ясь в молочное марево. - Я не могу принять пять миллионов, - начал Оливер. - Не должно быть на счету у ребенка таких денег. Отошлите их туда, откуда они поступили. - Ничего не выйдет, - с неожиданной жесткостью возразил Тугуд. - Как у доверительного собственника, у меня нет такого права, да и у вас тоже. И у Крауча нет. Не нам решать, чистые эти деньги или нет. Если чистые, фонд должен их оставить. Если мы откажемся их взять, через двадцать с небольшим лет Кармен сможет подать в суд на банк, вас, меня, Крауча и оставить всех без последних штанов. - Обратитесь в суд, - не сдавался Оливер. - Пусть он вынесет соответствующее решение. Тогда к нам не смогут предъявить претензий. В удивлении Тугуд начал говорить что-то одно, передумал, сказал другое. - Хорошо, мы обратимся в суд. И на каком основании они вынесут решение? Руководствуясь нашей интуицией? Вы слышали, что сказал Поуд. Счет с безупречной репутацией, клиент не страдает психическими расстройствами. Суды не могут принять такого решения, не имея доказательств криминального происхождения денег. - Он быстро отступил на шаг. - Почему у вас такое лицо? Да что с вами? Неужели вы так надеялись на суд? Оливер не шевельнул ни ногами, ни телом, руки засунул в карманы пальто и не вынимал их. Поэтому только выражение его мокрого от пота лица могло заставить Тугуда так резко отпрянуть: разом потемневшие глаза, закаменевшие от злости губы и челюсть. - Скажите им, что я больше не хочу говорить с ними. - Оливер открыл дверцу минивэна, сел за руль. - И, пожалуйста, Артур, откройте ворота, а не то мне придется их вышибить. Тугуд открыл ворота. Глава 5 Дом стоял на частной дороге, которая звалась Авалон-уэй, и располагался чуть ниже вершины холма, скрытый от города, что вполне устраивало Оливера: никто нас не видит, никто о нас не думает, мы никому не нужны, кроме нас самих. Назывался дом Блубелл-коттедж. Хитер хотела переименовать его, но Оливер, не называя причины, настоял на том, чтобы оставить все как есть. Он предпочитал ничего не менять в этом новом для него мире, дабы его появление поскорее забылось. Ему нравилось лето, когда листва деревьев непроницаемой стеной отделяла дом от дороги. Ему нравилась зима, когда Лукаут-Хилл покрывался льдом, и долгие дни, а то и недели, вокруг ничего не менялось. Ему нравились зануды-соседи, предсказуемые разговоры с которыми ничем ему не грозили и не затрагивали запретных тем. Андерсоны, жившие в Уиндемере, держали кондитерский магазин в Чапел-Кросс. Через неделю после Рождества они подарили Хитер коробку шоколадных конфет с ликером и веточку остролиста. Миллеры из Своллоуз-Нест были пенсионерами. Мартин, бывший пожарник, рисовал акварели, особенно ему удавались цветущие деревья. Ивонн гадала для друзей на картах Таро и собирала пожертвования на воскресной службе в церкви. Их ординарность умиротворяюще действовала на Оливера и примиряла его с Хитер и ее стремлением постоянно угождать всем и вся. "Нам обоим недостает цельности, - говорил он себе, - мы словно состоим из отдельных фрагментов. Если мы соберем все фрагменты в одном сосуде и родим ребенка, который объединит нас, все будет хорошо". "Неужели у тебя нет семейных фотографий или чего-то в таком духе? - с грустью спрашивала она его. - Как-то однобоко все получается, только мои паршивые родственники, а с твоей стороны ничего, даже если у тебя никого не осталось". "Все потеряно, - объяснял он ей. - Осталось в моем рюкзаке в Австралии". Но больше он ей ничего не говорил. Ему требовалась жизнь Хитер - не его. Родственники Хитер, ее детство, друзья. Ее банальность, ее неизменность, ее слабости, даже измены, которые он воспринимал как отпущение грехов. Он хотел всего, чего не имел, сразу, в готовом виде, на блюдечке. Хотел забыть прошлую жизнь, полностью и окончательно заменив ее скучными друзьями с глупыми мнениями, дурным вкусом и самыми примитивными нуждами. Длина Авалон-уэй не превышала ста ярдов. Заканчивалась дорога кругом для разворота и пожарным гидрантом. Выключив двигатель, Оливер по инерции проехал по темной дороге, припарковал минивэн. С круга медленным шагом вернулся назад, шагая по кромке травы, оглядывая пустые автомобили и темные дома, потому что проклятие невидимки лежало на нем и не отпускали воспоминания иных времен. Он перенесся в Суиндон, где Брок учил его ненужному умению оставаться невидимым. "Нам недостает концентрации, сынок, - говорил ему добрый инструктор. - Проблема не в том, лежит у тебя к этому сердце или нет. Я ожидаю, что ты один из тех, у кого ночью все должно получаться лучше, чем днем". Иногда, когда он проходил мимо бунгало, вспыхивал фонарь, подключенный к системе сигнализации, датчики которой ночью реагировали на движущуюся тень, но обитатели Авалон-уэй храбростью не отличались, и фонарь вскоре гас. "Вентура" Хитер, припаркованная на подъездной дорожке, в лунном свете прибавила в размерах. Сквозь плотно задернутые шторы спальни пробивалась полоска света. "Она читает, - подумал Оливер. - Женский роман из тех, что присылает ей книжный клуб. Какие мысли приходят ей в голову, когда Хитер читает эту дребедень? Или какую-нибудь книгу-рекомендацию. Как себя вести, если партнер говорит, что не любит тебя и никогда не любил". В комнате Кармен висели тюлевые занавески, потому что она хотела видеть звезды. В восемнадцать месяцев она уже научилась доносить до родителей свои желания. Маленькое наклонное окошко наверху оставляли открытым: она любила свежий воздух, но не сквозняк. На столе горел ночничок в форме утенка Дональда. Засыпала она под магнитофонную запись сказки "Питер и волк". Прислушавшись, он услышал шум прибоя, но не запись. Из темноты он оглядел сад, и все, что он видел, обвиняло его. Новый домик Уэнди (13), вернее, новым он был прошлым летом, когда Оливер и Хитер Хоторн покупали все, что попадало под руку, поскольку покупки оставались единственным, что их еще связывало. Новая лесенка, уже лишившаяся нескольких перекладин. Новая пластиковая детская горка, уже погнувшаяся. Новый надувной бассейн, заваленный опавшей листвой, наполовину спущенный, брошенный умирать. Новый сарай для новых горных велосипедов, на которых они клятвенно обещали ездить каждое утро, из новой жизни с Кармен на детском сиденье. Барбекю, чтобы приглашать Тоби и Мод: Тоби, сотрудник большой риэлторской фирмы, с "БМВ", маниакальным смехом и ухмылкой для всех мужей, которых он оброгатил. Мод - его жена... Оливер вернулся к минивэну, снял трубку с установленного в нем телефона, набрал номер. Сначала зазвучал Брамс, потом рок-музыка. "Поздравляю. Вам удалось дозвониться до родового гнезда Хитер и Кармен Хоторн. Привет. К сожалению, веселье у нас в разгаре и мы не можем поговорить с вами. Однако, если вы оставите сообщение дворецкому..." - Я в машине на круге для разворота, - сказал Оливер. - У тебя кто-нибудь есть? - Нет, никого, - фыркнула она. - Тогда открой дверь. Мне надо с тобой поговорить. Они стояли лицом к лицу в холле, под люстрой, которую покупали вместе при ремонте дома. Враждебность опаляла щеки, как жар костра. Однажды она полюбила его за неуклюжесть и теплоту, когда на Рождество он устраивал представление в детской палате. Мой нежный гигант, называла она его, мой господин и учитель. Теперь ее тошнило от необъятности его тела, уродства лица, она старалась держаться от него подальше, разглядывая то, что она в нем ненавидела. Когда-то он любил ее недостатки, полагая их плюсом: она - реальность, он - идеал, мечта. В свете люстры ее лицо блестело, то ли от пота, то ли от ночного крема. - Мне надо увидеть ее. - Увидишь ее в субботу. - Я ее не разбужу. Только взгляну, и все. Она качала головой, корчила гримасу, чтобы показать, как он ей противен. -Нет. - Я обещаю, - добавил он, не зная точно, что именно он обещал. Ради Кармен говорили они шепотом. Хитер зажимала халатик у шеи, чтобы он, не дай бог, не увидел ее грудей. Он унюхал сигаретный дым. Значит, она снова взялась за старое. Темная шатенка, она перекрасилась в платиновую блондинку. Расчесала волосы, перед тем как впустить его. "Я собираюсь их обрезать, мне они надоели", - обычно говорила она, чтобы завести его. "Ни на дюйм, - отвечал он, гладя ее волосы, прижимая их к вискам, чувствуя, как закипает страсть. - Ни на полдюйма. Я люблю их такими. Я люблю тебя. Я люблю твои волосы. Пошли в постель". - Мне угрожают, - солгал он, как лгал всегда, тоном, не допускающим встречных вопросов. - Люди, с которыми мне пришлось иметь дело в Австралии. Они узнали, где я живу. - Ты не живешь здесь, Оливер. Ты приходишь, когда я ухожу, а не когда я дома, - возразила она. - Я хочу обеспечить ее безопасность. - Она в безопасности, спасибо тебе. Насколько это возможно. И начинает свыкаться с тем, что есть. Ты живешь в одном месте, я живу в другом месте, Джилли помогает мне приглядывать за ней. Это трудно, но она справляется. Джилли - няня. - Я про тех людей. - Оливер, с тех пор как я познакомилась с тобой, всегда где-то рядом были маленькие зеленые человечки, которые собирались добраться до нас под покровом ночи. Для такого поведения есть медицинский термин. Паранойя. Возможно, тебе пора обратиться к специалисту. - Ты не заметила ничего необычного? Не приходили какие-то незнакомые люди, чтобы что-то спросить, предложить что-то купить? - Мы не персонажи фильма, Оливер. Мы - обычные люди, живущие обычной жизнью. Все мы, кроме тебя. - Кто-нибудь заходил? - переспросил он. - Звонил? Спрашивал меня? - До ответа он уловил в ее взгляде тень тревоги. - Звонил какой-то мужчина. Три раза. С ним говорила Джилли. - Спрашивал меня? - Ну, уж точно не меня, не так ли, иначе я бы не стала тебе говорить. - Что он сказал? Кто он? - "Попросите Оливера позвонить Джейкобу. Номер он знает". Я не знала, что среди твоих знакомых есть Джейкоб. Надеюсь, твой звонок сильно порадует его. - Когда он звонил? - Вчера и позавчера. Я собиралась сказать тебе при нашем следующем разговоре. Ладно, извини. Проходи. Взгляни на нее. - Но он не двинулся с места, только схватил ее повыше локтей. - Оливер, - запротестовала она, сердито вырываясь. - Какой-то мужчина прислал тебе розы. На прошлой неделе. Ты мне позвонила. - Совершенно верно. Позвонила и сказала. - Скажи еще раз. Театральный вздох. - Лимузин привез мне розы и очень милую открытку. Я не знаю, от кого они. Так? - Но ты знала, что их привезут. С фирмы позвонили заранее. - С фирмы позвонили. Правильно. "Мы должны привезти цветы в резиденцию Хоторнов. Когда кто-нибудь будет дома?" - Не с местной фирмы. - Нет, фирма лондонская. Не "Интерфлора" и не зеленые человечки. Уникальные цветы, которые будут посланы из Лондона фирмой, специализирующейся на уникальных цветах, и когда я смогу их принять? "Вы шутите, - ответила я. - Вам нужны другие Хоторны". Но, как выяснилось, цветы предназначались нам. "Миссис Хоторн и мисс Кармен, - уточнили на другом конце провода. - Шесть вечера завтрашнего дня вас устроит?" Даже положив трубку, я думала, что это чья-то шутка, ошибка или трюк какого-то коммивояжера. Но на следующий день ровно в шесть к дому подкатил лимузин. - Какой? - Сверкающий длинный "Мерседес"... Я же тебе говорила, не так ли? С шофером в серой униформе, словно сошедшим с одного из рекламных объявлений. "Вы должны носить краги", - сказала я ему. Он не знал, что такое краги. Я тебе и об этом рассказывала. - Какого цвета? - Шофер? - "Мерседес". - Синий металлик, отполированный, как свадебный автомобиль. Шофер - белый, униформа - серая, розы - кремово-розовые. С длинными стеблями, с тончайшим ароматом, только что распустившиеся. Плюс высокая белая фарфоровая ваза, чтоб было куда их поставить. - И открытка. - Совершенно верно. И открытка. - Ты говорила, без подписи. - Нет, Оливер, я не говорила, что без подписи. Подпись была, и я тебе ее зачитывала: "Двум прекрасным дамам от их верного поклонника". На фирменной открытке фирмы, приславшей цветы. "Маршалл и Бернстин", Джермин-стрит, W1. Когда я позвонила, чтобы узнать, кто же этот поклонник, они ответили, что не вправе назвать имя покупателя, даже если бы и знали его. Анонимные отправления для них - обычное дело, особенно перед Днем святого Валентина, но их политика остается неизменной круглый год. Так? Ты доволен? - Они по-прежнему у тебя? - Да, Оливер. Я их не выбросила. Хотела, знаешь ли, подумав, что прислать их мог ты. Только ты из злобы мог выкинуть такой фортель. Я ошиблась. Розы прислал не ты, о чем сам мне и сказал, ясно и понятно. Еще у меня была мысль отослать их назад или отдать в больницу, но потом я подумала, какого черта, по крайней мере кто-то нас любит, а таких роз я не видела никогда в жизни, поэтому сделала все, чтобы сохранить их подольше. Обрезала концы, насыпала в воду сахара, поставила в прохладное место. Шесть отнесла в комнату Кармен, и они ей очень понравились. Поэтому, если я не тревожусь о загадочных сексуальных маньяках, то по уши влюблена в того, кто прислал эти розы. - Открытку ты выбросила? - Открытка - не ключ к разгадке, Оливер. Она написана на фирме под диктовку заказчика. Я проверяла. Так что вглядываться в почерк смысла не было. - Так где она? - Это мое дело. - Сколько прислали роз? - Больше, чем кто-либо мне дарил. - Ты их не сосчитала? - Девушки считают присланные им розы, Оливер. Будь уверен. Не из жадности. Хотят знать, как сильно их любят. - Сколько? - Тридцать. Тридцать роз. Пять миллионов и тридцать фунтов. - И больше ничего? - спросил он после паузы. - Ни телефонного звонка, ни письма? - Нет, Оливер, больше ничего. Я перерыла всю мою любовную жизнь, надо отметить, не такую уж бурную, гадая, кто же из моих мужчин мог нежданно разбогатеть. Получилось, только Джеральд, который вечно собирался выиграть в ирландский тотализатор (14), но в промежутках между скачками жил на пособие по безработице. Однако я все надеюсь. Дни проходят, а я то и дело выглядываю в окно, жду, когда же вновь подкатит синий "мерс", чтобы увезти нас, но обычно вижу только дождь. Он стоял у кроватки Кармен, смотрел на дочь. Низко наклонился, почувствовал идущее от нее тепло, услышал ее дыхание. Она шумно втянула воздух, вроде бы начала просыпаться, но тут Хитер схватила его за руку и решительно увела сначала в коридор, а потом вниз, к входной двери, на дорожку. - Тебе надо уйти, - сказал он. Она его не поняла. - Нет, уходить придется тебе. Он всматривался в нее, но, похоже, никак не мог разглядеть. Его трясло. Дрожь через запястье передавалась и ей, пока она не отпустила его. - Уехать отсюда, - объяснил он. - Вам обеим. Не к матери и сестрам, это слишком очевидно. Поезжай к Норе. - С Норой, ее подругой, она говорила по часу после очередной ссоры с Оливером. - Скажи ей, что не можешь здесь жить. Скажи, что я свожу тебя с ума. - Я - работающая женщина, Оливер. Что я скажу боссу? - Ты что-нибудь придумаешь. Она испугалась. Пришла в ужас от того, что страшило Оливера, хотя и не знала, в чем, собственно, дело. - Оливер, ради бога, что ты натворил? - Позвони Норе прямо сейчас. Деньги я тебе пришлю. Сколько нужно. К тебе придет человек, который все объяснит. - А почему не можешь объяснить ты? - закричала она, достаточно громко, чтобы ее услышали на другом конце Авалон-уэй. Его тайное убежище находилось в десяти минутах езды от Блубелл-коттедж, в конце дороги для вывозки леса, уходящей к вершине холма. Сюда он приезжал, чтобы попрактиковаться с фокусами, вращением тарелок, жонглированием. Здесь прятался, когда боялся, что ударит ее, разнесет дом или покончит с собой, злясь на свою умершую душу. Остановив минивэн, он сидел, опустив стекло, дожидаясь, пока выровняется дыхание, вслушиваясь в шуршание сосновых иголок, голоса ночных чаек, шум города, поднимающийся из долины. Иногда сидел всю ночь, глядя на бухту. Иногда видел себя на волнорезе, в момент сильного прилива, скидывающим туфли, прежде чем броситься в пенистые волны. Иногда море становилось Босфором. Заглушив двигатель, он набрал номер Брока. Послышались какие-то щелчки, и он понял, что не ошибся в наборе, лишь услышав голос женщины, повторившей набранный номер. Больше она ничего говорить не умела, потому что была женщиной-автоответчиком, то есть абстрактной женщиной. - Бенджамин хочет поговорить с Джейкобом, - сказал он после звукового сигнала. Статические помехи, потом голос Тэнби, исхудалой тени Брока. Бледный, как мертвец, Тэнби из Корнуолла водит автомобиль Брока, когда тому надо поспать с часок. Приносит Броку обед из китайского ресторанчика, если у того нет времени выйти из-за стола. Замещает его, лжет за него, тащит меня по лестнице, когда после крепкой выпивки ноги отказываются мне служить. Тэнби, голос спокойствия в разгар бури, человек, которого хочется задушить голыми руками. - Ну наконец-то, какой приятный сюрприз, Бенджамин, - весело и беспечно. - Я всегда говорю, лучше поздно, чем никогда. - Он нас нашел. - Да, Бенджамин. Боюсь, что да. Шкипер хотел бы встретиться с тобой и как можно скорее. Завтра утром, в одиннадцать тридцать пять из ваших лесов отбывает скорый поезд, если это удобно. Встреча в том же месте. Да, Шкипер просит захватить зубную щетку, пару городских костюмов и аксессуары, особенно обувь. Как я понимаю, газеты ты читал? - Какие газеты? - Лично я предпочитаю "Экспресс" (15). Оливер на малой скорости вернулся в город. Болели мышцы шеи. Что-то странное творилось с артериями, питающими мозг. Газетный киоск на железнодорожном вокзале не работал. Он подъехал к банку, не к своему, получил в банкомате двести фунтов. Потом отправился на набережную и нашел Эрика за привычным угловым столиком в кафе на площади. Неизменным с той поры, как Эрик вышел на пенсию, оставался и его ужин: печенка, чипсы, зеленый горошек и стакан чилийского красного вина. В свое время Эрик подавал реплики из зала Максу Миллеру (16) и иной раз подменял кого-то из "Развеселых ребят" (17). Он здоровался за руку с Бобом Хоупом и спал, как он любил говорить, со всеми красивыми мальчиками из кордебалета. Когда Оливер уходил в запой, Эрик составлял ему компанию, извиняясь за то, что годы не позволяют ему поглощать спиртное с той же скоростью. Если возникала такая необходимость, Эрик приводил Оливера в свою квартиру, где жил с молодым парикмахером, которого звали Сэнди, и раскладывал диван в гостиной, чтобы Оливер мог хорошенько выспаться, а на завтрак кормил его тушеной фасолью. - Как дела у тебя с фокусами, Эрик? - спросил Оливер, и Эрик картинно вскинул кустистые клоунские брови, которые красил "Греческой формулой". - Я же впитал их с молоком матери, сын мой, куда им деться. Сейчас, правда, спрос на них невелик. Но, думаю, все наладится. На страничке, вырванной из ежедневника, Оливер расписал свои выступления на несколько последующих дней. - Дело в том, что у моего опекуна инфаркт и он хочет меня видеть, - объяснил он. - А это тебе премия, - и он передал Эрику двести фунтов. - Береги себя, сын мой, - посоветовал Эрик, убирая деньги во внутренний карман яркого клетчатого пиджака. - Не ты изобрел смерть. Бог. Богу есть за что ответить, спроси у Сэнди. Миссис Уотмор дожидалась его. Бледная и испуганная. Точно так же она выглядела, когда их посетил Кэдгуит. - Следующий его звонок будет десятым по счету, - выпалила она. - "Где же Олли? Скажите ему, что бегать от меня незачем". А потом он появился у моей двери, позвонил, потом начал барабанить по ящику для писем, пошел к соседям. - Только тут до него дошло, что говорит она о Тугуде. - Скандалы мне не нужны, Олли. Я по уши в долгах, у меня соседи, у меня жильцы, у меня Сэмми. Ты не такой, как все, Оливер, и я не знаю, почему. Она думала, что Оливер ее не слышал, потому что он, наклонившись над столом в холле, читал ее "Дейли телеграф" (18), чего отродясь не бывало. Он ненавидел газеты, не просто не брал в руки, а обходил стороной. И уже подумала, что ему просто не хочется говорить с ней, и даже решила прикрикнуть на него, чтобы он не валял дурака и повернулся к ней лицом, но, приглядевшись, вдруг поняла, что дело серьезное, а интуиция подсказала ей, что та часть его жизни, в которой нашлось место и ей, и Сэмми, окончена. Откуда бы он ни пришел в Абботс-Ки, настала пора возвращаться обратно. Ибо она знала, пусть и не могла выразить это знание словами, что все это время он от чего-то прятался, не столько от жены и ребенка, как от себя самого. И то, от чего он бежал, вот-вот могло его найти. "ЗАСТРЕЛЕН АДВОКАТ, ОТПРАВИВШИЙСЯ ОТДОХНУТЬ В ТУРЦИЮ", - прочитал Оливер. Под заголовком красовалась фотография Альфреда Уинзера, директора юридического департамента, расположенного в Уэст-Энде финансового дома "Сингл и Сингл". В очках с роговой оправой он выглядел классическим адвокатом, хотя надевал их лишь на собеседование с новым секретарем. Опознание тела не удалось провести сразу, потому что немало времени ушло на поиски вдовы, которая, по словам ее матери, воспользовалась отсутствием мужа, чтобы устроить себе небольшой отпуск. Причину смерти все еще не установили, не исключалось убийство, не обошлось без намека на возрождение в регионе курдского терроризма. В дверном проеме возник Сэмми в отцовском пуловере, надетом поверх пижамы. - Как насчет бильярда? - спросил он. - Мне надо съездить в Лондон, - ответил Оливер, не отрываясь от газеты. - Надолго? - На несколько дней. Сэмми исчез. А мгновением позже сверху донесся голос Бурла Ивса (19): "Надоело мне быть бродягой..." Глава 6 По случаю воссоединения с Оливером после нескольких лет разлуки Брок принял стандартные меры предосторожности и другие, не столь обычные, продиктованные кризисом в его департаменте и уникальностью позиции Оливера. В том деле, которому посвятил себя Брок, два информатора никогда не бывали на одной явочной квартире, это считалось аксиомой, но тут Брок настоял на том, чтобы дом, в котором он намеревался встретиться с Оливером, вообще не использовался в оперативной деятельности. И остановил свой выбор на вилле с тремя спальнями в глухомани Камдена (20), по одну сторону которой находился работавший круглосуточно азиатский продовольственный магазин, а по другую - шумный греческий ресторан. Никого не интересовало, кто входил в неприметную дверь дома номер семь или выходил из нее. Но Брок этим не ограничился. Конечно, работа с Оливером требовала немалых усилий, но при этом он оставался сокровищем, наиболее ценным приобретением, Бенджамином (21) Брока, о чем прекрасно знали все члены его команды. На вокзале Ватерлоо Оливера встречал не простой агент, а сам Тэнби. Поэтому и в Камден Оливер ехал не на минивэне, а в лондонском кебе. Тэнби устроился рядом, а потом расплатился за проезд, как и любой добропорядочный гражданин. В Камдене Дерек и Агги и еще одна пара молодых агентов расположились на улице, чтобы убедиться, что Оливер, сознательно или нет, не привез хвоста. "В нашем мире, - любил проповедовать Брок, - оптимальный вариант - ожидать худшего, а еще лучше - самого худшего". Но с Оливером намеченные поначалу меры предосторожности при исполнении следовало удвоить. День уже клонился к вечеру. Прибыв прошлой ночью в аэропорт Гатуик (22), Брок сразу поехал в конспиративный офис на Странд (23), откуда позвонил Айдену Беллу по закрытой линии связи. Белл возглавлял оперативную группу, объединяющую специалистов разных департаментов службы, в которую входил и Брок. - Там все куплено, - заключил Брок, изложив версию капитана Али о самоубийстве. - Отцов города поставили перед выбором: или вы богатеете вместе с нами, или мы вас убиваем. Город предпочел богатеть. - Мудрые ребята, - ответил Белл, бывший солдат. - Встречаемся завтра после молитв. В конторе. Потом, как заботливый пастух, Брок обзвонил все дозоры, угловую квартиру на Керзон-стрит, минивэн ремонтников из "Бритиш телеком", припаркованный на углу Гайд-парка, связной автомобиль мобильной команды, упрятанной в самой пустынной части Дорсета (24). "Что нового?" - спрашивал он всякий раз, не называя себя. "Ничего, сэр, - разочарованно отвечали ему. - Абсолютно ничего". У Брока отлегло от сердца. "Дайте мне время, - думал он. - Дайте мне Оливера". Успокоенный, он принялся заполнять бланк расходов, который после каждой командировки полагалось сдавать в бухгалтерию. От этого важного занятия его оторвал звонок телефона прямой связи с Уайтхоллом и бойкий голос очень высокопоставленного лысого чина столичной полиции по фамилии Порлок. Брок тут же нажал зеленую кнопку, включив магнитофон. - Где тебя носило, мастер Брок? - пожелал знать Порлок. Перед мысленным взором Брока возникло ухмыляющееся, без тени веселья, лицо Порлока, и он задался вопросом, как задавался всегда, откуда такая смелость у человека, продажность которого стала притчей во языцех. - Там, куда возвращаться мне очень бы не хотелось, спасибо тебе, Бернард, - сухо ответил он. В такой манере они говорили всегда, словно взаимная агрессивность была не более чем спаррингом, тогда как Брок полагал, что это настоящая дуэль ценою в жизнь. Дуэль, из которой один из них мог выйти победителем. - Так чего ты звонишь, Бернард? - спросил Брок. - Мне говорили, что ночью люди спят. - Кто убил Альфреда Уинзера? - вопрос Порлока последовал незамедлительно, Брок полагал, ухмылка так и не сползла с его лица. Брок вроде бы порылся в памяти. - Уинзер. Альфред. Да, да. Согласно газетам, умер не от простуды. Я-то думал, что вы, парни, уже там, показываете местным, как полагается расследовать убийства. - Так почему нас там нет, Нэт? Почему нас больше никто не любит? - Бернард, мне платят не за то, что я фиксирую приходы и уходы достопочтенных господ из Скотланд-Ярда, - он по-прежнему видел перед собой ухмылку Порлока. - Придет день, если я до этого доживу, когда ты у меня сядешь за решетку, клянусь. - Почему эти гомики из Форин оффис настояли, чтобы я сидел и ждал рапорта турецкой полиции, прежде чем заняться расследованием вплотную? Тут чувствуется чья-то рука, и мне представляется, что без тебя не обошлось, если, конечно, ты не занимался другими делами. - Теперь ты меня удивляешь, Бернард. С какой стати простой таможенник, которому осталось два года до выхода в отставку, будет вмешиваться в работу правоохранительных органов? - Отмывание денег - по твоей части, не так ли? Все знают, что с помощью "Сингла" отмывает деньги весь Дикий Восток. Об этом разве что не написано в "Желтых страницах" (25). - И как это связано со случайным убийством мистера Альфреда Уинзера, Бернард? Боюсь, я не улавливаю хода твоих мыслей. - Уинзер - не последний человек в "Сингле", так? Если ты сможешь выяснить, кто убил Уинзера, то, возможно, подцепишь и Тайгера. Я же вижу, как эта карта разыгрывается Уайтхоллом. - Порлок спародировал министра внутренних дел: - Пусть этим займется старина Нэт. Это дело как раз по его части. Брок позволил себе паузу, чтобы воздать хвалу господу. "Бернард задергался, - подумал он. - Здесь и сейчас. Порлок бросился защищать своего работодателя, причем у всех на виду, под юпитерами рампы. Убирайся в тень! - мысленно приказал он Порлоку. - Если ты - преступник, то и веди себя соответственно, а не сиди рядом со мной на еженедельных совещаниях". - Видишь ли, Бернард, я не гоняюсь за теми, кто отмывает деньги, - объяснил Брок. - В свое время я получил хороший урок и усвоил его. Я гоняюсь за их деньгами. Гонялся за одним давным-давно, это правда. Натравил на него множество дорогих адвокатов и бухгалтеров, которые разве что не вывернули его наизнанку. А через пять лет, в течение которых мы потратили несколько миллионов фунтов, в суде он натянул мне нос и вышел оттуда свободным человеком. Мне сказали, что присяжные еще только учатся читать длинные слова. Спокойной тебе ночи, Бернард, и этой, и последующих. Но Порлок еще не собирался ставить точку. - Послушай, Нэт. - Что еще? - Давай встретимся. В одном маленьком клубе в Пимлико (26). Очень милые люди, не только мужского пола. Я угощаю. Брок чуть не рассмеялся. - Ты как-то странно ставишь вопрос, Бернард. - В смысле? - Обычно преступники подкупают полицейских. Друг друга они не подкупают, во всяком случае, там, где я служил. Положив трубку, Брок открыл внушительного вида стенной сейф и достал большой в кожаном переплете ежедневник с его собственноручной надписью "ГИДРА", открыл на сегодняшнем числе и аккуратно записал: "1 ч. 22 мин. Неожиданный звонок от заместителя суперинтенданта Бернарда Порлока, желающего получить информацию о ходе расследования гибели А. Уинзера. Записанный на магнитофон разговор завершился в 1 ч. 33 мин.". Заполнив бланк расходов, он позвонил своей жене Лайле в их дом в Торнбридже, хотя время приближалось к двум ночи, и выслушал ее рассказ о темных интригах, плетущихся в местном отделении "Женского института" (27). - А что учудила миссис Симпсон, Нэт. Подходит к столику, за которым сидит Мэри Райдер, берет ее вазочку с мармеладом и с размаху бросает об пол. А потом смотрит на Мэри и говорит: "Мэри Райдер, если твой Герберт еще раз появится перед окном моей ванной в одиннадцать вечера со своей мерзкой штучкой в руках, я натравлю на него собаку, и вы оба об этом пожалеете". Он не сказал, где провел несколько последних дней, а Лайла не спросила. Иногда секретность печалила ее, но гораздо чаще она гордилась причастностью к Службе. Наутро, в половине девятого, Брок и Айден Белл в кебе ехали на юг. Белла отличала врожденная галантность, отчего женщины сразу проникались к нему доверием. Одет он был в военного покроя костюм из зеленого твида. - Прошлой ночью получил приглашение от Сенбернара, - шепотом сообщил Брок. - Хочет, чтобы я пошел с ним в какой-то грязный клуб в Пимлико, чтобы он смог сделать компрометирующие меня фотографии. - Наш Бернард тонкий стратег, - мрачно ответствовал Белл, и оба негодующе помолчали. - Придет день. - Придет, - согласился Брок. Номинальные должности и Белла, и Брока никак не соответствовали важности работы, которую они выполняли. Белл вроде бы был армейским офицером, Брок, как он и указал Бернарду Порлоку, скромным таможенником. Однако оба входили в Объединенную бригаду, решавшую главную задачу: свести на нет искусственные барьеры между департаментами. Каждую вторую субботу месяца все ее члены, находящиеся в Лондоне, приглашались на неформальную встречу, которая проходила в невзрачном, напоминающем коробку здании на берегу Темзы. Сегодня выступала мудрая женщина из департамента информации, которая познакомила их с последними тревожными новостями из мира международной преступности: - столько-то килограммов радиоактивных материалов, пригодных для производства атомного оружия, похищено с заводов и баз, находящихся на территории бывшего Советского Союза, и тайно продано той или другой стране-изгою; - столько-то тысяч пулеметов, винтовок, приборов ночного видения, противопехотных и противотанковых мин, шариковых бомб, ракет, танков и артиллерийских стволов отправлено по поддельным сертификатам новым африканским деспотам и наркотиранам; - столько-то миллиардов наркодолларов впрыснуто в так называемую "белую" экономику; - столько-то тонн чистого героина переправлено через Испанию и Северный Кипр в следующие европейские порты; - столько-то тонн поступило на оптовый рынок Великобритании, розничная, то есть уличная, цена товара - многие сотни миллионов фунтов, столько-то килограммов перехвачено, одна десятитысячная процента от общего веса поступающего в страну героина. - Незаконный оборот наркотиков, - вещала докладчик, - составляет одну десятую всей мировой торговли. Американцы тратят на наркотики семьдесят восемь миллиардов долларов в год. За последние десять лет мировое производство кокаина удвоилось, героина - утроилось. Эта сфера человеческой деятельности приносит четыреста миллиардов долларов в год. Военная элита Южной Америки ставит теперь на наркотики, а не на войну. Страны, которые не могут их выращивать, предлагают собственные лаборатории или средства доставки, чтобы ухватить свой кусок пирога. Не участвующие в процессе государства поставлены перед дилеммой. Должны ли они осуждать успехи теневой экономики, при условии, что могут себе такое позволить, или, наоборот, поучаствовать в процветающем бизнесе? Для стран с диктаторским правлением, где общественное мнение в расчет не принимается, ответ очевиден. В демократических государствах действовал двойной стандарт: те, кто осуждал распространение наркотиков, давали зеленый свет теневой экономике, те, кто проповедовал декриминализацию, выдавали преступникам охранные грамоты... а уж с этого плацдарма мудрая женщина без труда перекинула мостик к лежбищу Гидры. - Преступность более не существует в изоляции от государства, если вообще когда-нибудь существовала, - заявила она с вескостью школьной директрисы, обращающейся к своим выпускникам. - Сегодня ставки слишком высоки, чтобы оставлять преступность на откуп преступникам. Теперь мы имеем дело не с отдельными отчаянными правонарушителями, которые выдают себя неуклюжестью или повторными действиями. Когда контейнер с кокаином, доставленный в британский порт, стоит сто миллионов фунтов, а годовое жалованье портового инспектора составляет сорок тысяч фунтов, мы имеем дело с такими же, как мы. Речь идет о способности портового инспектора преодолеть искушение. Начальника портового инспектора. Портовой полиции. Их начальников. Таможни. И их начальников. Речь идет о силовиках, банкирах, адвокатах, менеджерах, которые смотрят в другую сторону. Абсурдно полагать, что действия всех этих людей могут быть синхронизированы без наличия центральной командно-контрольной структуры, без активного участия тех, кто занимает очень высокие посты. Все это мы и называем Гидрой. За спиной женщины засветился экран, показывая схему политического устройства Великобритании, отдаленно напоминающую генеалогическое древо. Желтым цветом выделялись головы Гидры и связывающие их линии. Автоматически Брок нашел столичную полицию, в ней - профиль лысого Порлока, от которого тянулось множество желтых линий. Родился в Кардиффе в 1948-м - всю биографию Порлока Брок знал наизусть, - в 1970-м поступил на службу в региональный отдел расследования преступлений западных центральных графств, получил взыскание за излишнее рвение при выполнении должностных обязанностей, конкретно, за подделку улик. Отпуск по болезни, перевод с повышением. 1978-й, служба в портовой полиции Ливерпуля. Способствовал аресту и осуждению только что сложившейся группы по контрабанде наркотиков, которая посмела конкурировать с теми, кто имел наработанные связи. Через три дня после суда отправился в полностью оплаченный отпуск в Южную Испанию с лидерами вышеуказанной банды. Заявил, что собирал важную информацию о преступном мире, оправдан, переведен с повышением. 1985-й - находился под следствием по подозрению в получении взяток от лидера бельгийского наркосиндиката. Оправдан, получил благодарность, переведен с повышением. 1992-й, появился на страницах одного из английских таблоидов, его запечатлели в ресторане Бирмингема, пользующемся особой популярностью у геев, за ленчем с двумя сербами, замешанными в незаконную торговлю оружием. Называлась статья: "ПОРЛОК И ОРУЖИЕ". С подзаголовком: "На чьей вы стороне, суперинтендант?" Получил по суду пятьдесят тысяч фунтов за причиненный моральный ущерб, оправдан проведенным внутренним расследованием, переведен с повышением. "Как ты можешь каждое утро смотреть на себя в зеркало?" - мысленно спрашивал его Брок. И получал ответ - легко. "Как ты спишь по ночам?" И получал ответ - прекрасно. И получал ответ - у меня тефлоновая шкура и совесть мертвеца. И получал ответ - я сжигаю документы, запугиваю свидетелей, покупаю союзников, хожу с гордо поднятой головой. Заседание завершилась, как обычно, на печальной ноте. С одной стороны, их подбадривали: в войне с человеческими преступлениями годились все средства. С другой - они понимали: несколько поверхностных ран на теле их вечного врага - это все, на что они могли рассчитывать, даже если бы дожили до тысячи лет и все их усилия приносили результат. * * * Оливер и Брок сидели в шезлонгах под ярким зонтиком в садике дома в Камдене. На столе стоял поднос с чайными принадлежностями и печеньем. Тонкий фарфор, хороший чай, не пакетики, невысокое весеннее солнце. - Чай в пакетиках - это пыль, - говорил Брок, не чуждый маленьким слабостям. - Если хочется выпить хорошего чая, надо брать листовой, а не пакетики. Оливер прятался в тени зонтика. После приезда он не переоделся, сидел в джинсах, сапогах, синей парке. Брок надел глупую соломенную шляпу, которую команда шутки ради купила ему в "Камден лок". Оливер никогда не ссорился с Броком. Брок не заманивал его в ловушку, не соблазнял, не подкупал, не шантажировал. Оливер, не Брок, потер волшебную лампу, и Брок тут же материализовался, явился на зов Оливера... Середина зимы, и Оливер несколько не в себе, где-то даже обезумел. Это все, что он может сказать, ничего больше. Причины его безумия, продолжительность, степень, все это он оценить не способен, во всяком случае, теперь. Оценит, наверное, но в другое время, в другой жизни, после пары порций бренди. Залитая неоном ночь в аэропорте Хитроу напоминает ему раздевалку для мальчиков в одной из многочисленных частных школ-интернатов. Веселенькие бумажные украшения и звучащие по системе громкой связи рождественские песни создают ощущение нереальности. Белоснежные буквы, свисающие с бельевой веревки, желают ему мира и радости на земле. Что-то удивительное должно случиться с ним, и ему не терпится узнать, что же это будет. Он не пьян, но, конечно, и не трезв. В самолете перед обедом выпил водки, под резиновую курицу - полбутылки красного вина, потом - один или два стаканчика "Реми". Но, по разумению Оливера, выпивка никак не отражается на его состоянии. У него только ручная кладь, ему нечего декларировать, кроме пожара, бушующего в голове, огненного шторма ярости и отчаяния, зародившегося так давно, что его источник уже и не определить. Пожар этот распространяется со скоростью урагана, тогда как внутренние голоса собираются по двое и по трое и спрашивают друг друга, что же предпримет Оливер, чтобы погасить его. Он приближается к надписям другого цвета. Они не желают ему радости и мира на земле, не призывают к дружбе между людьми, но требуют идентифицировать себя. Он - чужак в собственной стране? Ответ: да, чужак. Он прибыл сюда с другой планеты? Ответ: да, прибыл. Он синий? Красный? Зеленый? Взгляд смещается на томатно-красный телефонный аппарат. Аппарат этот кажется ему знакомым. Возможно, он заметил его три дня тому назад и, сам того не зная, завербовал в тайные союзники. Он тяжелый, горячий, живой? На табличке у аппарата надпись: "Если вы хотите поговорить с сотрудником таможни, воспользуйтесь этим телефоном". Он пользуется. То есть его рука тянется к трубке, хватает ее, подносит к уху, оставляя на нем ответственность за сказанное. В телефоне оби