ер Марта пошла вместе с родителями навестить свою замужнюю сестру, то не лежала бы потом на больничной койке с разбитым лицом, а тоже превратилась бы в ничто, поскольку сестра ее жила на улице, первой подвергшейся обстрелу. Пусть даже сегодня от нее и не осталось следа, от этой улицы, как не осталось следа от родителей Марты, ее сестры, мужа сестры, их шестимесячного младенца и рыжего кота по кличке Хемингуэй. Человеческие тела превратились в кашу, смешались с мусором, улица перестала существовать. - Хотел бы, чтоб ты перебралась на прежнее место, - в очередной раз сказал он ей. - Не могу. Не могу, потому что на том месте, где стоял теперь этот дом, жили ее родители. Не могу, потому что сердце ее было вместе с ними, с умершими. Говорили они мало, предпочитали размышлять над той чудовищной историей, которая их соединила. Молодая красивая женщина, служащая фирмы и идеалистка, принимала участие в массовой демонстрации против тирана. Утром она приезжает на работу и страшно нервничает. Наступает вечер, начальник предлагает отвезти ее домой - с тайным умыслом стать ее любовником, это несомненно, поскольку напряжение последних нескольких недель стало для них обоих просто невыносимо. Мечта о лучшей Панаме сопоставима лишь со сладкой мечтой о совместной жизни, и даже Марта согласна с тем, что только янки, заварившие всю эту кашу, могут исправить ситуацию и что этим самым янки не следует медлить. По пути их останавливают на блокпосту "дингбаты" - им кажется подозрительным, что на Марте белая блузка, белый цвет является символом сопротивления режиму Норьеги. Не получив удовлетворивших их объяснений, они уродуют ей лицо. Пендель втаскивает истекающую кровью Марту к себе в машину и, ослепленный паникой и страхом, мчится на бешеной скорости в университет - Мики в те дни тоже был студентом. И - о чудо! - находит Мики в библиотеке, а Мики единственный на свете человек, который, по его мнению, может помочь. Мики знает одного врача, звонит ему, угрожает, обещает большие деньги. Потом садится за руль машины Пенделя, а сам Пендель размещается на заднем сиденье рядом с Мартой, и голова Марты лежит у него на коленях, и все брюки насквозь в крови, и обивка безнадежно испорчена. Доктор исполняет свою работу спустя рукава, Пендель уведомляет о случившемся родителей Марты, дает денег, потом, уже в ателье, принимает душ и переодевается. Потом берет такси и едет домой, к Луизе, и на протяжении трех дней, терзаемый страхом и чувством вины, не решается рассказать ей о случившемся. А вместо этого изобретает очередную невероятную историю об идиоте водителе, который умудрился врезаться ему в бок, сущий отморозок, Лу, теперь придется покупать новую машину, я уже переговорил с ребятами из страховой компании, так что здесь проблем не будет. Лишь дней через пять он находит в себе мужество в самой осторожной форме поведать жене о Марте, о том, что она была замешана в студенческих волнениях, получила серьезные ранения, лицо изуродовано, нужны пластические операции. А когда поправится, я обещал взять ее к себе на работу, Лу. - О, - только и говорит Луиза. - А Мики угодил в тюрьму, - добавляет он вне всякой связи, забыв объяснить жене, что малодушный врач донес на него властям. И на Пенделя бы тоже донес, вот только не знал его имени. - О, - снова говорит Луиза. - Разум успешно функционирует лишь тогда, когда подключены чувства, - сказала Марта, поднесла пальцы Пенделя к губам и перецеловала каждый по очереди. - И что же сие означает? - Где-то вычитала. Ты, похоже, чем-то озабочен. Думала, возможно, это поможет. - Разум - это прежде всего логика, - возражает он. - Нет никакой логики, если чувства не подключены. Ты хочешь сделать что-то, так сделай! Это логично. Ты хочешь что-то сделать и не делаешь этого, стало быть, не хватило желания или чувства. И разум тебя подвел. - Ну, если так, то, наверное, ты права, - сказал Пендель, не доверявший абстрактным рассуждениям, за исключением своих собственных. - К тому же следует признать, эти книги, они обогащают твой словарный запас, верно? Тебя послушать, так говоришь прямо как какой-нибудь маленький профессор, а ведь пока еще даже экзаменов не сдала. Она никогда на него не давила, наверное, именно поэтому ему нравилось приходить к ней. И еще, похоже, она знала, что Пендель ни разу никому не сказал правды, но делал он это, как считала она, просто из деликатности. А потому то немногое, чем он делился с ней, казалось им обоим особенно ценным. - Ну, как там твой Оснард? - спросила она. - А что Оснард? - С чего это он вообразил, что может распоряжаться тобой как угодно? - Просто он кое-что знает, - ответил Пендель. - О тебе, да? -Да. - А я об этом знаю? - Не думаю. - Что-то очень плохое, да? -Да. - Я сделаю все, что он захочет. Я помогу тебе, что бы ни случилось. Хочешь, убью его? Убью и сяду в тюрьму. - Ради другой Панамы, да? - Ради тебя. У Рамона Радда была своя доля акций в одном из казино в старом городе, и он любил ходить туда, немного расслабиться. Они сидели на обитом бархатом диванчике и разглядывали женщин с обнаженными плечами и крупье с заплывшими глазками, что собрались за круглым столом для игры в рулетку. - Я собираюсь рассчитаться с долгами, Рамон, - сказал Пендель. - Выплатить все: и основную сумму, и набежавшие проценты. Хочу начать жизнь с чистого листа. - Интересно, с каких таких доходов? - Ну, допустим, встретил одного сумасшедшего миллионера. Рамон посасывал лимонный сок через соломинку. - Хочу выкупить у тебя твою ферму, Рамон. Она слишком мала, чтоб зарабатывать на ней деньги, а сам ты здесь вовсе не для того, чтоб заниматься фермерством. Ты здесь для того, чтоб ободрать меня как липку. Рамон Радд посмотрел на себя в зеркало и, похоже, был ничуть не тронут тем, что увидел. - У тебя что, имеется на стороне какой-то другой бизнес? Что-то, о чем я не знаю? - Об этом можно лишь мечтать, Рамон. - Что-то незаконное, да, Гарри? - Ничего подобного, Рамон. - Потому что, если это так, мне хотелось бы знать цену. Я одалживаю тебе денег и хочу знать, в чем заключается этот твой бизнес. Мне кажется, это честно. В моральном плане. - Знаешь, Рамон, если честно, мне сейчас не до моральных соображений. Радд призадумался, затем с самым несчастным видом заявил: - Что ж, раз у тебя имеется сумасшедший миллионер, то возьму я с тебя по три тысячи за акр. Пендель уговорил его сбросить тысячу и поехал домой. У Ханны поднялась температура. Марк выиграл подряд три партии в пинг-понг. Служанка, занимавшаяся стиркой, снова была беременна. Служанка, убиравшая дом, пожаловалась, что ей сделал предложение садовник. Садовник заявил, что, дожив до семидесяти лет, он, черт возьми, имеет право делать предложения кому считает нужным. Праведник Эрнесто Дельгадо вернулся из Токио домой. На следующее утро, войдя в ателье, Гарри Пендель с самым мрачным видом инспектировал свои поточные линии. Начал с цеха отделочных работ, затем перешел к итальянцам, занимавшимся пошивом брюк, потом - к китайцам, специалистам по пошиву пальто и пиджаков. И, наконец, навестил сеньору Эсмеральду, полную пожилую мулатку с рыжими волосами, которая денно и нощно занималась только одним - пошивом жилетов. Он обозревал своих служащих, точно генерал армию перед битвой, и для каждого у него находилось слово утешения, хотя в этот момент в утешении нуждался скорее он сам, а не его доблестные войска. Ведь сегодня был день зарплаты, и все они пребывали в самом приподнятом настроении. Затем Пендель вошел в раскроенную, заперся там, развернул на столе два метра коричневой бумаги, открыл блокнот на нужной страничке, прислонил его к специальной деревянной подставке и под мелодичные жалобные звуки Альфреда Деллера принялся осторожно очерчивать контуры первого из заказанных Эндрю Оснардом пиджаков из альпаки - производства "Пендель и Брейтвейт Ко., Лимитада", портных при дворе ее величества королевы, обитавших прежде на Сейвил Роу. Зрелый Человек Дела, Мастер Принятия Важнейших Решений, Хладнокровный Оценщик Ситуаций голосовал большими портняжными ножницами. Глава 7 Безрадостное сообщение посла Молтби о том, что некий мистер Эндрю Оснард - что за птица? в голосе посла явственно слышалось недоумение - прибудет вскоре в качестве подкрепления в посольство Великобритании в Панаме, вселило сомнение и самые мрачные предчувствия в доброе сердце главы консульского отдела Найджела Стормонта. Любой нормальный посол на месте Молтби отвел бы главу консульства в сторонку. Этого требовали просто правила приличия. "О, Найджел, думаю, вам первому следует знать..." Но через год-другой совместной работы они перешли на ту стадию отношений, где соблюдение правил приличий уже не считалось само собой разумеющимся. К тому же Молтби просто обожал преподносить разного рода сюрпризы. И получив информацию, не делился ею ни с кем вплоть до понедельника, когда по утрам сотрудники посольства вызывались на обязательный брифинг, последний всегда казался Стормонту самым никчемным времяпрепровождением. Слушателей было четверо - одна красивая женщина и трое мужчин, включая Стормонта. Все они сидели за столом на расставленных полукругом хромированных стульях. И Молтби взирал на них как на представителей более многочисленной и низшей расы. Было ему под пятьдесят, высокий, шесть футов три дюйма, мужчина с неопрятным хохолком черных волос на лбу, дипломом с отличием по какой-то бесполезной науке и постоянной ухмылкой на губах, которую никак нельзя было принять за улыбку. Иногда взгляд его останавливался на красивой женщине, но вскоре он спохватывался, что так глазеть дальше неприлично, и стыдливо отводил глаза, начинал разглядывать стену, а ухмылка оставалась. Пиджак от костюма всегда висел на спинке стула, и перхоть поблескивала в лучах утреннего солнца. Рубашки он выбирал до неприличия яркие и пестрые - к примеру, сегодня на нем красовалась в широкую полоску из девятнадцати разных цветов. Именно столько насчитал Стормонт, ненавидевший Молтби всеми фибрами души. Раз уж Молтби не соответствовал импозантному облику официального британского представительства за рубежом, то уж тем более не соответствовало ему и помещение посольства. Никаких вам ворот из фигурного железа, никаких портиков, блистающих позолотой, и величественных ступеней у главного входа, одним своим видом призванных унизить представителей других, менее породистых рас и наций. Никаких вам портретов великих людей восемнадцатого века, развешанных в холле. Владения Молтби были ограничены несколькими этажами в небоскребе, принадлежащем крупнейшей адвокатской фирме в Панаме и увенчанном вывеской какого-то швейцарского банка. Правда, входная дверь в посольство была сделана из пуленепробиваемой стали и облицована шпоном с узором из дубовых листьев. Попасть сюда можно было на бесшумном скоростном лифте. В просторных помещениях были установлены кондиционеры, попахивало пластиком и еще почему-то - похоронами. Окна, так же, как двери, были укреплены с целью защиты от ирландских террористов и тонированы - с целью защиты от солнца. Сюда не проникало ни шепотка из реального мира. Потоки машин, бесшумно проплывавшие за окнами, строительные краны, верфи, старый город и новый город, бригада женщин в оранжевых фартуках, подметающих листву на Авенида Бальбоа - вот какое зрелище представало из этой инспекционной палаты ее величества. Стоило хотя бы одной ногой оказаться в этом воздушном экстерриториальном пространстве Британии, и ты начинал смотреть в себя, а не наружу. На брифинге вкратце обсуждались следующие проблемы: шансы присоединения Панамы к Североамериканскому соглашению по свободной торговле (с точки зрения Стормонта, почти равны нулю); взаимоотношения Панамы с Кубой (по мнению Стормонта, тут прослеживался чисто торговый интерес, особенно в том, что касалось продажи наркотиков), а также влияние выборов в Гватемале на расстановку политических сил в Панаме (нулевое, как уже успел сообщить в министерство иностранных дел все тот же неутомимый Стормонт). Молтби, как всегда, остановился на навязшей в зубах теме канала, на чрезмерном присутствии здесь японцев и континентальных китайцев, выдающих себя за представителей Гонконга. А также на слухах, получивших распространение в местной прессе, о некоем франко-перуанском консорциуме, который якобы выразил желание купить канал с помощью французских ноу-хау и колумбийских денег, вырученных от продажи наркотиков. Именно во время обсуждения этой последней проблемы Стормонт, отчасти из-за скуки, отчасти с целью защититься от всех этих глупостей, принялся анализировать всю свою беспокойную жизнь вплоть до настоящего момента. Стормонт Найджел, родился давным-давно, получил не слишком блестящее образование, сначала в колледже "Шрубери и Джезус" в Оксфорде, затем - на историческом факультете того же университета, словом - как все. Разведен, так же, как все, за тем, пожалуй, исключением, что моя маленькая эскапада стала материалом для статей в воскресных газетах. В конце концов, женился на Пэдди, сокращенно от Патриции, несравненной бывшей супруге cher collegue (11) из британского посольства в Мадриде, после чего последний пытался принести меня в жертву на большом рождественском приеме, запустив в голову заздравную серебряную чашу. В настоящее время отбываю трехлетний срок заключения в Синг-Синге, сиречь Панаме, население 2,6 миллиона человек, четверть из них безработные, половина живет ниже уровня бедности. Что потом со мной делать, еще не решено, если начальство вообще способно принимать какие-то решения и делать выводы. Скорее всего нет, судя хотя бы по вчерашнему ответу на мой отчет, посланный полтора месяца тому назад. И кашель у Пэдди все не проходит - когда наконец эти чертовы доктора сообразят, чем его вылечить? - А почему бы, ради разнообразия, не какой-нибудь несчастный британский консорциум? - жалобным тонким голосом задавал риторический вопрос Молтби. - Лично я просто мечтаю стать центром дружественного британского заговора. Но так ни разу и не довелось. А вы, Фрэн? Красавица Франческа Дин рассеянно улыбнулась и коротко бросила: -Увы. - Увы, да? - Увы, нет. Молтби был далеко не единственным мужчиной, которого Франческа свела с ума. За ней увивалась половина Панамы. Тело, ради которого можно убить, так мало того - имелись еще и мозги. Блондинка с изумительной сливочно-кремовой кожей - предел мечтаний любого латиноамериканца. Иногда Стормонт видел ее на приемах и вечеринках в окружении целой толпы сливок местного мужского общества, и каждый из этих жеребцов умолял ее о свидании. Но к одиннадцати она всегда была дома, ложилась в постель с книжкой, а на следующее утро, ровно в девять, уже сидела за своим столом в строгом черном костюме и без грима. - Не кажется ли вам, Галли, что за всем этим стоит строго секретное желание Британии превратить канал в ферму по разведению форели? Это было бы забавно, ей-богу! - Сейчас Молтби со слоновьей неуклюжестью заигрывал уже с крохотным, безупречно одетым и подтянутым Галливером, лейтенантом ВМС Великобритании в отставке, руководившим в посольстве отделом поставок. - Представляете? Мальков можно разводить в шлюзах Мирафлорес, подросшую рыбу выпускать в Педро Мигель, а взрослых особей - в озеро Гатун. Идея, как мне кажется, просто замечательная. Галли громко расхохотался. Менее всего на этом свете его волновали поставки. Главной его задачей было спихнуть оружие английского производства, особенно фугасные бомбы, любому, у кого окажется достаточно денег. - Замечательная идея, посол, просто грандиозная! - прогудел он с присущей ему сердечностью, затем извлек из нагрудного кармана платок в горошек и звучно в него высморкался. - Кстати, в прошлый уик-энд вытащил просто шикарную семгу. Потянула на двадцать два фунта. Правда, пришлось потратить два часа, чтоб добраться до места, где водятся такие вот мутанты, но дело того стоило! Галливер принимал участие в небезызвестной заварушке на Фолклендских островах и сделал на этом приличную карьеру. С тех пор, насколько было известно Стормонту, он никогда не покидал этой стороны Атлантики. Иногда, напиваясь, Галливер поднимал бокал и предлагал тост за здоровье "некой терпеливой маленькой леди по ту сторону пруда" и испускал при этом глубокий вздох. Но то был скорее вздох облегчения и благодарности, нежели скорби. - Чиновник от политики? - эхом откликнулся Стормонт. Должно быть, он произнес эти слова громче, чем сам ожидал. Возможно, просто задремал, а потом вдруг проснулся. Что, впрочем, неудивительно, ведь он просидел с Пэдди всю ночь. - Я чиновник от политики, посол. Консульство - это политический отдел. Почему не затребовать на него бумаги от консульства, в котором он работал прежде? Скажите им "нет". Проявите характер. - Боюсь, что им нельзя говорить ничего подобного, Найджел. И потом, все уже решено, дело сделано, - ответил Молтби. При виде его чванливой ухмылки Стормонта всякий раз выворачивало наизнанку. - В определенных параметрах, разумеется. Прислан факс с уведомлением об изменениях в штате. Прошел по открытой линии, так что многого тут не расскажешь. Стоимость кодированных сигналов в наши дни достигает просто астрономических сумм. Все эти машины и умные женщины... - ухмылка сменилась заискивающей улыбкой в адрес Франчески. - И, естественно, каждый защищает свои интересы. И ответ их вполне предсказуем. Выразят сочувствие, но не отступятся. Что, впрочем, вполне можно понять. А как иначе, по-вашему, может ответить чиновник, работающий в отделе кадров? Таким образом, получается, у нас просто нет выхода, правильно? В данных обстоятельствах. Это слово - "обстоятельства", выставленное в конце в качестве постскриптума, было первым намеком на истинное положение дел. Стормонт понял это, но молодой Саймон Питт его опередил. Саймон, высокий, вечно ехидничающий мужчина, носил белокурые волосы собранными в конский хвост. Жена Молтби несколько раз просила его остричь эту косичку. Он был здесь новичком, временно ответственным за самую неприятную и хлопотную в посольстве работу: визы, информацию, эксплуатацию посольских компьютеров, местных, впрочем, немногочисленных британских подданных и все, что с ними связано. - Может, он возьмет на себя часть моих обязанностей, сэр? - нахально осведомился Питт. - Как насчет "Мечты Альбиона" в качестве гвоздя программы? - добавил он. Речь шла о передвижной экспозиции собрания ранних английских акварелей, гниющих сейчас, к отчаянию британского совета по изобразительному искусству, на панамской таможне. Молтби подбирал ответные слова с большей, чем обычно, тщательностью. - Нет, Саймон, благодарю вас. Но, боюсь, он будет просто не в состоянии заняться "Мечтами Альбиона", - сказал посол, взял со стола скатанное в трубочку послание по факсу и начал разворачивать своими гибкими паучьими пальцами. - Дело в том, что этот Оснард, строго говоря, не один из нас. Он скорее один из них, если вы, конечно, понимаете, о чем я". Тут уж Стормонт не выдержал: - Простите, посол, что-то я вас не совсем понимаю. Один из кого?Он что, контрактник или в этом роде? Молтби, разглядывая бумагу, испустил горестный вздох. - Нет, Найджел, насколько мне известно, нет. Хотя, конечно, все может быть. Короче, я не знаю. Совершенно ничего не знаю о его прошлом и совсем мало - о настоящем. А уж его будущее... так тем более закрытая книга. Он - Друг. Не друг, поспешу заметить, в обычном понимании этого слова, хотя все мы здесь искренне и от души надеемся, что он со временем станет таковым. Он один из тех самых друзей. Теперь понимаете? И посол сделал долгую паузу, давая возможность присутствующим осмыслить услышанное. - Он с той стороны парка, Найджел. Прошу прощенья, теперь реки. Надеюсь, все вы слышали, что они переехали. И там, где прежде был парк, теперь река. Стормонт наконец обрел дар речи: - Так вы хотите сказать, что Друзья открывают здесь свое Подразделение? Здесь, в Панаме? Быть того не может. - Вот это интересно. Почему же нет? - Но они ушли. Свернули свой лагерь и убрались отсюда. Как только закончилась "холодная война", закрыли свою лавочку и предоставили поле деятельности американцам. Предварительно заключив с ними сделку по совместному использованию и пообещав, что будут держать дистанцию. Я сам являюсь членом объединенного комитета, надзирающего за обменом информацией. - Именно так, Найджел. Но с одним, позвольте заметить, маленьким отличием. - А что, собственно, изменилось? - Обстоятельства. Но это скорей из области догадок. "Холодная война" закончилась, и наши Друзья ушли. Теперь же "холодная война" возвращается, и уходят уже американцы. Тут остается лишь гадать, Найджел. Я не знаю. Вернее, знаю не больше, чем вы. Они попросили открыть старую нору. И наши Хозяева решили дать им ее. - И сколько же их будет? - Пока что один. Ничуть не сомневаюсь, что, если дела пойдут успешно, они пришлют еще несколько человек. Возможно, нам предстоит стать свидетелями тех печальных времен, когда вся дипломатическая служба целиком служила лишь прикрытием для их деятельности. - А американцев уведомили? - Нет, и этого делать никак не следует. Об истинных целях Оснарда полагается знать только нам. Стормонт переваривал услышанное, и тут вдруг молчание нарушила Франческа. Фрэн всегда была практичной женщиной. Порою даже слишком практичной. - Он будет работать здесь, в посольстве? В чисто физическом смысле? У Молтби был припасен для Франчески совсем другой голос, а также другое выражение лица. Нравоучительно-ласковые. - О, да, разумеется, Фрэн. И в физическом, и во всех других смыслах. - А штат у него будет? - Нас просили подобрать ему одного помощника, Фрэн. - Мужчину или женщину? - Это пока что еще не определено. И уж тем более неизвестно тому человеку, на которого падет выбор. Хотя... разве можно в наши дни быть в чем-то уверенным? - и посол тихонько хихикнул. - А в каком он чине? - настал черед Саймона Питта. - Разве у Друзей есть чины, Саймон? Нет, ей-богу, просто смешно. Лично мне всегда казалось, что сама принадлежность к "конторе" уже своего рода чин. А вам нет? Сперва идем все мы. А уж потом - все они. Возможно, сами Друзья видят это иначе, под другим, так сказать, углом. Он заканчивал Итон. Странно все же, по какому принципу "контора" решает, что нам следует знать, а что - нет. Но, как бы там ни было, мы не должны относиться к нему с предубеждением. Сам Молтби получил образование в Гарварде. - А по-испански он говорит? - снова возникла Франческа. - Бегло, если верить тому, что нам сообщили, Фрэн. Но лично мне знание языков никогда не казалось гарантией чего бы то ни было. Делающий глупости человек со знанием трех языков выглядит, на мой взгляд, втрое глупее того, кто владеет лишь одним, но зато умен. - И когда же он прибывает? - снова Стормонт. - В пятницу тринадцатого, вполне соответствующая событию дата. Вернее, мне сообщили, что он прибывает тринадцатого. - Стало быть, через восемь дней, - резюмировал Стормонт. Посол, изогнув длинную шею, покосился на календарь с портретом королевы в шляпе с перьями. "Неужели?.. Да, действительно. Именно так". - А он женат? - спросил Саймон Питт. - Никто этого не знает, Саймон. - Стало быть, нет? - снова вмешался Стормонт. - Стало быть, меня просто не проинформировали об этом, и поскольку он просил подобрать жилье на одного человека, можно сделать вывод, что если даже и женат, то прибудет без своей половины. Молтби медленно приподнял руки, затем согнул их в локтях и завел за голову. Все его жесты, несмотря на кажущуюся их эксцентричность и странность, были наделены особым смыслом. К примеру, этот означал, что пора переходить от совещания к гольфу. - И прошу заметить, Найджел, это назначение не временное, а на полный срок. Если, конечно, его не выдворят раньше, - с плохо скрываемым удовольствием добавил Молтби. - Фрэн, дорогая, в министерстве уже начали проявлять нетерпение по поводу проекта меморандума, который мы обсуждали. Может, посидите над ним еще немного, или там все в порядке? И снова на губах эта волчья улыбка, печальная, как сама старость. - Посол? - О, Найджел. Как мило... Происходило это четверть часа спустя после брифинга. Молтби убирал бумаги в сейф. Стормонт застал его в кабинете одного. Молтби был не слишком обрадован. - Под каким прикрытием будет работать здесь этот Оснард? Они должны были вам сообщить. Молтби закрыл дверцу сейфа, набрал код, выпрямился в полный рост и взглянул на часы. - О!.. Не думаю, что это моя забота. Да и какой в том смысл? Пусть думают сами. Это не входит в компетенцию Министерства иностранных дел. Оснарда спонсирует некая межведомственная организация. Мы тут сбоку припека. - И как же она называется? - "Планирование и эксплуатация". Мне и в голову не приходило, что мы можем выполнять хотя бы одну из этих функций. - И кто же ее возглавляет? - Да никто. Я задал тот же самый вопрос. И они дали тот же ответ. Пришлось принять его на веру и сказать спасибо. Это в полной мере относится и к вам. Найджел Стормонт сидел у себя в кабинете и разбирал поступившую корреспонденцию. В свое время он успел заработать репутацию человека, умеющего держать удар и сохранять при этом внешнее спокойствие. Когда в Мадриде разразился скандал, процесс его выдворения из страны, скрипя зубами, вынуждены были признать просто образцовым. Мало того, это помогло Стормонту спасти свою шкуру: когда он, как того требовали правила, собрался писать прошение об отставке, а глава кадрового отдела - подписать это самое прошение, вмешались некие высшие инстанции и остановили его руку. - Так, так... Кошка с девятью жизнями, - пробормотал глава кадрового отдела из глубины огромного и мрачного кабинета, располагавшегося в здании, некогда принадлежавшем посольству Индии. И не слишком крепко, как того требовали правила приличия, пожал Стормонту руку. - Сам понимаю, это назначение далеко не подарок. Отправитесь в Панаму. Бедняга. Радуйтесь и наслаждайтесь обществом Молтби. Уверен, получите удовольствие. А через год-другой посмотрим, что делать с вами дальше. Так что и перспектива у вас имеется. Некие остроумцы из третьего отдела поговаривали, что когда их начальник зарывал меч в землю, то впоследствии пользовался компасом, чтобы пройти к месту захоронения. "Эндрю Оснард, - твердил про себя Стормонт. - Что за птица? Нет, действительно, есть что-то птичье в этой фамилии. Стайки этих самых оснардов пролетают над головой. Заядлый охотник Галли совсем недавно подстрелил одного Оснарда. Ужас, до чего смешно!.. Друг. Один из тех самых Друзей. Холостяк. Говорит по-испански. Будет отбывать полный срок, если только приговор не смягчат ввиду скверного поведения. Чин неизвестен, вообще ничего не известно. Спонсируется некой несуществующей организацией. Все решено, прибывает через неделю с помощником неизвестного пола. Прибывает... для чего? К кому? Сменить кого? Неужто некоего Найджела Стормонта?" Нет, это не игра больного воображения, он смотрит на вещи вполне реалистично. Пусть даже и постоянный кашель Пэдди действует на нервы... Пять лет тому назад просто невозможно было представить, что некий безликий тип с той стороны парка, обученный топтаться на углу улицы и вскрывать чужие письма с помощью пара из чайника, будет считаться пристойной заменой верного слуги ее величества королевы, человека его, Стормонта, класса. Впрочем, времена давно изменились, причем явно в худшую сторону, и для выполнения щепетильных задач министерство готово привлечь кого угодно, пусть даже со стороны, лишь бы достойно войти в двадцать первый век. Господи, как же он ненавидит это правительство! Маленькую Англию, эту страну с ограниченной ответственностью! Управляемую командой из вечно лгущих пройдох третьего сорта, не способных управлять даже пассажем с магазинами в крохотном провинциальном городке. Консерваторов, готовых ободрать страну как липку, лишить ее последней электрической лампочки ради сохранения своей власти и энергии. Которые считают гражданскую службу никому не нужной роскошью, разорительной затеей, а Министерство иностранных дел - самой разорительной роскошью из всех. И его нисколько не удивит, что в такой атмосфере там, наверху, вдруг сочтут, что пост главы консульского отдела при посольстве в Панаме излишняя роскошь, а вместе с постом - и он, Найджел Стормонт. К нему нам множить свои ряды? - казалось, он так и слышит этот голос, пробивающийся к нему издалека, за тридевять земель и морей. Почему один человек должен делать чистую работу, а второй - исключительно грязную? Почему бы не объединить две эти должности под одной крышей? Запустить к ним нашу птичку Оснарда. И, как только он там освоится, выпустить на волю птичку Стормонта. Спасти место и должность! Сделать структуру более рациональной! Ведь мы расходуем деньги наших налогоплательщиков! Кадровик будет просто в восторге. И Молтби - тоже. Стормонт расхаживал по комнате, разглядывал полки с книгами. В "Кто есть кто?" не оказалось ни одного Оснарда. В "Дебретт" (12) - тоже. Не должно было оказаться его и в энциклопедии "Птицы Великобритании". В телефонном справочнике по Лондону Стормонт лихо пробежал глазами все фамилии от Осмазери до Оснера. Тоже нет. Но справочник четырехлетней давности. Он просмотрел пару старых "красных" книг Министерства иностранных дел, обращая особое внимание на испаноязычные посольства - возможно, Оснард в прошлом работал в одном из них? Тоже безрезультатно. Тогда он взял справочник Уайтхолла (13) и начал искать в нем организацию под названием "Планирование и эксплуатация". Молтби оказался прав. Такой организации не существовало в природе. Тогда он позвонил Регу, чиновнику из администрации. - Знаешь, Рег, когда идет дождь, бедняжка Пэдди расхаживает по нашей огромной спальне и повсюду расставляет тазики, - пожаловался он. - А дождь, насколько тебе известно, льет здесь как из ведра. Рег был нанят из местных и жил с панамской парикмахершей по имени Глэдис. Никто из посольских эту Глэдис ни разу не видел, и Стормонт подозревал, что на самом деле это мальчик. И вот в пятнадцатый раз они принялись обсуждать историю лопнувшего контракта, несовершенство местного законодательства и недоброжелательное отношение панамского протокольного отдела. - Скажи, Рег, в какой именно отдел собираются определить этого Оснарда? - спросил наконец Стормонт. - И имеем ли мы с тобой право обсуждать это? - Не знаю, Найджел. Не знаю, что именно мы с тобой можем обсуждать, а что - нет. Но я подчиняюсь приказам непосредственно посла, тебе это известно. - И какие же именно приказы по этому поводу ты получил от его превосходительства? - Что этот Оснард будет обитать в восточном коридоре, Найджел. Вот и все. Что для его стальной двери заказаны новые замки, их прислали с курьером еще вчера. А мистер Оснард должен привезти ключи к ним. Что в прежней приемной для посетителей специально для него установят стальные сейфы, комбинацию цифр к которым сообщит по прибытии сам мистер Оснард, причем записывать их нам запрещено. И еще я должен убедиться, оснащен ли его кабинет соответствующими розетками для разного электронного оборудования. Можно подумать, он повар, не иначе. - Понятия не имею, что это за птица, Рег. Но готов держать пари, ты знаешь о нем больше, чем говоришь. - Что ж, по телефону он был сама любезность, Найджел. Голос прямо как у диктора Би-би-си, только более человеческий. - И о чем же вы с ним говорили? - Темой номер один был транспорт. Просил взять для него машину напрокат, прежде чем он обзаведется собственной. И я взял ему машину, а он прислал мне факс с номером своих водительских прав. - А какую машину просил? Рег хихикнул. - Он сказал, не "Ламборджини", но и не трехколесную тележку. Что-то такое, где можно сидеть в котелке, если он вообще носит этот самый котелок. Потому что он высокий. - Что еще? - Еще о квартире когда мы ее для него подготовим? Мы уже подобрали ему, на мой взгляд, очень славную, вот только не знаю, успеют ли там в срок закончить работу дизайнеры. На холме, прямо над клубом "Юнион", я так ему и сказал. Так что можно поплевывать сверху на их крашенные в синий цвет кудри и розовые парики. Надо только выбрать ключевой цвет для окраски помещения. Я предложил ему белый и добавил: а вообще-то выбирайте какой хотите. И вот что он ответил: только не розовый и не бледно-желтый, нет уж, спасибо, боже упаси. Как насчет такого славного теплого коричневатого, цвета верблюжьего дерьма, а? Большой шутник. Я очень смеялся. - А сколько ему лет, Рег? - Господи, да я понятия не имею. Ему может быть сколько угодно. - Но ведь у тебя же есть его водительские права, верно? - "Эндрю Джулиан Оснард", - возбужденно начал зачитывать вслух Рег. - "Год рождения 1970, 01. 10. Место рождения Уэтфорд". Господи, кто бы мог подумать! Там поженились мои отец и мать! Стормонт стоял в коридоре и нацеживал себе кофе из автомата, как вдруг к нему подошел бочком молодой Саймон Питт и предложил взглянуть "наметанным взглядом разведчика" на фотографию для паспорта, зажатую в потной ладони. - Что скажете, Найджел? Смахивает на всем опостылевшую разжиревшую Мата Хари, верно? На снимке красовалось упитанное лицо с ушами. Оснард решил заранее послать свою фотографию Питту, чтоб тот успел подготовить все требуемые протокольной службой Панамы документы, в том числе и дипломатический паспорт на въезд в страну. Стормонт всматривался в это лицо, и на секунду-другую все личные проблемы вылетели из головы: алименты бывшей жене, слишком большие, но он настоял именно на этой сумме; плата за обучение Клары в университете; стремление Адриана непременно выступать в коллегии адвокатов; его заветная и тайная мечта приобрести в Альгарве ферму с большим каменным домом, где растут оливы и даже зимой ярко светит солнце, а воздух сух и прозрачен - там кашель у Пэдди наверняка пройдет. А также мечта получать полную пенсию, благодаря чему осуществление всех этих желаний станет возможным. - Довольно симпатичный парень, - заметил он. - И глаза такие умные. С ним может быть интересно. "Пэдди права, - подумал он. - Мне не следовало сидеть с ней всю ночь напролет. Надо было хоть немножко поспать самому". По понедельникам, в качестве утешительного приза после утренних молитв, Стормонт обедал в "Паво Реал" с Ивом Леграном, своим коллегой и соперником из французского посольства - исключительно потому, что оба любили пикироваться и хорошую еду. - Да, кстати, рад сообщить, что к нам наконец-то прибывает новичок, - сказал Стормонт после того, как Легран поделился с ним кое-какой конфиденциальной информацией, не имевшей, впрочем, особого интереса. - Молодой парень. Примерно вашего возраста. По политической линии. - Он мне понравится? - Да он всем понравится, - убежденно заметил Стормонт. Едва успел Стормонт вернуться в свой кабинет, как ему по внутреннему телефону позвонила Фрэн. - Найджел, знаешь, тут такое случилось! Догадайся, что? - Ну, не знаю. Прямо теряюсь в догадках. - Ты ведь знаешь моего сводного брата Майлза, рокового мужчину? - Лично незнаком, но примерно представляю, что за птица. - Но ведь ты знаешь, что Майлз учился в Итоне? - Не знал, но теперь знаю. - Так вот, сегодня у Майлза день рождения, и я ему позвонила. Можешь себе представить, он жил с Энди Оснардом в одном общежитии! Говорит, что тот просто душка, правда, немного толстоват, немного мрачноват, но в целом очень хороший парень. И что его исключили за венерические увлечения. - За что?! - Ну, за девочек, Найджел. От слова Венера. О мальчиках не может быть и речи, тогда бы это называлось совсем иначе. От слова Адонис. Майлз толком не помнит, говорит, что, может, еще и за то, что он нерегулярно вносил плату. Короче, не знает, кто его первым доконал - Венера или казначейство. В лифте Стормонт столкнулся с Галливером, тот держал в руке портфель и смотрел мрачно. - Заваривается серьезная каша, да, Галли? - Да нет, немного запутанное дельце, Найджел. Малость заковыристое и придурковатое, я бы так выразился. - Что ж, желаю успеха, и смотри там, поаккуратнее, - пожелал ему Стормонт, скроив соответствующую случаю серьезную мину. Недавно одна из дам, играющая в бридж с Фиби Молтби, видела Галливера на улице под ручку с роскошной панамской девушкой. Лет двадцать, не больше, сказала дама, и, бог ты мой, черна, что твоя шляпа. Фиби собиралась улучить удобный момент и доложить об этом мужу. Пэдди ушла спать. Стормонт слышал, как жена кашляла, поднимаясь по ступенькам. "Похоже, мне придется идти к Шенбергам одному", - подумал он. Шенберги были американцами и очень милыми и образованными людьми. Элси работала адвокатом и часто летала в Майами, выступать на каких-то страшно драматичных судебных процессах. Пол служил в ЦРУ и был одним из тех, кому не следовало знать, что Эндрю Оснард из Друзей. Глава 8 - Пендель. К господину президенту. -Кто? - Его портной. Я. Дворец Цапель находился в самом сердце старого города, на узенькой полоске земли, у бухты, с противоположной стороны от Пунта Пайтила. Приехав сюда с той стороны, ты попадал из ада в рай. Из грохота и пыли новостроек - в эпоху распада и элегантности колониальной Испании семнадцатого века. Правда, район этот окружали чудовищные трущобы, но, если правильно выбрать маршрут, об их существовании можно было только догадываться. Этим утром перед старинным крыльцом с колоннами духовой оркестр играл Штрауса. Свидетелем тому были лишь выстроившиеся в длинный ряд пустые дипломатические лимузины да полицейские мотоциклы. Одеты оркестранты были в белые шлемы и белую униформу, на руках красовались белые перчатки. Инструменты отливали бледным золотом. За воротники бежали струи дождя, специально натянутого тента на всех не хватило. Двойные двери охраняли два угольно-черных негра. Еще одни руки в белых перчатках подхватили чемоданчик Пенделя и пропустили его через электронный сканер. Затем поманили и самого Пенделя и знаком дали понять, что надо пройти через арку металлоискателя. Встав под нее, он вдруг подумал: интересно, вешают в Панаме шпионов или расстреливают? Затем руки в белых перчатках вернули ему чемоданчик. Дежурный возле арки объявил, что он чист. И вот великий секретный агент был пропущен в цитадель. - Сюда, пожалуйста, - объявило высокое черное божество. - Я знаю, - гордо ответил Пендель. В центре зала с мраморным полом из мраморного фонтана били струи воды. В россыпи брызг важно расхаживали молочно-белые цапли, поклевывая то там, то здесь. Вдоль одной из стен высились до самого потолка клетки, в них тоже были цапли, глазевшие на пришельца с самым подозрительным видом. "Что ж, - подумал Пендель, - у них есть на то все основания". И вспомнил историю, которую так любила его дочь Ханна, она была готова слушать ее чуть ли не каждый день. В 1977-м, когда в Панаму для ратификации нового соглашения по каналу должен был приехать Джимми Картер, агенты спецслужб опрыскали дворец каким-то дезинфектантом, ничуть