во! - повторил Миклаков. - Слова бывают разные: свои и чужие, свое слово умное придумать и сказать очень трудно, а чужое повторить - чрезвычайно легко. - Так неужели вы думаете, что князь все говорит чужие слова? - спросила княгиня с некоторым оттенком неудовольствия. - Я тут ничего не говорю о князе и объясняю только различие между своими словами и чужими, - отвечал Миклаков, а сам с собой в это время думал: "Женщине если только намекнуть, что какой-нибудь мужчина не умен, так она через неделю убедит себя, что он дурак набитейший". - Ну, а как вы думаете насчет честности князя? - продолжал он допрашивать княгиню. Та даже вспыхнула от удивления и неудовольствия. - Господи, вы уж его и бесчестным человеком начинаете считать!.. Худого же князь адвоката за себя выбрал, - проговорила она. - Я опять-таки повторяю вам, - возразил Миклаков, - что я желаю только знать ваше мнение, а своего никакого вам не говорю. - Какое же тут другое мое мнение будет; я, без сомнения, признаю князя за самого честного человека! - То есть почему это так? Может быть, потому, что, имея семьдесят тысяч годового дохода, он аккуратно платит долги по лавочкам и по булочным? Княгиня опять вспыхнула. - Нет, не потому, - сказала она явно сердитым голосом, - а вот, например, другой бы муж всю жизнь меня стал обманывать, а он этого, по своей честности, не в состоянии был сделать: говорит мне прямо и искренно! - Что ж прямо и искренно говорить!.. - возразил Миклаков. - Это, конечно, можно делать из честности, а, пожалуй, ведь и из полного неуважения к личности другого... И я так понимаю-с, - продолжал он, расходившись, - что князь очень милый, конечно, человек, но барчонок, который свой каприз ставит выше счастия всей жизни другого: сначала полюбил одну женщину - бросил; потом полюбил другую - и ту, может быть, бросит. - И все мужчины, я думаю, такие! - сказала княгиня. - Нет, не все мужчины такие, - произнес Миклаков. - Кто же? Вас, что ли, прикажете считать приятным исключением? - спросила его колко княгиня. - Да хоть бы меня, пожалуй! - отвечал ей нахально Миклаков. Княгиня пожала плечами. - Скромно сказано! - проговорила она опять с насмешкой. Ее не на шутку начинали сердить эти злые отзывы Миклакова о князе. Положим, она сама очень хорошо знала и понимала, что князь дурно и, может быть, даже нечестно поступает против нее, но никак не желала, чтобы об этом говорили посторонние. Миклаков с своей стороны видел, что он мало подействовал на княгиню своими убеждениями, и рассчитал, что на нее временем лучше будет повлиять. - А что, скажите, чем вы занимаетесь?.. На что тратите вы ваш досуг? - спросил он ее. - Да ничем особенно не занимаюсь, - отвечала княгиня. - Читаете что-нибудь?.. Музыкой много занимаетесь? - продолжал Миклаков спрашивать. - Прежде много занималась, а теперь и та наскучила. - Значит, только и делаете, что оплакиваете утраченную любовь вашего недостойного супруга? - И того нет: для меня решительно все равно, утратила я его любовь или нет, - произнесла княгиня, сильно досадуя в душе на князя, что он подводит ее под подобные насмешки. - Но надобно же, однако, на что-нибудь приятное и занятное направить вам ваше воображение, - говорил Миклаков. - Я направлю его к богу и буду просить у него смерти, - отвечала княгиня. - Э, пустяки - смерти просить!.. А в карты, скажите, вы любите играть? - спросил ее Миклаков. - Люблю! - сказала протяжно княгиня. - Ну, хотите, я буду ходить к вам в карты играть, серьезно, по большой?.. Буду вас обыгрывать, - благо у вас денег много. Княгиня усмехнулась. Она это предложение Миклакова приняла сначала за шутку. - Прикажете или нет? - настаивал тот. - Пожалуй, ходите, - отвечала, наконец, княгиня. Ей самой немножко улыбнулась мысль о подобном времяпрепровождении. - Так, так, значит, на том и покончим! - произнес он, уже вставая и протягивая княгине на прощанье руку. Та ему ничего не отвечала и только подала ему тоже свою руку. Миклаков ушел. Княгиню страшным образом удивило и оскорбило такое посольство от князя. "Разве сам он не мог побеспокоиться и написать ей ответ?.. Наконец, просто сказать ей на словах?.. Зачем же было унижать ее еще в глазах постороннего человека?" - думала княгиня и при этом проклинала себя, зачем она написала это глупое письмо князю, зная по опыту, как он и прежде отвечал на все ее нежные заявления. С настоящей минуты она начала серьезно подумывать, что, в самом деле, не лучше ли ей будет и не легче ли жить на свете, если она разойдется с князем и уедет навсегда в Петербург к своим родным. Сам же князь в продолжение всего времени, пока Миклаков сидел у княгини, стоял у окна в своем кабинете и с жадным вниманием ожидал, когда тот выйдет от нее. Наконец, Миклаков показался. - Идите сюда скорей! - не утерпел и крикнул ему князь. Миклаков подошел было к нему к окну. - Идите же в комнату! - крикнул ему еще раз князь. Миклаков усмехнулся, мотнул головой и вошел в комнаты. - Ну что, говорили? - спросил его стремительно князь. - Говорил! - отвечал протяжно Миклаков. - Что же вы именно говорили? - Говорил, во-первых, что вы человек весьма недалекий, - произнес Миклаков и приостановился на некоторое время, как бы желая наблюсти, какое это впечатление произведет на князя. Того, при всем его желании скрыть это, заметно передернуло. - Ну-с, далее! - сказал он. - Далее я ей объяснил, что вы человек пустой и не совсем даже честный, в отношении ее, по крайней мере! - Благодарю, что не во всех уж отношениях! - сказал князь, притворно усмехаясь. - Не во всех-с, не во всех! - подхватил Миклаков. - Что же она на все это? - Она пока еще не соглашается с таким моим мнением, но, во всяком случае, решилась понемногу начать развлекать себя, и я в этом случае предложил ей свое товарищество и партнерство. - Предложили? Вот за это спасибо! - воскликнул князь. - Предложил; только наперед вам говорю: прошу меня не ревновать, а то я в этих случаях труслив, как заяц: сейчас наутек уйду! - Ни взглядом, ни словом не обнаружу сего грубого чувства пред вами, - отвечал с оттенком веселости князь. - Но она все-таки не очень огорчилась? - прибавил он озабоченным голосом. - Нет, по-видимому, не очень. - Это и отлично! - произнес князь с видимым удовольствием. - Мне, однако, пора домой! - сказал Миклаков. - Не смею останавливать!.. Экипаж готов! - сказал князь, с чувством и с благодарностью пожимая руку приятеля. Миклаков опять сел в тот же фаэтон и поехал: он и на этот раз думал о княгине. В его зачерствелом и наболевшем сердце как будто бы снова заискрилось какое-то чувство и зашевелились надежды и мечты! III Прошло недели две. Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе: князь делал вид, что как будто бы он и не получал от жены никакого письма, а княгиня - что к ней вовсе и не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них лежало все это тяжелым гнетом, так что им неловко было даже на долгое время оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям. После 15 августа Григоровы, Анна Юрьевна и Жиглинские предположили переехать с дач в город, и накануне переезда князь, сверх обыкновения, обедал дома. Барон за этим обедом был какой-то сконфуженный. В половине обеда, наконец, он обратился к княгине и к князю и проговорил несколько умиленным и торжественным голосом: - А я завтрашний день поблагодарю вас за ваше гостеприимство и попрошу позволения проститься с вами! - Вы едете в Петербург? - спросила его княгиня заметно довольным голосом. Князь кинул взгляд на барона. - Нет, я остаюсь в Москве, - отвечал тот, все более и более конфузясь, - но я буду иметь дела, которые заставляют меня жить ближе к городу, к присутственным местам. Князь и княгиня, а также и г-жа Петицкая, обедавшая у Григоровых, посмотрели на барона с некоторым удивлением. - Какие же это у вас дела такие? - спросил его князь. - Да так... разные, - отвечал уклончиво барон. - Разные... - повторил князь. - Но разве от нас вы не могли бы ездить в присутственные места? - Далеко, ужасно далеко! - отвечал барон. - Что же вы в гостинице, что ли, где-нибудь будете жить? - продолжал князь и при этом мельком взглянул на княгиню. Он, наверное, полагал, что это она потребовала, чтобы барон переехал от них; но та сама смотрела на барона невиннейшими глазами. - Я нанял квартиру у Анны Юрьевны, - отвечал барон протяжно. - У Анны Юрьевны?.. - воскликнули в один голос Григоровы. - Но где же и какая у ней квартира может быть? - подхватила стремительно Петицкая. Она успела уже познакомиться с Анной Юрьевной и даже побывать из любопытства в городском ее доме. - Внизу. Я весь низ беру себе, - отвечал барон, - главное потому, что мне нужно иметь квартиру с мебелью, а у Анны Юрьевны она вся меблирована, и меблирована прекрасно. - Еще бы не прекрасно! - воскликнул князь. - Мало ли чего нет у моей дорогой кузины; вы у ней многое можете найти, - присовокупил он как-то особенно внушительно. Г-жа Петицкая при этом потупилась: она обыкновенно всегда, при всяком вольном намеке князя, опускала глаза долу. Барон же старался принять вид, что как будто бы совершенно не понял намека князя. - Я вас поздравляю: вы непременно влюбитесь в Анну Юрьевну! - объяснила ему прямо княгиня. - Влюблюсь? - спросил барон, подняв, как бы в удивлении, свои брови. - Непременно, она очень милая, хоть, может быть, и не совсем молода! - подхватила княгиня. - Совершенно верно; но, к сожалению, я сам мало способен к этому чувству, - проговорил барон. - Почему же это?.. Я полагаю, напротив! - сказала с некоторою колкостью княгиня. - И я тоже, - поддержала ее г-жа Петицкая. - Я так много, - продолжал барон, - перенес в жизни горя, неудач, что испепелил сердце и стал стар душою. - А вот Анна Юрьевна накатит вас отличнейшим бургонским, и помолодеете душой, - подхватил князь. - Что ты за глупости говоришь! - произнесла княгиня, а г-жа Петицкая опять сделала вид, что ей ужасно было стыдно слушать подобные вольности, и ради этого она позадержала даже немножко дыхание в себе, чтобы заметнее покраснеть. - Князь для острого словца не пожалеет и отца! - подхватил с своей стороны, усмехаясь, барон. Все эти подозрения и намеки, высказанные маленьким обществом Григоровых барону, имели некоторое основание в действительности: у него в самом деле кое-что начиналось с Анной Юрьевной; после того неприятного ужина в Немецком клубе барон дал себе слово не ухаживать больше за княгиней; он так же хорошо, как и она, понял, что князь начудил все из ревности, а потому подвергать себя по этому поводу новым неприятностям барон вовсе не желал, тем более, что черт знает из-за чего и переносить все это было, так как он далеко не был уверен, что когда-нибудь увенчаются успехом его искания перед княгиней; но в то же время переменить с ней сразу тактику и начать обращаться холодно и церемонно барону не хотелось, потому что это прямо значило показать себя в глазах ее трусом, чего он тоже не желал. В видах всего этого барон вознамерился как можно реже бывать дома; но куда деваться ему, где найти приют себе? "К Анне Юрьевне на первый раз отправлюсь!" - решил барон и, действительно, на другой день после поездки в парк, он часу во втором ушел пешком из Останкина в Свиблово. Анна Юрьевна, в свою очередь, в это утро тоже скучала. Встретив юный музыкальный талант под руку с юной девицей, она наотрез себе сказала, что между нею и сим неблагодарным все и навсегда кончено, а между тем это ей было грустно, так что Анна Юрьевна, проснувшись ранее обыкновенного поутру, даже поплакала немного; несмотря на свою развращенность и цинизм в понимании любви, Анна Юрьевна наедине, сама с собой, все-таки оставалась женщиной. Приходу барона она обрадовалась, ожидая, что это все-таки немножко развлечет ее. - Что ваш князь и княгиня? - спросила она его с первого же слова. - А я их не видал сегодня! - отвечал барон. Анна Юрьевна до прихода барона сидела в саду в беседке, где и приняла его. - L'air est frais aujourd'hui!..* Пора в город переезжать, - проговорила она, кутаясь в свой бурнус и затрудняясь на первых порах, о чем бы более интересном заговорить с своим гостем. ______________ * Сегодня свежо!.. (франц.). - Нет, что же за холодно; я еще ни разу не надевал своего осеннего пальто! - возразил барон, желая, кажется, представить из себя здорового и крепкого мужчину. - Да, но, может быть, вас согревает в Останкине приятная атмосфера, которая вас окружает! - произнесла Анна Юрьевна лукавым голосом. - Атмосфера приятная? - переспросил барон, совершенно как бы не поняв ее слов. - Какая же это атмосфера? - прибавил он. - Атмосфера в обществе с хорошенькой и милой женщиной, - отвечала Анна Юрьевна. Она сама отчасти замечала, а частью слышала от прислуги своей, что барон ухаживает за княгиней, и что та сама тоже неравнодушна к нему, а потому она хотела порасспросить несколько барона об этом. - Да, вот что! - произнес тот. - Но только атмосфера эта скорее холодящая меня, чем согревающая! - заключил он. - Будто? - сказала Анна Юрьевна недоверчивым голосом. - Уверяю вас! - Что вы влюблены - в этом... je ne doute guere!..* Но чтобы и вам не отвечали тем же - не думаю! - проговорила она. ______________ * я почти не сомневаюсь!.. (франц.). - Что я не влюблен и что мне ничем не отвечают, могу доказательство тому представить. - Пожалуйста. - Скажите, когда бывают влюблены и им отвечают взаимно, то пишут такие письма? - проговорил барон и, вынув из своего бумажника маленькую записочку, подал ее Анне Юрьевне. Письмо это было от княгини, писанное два дня тому назад и следующего содержания: "Вы просите у меня "Московских ведомостей"{170}, извините, я изорвала их на папильотки, а потому можете сегодня сидеть без газет!" - Пишут в таком тоне? - повторил барон. - Пишут во всяком!.. - проговорила Анна Юрьевна, и при этом ей невольно пришла в голову мысль: "Княгиня, в самом деле, может быть, такая еще простушка в жизни, что до сих пор не позволила барону приблизиться к себе, да, пожалуй, и совсем не позволит", и вместе с тем Анне Юрьевне кинулось в глаза одно, по-видимому, очень неважное обстоятельство, но которое, тем не менее, она заметила. Барон сидел к ней боком, и Анна Юрьевна очень хорошо видела его рыжий затылок, который ей весьма напомнил затылок одного молодого английского лорда, секретаря посольства, человека, для которого некогда Анна Юрьевна в первый раз пала. Часу в четвертом барон, наконец, встал и хотел было отправиться в Останкино. - Куда же вы?.. Dinez avec moi... le diner sera bon!* - сказала ему Анна Юрьевна. ______________ * Пообедайте со мной... обед будет хорош! (франц.). - О, нисколько в том не сомневаюсь! - отвечал барон и, разумеется, не отказался от этого приглашения. Когда они сели за стол, барон сказал: - Я завтра хочу ехать в Москву на целый день погулять там, посмотреть... Я почти совсем не видал Москвы. - Да и видеть особенно нечего, - подхватила Анна Юрьевна. - Я сама тоже завтра еду туда на целый день. - Изволите ехать? - Да, et pour des raisons desagreables!..* Там у меня какие-то процессы глупые затеваются; надобно ехать к нотариусу, написать одному господину доверенность. ______________ * и по неприятному поводу!.. (франц.). - Какого же рода процессы у вас? - спросил барон. - Да там с мужиками по размежеванию земель; я их всех на выкуп отпустила, у меня очень большое имение, тысяч двадцать душ по-прежнему было!.. При этих словах барон даже пошевелился как-то беспокойно на стуле. - Ну, а мужики все эти, говорят, ужасно жадны: требуют себе еще что-то такое больше, чем следует; управляющие мои тоже плутовали, так что я ничего тут не понимаю и решительно не знаю, как мне быть. Барон, слушая все это, по-видимому, мотал себе на ус. - De quelle maniere vous rendez vous a Moscou, - en voiture de place?* - спросила его Анна Юрьевна. ______________ * Как вы возвращаетесь в Москву - в наемной карете? (франц.). - Oui, - en fiacre!* - отвечал барон. ______________ * Да, в экипаже! (франц.). - Хотите, я заеду за вами? - сказала Анна Юрьевна. - Si vous le voulez, bien!* - проговорил барон, вежливо склоняя перед ней голову. ______________ * Если вам угодно, пожалуйста! (франц.). - Хорошо, похищу вас, так и быть!.. Только мне надобно ехать в мой дом; вы не соскучитесь этим? - Нисколько. На другой день Анна Юрьевна в самом деле заехала за бароном и увезла его с собой. Дом ее и убранство в оном совершенно подтвердили в глазах барона ее слова о двадцати тысячах душ. Он заметно сделался внимательнее к Анне Юрьевне и начал с каким-то особенным уважением ее подсаживать и высаживать из экипажа, а сидя с ней в коляске, не рассаживался на все сиденье и занимал только половину его. - Господина, которому вы даете доверенность, вы хорошо знаете? - спросил он ее, когда они подъехали к самой уж конторе нотариуса. - Нисколько!.. Он адвокат здешний и очень хороший, говорят, человек. - Ну, это... особенно если доверенность будет полная и при таком большом имении, дело не совсем безопасное. - Очень может быть, даже опасное! Mais que devons nous faire, nous autres femmes*, если мы в этом ничего не понимаем! ______________ * Но что мы, женщины, должны делать (франц.). - В таком случае не повременить ли вам немножко, и не поручите ли вы мне предварительно пересмотреть ваши дела? - проговорил барон. - Ах, пожалуйста! - воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они проехали к Сиу, выпили там шоколаду и потом заехали опять в дом к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые, тем не менее, однако, придя к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей: - У вас дел очень много, так что желательно было бы, чтобы ими занялся человек, преданный вам. - Но эти адвокаты, говорят, очень честны!.. Il songent a leur renommee!* - сказала на это ему Анна Юрьевна. ______________ * Они заботятся о своей репутации! (франц.). - Не всегда! - возразил ей барон. - Честность господ адвокатов, сколько я слышал, далеко не совпадает с их известностью! - Вы думаете? Но к кому же я в таком случае обратиться должна? - воскликнула Анна Юрьевна. - Позвольте мне, хоть, может быть, это и не совсем принято, предложить вам себя, - начал барон, несколько запинаясь и конфузясь. - Я службой и петербургским климатом очень расстроил мое здоровье, а потому хочу год или два отдохнуть и прожить даже в Москве; но, привыкнув к деятельной жизни, очень рад буду чем-нибудь занять себя и немножко ажитировать. - Mille remerciements!* - воскликнула Анна Юрьевна, до души обрадованная таким предложением барона, потому что считала его, безусловно, честным человеком, так как он, по своему служебному положению, все-таки принадлежал к их кругу, а между тем все эти адвокаты, бог еще ведает, какого сорта господа. - Во всяком случае permettez-moi de vous offrir des emoluments**, - прибавила она. ______________ * Тысяча благодарностей! (франц.). ** позвольте предложить вам вознаграждение (франц.). Барон при этом покраснел. - Я сам имею совершенно обеспеченное состояние и желаю вашими делами заняться ad libitum*, - проговорил он. ______________ * в угоду (лат.). Состояния у барона собственно никакого не было, кроме двух-трех тысяч, которые он скопил от огромных денежных наград, каждогодно ему выхлопатываемых Михайлом Борисовичем. - Но как же это так?.. - произнесла Анна Юрьевна, конфузясь в свою очередь. - Я вас буду настоятельно просить об этом! - сказал барон решительно. Анна Юрьевна на это ничего не отвечала и пожала только плечами; она, впрочем, решила в голове через месяц же сделать барону такой подарок, который был бы побогаче всякого жалованья. Сделавшись таким образом l'homme d'affaire* Анны Юрьевны, барон почти каждый день стал бывать у ней; раз, когда они катались вдвоем в кабриолете, она спросила его: ______________ * поверенным (франц.). - Вы, переехав с дачи, у князя будете жить? - Не знаю, - отвечал протяжно барон, - мне бы очень не хотелось!.. Думаю приискать себе где-нибудь квартиру. Анна Юрьевна некоторое время как бы недоумевала или конфузилась. - Возьмите у меня низ дома, - сказала, наконец, она и при этом как-то не смотрела на барона, а глядела в сторону. - Но мне с мебелью нужна квартира! - возразил барон, как бы не зная, что у Анны Юрьевны весь дом битком набит был мебелью. - У меня там мебель есть, - отвечала Анна Юрьевна, - но только одно: je n'accepte point d'argent*, так как вы не удостоиваете меня чести брать их за мои дела. ______________ * я вовсе не принимаю денег (франц.). - В этом случае, как вам угодно, - согласился барон. - И потом я буду просить вас не держать повара, мой стол будет всегда к вашим услугам. - Очень благодарен! - согласился и на это барон. - Ваш обед так заманчив, что его можно предпочесть всем на свете обедам, - присовокупил он. - Вы находите?! - спросила Анна Юрьевна и сильно ударила вожжами по лошади, которая быстро их понесла. Когда они потом стали возвращаться с своей прогулки, Анна Юрьевна снова заговорила об этом предмете. - Тут, конечно, - начала она, делая гримасу и как бы все внимание свое устремляя на лошадь, - по поводу того, что вы будете жить в одном доме со мной, пойдут в Москве разные толки, но я их нисколько не боюсь. - А я еще и меньше того! - подтвердил барон; но передать своим хозяевам о переезде к Анне Юрьевне он, как мы видели, едва только решился за последним обедом на даче, а когда перебрались в город, так и совсем перестал бывать у Григоровых. Известия об нем княгиня получала от одной лишь г-жи Петицкой, которая посещала ее довольно часто и всякий почти раз с каким-то тихим азартом рассказывала ей, что она то тут, то там встречает барона на лошадях Анны Юрьевны. Чтоб объяснить все эти последние поступки барона, я, по необходимости, должен буду спуститься в самый глубокий тайник его задушевнейших мыслей: барон вышел из школы и поступил на службу в период самого сильного развития у нас бюрократизма. Для этого рода деятельности барон как будто бы был рожден: аккуратный до мельчайших подробностей, способный, не уставая, по 15 часов в сутки работать, умевший складно и толково написать бумагу, благообразный из себя и, наконец, искательный перед начальством, он, по духу того времени, бог знает до каких высоких должностей дослужился бы и уж в тридцать с небольшим лет был действительным статским советником и звездоносцем, как вдруг в службе повеяло чем-то, хоть и бестолковым, но новым: стали нужны составители проектов!.. Барон очень хорошо понимал, что составлять подобные проекты такой же вздор, как и писать красноречивые канцелярские бумаги, но только он не умел этого делать, с юных лет не привык к тому, и вследствие этого для него ясно было, что на более высокие должности проползут вот эти именно составители проектов, а он при них - самое большое, останется чернорабочим. Все это страшно грызло барона, и он, еще при жизни Михайла Борисовича, хлопотал, чтобы как-нибудь проскочить в сенаторы, и тот обещал ему это устроить, но не успел и умер, а преемник его и совсем стал теснить барона из службы. Только немецкий закал характера и надежда на свою ловкость дали барону силы не пасть духом, и он вознамерился пока съездить в Москву, отдохнуть там и приискать себе, если это возможно будет, какую-нибудь выгодную для женитьбы партию. Барон в этом случае, благодаря своему петербургскому высокомерию, полагал, что стоит ему только показаться в Москве в своих модных пиджаках, с дорогой своей тросточкой и если при этом узнается, что он действительный статский советник и кавалер станиславской звезды, то все московские невесты сами побегут за ним; но вышло так, что на все те качества никто не счел за нужное хоть бы малейшее обратить внимание. Приняв этот новый удар судьбы с стоическим спокойствием и ухаживая от нечего делать за княгиней, барон мысленно решился снова возвратиться в Петербург и приняться с полнейшим самоотвержением тереться по приемным и передним разных влиятельных лиц; но на этом распутий своем он, сверх всякого ожидания, обретает Анну Юрьевну, которая, в последние свои свидания с ним, как-то всей своей наружностью, каждым движением своим давала ему чувствовать, что она его, или другого, он хорошенько не знал этого, но желает полюбить. Все прежние планы в голове барона мгновенно изменились, и он прежде всего вознамерился снискать расположение Анны Юрьевны, а потом просить ее руки и сердца; она перед тем только получила известие из-за границы, что муж ее умер там. - Теперь вам надобно замуж выходить! - сказал ей барон по этому поводу. - Ни за что на свете, ни за что! Чтобы связать себя с кем-нибудь - никогда!.. - воскликнула Анна Юрьевна и таким решительным голосом, что барон сразу понял, что она в самом деле искренно не желает ни за кого выйти замуж, но чтобы она не хотела вступить с ним в какие-либо другие, не столь прочные отношения, - это было для него еще под сомнением. Ухаживать за женщинами, как мы уже видели, барон был не мастер: он всегда их расположение приобретал деньгами, а не речами, и потому привык обращаться с ними чересчур нахально и дерзко. Такой прием, разумеется, всякую другую женщину мог бы только оттолкнуть, заставить быть осторожною, что и происходило у него постоянно с княгиней Григоровой, но с Анной Юрьевной такая тактика вышла хороша: она сама в жизнь свою так много слышала всякого рода отдаленных и сентиментальных разговоров, что они ей сильно опротивели, и таким образом, поселясь при переезде в город в одном доме а видясь каждый день, Анна Юрьевна и барон стали как-то все играть между собой и шалить, словно маленькие дети. В один, например, из сентябрьских дней, которые часто в Москве бывают гораздо лучше июньских, барон и Анна Юрьевна гуляли в ее огромном городском саду по довольно уединенной и длинной аллее. Барон сломал ветку и стал ею щекотать себе около уха и шеи. - Что вы это делаете? - спросила Анна Юрьевна, устремляя на него смеющийся взор. - Щекочу себя!.. Ужасно щекотно, - отвечал барон. - Посмотрите! - прибавил он и пощекотал у Анны Юрьевны шею. Та при этом съежилась всем станом. - Ни, ни, ни! Не смейте больше! - проговорила она, но барон еще раз ее пощекотал. - Voila pour vous!..* - вскрикнула Анна Юрьевна и, сломив ветку, хотела ударить ею барона, но тот побежал от нее, Анна Юрьевна тоже побежала за ним и, едва догнав, ударила его по спине, а затем сама опустилась от усталости на дерновую скамейку: от беганья она раскраснелась и была далеко не привлекательна собой. Барон, взглянув на нее, заметил это, но счел более благоразумным не давать развиваться в себе этому чувству. ______________ * Вот вам! (франц.). - Велите мне дать воды, мне ужасно жарко! - сказал? Анна Юрьевна. Барон пошел и сам ей принес полный стакан с водою, из которого Анна Юрьевна, отпив до половины, не проглотила воду, а брызнула ею на барона. - А, так и я на вас брызну! - воскликнул он и, схватив стакан, тоже набрал из него воды. Тогда Анна Юрьевна уж побежала от него, но он, однако, в кабинете догнал ее. - Ну, бог с вами, брызгайте, пожалуй! - вскричала она, снова утомившись и падая на длинное кресло. Барон хотел на нее брызнуть, но не мог и захохотал при этом во все горло. - Нет, не могу; я проглотил воду! - сказал он, продолжая хохотать. - Стиксовали, значит! - проговорила Анна Юрьевна. - Да, стиксовал. А вы знаете это выражение? - спросил ее барон. - Еще бы! - отвечала Анна Юрьевна. Другой раз, это было после обеда, за которым барон выпил весьма значительное количество портеру, они сидели, по обыкновению, в будуаре. - Хороша ли у меня ботинка? - спросила Анна Юрьевна, протягивая к нему свою ногу, обутую, в самом деле, в весьма красивую ботинку. - А хорош ли у меня сапог? - отвечал ей на это барон, подставляя свою ногу под ногу Анны Юрьевны и приподнимая ту немного от пола. - Не смейте так делать! - прикрикнула уж на него Анна Юрьевна. Это занятие их, впрочем, было прервано приходом лакея, который стал зажигать лампы и таким образом сделал будуар не столь удобным для подобного рода сцен. Наконец, однажды вечером барон и Анна Юрьевна разговорились о силе. - Я очень сильна, - сказала Анна Юрьевна. - И я очень силен! - подхватил, не желая ей уступить, барон. - В руках я не меньше вашего сильна! - подхватила Анна Юрьевна. - Не думаю - померяемтесь. - Eh bien, essayons!..* - согласилась Анна Юрьевна, и они, встав и взяв друг друга за руки, стали их ломать, причем Анна Юрьевна старалась заставить барона преклониться перед собой, а он ее, и, разумеется, заставил, так что она почти упала перед ним на колени. ______________ * Хорошо, попробуем!.. (франц.). На другой день после этого вечера барон, сидя в своем нарядном кабинете, писал в Петербург письмо к одному из бывших своих подчиненных: "Почтеннейший Клавдий Семеныч! Потрудитесь передать прилагаемое при сем прошение мое об отставке по принадлежности и попросите об одном, чтобы уволили меня поскорей из-под своего начальствования. В настоящее время я остаюсь пока в Москве. Этот город, исполненный русской старины, решительно привлекает мое внимание. Вы знаете всегдашнюю мою слабость к историческим занятиям (барон, действительно, еще служа в Петербурге, весьма часто говорил подчиненным своим, что он очень любит историю и что будто бы даже пишет что-то такое о ливонских рыцарях), но где же, как не в праматери русской истории, это делать? Карамзин писал свою великую историю в Свиблове, где я почти каждый день бывал нынешним летом!" Перечитав все это, барон даже улыбнулся, зачем это он написал об истории; но переписывать письма ему не захотелось, и он только продолжал его несколько поискреннее: "Будущее лето я поеду за границу, а потом, вероятно, и в Петербург, но только не работать, а пожуировать". Барон непременно предполагал на следующую зиму перетащить Анну Юрьевну в Петербург, так как боялся, что он даже нынешнюю зиму умрет со скуки в праматери русской истории. IV Раз, часу в первом дня, Анна Юрьевна сидела в своем будуаре почти в костюме молодой: на ней был голубой капот, маленький утренний чепчик; лицо ее было явно набелено и подрумянено. Анна Юрьевна, впрочем, и сама не скрывала этого и во всеуслышание говорила, что если бы не было на свете куаферов и косметиков, то женщинам ее лет на божий свет нельзя было бы показываться. Барон тоже сидел с ней; он был в совершенно домашнем костюме, без галстука, в туфлях вместо сапог и в серой, с красными оторочками, жакетке. Лакей вошел и доложил: - Николай Гаврилыч Оглоблин! Анна Юрьевна взглянула на барона. - Принимать или нет? - проговорила она, как бы спрашивая его. - Отчего не принимать? Примите!.. Дайте только мне уйти, - отвечал барон и поднялся с своего места. - Проси! - сказала Анна Юрьевна лакею. Тот пошел. Барон между тем ушел в соседнюю комнату и оттуда, по особой винтовой лестнице, спустился вниз. Вошел Оглоблин: это был еще молодой человек с завитой в мелкие-мелкие барашки головой и с выпуклыми глазами, тоже несколько похожими на бараньи; губы и ноги у него были толстые и мясистые. По происхождению своему Оглоблин был даже аристократичнее князя Григорова; род его с материнской стороны, говорят, шел прямо от Рюрика; прапрадеды отцовские были героями нескольких битв, и только родитель его вышел немного плоховат, впрочем, все-таки был сановник и слыл очень богатым человеком; но сам Николя Оглоблин оказывался совершенной дрянью и до такой степени пользовался малым уважением в обществе, что, несмотря на то, что ему было уже за тридцать лет, его и до сих пор еще называли monsieur Николя, или даже просто Николя. Он обыкновенно целые дни ездил в моднейшем, но глупейшем фаэтоне по Москве то с визитами, то обедать к кому-нибудь, то в театр, то на гулянье, и всюду и везде без умолку болтал, и не то чтобы при этом что-нибудь выдумывал или лгал, - нисколько: ум и воображение Николя были слишком слабы для того, но он только, кстати ли это было или некстати, рассказывал всем все, что он увидит или услышит. За такого рода качества ему, разумеется, немало доставалось, так что от многих домов ему совсем отказали; товарищи нередко говорили ему дурака и подлеца, но Николя не унимался и даже год от году все больше и больше начинал изливать из себя то, что получал он из внешнего мира посредством уха и глаза. - А я, кузина, и не знал, что вы в городе, - зарапортовал он сейчас же, как вошел, своим мясистым языком, шлепая при этом своими губами и даже брызгая немного слюнями, - но вчера там у отца собрались разные старички и говорят, что у вас там в училище акт, что ли, был с месяц тому назад... Был? - Был!.. Что же? - сказала ему Анна Юрьевна довольно суровым голосом. - И там архиерей, что ли, какой-то был!.. - Был и архиерей, - говорила Анна Юрьевна тем же суровым голосом. - И что там начальница училища какая-то есть... mademoiselle Жиглинская, что ли... - Есть, что же? - А то, что... - начал Оглоблин, и шепелявый язык его немного запнулся при этом, - будто бы архиерей... я, ей-богу, передаю вам то, что другие говорили, спросил даже: дама она или девица... Слышали вы это? - Нет, не слыхала. - Спросил, говорят, и потом у себя, что ли, или там в каком-нибудь интимном кружке своем и говорит: "что это, говорит, начальница в училище у Анны Юрьевны девица и отчего же elle est enceinte?"*. ______________ * она беременна? (франц.). - D'apres quoi est-ce qu'il pense cela?* - воскликнула Анна Юрьевна, заметно обеспокоенная этим известием. ______________ * Почему он так думает? (франц.). - Je ne sais pas*, - отвечал Николя, пожимая плечами. ______________ * Я не знаю (франц.). - Ну!.. Il se trompe!.. Elle n'est pas enceinte, mais elle est malade!* - говорила Анна Юрьевна, желая как-нибудь спасти Елену от подобной молвы. ______________ * Он ошибается!.. Она не беременна, а больна! (франц.). - C'est bien probable!..* - согласился и Николя. - Но ведь вы знаете, наши старички, - продолжал он, брызгая во все стороны слюнями, - разахались, распетушились... "В женском, говорят, заведении начальница с такой дурной нравственностью!.. Ее надобно, говорят, сейчас исключить!.." ______________ * Это весьма вероятно!.. (франц.). Анна Юрьевна не на шутку при этом рассердилась. - Дурная нравственность passe encore!* - начала она, делая ударение на каждом почти слове. - От дурной нравственности человек может поправиться; но когда кто дурак и занимает высокую должность, так тут ничем не поправишь, и такого дурака надобно выгнать... Так вы это и скажите вашим старичкам - понравится им это или нет. ______________ * еще может пройти! (франц.). Николя при этом самодовольнейшим образом захохотал. - Ей-богу, сказал бы, да рассердятся только; отцу разве скажу, - отшлепал он своим язычищем. - Отцу скажите, - он из таких же! - Из таких же! - подтвердил и Николя, продолжая хохотать. - Там они еще говорили, - присовокупил он более уже серьезным тоном, - в газетах даже есть статья о вашем училище. - Какая статья? - спросила Анна Юрьевна. Сама она никогда не читала никаких газет и даже чувствовала к ним величайшее отвращение вследствие того, что еще во время ее парижской жизни в одной небольшой французской газетке самым скандальным образом и с ужасными прибавлениями была рассказана вся ее биография. - Я потом отцу и говорю: "какая, я говорю, статья?" Он меня позвал в кабинет и подал: "на, говорит, свези завтра к Анне Юрьевне!" И вслед за тем Николя вынул из кармана нумер газеты и подал его Анне Юрьевне. Та прочла статейку, и лицо ее снова запылало гневом. - Ах, какое негодяйство! - воскликнула она. Статейка газеты содержала следующее: "Нигилизм начинает проникать во все слои нашего общества, и мы, признаться, с замирающим сердцем и более всего опасались, чтобы он не коснулся, наконец, и до нашей педагогической среды; опасения наши, к сожалению, более чем оправдались: в одном женском учебном заведении начальница его, девица, до того простерла свободу своих нигилистических воззрений, что обыкновенно приезжает в училище и уезжает из него по большей части со своим обожателем". Весть об этом в редакцию сообщил Елпидифор Мартыныч, который пользовал в оной и, разговорившись как-то там о развращении современных нравов, привел в пример тому Елену, которую он, действительно, встретил раз подъезжающею с князем к училищу, и когда его спросили, где это случилось, Елпидифор Мартыныч сначала объяснил, что в Москве, а потом назвал и самое училище. "Печатая это, - гласила статья далее, - мы надеемся, что лица, поставленные блюсти за нравственностью юных воспитанниц, для которых такой пример может быть пагубен на всю их жизнь, не преминут немедля же вырвать из педагогической нивы подобный плевел!" - Вы господина, что издает эту газету, знаете? - обратилась Анна Юрьевна к своему гостю. - Знаю-с! - отвечал Николя. - Ну, так передайте ему, что я презираю его мнением et que je me moque de ses pasquinades* и учиться у него управлять моим училищем не буду! ______________ * и что я не обращаю никакого внимания на его пасквили (франц.). - Хорошо-с, передам! - сказал, опять засмеясь, Николя и очень, как видно, довольный таким поручением. - У нас после того Катерина Семеновна была, - бухал он, не давая себе ни малейшего отчета в том, что он говорит и кому говорит. - "Что ж, говорит, спрашивать с маленькой начальницы, когда, говорит, старшая начальница то же самое делает". - Это я, что ли, то же самое делаю? - Да, вы; она ужасно вас всегда бранит... У вас вот тут внизу барон Мингер живет! - прибавил Николя, показывая на пол. - Живет! - подтвердила Анна Юрьевна. - Катерина Семеновна говорит, что вы за него замуж выходите. - Выхожу, может быть... Ей-то что ж до этого!.. Завидно, что ли? - Должно быть, завидно, что ее никто не берет! - сказал Николя и снова захохотал своим глупым смехом. Наконец, выболтав все, что имел на душе, он стал прощаться с кузиной. - Мне во многих еще местах надобно побывать! - говорил он, протягивая ей свою жирную и пухлую руку. По уходе его Анна Юрьевна велела позвать к себе барона. Тот пришел. - Дуралей этот Николя множество новостей мне привез, - сказала она ему. - Новостей? - спросил барон с некоторым вниманием. - Да, и ужасно какого вздору: прежде всего, что я за вас замуж выхожу... раз - враки. - Враки... - повторил за нею протяжно барон. - Потом уж газетная сплетня: статья там есть про мое училище. - Есть... читал... - произнес барон тем же протяжным голосом. - Что