окоиться. Я пошла к миссис Майклсон повидать Фанни. Она сидела в уголке и заливалась горючими слезами. Рядом с ней стоял уложенный чемодан. Она ничего не могла объяснить мне - она совершенно не знала, почему ее уволили. Сэр Персиваль приказал ей немедленно убираться, выдав ей жалованье за месяц вперед. Никаких объяснений ей не дали, никаких обвинений в плохом поведении ей не предъявили. Ей запретили обращаться к своей госпоже; запретили даже попрощаться с ней. Ей надлежало немедленно покинуть дом, не объясняясь и не прощаясь ни с кем. Я постаралась немного успокоить Фанни и спросила, где она предполагает переночевать сегодня. Она отвечала, что думает пойти в деревенскую гостиницу, хозяйку которой, почтенную женщину, хорошо знали многие слуги в Блекуотер-Парке. На следующее утро она думает вернуться к своим родственникам в Кумберленд, не останавливаясь в Лондоне, где она никого не знает. Я сразу же сообразила, что с отъездом Фанни нам представляется случай отправить письма в Лондон и Лиммеридж, что было крайне важно. Поэтому я предупредила ее, что вечером принесу ей известия от ее госпожи и что обе мы сделаем все, чтобы помочь ей. С этими словами я пожала ей руку и отправилась наверх. Дверь комнаты Лоры вела в маленькую переднюю, а затем уже в коридор. Когда я попробовала открыть дверь в переднюю, она оказалась закрытой изнутри. Я постучала, и та самая толстая служанка, которая с такой тупой бесчувственностью отнеслась к раненой собаке, показалась на пороге. Ее звали Маргарет Порчер. Она была самой неуклюжей, глупой и упрямой из всей здешней прислуги. Ухмыляясь, она молча застыла на пороге. - Почему вы торчите здесь? - спросила я. - Разве вы не видите, что я хочу пройти? - Но вы не войдете, - сказала она, ухмыляясь во весь рот. - Как вы смеете так разговаривать? Посторонитесь сию же минуту! Она загородила мне дорогу всей своей тушей, обхватила двери огромными красными лапами и кивнула безмозглой головой. - Приказ хозяина, - сказала она и кивнула опять. Мне пришлось собрать все свои силы, чтобы удержаться и не высказать, что я думала о ней и о ее хозяине. Я вовремя вспомнила, что должна обратиться за разъяснениями к нему самому. Я сейчас же пошла вниз искать его. К стыду своему, должна признаться, что мое решение держать себя в руках и не раздражаться на сэра Персиваля было начисто забыто. После всего того, что я вытерпела и подавляла в себе в этом доме, мне было прямо-таки приятно чувствовать, как сильно я рассердилась. В столовой и гостиной никого не было. В библиотеке я застала сэра Персиваля, графа и мадам Фоско. Они стояли вместе. Сэр Персиваль держал в руках какой-то клочок бумаги. Открывая дверь, я услышала, как граф сказал ему: - Нет, тысячу раз нет! Я подошла к нему и посмотрела прямо ему в лицо. - Правильно ли я поняла, сэр Персиваль? Комната вашей жены - тюрьма, а ваша служанка - тюремщик, который сторожит ее? - спросила я. - Да, вам придется это понять, - отвечал он. - Берегитесь, как бы моему тюремщику не пришлось сторожить двух, берегитесь, чтобы ваша комната тоже не стала тюрьмой! - Берегитесь вы сами! Как смеете вы так обращаться с вашей женой и угрожать мне! - вскричала я в бешенстве. - В Англии существуют законы, чтобы защитить женщину от жестокого обращения и оскорбления! Если вы тронете хоть один волосок на Лориной голове, если вы осмелитесь посягнуть на мою свободу, - будь что будет, но я обращусь к этим законам. Вместо ответа он повернулся к графу. - Что я вам говорил? - спросил он. - Что вы теперь скажете? - То, что говорил раньше, - отвечал граф. - Нет. Даже сейчас, несмотря на свой гнев, я чувствовала на себе спокойные, холодные, стальные глаза графа. Как только он проговорил свое категорическое "нет", он оторвал свой взгляд от меня и многозначительно посмотрел на жену. Мадам Фоско немедленно придвинулась ко мне и, стоя рядом со мной, обратилась к сэру Персивалю прежде, чем мы успели произнести хоть единое слово. - Будьте любезны выслушать меня, - сказала она ледяным тоном. - Благодарю вас за гостеприимство, сэр Персиваль, я вынуждена отказаться от него в дальнейшем. Я не останусь в доме, где с дамами обращаются подобно тому, как сегодня обошлись с вашей женой или с мисс Голкомб. Сэр Персиваль попятился и уставился на нее в мертвом молчании. Он буквально замер от удивления, услышав декларацию мадам Фоско, на которую, как хорошо было известно и ему и мне, она никогда не отважилась бы без разрешения своего мужа. Граф стоял подле сэра Персиваля и смотрел на жену с нескрываемым восхищением. - Божественная женщина! - сказал он вполголоса. С этими словами подошел к ней и взял ее под руку. - Я к вашим услугам, Элеонора, - проговорил он со спокойным достоинством, которого я никогда раньше не замечала в нем. - И к услугам мисс Голкомб, если она окажет мне честь принять всяческое содействие, которое я ей предлагаю. - Черт возьми! Что это значит? - вскричал сэр Персиваль, когда граф вместе с мадам Фоско спокойно направился к двери. - В другое время это значило бы то, что я хотел сказать, но в данную минуту это значит то, что сказала моя жена, - отвечал непостижимый итальянец. - Мы впервые поменялись местами, Персиваль, и решение мадам Фоско - мое решение. Сэр Персиваль скомкал клочок бумаги, который держал в руке, и, с проклятьем оттолкнув графа, стал перед ним у дверей. - Будь по-вашему! - сказал он глухим от ярости голосом. - Будь по-вашему, но вот посмотрите, к чему это приведет! - И с этими словами он вышел из комнаты. Мадам Фоско вопросительно взглянула на мужа. - Он так внезапно ушел, - сказала она. - Что это значит? - Это значит, что нам с вами удалось образумить самого вспыльчивого человека в Англии, - отвечал граф. - Это значит, мисс Голкомб, что леди Глайд спасена от грубой несправедливости, а вы - от повторения столь дерзкого выпада. Разрешите мне выразить мое восхищение перед вашим мужеством и вашим поведением в очень трудную минуту. - Искреннее восхищение, - подсказала мадам Фоско. - Искреннее восхищение, - отозвался, как эхо, граф. Силы мои иссякли, гнев утих, моя решимость победить всякое сопротивление больше не помогала мне. Невыносимая тревога за Лору, чувство беспомощного неведения о том, что произошло с ней в беседке, лежали на мне непосильной тяжестью. Чтобы соблюсти приличие, я хотела ответить графу и его супруге в том же высокопарном тоне, в котором они говорили со мной, но не могла говорить и, задыхаясь, молча смотрела на двери. Граф понял мое состояние, распахнул двери, вышел и закрыл их за собой. В ту же минуту послышались тяжелые шаги сэра Персиваля, который спускался по лестнице. Я услышала, как они зашептались. В это время мадам Фоско с самым невозмутимым и любезным видом говорила мне, как она рада за всех нас, что ни ей, ни ее супругу не пришлось покинуть Блекуотер-Парк из-за поведения сэра Персиваля. Прежде чем она закончила свою речь, перешептывание прекратилось, дверь открылась, и в комнату заглянул граф. - Мисс Голкомб, - сказал он, - я счастлив уведомить вас: леди Глайд снова хозяйка в своем доме. Считая, что вам будет приятнее услышать об этой перемене к лучшему от меня, чем от сэра Персиваля, я вернулся, чтобы доложить вам об этом. - Восхитительная деликатность! - сказала мадам Фоско, возвращая своему супругу комплимент, который он перед этим ей сделал. Граф улыбнулся и отвесил поклон, как будто получил официальное одобрение со стороны какого-нибудь постороннего лица, а затем подвинулся, чтобы дать мне дорогу. Сэр Персиваль был в холле. Когда я бежала вверх по лестнице, я слышала, как он нетерпеливо просил графа выйти из библиотеки. - Чего вы там ждете? - сказал он. - Я хочу говорить с вами! - А я хочу поразмыслить в одиночестве, - возразил тот. - Позже, Персиваль, позже! Ни он, ни его друг ничего больше не сказали. Я была уже наверху и бежала по коридору. Я так спешила, что забыла закрыть за собой двери из коридора в переднюю, но захлопнула двери спальной, как только вбежала туда. Лора сидела одна в глубине комнаты, уронив руки на стол и склонив на них голову. Она вскрикнула от радости при виде меня. - Как ты сюда вошла? - спросила она. - Кто тебе разрешил? Неужели сэр Персиваль? Но мне так хотелось поскорей расспросить ее о том, что с ней случилось, что я не могла отвечать ей, - я могла только сама задавать вопросы. Однако желание Лоры узнать, что произошло внизу, было сильнее моего нетерпения. Она настойчиво повторяла свой вопрос. - Конечно, граф, - с нетерпением отвечала я. - Благодаря его влиянию... Она прервала меня гневным жестом. - Не говори мне о нем! - вскричала она. - Граф самый гнусный из людей, гнуснее всех на свете! Граф - жалкий шпион!.. Не успела она закончить свою фразу, как раздался тихий стук в дверь. Я первая подошла к двери, чтобы посмотреть, кто там. За дверью я увидела мадам Фоско. Она стояла передо мной с моим носовым платком в руках. - Вы обронили его внизу, мисс Голкомб, - сказала она. - Я решила занести его вам по дороге в свою комнату. Лицо ее, всегда бледное, было покрыто сейчас такой мертвенной бледностью, что я отшатнулась при виде ее. Руки ее, обычно такие уверенные и спокойные, заметно дрожали, а глаза хищно смотрели мимо меня прямо на Лору. Прежде чем постучать, она подслушивала за дверью! Я поняла это по ее бледному лицу, по дрожанию рук, по взгляду, устремленному на Лору. Постояв так, она молча отвернулась от меня и медленно пошла прочь. Я снова закрыла дверь: - О, Лора, Лора! Мы обе проклянем тот день, когда ты назвала графа шпионом! - Ты сама назвала бы его так, Мэриан, если бы знала то, что я теперь знаю. Анна Катерик была права. Вчера кто-то действительно следил за нами, и это был... - Ты уверена, что это был граф? - Совершенно уверена. Он шпион сэра Персиваля, он его осведомитель. Он послал сэра Персиваля сторожить и ждать с утра меня и Анну Катерик! - Анну нашли? Ты виделась с ней на озере? - Нет. Она спаслась благодаря тому, что не пришла. Когда я вошла в беседку, там никого не было. - Ну? Ну? - Я села и подождала несколько минут. Но нетерпение мое было так велико, что я встала и решила немного походить. Когда я вышла из беседки, я заметила у входа следы на песке. Я нагнулась, чтобы рассмотреть их, и увидела, что на песке большими буквами написано какое-то слово. Это слово было "смотри". - И ты стала разрывать песок на этом месте и выкопала ямку? - Откуда ты это знаешь, Мэриан? - Я сама видела это углубление, когда пришла за тобой в беседку. Продолжай, ради бога! - Ну вот, я разрыла песок и очень скоро наткнулась на клочок бумаги, на котором было что-то написано. В конце стояли инициалы Анны Катерик. - Где записка? - Сэр Персиваль отнял ее у меня. - Ты можешь припомнить, что там было написано, и повторить? - Я помню смысл и могу передать его тебе, Мэриан. Записка была очень коротенькая. Ты запомнила бы ее слово в слово. - Прежде всего расскажи мне ее содержание, а потом будешь рассказывать, что было дальше. Она исполнила мою просьбу. Записываю ее слова в точности. "Вчера нас с вами видел высокий толстый старик, мне пришлось убежать от него. Ему не удалось догнать меня, он потерял меня из виду в лесу. Я не хочу рисковать и приходить сюда в назначенный нами час. Я пишу это в 6 часов утра и спрячу записку в песок, чтобы предупредить вас. В следующий раз, когда мы с вами будем говорить про тайну вашего жестокого мужа, мы должны или встретиться с вами в надежном месте, или не встречаться совсем. Потерпите немного. Я обещаю вам, что вы меня снова увидите, и скоро. А.К.". Ссылка на высокого толстого старика (Лора была уверена, что помнит эти слова в точности) не оставляла сомнения в том, кто именно был незваным гостем около беседки. Я вспомнила, как я сказала вчера сэру Персивалю в присутствии графа, что Лора пошла в беседку искать свою брошку. По всей вероятности, граф позаботился успокоить ее известием, что подпись ее не нужна больше, и поэтому решил отправиться в беседку сразу же после того, как сообщил мне в гостиной об изменении в планах сэра Персиваля. В таком случае, он мог подойти к беседке только в ту минуту, когда Анна Катерик его заметила, не раньше. То, что она так подозрительно быстро рассталась с Лорой, очевидно, и побудило его сделать неудачную попытку догнать ее. Граф не мог слышать их предыдущего разговора. Когда я прикинула расстояние от дома до озера и сопоставила час, в который он зашел ко мне в гостиную, с часом встречи Лоры с Анной Катерик в беседке, у меня не осталось в этом никакого сомнения. Придя к этому выводу, я постаралась узнать от Лоры, что же произошло после того, как граф сообщил сэру Персивалю о своих наблюдениях. - Каким образом ты отдала ему записку? - спросила я. - Что ты с ней сделала, когда нашла ее в песке? - После того как я прочитала ее, - отвечала она, - я взяла ее в беседку, чтобы посидеть там и перечитать еще раз. Только я начала читать, как на нее упала чья-то тень. Я подняла глаза и увидела сэра Персиваля - он стоял у входа и наблюдал за мной. - Ты попыталась спрятать записку? - Да, но он остановил меня. "Можете не стараться и не прятать записку, - сказал он, - я ее уже прочитал". Я беспомощно смотрела на него, я ничего не могла выговорить. "Вы понимаете? - продолжал он. - Я прочитал ее. Два часа назад я вырыл записку из песка и опять зарыл ее, и опять написал слово "смотри", чтобы она попала в ваши руки. Теперь вам не отвертеться, вам не удастся солгать. Вчера у вас было тайное свидание с Анной Катерик, а сегодня у вас в руках записка от нее. Я еще не изловил ее, но поймал час. Дайте мне эту записку". Он подошел ко мне - я была с ним одна, Мэриан, что мне оставалось делать? - я отдала ему записку. - Что он тогда сказал? - Сначала он ничего не сказал. Он схватил меня за руку, вытащил из беседки и начал озираться по сторонам, по-видимому опасаясь, что нас увидят или услышат. Потом он крепко сжал мою руку - над локтем - и прошептал: "Что вам говорила вчера Анна Катерик? Я требую, чтобы вы рассказали мне все с первого до последнего слова!" - И ты это сделала? - Я была с ним одна, Мэриан, он вцепился в мою руку - мне было так больно! Что мне оставалось делать? - На твоей руке остался синяк? Покажи мне его. - Зачем? - Я хочу его видеть, Лора, ибо надо положить конец нашему терпению. С сегодняшнего дня мы должны начать сопротивляться. Этот синяк - оружие против него. Дай мне взглянуть на синяк - может быть, в дальнейшем мне придется показать под присягой, что я его видела. - О Мэриан, не гляди так! Не говори так! Мне уже не больно. - Покажи мне синяк! Она показала мне свои синяки. Мне было уже не до слез, я не могла ни жалеть ее, ни содрогаться при виде этих синяков. Говорят, что мы, женщины, либо лучше, либо хуже мужчин. Если бы сейчас он появился передо мной, я бы не устояла от искушения... Но, слава создателю, его жена ничего не заметила на моем лице. Кроткая, невинная, любящая, она думала только, что я жалею ее и боюсь за нее, не больше. - Не принимай мои синяки слишком близко к сердцу, - сказала она, спуская рукав, - мне сейчас уже не больно. - Ради тебя я постараюсь не думать о них, моя дорогая. Ну хорошо. Значит, ты передала ему все, что сказала тебе Анна Катерик, - то самое, о чем ты говорила и мне? - Да, все. Он этого требовал - я была с ним одна, - я ничего не могла скрыть от него. - Когда ты замолчала, он что-нибудь сказал? - Он посмотрел на меня и засмеялся насмешливо, злобно. "Я заставлю вас признаться во всем! - сказал он. - Вы слышите? Я хочу знать все остальное!" Я клялась, что рассказала ему все. "О нет! - отвечал он. - Вы знаете гораздо больше, чем хотите в этом признаться. Вы не желаете говорить? Я вас заставлю! Я выпытаю из вас все, если не здесь, то дома!" Он повел меня домой незнакомой дорогой - я уже больше не надеялась, что встречу тебя, - и молчал, пока вдали не показался наш дом. Тогда он остановился и сказал: "Я еще раз даю вам возможность во всем мне признаться. Может быть, вы передумали и скажете мне все остальное?" Я могла только повторить ему то же самое, что рассказала перед этим. Он начал осыпать меня проклятиями за мое "упрямство" и пошел дальше - и привел меня домой. "Вам не удастся обмануть меня, - сказал он. - Вы знаете больше, чем хотите рассказать. Я вытяну из вас все - и из вашей сестры тоже. Мне надоели ваши перешептывания и секреты, их больше не будет. Ни вы, ни она не увидите больше друг друга, пока во всем не признаетесь мне. Вас будут сторожить и днем и ночью, пока вы не скажете мне всю правду". Он был глух к моим мольбам и уверениям. Он отвел меня в мою спальню. Фанни сидела здесь и занималась починкой. Он приказал ей немедленно удалиться. "Я позабочусь о том, чтобы вас не втянули в этот заговор, - сказал он. - Вы сегодня же уедете. Если вашей госпоже угодно иметь горничную - я ей выберу горничную по своему усмотрению". Он втолкнул меня в комнату и запер за мной дверь на ключ. Потом прислал эту бесчувственную женщину сторожить меня, Мэриан! Он выглядел и разговаривал, как сумасшедший. Тебе, наверно, не верится, но это вправду было так. - Я верю, я все понимаю, Лора. Он сошел с ума - сошел с ума от страха, ибо у него совесть нечиста. После твоего рассказа я совершенно уверена, что вчера Анна Катерик хотела рассказать тебе тайну, которая может погубить твоего мужа, - он думает, что ты уже знаешь эту тайну. Что бы ты ни сказала ему теперь, он не успокоится, - ничто не убедит его, что ты говоришь правду. Я говорю все это не для того, чтобы напугать тебя, ангел мой, а для того, чтобы открыть тебе глаза на положение, в котором ты находишься. Я хочу убедить тебя, что мне необходимо действовать в твою защиту, пока шансы еще на нашей стороне. Благодаря вмешательству графа Фоско я могла повидать тебя сегодня, но завтра граф может не пожелать больше вмешиваться. Сэр Персиваль выгнал Фанни, потому что она сообразительная девушка и искренне предана тебе, а выбрал на ее место женщину, которая относится к тебе с полным равнодушием, равную по тупости цепному псу во дворе. Невозможно предугадать, какие жестокие меры он предпримет в дальнейшем, если только мы не используем все наши возможности, пока они у нас есть. - Но что мы можем сделать, Мэриан? О, если бы мы могли навсегда уехать отсюда и никогда больше сюда не возвращаться! - Выслушай меня, ангел мой, и постарайся поверить, что ты не совсем беззащитна, пока я с тобой. - Я постараюсь - я уже верю в это. Но не думай только обо мне - не забудь про бедную Фанни. Она тоже нуждается в утешении и помощи. - Я не забуду ее. Я виделась с ней перед тем, как пришла сюда, и уговорилась повидать ее еще раз вечером. В Блекуотер-Парке письма не в безопасности, когда их опускаешь в почтовую сумку, а мне придется сегодня отослать два письма относительно тебя - они должны попасть в руки одной только Фанни. - Какие письма? - Во-первых, Лора, я хочу написать компаньону мистера Гилмора, который предложил нам свою помощь. Я мало разбираюсь в законах, но уверена, что они могут защитить женщину от жестокого обращения, к которому прибегнул сегодня этот негодяй. Я не буду пускаться в подробности относительно Анны Катерик, так как никаких точных сведений о ней я сообщить не могу. Но поверенному станет известно об этих синяках и о том, как тебя заперли в твоей комнате. Я не успокоюсь, пока он не узнает об этом! - Но подумай об огласке, Мэриан! - Я рассчитываю именно на огласку. Опасаться огласки должен сэр Персиваль, а не ты. Только перспектива огласки может принудить его к какому-то компромиссу. Я поднялась, чтобы уйти, но Лора умоляла меня не оставлять ее одну. - Ты доведешь его до крайности, - сказала она, - и наше положение станет во много раз опаснее. Я поняла правду, ужасающую правду ее слов. Но мне не хотелось признаваться ей в этом. В нашем отчаянном положении нам оставалось только идти на риск, до такой степени мы были бессильны и беззащитны. Я осторожно сказала ей об этом. Она горько вздохнула, но не стала спорить. Она только спросила, кому я хочу написать второе письмо. - Мистеру Фэрли, - сказала я. - Твой дядя - твой ближайший родственник и глава семьи. Он обязан вмешаться - и сделает это. Лора грустно покачала головой. - Да, да, - продолжала я, - твой дядя слаб, эгоистичен, равнодушен, это так, я знаю, но все же он не сэр Персиваль Глайд, и у него нет таких друзей, как граф Фоско. Я не жду от него доброты или родственной нежности, но он сделает все, чтобы оградить свой покой. Если только мне удастся убедить его, что, вмешайся он сейчас, в дальнейшем он избежит всяких треволнений и неприятной ответственности, тогда он расшевелится ради самого себя. Я знаю, как вести себя с ним, Лора, кое-какая практика у меня уже была. - Если бы только ты сумела упросить его разрешить мне вернуться на время в Лиммеридж и спокойно пожить там с тобой, Мэриан, я стала бы, наверно, почти такой же счастливой, как была до замужества! Эти слова направили мои мысли по новому пути. Можно ли поставить сэра Персиваля перед необходимостью выбирать между двумя возможностями: подвергнуться судебному преследованию за жестокое обращение с женой или согласиться спокойно разъехаться с ней под предлогом, что она поедет погостить к своему дядюшке? Согласится ли он на последнее предложение? Это было более чем сомнительно. И все же, каким бы безнадежным оно ни казалось мне, попробовать стоило. Я решила отважиться на это просто с отчаяния, за неимением лучшего. - Я напишу дяде о твоем желании, - сказала я, - и посоветуюсь с поверенным. Может быть, из этого что-нибудь выйдет. С этими словами я снова поднялась, чтобы уйти, и снова Лора удержала меня. - Не оставляй меня! - сказала она неуверенно. - Мои письменные принадлежности на этом столе, ты можешь писать письма здесь. Мне было очень горько отказывать ей в этой просьбе. Но мы и так уже слишком долго были вместе. Если бы мы возбудили новые подозрения, то, может быть, не смогли бы больше видеться друг с другом. Мне следовало сейчас появиться внизу, среди этих негодяев, которые, возможно, в эту минуту думали и говорили о нас. Я объяснила все Лоре и убедила ее, что нам необходимо расстаться. - Приблизительно через час или около того, ангел мой, я вернусь к тебе, - сказала я. - На сегодня самое худшее уже позади. Сиди спокойно и не бойся ничего. - Ключ в двери, Мэриан? Можно мне запереться изнутри? - Да, конечно, вот ключ. Запрись и никому не отпирай, пока я не вернусь. Я поцеловала ее и оставила одну. Уходя, я с радостью услышала, как за мной защелкнулся замок, - теперь я знала, что она в целости и сохранности за запертой дверью. VIII 19 июня На лестнице мне пришло в голову, что и мою дверь следовало бы запирать, а ключ для верности иметь всегда при себе, когда я ухожу из комнаты. Мой дневник вместе с другими бумагами был заперт в ящике письменного стола, но письменные принадлежности лежали сверху. В числе их была моя печать (с весьма обычным вензелем - два голубя пьют из одной чаши) и несколько листков промокательной бумаги с отпечатками моих записей, сделанных накануне ночью. Мне казалось опасным оставлять незапертыми даже эти пустяки, до такой степени я была во власти подозрений, ставших частью меня самой. В мое отсутствие замок ящика казался мне ненадежной защитой. Надо было преградить доступ к этому ящику - мне следовало запирать дверь своей комнаты. Никаких следов чужого пребывания в моей комнате я не обнаружила. Мои письменные принадлежности (я дала строгие указания горничной никогда не трогать их) лежали, как обычно, в беспорядке на столе. Единственное, что бросилось мне в глаза, была моя печать, аккуратно положенная на поднос вместе с карандашами и воском. Класть ее туда, должна признаться, было не в моих привычках, к тому же я никак не могла припомнить, когда я это сделала. С другой стороны, я не могла припомнить, куда, собственно, я ее бросила, - весьма возможно, что на этот раз я машинально положила ее на место, и я не стала ломать себе голову над этой новой загадкой, с меня было достаточно волнений сегодняшнего дня. Я заперла дверь, положила ключ в карман и спустилась вниз. Мадам Фоско была в холле одна и разглядывала барометр. - Все еще падает, - сказала она. - Боюсь, что снова пойдет дождь. - Лицо ее было, по обыкновению, бледным и непроницаемым. Но рука, показывавшая на стрелку барометра, заметно дрожала. Успела ли она уже передать своему мужу, как Лора в моем присутствии назвала его шпионом? Я сильно подозреваю, что это так. Одна мысль о последствиях, которые это может иметь, наполняет меня ужасом - ужасом тем более непреодолимым, что, по существу, я не понимаю его причины. Мадам Фоско не простила своей племяннице, что та, сама того не подозревая, стоит между нею и наследством в десять тысяч фунтов. Несмотря на ее напускную, внешне безупречную любезность, я непоколебимо уверена в этом. Моя уверенность вытекает из разных мелочей, которые женщины так хорошо умеют подмечать друг у друга. Все эти соображения мгновенно нахлынули на меня и побудили заговорить с ней в напрасной надежде употребить все мое влияние, всю силу моего красноречия, чтобы хоть как-нибудь искупить оскорбление, нанесенное графу Лорой. - Могу ли я надеяться, мадам Фоско, что вы любезно простите меня, если я осмелюсь заговорить с вами по поводу одного чрезвычайно прискорбного случая? Она скрестила руки на груди и величественно наклонила голову, не произнеся ни слова и не спуская с меня глаз. - Когда вы были так добры принести мне мой носовой платок, - продолжала я, - я очень, очень боюсь, что вы могли случайно услышать слова Лоры, которые я не желаю повторять и не буду пытаться оправдывать. Я только позволю себе надеяться, что вы не сочли их настолько важными, чтобы упоминать о них графу? - Я не придала им никакого значения! - резко и горячо сказала мадам Фоско. - Но, - прибавила она, мгновенно делаясь ледяной, - у меня нет секретов от моего мужа, даже пустячных. Как только он заметил мое огорченное лицо, мне пришлось исполнить свой неприятный долг и объяснить ему причину моего огорчения. Признаюсь вам откровенно, мисс Голкомб, я все рассказала ему. Я была готова к этому, однако вся похолодела при ее словах. - Разрешите мне со всей серьезностью умолять вас, мадам Фоско, и умолять графа принять во внимание печальные обстоятельства, в которых сейчас находится моя сестра. Она сказала это, когда была вне себя от несправедливой обиды, нанесенной ей мужем. Она сама не помнила, что говорила, когда произнесла эти опрометчивые слова. Могу ли я надеяться, что, принимая все это во внимание, ее слова будут великодушно прощены? - Безусловно! - сказал за моей спиной спокойный голос графа. Он подкрался к нам своей бесшумной походкой, держа в руках книгу. - Когда леди Глайд произнесла эти необдуманные слова, - продолжал он, - она совершила несправедливость по отношению ко мне, которую я оплакиваю - и прощаю. Не будем никогда больше возвращаться к этому, мисс Голкомб. Постараемся предать эти слова забвению. - Вы так добры, - пробормотала я, - вы снимаете такую огромную тяжесть с моей души!.. Я попыталась продолжать, но его глаза не отрывались от меня, его страшная улыбка, скрывающая его истинные чувства, безжалостно и неумолимо застыла на его широком, гладком лице. Моя уверенность в его безграничной фальшивости, сознание, до чего я унизилась, вымаливая прощения у него и у его жены, привела меня в такое смятение, что слова замерли на моих устах, и я молча стояла перед ним. - Я на коленях умоляю вас не говорить больше об этом, мисс Голкомб. Я воистину потрясен, что вы сочли нужным сказать так много! - С этими любезными словами он взял мою руку - о, как я себя презираю, как мало утешает меня сознание, что я покорилась этому ради Лоры! - он взял мою руку и поднес к своим ядовитым губам. До этих пор я еще никогда не чувствовала с такой предельной ясностью, как велик мой ужас перед ним. Эта безобидная фамильярность потрясла меня, как самое гнусное оскорбление, которое мужчина мог бы мне нанести. Я скрыла свое отвращение и попыталась улыбнуться - я, когда-то так безжалостно осуждавшая лживость других женщин, была в этот миг фальшивее худшей из них, была такой же фальшивой, как этот Иуда*, чьи губы прикоснулись к моей руке. ______________ * Иуда - один из двенадцати учеников Иисуса Христа, предавший своего учителя. Имя его стало синонимом предателя. Я не могла бы сохранять свое унизительное самообладание, если бы он продолжал смотреть на меня. Ревнивая, как тигрица, жена его пришла мне на помощь и отвлекла его внимание, когда он завладел моей рукой. Холодные голубые глаза ее засверкали, бледные щеки вспыхнули, она вдруг стала выглядеть на много лет моложе. - Граф, - сказала она, - вы забываете, что ваша вежливость иностранца непонятна англичанке! - Простите меня, мой ангел! Она понятна самой лучшей из всех англичанок в мире! - С этими словами он выпустил мою руку и невозмутимо поднес к губам руку своей жены. Я побежала наверх, чтобы найти прибежище в своей комнате. Если бы у меня было время для размышлений, когда я осталась одна, мои собственные мысли причинили бы мне много страданий. Но размышлять было некогда. По счастью, времени было в обрез, и это сознание поддерживало мое мужество и спокойствие, - мне оставалось только действовать. Необходимо было написать поверенному и мистеру Фэрли, и я, ни минуты не колеблясь, села за письменный стол. Мне не приходилось выбирать, к кому обратиться за помощью, я могла рассчитывать только на самое себя, ни на кого больше. У сэра Персиваля не было по соседству ни друзей, ни родных, которым я могла бы написать. У него не было знакомых среди людей, занимающих в свете такое же положение, как и он. С соседями по имению он тоже не знался и был с ними скорее в плохих отношениях. У нас обеих не было ни отца, ни брата, которые могли бы приехать и стать на нашу защиту. Оставалось только написать эти два не очень убедительных письма. Если бы мы с Лорой попытались тайно бежать из Блекуотер-Парка, все дальнейшие мирные переговоры с сэром Персивалем были бы невозможны. Все осудили бы нас за это. Ничего, кроме перспективы неминуемой гибели, не могло бы служить нам оправданием в случае такого побега. Сначала надо было попробовать, не помогут ли нам письма. Я ничего не написала поверенному об Анне Катерик, потому что (как я уже сказала Лоре) она была связана с тайной, которую мы не могли объяснить, и потому сообщать о ней юристу было бесполезно. Я предоставила поверенному отнести позорное поведение сэра Персиваля за счет новых разногласий с женой по поводу денежных дел. Я просто просила его совета и спрашивала, можно ли принять законные меры для защиты Лоры, если бы она захотела покинуть Блекуотер-Парк и вернуться со мной на некоторое время в Лиммеридж, а ее муж не соглашался бы на это. Относительно подробностей ее отъезда я отсылала его к мистеру Фэрли, заверяя его, что пишу с согласия самой Лоры. Я закончила свое письмо просьбой действовать как можно скорей и употребить власть закона, чтобы помочь нам. Затем я занялась письмом к мистеру Фэрли. Чтобы заставить его немного расшевелиться, я обратилась к нему в выражениях, о которых уже упомянула Лоре. В письмо к нему я вложила копию моего письма к поверенному, чтобы мистер Фэрли понял, насколько все это серьезно, и представила ему наш переезд в Лиммеридж как единственный выход из создавшегося положения. По моим словам, только это могло предотвратить опасность, грозящую Лоре, и уберечь дядю с племянницей от неизбежных неприятностей в недалеком будущем. Написав и запечатав оба письма, я пошла показать их Лоре. - Тебя никто не беспокоил? - спросила я, когда она открыла мне двери. - Никто не стучался ко мне, - отвечала она, - но я слышала чьи-то шаги в передней. - Кто это был - мужчина или женщина? - Женщина. Я слышала шуршание ее юбок. - Шуршание шелка? - Да, шелка. Очевидно, мадам Фоско была на страже. Если она делала это по собственному почину, это не было страшно. Но если она сторожила Лору по приказанию графа, будучи послушным инструментом в его руках, это было слишком серьезно, чтобы не обратить на это внимания. - Когда ты перестала слышать, как шуршат юбки в передней, что было дальше? - спросила я. - Они зашуршали по коридору? - Да. Я сидела тихо и слушала, это было именно так. - В какую сторону? - К твоей комнате. Я задумалась. Я не слышала этого шуршания. Я была слишком занята своими письмами. Рука у меня тяжелая, перо мое скрипит и царапает бумагу. Мадам Фоско могла скорее различить этот звук, чем я - шуршание ее шелковых юбок. Это было лишней причиной не доверять мои письма почтовой сумке в холле. Лора заметила мою задумчивость. - Новые затруднения! - устало сказала она. - Новые затруднения, новые опасности! - Никакой опасности, - возразила я, - просто маленькое затруднение. Я думаю о наилучшем способе передать письма в руки Фанни. - Значит, ты их уже написала? О Мэриан, умиляю тебя, будь осторожна! - Нет, нет, бояться нечего. Скажи мне, который час? Было без четверти шесть. Дойти до деревенской гостиницы и вернуться к обеду у меня уже не было времени. Но если бы я стала ждать до вечера, мне, пожалуй, не удалось бы незаметно уйти из дому. - Запрись, и пусть ключ остается в замочной скважине, Лора, - сказала я. - А за меня не бойся. Если за дверью кто-нибудь будет меня спрашивать, откликнись и скажи, что я пошла гулять. - Когда ты вернешься? - К обеду - непременно. Мужайся, душа моя! Завтра в это время о твоем положении будет известно разумному, честному, здравомыслящему человеку. После мистера Гилмора нашим ближайшим другом является его компаньон. Я вышла и решила, что, пока не узнаю, что делается на нижнем этаже, мне лучше не показываться в костюме для прогулки. Я еще не установила, в доме сэр Персиваль или нет. Пение канареек в библиотеке и запах табачного дыма, струящийся через приоткрытую дверь, сразу подсказали мне, где находится граф. Я оглянулась, когда проходила мимо, и, к своему изумлению, увидела, что он с очаровательной любезностью показывает достижения своих любимцев - домоправительнице! Очевидно, он сам пригласил ее посмотреть на них, потому что ей никогда бы не пришло в голову пойти в библиотеку. За каждым поступком этого человека всегда стоит какой-то умысел. Что он сейчас замышляет? Мне было некогда заниматься расследованием причин, побудивших его чаровать домоправительницу. Я начала искать мадам Фоско и убедилась, что она занята своим любимым делом - графиня гуляла вокруг водоема. Я не знала, как она встретит меня после вспышки ревности, которую я возбудила в ней незадолго до этого. Но муж успел укротить ее - она заговорила со мной со своей обычной вежливостью. Я обратилась к ней только для того, чтобы разузнать, куда девался сэр Персиваль. Мне удалось косвенно упомянуть о нем и после некоторого сопротивления она наконец сдалась и сказала, что он вышел из дому. - Какую из лошадей он взял? - спросила я небрежно. - Ни одной. Он ушел пешком два часа назад. Насколько я поняла - чтобы навести справки о женщине, по имени Анна Катерик. По-видимому, он решил во что бы то ни стало найти ее - непонятно для чего. Не знаете ли вы, мисс Голкомб, ее сумасшествие опасно? - Не знаю, графиня. - Вы идете домой? - Да, я думаю. Наверно, скоро уже надо будет переодеваться к обеду. Мы вместе вернулись в дом. Мадам Фоско поплыла в библиотеку и закрыла за собой двери. Я сразу же бросилась за шляпой и шалью. Нельзя было терять ни минуты, если я хотела добежать до гостиницы, увидеться с Фанни и вовремя вернуться к обеду. Когда я снова проходила через холл, там не было ни души. Пение канареек в библиотеке прекратилось. Мне некогда было останавливаться для новых расследований. Я убедилась, что путь свободен, и поспешила выйти из дому с двумя письмами в кармане. По дороге в деревню я приготовилась к тому, что, возможно, повстречаюсь с сэром Персивалем. Я была уверена, что не растеряюсь, если мне придется иметь дело с ним одним. Всякая женщина, умеющая держать себя в руках, всегда может справиться с мужчиной, который в гневе не помнит себя. У меня не было такого страха перед сэром Персивалем, какой я испытывала перед графом. Вместо того чтобы обеспокоиться, услышав о цели его прогулки, я, наоборот, успокоилась. Пока он будет занят поисками Анны Катерик, у Лоры и у меня есть некоторая доля надежды, что он временно перестанет преследовать нас. Ради нас самих и ради бедной Анны я молила бога, чтобы ей удалось снова скрыться от него. Я спешила изо всех сил, оборачиваясь время от времени, дабы убедиться, что за мной никто не идет, пока не дошла до перекрестка, откуда дорога вела прямо в деревню. На моем пути мне никто и ничто не встретилось, кроме пустого фургона. Скрип его неподмазанных колес был очень неприятен, и, когда я увидела, что фургон едет в деревню по той же дороге, я остановилась, чтобы пропустить его. Мне показалось, что я вижу чьи-то ноги в тени за фургоном; возница шел впереди, рядом со своими битюгами. Дорога была настолько узкой, что фургон задевал деревья и кустарник с двух сторон, и мне пришлось подождать, пока он не проедет, чтобы проверить мое впечатление. Очевидно, я ошиблась: когда фургон проехал, дорога за ним была безлюдна. Я дошла до гостиницы, не повстречавшись с сэром Персивалем и не заметив на пути ничего подозрительного. Мне было приятно узнать, что хозяйка отнеслась к Фанни очень любезно. Девушке отвели маленькую комнату, где она могла посидеть вдали от шумной столовой, и уютную спаленку на самом верху. Увидев меня, она опять начала плакать и совершенно справедливо заметила, бедняжка, как тяжело, когда тебя выгоняют, будто ты совершила какой-то непростительный поступок, а на самом деле твое поведение безупречно. Даже сам хозяин, прогнавший ее, ничего не мог поставить ей в вину. - Постарайтесь примириться с этим, Фанни, - сказала я. - Мы с вашей госпожой останемся вашими друзьями и приложим все усилия, чтобы ваши рекомендации не пострадали. Теперь послушайте. У меня сейчас очень мало времени. Я хочу дать вам важное поручение. Мне необходимо, чтобы вы доставили по назначению эти два письма. Одно, с маркой, вы опустите в почтовый ящик в Лондоне, где вы будете завтра утром. Другое, адресованное мистеру Фэрли, вы отдадите ему в собственные руки, как только приедете домой. Спрячьте оба письма, никому не показывайте и не отдавайте их. Они имеют важное значение для вашей госпожи. Фанни спрятала письма за пазуху. - Там они и останутся, пока я не выполню вашего приказания, мисс, - сказала она. - Смотрите не опоздайте завтра на станцию, - продолжала я. - И когда увидит