сама перебралась через борт. Спустившись в воду,. она улеглась на матрац. Он угрожающе раскачивался, но Ева не боялась. Она мстила Прингшеймам, и ей было наплевать, что произойдет с ней самой. Она осторожно гребла, подталкивая спасательные жилеты впереди себя. Ветер дул в спину, и матрац двигался легко. Через пять минут она уже обогнула камыши, и теперь ее нельзя было увидеть с катера. Где-то впереди была открытая вода, баржи, а значит, и земля. Тут она поняла, что ветром ее матрац прибивает к камышам. Дождь прекратился. Тяжело дыша, Ева лежала на матраце. Если избавиться от спасательных жилетов, то будет легче. С катера все равно до них не добраться. Она стала заталкивать их в камыши, но вдруг остановилась. Может, один стоит оставить? Она отцепила один жилет от общей связки и умудрилась надеть его на себя. После этого она снова легла лицом вниз на матрац и начала грести по течению в ту сторону, где протока расширялась. Салли прислонилась к двери и с отвращением посмотрела на Гаскелла. -- Ну и дурак же ты, -- сказала она. -- И зачем тебе надо было все выбалтывать? Что ты теперь собираешься делать? -- Разведусь с тобой для начала, -- сказал Гаскелл. -- Я отсужу у тебя по алиментам все, что у тебя есть. -- Ничего подобного. Ты не получишь ни цента, -- заявил Гаскелл и выпил еще водки. -- Да раньше ты сдохнешь, -- сказала Салли. -- Я сдохну? -- Гаскелл усмехнулся. -- Уж если кто и сдохнет, так это ты. Крошка с сиськами тебя прикончит. -- Она остынет. -- Думаешь? Попробуй открыть дверь и убедись. Давай, отпирай дверь. Салли отошла от двери и села. -- На этот раз ты действительно влипла, -- сказал Гаскелл. -- Надо же тебе было подобрать чемпионку по борьбе. -- Пойди и успокой ее. -- Ни за что. Я скорее выйду с завязанными глазами против носорога. -- Он улегся на койку со счастливым выражением лица. -- Знаешь, во всем этом есть нечто смешное. Тебе стоит взяться за эмансипацию неандертальца. Женская эмансипация в эпоху палеолита. Она -- Тарзан, ты -- Джейн. Завела себе зверинец. -- Очень смешно, -- сказала Салли. -- А твоя какая роль? -- Я -- Ной. Скажи спасибо, что у нее нет пистолета. -- Он положил голову на подушку и уснул. Салли сидела, глядя на него с ненавистью. Она была напугана. Евина реакция оказалась такой бурной, что Салли потеряла уверенность в себе. Гаскелл прав. В поведении Евы есть что-то доисторическое. Она вздрогнула, вспомнив темную фигуру, надвигающуюся на нее на палубе. Салли встала, пошла на камбуз и отыскала длинный острый нож. Потом вернулась в каюту, проверила, хорошо ли закрыта дверь, легла на койку и попыталась заснуть. Но заснуть не удавалось. Снаружи доносились какие-то звуки. Волны бились о борт катера. Завывал ветер. Господи, как же все запуталось. Салли покрепче сжала нож и принялась думать о Гаскелле и о том, что он сказал насчет развода. Питер Брейнтри сидел в кабинете стряпчего мистера Госдайка и обсуждал с ним проблемы, связанные с Уилтом. -- Они держат его с понедельника, а сегодня четверг. Насколько я знаю. они не имеют права держать его так долго, не пригласив к нему адвоката. -- Если он не просит адвоката, а полиция хочет его допросить, и он согласен отвечать на вопросы и отказывается пользоваться своими юридическими правами, то, честное слово, я не знаю, что я могу здесь сделать, -- говорил мистер Госдайк. -- Вы уверены, что ситуация именно такова? -- спросил Брейнтри. -- Насколько мне удалось выяснить, именно такова. Мистер Уилт не просил свидания со мной. Я разговаривал с инспектором, который ведет это дело, я уже говорил вам об этом, так вот, совершенно очевидно, что по какой-то необъяснимой причине, мистер Уилт готов оказывать полиции помощь в расследовании, пока они считают это необходимым. Если же человек отказывается воспользоваться своими юридическими правами, то он сам несет ответственность за возможные последствия. -- Вы абсолютно уверены, что Генри отказался встретиться с вами? Может, полиция вас обманула? Мистер Госдайк покачал головой. -- Я много лет знаю инспектора Флинта, -- сказал он, -- и он не тот человек, чтобы не дать подозреваемому воспользоваться своими правами. Простите, мистер Брейнтри, я хотел бы помочь, но в данных обстоятельствах боюсь, честно говоря, что я ничего не смогу сделать. Склонность мистера Уилта к обществу полицейских мне совершенно непонятна, но у меня нет никаких оснований вмешиваться. -- Вы уверены, что они не применяют к нему каких-нибудь суровых мер или чего-нибудь в этом роде? -- Дорогой мой, какие суровые меры? Вы насмотрелись слишком много фильмов по телевизору. У нас в стране полиция не прибегает к насилию. -- Они были очень грубы, когда разгоняли демонстрацию наших студентов, -- заметил Брейнтри. -- Ну, студенты -- совсем другое дело, а студенты, принимающие участие в демонстрациях, получают по заслугам. Политические провокации это одно, а такие убийства на семейной почве, в одном из которых ваш приятель мистер Уилт, по-видимому, замешан, совсем Другое. Честно могу признаться, что за мою долгую практику мне не приходилось сталкиваться с делом, в котором полиция бы не цацкалась с домашним убийцей и не относилась бы к нему, я бы даже сказал, с симпатией. В конце концов, они все тоже женатые люди, а потом у мистера Уилта ученая степень, и это немаловажно. Если вы профессионал, -- а несмотря на всякие разговоры, преподаватели техучилища в какой-то степени все же профессионалы -- можете быть уверены, что полиция ничего неподобающего себе не позволит. Мистер Уилт в полной безопасности. Уилт действительно чувствовал себя в безопасности. Он сидел в комнате для допросов и с интересом разглядывал инспектора Флинта. -- Мотив? Что ж, интересный вопрос, -- сказал он. -- Если бы вы меня спросили, почему я вообще женился на Еве, мне бы было затруднительно объяснить вам это. Я был молод и... -- Уилт, -- сказал инспектор Флинт, -- я не спрашиваю тебя, почему ты женился на своей жене. Я спрашиваю, почему ты решил ее убить. -- Ничего такого я не решал, -- возразил Уилт. -- Значит, это было непредумышленное действие? Мгновенный импульс, с которым ты не смог справиться? Безумие, о котором ты теперь сожалеешь? -- Ни то ни другое и ни третье. Прежде всего, это не было действие. Это была просто фантазия. -- Но ты признаешь, что такая мысль приходила тебе в голову? -- Инспектор, -- сказал Уилт, -- если бы я следовал каждой мысли, приходящей мне в голову, то меня бы уже осудили за растление малолетних; мужеложство, разбой, грабеж, нападение с целью нанесения тяжких телесных повреждений и массовое убийство. -- Все эти мысли приходили тебе в голову? -- В разное время, пожалуй, -- ответил Уилт. -- Чертовски странный у тебя умишко. -- Как и у подавляющего большинства. Рискну предположить, что бывают такие странные мгновения, когда и вы... -- Уилт, -- сказал инспектор, -- не бывает у меня таких странных мгновений. Во всяком случае, не было, пока я с тобой не познакомился. Значит, так, ты признаешь, что думал об убийстве своей жены... -- Я сказал, что такая мысль приходила мне в голову, в основном, когда я гулял с собакой. Это было вроде игры с самим собой. Не больше. -- Игры? Ты ведешь собаку на прогулку и думаешь о том, как бы прикончить миссис Уилт? Не назвал бы это игрой. Скорее, отработкой замысла. -- Неплохо сказано, -- похвалил Уилт с улыбкой, -- особенно насчет преднамеренности. Ева скрючивается в позе "лотоса" на ковре в гостиной и думает только о прекрасном. Я же веду эту чертову собаку на прогулку и думаю об ужасном, пока Клем гадит на газоне в Гренвильском парке. Но в том и другом ∙случае конечный результат один и тот же. Ева поднимается и идет готовить ужин и мыть посуду, а я прихожу домой, смотрю телевизор или читаю и ложусь спать. Ничего не меняется. Все остается, как прежде. -- Теперь изменилось, -- сказал инспектор. -- Твоя жена изчезла с лица земли в компании с блестящим ученым и его женой, а ты сидишь здесь и ждешь, когда тебе предъявят обвинение в убийстве. -- Которого я не совершал, -- добавил Уилт. -- Что ж, и такое случается. -- Наши пальчики устали, мы писали... -- К чертовой бабушке пальчики. Где они? Куда ты их дел? Скажи мне. Уилт вздохнул. -- Я бы рад, да не могу. Честно, -- сказал он. -- Но теперь, когда вы отрыли пластиковую куклу... -- Не отрыли. И не скоро отроем. Мы до сих пор пробиваемся через скальный грунт. Не раньше чем завтра докопаемся, в лучшем случае. -- Хоть есть чего ждать, -- заметил Уилт. -- Полагаю, тогда вы меня отпустите? -- Черта с два. В понедельник я возьму тебя под стражу. -- Без всяких улик? Без трупа? Не имеете права. Инспектор улыбнулся. -- Уилт, -- сказал он, -- у меня для тебя есть новости. Нам и не нужен труп. Мы можем задержать тебя по подозрению в убийстве, судить и признать виновным без всякого трупа. Может, ты и умный, но наших законов ты не знаешь. -- Тогда я должен заметить, что у вас, ребята, непыльная работенка. Значит, вы можете выйти на улицу, схватить любого ни в чем неповинного прохожего, засадить его и обвинить в убийстве, не имея на то никаких оснований? -- Оснований? У нас их навалом. Пятна крови и выбитая дверь. Пустой дом в жутком беспорядке, затем эта чертова штука на дне ямы. А ты говоришь, у нас нет улик. Заблуждаешься. -- Значит, нас двое, заблуждающихся, -- сказал Уилт. -- Я тебе еще кое-что скажу, Уилт. Вся беда с такими негодяями как ты в том, что вы считаете себя слишком умными. Вы перебарщиваете и в конце концов выдаете себя с головой. Если бы я был на твоем месте, я бы сделал две вещи. Знаешь какие? -- Нет, -- сказал Уилт, -- не знаю. -- Первое, я бы вымыл ванную комнату, и, второе, я бы держался подальше от этой ямы. Я не стал бы пытаться сбить нас со следа всякими заметками. делать так, чтобы тебя обязательно увидел сторож и являться в дом мистера Брейнтри в полночь по уши в грязи. Я бы затаился и не высовывался. -- Но я же не знал про пятна крови в ванной, и, если бы не было этой мерзопакостной куклы, я бы не бросал ее в яму. Я бы пошел спать. Вместо этого я надрался и вел себя как последний идиот. -- Дай-ка я тебе еще кое-что скажу, Уилт, -- сказал инспектор. -- Ты и есть идиот, бля, хитрый идиот, но все равно идиот. Надо бы тебе проверить голову. -- Все какое-то разнообразие, -- сказал Уилт. -- Ты о чем? -- Проверить голову, вместо того чтобы сидеть здесь и слушать оскорбления. Инспектор долго и внимательно его изучал. -- Ты это серьезно? -- В смысле? -- Насчет проверить голову? Ты готов подвергнуться обследованию квалифицированного психиатра? -- Почему нет? -- сказал Уилт. -- Все быстрей время пройдет. -- Вполне добровольно, ты понимаешь. Никто тебя не заставляет, но если ты сам хочешь... -- Послушайте, инспектор, если свидание с психиатром поможет мне убедить вас, что я не убивал свою жену, я буду. только счастлив. Можете воспользоваться детектором лжи. Можете напичкать меня лекарствами, заставляющими человека говорить правду. Вы можете... -- Во всем этом нет необходимости, -- сказал Флинт и поднялся. -- Достаточно будет и психиатра. И если ты рассчитываешь, что тебя признают виноватым, но сумасшедшим, забудь об этом. Эти парни разбираются, кто сумасшедший на самом деле, а кто симулирует сумасшествие. -- Он направился к двери, но остановился. Вернулся и, перегнувшись через стол, сказал: -- Скажи мне только одну вещь, Уилт. Почему ты сидишь здесь так спокойно? Твоя жена неизвестно где, у нас есть улики, говорящие об убийстве, есть ее двойник, если верить тебе, под десятиметровой глыбой бетона, а ты и усом не ведешь. Как это тебе удается? -- Инспектор, -- сказал Уилт, -- если бы вы в течение десяти лет читали лекции газовщикам и вам бы задали за это время столько же дурацких вопросов, как мне, вы бы поняли. Кроме того, вы не знаете Еву. Когда вы с ней познакомитесь, вы поймете, почему я не волнуюсь. Ева вполне способна позаботиться о себе. Может, она и не семи пядей во лбу, но у нее врожденный инстинкт выживания. -- Господи, Уилт, без этого ей бы с тобой двенадцать лет не прожить. -- Есть у нее это. Вам она понравится, когда вы с ней встретитесь. Вас потом водой не разольешь. Вы оба все понимаете буквально и питаете пристрастие к ерунде. Из мухи слона делаете. -- Из мухи? Уилт, меня от тебя тошнит, -- сказал инспектор и вышел из комнаты. Уилт тоже встал и начал ходить взад и вперед. Он устал сидеть. С другой стороны, он был собой доволен. Он превзошел себя и гордился тем, что так вел себя в ситуации, которую многие бы сочли ужасной. Но для Уилта это было нечто другое, первый за многие годы вызов. Когда-то газовщики и штукатуры тоже бросали ему вызов, но он научился с ними управляться. Следует на все реагировать шуткой. Пусть болтают, задают вопросы, а ты отвлеки их, пусть ставят тебе ловушки, а ты расставляй свои, но самое главное, что от тебя требуется, -- это решительно отвергать их утверждения. Что бы они ни утверждали с абсолютной уверенностью, например, что все стоящие парни из Кале, все, что от тебя требуется, это сначала согласиться, а затем напомнить, что половина великих людей в истории Англии были иностранцами, например Маркони и Лорд Бивербрук, и что даже мама Черчилля была янки, или расскажи, что англичане произошли от уэльсцев, как и викинги и датчане, и оттуда перейди через индийских врачевателей к национальной службе здравоохранения и контролю за рождаемостью или к любой другой теме, которая заставит их сидеть тихо, в недоумении, тщетно стараясь изобрести какой-нибудь сногсшибательный довод, чтобы доказать, что ты не прав. Инспектор Флинт был точно такой же. Он был более одержимым, но тактика у него была такая же, как и у студентов техучилища. Кроме того. он взялся за дело не с того конца и слишком энергично, и Уилта забавляло, как полицейский пытается навесить на него убийство, которое он не совершал. Он даже почти ощущал себя важной персоной и настоящим мужчиной, чего с ним давно не случалось. Он был невиновен, сомнений в этом не было. В этом мире, где все остальное было сомнительным и ненадежным, достойным скептического отношения, факт его невиновности был очевиден. Впервые в своей взрослой жизни Уилт был уверен в собственной правоте, и эта уверенность давала ему силы, которых он в себе не подозревал. Более того, он ни на минуту не сомневался, что Ева рано или поздно появится, жива и невредима, и попритихнет, когда узнает, к чему привела ее импульсивность. Так ей и надо. Подумать только, взять да и прислать ему эту мерзкую куклу. Ей еще придется сожалеть об этом до конца своих дней. Да-да, если кто и пострадает от всей этой заварухи, то это старушка Ева с ее вечной занятостью и командирскими замашками. Ей придется немало потрудиться, чтобы объяснить все Мэвис Моттрам и соседям. Эта мысль приятно позабавила Уилта. Даже в техучилище к нему теперь станут относиться иначе, уважать его. Уилт слишком хорошо знал особенности либерального сознания. Нет сомнений, что, когда он вернется, на него наденут венец мученика. И героя. Они будут из кожи лезть вон, чтобы убедить самих себя, что никогда не верили в его виновность. И повышение он получит, и не только потому, что он хороший преподаватель, но чтобы они могли снять с себя чувство вины перед ним. Вот тебе и заклание жирного тельца. 14 Но пока что в техучилище речь о заклании жирного тельца не шла, во всяком случае, применительно к Генри Уилту. Неотвратимость приезда в пятницу комиссии из Национального аттестационного комитета, который неминуемо должен был совпасть с извлечением покойной миссис Уилт из-под бетона, вызывало настроение близкое к панике. Правление заседало почти беспрерывно, а памятные записки распространялись с такой скоростью, что практически никто не успевал их прочитывать. -- Нельзя ли перенести визит? -- поинтересовался доктор Кокс. -- Как можно будет что-либо обсуждать в моем кабинете, если в это время прямо под окном из земли будут по частям извлекать миссис Уилт? -- Я попросил полицию вести себя как можно незаметнее, -- сказал доктор Мейфилд. -- Пока что незаметно, чтобы ваша просьба возымела какие-нибудь результаты. -- сказал доктор Боард. -- Да и их самих невозможно не заметить. Сейчас, например, не менее десятка полицейских глазеет в эту яму. Заместитель директора решил внести в обсуждение нотку оптимизма. -- Счастлив сообщить, -- обратился он к собранию, -- что мы восстановили подачу энергии к столовой. Вы сможете хорошо пообедать. -- Если только я смогу есть, -- сказал доктор Кокс. -- Потрясения последних дней отнюдь не улучшили мой аппетит. А когда я вспоминаю о несчастной миссис Уилт... -- Старайтесь о ней не думать, -- посоветовал заместитель директора, но доктор Кокс безнадежно покачал головой. -- Попробуй не думать о ней, когда эта проклятая бурильная машина целый день грохочет под окнами. -- Кстати, о потрясениях, -- вставил доктор Боард. -- Я до сих пор не могу понять, как вышло. что водителя этого механического штопора не убило током, когда он перерезал электрический кабель. -- У нас в данный момент столько своих проблем, что вряд ли стоит заниматься этой, -- заметил доктор Мейфилд. -- Мы должны донести до сознания членов комитета, что наше училище заслуживает повышения разряда, поскольку предлагает слушателям обобщенный курс, имеющий фундаментальную подструктуру, основанную на единении культурных и социологических факторов, ни в коей мере не являющихся взаимозаменяемыми, и содержит солидное количество академических сведений, способных дать студентам интеллектуальное и церебральное... -- Кровоизлияние? -- предположил доктор Боард. Доктор Мейфилд взглянул на него с негодованием. -- Сейчас не время для шуток, -- возразил он сердито. -- Или мы добиваемся повышения ранга училища, или даже не начинаем эту затею. И если да, то у нас только один день для выработки структуры и тактики подхода к комиссии. Итак, какие будут предложения? -- В каком смысле? -- спросил доктор Боард. -- Какое отношение наше упорство, неважно есть оно или нет, имеет к структуре нашего, так называемого тактического подхода к комиссии, которая едет к нам из Лондона? Если на то пошло, то скорее уж комиссия подходит к нам, а не наоборот. И вообще, здесь я бы поискал какие-то иные слова. -- Уважаемый заместитель директора, -- возмутился доктор Мейфилд. -- Я вынужден выразить протест. Поведение доктора Боарда абсолютно непонятно. Если бы доктор Боард... -- Был в состоянии понять хотя бы десятую часть того жаргона, который с точки зрения доктора Мейфилда является английским языком, то, возможно, он и смог бы выразить свое мнение, -- прервал его доктор Боард. -- В данной же ситуации слово непонятно" скорее относится к синтаксису доктора Мейфилда, а не к моему поведению. Я всегда считал... -- Джентльмены, -- вмешался заместитель директора, -- полагаю, будет разумнее сейчас оставить распри между отделениями и перейти непосредственно к делу. Последовало молчание, прерванное доктором Коксом. -- Как вы думаете, нельзя убедить полицию сделать какое-то ограждение вокруг ямы? -- Непременно попрошу их об этом, -- заверил доктор Мейфилд. Затем они стали обсуждать, чем развлечь членов комитета. -- Я распорядился насчет выпивки перед обедом, -- сказал заместитель директора, -- да и сам обед надо, по возможности, растянуть, чтобы создать у них соответствующее настроение. Тогда на послеобеденные заседания и останется мало времени, и надо надеяться, они пройдут более гладко. ---- Если наша столовая не приготовит на обед. бифштекс в тесте, -- заметил доктор Боард. На этой саркастической ноте собрание закончилось. Как и встреча мистера Морриса с корреспондентом газеты "Сандей пост". -- Разумеется, я не говорил полиции, что у меня есть правило нанимать на работу маньяков, склонных к убийству, -- орал он на репортера. -- Кроме того, все, что я говорил, должно было остаться, как я понял, строго между нами. -- Но вы же сказали, что считаете Уилта сумасшедшим, и что, по вашему мнению, большинство преподавателей отделения гуманитарных наук -- чокнутые? Мистер Моррис с ненавистью посмотрел на репортера. -- Если быть точным, то я сказал, что некоторые из них... -- С придурью? -- спросил репортер. -- Нет, не с придурью, -- закричал Моррис, -- а просто, ну скажем, слегка неуравновешенны. -- А полиция говорит, вы сказали иначе. Они "утверждают... -- Мне безразлично, что говорит полиция о том, что я якобы сказал. Я знаю, что я говорил, а чего нет, и если вы подразумеваете... -- Ничего я не подразумеваю. Вы сделали заявление, что половина ваших преподавателей с приветом, и я хочу, чтобы вы это подтвердили. -- Подтвердил? -- зарычал Моррис. -- Вы приписываете мне слова, которых я никогда не говорил и еще хотите, чтобы я их подтвердил?! -- Так говорили или не говорили? Вот все, что я хочу знать. То есть, если вы высказали ваше мнение о подчиненных... -- Мистер Макартур, мое мнение о подчиненных -- мое личное дело. Оно не имеет никакого отношения к той газетенке, которую вы представляете. -- Три миллиона людей познакомятся с вашим мнением в воскресенье утром, -- сказал Макартур, -- и меня совсем не удивит; если этот Уилт подаст на вас в суд. конечно, если они выпустят его из каталажки. -- На меня в суд? За что, черт побери? -- Прежде всего за то, что вы обозвали его маньяком, склонным к убийству. Заголовки "ЗАВЕДУЮЩИЙ ГУМАНИТАРНЫМ ОТДЕЛЕНИЕМ НАЗЫВАЕТ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ МАНЬЯКОМ. СКЛОННЫМ К УБИЙСТВУ" потянут тысяч на пятьдесят. Удивлюсь, если он получит меньше. Мистер Моррис поразмыслил над перспективой оказаться нищим. -- Ваша газета такого, не напечатает, -- пробормотал он. -- Я имею в виду, Уилт и на вас может подать в суд. -- Ну, нам-то не привыкать к этому. У нас это сплошь и рядом. Мы заплатим, для нас это копейки. Вот если бы вы захотели нам помочь... -- Он замолчал, давая Моррису возможность переварить услышанное. -- Что вы хотите знать? -- спросил мистер Моррис с несчастным видом. -- Может, какие-нибудь смачные истории с наркотиками? -- оживился Макартур. -- Ну, сами знаете. ЛЮБОВНЫЕ ОРГИИ ВО ВРЕМЯ ЛЕКЦИЙ. Такое нравится читателям. Еще насчет онанизма и тому подобное. Дайте нам хорошенькую историю, и мы отпустим вас с крючка в деле с Уилтом. -- Вон из моего кабинета! -- завопил мистер Моррис. Макартур встал. -- Вы еще об этом пожалеете, -- сказал он и направился вниз в студенческую столовую в надежде собрать грязь о мистере Моррисе. -- Никаких тестов, -- сказал Уилт возмущенно. -- Они врут. -- Вы полагаете? -- спросил доктор Питтмэн, психиатр-консультант из Фенлэндской больницы и профессор криминальной психологии университета. Голова у него была какая-то яйцевидная. -- Полагаю, это очевидно, -- сказал Уилт. -- Вы показываете мне чернильное пятно, и я нахожу, что оно похоже на мою бабушку, лежащую в луже крови. Вы что, считаете, я" так вам и скажу? Что я, идиот? Для этого надо быть полным придурком. Нет, я скажу, что оно напоминает мне бабочку, сидящую на герани. И каждый раз будет то же самое. Я буду думать, на что это похоже, но говорить я буду прямо противоположное. И что это вам даст? -- Можно и из этого сделать кое-какие выводы, -- заметил доктор Питтмэн. -- Вам что, для выводов обязательно чернильное пятно? -- спросил Уилт. -- Доктор Питтмэн сделал пометку относительно интереса Уилта к крови. -- Вы можете сделать выводы, просто исходя из формы головы человека. Доктор Питтмэн с мрачным видом протер очки. Он не любил, когда делали выводы, исходя из формы головы. -- Мистер Уилт, -- сказал он, -- я здесь по вашей просьбе, чтобы подтвердить, что вы нормальны, а самое главное -- решить, способны ли вы, по моему мнению, убить свою жену и поступить с ее телом так отвратительно и бессердечно. Я не хочу чтобы ваши слова как-то повлияли на мой окончательный и объективный вывод. Уилт озадаченно посмотрел на него: -- Должен заметить, вы не слишком много оставляете себе места для маневра. Поскольку мы с вами отказались от всяких тестов, я полагал, что единственное, на чем вы можете основывать свои выводы, это мои слова. Вряд ли вы способны определить что-то по шишкам на моей голове. По-моему, этот метод слегка устарел, не так ли? -- Мистер Уилт, -- сказал доктор Питтмэн, -- тот факт, что у вас есть садистские наклонности и вы получаете удовольствие от привлечения внимания к физическим недостаткам других людей, ни в коей мере не заставит меня признать, что вы способны на убийство... -- Очень порядочно с вашей стороны, -- сказал Уилт, -- хотя. честно говоря, я считаю, что на убийство способен любой при подходящих, вернее, неподходящих, обстоятельствах. Доктор Питтмэн едва удержался, чтобы не подтвердить его правоту. Вместо этого он улыбнулся одними губами. -- Генри, как вы думаете, вы рациональный человек? -- спросил он. Уилт нахмурился: -- Если не возражаете, я предпочел бы обращение "мистер Уилт". Хоть я и не плачу вам за эту консультацию, но все же предпочитаю официальное обращение. Улыбка исчезла с лица мистера Питтмэна: -- Вы не ответили на мой вопрос. -- Нет, я бы не назвал себя рациональным человеком, -- сказал Уилт. -- Тогда, может быть, иррациональным? -- Ни то ни другое. Просто человеком. -- Разве человек ни то ни другое? -- Мистер Питтмэн, хоть это ваша специальность, а не моя, но я полагаю, что человек способен рационально рассуждать, однако действует он не всегда в рациональных рамках. Человек -- это животное, разумеется, развитое животное, хотя, если вспомнить Дарвина, все животные развиты до определенной степени. Давайте скажем так: человек -- это одомашненное животное, временами склонное к насилию... -- А какое животное вы, мистер Уилт? -- спросил доктор Питтмэн. -- Одомашненное или склонное к насилию? -- Опять все сначала. Современный человек просто одержим этими примитивными противопоставлениями. Или-или, по Кьеркегору13, как сказала бы эта сучка Салли Прингшейм. Нет, не скажу, что я полностью одомашнен. Спросите мою жену. Она лучше знает. -- В каком смысле вы не одомашнены? -- Доктор Питтмэн, я люблю пердеть в постели. Мне это нравится. Этим трубным звуком антропоид. сидящий во мне, единственно доступным ему способом утверждает свое право на территорию. -- Единственно доступным способом? -- Вы не видели Еву, -- сказал Уилт. -- Когда вы с ней познакомитесь, вы поймете, что утверждать что-то -- ее прерогатива, не моя. -- Вам кажется, что миссис Уилт вас подавляет? -- Мне не кажется, это на самом деле так. -- Она помыкает вами? Она взяла на себя господствующую роль в семье? -- Ева такая, какая она есть. Она ничего не взяла. Она просто такая. -- Какая? -- Вот здесь и закавыка. -- сказал Уилт. -- Что у нас сегодня? У меня здесь все дни перепутались. -- Четверг. -- Значит, сегодня четверг: Тогда она Бернард Лич. -- Бернард Лич? -- Керамист, мистер Питтмэн, известный керамист, -- сказал Уилт. -- Завтра она будет Маргот Фонтейн, а в субботу мы играем в бридж с Моттрамами, значит, она будет Омаром Шарифом. В воскресенье она превратится в Элизабет Тейлор или Эдну О'Брайен, в зависимости от того, что там будет в цветном приложении, а днем мы поедем покататься, и она будет Евой Уилт. Пожалуй, это единственное время за всю неделю, когда я вижу подлинную Еву, да и то потому, что я сижу за рулем, а ей нечего делать, кроме как тихо сидеть и приставать ко мне со всякими глупостями. -- Кажется, картина проясняется, -- сказал доктор Питтмэн. -- Миссис Уилт нравится, так сказать, играть в разные роли. Отсюда неустойчивые взаимоотношения, при которых вы как муж не можете вести четкую и уверенную роль... -- Доктор Питтмэн, -- сказал Уилт. -- гироскоп может, вернее, должен, вращаться, и тем не менее ему удается достичь устойчивости, практически не имеющей равных. Если вы понимаете принцип работы гироскопа, то, возможно, вы согласитесь. Дело вовсе не в том, будто нашему браку не хватает устойчивости. Чертовски неприятно каждый день иметь дело с центробежной силой, но с устойчивостью здесь все в порядке. -- Но вы же только что сказали, что она не взяла на себя господствующую роль в семье? А теперь вы говорите, что у нее сильный характер. -- У нее не сильный характер. Она сама -- сила. Есть разница. А что касается характера, то у нее их так много и все такие разные, что уследить за ними просто и нет никакой возможности. Скажем так, она целиком и полностью погружается в образ того, кого она в данный момент изображает, причем с неистовством и / упорством, достойными лучшего применения. Помните эту серию фильмов с Гарбо. которые несколько лет назад показывали по телевизору? Так вот, в течение трех дней Ева была дамой с камелиями, и по сравнению с ней сцена смерти по телевизору выглядела, как пляска святого Витта, будьте уверены. -- Картина проясняется, -- заметил доктор Питтмэн и записал в блокноте, что Уилт патологический лжец с садо-мазохистскими наклонностями. -- Очень этому рад, -- сказал Уилт. -- А то инспектор Флинт думает, что я убил ее и Прингшеймов в приступе кровожадности и избавился от их тел каким-то изощренным способом. Даже про кислоту упоминал. Это ж бред собачий. В смысле, где это я добуду столько соляной кислоты, чтобы растворить три трупа, один к тому же с излишком веса? Об этом и думать не стоит. -- Безусловно, -- согласился доктор Питтмэн. -- И вообще, разве я похож на убийцу? -- жизнерадостно спросил Уилт. -- Конечно же, нет. Вот если бы вы сказали, что Ева прикончила этих мерзавцев, а с моей точки зрения это надо было сделать давным-давно, то я отнесся бы к такому предположению серьезно. Да поможет Бог тем несчастным, которые окажутся поблизости, когда она вообразит себя Лиззи Борден. Доктор Питтмэн бросил на него хищный взгляд. -- Вы что, хотите сказать, что ваша жена убила миссис и мистера Прингшеймов? -- спросил он. -- Вы это имеете в виду? -- Нет, -- сказал Уилт, -- не это. Я всего лишь хотел сказать, что, если Ева что-то делает, она вкладывает в это всю душу. Когда она убирает в доме, она-таки убирает. Давайте я расскажу вам об антисептике. Она жутко боится заразы... -- Мистер Уилт, -- поспешно перебил доктор Питтмэн, -- мне неинтересно, что делает миссис Уилт с антисептиком. Я пришел сюда, чтобы попытаться понять вас. Скажите мне, у вас есть привычка совокупляться с резиновой куклой? Такое происходит регулярно? -- Регулярно? -- спросил Уилт. -- Что вы имеете в виду под регулярностью: что это происходит как правило или же периодически? Ведь ваше представление о правилах может сильно отличаться от моего. -- Я имею в виду, вы часто это делаете? -- Делаю? -- удивился Уилт. -- Я вообще этого не делаю. -- Но я так понял, что вы специально подчеркивали, что у куклы есть влагалище? -- Подчеркивал? Ничего подобного. Вся эта гадость была видна невооруженным глазом. -- Вы считаете, что влагалище -- гадость? -- спросил доктор Питтмэн, попав наконец в более знакомую ему сферу сексуальных отклонений. -- Вне контекста -- да, -- сказал Уилт уступчиво, -- а что касается пластиковых, то меня от них тошнит даже в контексте. К концу беседы доктор Питтмэн совершенно запутался. Он устало поднялся и направился к двери. -- Вы забыли вашу шляпу, доктор, -- сказал Уилт, подавая ему шляпу. -- Позвольте спросить, вы их на заказ шьете? -- Ну что? -- спросил инспектор Флинт вошедшего в его кабинет доктора Питтмэна. -- Каков будет приговор? -- Приговор? Этого человека нужно засадить пожизненно. -- Вы полагаете, что он маньяк со склонностью к убийству? -- Я полагаю, что, каким бы способом он ни убил миссис Уилт, она должна быть ему благодарна. Двенадцать лет замужем за таким человеком... Господи, даже подумать страшно. -- Ну, здесь мы недалеко ушли. -- заметил инспектор, когда доктор удалился, выразив на прощание мнение, что, конечно, мистер Уилт обладает умом чертика из табакерки, однако он, Питтмэн, не может совершенно определенно сказать, что Уилт не в своем уме с криминальной точки зрения. -- Придется подождать, что будет завтра. 15 То, что происходило в пятницу, видели не только инспектор Флинт, сержант Ятц, дюжина других полицейских, Барни и человек шесть строительных рабочих, но и несколько сот студентов техучилища, выстроившихся на ступеньках научного корпуса, большинство преподавателей и сотрудников и восемь членов Национального аттестационного комитета; причем у последних была особенно удобная позиция -- у окон учебной гостиной, которая обычно использовалась отделением для подготовки официантов, а также для приема почетных, гостей. Доктор Мейфилд буквально из кожи лез вон, пытаясь отвлечь их внимание. -- Мы построили базовый курс так, чтобы максимально заинтересовать студентов, -- сказал он, обращаясь к профессору Баксендейлу, возглавлявшему комиссию. Но не тут-то было. отвлечь профессора от окна было невозможно. Он завороженно смотрел на то, как что-то вытаскивалось из-под фундамента нового административного корпуса. -- Какое отвратительное зрелище, -- пробормотал он, когда Джуди высунулась из ямы. Надежды и чаяния Уилта были напрасны -- кукла не лопнула. Жидкий бетон придал ей прочности, и если, так сказать, при жизни она напоминала живую женщину, то после смерти она несла на себе все признаки мертвой. В роли трупа она была на редкость убедительна. Под действием бетона ее парик смялся и съехал набок. Одежда прилипла к телу, а бетон -- к одежде. Ноги были скрючены до предела, а вытянутая рука, как и предсказывал Барни, взывала к сочувствию. Кроме того, эта рука сильно мешала извлечению Джуди из ямы. Мешали и ноги, которым бетон придал прочность и объемы, сравнимые с теми, что были у настоящей Евы Уилт. -- Наверное, это и называется трупным окоченением. -- заметил доктор Боард, в то время как доктор Мейфилд безуспешно пытался направить разговор в сторону того, ради чего приехала комиссия. -- Господи, спаси и помилуй, -- пробормотал профессор Баксендейл, когда, несмотря на все усилия Барни и компании, Джуди соскользнула обратно в яму. -- Только подумать, что она пережила Вы видели эту жуткую руку? Доктор Мейфилд видел и содрогнулся. За его спиной хихикнул доктор Боард. -- Все наши конечности от Бога, какими бы уродливыми они ни были, -- заметил он весело. -- По крайней мере, Уилт сэкономил на надгробном памятнике. Все, что требуется, -- это водрузить ее по пояс в землю и надписать: "Здесь стоит Ева, родилась тогда-то, убита в прошлую субботу". Монументальна в жизни, монумент после смерти. -- Должен заметить, Боард, -- сказал доктор Мейфилд, -- я нахожу ваши шуточки на редкость несвоевременными. -- Кремировать ее им никогда не удастся, это уж как пить дать, -- продолжил доктор Боард. -- Чтобы засунуть все это в гроб, гробовщику надо быть, по меньшей мере, гением. Полагаю, им стоит попробовать отбойный молоток. Доктор Кокс, сидевший в углу, упал в обморок. -- Пожалуй, я выпью еще капельку виски, -- сказал профессор Баксендейл слабым голосом. Доктор Мейфилд налил ему двойную порцию. Когда он снова вернулся к окну, Джуди опять высовывалась из ямы. -- Если бальзамировать, -- заметил доктор Боард, -- то это слишком дорогое удовольствие. Я не хочу сказать, что эта фигура за окном точь-в-точь Ева, насколько я ее помню... -- Бога ради, может, уже хватит об этом? -- огрызнулся доктор Мейфилд, но доктора Боарда остановить было невозможно. -- Я не говорю о ногах, но и с грудью, по-моему, что-то не так. Я знаю, что миссис Уилт носила большой размер, но эти как-то чрезмерно раздуты. Возможно, из-за газов. Они разлагаются, и вот вам результат. Когда пришло время идти обедать, аппетита у членов комиссии не было и большинство из них были изрядно под мухой. Инспектору Флинту повезло меньше. Даже в лучшие времена он не любил присутствовать на эксгумациях, особенно если труп, ради которого требовалось его присутствие, проявлял столь настойчивое желание вернуться на место своего прежнего пребывания. Кроме того. Флинт никак не мог определиться, труп это или нет. Тело выглядело, как настоящий труп, и, безусловно, вело себя, как труп, правда, довольно тяжелый, но в области коленей у него было что-то заставлявшее предположить, что у этой штуки, чем бы она ни была, не все в порядке с анатомической точки зрения. Создавалось впечатление, будто у нее маловато суставов и слишком много плоти в тех местах, где ноги были вытянуты вперед и согнуты под прямым углом. Казалось, миссис Уилт потеряла не только жизнь, но и обе коленные чашечки. Именно это обстоятельство и делало работу Барни столь трудной и неприятной. После того как тело в четвертый раз соскользнуло назад в яму, Барни сам спустился туда, чтобы помочь снизу. -- Если вы, козлы, опять уроните ее, вам придется вытягивать отсюда два трупа, - закричал он из глубины. -- Держите канат как следует. Я сейчас обвяжу его вокруг шеи. -- Не вздумай, -- закричал инспектор Флинт, заглядывая в яму. -- Не хватает только оторвать ей голову. Она нам нужна целой. -- Да целая она, целая. -- глухо донесся ответ Барни. -- Об этом не беспокойтесь. -- За что-нибудь другое ты привязать не можешь? -- Могу, но не буду, -- ответил Барни. -- Нога еще быстрей оторвется, чем голова. А я не хочу оказаться внизу, когда она грохнется. -- Ладно, -- согласился инспектор, -- надеюсь, ты соображаешь, что делаешь. -- Одно скажу. Тот козел, что ее сюда засунул, точно знал, что он делает. Но и пятая попытка не удалась, и Джуди снова спустилась вниз, тяжело наступив Барни на ноги. -- Достаньте кран, черт побери, -- заорал он, -- мне это уже все надоело. -- Как и мне, -- пробормотал инспектор, который никак не мог решить, что же он все-таки откопал: куклу, одетую в платье миссис Уилт, или саму миссис Уилт, одетую так, чтобы напоминать незаконченное произведение чокнутого скульптора. Последние сомнения Флинта относительно того, в здравом ли уме Уилт, окончательно развеялись под впечатлением происходящего у него на глазах. Человек, приложивший столь неимоверные усилия, чтобы так запрятать -- неважно, свою жену или же пластиковую куклу с влагалищем, при этом изуродовав ее до неузнаваемости, -- не может быть нормальным. Сержант Ятц облек его мысли в слова. -- Только не говорите мне, что у этого подонка крыша не поехала, -- сказал он, наблюдая, как подъезжает кран и канат цепляют за шею Джуди. -- Все, теперь тащите, -- заорал Барни. В столовой только доктор Боард ел с аппетитом. Восьми членам комиссии было не до еды. Их глаза были прикованы к сцене внизу, под окнами. -- Пожалуй, можно сказать, что она была in statue pupillari. заметил доктор Боард, накладывая себе еще лимонного мусса. -- А мы в этом случае оказываемся in loco parentis. Не слишком приятная мысль, джентльмены. Не то чтобы она была примерной студенткой. Она когда-то ходила ко мне в вечерний класс по французской литературе. Уж не знаю, что она вынесла из "Цветов зла", но я хорошо помню, что Бодлер14... -- Доктор Боард, -- вмешался пьяный доктор Мейфилд, -- для так называемого интеллектуального человека вы на редкость бесчувственны. -- Судя по всему, это у нас общая черта с покойной миссис Уилт, -- замети