнорирование   любой   из  собственных   личностей,
подавление какой-то из  них  в пользу других вызывает  образование трещин. В
трещинах  поселяются  маленькие Пустоты,  которые  постепенно  соединяются и
формируют  более  крупные.  О том, к чему ведет  дальнейшее  распространение
Пустоты, догадаться нетрудно.
     Все внутренние личности  охватываются  одной,  той, которая  называется
персоной. Эта  личность  не  идентична ни  одной  из них,  но и не  является
какой-либо  особой.  Этруски  были  тем народом, который подарил большинству
европейских языков этот  термин (phersu - существо, живущее между  видимым и
невидимым миром). Поэтому можно поверить этим древним  жителям  Апеннинского
полуострова, когда они  из глубины веков советуют нам  для полного и точного
анализа персоны пользоваться неким Западным зеркалом. К сожалению, за тысячи
лет  мир оказался наводнен таким количеством зеркал, обученных льстить своим
хозяевам,  что этот  особый  их  вид  совершенно  пропал,  забыт даже  и,  в
общем-то, простой способ их применения.



     Благодаря  интуиции,  обострившейся  во тьме многомесячного  заточения,
Андрей  безошибочно  открывал  и  переводил запутанные  статьи  Энциклопедии
Serpentiana.  Его  развившиеся чувства улавливали движения текстов в  недрах
Энциклопедии так же, как мастера, копающие колодцы, улавливали движения  вод
в недрах земли. Мы в шутку говорили, что  Андрей нашел золотую жилу, которую
теперь надо просто разрабатывать, идя по ней. Между тем, когда он истолковал
нам  статью "Превращение низших металлов в высшие металлы", мы  увидели, что
это  сравнение одной ногой стоит на полу нашей гостиной. Раньше написанное и
там и сям, теперь в Энциклопедии Serpentiana сложилось в следующее:
     КАЖДАЯ  трава  имеет свое семя.  (Энде) Библиотека -  это  кроссворд, в
котором
     КНИГА вписана по вертикали, а воздух по горизонтали. (Борхес)
     ДАЖЕ самая широкая дорога отступает перед рекой. (Андрич)
     ЕСЛИ, расстелив карту, полить ее водой и посыпать песком, можно узнать,
где брод через реку. (Кортасар)
     ОНА была теплой. (Зингер)
     Трава КАЖЕТСЯ низкой, однако ее шелест достигает наших ушей. (Виан)
     Сообщения первостепенной ВАЖНОСТИ прячутся в глазах. (Буццати)
     Они считают горы низкими потому, что горы  МАЛОЙ высоты по сравнению  с
небом. (Поло)
     Если  вы протащите СВОЮ душу через эту трещину,  то последуете за ней и
сами. (Потоцкий)
     ЗОЛОТУЮ косу завязывают лентами французского языка. (Павич)
     Каждую ночь они копали лунную ЖИЛУ. (Толкиен)
     По  утрам  они  переплетали  сны,  как переплетают  отпечатаную  книгу.
(Кальвина)  Книги,  набранные  ШРИФТОМ снов,  легче,  чем написанные  книги.
(Маркес)
     Нож: с ручкой из розового дерева. (Киш)
     Крыши церквей делают из СВИНЦА, чтобы фрески не взлетели. (Эко)
     Фунт яви СОДЕРЖИТ приблизительно два фунта снов. (Byк)
     В Китае измеряют БЛЕСК глаз, а не вес. (Фрейзер)
     ЕЕ талия. (Карвер)
     Заря ЯВЛЯЕТ небо после мрака ночи. (Црнянский)
     В старину люди застегивали СЕБЯ по всему животу на пуговицы. (Рабле)
     ИЩУЩЕМУ быстро можешь узнать судьбу, читая линии на ступне. (Рушди)
     ТЕРПЕЛИВО строящий имеет в доме много окон. (Челебия)
     На душе легко, если ВЛОЖЕННЫЙ ТРУД тяжел. (Чехов)
     Платье  ее колыхалось так ЩЕДРО, что у  птиц началась морская  болезнь.
(Хармс)
     НАГРАЖДАЯ себя за  подъем  наверх,  мы созерцали  плодородную  равнину.
(Данте)

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 44. "Превращение низших металлов в высшие металлы", золотое
тиснение,  общая длина  211  см,  год изготовления неизвестен,  Энциклопедия
Serpentiana, собственность Драгора.



     Случается,  что тот, кто раскладывает пасьянс, замирает в  страхе перед
очередной  картой.  Пальцы цепенеют,  лоб  покрывается испариной,  в  животе
судорогой  скручивается  ужас,  губы связывает  молчание. "Что  кроется  под
лабиринтом  орнамента на рубашке  карты?"  - эта мысль  пульсирует  у него в
голове,  и он застывает на  долгое время, пытаясь расслышать,  что таит  та,
другая сторона, настораживая уши и с сжимающимся сердцем распознавая звуки:
     Сначала  голоса людей,  петляющий шепот, хруст шагов, смелая перекличка
голосов,  смех... Затем  стук  и  шум машин, сгребаемой  земли, приглушенные
удары  молотами,  звуки   разрушения.  Потом  грохот   обрушивающихся  стен.
Несколько  мгновений  тишины.  Потом  дождь  осыпавшейся  черепицы.  Сначала
далекий,  потом все более приближающийся. Потом  все повторяется, один  раз,
два раза,  три  раза...  И уже тогда,  когда слух  привыкает к однообразному
повторению, когда любопытство берет верх  над  страхом, шум усиливается. Как
будто с громким окриком закрываются все двери входов и выходов. Как будто со
звоном  разбивающихся  стекол ломаются  все горизонты. Как будто со  стенами
вместе  разрушаются  и трещины,  в которые были спрятаны  воспоминания.  Как
будто дождь осыпающейся черепицы со стоном распарывает  само небо, как будто
лунное  колесо,  звеня  серебряными  спицами,  остановилось  на  самом  краю
пропасти,  там,  где постепенно  осыпается  кромка  и где верх и низ  голыми
руками ведут борьбу не на жизнь, а на смерть.
     Если такие звуки раздаются из-под  карты, ее  лучше и не открывать.  Не
вредно даже поставить на нее сверху что-нибудь как можно более тяжелое.



     Пасьянс  (patientia,  лат.  -  терпение)  -  игра  в  карты  для одного
человека,  имеющая  много вариантов. Суть игры в том, чтобы карты  одной или
нескольких колод разложить на столе по определенным  правилам, располагая их
одна на другую и одна рядом с  другими, причем в случае успешного завершения
результату придается определенное значение.
     Часто случается  так, что нам требуются две соседние или же  отделенные
друг от друга  расстоянием  карты.  В такой ситуации следует на  одной карте
загнуть ту часть, которая расположена за рамкой  карты  и  принадлежит  полю
соседней или  же удаленной карты. Согнутую  карту следует поместить на рамку
соседней или  удаленной карты таким образом, чтобы земля  и свод одной карты
служили продолжением земли и свода  соседней или удаленной карты. Если нужно
склеить листы двух карт, то  следует  отрезать по рамке северное и восточное
поле карты. Лист  с отрезанными полями  следует  наклеить  на  соседний  или
удаленный  лист карты таким образом, чтобы рамки на  том  и на  другом листе
совпали, а земля и  свод одной карты  были продолжением земли и свода другой
карты.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 45. Александр Дж. Петрович, "Составление карт", пятая часть
восьмой  главы  справочника для интересующихся "Чтение  карт  и ориентация",
10x8 см, 1970 год, Национальная библиотека Сербии, Белград.



     В полночь,  когда упал  третий  или четвертый аршин мрака, нас разбудил
звук, похожий на шорох крыльев целой стаи летучих мышей. Как могли быстро мы
спустились из своих  снов  на подушки и  полусонные повскакали  с  кроватей.
Торопливо  слезая со  своего Вселенского дерева,  Подковник  подвернул ногу.
Богомил  уронил  стул.  Об  его  "Ох!"  споткнулась  Люсильда.  На  Люсильду
наткнулась Молчаливая Татьяна. Вспорхнули испуганные  горлицы.  Лунные рыбки
попрятались в складках воды в аквариуме. Наконец Саша нашла свечу, но слабое
трепетание  ее  пламени  не  смогло  осветить  ничего  большего,  чем  общий
переполох.
     И только  мы привыкли  к  такому весу страха, как  он  вдруг удвоился -
раздался еще  более  сильный звук,  от  которого  весь дом  содрогнулся  так
основательно,  что со  стен  попадали все  трещины. Опасаясь  босыми  ногами
наступить на какую-нибудь из них, мы замерли, молча прислушиваясь, как у нас
над головами что-то угрожающе шумит и сыплется.
     -  Разволновались  призраки,  - первым  подал  голос,  правда  шепотом,
Подковник. Природа  некоторых  людей не позволяет им почувствовать, в  какой
момент язык следует держать за зубами, а в какой за зубы спрятать.
     - Насколько  мне известно,  чердака  у  нас  нет,  -  возразил  Богомил
возможности того, что снова перевесит угрожающее молчание.
     -  начал  было  Подковник, но на втором этаже снова  что-то  треснуло и
отдалось  таким эхом, что переломались все ветки  на  персиковом  деревце  и
молодом тисе в нашем дворе.
     Окно  никогда еще не обрамляло более печальной картины. Луна  плыла  по
небу  очень  странно. Ее  серебряные  спицы  и лопасти  крутились вхолостую.
Казалось,  что кто-то спарывает лунный узор.  Дул сильный ветер,  свод  неба
трепетал, как изодранный флаг.
     - Может быть, мы столкнулись с айсбергом, - прочитали мы выдох  Татьяны
на оконном стекле.
     -  Не может быть, зима уже  кончается, - стер со стекла  туманное пятно
Драгор.
     -- А что, если это метеор? - спросила Саша.
     --  Исключено, до  лета  еще  должна  пройти весна, - опять  не  соврал
Драгор.
     -  В таком случае  храбрость  под  мышку  и посмотрим, что  там наверху
происходит, - сложил Андрей вдвое и еще раз вдвое весь разговор и сунул  его
в карман пижамы.
     Пока  мы собирали храбрость, чтобы подняться  на второй  этаж, упал еще
один аршин  мрака.  Не то чтобы  мы были  особо пугливыми, просто при каждом
раздававшемся треске  храбрость выпадала у нас из  рук,  и мы никак не могли
собрать нужное нам количество.
     Наконец  в промежутке между  двумя  тресками  мы  подхватили  все,  что
смогли,  и  направились  в  сторону  второго этажа. Вдали за девятью  горами
кровоточила  заря.  Чуть-чуть,  лишь  настолько,  чтобы была заметна серость
неба. И тут дом  снова содрогнулся. Всех нас этот толчок свалил с  ног, и мы
без   колебаний   прокляли  тот  момент,  когда   покинули  гостиную.   Небо
раскачивалось,  с  его  краев  срывались  и падали вниз  оставшиеся  звезды,
громадные облака сталкивались  друг с другом, серебряные спицы луны застряли
в  черной  пропасти.  Толстый  канат  скрипа  вел  к  источнику  всех  наших
несчастий. На том месте,  где Град граничит  с Предместьем, вращали стрелами
высокие  подъемные  краны,  ломая  свод неба.  Здесь строилось  многоэтажное
здание. В окрестных  домах под красными  черепичными крышами люди продолжали
спокойно спать. Заря достигла пятой горы.
     - Трудно придется реке, которая разрушает  свои берега, рано или поздно
она  превратится в стоячую воду,  но это история не для нас, а для случайных
путников сказал Драгор.
     - Они ломают нашу крышу, люди, на помощь,  ломают нашу крышу! - кричала
Эстер, но ветер уносил ее слова прямо в круговорот не слышимости.
     Подъемные  краны  продолжали  под прикрытием  последнего  аршина  мрака
взламывать голубоватый  свод. На этом месте, видимо, было задумано построить
какое-то особенно  высокое  здание. Заря уже обосновалась на отрогах третьей
горы.
     Замерзшие от беспомощности,  с  глазами,  расширившимися от неверия, со
сжимающимися  сердцами, по-прежнему стояли  мы на втором  этаже нашего дома.
Когда   заря   коснулась  второй  горы,  краны   остановились.  Люди  начали
просыпаться. Несмотря на  то  что наступил  день,  наши  солнечные  часы  не
работали. Жители домов под красными крышами спешили по  параллельным улицам,
непрестанно поглядывая на свои механические часы, не замечая!


     Была  на свете одна река. По утрам ее воды  отливали зеленым, в полдень
по ним  разливался румянец, а  к  вечеру  они отсвечивали синевой.  Волны ее
попеременно  через  одну  были   и  быстрыми  и   медленными.  С  одинаковой
бережностью несла она на поверхности и кузнечика, и листья, и пену, и лодки.
Все зло отправляла  она в водовороты и скользила по  своему  руслу спокойно,
непрестанно лаская  оба своих берега, один из которых был из земли, а другой
-  из неба. Так же как земля и небо дарили ей направление, так и она платила
им добром  - обкатывала нежностью воды  камни  и  облака. Первый берег  реки
всегда был плодородным, второй - ясным. Так текли вода и время.
     Но  вечна только  борьба добра и зла,  все  остальное  длится непонятно
сколько.  Что  произошло  -  то  ли  вода  возгордилась,  то  ли  водовороты
взбесились, то ли быстрые волны  поглотили медленные, то  ли владельцы лодок
захотели плыть гораздо  быстрее? Что случилось, вряд  ли кто  сейчас помнит.
Только река  стала бурлить, клокотать и бесноваться, нисколько не заботясь о
своих берегах. Волна за волной ударялись и в землю,  и в небо, дробя  камень
за  камнем,  облако за  облаком, немилосердно  разрушая  оба  берега.  Земля
покрылась грязью, а  небо -  илом, И сама река превратилась в мутный. поток,
не перестав, однако, при этом пожирать свои берега,  разливаясь  вширь сверх
всякой меры, теряя в затопленном пространстве  всякое  направление. В начале
конца, истратив силу, без направления, которое раньше ей  определяли небо  и
земля, разлившись, превратилась она в стоячую воду, воду, которая никуда  не
течет и ничего не приносит.
     Достойна восхищения изобретательность наших строителей. В тот  лее день
было доставлено около сотни ящиков,  наполненных флейтами. Тем, кто особенно
чувствителен,  раздали  вату  для  ушей, так  как в  процессе сварки  флейты
испускают умоляющий звук.  Монтаж труб длился  недолго.  Из  многоэтажки еще
некоторое время слышался то один, то другой звук плененных  инструментов, но
когда  по флейтам  пустили воду,  убитую подогревом  в  бойлерной, наступила
мертвая тишина, готовая к приему жильцов.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  46.  Р.  К.,  "Гордость  строителей  -  пуск  центрального
отопления  в  новом многоэтажном  здании  на  границе  Града  и Предместья",
черно-белая фотография, 20x5 см, 1992 год, "Городская газета" (No 1794).


     Как стальные обручи держат в бочке собранный в  одно  целое мрак, так и
действительность под болезненные стоны  беспощадно ломала голубое и по всему
своду сбивала одну к другой трещины, образуя еще большую, широкую и глубокую
Пустоту.  Если в нее не опустить  хоть что-то,  емкость  с мраком непременно
разорвется,  и  тогда не найти  такого средства, которое могло бы остановить
разливающуюся  темноту.  Поэтому  в бочку  на  всякий  случай  всегда  стоит
что-нибудь  поместить. Виноделы из долины Мозеля до сих пор сохранили обычай
после того, как бочка опустела, бросить в нее  крупную виноградину, чтобы до
нового урожая тьма не взяла там слишком большую силу. А так как у нас больше
всего было фантазии, мы  решили вступить в бой против Пустоты с единственным
оружием, которое у нас всегда было под рукой и в избытке.
     -- Фантазия? -  спросила  Эстер. -  Что такое  фантазия?  То же, что  и
иллюзия?
     - Вовсе нет, фантазия - то, что есть, хотя многим кажется, что его нет.
С иллюзией же  наоборот,  она представляет собой  то,  чего  нет, но  многие
думают, что есть, - отвечал Драгор и вдоль и поперек.
     -  Кажется, это не  слишком тщательно  причесано, -  смутилась Эстер от
такого объяснения.
     - И  не  должно  быть, - улыбнулся Драгор. - Тщательно причесана только
действительность, причем как таковая она и нежелательна.
     - Вот! - Подковник,  как  всегда, должен  быть первым.  - Я представляю
себе  поле.  Точнее,  склон холма,  полого  спускающийся к реке,  по берегам
которой растут ивы.
     -  Трава,  как  я вижу, переливается  от  теней облаков. Пышные  облака
пронзает солнечный луч, - переводит Драгор Татьянино пение.
     - На склоне  холма полевые цветы. Маленькие по  размеру,  но большие по
цвету. Над цветами по склону скачет белый  конь. Когда его Тело простирается
в галопе, сверкает его круп. На нем верхом скачет Дух, - добавляет Саша.
     - Конь и наездник, Тело и Дух, промчавшись сквозь ивы, вступают в реку.
Летят  брызги  от  водяной дорожки.  Шуршит  речная  галька.  Вдоль покрытой
волнами  дороги белый  конь  и  наездник скачут  к перекрестку устья, оттуда
вдоль меньшей речки, дальше вдоль ручья к источнику, - подает голос Богомил.
     -  Время  от времени белый конь сокращает себе путь за  счет  берега из
земли. Иногда срезает угол по берегу  из  неба. С правой стороны он  кажется
принадлежащим  компании  из выдр, раков и речных черепах, с  левой похож  на
собрата бекасов, уток и журавлей, - слышен голос Люсильды.
     - Потом  они возвращаются  на водяную дорогу. Прокладывают  путь  стаям
рыб, идущим на нерест. Среди колосьев травы,  растущих вдоль ручья,  по краю
каньона, над  пропастью, все  выше,  к источнику  стремятся  они,  -  быстро
добавляет Андрей.
     - У источника, высоко в горах, под старым, величественным деревом, конь
и наездник останавливаются, - коротко сообщает Эстер.
     - Белый конь  наклоняется над водой и пьет из начала дороги. В источник
по его Телу  соскальзывает и  Дух, чтобы первой водой умыться, - заканчивает
Богомил.
     Потом мы  все молча рассматриваем  фантазию. Тишина столь густа, что до
нас  не долетает  ни  треск балок, ни звук  ударов  по  нашей голубой крыше,
которые  наносят  подъемные  краны  и  от   которых  она  все  более  опасно
прогибается.
     -  Как  приятно  и спокойно  высоко  в горах,  - первой говорит Саша по
прошествии получаса.
     -- Очень приятно, - соглашаемся все мы.
     -   Я  все  спрашиваю  себя:  почему   же  это   просто  фантазия?..  -
разочарованно бормочет Эстер, мечтательно играя ивовым листком, вплетенным в
ее кудри.
     - Эх, - вздыхает  Драгор и проводит рукой по  своим волосам, похожим на
гриву.
     Синие глаза  Татьяны  скользят  по нам.  Слышно усталое дыхание Андрея,
Подковник  раскуривает трубку и  протягивает  Саше  каплю  прозрачной  воды,
каким-то чудом оказавшуюся на его ладони. Эстер записывает в своем дневнике:
"Сегодня  вечером  у нас была коллективная фантазия. Это  то  же самое,  как
когда в  темноту  пустой бочки кладешь  виноградину  или  закрываешь в шкафу
лаванду, чтобы тьма не проделала Пустоты на твоем теплом джемпере".
     Отметив конец  записи точкой, Эстер  оборачивает свою  тетрадь  запахом
табака из трубки Подковника.
     --Чтобы обложка не обтрепалась, - объяснила она, хотя никто ни о чем не
спрашивал.
     Скрип  свода заглушает клокотание воды далекого источника. Глухие удары
размашисто отсчитывают  что-то над нашим  домом без  крыши. На границе между
Градом и Предместьем уже звонко куют тяжелые обручи  для того, чтоб опоясать
ими мрак. Тонкие слои нежного и ароматного табачного дыма покрывают  мебель,
как белое полотно в доме, из которого все уехали.
     Ветхозаветные народы называли его Соленым  морем. К его берегам из серы
(под  которыми  каются  сожженные грешники  Содома  и  Гоморры)  на  тяжелых
повозках, запряженных волами, в  огромных глиняных сосудах, которые охватить
могла бы  только  взявшаяся  за  руки семья из пяти человек, привозили тьму,
тщательно  собиравшуюся в течение целого года. Чтобы не рассеялось по свету,
мрачное содержимое сосудов высыпалось в воду, которая никуда не вытекает.
     Позже  к  тому же самому месту, называвшемуся теперь Lacus Asphaltites,
тянулись  и римские караваны, спотыкающиеся  под  солнцем пустыни  и  грузом
запечатанных гипсом,  полных мрака амфор. Тьма всех провинций находила конец
в бесплодной воде, обнесенной каменными столбами, каждый из которых мог быть
несчастной женой Лота и которые все вместе  напоминали римлянам  о  том, что
при возвращении  не стоит оглядываться назад. Арабы лишь изменили имя озера,
назвав  его Бахр  Лот.  Тьму  они  доставляли  в  больших  мехах  на  спинах
терпеливых верблюдов.  Объятые идеей света,  они благодарили Пророка  за то,
что он  одарил их возможностью окончательно проститься с мраком. Со временем
череда сменявших  друг  друга имен  прервалась  и остановилась  на  названии
Мертвое  море. С вниманием, столь же основательным, как и мудрость,  люди не
допускали, чтобы тьма распространялась, и по-прежнему  продолжали перевозить
ее, теперь уже в  бочках, поэтому  им  удавалось всегда  контролировать  всю
Пустоту  мира.  Однако  когда червь грызет  веками, он не обходит стороной и
хорошие обычаи. Стремительно умножая  тьму, люди перестали заботиться  об ее
устранении,  все реже думая о своих  душах, а еще реже  о потомках.  Пустота
разлилась по небу и рассеялась по земле, оставляя глубокие  омуты, настолько
коварно  глубокие,  что  они  втягивают  в  себя  только  дух,  оставляя  на
поверхности однообразные тела.
     Судя по всему,  Пустота сделает  непроходимыми дороги  еще до того, как
будут  излечены хорошие  обычаи. Мертвое  море спокойно. Оно  ждет, что люди
вспомнят о Содоме и Гоморре.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 47. Макс А. Штайман, "Метафизический пейзаж Мертвого моря с
легендой  в шести цветах", масло на холсте,  160x140 см, 1929 год, Еврейский
музей, Франкфурт.



     Когда почтальон  Спиридон  с трудом перешагнул через  порог  (чесночные
зубчики  мы подложили не только под телефон, но и  под коврик  перед дверью,
надеясь  таким  способом воспрепятствовать  проникновению в наш  дом  плохих
вестей),  мы  уже  поняли, что он  не  несет нам ничего  хорошего. В руке он
держал серый конверт, рот его был завязан смущенным узлом, ноги заплетались,
как  печальные  ветки  плюща, а в  одном  и другом глазу, это было прекрасно
видно,  он  нес грусть пойманной  бабочки. Да, мы все поняли, что это  оно и
есть, то самое. Оставалось только прочесть содержание письма и таким образом
окончательно  установить,  что  же все  эти дни  давало  о  себе знать таким
тяжелым предчувствием.
     В трещины на небе еще  с утра  начали забиваться мокрые облака,  на вид
нездоровые,  даже гнилые.  Солнечные  часы  упорно  отказывались  показывать
время,  хотя мы потратили немало сил  в безуспешных  попытках их починить. В
доме было мало света,  и Лунная банка начала  блестеть  и переливаться еще в
полдень. Старая хитрость - заняться  наблюдениями  за природой  вместо того,
чтобы  читать  письмо,  - сейчас уже  сработать  не  могла. Драгор  надорвал
конверт и развернул бумагу, засыпанную черными буквами печатной машинки.
     Да, в соответствии со статьей той и той такого-то и такого-то закона  и
ввиду того, что предусмотрено  снести ваш квартал, потому что на этом  месте
будет  построен деловой центр, великолепный, с широкими, просторными холлами
и  тропическими растениями,  искусственными,  но это  совсем незаметно,  что
обеспечит  сближение нашего города по уровню  с мировыми  центрами, и, таким
образом, вам поэтому будет предоставлена квартира общей  площадью, в корпусе
таком-то,  подъезд такой-то,  этаж  такой-то,  между этажами  такими-то, вид
туда-то   и  туда-то,   с  современными  сантехническими  коммуникациями,  с
подключением  к  спутниковой антенне, центральным отоплением  и еще лоджией,
хорошо застекленной в интересах вашей  безопасности, без права  обжалования,
срок тот  и тот, датировано таким-то числом,  зарегистрировано в канцелярии,
подпись уполномоченного лица, место для печати, печать.
     Центр, покинуть  дом,  подключение,  срок,  подпись, печать! Нас словно
окатило волной слабости.  У Саши закружилась голова. Подковник стиснул зубы.
Печальный  плющ распространялся,  вытесняя  воздух,  и стало  трудно дышать.
Письмо  выпало  из  рук Драгора.  На миг  мы  понадеялись, что  черные буквы
осыплются  с  бумаги  и  достаточно будет подмести  пол,  как все забудется.
Однако этого не случилось.
     За окнами подъемные  краны  снова начали  вспарывать стрелами небо. Оно
закачалось. Одна из трещин с быстротой молнии устремилась в нашу сторону. На
полпути она расширилась настолько,  что,  достигнув места  над нашим  домом,
была уже полна  мрачных облаков. В  гостиной стало так темно, что почтальона
Спиридона никто толком не расслышал.
     -- Некоторые уже переселяются.
     - Переселяются? А  куда?  Неужели  туда?  Ведь  в этих коробках  нельзя
разломать  потолок, там не вырастишь персиковые  бриллианты... -  прошептала
Эстер.
     -- Боюсь, что вам тоже придется, - повесил голову почтальон.
     - Ни в коем случае, ни в  коем случае! Я читал, что трубы отопления там
сделаны из  флейт, площадь поверхности окна не может превышать одной седьмой
части  от  поверхности пола, а вода попадает в квартиру  уже мертвой, а небо
там слишком  близко для того, чтобы поверить,  что оно настоящее. Ни  в коем
случае! - закричал Богомил вместо всех нас.
     Облака  порезались о края  свода.  Отломилось  несколько тысяч  тяжелых
капель. На потолке первого  этажа проступили желтоватые точки. И, не считая,
мы точно знали, что их ровно 666.  Когда  мы приблизились  к Южному зеркалу,
было уже, поздно - пятна пожирали белизну известки. Наш дом стал протекать.
     -Хорошо,  -  спокойно  сказал  Андрей.  - Ясно,  что  мы  не собираемся
поселиться  в этих  коробках,  но ясно и то, что отсюда нам  придется  уйти.
Осталось подумать - куда же.
     Ни  о  чем  специально  не  договариваясь,  каждый  из  нас  взялся  за
какое-нибудь  дело.  Саша и Эстер маникюрными ножницами  обреза ли печальный
плющ, нам нужно было как можно  больше свободного места в гостиной. Люсильда
принесла  для всех нас дождевые плащи. Молчаливая Татьяна  заварила чай. Для
защиты  мебели от  влаги Подковник старательно и часто пускал  клубы дыма. К
чаю Богомил с помощью кларнета сделал несколько музыкальных медальонов. Одну
из  Драгоровых  карт,  которые  не описывают  ни  небо,  ни  землю, а именно
свернутый трубкой и запечатанный печатью  кусок чистой бумаги, Андрей, ловко
размотав, расстелил по  ковру, прижимая края  узорами, чтобы карта снова  не
скрутилась.
     Молча, не  прибегая ни  к каким  инструментам', с помощью одних  только
собственных взглядов мы прочерчивали направление движения.
     Чтобы  нам  было  как можно светлее работать,  Андрей время  от времени
встряхивал  Лунную  банку.  Перемешиваясь, лучи сияли гораздо ярче,  освещая
серебряным светом только что появившиеся пространства.



     Карты  можно  составлять  без  цепей,  веревок,  шагов,  треугольников,
компасов, астролябий,  теодолитов,  циркулей,  карандашей,  ручек, ластиков,
линеек,  микрометров,  планиметров,  транспортиров,  курвиметров,  подзорных
труб, планшетов, миллиметровой  бумаги,  биноклей,  дальномеров, квадрантов,
нивелиров, диоптров и секстантов. Нельзя - без храбрости.

     Даже самый большой лист бумаги ограничен краями. Если картограф
     хорошо  знает свое  дело,  то ни одна  из дорог не окажется  перерезана
краем. А если он к  тому же обладает воображением, то по настоящему именно с
этого места дорога и начнется

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  4В. "Паспарту карты,  не изображающей  ни небо, ни землю",
чистая бумага бесконечных размеров, собственность случайного прохожего.



     Список самых важных дел, которые нужно сделать  до того, как мы покинем
дом без крыши: Придерживаться этого списка.
     Замесить хлеб.
     Попросить Молчаливую Татьяну спеть прощальную песню.
     Дать почтальону Спиридону в обмен на тачку с двумя  колесами аквариум с
Лунными рыбками.
     Сделать  из  воздушных пузырьков, накопившихся  в  аквариуме,  бусы для
нежной половины обитателей дома без крыши.
     Отдельно подарить почтальону Спиридону  дюжину отражений тети  Деспины.
Отражения  завернуть в красивую бумагу для  подарков и завязать разноцветной
ленточкой.
     Диван Андрея сжечь.
     Книги с расписаниями поездов, пароходов и пр. забыть. Можно и навсегда.
Ожидание  на  перронах  и  причалах  -  это  совсем  не  то  же  самое,  что
путешествие.
     Внести  деньги на счет господина  Арона  Хартмана с  целью  дальнейшего
осуществления операции "Голубые сети".
     Оставить строителям письменную просьбу  ломать дом медленно - чтобы ему
было не так больно.
     Заложить в жестяные коробки и банки самые свежие воспоминания.
     Уложить в третий,  обычный, морской  сундук  Энциклопедию Serpentiana и
остальные книги, мундштуки, трубки и все принадлежности к ним,  переписку  с
господином Половским, взгляды со второго  этажа дома,  все банки со сливовым
вареньем (с  листиками герани), клубок красных  ниток  от  сглаза, ужасающий
пейзаж  работы  Подковника,  по  два  яблока  и  две  айвы  с  наших шкафов,
оставшиеся  скульптуры из  мыла, минимум пять  бутылок абрикосовой  наливки,
нет, минимум шесть бутылок абрикосовой наливки, необходимую  одежду и обувь,
все предметы,  требующиеся  для  поддержания личных  отношений  с  гигиеной,
кустик  фиалок,  миску  с землей из  нашего  двора,  свечи  и  хлеб, который
предстоит испечь.
     Не забыть собрание Воображаемых точек и другие коллекции.
     Напомнить Саше, чтобы заколола волосы Лунной заколкой.
     Очистить кларнет от остатков грустных мелодий и положить его сверху, на
все остальные вещи.
     Переписать в  маленький  блокнот все  Анатомики  для того,  чтобы лучше
находить общий язык с людьми и самими собой.
     Найти соответствующую  сетку. В сетку положить Лунную  банку. Подвесить
все это на переднюю часть тачки в качестве средства борьбы против темноты.
     Испечь в дорогу уже упоминавшийся хлеб.
     Приготовить  веревку  потолще,  чтобы  привязать   к  тачке  сундук   с
элементарной Легкостью.
     Приготовить по  крайней  мере  восемь  воздушных шариков,  наполнить их
чистым смехом, а  затем привязать к  сундуку  с элементарной  Тяжестью. Этот
тяжелый сверх всякой меры предмет' транспортировать описанным способом.
     Бережно  упаковать  все   четыре   зеркала  и   поместить  их  в  сфере
досягаемости для глаз на случай экстренной необходимости.
     Собрать все засохшие цветы для пуговиц на рубашки и пальто.
     Обязательно взять, упаковав в плетеные корзины, все сохранившиеся и  не
сохранившиеся  в памяти  сны, коллективную  фантазию  и  все  досказанные  и
недосказанные сказки. Все это сложить очень осторожно, чтобы не помялось.
     Сделать из толстого картона  переплет  для заполненных и  незаполненных
карт,  которые  не представляют  ни небо,  ни  землю.  На переплете написать
торжественными  буквами "АТЛАС",  а  на  первой странице тот  текст, который
содержится в последнем, пятьдесят втором, комментарии.
     Посмотреть, чтобы все  покинули дом, и  если  потребуется,  пересчитать
друг друга, и даже не один раз.
     Взять с собой  для украшения  и на  счастье  каждому по  одному  цветку
Счастливки.


     Всю ночь мы по очереди шутили. Смех собирала самая внимательная из всех
нас Молчаливая  Татьяна. Она привыкла иметь дело с песнями, и ей было хорошо
известно, как обращаются с  такого рода  нежной материей. Наполненные шарики
она тут  же привязывала к сундуку  с  элементарной Тяжестью.  Большой сундук
поддавался с  трудом, он сварливо  скрипел,  упрямо  не хотел  отделяться от
пола,  дрожал  от  бешенства,  упорно  сопротивлялся легкости; но  и  мы  не
отступали. Замахиваясь  на него все более веселыми шутками, мы поднимали все
более воздушные волны смеха. И наконец,  когда восьмой шарик был наполнен до
самой завязки, сундук сдался и немного приподнялся, совсем чуть-чуть, но уже
этого было достаточно для того, чтобы подтащить под него небольшой сквозняк.


ОТПЛЫЛ, ВЕРНЕШЬСЯ С ДРУГОЙ СТОРОНЫ

     Atlas  spekuli  sive tabulae  orbis  neque  terrae  neque  caeli (Атлас
описания или карты круга ни земли, ни неба (лат.).
     Лаже  если  постоянно плыть в  одном направлении,  независимо  от  всех
задержек  в  пути,  в гавань,  из которой  отплыл,  возвращаешься  с  другой
стороны. Первое, что  сделал  Жоакин Алмейда де Круш,  один из  девятнадцати
оставшихся   в  живых  с  корабля   "Виктория",  попросил  дать  ему  самого
быстроногого  скакуна, чтобы  как  можно скорее попасть в свой родной город.
Именно этим объясняется то,  что картограф  Магеллана  прибыл в  Лисабон  на
полночи раньше, чем известие, что  одному из  кораблей удалось обогнуть мир.
Хотя  Жоакин Алмейда де Круш  не  был дома более трех лет, кожа  его ступней
помнила расположение комнат, и в кабинет он вошел, не  зажигая по пути свет.
Себя  он  застал  в кресле  спящим  сном,  младшим  на  сорок  времен  года.
Изнуренный цингой, частыми  сменами ветра  и солнца, реальности  и фантазии,
картограф Магеллана подошел к столу и взглянул на разложенные на нем бумаги.
На одном  листе,  несомненно  заглавном, было написано: "АТЛАС". Стараясь не
разбудить  того, первого,  Жоакин Алмейда  де  Круш обмакнул перо в открытую
чернильницу и дописал: "A tlas speculi sive tabulae orbis neque terrae neque
caeli". Потом, не выдержав, нежно провел рукой по волосам того, первого.
     Утром по Лисабону  разнеслась новость, что, даже если постоянно плыть в
одном направлении, независимо от всех  задержек в пути, в гавань, из которой
отплыл, возвращаешься  с  другой  стороны.  Разбуженный бурлением голосов на
улице, автор новелл Жоакин Алмейда де Круш протер глаза и выбежал из дома.
     --   Вернулась  только   одна   "Виктория"!  В   живых  осталось  всего
восемнадцать человек! Магеллан не вернулся! - выкрикивали вокруг.
     -- Восемнадцать?- спросил  Жоакин Алмейда де Круш ближайшего прохожего,
какого-то моряка, пораженного цингой.
     - Да, восемнадцать, - подтвердил человек со знакомым ему лицом.
     -- Мы с вами раньше встречались?- снова спросил автор новелл.
     --  Ох,  сомневаюсь,  - сказал  человек  слабым голосом.  - Я  прибыл с
совершенно другой, с противоположной стороны.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ 49. Неизвестный  автор, "Жоакин Алмейда де Круш, портрет  в
молодости",  масло на холсте, 60x40 см, 1552 год,  Галерея Нуньо  Гонсалеса,
Лисабон.


     Мы  выходим из  синего шара нашего сна, шагаем сквозь удаляющееся утро,
проносим свои шкуры сквозь цвета запаха, беремся за руки, ведем друг друга в
даль  полудня. Там,  обходя стороной тени  кубистских  зданий, оставляем  за
собой скрип колес и слова разговора.
     На  этот раз  созвездия  не собрались на нашем небе.  Пустота покрывала
собой  весь свод. Ветер  отделил пробором  восток от запада и юг от востока.
Север  расширился благодаря  горизонту. Луна  мучилась  в одной  из  трещин.
Тяжелая ночь открывала тяжелое утро.
     -- Нужно уходить, пока вся Пустота на небе, - прошептал кто-то.
     -- Соберемся, и в путь, - добавил Драгор.
     ИЛЛЮСТРАЦИЯ   50.   "Ситуационная   карта   неба   над    нашим   домом
непосредственно  перед  отправлением  в  путь",  1992  год,  Астрономическая
обсерватория, Белград.


     Таня  уже  спела  прощальную  песню,  однако,  пока  почтальон Спиридон
помогал нам вынести все  вещи,  перечисленные в списке переселения, ее голос
продолжал витать по дому без крыши. Более того, даже когда гостиная осталась
полностью  пустой,  Татьянина  песня  вела  себя  так,  будто  все  предметы
продолжали оставаться  на своих местах. Заключительная строка, быстро-быстро
взмахивая  крыльями,  обогнула  отсутствующий шкаф с яблоками, поднялась  на
отсутствующий  шкаф  с айвой, а  затем взлетела  на отсутствующий  стол.  На
мгновение  послышалось,  как  бьется  взволнованное сердце  песни,  а  потом
настала тишина. Пришел час отправляться в путь.
     Оглядываясь по  сторонам, вслух пересчитывая друг друга, припоминая, не
забыли ли чего-нибудь, снова  собираясь и пересчитывая друг друга, оказались
мы перед  дверьми. Протирая глаза, засоренные  слезами,  первой  вышла  она.
Сразу же после этого во дворе оказался и я. Все Пустоты были на своде, и все
мы восьмеро выглядели сейчас как двое.
     Спиридон уже выкатил тачку на  дорогу.  У ворот мы  простились. Мне  он
крепко пожал  руку, а ее поцеловал в щеку.  Некоторое время  мы смотрели ему
вслед, пока он медленно шел по улице, неся аквариум с Лунными рыбками. Рыбки
пускали серебряные пузырьки.
     Мы скользнули вниз по дороге. Она шла рядом со мной, а я, толкая  тачку
с вещами, совсем как  в песне, рассыпал  по сторонам скрип колес. Да, именно
так мы и шли, обходя стороной тени кубистских зданий.
     На первом перекрестке мы остановились. Русло улицы здесь разделялось на
три ветки. Полдень, набирая все большую силу, тек вдоль уже покинутых домов,
между остатками берега из земли и берега из неба.
     -- Куда? - спросил я сам себя.
     --  По  карте, -  ответила  она  и взяла  со сложенных  на тачку  вещей
"Атлас".Я молча смотрел, как  она развязывает красную  ленточку и  открывает
папку.
     -   Думаешь,   карта  точно   составлена?   -   спросил,   как   всегда
подозрительный, Подковник.
     -- Конечно, мы же сами делали ее для себя, - ответила Люсильда.
     - Где  кларнет?  -  прошептал  Богомил.  -  На распутье  всегда  хорошо
что-нибудь сыграть, распутать дороги.
     -- Подожди чуть-чуть, уберу волосы с ушей, - улыбнулась Саша.
     -  Вот  по этой дороге, - показал  Андрей на ту улицу, где  было меньше
всего теней.
     -  Счастливо, -  дотронулась  Эстер до  невидимого цветка Счастливки  в
петлице моего пальто.
     -  Счастливо,  и в  путь,  -  сказал  Драгор  и  дотронулся  до  цветка
Счастливки в ее волосах.
     Ветер запутался в шали Молчаливой Татьяны. Муслиновый шелк надулся, как
парус. Одна из вышитых золотом горлиц вспорхнула и прощебетала  венок вокруг
ее и моей головы:
     - Выше  мелководья подушек,  глубже  снов, сквозь  голубое,  в бумажной
ладье...
     Мы продолжали идти. Довольно высоко над землей, привязанные веревками к
тачке, покачивались морской сундук с элементарной Легкостью и морской сундук
с элементарной  Тяжестью. Первый  парил сам собой. Второй  несли по  воздуху
надутые разноцветным смехом шарики.
     Весной, когда  воздух над горой Змаевац  продувают византийские ветры и
он становится еще более  прозрачным, путник,  который идет не  только  туда,
куда несут его ноги, за растениями и  съедобными грибами, может заметить над
этой не такой уж  высокой  возвышенностью  парящий в воздухе портал, гораздо
более   старый,   чем  человеческий   век,  рукотворное   сооружение,  редко
встречающееся даже в краях, более родственных фантазии.  Несмотря  на то что
сделан он  из камня (розового  мрамора, усыпанного листьями бессмертника)  и
вес  его  превышает  двадцать тонн, этот бывший  вход  в постоялый двор  для
случайных путников  годы  и годы  парит над  вышеназванной горой, безмятежно
покачиваясь, будто он не тяжелее  птичьего пера. И если уме начать листать в
обратном порядке историю необычного портала, надо рассказать и о том, как он
оказался в  воздухе в XX веке, после  того  как тихое, почти незаметное,  но
упорное землетрясение разрушило две трети  древних сооружений, в частности и
тот  самый,  расположенный  рядом с  невидимой  дорогой,  постоялый двор,  о
котором   шла  речь   вначале.  Словоохотливые  рассказывали,  а  молчаливые
засвидетельствовали: "Продолжительности такого удара, а  длился он  не менее
десятка лет,  не выдержало  бы  и менее вертикальное здание.  Постоялый двор
испещрился трещинами,  которые наполнились  пустотой. И  наконец одним серым
утром он простился с видимым человеческому глазу существованием, дрогнув при
этом не  больше, чем бессмертник в  момент, когда на него наваливается зима.
Лишившись стен, портал и восемь окон оказались в воздухе,  подобно тому, как
остается висеть  над  землей бумажный змей. Серый зимний ветер в тот  же миг
раздул все окна в восемь сторон света, а розоватый вход, слишком тяжелый для
того,  чтобы лететь, и  слишком легкий  для  того, чтобы  упасть, остался  в
каких-то двадцати метрах  над горой, которая после этого  загадочного случая
получила определенное название - Змаевац".

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  51.  Адам Спан,  "Портал  с улыбающимся ангелом",  розовый
мрамор, 940x430 см, год создания неизвестен, Змаевац, окрестности Кралева.
     К этому  нужно  еще добавить,  что  создателем парящего  портала  и  не
сохранившихся до нашего времени окон был некий самоучка Адам Спан, человек с
кратким  именем и долгим дыханием. Рассказывают, что фамилия  Спан выросла у
него оттого, что на его лице никак не хотела прорастать борода. Единственное
свое произведение для заказчика, имя  которого осталось тайной,  он создавал
ровно пятьдесят два  года, изо дня в день, из часа в час, с коротким отдыхом
в  ночь полнолуния, единственное время,  когда  он спал, правда совсем мало,
ровно  столько, сколько ему было нужно для того, чтобы сделать вдох,  потому
что наяву он  вообще никогда не дышал.  Сотня  помощников,  с головы до  ног
запорошенных каменной пылью, покинула Адама Спана еще до того,  как из глыбы
розового  мрамора   проглянули   очертания   переплетающихся  фантастических
созданий  и  извивающихся  растений.  Еще  сотня  сбежала  тогда,  когда под
пальцами мастера начала вырисовываться фигура портала (и утраченных  окон) -
ангел с улыбающимся лицом. И  под конец лишь третья сотня  помощников, через
пятьдесят  два   года   мучительного  труда,   увидела,   как   А  дам  Спан
удовлетворенно вздохнул  наяву -  после того как  из мягко  улыбающихся  губ
ангела  послышался  смех, смех  столь  легкий, что мог  вынести  тяжелый вес
камня.  Сияла  ночь  полнолуния,  когда  постоялый  двор  для  путников  был
закончен. Его нашел  бы даже слепец  -  таким  звонким  был  смех  ангела на
портале. А дам Спан, безбородый каменотес, умер в ту же ночь. Он задохнулся,
потому что забыл окунуться в сон,  чтобы  вдохнуть воздух. Тот,  кто, листая
страницы истории в  обратном порядке, доберется до  начала, сможет прочитать
все так, как оно было. В те периоды  года, когда сюда не долетают прозрачные
византийские  ветры,  смех изваянного ангела над Змаевацем свидетельствует о
том, что нет ничего такого, чей корень тяжести нельзя пресечь нежностью.

     ИЛЛЮСТРАЦИЯ  52.  Адам Спан,  "Портал с  улыбающимся ангелом",  деталь,
розовый мрамор,  940x430 см, год  создания  неизвестен, Змаевац, окрестности
Кралева.


     Even  the  biggest  piece   of  paper  is  bounded  by  edges.  If  the
cartographer is capable, though, no road will  be cut by a margin. And if he
is an imaginative person too, the road will really begin from that  place...
*


     Все это, все эти книги вокруг нас, все они - это лишь малая часть стены
Башни, строка или две строки содержания, полка или две полки строк, всего-то
немного кирпичиков  древних  сот.  Только где-то в  складках пространства  и
времени  существует еще одна, нетронутая  комната, свидетельствующая о былом
блеске Вавилонской библиотеки, в настоящее время развеянной по всему Свету.
     Даже самый большой лист бумаги ограничен краями. Если картограф  хорошо
знает свое дело, то ни одна из дорог не окажется перерезана краем. А если он
к  тому же обладает  воображением,  то  по-настоящему именно с  этого  места
дорога и начнется (англ. ).
     Там,  в  этой  комнате, мерцают  две лампы,  в  одной  из которых  свет
золотой,  а в другой - серебряный.  Они упрямо  отделяют свет от тьмы. Внизу
под лампами  в центре шестиугольной комнаты сидит Старик, который  помнит те
времена, когда люди еще умывались сводом. Пол вокруг  Старика покрыт грудами
пергаментов, папирусов  и бумаг, изломанными  гусиными перьями, флакончиками
из матового  стекла,  связанными в пучки  тростниковыми ручками  с вставными
металлическими перьями, рамками, на которых сушатся растянутые куски пестрой
кожи уробора, костяными скребками, шилами, иглами и нитками, сотнями клочков
бумаги с записями...
     На столе, украшенном резьбой  резких ветров  Сеннаарской пустыни, перед
терпением  Старика,  перед  его  седой  бородой  находится  Serpentiana.  На
Энциклопедии лежит небольшая книга под названием  "Атлас". Название написано
от  руки,  торжественными буквами. Сверху на обложке  книги  спокойно  стоит
небольшой сосуд с высоконебесносиними чернилами.
     В  правой  руке  Старик держит цветущую ветку вереска. Верхушкой  ее он
ловко касается источника  с высоконебесносиними  чернилами  и описывает круг
вокруг названия книги "Атлас".
     Потом он выпрямляется над столом. Ждет, когда высохнут чернила, и тогда
наобум  открывает  Энциклопедию Serpentiana, палимпсест бесконечных  статей,
всеобъемлющую книгу,  единственную  книгу,  в  которой сохранился  точный  и
полный план, от этажа до этажа, от комнаты до комнаты, от кирпича до кирпича
Вавилонской башни-библиотеки. Две лампы -  одна золотыми, другая серебряными
лучами - освещают  страницу  с точным чертежом величественного здания. Как и
сотни  тысяч раз до этого, Старик  внимательно считает,  пальцами левой руки
выдергивает  из  бороды  спутавшиеся  волоски, снова  и  снова  оценивает  и
взвешивает небольшую книгу  "Атлас", возвращается взглядом к плану постройки
в Энциклопедии  Serpentiana,  выбирает свободный  кирпич и  вписывает в него
кружочек,  нарисованный  высоконебесносиними чернилами.  Отложенное  перо из
покрытой цветами  ветки  вереска  отдыхает  в  сосуде  с высоконебесносиними
чернилами.
     Правильно ли он  внес новую книгу в общее  собрание книг, возрастает ли
Башня  к  добру, Старик  проверяет  так же,  как  сотни  тысяч раз  до того.
Несколько мгновений он  осматривает воздух,  захватывает  пальцами одну нить
света  золотой  лампы и одну  нить света серебряной и осторожно сплетает  их
друг  с  другом. Один конец  тончайшей пряжи прикладывает  к  верхней  части
постройки, второй свешивает вниз наподобие отвеса.

Last-modified: Fri, 03 Jun 2005 07:24:07 GMT

Оцените этот текст: