нием Оливера всем тем, что ей особенно дорого, тем более что ничего не знает о нефти, металлоломе, крови и взятках на семьдесят пять миллионов долларов. Оливер и не собирается портить ей настроение лишней информацией. Скоро она делит с ним постель. И если Оливер и догадывается, что Зоя, спасибо женской интуиции, знает об их союзе, угрызений совести он не испытывает: с какой стати? И радуется тому, что, улегшись в постель с Ниной, смог удалиться на безопасное расстояние от жены-хищницы важного делового партнера, чье обнаженное тело все еще призывно зовет его из окна верхнего этажа московского дома. Под руководством Нины он покупает книги грузинских писателей, сборник грузинских народных сказок. Слушает грузинскую музыку, вешает карту Кавказа на стене своей квартиры, где вечно царит беспорядок, в многоэтажном доме, построенном с помощью капитала "Сингла" в Челси-Харбор. И Почтальон счастлив. Счастлив не вообще, ибо Оливер не воспринимает счастье как абстрактное понятие. Он находит счастье в том, что делает, в том, что создается с его участием. Он счастлив в любви, ибо полагает, что именно это чувство вызывает в нем Нина. Счастлив в работе, если работа эта - поездки к Евгению, Михаилу, Тинатин при условии, что тень Хобэна маячит на значительном расстоянии, а Зоя продолжает игнорировать его. Если раньше взгляд ее печальных глаз неотступно следовал за ним, то теперь она не желает замечать его присутствия. Не появляется на кухне, если Оливер рубит там овощи, помогая Тинатин. В коридорах, на лестницах, в комнатах, Павел всегда при ней, она использует ширму своих волос, чтобы отгородиться от английского гостя. - Скажи отцу, что через неделю будут подписаны все документы, - говорит ему Евгений у древнего бильярдного стола, убедившись, что в пределах слышимости нет никого, кроме Хобэна, Михаила и Шалвы. - Скажи ему, как только документы подпишут, он должен приехать в Мингрелию и подстрелить медведя. - В этом случае ты должен приехать в Дорсет и подстрелить фазана, - отвечает Оливер, и они обнимаются. На этот раз Оливер не везет с собой писем. Только два послания в голове, выученные наизусть. Они действуют так возбуждающе, что в самолете даже возникает мысль, а не предложить ли Нине выйти за него замуж. День этот - 18 августа 1991 года. * * * Двумя днями позже Нина горько плачет, что-то причитая на грузинском. Она плачет, разговаривая по телефону, она плачет, входя в квартиру Оливера, плачет, когда они сидят на софе бок о бок, словно два старичка, и в ужасе наблюдают, как новая Россия балансирует на грани анархии, ее лидер захвачен старой гвардией, одной ногой стоящей в могиле, газеты закрыты, на улицах городов грохочут танки, а люди, находившиеся на высочайшем уровне власти, валятся, как сбитые шаром кегли, хороня полностью подготовленные к реализации Специальные проекты по металлолому, нефти и крови. На Керзон-стрит по-прежнему лето, да только птицы уже не поют. Нефть, металлолом и кровь забыты, словно их никогда и не было. Признать их - все равно что признать собственную кончину. Недавняя история молчаливо переписывается, молодые мужчины и женщины в Трейдерском зале отправлены на поиски новой добычи. А в остальном ничего, абсолютно ничего не произошло. Десятки миллионов инвестиций не обратились в пыль, ни пенса не потрачено на авансы в счет комиссионных, американским посредникам и чиновникам не совали никаких взяток, не вносился задаток за лизинг "Джамбо", оснащенных холодильными установками. Тепло, свет, арендная плата, жалованье, бонусы, страхование на случай болезни, страхование на период учебы, телефонные и представительские счета для пяти этажей здания на Керзон-стрит и их обитателей остаются прежними. И Тайгер не меняется ни на йоту. Походка такая же легкая, вид такой же гордый, планы такие же грандиозные, костюм от "Хэйуэр-да" по-прежнему сидит как влитой. Только Оливер и, возможно, Гупта, индус, личный слуга Тайгера, знают о боли, упрятанной под этой броней, знают, как близок он к предельной черте, за которой заканчивается жизнь. Но когда Оливер, переполненный состраданием, выбирает момент, чтобы посочувствовать отцу, Тайгер резко и яростно осекает его: - Мне не нужна твоя жалость, благодарю. Мне не нужны твои нежные чувства или твое участие. Мне нужны твое уважение, твоя верность, твои мозги, используемые по назначению, и, пока я старший партнер, твое повиновение. - Хорошо, извини, - бормочет Оливер, а поскольку Тайгер не выказывает желания продолжить разговор, возвращается в свой кабинет и тщетно пытается дозвониться до Нины. Что с ней стало? Их последняя встреча прошла на редкость неудачно. Поначалу он убеждает себя, что это происки Зои. Потом с неохотой вспоминает, что крепко напился и в подпитии, по доброте одинокого сердца, поделился с Ниной некоторыми подробностями своих деловых отношений с дядей Евгением, как она его называет. Вроде бы бросил такую фривольную фразу: "Если Советский Союз потерял будущее, то "Сингл" - последнюю рубашку". А когда она надавила на него, счел уместным рассказать ей о том, как "Хауз оф Сингл" с помощью и участием дяди Евгения намеревался сорвать большущий куш на экспорте из России жизненно важных субстанций, таких, как, чего уж там прикидываться, товар есть товар, кровь. Нина побледнела, пришла в ярость, набросилась на него с кулаками, а потом, ругаясь, пулей вылетела из квартиры, не в первый раз, темперамент-то мингрельский, чтобы более не вернуться. - Она нашла нового любовника, чтобы отомстить тебе, - признается по телефону ее опечаленная мать. - Она говорит, что ты декадент, дорогой, хуже чертово-го русского. Но что с братьями? Что с Тинатин и дочерьми? Что с Вифлеемом? Что с Зоей? - Братьев депортировали, - рубит Массингхэм, которого трясет от зависти с того самого момента, как роль посредника отняли у него и передали зеленому младшему партнеру. - Дали пинка под зад. Изгнали. Сослали в Сибирь. Запретили появляться в Москве, Грузии или где-либо еще. - А Хобэн и его друзья? - О, мой дорогой друг, этот и ему подобные никогда не пропадут. Ему подобные? Подобные кому? Массингхэм не уточняет. - Евгений остался с кучей металлолома, дорогой. О нефти и крови упоминать не будем, - зло добавляет он. Связь с бурлящей Россией неустойчива, и Оливеру строго-настрого запрещено звонить Евгению или кому-то из его окружения. Тем не менее он проводит вечер в вонючей будке телефона-автомата в Челси, уговаривая телефонистку соединить его с нужным абонентом. Воображение рисует ему Евгения, который в пижаме сидит на мотоцикле, до отказа повернув ручку газа, и стоящий в нескольких футах телефонный аппарат, звонки которого без остатка растворяются в реве мощного двигателя. Телефонистка, дама из Эктона, слышала о том, что в Москве толпа штурмует фондовую биржу. - Подождите несколько дней, дорогой, я бы подождала, - советует она, как медсестра в школе, которой он пожаловался на головную боль. Последнее окошечко надежды захлопнулось. "Зоя была права. Нина была права. Мне следовало сказать "нет". Раз я согласился продавать кровь бедных русских, значит, от меня можно ожидать чего угодно". Евгений, Михаил, Тинатин, Зоя, белые горы и восточные пиры преследуют его, как собственные разбитые надежды. В своей квартире в Челси-Харбор он снимает со стены карту Кавказа и, смяв, бросает в корзинку для мусора на пустой белоснежной кухне. Мать Нины рекомендует ему другого учителя, пожилого кавалерийского офицера, который когда-то, пока хватало сил, был ее любовником. Оливер выдерживает с ним пару уроков и отменяет остальные. В "Сингл" он приходит как тень, закрывается в своем кабинете, приказывает приносить сандвичи на ленч. Слухи достигают его, как путаные донесения с фронта. Массингхэм прослышал про огромный склад серной кислоты, запасенной военными где-то под Будапештом. Тайгер отправляет его проверить данные. Через неделю, потраченную попусту, он возвращается ни с чем. В Праге группа зеленых математиков берется налаживать промышленные компьютерные сети за ничтожно малую цену, но для того, чтобы начать бизнес, им нужно оборудование стоимостью в миллион. Массингхэм, наш неутомимый посол, летит в Прагу, встречается с двумя девятнадцатилетними бородатыми гениями и возвращается с твердым убеждением, что юнцы выдают желаемое за действительное. Но с Рэнди, Тайгер не устает напоминать об этом Оливеру, никогда не знаешь, где правда, а где - нет. В Казахстане обнаруживается текстильная фабрика, мощности которой позволяют производить квадратные мили уилтонских ковров (47), которые по качеству в два раза лучше настоящих, а стоят в четыре раза дешевле. Проинспектировав полузатопленное здание с ржавыми железными станками, Массингхэм высказывает сомнения в целесообразности финансирования проекта. Тайгер, пусть не без колебаний, следует его совету. Приходит известие об открытии на Урале колоссальных золотых россыпей. На этот раз Оливер три дня торчит в крестьянском доме, бомбардируемый телефонными звонками отца, ожидая прихода проверенного проводника, который так и не появляется. Тайгер тоже стремится к уединению и размышлениям. Взгляд его обращен в себя. Дважды, по слухам, его вызывали в Сити для объяснений. В Трейдерском зале шепотом произносят такую леденящую душу фразу, как "лишение права выкупа заложенного имущества". В нем вдруг просыпается тяга к путешествиям. Заглянув в финансовый департамент, Оливер обращает внимание на расходную ведомость, согласно которой мистер и миссис Сингл прожили три дня в "королевских апартаментах" "Гранд-отеля", каждый вечер принимая гостей. Оливер предполагает, что в роли миссис Сингл выступала Катрина из "Колыбели Кэт". Корешки талонов на бензин, сданные мистером Гассоном, шофером, показывают, что в Ливерпуль мистер и миссис ездили в "Роллс-Ройсе". Ливерпуль - стартовая площадка Тайгера. Именно там он, начинающий барристер, завоевал авторитет, защищая не самых последних представителей преступного мира. Путешествие следует через неделю после появления на Керзон-стрит трех широкоплечих господ из Турции в костюмах из блестящей материи, которые в регистрационной книге указали своим местом жительства Стамбул. Принимает их лично Тайгер, и Оливер может поклясться, что сквозь веджвудские двери слышит голоса Хобэна и Массингхэма, когда под каким-то предлогом заглядывает к Пэм Хосли, но Пэм, как обычно, не желает делиться тем, что знает. - Там совещание, мистер Оливер. Боюсь, это все, что я могу сказать. Все утро он нервно ждет вызова в кабинет отца, но напрасно. На ленч Тайгер отправляется в "Колыбель Кэт" вместе со своими крупногабаритными гостями, и они уже выходят на улицу, прежде чем Оливеру удается бросить на них взгляд. Когда несколько дней спустя он вновь проверяет расходы Тайгера, то несколько раз обнаруживает слово "Стамбул". Массингхэм возобновляет свои поездки. Теперь путь его лежит в Брюссель, на Северный Кипр, на юг Испании, где офшорная компания "Хауз оф Сингл" недавно приобрела сеть дискобаров, таймшерных комплексов и казино. А поскольку в Трейдерском зале Массингхэма полагают лакмусовой бумажкой, все только и гадают, чего он так сияет, какие секреты таятся в его черном брифкейсе? Как-то вечером, когда Оливер уже закрывает стол, в дверях возникает Тайгер, чтобы предложить спуститься в "Колыбель Кэт" и поужинать вдвоем, как в давние времена. Кэт в клубе не просматривается. Оливер подозревает, что Тайгер попросил ее не выходить в зал. Их обслуживает Альварро, старший официант. Угловой столик, который всегда зарезервирован за Тайгером, купается в мягком красном свете. Тайгер останавливает свой выбор на утке и бордо. Оливер его поддерживает. Тайгер заказывает два салата, забыв, что Оливер терпеть не может салат. Как обычно, они начинают обсуждать любовную жизнь Оливера. Не желая признаться в разрыве с Ниной, Оливер предпочитает приукрасить их отношения. - То есть ты наконец собираешься остепениться? - восклицает в удивлении Тайгер. - Святой боже! Я-то полагал, что ты останешься в холостяках лет до сорока. - Наверное, в этих делах ничего нельзя планировать наперед, - отвечает Оливер, не моргнув глазом. - Ты сообщил Евгению эту добрую весть? - Каким образом? С ним нет связи. Тайгер перестает жевать, возможно, показывая, что утка не так уж и хороша. Его брови сдвигаются к переносице. К облегчению Оливера, челюсти возобновляют движение. Утка все-таки хороша. - Насколько мне помнится, ты бывал в его поместье, - говорит Тайгер. - Там, где он собирался выращивать виноград. Да? - Это не поместье, отец. Горная долина с несколькими деревнями. - Но дом-то, полагаю, приличный? - Боюсь, что нет. Если исходить из наших стандартов. - А проект-то реальный? Может он нас заинтересовать? Оливер смеется, но его душа приходит в ужас при мысли о том, что тень Тайгера дотянется до Вифлеема. - Боюсь, это мечта, ничего больше. Евгений не бизнесмен в нашем понимании этого слова. Деньги будут проваливаться, как в бездонный колодец. - Почему так? - Во-первых, он не просчитал стоимости инфраструктуры. - Оливер помнит жесткую оценку, которую дал проекту Хобэн. - Дороги, вода, перепланировка полей, бог знает что еще. Он думает, что сможет использовать местную рабочую силу, но она неквалифицированная, там четыре деревни, и их жители терпеть не могут друг друга. - Задумчивый глоток бордо, помогающий собраться с мыслями. - Евгений не хочет модернизировать это место. Только думает, что хочет. Это фантазия. Он поклялся сохранить долину такой, как она есть, и при этом привнести современные методы хозяйствования и озолотить всех. Невозможно одно совместить с другим. - Но он настроен серьезно? - Абсолютно. Будь у него несколько миллиардов, он бы вбухал их в долину. Спроси его родственников. Они в ужасе. Многочисленные врачи Тайгера советовали ему запивать вино таким же количеством минеральной воды. Зная об этом, Альварро ставит вторую бутылку "Эвиа-на" на розовую дамасскую скатерть. - А Хобэн? - спрашивает Тайгер. - Ты с ним тоже работал. Что он за человек? Не туповат? Знает свое дело? Оливер мнется. Как правило, возникшая у него неприязнь к человеку угасает через несколько минут, но Хобэн - исключение. - Я не так часто общался с ним. Рэнди знает его лучше меня. Мне он представляется одиноким волком. Всегда хочет урвать себе побольше. Но парень ничего. По-своему. - Рэнди говорит мне, что он женат на любимой дочери Евгения. - Я впервые слышу, что Зоя - его любимая дочь, - протестует Оливер. - Евгений гордится своими детьми. И всех любит одинаково. - Но при этом пристально наблюдает за Тайгером, вернее, за отражением последнего в розовом зеркале на стене, и догадывается: он знает, Хобэн рассказал ему и о письме, и о бумажном сердце. Тайгер кладет в рот кусочек утки, запивает бордо, потом минеральной водой, касается губ салфеткой. - Скажи мне, Оливер, старик Евгений что-нибудь говорил тебе о его морских связях? - Только о том, что учился в нахимовском училище и какое-то время служил в российском флоте. И что море у него в крови. Как и горы. - Он никогда не упоминал, что однажды держал в кулаке весь черноморский торговый флот? - Нет. Но о Евгении все узнаешь постепенно, в зависимости от того, чем он решил поделиться с тобой. Следует пауза, в течение которой Тайгер ведет диалог с самим собой, после чего озвучивает решение, не объясняя обусловивших его причин: - Да, я думаю, пока мы дадим Рэнди волю, если ты не возражаешь. Ты перехватишь вожжи, когда проект сдвинется с места. - Отец и сын стоят на тротуаре Саут-Одли-стрит и восхищаются звездным небом. - И приглядывай за своей Ниной, старина, - наставляет его Тайгер. - Кэт о ней самого высокого мнения. Я тоже. Еще месяц, и, к нескрываемой ярости Массингхэма, Почтальона направляют в Стамбул, где разбили свой шатер Евгений и Михаил. Глава 9 Хмарь мокрой турецкой зимы. Евгений выглядит таким же тусклым и землистым, как и окружающие его мечети. Он обнимает Оливера, сила его рук уполови-нилась, с неприязнью читает письмо Тайгера, передает Михаилу, делящему с ним унижение ссылки. Арендованный ими дом находится на новой окраине азиатской части Стамбула, отделка его не закончена, вокруг горы строительного мусора. Не завершено строительство окружающих улиц, торговых центров, банкоматов, бензоколонок, кафе быстрого обслуживания. Все пустует, все приходит в упадок, пока жуликоватые подрядчики, возмущенные жильцы и невозмутимые оттоманские бюрократы выясняют отношения в каком-нибудь древнем здании суда. Затягивающиеся на годы процессы - обычное дело для этого ревущего, никогда не засыпающего, задыхающегося от транспортных пробок города с населением в шестнадцать миллионов человек, пусть их никто и никогда не пересчитывал. Евгений уже три или четыре раза успел повторить, что столько же народу во всей его любимой Грузии. Умиротворенность охватывает их лишь на один момент, когда тают последние проблески дня и друзья, усевшись на балконе под бездонным турецким небом, пьют ракию и вдыхают ароматы лайма и жасмина, которым каким-то чудом удается перебивать вонь недостроенной канализационной системы. Тинатин напоминает мужу, должно быть, в сотый раз, что перед ними то же Черное море, а Мингрелия - по другую сторону границы, даже если до границы - восемьсот миль горной местности, дороги во время вылазок курдов закрыты для проезда, а вылазки курдов - норма жизни. Тинатин готовит мингрельскую еду, Михаил ставит виниловые пластинки с мингрельской музыкой на старый граммофон с одной скоростью вращения, 78 оборотов, на обеденном столе навалены пожелтевшие грузинские газеты. Михаил носит пистолет в наплечной кобуре, прикрытой широким пиджаком, и еще один, размером поменьше, за голенищем сапога. Мотоцикла "БМВ", дочерей и внуков нет, за исключением Зои и маленького Павла. Хобэн колесит по свету. Он то в Вене, то в Одессе, то в Ливерпуле. Как-то днем заявляется без предупреждения, уводит Евгения на улицу, и они долго ходят по бетону незаасфальтированной мостовой с наброшенными на плечи пиджаками, Евгений - наклонив голову, поникнув плечами, словно заключенный, каким он когда-то был, а маленький Павел молча семенит следом. Зоя - женщина в ожидании, и ждет она Оливера. Ждет глазами, ждет большим расплывающимся телом, высмеивая новую суперматериалистичную Россию, цитируя подробности разворовывания государственной собственности, фамилии новых миллиардеров и жалуясь на лодос, южный турецкий ветер, от которого у нее жутко болит голова всякий раз, когда ей не хочется что-то делать. Иногда Тинатин говорит ей: найди себе занятие, поиграй с Павлом, прогуляйся. Она подчиняется, но быстро приходит домой, жалуясь на лодос. - Я стану наташей, - объявляет она в паузе, которую и создала. - Что такое "наташа"? - Оливер спрашивает Тинатин. - Русская проститутка, - устало отвечает Тинатин. - Наташа - это имя, которым турки называют наших проституток. - Тайгер сказал мне, что мы возвращаемся в бизнес, - говорит Оливер Евгению, улучив момент, когда Зоя уходит к русской гадалке. Эта фраза погружает Евгения в глубокую тоску. - Бизнес, - с горечью повторяет он. - Да, Почтальон. Мы занимаемся бизнесом. Оливер вдруг вспоминает, как Нина однажды объясняла ему, что и на русском и на грузинском это невинное английское слово стало синонимом преступной деятельности. - Почему Евгений не возвращается в Грузию? - спрашивает он Тинатин, которая под неотрывным взглядом Зои лепит пирожки с рыбным фаршем, когда-то любимое блюдо Евгения. - Евгений - это прошлое, Оливер, - отвечает она. - Те, кто остался в Тбилиси, не хотят делиться властью со стариком из Москвы, который потерял своих друзей. - Я думал о Вифлееме. - Евгений слишком много наобещал Вифлеему. Если он не приедет в золотой карете, на радушный прием рассчитывать не приходится. - Хобэн построит ему золотую карету, - предрекает Зоя, приложив руку ко лбу, дабы нейтрализовать действие лодоса. - Массингхэм будет кучером. "Хобэн, - думает Оливер. - Более не Аликс. Хобэн - мой муж". - У нас здесь тоже есть русские ивы, - рассказывает Зоя высокому окну. - Растут ужасно быстро, непонятно зачем, потом умирают. У них белые цветы. Запах очень слабый. - Ага, - откликается Оливер. Его отель большой, западный, безликий. На третью ночь, в начале первого, он слышит стук в дверь. Они прислали шлюху, решает он, вспомнив очень уж масленую улыбку молодого консьержа. Но это Зоя, и он особо не удивляется. Она входит, но не садится. Номер маленький, свет очень яркий. Они стоят лицом к лицу у кровати, глядя друг на друга под льющимся с потолка сиянием. - Не участвуй в этом деле с моим отцом, - говорит она ему. - Почему? - Оно против жизни. Хуже, чем кровь. Это грех. - Откуда ты знаешь? - Я знаю Хобэна. Я знаю твоего отца. Они могут владеть, они не могут любить даже своих детей. Ты тоже знаешь их, Оливер. Если мы не сможем уйти от них, мы станем мертвыми, как и они. Евгений мечтает о рае. Кто обещает ему деньги, чтобы купить рай, того он и слушает. Хобэн обещает... Неясно, кто делает первый шаг. Возможно, оба сразу, потому что руки их сталкиваются, и они, даже не успев обняться, оказываются на кровати, яростно борются, пока не высвобождаются из одежды, а потом, обнаженные, набрасываются друг на друга, как дикие звери, и, лишь насытившись, затихают. - Ты должен оживить то, что умерло в тебе, - строго говорит она ему, одеваясь. - Очень скоро будет поздно. Ты можешь заниматься со мной любовью, когда захочешь. Для тебя это пустяк. Для меня - все. Я - не "наташа". - Что может быть хуже крови? - спрашивает он, задерживая ее руку. - Какой грех я могу совершить? Она целует его так нежно и грустно, что ему хочется повторить то, чем они только что занимались, но уже без спешки. - С кровью ты губил только себя. - Она берет его лицо в руки. - В новом бизнесе ты погубишь себя, Павла и многих-многих других детей, и их матерей, и их отцов. - В каком бизнесе? - Спроси. Своего отца. Я - жена Хобэна. * * * - Евгений перегруппировал силы, - с чувством глубокого удовлетворения говорит Тайгер следующим вечером. - Он получил чувствительный удар, но теперь оправился от него. Рэнди вдохнул в него новую жизнь. С помощью Хобэна. - Оливер видит строгое, изготовившееся к бою лицо Евгения, который смотрит на огни на другой стороне долины, полоски слез на его морщинистых щеках. Запах соков Зои все еще с ним. Он чувствует их сквозь рубашку. - Между прочим, он по-прежнему мечтает о своем вине, надеюсь, тебя это порадует. Я купил ему несколько книг по виноделию. Возьми их с собой в следующую поездку. - Каким новым делом он вдруг занялся? - Торговым судоходством. Рэнди и Аликс уговорили его возобновить прежние контакты, напомнить о кое-каких долгах. - И что он собирается перевозить? Взмах руки. Таким же жестом отец отпускал официанта, который подвозил тележку с пудингами. - Много чего. То, что должно быть в нужном месте в нужный день и за хорошую цену. Гибкость - вот его ключевое слово. Бизнес этот очень мобильный, конкуренция высока, все время надо быть начеку, но Евгению он по плечу. При условии, что ему окажут необходимую помощь. А это уже наша работа. - Какую помощь? - "Хауз оф Сингл" - помощники, Оливер. - Голова склоняется набок, брови лицемерно поднимаются. - Мы - максимизаторы. Созидатели, - мизинец указывает на бога. - Наша работа - обеспечить клиентов всем необходимым и сберечь урожай, когда они придут с ним к нам. "Хауз оф Сингл" не поднялся бы на такую высоту, если бы подрезал крылышки своим клиентам. Мы появляемся там, куда другие боятся сунуть нос, Оливер. И мы возвращаемся с улыбкой. Оливер изо всех сил старается проникнуться энтузиазмом отца, надеясь, что, произнося слова, он сам в них поверит. - И у него на руках все козыри. Я знаю. - Разумеется. Он - принц. - Он - старый барон-разбойник (48). И козыри отдаст, только если его вынесут ногами вперед. - Как ты сказал? - Тайгер поднимается из-за письменного стола, берет Оливера за руку. - Я очень прошу тебя, Оливер, никогда не пользуйся этим термином, пожалуйста. Наша роль очень деликатная, и слова надо подбирать тщательно. Это понятно? - Абсолютно. Я извиняюсь. Это всего лишь оборот речи. - Если братья заработают те деньги, о которых ведут речь Рэнди и Аликс, они захотят получить наш полный набор: казино, ночные клубы, одну или две сети отелей, таймшерные комплексы, все то, в чем мы прекрасно разбираемся. Евгений вновь настаивает на строжайшей конфиденциальности, и я не вижу причин отказывать ему в этом. - Тайгер возвращается за стол. - Я хочу, чтобы ты лично передал ему этот конверт. И возьми для него бутылку "Берриз спейсайд" из сейфа. Возьми две, вторую для Аликса. - Отец... - Да, мой мальчик. - Мне надо знать, с чем мы имеем дело. - С финансами. - Полученными откуда? - Из наших пота и слез. Нашей интуиции, нашего чутья, нашей гибкости. Наших способностей. - Что идет после крови? Что может быть хуже? И без того тонкие губы Тайгера превратились в белую полоску. - Хуже - любопытство, спасибо тебе, Оливер. Создание проблем от скуки, неопытности, потворства собственным желаниям, заблуждений, необоснованных предположений, высоких моральных принципов. Был ли Адам первым человеком? Я не знаю. Родился ли Христос на Рождество? Я не знаю. В бизнесе мы принимаем жизнь, какая она есть. А не такой, как ее изображают на страницах либеральных газет. * * * Оливер и Евгений сидят на балконе, пьют вино Вифлеема. Тинатин в Ленинграде, ухаживает за заболевшей дочерью. Хобэн в Вене, Зоя и Павел с ним. Михаил приносит сваренные вкрутую яйца и соленую рыбу. - Ты все еще учишь язык богов, Почтальон? - Разумеется, - без запинки лжет Оливер, боясь вызвать неудовольствие старика, и дает себе зарок по возвращении в Лондон сразу же позвонить этому ужасному кавалерийскому офицеру. Евгений берет письмо Тайгера и, не распечатывая, передает Михаилу. В холле чемоданы, коробки и тюки громоздятся до потолка. Они переезжают в новый дом, объясняет Евгений тоном человека, которому приходится подчиняться. Более подходящий для будущих нужд. - Ты купишь новый мотоцикл? - спрашивает Оливер, ему хочется думать о чем-то приятном. - А надо? - Обязательно! - Тогда я куплю новый мотоцикл. Может, целых шесть. А потом, к ужасу Оливера, он плачет, уткнувшись лицом в стиснутые кулаки. "Это ужасно, что ты не трус, - пишет Зоя в письме, которое ждет его по возвращении в отель. - Ничто не пронимает тебя. Ты убьешь нас своей вежливостью. Не обманывай себя, будто ты не можешь узнать правду". x x x В "Сингле" празднуют Рождество. В Трейдерском зале все сдвигающееся оттащили к стенам. Современная музыка, которую во все остальные дни Тайгер терпеть не может, готова вырваться из динамиков стереосистемы, шампанское уже льется, на столе высятся пирамиды лобстеров, гусиная печенка, пятикилограммовая бочка с черной икрой, привезенная, согласно словам Рэнди Массингхэма, клиентом "Хауз оф Сингл", имеющим интересы в Каспийском море, "где и плавают осетры, дарящие нам эти маленькие черные яички". Трейдеры радуются жизни, Тайгер вместе с ними. Наконец он поправляет галстук и поднимается на небольшое возвышение, чтобы произнести ежегодную речь. "Сингл", - говорит он своей разгоряченной аудитории, - никогда не занимал такие крепкие позиции, как сегодня". Гремит музыка, самые голодные бросаются к столу, чтобы первыми ухватить ложку черной икры, а Оливер, воспользовавшись суматохой, ныряет на лестницу черного хода, мимо родного юридического департамента поднимается по ней к сейфу, шифр электронного замка которого знают только партнеры, он и Тайгер. Двадцать минут спустя он возвращается, объяснив свое отсутствие расстройством желудка. Ему действительно нехорошо, но желудок не имеет к этому ни малейшего отношения. Он в ужасе от того, что увидел. От сумм, таких громадных, так внезапно появившихся, что у них может быть только один источник. Из Марбельи - двадцать два миллиона долларов. Из Марселя - тридцать пять. Из Ливерпуля - сто семь миллионов фунтов. Из Гданьска, Гамбурга, Роттердама, сто восемьдесят миллионов наличными, ожидающих, когда же их отмоет прачечная "Сингл". * * * - Ты любишь своего отца, Почтальон? Сумерки, время пофилософствовать в гостиной виллы на европейском берегу Босфора, приобретенной за двадцать миллионов долларов, в которую перебрались братья. Мебель из карельской березы, ее так любила Катерина Великая, бесценные золотисто-коричневые буфеты, комоды, обеденный стол, стулья, в дни невинности Оливера украшавшие подмосковный дом, уже на первом этаже, ожидают, когда же их поставят на положенные места. На свежевыкрашенных стенах - пейзажи русской зимы, само собой, с тройками. В соседней комнате сверкает самый дорогой мотоцикл "БМВ", который только могут купить "горячие" деньги. - Опробуй его, Почтальон! Опробуй! Но у Оливера по какой-то причине такого желания нет. У Евгения тоже. Мокрый, необычный для Турции снег, лежит на траве и деревьях сада. Внизу, нос к носу, словно сойдясь на дуэли, стоят сухогрузы, паромы, прогулочные корабли. - Да, я люблю своего отца, - походя заверяет Евгения Оливер. Зоя стоит у французского окна, покачивает Павла, который засыпает у нее на плече. Тинатин зажгла газовую плиту и задумчиво сидит рядом в кресле-качалке. Хобэн снова в Вене, открывает новую фирму. Она будет называться "Транс-Финанз". Михаил стоит рядом с Евгением. Он отрастил бороду. - Он может рассмешить тебя, твой отец? - Когда все идет хорошо и он счастлив... да, Тайгер может меня рассмешить. Павел хныкает, и Зоя успокаивает его, поглаживая по голой спине под рубашкой. - Он тебя злит, Почтальон? - Случается, - признает Оливер, не зная, куда могут завести эти вопросы. - Но иной раз я злю его. - А как он тебя злит, Почтальон? - Видишь ли, я не тот сын, о котором он мечтал. Поэтому он постоянно немного злится на меня, возможно, даже этого не осознавая. - Отдай ему вот это. Он будет счастлив, - сунув руку во внутренний карман черного пиджака, Евгений вытаскивает конверт и передает Михаилу, который молча вручает его Оливеру. Оливер набирает полную грудь воздуха. "Сейчас, думает он. - Давай". - Что это? - спрашивает он. Ему приходится повторить вопрос: - Конверт, который ты только что мне дал... что в нем? Я беспокоюсь... вдруг меня остановят на таможне? - Должно быть, слова эти он произносит громче, чем ему хотелось, потому что Зоя поворачивает голову, а яростные глаза Михаила уже сверлят его. - Я ничего не знаю о вашем новом предприятии. Я ведь слежу за соблюдением законности. Я - юрист. - Законности? - повторяет Евгений, повышая голос. В нем слышится недоумение. - Что есть законность? Как вышло, что ты юрист? Оливер - юрист? Смею сказать, что среди нас ты такой один. Оливер бросает взгляд на Зою, но та уже исчезла, Павла укачивает Тинатин. - Тайгер говорит, что вы занимаетесь торговлей, - бормочет он. - Что это означает? Он говорит, что вы получаете огромную прибыль. Как? Он собирается вложить ваши деньги в индустрию отдыха. За шесть месяцев. Как? В свете настольной лампы лицо Евгения выглядит более древним, чем скалы Вифлеема. - Ты когда-нибудь лжешь отцу, Почтальон? - Только по мелочам. Чтобы защитить его. Как мы все. - Этот человек не должен лгать сыну. Я тебе лгу? -Нет. - Возвращайся в Лондон, Почтальон. Продолжай следить за соблюдением законности. Отдай письмо отцу. Скажи ему, русский старик говорит, что он - дурак. Раздевшись, Зоя ждет его в постели гостиничного номера. Она принесла ему подарки, завернутые в коричневую бумагу. Иконка, которую ее мать Тинатин носила в дни церковных праздников при социализме, ароматическая свечка, фотография ее отца в военно-морской форме, стихотворения грузинского поэта, который очень ей дорог. Зовут его Хута Берулава (49), он - мингрел, который писал на грузинском, ее любимое сочетание. Прижимая палец к губам, она предлагает ему молчать, потом раздевает его. Оливера неудержимо тянет к ней, ему не терпится слиться с ее телом, но он заставляет себя отодвинуться. - Если я решусь предать своего отца, тебе тоже придется предать отца и мужа, - осторожно начинает он. - Чем занимается Евгений? Она поворачивается к нему спиной. - Дурными делами. - Какое самое дурное? - Они все. - Но какое самое худшее? Хуже остальных? На чем они зарабатывают такие деньги? Миллионы и миллионы долларов? Метнувшись к нему, она зажимает его между своими бедрами и пускается вскачь, будто думает, что, на-садившись на его член, лишит Оливера дара речи. - Он смеется, - выдыхает она. -Кто? - Хобэн... - Она все яростнее скачет на нем. - Почему Хобэн смеется? Над чем? - "Это все для Евгения, - говорит он. - Мы выращиваем новое вино для Евгения. Мы строим ему белую дорогу в Вифлеем". - Белую дорогу? Из чего? - порывистое дыхание вырывается из груди Оливера. - Из порошка. - Какого порошка? Она кричит, достаточно громко, чтобы перебудить половину отеля: - Из Афганистана! Из Казахстана! Из Киргизии! Хобэн это устроил! Они проложили новый маршрут! С Востока через Россию! Слова сменяются бессвязными звуками, человеческая речь исчезает, остается только звериная страсть. * * * Пэм Хосли, Ледяная Королева Тайгера, сидит за полукруглым столом, отгородившись фотографиями трех ее мопсов Шадрача, Мешача и Абернего и красным телефонным аппаратом, который напрямую связывает ее со Всемогущим. Утро следующего дня. Оливер не спал. До утра пролежал с открытыми глазами в постели в Челси-Харбор, безо всякого успеха пытаясь убедить себя, что он по-прежнему в объятьях Зои, что он никогда в жизни не входил в безликую комнату для допросов в Хитроу, не говорил одетому в форму таможенному офицеру многое из того, чего не решался сказать самому себе. А теперь, в огромной приемной кабинета Тайгера, у него высотная болезнь, он потерял дар речи, боится, что стал импотентом, мучается похмельем. Письмо Евгения он сначала сжимает в левой руке, потом перекладывает в правую. Переминается с ноги на ногу и откашливается, как идиот. По спине вверх-вниз бегут мурашки. Когда он решается заговорить, пропадают последние сомнения в том, что он - худший в мире актер. И он знает, что через несколько мгновений Пэм Хосли закроет это шоу из-за недостатка достоверности. - Не могли бы вы передать это письмо Тайгеру, Пэм? Евгений Орлов просил вручить его лично, но, я полагаю, вы - уже достаточно лично. Хорошо, Пэм? Хорошо? И все действительно было бы хорошо, если бы Рэнди Массингхэм, веселый и обаятельный, только что вернувшийся из Вены, не выбрал этот самый момент, чтобы появиться в дверях своего кабинета. - Если Евгений говорит лично, значит, так и должно быть, Олли, старина, - воркует он. - Боюсь, таковы правила игры, - мотает головой в сторону ведж-вудовских дверей. - Только в руки твоего отца. На твоем месте я бы не отирался в приемной, а открывал дверь ногой. Игнорируя доброжелательный совет, Оливер утопает на двадцать фатомов (50) в мягчайший, обитый белой кожей диван. Вышитые "S&S" (51) клеймят его всякий раз, когда он откидывается на спинку. Массингхэм все стоит на пороге своего кабинета. Голова Пэм Хосли склоняется между мопсами и компьютерами. Ее посеребренная макушка напоминает Оливеру Брока. Прижимая конверт к сердцу, он начинает изучение "верительных грамот" отца. Дипломы фабрик, о которых никто никогда не слышал. Тайгера, в парике и мантии, принимают в коллегию барристеров рукопожатием какого-то древнего графа. Тайгер в вызывающем улыбку, нелепом одеянии доктора Чего-то, сжимающий в руках позолоченную гравированную пластину. Тайгер в идеально подогнанном снаряжении для игры в крикет, вскидывающий подозрительно девственно-чистую веслообразную биту в ответ на аплодисменты невидимых зрителей. Тайгер в костюме для игры в поло (52), принимающий серебряный кубок из рук увенчанного тюрбаном слуги восточного принца. Тайгер на конференции стран Третьего мира, с явным удовольствием пожимающий руку наркотирану из Центральной Америки. Тайгер в компании великих на неформальном немецком приозерном семинаре для впавших в старческий маразм неприкасаемых. "Когда-нибудь я проведу доскональное следствие по фактам твоей биографии, - думает он, - и начну прямо со дня рождения". - Мистер Тайгер ждет вас, мистер Оливер. Оливер всплывает с двадцати фатомов мягчайшего дивана, где он заснул, прячась от действительности. Конверт Евгения стал влажным в его потных ладонях. Он стучится в веджвудовские двери, моля господа, чтобы Тайгер его не услышал. Но из кабинета раздается знакомое, убивающее наповал: "Войдите", - и он чувствует, что любовь, как яд, проникает в его мозг. Он вжимает голову в плечи. - Святой боже, ты знаешь, сколько стоит час, проведенный тобой в приемной? - Евгений просил передать это письмо тебе в руки, отец. - Неужели? Правда? Какой он молодец. - Не берет, а выхватывает конверт из кулака Оливера, а тот слышит слова Брока, отказывающегося принять этот щедрый дар: "Спасибо, Оливер, но я не столь близко знаком с братьями, как вы. Вот я и предлагаю, пусть искушение и велико, оставить конверт, каким вы его и получили, девственным и нетронутым. Поскольку я боюсь, что вам устроили стандартную проверку". - И он просил добавить кое-что на словах, - говорит Оливер отцу - не Броку. - На словах? Что именно? - Тайгер берет нож для вскрытия писем с десятидюймовым лезвием. - Слушаю тебя. - Боюсь, это не слишком вежливо. Он просил сказать следующее: русский старик говорит, что ты дурак. Впервые я услышал, что он назвал себя русским. Обычно он - грузин... - Попытка смягчить удар. Улыбка не покидает лица Тайгера. В голосе добавляется елейности, когда он вскрывает конверт, достает и разворачивает единственный лист бумаги. - Но, мой дорогой мальчик, он совершенно прав, такой я и есть!.. Круглый дурак... Никто больше не даст ему таких выгодных условий, как даю ему я... Поэтому он и не идет ни к кому другому, не так ли? - Тайгер складывает листок, всовывает в конверт, бросает его на поднос с входящими бумагами. Прочитал он письмо? Вряд ли. В эти дни Тайгер редко что читает. Он мыслит по-крупному, не снисходя к повседневной рутине. - Я ожидал, что ты дашь о себе знать вчера вечером. Позволь спросить, где ты был? Мозговые клетки Оливера лихорадочно ищут ответ. "Мой чертов самолет задержался!" Но самолет приземлился даже чуть раньше. "Я не смог поймать чертов кеб". Но свободных кебов хватало. Он слышит голос Брока: "Скажите ему, что встретились с девушкой". - Видишь ли, я хотел позвонить тебе, но подумал, а не заехать ли мне к Нине, - лжет он, краснея и потирая нос. - Повидаться, значит? Нина? Эмигрировавшая в Англию внучатая племянница Евгения, так? - Она неважно себя чувствовала. Простудилась. - Она тебе все еще нравится? - Да, очень. - С женщинами у тебя проблем нет? - Нет... совсем нет... даже наоборот. - Отлично. Оливер, - они уже стоят у большого панорамного окна, - этим утром мне улыбнулась удача. - Я очень рад