так же как и для того, чтобы понять, что ты один из величайших волшебников на свете. Мабрак надулся, погладил свою великолепную бороду и нахмурил высокое чело. -- Но это для меня тоже ничего не значит, -- продолжал Король Хаггард. -- В прошлом ты выполнял любые чудеса, какие бы я ни потребовал, и это привело лишь к тому, что у меня пропал к ним вкус. Тебе все по плечу, но удивление быстро проходит. Вероятно, великая сила не может дать того, что мне нужно. Волшебник-мастер не сделал меня счастливым. Теперь я посмотрю, что может недоучка. Ты свободен, Мабрак, -- и кивком головы он отпустил старого волшебника. Вся видимая приветливость исчезла с лица Мабрака, как искра в снегу. Лицо его стало таким же ледяным, как глаза. -- Так легко от меня не избавиться, -- проговорил он особенно мягко, -- тем более по прихоти, пусть даже это прихоть короля, и для того, чтобы освободить место для дурака. Берегись, Хаггард! Мой гнев страшен. В темной палате поднялся ветер. Казалось, он дул отовсюду: из окна, из полуоткрытой двери, но настоящим его источником была сгорбленная фигура волшебника. Холодный, сырой и зловонный ветер с болота кружил по комнате, словно злорадное животное, только что обнаружившее, как хрупки люди. Молли Отрава прижалась к Шмендрику, которому было явно не по себе. Принц Лир то выдвигал, то снова отправлял меч обратно в ножны. Даже Король Хаггард отступил на шаг перед торжествующей ухмылкой Мабрака. Казалось, стены зала растворяются и исчезают, а звездный плащ волшебника стал чудовищной воющей ночью. Мабрак не произносил ни слова, но ветер начал злобно рычать, набирая силу. Мгновение -- и он станет видимым, обретет форму. Шмендрик открывал рот, но, если он и произносил заклинания, его не было слышно, и попытка его была напрасной. Молли Отрава увидела, что Леди Амальтея обернулась во тьму и простерла руку, на которой средний и безымянный пальцы были равной длины. Странное пятно на ее лбу сияло как цветок. И исчез ветер, будто его никогда не было. Хмурая мгла палаты казалась полднем после наведенной Мабраком ночи. Волшебник согнулся почти до пола и, не отрываясь, глядел на Леди Амальтею. Его мудрое приветливое лицо казалось лицом утопленника, борода стекала с подбородка струйками стоячей воды. Принц Лир взял его за руку. -- Пойдем, старина, -- сказал он дружелюбно. -- Выход здесь, дедушка. Я напишу тебе рекомендацию. -- Я ухожу, -- ответил Мабрак. --Но не из страха перед тобой, вонючий недоносок, или перед твоим сумасшедшим неблагодарным отцом, или перед вашим новым волшебником... Большого счастья он вам не принесет. -- Его глаза встретились с голодными глазами Короля Хаггарда, и он заблеял козлиным смехом. -- Ни за что на свете, Хаггард, я не хотел бы оказаться на твоем месте, -- объявил он. -- Ты впустил свою погибель через главные ворота, но выйдет она другим путем. Я мог бы объяснить поподробнее, но я не служу тебе более. Жаль, ибо придет время, когда спасти тебя сможет лишь мастер, а под рукой будет только Шмендрик! Прощай, бедный Хаггард, прощай. Смеясь, он исчез, но с тех пор его злорадство, как запах дыма или старой холодной пыли, не покидало этот зал. -- Ну, -- в сером свете Луны раздался голос Короля Хаггарда. -- Ну... -- неслышными шагами, почти весело качая головой, он медленно подошел к Шмендрику и Молли. -- Смирно, -- скомандовал он, когда те пошевелились. -- Я хочу видеть ваши лица. -- Его дыхание скрежетало, как нож о точило, когда он переводил глаза с одного лица на другое. -- Ближе, -- проворчал он, кося глазом во тьме. -- Ближе, ближе! Я хочу видеть вас. -- Тогда зажгите свет, -- произнесла Молли Отрава. Спокойствие собственного голоса испугало ее больше, чем буря, учиненная старым волшебником. "Легко быть храброй ради нее, -- подумала она, -- но если я становлюсь храброй сама по себе, чем же это кончится?" -- Я никогда не зажигаю свет, -- ответил Король. -- Что хорошего в нем? -- Он отвернулся, бормоча себе под нос: -- Одно лицо почти безгрешно, почти глупо, но все же тупости в нем нет. Другое -- схоже с моим, а это должно быть опасно. И все это я видел еще у ворот, так почему же я впустил их? Мабрак был прав; я постарел и поглупел. Но в их глазах я все же вижу только себя. Принц Лир нервно дернулся, когда Король направился через тронный зал к Леди Амальтее. Она вновь смотрела в окно, и лишь когда Король Хаггард оказался совсем рядом, ускользнула легким движением, странно наклонив голову. -- Я не прикоснусь к вам, -- сказал Король, и она замерла. -- Почему вы все время у окна? -- спросил он -- На что вы смотрите? Я гляжу на море, -- ответила Леди Амальтея голосом низким и дрожащим, но не от страха, а от полноты жизни, как дрожит на солнце едва вышедшая из куколки бабочка. -- А, -- сказал Король. -- Да, море всегда прекрасно. Кроме моря, я ни на что не могу подолгу глядеть. -- Он минуту-другую смотрел на Леди Амальтею; в отличие от Принца Лира его лицо не отражало ни капли ее света, но поглощало его и прятало в каких-то тайниках. Его дыхание было таким же затхлым, как и ветер, поднятый волшебником, но Леди Амальтея не шевелилась. Внезапно он выкрикнул: -- Что это у вас в глазах?! Они полны зеленых листьев, деревьев, ручьев, зверушек. Где я? Почему я не вижу в них себя?! Леди Амальтея не ответила ему. Хаггард резко повернулся к Шмендрику и Молли. Его улыбка, словно лезвие сабли, легла им обоим на горло. -- Кто она? -- потребовал он ответа. Шмендрик прокашлялся. -- Леди Амальтея -- моя племянница, -- начал он. -- Кроме меня, у нее нет живых родственников, а потому я -- ее опекун. Должно быть, вас удивляет состояние ее наряда, но все очень просто. В пути нас ограбили бандиты... -- Что ты несешь? Причем тут наряды? -- Король опять повернулся к белой девушке, и Шмендрик вдруг внезапно понял, что ни Король Хаггард, ни его сын так и не заметили ее наготы, едва скрытой рваным плащом. Леди Амальтея держалась так, что ее лохмотья казались нарядом принцессы, к тому же она не знала о своей наготе. Голым перед нею был закованный в броню король. -- Как она одета, что с вами случилось, кем вы приходитесь друг другу, меня, к счастью, не интересует, -- сказал Король Хаггард. -- И в этих вопросах ты можешь лгать, насколько смеешь. Я хочу знать -- кто она. Я хочу знать, почему перед ней как дым рассеялась магия Мабрака, хоть она не произнесла ни слова. Я хочу знать, почему в ее глазах по зеленым листьям скачут лисята. Отвечай скорее и избегай искушения соврать, в особенности о листьях. Говори. Шмендрик не отвечал. Он произнес несколько нелживых, но абсолютно нечленораздельных звуков. Собрав всю свою храбрость, Молли собралась ответить, хотя и подозревала, что говорить правду Хаггарду невозможно. Холод, веявший от него, губил все слова, путал их смысл, а лучшие намерения сгибал и выкручивал, как башни этого замка. И все же она заговорила бы, но тут в мрачной палате раздался другой голос: легкий, добрый, глупый голос Принца Лира. -- Отец, ну не все ли равно? Теперь она здесь. Король Хаггард вздохнул. Но это был не тихий вздох согласия, а скорее рычание готового к прыжку тигра. -- Конечно, ты прав, -- сказал он. -- Она здесь, все они здесь, и впустил ли я с ними свою погибель или нет, я все же немного погляжу на них. Им сопутствует приятная атмосфера несчастья. Возможно, это то, что мне нужно. Потом он резко обратился к Шмендрику: -- В качестве моего волшебника ты будешь развлекать меня, когда я этого захочу, фокусами или мудрым волшебством. Конечно, ты должен сам знать, когда и в каком виде ты нужен, поскольку я не могу для твоего удобства определять свои намерения и желания. Денег ты получать не будешь, так как сюда пришел не за ними. Что касается твоей шлюхи, помощницы или как ты там ее называешь, если она хочет остаться в замке, она будет служить мне. С нынешнего вечера она кухарка и горничная, а заодно уборщица и судомойка. Он остановился, явно ожидая протестов, Но Молли лишь кивнула. Луна больше не светила в окно, но Принц Лир видел, что в комнате не стало темнее. Холодное сияние от Леди Амальтеи нарастало медленнее, чем ветер, созданный Мабраком, но Принц вполне понимал, что оно куда опаснее. Он хотел писать стихи в этом свете, и мысль эта пришла ему в голову впервые. -- Вы можете входить и выходить, когда и куда вам заблагорассудится, -- сказал Король Хаггард Леди Амальтее. -- Быть может, я поступил глупо, впустив вас, но я не столь глуп, чтобы запрещать вам что-либо. Мои секреты охраняют себя сами, а ваши? На что вы смотрите? -- Я гляжу на море, -- повторила Леди Амальтея. -- Да, море всегда прекрасно, -- ответил Король. -- Когда-нибудь мы посмотрим на него вместе. -- Он медленно направился к двери. -- Будет любопытно, -- сказал он, -- жить в замке вместе с существом, одно присутствие которого заставило Лира впервые с пятилетнего возраста назвать меня отцом. -- С шести лет, -- поправил Принц Лир, -- мне было тогда шесть. -- С пяти или шести -- безразлично, -- сказал Король, -- это перестало доставлять мне удовольствие существенно раньше и нимало не радует сейчас. Ее присутствие еще ничего не переменило, в замке. -- Он исчез, почти столь же незаметно, как Мабрак, и они услышали звяканье его подкованных ботинок на лестнице. Молли Отрава тихо подошла к Леди Амальтее и встала рядом с ней у окна. -- Что это? -- спросила она. -- Что там? Зеленые глаза Шмендрика, облокотившегося на трон, следили за Принцем Лиром. Далеко, в долине Хагсгейта вновь раздался холодный рев. -- Я найду для вас жилье, -- сказал Принц Лир. -- Вы голодны? Я раздобуду что-нибудь поесть. Я знаю, где лежит ткань, хороший сатин. Вы сможете сшить себе платье. Никто не отвечал. Тяжелая ночь поглотила его слова, и ему казалось, что Леди Амальтея не видит и не слышит его. Она не шевелилась, но ему чудилось, что она плывет мимо него как луна. -- Разрешите мне помочь вам, -- обратился к ней Принц Лир. -- могу я что-нибудь сделать для вас? Чем я могу вам помочь? -- Чем я могу вам помочь? -- спросил Принц Лир. -- Да собственно ничем, -- ответила Молли Отрава. -- Кроме воды мне ничего не надо, если только вы не хотите чистить картошку, против чего я не стану возражать. -- Нет, я не это имел в виду. То есть да, если вы хотите, я это сделаю, но я говорил с ней. То есть, когда я говорю с ней, я все время это спрашиваю. -- Садитесь и очистите мне несколько картофелин, это займет ваши руки. -- Они находились на кухне -- в сырой комнатенке, пропахшей гнилой репой и прокисшей свеклой. В одном углу стояла стопка глиняных тарелок, под треногой подрагивал, пытаясь вскипятить большой котел воды, жалкий огонек. Молли сидела за грубым столом, заваленным картошкой, луком-пореем, морковью и другими овощами, по большей части увядшими и подгнившими. Принц Лир стоял перед ней, раскачиваясь и пошевеливая большими мягкими пальцами. -- Сегодня утром я убил еще одного дракона, -- наконец сказал он. -- Отлично,-- ответила Молли, -- отлично. Сколько же их будет всего? -- Пять. Хоть он и был поменьше прочих, но с другими таких хлопот у меня еще не было. Я не мог подобраться к нему пешком, поэтому пришлось доставать его пикой, и мой конь так обжегся. Забавно получилось с ним... Молли прервала его: -- Садитесь, ваше высочество. Когда я смотрю на вас, меня так и дергает. -- Принц Лир уселся напротив нее. Он вытащил кинжал и начал чистить картофелину. Молли смотрела на него, пряча улыбку. -- Я принес ей голову дракона, -- сказал он. -- Она, как обычно, была в своей комнате. Я втащил эту голову на самый верх, чтобы сложить к ее ногам. -- Он вздохнул и порезал палец кинжалом. -- Черт побери, я же хотел не этого. Пока я тащил ее, это была голова дракона -- достойнейший дар для кого угодно и от кого угодно. Но когда она взглянула на нее, голова стала печальной уродливой кучей из чешуи, рогов, налитых кровью глаз и хрящеватого языка. Я чувствовал себя деревенским мясником, принесшим своей девушке в знак любви изрядный кус мяса. Потом она посмотрела на меня, и мне стало стыдно. Стыдно за то, что я убил дракона! -- Он рассек дряблую картофелину и снова порезался. -- Режьте картошку от себя, а не к себе, -- посоветовала ему Молли. -- Вы знаете, по-моему, не стоит убивать драконов для Леди Амальтеи. Если пять драконов не тронули ее сердце, едва ли поможет еще один. Попробуйте что-нибудь другое. -- Но чего же в этом мире я еще не пробовал? -- спросил Принц Лир. -- Я переплыл четыре реки шириной не менее мили во время разлива. Я взобрался на семь гор, на которые еще никто не всходил. Проспал три ночи на Болоте Висельников, вышел живым из леса, в котором цветы жгут глаза, а соловьиные песни ядовиты. Я прекратил ухаживать за принцессой, на которой обещал жениться, и если ты думаешь, что это не подвиг, то лишь потому, что не знаешь ее матери. У пятнадцати бродов я победил ровно пятнадцать не дававших никому проезда черных рыцарей -- возле их черных шатров. И я уже потерял счет ведьмам в терновых лесах, демонам в виде девиц, стеклянным горам, роковым загадкам, ужасающим деяниям, волшебным яблокам, кольцам, лампам, мазям, мечам, плащам, сапогам, галстукам и ночным колпакам. И это не говоря о крылатых конях, василисках, морских змеях и прочей живности. -- Он поднял голову, в его темно-голубых глазах были смятение и печаль. -- И все попусту, -- заключил он. -- Что бы я ни сделал, я не могу прикоснуться к ней. Ради нее я стал героем, я, сонный Лир, позор своего отца и мишень для его насмешек, -- но с тем же успехом я мог бы оставаться прежним скучным дураком. Мои великие дела для нее ничто. Молли взяла нож и принялась нарезать перец: -- Быть может, сердце Леди Амальтеи не завоюешь подвигами. Удивленно нахмурясь. Принц посмотрел на нее. -- А разве есть иной способ добиться любви девушки? -- честно выразил он свое недоумение. -- Молли, ты знаешь его? Скажи мне? -- перегнувшись через стол, Принц схватил ее за руку. -- Мне нравится быть храбрым, но я вновь стану ленивым трусом, если ты скажешь, что так лучше. Когда я гляжу на нее, мне хочется уничтожить все злое и уродливое на земле, но в то же время хочется и забиться в уголок и плакать. Что мне делать, Молли? -- Не знаю, -- внезапно смутившись, ответила она. -- Быть добрым, любезным, хорошим и все такое прочее. Иметь чувство юмора. -- Громко мурлыча, к ней на колени прыгнул небольшой черно-рыжий кот, с рваным ухом и потерся о плечо. Чтобы переменить тему, она спросила: -- Что же случилось с лошадью? Что было забавно? Но Принц Лир смотрел на маленького кота: -- Откуда он? Он твой? -- Нет, -- ответила Молли. -- Просто я кормлю его и иногда глажу. -- Она почесала тощую шею кота. он замурлыкал и зажмурился. -- Я думала, он живет здесь. Принц покачал головой: -- Мой отец ненавидит кошек. Он говорит, что кошек вообще не существует -- есть только форма, которую принимают бесенята, гоблины и всякая нечисть, когда ей надо попасть в людское жилье. Если бы он узнал о коте, то, вне сомнения, убил бы его. -- Так что же было с лошадью? -- спросила Молли. Лицо Принца Лира вновь помрачнело. -- Странно, но когда ее совсем не обрадовал мой подарок, я подумал, что, может быть, ей будет интересно узнать, как он был добыт. Поэтому я описал ей внешний вид дракона и бой, ну знаешь -- шипение, кожистые крылья, драконий запах, в особенности дождливым утром, струю черной крови из-под наконечника моего копья. Но она не слушала ни слова. пока я не рассказал про язык пламени, что едва не сжег ноги моего коня. Тогда, да, тогда она вернулась оттуда, где бродит, пока я говорю с ней, и сказала. что должна пойти посмотреть моего коня. Я отвел ее в стойло, где бедняга кричал от боли, и она прикоснулась к нему, к его ногам. Он перестал стонать. Когда им по-настоящему больно, кони так ужасно кричат. Он замолчал, и это было как песня. Кинжал Принца поблескивал среди картофельных очисток. Снаружи дождь мощными порывами барабанил в стены замка; сидя в кухне, об этом можно было только догадываться -- в холодной комнатенке не было ни одного окна. Темноту разгонял лишь колеблющийся в очаге огонек. Кучкой осенних листьев дремал в подоле у Молли кот. -- И что же случилось потом, -- спросила она, -- когда Леди Амальтея прикоснулась к коню? -- Ничего. Совсем ничего, -- Принц Лир, казалось, внезапно рассердился. Он хлопнул ладонью по столу, свекла и чечевица раскатились во все стороны. -- Ты думаешь, что-нибудь произошло? А она ждала, что ожоги заживут в один миг, обгорелая плоть срастется и покроется нежной кожей! Она ждала этого, клянусь моей надеждой на ее любовь. И когда с ранами ничего не случилось, она убежала, и я до сих пор не знаю, где она. Его голос ослабел, рука печально уперлась в стол. Он поднялся и подошел к горшку на огне. -- Кипит, -- сказал он, -- пора класть овощи. Она плакала, когда ноги коня не зажили, я слыхал это, и все же, когда она убегала, в ее глазах не было слез. В них было что угодно, но не слезы. Молли осторожно спустила кота на пол и начала выбирать для котла овощи получше. Принц Лир смотрел, как она сновала от очага к столу по усеянному каплями воды полу. Она пела: Если б я только сумела Наяву, как во сне, осмелеть И в таинственной пляске Танцевать, словно в маске Прекрасная смерть. Это было бы мило, Но все же Захотела бы я стать моложе, Выйти замуж или стать мудрей? Принц спросил: -- Кто она, Молли? Что это за женщина, которая верит, нет, которая знает -- я видел ее лицо, -- что может исцелять раны прикосновением рук и плачет без слез? -- Молли продолжала работать, все еще напевая себе под нос. -- Любая женщина может плакать без слез. И почти каждая может исцелять раны прикосновением рук. Все зависит от раны. Она женщина, ваше высочество, а это само по себе загадка. Но Принц преградил ей путь, и она остановилась с полным подолом нарезанных овощей и трав, волосы лезли ей в глаза. Принц Лир нагнулся к ней, лицо его стало теперь на пять драконов старше, оставаясь по-прежнему симпатичным и глупым. Он сказал: -- Ты поешь. Мой отец заставляет тебя заниматься самой нудной работой на свете, и ты поешь. В этом замке никогда не было ни пения, ни кошек, ни вкусной еды. А причина всему и моим подвигам -- Леди Амальтея. -- Ну, я всегда хорошо готовила, -- мягко сказала Молли. -- Все-таки семнадцать лет в лесу с Калли и его людьми... Принц Лир продолжал, не слыша ее слов: -- Я хочу служить ей, как ты, помочь ей найти то, зачем она пришла сюда. Я хочу быть тем, в чем она нуждается больше всего. Скажи ей. Скажи, ладно? Скажешь? Его слова прервал неслышный шаг, шелест сатина затуманил его лицо. В дверях стояла Леди Амальтея. Даже время, проведенное в леденящей твердыне Хаггарда, не смогло сделать ее менее прекрасной. Скорее наоборот, зима обострила и отточила ее красоту так, что она оставалась в нанесенной ею ране, как зазубренная стрела. Леди Амальтея была в одеянии сиреневого цвета, ее белые волосы перехватила синяя лента. Платье не лучшим образом сидело на ней. Молли Отрава была не слишком умелой портнихой, и сатин раздражал ее. Но в дурно сшитом платье среди холодных камней пропахшей репой кухни Леди Амальтея казалась еще прекраснее. В ее волосах поблескивали капли дождя. Принц Лир поклонился ей поспешно и неловко, будто кто-то ударил его в живот. -- Миледи, -- пробормотал он. -- Вам следовало бы прикрывать голову, выходя в такую погоду. Леди Амальтея присела у стола, и маленький кот цвета осенних листьев тут же прыгнул к ней, часто и мягко мурлыча. Она протянула к нему руку, кот скользнул в сторону, не от страха, нет, -- не позволяя се руке прикоснуться к его ржавой шерсти. Она манила кота, тот вилял всем телом, как собака, но не да вал ей прикоснуться к себе. Внезапно охрипшим голосом Принц Лир сказал: -- Я должен идти. В двух днях пути отсюда какой-то великан крадет и пожирает деревенских девушек, Говорят, его может убить только обладатель Большого Топора герцога Альбанского. К несчастью, герцог Альбанский был съеден одним из первых -- чтобы обмануть чудовище, он переоделся деревенской девушкой, -- и в том, кто сейчас владеет этим топором, сомневаться не приходится. Если я не вернусь, вспоминайте обо мне. Прощайте. -- Прощайте, ваше высочество, -- сказала Молли. Принц вновь поклонился и с благой целью покинул кухню. И только однажды оглянулся. -- Вы жестоки с ним, -- заметила Молли. Леди Амальтея не подняла головы. Она протягивала открытую ладонь коту с рваным ушком, дрожащему от желания подойти к ней и не решающемуся на это. -- Жестока? -- спросила она. -- Разве я могу быть жестокой? Это -- удел смертных. -- Тут она подняла голову, и в глазах ее была печаль и еще что-то, очень похожее на усмешку. -- Как и доброта, -- добавила она. Молли Отрава суетилась у котла, помешивая суп и подкладывая приправы. Тихим голосом, она продолжала: -- По крайней мере вы могли бы сказать ему что-нибудь ласковое. Ведь ради вас он прошел через такие испытания. -- Но что я могу ему сказать? -- спросила Леди Амальтея. -- Я ничего не говорю ему, и все же каждый день он приносит мне новые головы, новые рога, шкуры и хвосты, новые зачарованные камни и заколдованные мечи. Что же он сделает, если я заговорю? -- Он хочет, чтобы вы думали о нем, -- ответила Молли. -- Рыцари и принцы знают для этого только один способ. Это не его вина. Думаю, он поступает лучшим образом. Леди Амальтея вновь поглядела на кота. Ее длинные пальцы теребили складку сатинового плаща. -- Но ему не нужны мои мысли, -- тихо сказала она. -- Он хочет меня, как хотел Красный Бык, и тоже не понимает меня. Принц пугает меня даже больше. чем Красный Бык, потому что у него доброе сердце. Нет, я никогда не смогу что-нибудь обещать ему. Во мраке комнаты бледная отметина на ее лбу была незаметна. Она прикоснулась к ней и резко, словно ожегшись, отдернула руку. -- Конь умер, -- сказала она коту. -- Я не смогла ничего сделать. Молли быстро повернулась и положила руки на плечи Леди Амальтее. Плоть под гладкой тканью была холодна и тверда, как любой из камней замка Короля Хаггарда. -- О, миледи, прошептала она, -- это потому, что вы не в своем истинном виде. Когда вы вновь обретете его, все вернется, все -- вся сила, вся власть, вся уверенность. Все вернется к вам... -- Ей хотелось взять белую девушку на руки и баюкать как дитя. Раньше такая мысль не могла даже прийти ей в голову. Но Леди Амальтея ответила: -- Волшебник придал мне только вид человека -- внешность, а не дух. Если бы я умерла тогда, я бы осталась единорогом. Старый волшебник знал это. Назло Хаггарду он не сказал ни слова, но он знал. Внезапно ее волосы выскользнули из-под синей ленты и рассыпались по плечам. Завороженный их стремительным падением, кот протянул к ним лапку, но тут же отдернул ее и сел, обвив лапы хвостом и повернув голову так, чтобы не было видно искалеченное ухо. В его зеленых глазах поблескивали золотые искры. -- Но это было так давно, -- сказала девушка. -- Во мне уживаются двое --я и та, которую все зовут "миледи". Она сейчас здесь, как и я, хотя когда-то она была лишь вуалью вокруг меня. Она ходит по замку, спит, одевается, ест и думает свои собственные думы. Хотя она не может исцелять и успокаивать -- у нее есть своя магия. Люди обращаются к ней: "Леди Амальтея", и она отвечает им или молчит. Бледные глаза Короля всегда следят за нею, и Король удивляется, не зная, кто она, а сын Короля хочет это узнать и связал себя любовью к ней. Каждый день она ищет на небе и на море, в замке, в его башнях и дворе, на лице Короля нечто такое, что она не всегда может припомнить. Что это, что же такое она ищет в этом странном месте? Ведь только что она знала это, но забыла. -- Она повернула лицо к Молли Отраве, и глаза ее не были глазами единорога. Они были все еще прекрасны, но их красота теперь имела имя. Их глубину можно было познать и измерить, темнота их вполне поддавалась описанию. Когда Молли заглянула в них, она увидела страх, и потерю, и возбуждение, и себя -- ничего больше. -- Она ищет единорога, -- сказала Молли. -- Красный Бык загнал их куда-то, всех, кроме вас. Вы -- последний единорог. Вы пришли, чтобы найти и освободить других. И так будет. Постепенно из каких-то тайников море хлынуло в глаза Леди Амальтеи, и они вновь стали столь же старыми, темными, непознаваемыми и неожиданными, как само море. Это было ужасно, но, несмотря на испуг, Молли крепко обняла ее согбенные плечи, словно надеясь своими руками, как громоотводом, отвести молнию несчастья. Вдруг пол кухни дрогнул от еще неслыханного ею звука, напоминавшего скрежет громадных коренных зубов. Красный Бык поворачивался во сне. "Интересно, видит ли он сны", -- подумала Молли. Леди Амальтея сказала: -- Я должна идти к нему. Другого пути нет, и нельзя больше терять время. В этом ли виде или в истинном, я должна снова встретиться с ним лицом к лицу, даже если весь мой народ погиб и спасти его уже нельзя. Я должна идти к нему, пока я еще не забыла себя навсегда, но я не знаю дороги и мне одиноко. -- Котик шевельнул хвостом и издал странный звук -- не мяукнул и не замурлыкал. -- Я пойду с вами, -- сказала Молли. -- Я тоже не знаю дороги вниз, к Быку, но должна же она где-то быть, и Шмендрика тоже возьмем. Он может пригодиться нам, если мы найдем путь. -- От такого волшебника толку мало, -- презрительно ответила Леди Амальтея. -- Я вижу, как каждый день он валяет дурака при Короле Хаггарде, развлекая его своими неудачами, неумением сделать самый простой трюк. Он говорит, что не сможет ничего другого, пока сила вновь не проснется в нем, но этого никогда не случится. Он сейчас не волшебник, а шут короля. Повернувшись к котлу, чтобы скрыть лицо, Молли резко ответила: -- Он делает это ради вас. Пока вы хандрите, лелеете свою печаль и изменяетесь, он кривляется перед Королем Хагтардом, отвлекает его, чтобы вы могли искать свой народ, если его еще можно найти. Но он скоро надоест Королю, как надоело ему все на свете, и Король заточит его в своих темницах или в каком-нибудь еще более ужасном месте. Зря вы смеетесь над ним, -- слышался ее печальный и по-детски тонкий голос. Мгновение они смотрели друг на друга, две женщины: одна прекрасная и чужая в холодной низкой комнатенке, другая -- вполне на своем месте -- сердитый жучок во всей своей кухонной красе. Но тут с лестницы донеслись скрежет металла, позвякивание брони и полные предвкушения голоса голодных стариков. В кухню вошли четверо солдат Короля Хаггарда. Им было по меньшей мере лет по семьдесят, но изможденные, прихрамывающие, хрупкие, как наст, старческие фигуры были с головы до пят облачены в нищенскую броню Короля Хаггарда, их руки сжимали его жалкое оружие. Войдя, они оживленно поздоровались с Молли Отравой, осведомились об ужине, но, завидев Леди Амальтею, тут же присмирели и с трудом, задыхаясь, отвесили ей по глубокому по-клону. -- Миледи, -- сказал старший, -- мы к вашим услугам. Хоть мы люди старые, изношенные, но, если вы захотите увидеть чудо, только потребуйте -- и мы сделаем невозможное. Мы снова станем молодыми, стоит вам только пожелать. -- Трое его товарищей пробормотали что-то в знак согласия. Но Леди Амальтея прошептала в ответ: -- Нет-нет, вы никогда не станете вновь молодыми. -- И, пряча лицо в распущенных волосах и прошелестев сатиновым плащом, она выбежала из комнаты. -- Как она мудра, -- объявил старший стражник. -- она понимает, что даже ее красота не может бороться со временем. Сколь печальна эта редкая мудрость в столь молодом существе. Как пахнет суп, Молли! -- Он слишком ароматен для этого замка, -- проворчал второй стражник, пока все рассаживались у стола. -- Хаггард терпеть не может хорошей пищи. Он говорит, что никакое блюдо не стоит усилий и денег, затраченных на его приготовление. Он говорит, что это иллюзия и притом дорогая. Живите, как живет ваш Король, не обольщаясь ею. Брр!.. -- Стражник притворно вздрогнул и скорчил гримасу, все остальные рассмеялись. -- Живите, как он... -- продолжил третий стражник, пока Молли наливала в его миску дымящийся суп. -- Жить, как Хаггард, можно только за грехи в предыдущем воплощении. -- Почему же тогда вы остаетесь у него на службе? -- поинтересовалась Молли. Она села рядом с ними. подперев голову руками. -- Он не платит вам и кормит так плохо, как только возможно. Когда портится погода, он посылает вас в Хагсгейт красть, потому что скорее умрет, чем расстанется хоть с одним пенни из своей кладовой. Он запрещает все: от света до свирели, от пламени до пляски, от меха до смеха, от чтива до пива, от разговоров о весне до игры в веревочку. Почему вы не уйдете от него? Что держит вас здесь? Вздыхая и кашляя, старики беспокойно переглянулись. Первый сказал: -- Старость. Куда же мы пойдем? Мы слишком стары, чтобы скитаться по дорогам в поисках работы и крыши над головой. -- Старость, -- подхватил второй. -- Когда ты стар, удобно все, что не беспокоит. Холод, темнота и скука -- они для пас уже привычны, а вот тепло, весна, песни -- они будут мешать и тревожить. Есть вещи и похуже, чем жить с Хаггардом. Третий сказал: -- Хаггард старше нас. Со временем в этой стране будет править Принц Лир, и я хочу дожить до этого дня. Мальчик нравился мне с малых лет. Молли вдруг поняла, что вовсе не голодна. Она смотрела на стариков, на их морщинистые лица и шеи, прислушивалась к звукам, с которыми они поглощали суп, и вдруг обрадовалась, что Король Хаггард всегда ест в одиночестве. Молли неизбежно начинала заботиться о тех, кого кормила. Она осторожно спросила их: -- А вы слышали, что Принц Лир вовсе не усыновленный племянник Хаггарда? Ни один из стражников не выказал ни малейшего удивления. -- Э, -- ответил старший, -- мы слыхали эту историю. Может, она и верна, ведь Принц Лир совсем непохож на Короля Хаггарда. Но что из того? Пусть лучше страной правит украденный подкидыш, чем истинный сын Хаггарда. -- Но если Принца выкрали из Хагсгейта, -- воскликнула Молли, -- тогда он может осуществить наложенное на замок проклятие! -- И она повторила произнесенные Дринном в Хагсгейтской гостинице стихи: Будет замок сокрушен Тем, кто в Хагсгейте рожден. Но старики затрясли головами, обнажив в улыбке зубы, столь же ржавые, как их шлемы и панцири. -- Кто угодно, только не Принц Лир, -- сказал третий. -- Принц может убить тысячу драконов, но сравнять замок с землей, низвергнусь Короля -- нет, это не в его натуре. Он почтительный сын и хочет, увы, лишь быть достойным человека, которого зовет отцом. Только не Принц Лир. В пророчестве имеется в виду кто-то другой. -- Но даже если Принц Лир и есть тот, -- добавил второй, -- тот, о котором говорится в пророчестве, все равно его ждет неудача -- ведь от печальной участи Короля Хаггарда хранит Красный Бык. С этими словами, накрыв лица своей дикой тенью и остудив своим дыханием добрый горячий суп, в комнату влетело молчание, котик в осенней шубе перестал мурлыкать на коленях у Молли, съежился огонь в очаге. Холодные стены кухни, казалось, сошлись совсем близко. До сих пор молчавший четвертый стражник проговорил: -- В нем-то и заключается настоящая причина того, что мы остаемся у Хаггарда. Он не хочет, чтобы мы ушли, а желания Короля Хаггарда -- закон для Красного Быка. Мы в услужении у Хаггарда и в заточении у Красного Быка. Молли, все так же продолжая гладить кота, внезапно сдавленным голосом спросила: -- Как связаны Красный Бык и Король Хаггард? Ответил старший: -- Мы не знаем. Бык был здесь всегда. Он -- армия Хаггарда и крепость, его сила и источник ее и, должно быть, его единственный товарищ, ибо, уверен я, Король спускается по тайной лестнице в логово Быка. Но повинуется ли Бык Хаггарду из сочувствия или по желанию и кто хозяин -- король или бык, этого мы не знаем. Четвертый стражник, самый молодой из всех, наклонился к Молли, его слезящиеся розовые глаза внезапно ожили. Он сказал: -- Красный Бык -- это демон, и когда-нибудь он получит плату за службу Хаггарду -- его самого. Его прервал другой, утверждавший, что наиболее достоверные свидетельства гласят, будто Красный Бык -- это заколдованный раб Короля Хаггарда и останется им, пока не разорвет чары и не уничтожит своего повелителя. Они начали спорить, расплескивая суп из тарелок. Потом Молли спросила негромко, но все застыли: -- А вы знаете, что такое единорог? Вы когда-нибудь видели хоть одного? Из всего живого в комнате лишь кот и молчание смотрели на нее с каким-то пониманием. Четверо стариков моргали, рыгали, терли глаза. Где-то в глубине беспокойно заворочался спящий Бык. Когда обед закончился, солдаты отсалютовали Молли Отраве и покинули кухню, двое отправились спать, а двое под дождь -- нести ночной караул. Старший подождал, пока не вышли остальные, и тихо сказал Молли: -- Береги Леди Амальтею. Она так прекрасна, что, когда появилась в замке, даже этот проклятый замок тоже стал прекрасным, как Луна, хотя на самом деле Луна тоже всего лишь камень. Она задержалась здесь слишком долго. И хотя она прекрасна, да, но ее красота уже не в силах преобразить эти залы. -- Он вздохнул, и долгий этот вздох, постарев, стал визгом. -- Такую красоту я знаю, -- сказал он, -- но той, прежней, я никогда не встречал. Береги ее. Ей надо уйти отсюда. Оставшись одна, Молли уткнулась лицом в линялую шубку котика. Огонь в очаге угасал, но она не поднялась, чтобы подкинуть дров. По комнате сновали маленькие быстрые существа, царапая пол, как голос Хаггарда уши; отзвуком рева Красного Быка дождь бил в стены замка. И тогда, словно в ответ, она услышала Быка. Его рев раздробил каменный пол под ее ногами. Отчаянно цепляясь за стол, она пыталась удержаться и не свалиться вниз к Быку. Она закричала. Кот сказал: -- Он выходит наружу. Каждый день после захода солнца он ищет спасшееся от него странное белое существо. Ты это прекрасно знаешь. Не будь дурой. Голодный голос прогремел вновь уже вдали. Молли задержала дыхание и посмотрела на кота. Она удивилась не так сильно, как этого можно было бы ожидать, -- в эти дни удивить ее было труднее, чем большинство женщин. -- Ты всегда умел говорить? -- спросила она кота. -- Или это оттого, что ты увидел Леди Амаль-тею? Кот задумчиво лизнул переднюю лапку. Наконец он сказал: -- Когда я увидел ее, мне захотелось говорить, и хватит об этом. Это единорог. Она прекрасна. -- А откуда ты знаешь, что она единорог? -- поинтересовалась Молли. -- И почему ты боялся прикоснуться к ней? Я видела. Ты боялся ее. -- Послушай, я вовсе не расположен говорить, -- беззлобно ответил кот. -- И на твоем месте не стал бы тратить времени на ерунду. Что же касается твоего первого вопроса -- ни одного кота, выросшего из младенческой шерстки, нельзя обмануть внешностью. В отличие от людей. Что до твоего второго вопроса... -- Тут его голос прервался, и он внезапно принялся усердно умываться. Он не произнес ни слова, пока не взъерошил всю свою шерсть и вновь полностью не пригладил ее. Потом так же молча он принялся внимательно рассматривать свои когти. -- Если бы она прикоснулась ко мне, -- очень мягко сказал он, -- я бы навсегда принадлежал ей, а не себе. Я и хотел этого и не мог уступить ей. Такого не допустит ни один кот. Мы позволяем вам, людям, гладить нас: это приятно нам и успокаивает вас, но я не могу позволить этого ей. Такую цену не может заплатить ни один кот. Тогда Молли вновь взяла его на руки, и он мурлыкал ей в ухо так долго, что она начала бояться, что он больше не заговорит. Наконец он сказал: -- У вас очень мало времени. Скоро она не сможет вспомнить, ни кто она, ни зачем пришла сюда, и Красный Бык не будет больше реветь в ночи, разыскивая ее. Может быть, она выйдет замуж за любящего ее доброго Принца. -- Кот ткнулся головой во внезапно застывшую ладонь Молли. -- Помоги им, -- скомандовал он. -- Принц достаточно храбр, чтобы любить единорога. Как кот, я способен оценить доблестный абсурд. -- Нет, -- сказала Молли Отрава. -- Нет, этого не может быть. Она последняя. -- Тогда она должна сделать то, зачем пришла сюда, -- ответил кот. -- Она должна спуститься по тайному ходу Короля к Быку. Молли стиснула его так, что в знак протеста он пискнул, словно мышка. -- Ты знаешь дорогу? -- спросила она тоном, которым говорил Принц Лир. -- Скажи мне, скажи, куда нам идти. -- Она спустила кота на пол. Кот долгое время молчал, но его глаза разгорались все ярче и ярче, золотое сияние затмевало в них зелень. Только шевелился кончик его хвоста и подергивалось разодранное ухо -- и больше ничего. -- Когда вино выпьет себя, -- проговорил он, -- когда череп заговорит, когда часы пробьют точное время, только тогда вы найдете ход к Быку. -- Он подобрал лапки под грудь и добавил: -- Конечно, здесь есть секрет. -- Держу пари, -- мрачно сказала Молли, -- где-то высоко на столбе в большом зале висит ужасный полуистлевший череп, которому давно уже нечего сказать. Рядом стоят совершенно свихнувшиеся часы, каждый час они бьют полночь, в час дня -- одиннадцать, а может, и вовсе молчат неделями. А вино... Котик, а может, ты просто покажешь мне этот ход? Ты же знаешь, где он? -- Конечно, -- согласился кот, ослепительно и сонно зевая, -- конечно, было бы проще, если бы я его показал. Это сберегло бы уйму времени и сил. Кот начал сонно тянуть слова, и Молли поняла, что он, как и Хаггард, быстро теряет интерес. Она торопливо спросила его: -- Скажи мне еще кое-что. Где единороги? Что с ними стало? Кот опять зевнул: -- Рядом и вдали, вдали и рядом, -- пробормотал он. -- Наша Леди могла бы увидеть их своими глазами, но она почти забыла их. Они приближаются и удаляются вновь. -- Он закрыл глаза. Горло Молли сдавило как веревкой. -- Черт побери, почему ты не хочешь помочь мне, -- воскликцула она. -- Почему ты всегда говоришь загадками? Медленно открылся глаз, зеленый и золотой, как солнце в листве. Кот сказал: -- Я есть я. Если бы я мог, я бы сказал тебе все, что ты хочешь знать, ведь ты была добра ко мне. Но я кот, а ни один кот никогда, нигде и никому не дал прямого ответа. Его последние слова превратились в глубокое сонное мерное мурлыканье, и он уснул с полуоткрытым глазом. Он лежал на коленях Молли, она гладила его, кот мурлыкал во сне, но больше не говорил. XI Из похода на губившего девиц великана Принц Лир возвратился через три дня. Великий Топор Герцога Альбанского висел у него за спиной, голова великана билась о луку седла. Он не понес приз Леди Амальтее и не пытался ее отыскать с руками, перепачканными кровью чудовища. Он решил, как объяснил он Молли на кухне вечером того же дня, не докучать более Леди Амальтее своим вниманием, а просто жить, думая о ней, усердно служить ей в одиночестве до самой смерти, но не искать ни ее общества, ни ее восхищения, ни ее любви. -- Я буду безымянным, как воздух, которым она дышит, и невидимым, как сила, что держит ее на земле. -- Подумав немного, он добавил: -- Время от времени я могу написать для нее поэму, подсунуть ее под дверь Леди Амальтеи или оставить там, где она бывает. Но я даже не подпишу свои стихи. -- Это будет очень благородно, -